Текст книги "Там за морем деревня… (Рассказы)"

Автор книги: Ирина Стрелкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)

– А сам он в ресторан пошел. На третий этаж, – сообщил тот, который ел из засаленного пакета.

– Благодарю вас! – Зейнулла пятился, оттесняя Гулю.

– Одну минуточку! – остановил их пожилой в голубом галстуке. – У меня к вам вопрос. – Он подошел к Зейнулле, подал руку. – Будем знакомы… Комов, председатель колхоза… Прибыл по своим делам из Воронежской области. Давайте присядем, что ли. У нас тут и стулья есть.

– Ничего, мы постоим. – Гуля осмелела, убедившись, что все обитатели круглой комнаты успели привести себя в приличный вид.

– Я очень извиняюсь! – напористо продолжал воронежский председатель. – Но ваш земляк Кожахметов обещал мне помочь. Дело у нашего колхоза есть в Госплане… Насчет техники вне очереди по случаю ценной нашей инициативы. Тонкое дело… – Он показал корявыми пальцами, до чего тонкое у него в Москве дело. Видно, был из тех людей, что готовы с любым встречным-поперечным досконально обсудить все свои заботы, перебрать все свои бумаги с резолюциями. Не по одной наивности и простоте, а из нерушимой веры в счастливый случай и в коллективный всенародный опыт.

– Да ты короче! – вмешался пограничник с майорскими погонами. – Ваш земляк, – майор оценивающе оглядел Зейнуллу и Гулю, – обещал этому воронежскому ходоку за техникой свою поддержку и содействие. Но мы все считаем, что он только пыль в глаза пускает. Как он может кому-то помочь, если сам на равных с нами в гостиницу еле-еле устроился?

– Но ведь обещает он вроде всерьез и от души, – стоял на своем воронежский председатель Комов.

– Хвастает! – припечатал майор. – Вы извините, что я так про вашего земляка, – повернулся он к Гуле.

У Зейнуллы на скулах катались желваки, а Гуля как ни в чем не бывало вертела пышно причесанной головой, улыбалась и воронежскому председателю, и майору-пограничнику, и всем прочим обитателям круглой, как юрта, комнаты, азартно присоединившимся к обсуждению тонкой миссии воронежского председателя.

– К Госплану разве такой подход нужен! – горячился один.

– А какой? – ехидно любопытничал другой.

– Какой, какой… Государственный! – веско вставлял третий. – Пора нам кончать с ходоками, со всей нашей лапотностью. Планирование – это дело научное! Кибернетика!

– А вы, значит, за железный порядок? За администраторов нового образца. Видали, видали мы таких… Завод вы построите, фабрику тоже. Или там гэс-цэс… Ну а как вы одним своим умом, без народа, коммунизм строить будете?

– Это запрещенный прием спора! Факты! Факты дайте!

Все коечники десятого этажа оказались людьми бывалыми, тертыми-перетертыми.

– Ты, Воронеж, уши не развешивай! – гудел, покрывая все голоса, майор. – Этот Кожахметов нашумит, наобещает, а выйдет пшик…

– Так ведь я его не просил. Он сам… Вот в чем загвоздка… – спокойно рассуждал председатель Комов. – Вы мне вот о чем скажите, – тянулся он к Зейнулле. – Надежный человек ваш земляк или нет?.. Дело-то у меня не простое, сейчас вам разъясню…

Гуле этот упрямый Комов нравился все больше и больше. Он был похож на ее деда, который в городском универмаге перемял в руках пар двадцать французских теплых ботинок, пока не отобрал подходящие, а потом дома, несмотря ни на какие уговоры, собственноручно пришил к элегантным ботинкам сыромятные ушки.

– Не надо нам ничего разъяснять. – Гуля ласково улыбнулась председателю. – Мы в ваших делах все равно не разберемся. Но я уверена, что Кожахметов искренне хочет вам помочь. Зачем ему вас обманывать?

– Верно! – обрадовался Комов. – Вот и я думаю: зачем?..

Потом, в коридоре, Зейнулла сердито сказал Гуле, что она вела себя крайне легкомысленно.

– Кенжеке тут расхвастался, поставил себя в нелепое положение, а ты, вместо того чтобы его как-то выручить… – Зейнулла продолжал пилить ее и в лифте, а лифт, к его удивлению, остановился на третьем этаже.

– Должны же мы найти этого обманщика Кенжеке! – заявила Гуля, упрямая, вся в своего деда.

У входа в ресторан возвышался господин посольского вида.

– Мест сегодня… э-э-э… – начал он, но взглянул на Гулю и весь расплылся в сладчайшей улыбке. – Для вас, конечно, найдутся… Прошу!

Гуля журавлиным шагом манекенщицы двинулась следом за господином. Мрачный Зейнулла, бодливо выставив козырек жестких волос, плелся за ней.

Зал ресторана к этому часу был окутан пеленой табачного дыма. За длинными столами ужинали солидные делегации, тесно сдвинув плешивые головы, шептались над рюмками деловые люди, развалясь, сидели юные бородачи со спутницами, такими же юными, но похожими на молодящихся старушонок.

Вся эта вечерняя кутерьма будто не касалась грузного человека, одиноко сидевшего за столом в дальнем от входа углу ресторана. Он сидел, все видя и ни на кого не глядя, – широколицый, с глубокими зарубками морщин на плоских щеках, на крутом лбу.

– Дядя Кенжеке, здравствуйте! – Гуля устремилась к одинокому человеку, и посольского вида господин с поклоном возвратился на свой пост.

Чуть привстав, старый Кенжеке распахнул руки навстречу Гуле:

– Садись, дочка. Вот сюда, рядом со мной… Я знал, что ты придешь меня повидать сегодня вечером. Видишь, и стол уже накрыт. – Он насмешливо покосился на Зейнуллу. – И ты, сынок, садись.

– Простите, Кенжеке, – покраснел Зейнулла, оглядывая стол, накрытый на шестерых. – Мы с Гулей всегда рады принять вас, как дорогого гостя, у себя в общежитии. Но на ресторан у нас сегодня денег не хватит.

– Какие глупости ты говоришь! – захохотал Кенжеке. – У меня тоже нет денег на дорогие рестораны! Кожахметов теперь пенсионер! Республиканский пенсионер, не союзный! Понимаешь? Пенсия небольшая, но я не обижаюсь…

Все тело старого Кенжеке тряслось от хохота, вздрагивали круглые плечи, вздрагивал отвисший живот.

– Садись, садись! – давился смехом Кожахметов. – Денег не надо. За сегодняшний ужин уже заплачено. Макин заплатил. Он очень спешил по своим важным делам, он только успел расплатиться по счету, а потом я его отпустил. Поезжай, говорю…

– Макин? – Зейнулла не мог скрыть удивления.

– Макин! – подтвердил Кенжеке. – А чего ты удивляешься? Мы с ним старые товарищи. Еще в райкоме комсомола вместе работали. Я его вырастил. Я…

Кожахметов отмахнулся от Зейнуллы, наклонился к Гуле, положил свою огромную руку на Гулину – маленькую, такую смуглую на белой крахмальной скатерти.

– А ты с каждым годом все красивей. Зато Кожахметов стал похож на старый стоптанный сапог…

– Неправда, Кенжеке. Вы вовсе не старый.

– Умница! – растрогался Кожахметов. – Дай ручку поцелую. Не наш обычай, но уж очень хорош… – Он с неожиданной ловкостью поднес Гулину руку к губам. – Умница ты моя…

На громкий голос Кожахметова оборачивались с соседних столов. Кенжеке приветливо помахал всем соседям.

– Кого еще мы ждем? – спросил Зейнулла, указывая на свободные стулья.

– Всех моих друзей!

Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах.

Меж тем официант, взглядом испросив разрешение, начал подавать закуски. Принес заливную рыбу, украшенную зелеными листьями и оранжевыми морковными звездами, квадратные мисочки с разными салатами, блюдо нежной розовой семги, влажную ветчину, икру в сияющем хрустале…

– Это все заказал Макин? – Зейнулла сглотнул слюну.

– Заказывал, конечно, я, – гордо пояснил Кенжеке. – Макин только заплатил по счету.

Гуля засмеялась, вспомнив выражение озабоченности на лице Макина и его презрительное «не знаю» в ответ на ее вопрос о Кожахметове.

– Ты ешь! – склонился к ней Кенжеке. – Ты в Москве совсем тощая стала. Масло бери, икру… Больше бери, больше… – Он клокотал одобрительным смешком, глядя, как она сооружает огромный бутерброд, как жмурится от предвкушения.

– А вы, Кенжеке?

– Мне сейчас принесут боржом.

Зейнулла с сосредоточенным видом придвинул к себе блюдо семги. Он понимал, что с этой минуты они с Гулей стали участниками забавнейшей истории, которую, надрывая животы, будут пересказывать там, дома… Еще одна история про Кожахметова. Как он подшутил над Макиным… Значит, было это в Москве… Кожахметов встретил Макина в гостинице и сказал: «Давай поужинаем вместе». Макин, самодовольство которого всем известно, ответил свысока: «Я бы рад с тобой поужинать, но мне некогда. Дела». Он сказал нарочно про дела, чтобы уязвить Кожахметова, отставленного от всяких дел, но Кенжеке и виду не подал, что обиделся, Кенжеке Макина никак не отпускал: «Ну на минутку зайдем, перекусим…» А когда они пришли в ресторан, Кожахметов стал заказывать самые дорогие закуски и потом… Зейнулла тяжело вздохнул и потянулся за салатом.

Кожахметов плюхнул на Гулину тарелку полблюда заливной рыбы.

– А вы почему не едите?

– Мне нельзя! – Кожахметов налил всем коньяку, первым выпил, но заедать не стал, запил боржомом. – Понимаешь, дочка… Диета у меня строгая… Лечусь, понимаешь… Ничего не поделаешь – заставили… Говорят: поезжай в Ессентуки… Я отказывался, но разве они отстанут? – Кенжеке давал понять, что его здоровьем озабочена вся республика. – Пришлось ехать, – он закашлялся: «Кхы, кхы!» – А хрен подали? – Кенжеке подвинул Гуле соусник с хреном. – К заливному непременно хрен полагается. У русских такого, как я, называют старым хреном… Мне нравится. Хорошо быть старым хреном, от него глаза лезут на лоб. – Кенжеке шевельнул морщинами и наклонился к Гуле, продолжая свою историю про встречу с Макиным. – Я мог бы лететь в Ессентуки прямым рейсом, а не через Москву, но мне очень нужно было побывать в Москве. Зачем? Я хотел повидаться здесь с другом молодости, с Макиным. А то, понимаешь, я прихожу к нему, а секретарша меня – Кожахметова! – не пускает: «Товарищ Макин очень занят…» Кожахметова по первой его просьбе принимают люди повыше Макина, а он не находит для меня свободного времени. «Плохо ты его воспитывал, когда был секретарем райкома комсомола!» – сделал я строгое и последнее замечание самому себе. Но учить человека никогда не поздно. И чья обязанность учить Макина? Правильно, моя. Смотрю – у секретарши на столе билет на самолет. Куда? В Москву. На чье имя? На имя Макина. Хорошо! Кожахметов тоже полетит в Москву, и там Макина не будет караулить его бюрократический аппарат, там Кожахметов побеседует с Макиным без всяких приемных часов.

Кенжеке глотнул коньяку, запил боржомом и указал на пустой стул:

– Вот здесь сидел Макин, а здесь я… Я ему все сказал, что о нем думаю. У Макина сразу пропал аппетит. Он жадный человек, ему очень жаль было денег, заплаченных за еду, но старый друг Кенжеке торчал как кость поперек горла…

История про Кожахметова – как он ловко поужинал за счет жадного Макина – обрастала новыми красочными подробностями. Правду уже нельзя было отделить от вымысла. Может быть, Кенжеке ничего не успел сказать Макину за этим столом. Может быть, не было перед этим никакого столкновения с секретаршей. И уж наверняка Кенжеке не прилетел в Москву следом за Макиным, а случайно встретился с ним в гостинице. Но все это теперь не имело никакого значения. Люди будут пересказывать так, как хочется старому выдумщику Кенжеке. Родился еще один рассказ про Кожахметова – как он проучил зазнавшегося Макина. Каждая шутка имеет свой смысл, и вся соль в неожиданном конце. Но кто мог ожидать, что сюда, в ресторан, явятся Гуля и Зейнулла? При этой мысли Зейнулла затосковал. А что, если никакой Макин не платил за всю эту дорогую еду? Кому сможет позвонить Зейнулла, чтобы их с Гулей выкупили из ресторана?

Кенжеке налил себе еще боржома. Он не съел ни кусочка, только пил боржом, бурлящий пузырьками воздуха, как вода в ледяной горной реке.

– Почему вы, Кенжеке, в молодости не стали учиться дальше? – Гуля смотрела на старика блестящими глазами.

– Тогда, дочка, таких грамотеев, как я, было меньше, чем сейчас таких, как вы, кандидатов наук… Я поехал в свой аул ликвидировать неграмотность и остался там учить ребятишек. До меня их там некому было учить, кроме, понимаешь, муллы…

– А потом?

– Потом я организовал комсомольскую ячейку, делил по справедливости сенокосы, отбирал у баев зерно, записывал людей в колхоз… Загляни в свой учебник истории – там все записано, что сделал за свою жизнь Кожахметов. – Он заколыхался, мешая смех с кашлем. – Жизнь Кожахметова, дочка, горная дорога с крутыми поворотами, но, когда я теперь оглядываюсь назад, я вижу свою дорогу очень прямой и не такой уж длинной. – Он вскинул руки, высвобождая из рукавов, и обмыл ладонями широкое морщинистое лицо. Из-под ладоней на Гулю смотрел уже не веселый, лукавый шутник, а старый и печальный мудрец. – Очень мало дано жить человеку, дочка. И надо торопиться делать добро друзьям, а врагов, понимаешь, тоже не годится забывать. Человека после смерти должны долго вспоминать и друзья и враги, если он был правильный человек… – Кожахметов опять смеялся, обращая печаль в шутку.

Гуля не смеялась, хотя давно у нее не было на душе так чисто и светло, как сейчас, рядом со старым Кенжеке.

Официант принес тарелки с огромными кусками мяса, с ворохами жареной картошки, с бутонами из огурцов.

– Ешьте! – Гуля глядела на старика умоляюще. – Ешьте, Кенжеке. Ну, пожалуйста…

– Спасибо. – Он отодвинул тарелку, налил себе еще боржома. – Плохо у меня, дочка, со здоровьем, совсем плохо… – Он взялся пальцами за подбородок, будто оглаживая невидимую бороду. – Совсем, совсем худо мне стало… Мяса не могу есть… Не могу… Мяса… – Кожахметов затрясся, из-под припухших век выкатились шарики слез. – Старый я, помирать пора…

С соседних столиков недовольно оборачивались на плачущего старика.

– Пойдемте, Кенжеке, – ласково уговаривала Гуля. – Вы устали…

Кожахметов послушно поднялся. Гуля повела его, сразу обессилевшего, к выходу. Зейнулла остался за столом, поискал глазами официанта. Тот издали непонятно покрутил салфеткой.

«Что это может значить? – поежился Зейнулла. – А что, если мне сейчас подадут счет?»

Расторопный официант уже вел к столу развеселую компанию.

– Хотите проверить наши расчеты? – Негромко осведомился он у Зейнуллы. – Я все подал, что заказывали.

– Нет, нет… Я задержался, чтобы поблагодарить за обслуживание, – Зейнулла призвал на помощь восточный акцент, безотказно действующий на московских официантов.

«Значит, Кенжеке не выдумал про Макина! Значит, Макин на самом деле за все заплатил!»

Кожахметов и Гуля спорили у дверей лифта.

– Никуда я не пойду! – упирался старик. – Вы ступайте, вам заниматься надо. А я еще чаю попью…

– Вам необходимо отдохнуть! – настаивала Гуля.

– Попью чаю и пойду спать. Не беспокойтесь. Кожахметов вовсе не пьяный. До номера сам доберусь. Даже на лифте подниматься не надо. Я рядом номер взял, чтобы в ресторан далеко не ходить.

– Кенжеке! – встревожилась Гуля. – Вы забыли, ваш номер не рядом. Вам на лифте надо подняться. На десятый этаж.

– На лифте? На десятый? – Кожахметов подозрительно поглядел на Гулю, потом на Зейнуллу. – Почему на десятый? Вы там были?

– Нет! – спохватилась Гуля. – Мы нигде не были. Мы встретили на улице Макина, и он сказал, что вы в ресторане.

– Не ври, дочка! Макин тебе ничего не сказал!

– Она все путает! – вмешался Зейнулла. – Мы действительно звонили дежурной десятого этажа, и она нам сказала, что вы пошли ужинать.

– Были у меня… – догадался Кожахметов. – Видели, как меня теперь принимают… Никому не нужен старый Кожахметов… Дома даже лечить не захотели, погнали в Ессентуки. Зачем путевке пропадать, пусть Кожахметов едет.

Пока поднимались в лифте, Кенжеке совсем раскис. На десятом этаже Гуля и Зейнулла вывели его под руки и вдруг услышали звонкий возглас:

– Кенжеке! А я вас уже полчаса дожидаюсь! – С низкого кресла вспорхнула женщина в короткой пушистой шубке. – Кенжеке, я приехала за вами! Степан Андреевич ужасно огорчится, если вы останетесь в этом номере! Я совершенно случайно узнала, какие тут у вас условия… Искала вас по телефону – и вдруг мне говорят, что вас поместили в общежитии! – Ветлугина всплескивала руками, а лицо оставалось неподвижным, как у куклы. – Вы же знаете, в Москве у вас есть верные друзья!.. Гуленька, Зайчик, ну помогите же мне уговорить этого упрямца!

Гуля сочувственно оглянулась на Кенжеке – ему и без Анны Антоновны достаточно худо. Но Кожахметова было уже не узнать. Он выпрямился, приосанился, в узких щелочках глаз сверкнул огонь бесшабашной молодости.

– Анна Антоновна! Я знал, что увижу вас сегодня! Ваше место за праздничным столом пустовало, но… – Кенжеке по-кавалерийски щелкнул каблуками, – …я вас ждал, и вы пришли!

Куда спряталась тоска, куда девалась тень старости, куда скрылись мысли о близком конце? Широкое лицо Кожахметова сияло, в горле булькал довольный смешок. Он рассыпал перед Ветлугиной самые цветистые восточные комплименты и блаженно щурился от блеска и яркости незабытых слов.

«А она была красивая, – подумала Гуля, глядя на Анну Антоновну. – Наверное, красивой женщине очень горько стариться, горше, чем некрасивой».

Они сидели в полутемном холле. За синим огромным окном светилась Москва – как на праздничной открытке. Город, из которого сбежала маленькая Саулешка. Город, куда, быть может, в последний раз приехал Кенжеке Кожахметов, пенсионер республиканского значения.

Старики разговаривали, совершенно забыв про Гулю и Зейнуллу.

– Мы пойдем? – поднялся Зейнулла.

– Не спеши! – властно остановил его Кожахметов. – Вы с Гулей проводите домой мою дорогую гостью. – Кенжеке встал, склонился перед Анной Антоновной. – Спасибо за приглашение, но поехать к вам не могу. Здесь, в гостинице, я встретился с очень хорошим моим другом. Он председатель колхоза, и я обещал ему содействие в важном для него деле. Завтра мы вместе отправляемся в Госплан, а потом я еду в аэропорт. Времени в обрез.

Кенжеке сокрушенно вздохнул и вполголоса продолжал:

– Анна Антоновна, вы знаете, что мы со Степаном Андреевичем старые друзья. Он всегда считал меня достойным доверия. Но я не знаю, увижу ли вас когда-нибудь еще, и поэтому скажу вам… – Глаза старого выдумщика смеялись, голос был грустен и правдив. – Вы, Анна Антоновна, всю жизнь принимали мои слова восхищения за шутки весельчака Кенжеке, а я ведь всегда был искренен с вами…

Ветлугина растерялась.

– Кенжеке, ради бога…

– Простите, но это правда…

Она не то смеялась, не то плакала, придерживая толстые ресницы кружевным платочком.

– Еще раз благодарю вас за то, что вы пришли! – Кенжеке церемонно повел ее к лифту.

– Ну и отчудил старик! – шепнул Зейнулла. – Вот потеха!

– Потеха? – грустно сказала Гуля. – Как ты не понимаешь: он очень, очень болен…

В такси Анна Антоновна села впереди, с шофером, и за всю дорогу не оглянулась и не сказала ни слова. Зейнулла злился, а Гулей все больше овладевало ощущение, что она возвращается в город из дальней поездки по степи, где досыта надышалась холодным и чистым степным ветром.

На другой вечер они сидели у себя в общежитии и спорили – звонить или не звонить Кожахметову.

– Он уже уехал, – уверяла Гуля.

– А я тебе говорю, он еще здесь, – упорствовал Зейнулла.

– Я знаю. – Гуля сбросила туфли, села, поджав ноги калачом. – Я знаю, ты хочешь позвонить в гостиницу и услышать, что вся круглая комната возмущается старым обманщиком Кожахметовым. Зачем тебе это нужно?

– Все-таки пойду и позвоню! – объявил Зейнулла.

В вестибюль они спустились вместе.

– Нам никто сегодня не звонил?

– Нет. Не звонили. Посылок не приносили. Писем тоже нет. – Вахтерша была явно не в духе. – Чего еще?

– Ничего. – Гуля потерлась щекой о дряблую старухину щеку, и вахтерша сразу же заулыбалась.

Наконец Зейнулла дозвонился до дежурной десятого этажа.

– Кожахметова? Он уже уехал. Когда уехал? Я, товарищ, не обязана записывать, когда кто уезжает.

– Тогда скажите, пожалуйста… – замялся Зейнулла, и Гуля с заблестевшими глазами поспешила ему на подмогу.

– Соседа вызови… Комова… Из Воронежской области…

Слышно было, как трубку положили на стол, как покатилась перекличка голосов. Кто-то бежал к телефону.

– Комов на проводе!

– Скажите, пожалуйста… – промямлил Зейнулла.

– Назовись, кто ты, потом спрашивай! – подсказывала Гуля, прильнувшая ухом к трубке с другой стороны.

– С вами говорит земляк вашего соседа по гостинице…

– Кожахметова, что ли? – приятельски отозвался Комов. – Это вы вчера приходили? Помню, помню… Кожахметов нам все утро про вас рассказывал… Описывал, как вы его вчера угощали… Я-то вас вчера за студента принял, а Кожахметов нам рассказывал, какой вы известный ученый. Жаль, что не по сельскому хозяйству, а то бы еще встретились, побеседовали…

Гуля смеялась, зажав рот ладошкой.

– Да, я не по сельскому хозяйству… – сдержанно сообщил Зейнулла. Насчет известности он разъяснять не стал, пусть остается на совести Кенжеке. – Мой земляк тем не менее весь вечер толковал со мной о вашем деле. И мы с женой тоже прониклись интересом и звоним вам, чтобы узнать, удалось ли вам побывать в Госплане и вообще…

– А как же! – воскликнул Комов. – Ходили мы с ним, ходили. Все у меня теперь на мази, все в порядке, так что не беспокойтесь…

Комов куда-то пропал, в трубку влезли чужие голоса, потом снова заговорил воронежский председатель:

– Тут человеку срочно междугородная требуется, телефон из рук рвет. Так что до свидания. Приятно было познакомиться. Супруге привет! – На этом разговор оборвался.

– Ну? – торжествовала Гуля. – Кто был прав?

Ее очень обрадовало, что разговор с лукавым воронежским председателем оборвался на полуслове. Ведь рассказ про то, как он и Кожахметов ходили по Госплану, куда интереснее будет услышать в том виде, в каком пустит его по свету сам Кенжеке.

«А ведь есть еще и воронежский вариант всей этой истории…» – подумала Гуля и засмеялась.