Текст книги "Ангел-хранитель"
Автор книги: Ирина Буря
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 56 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]
Пока займусь спальней. Ух ты, как все здесь упорядоченно. Вот сразу видно, что я всю ночь проспала в гостиной, не успела здесь беспорядок навести. Главное – не забыть под кроватью пол протереть, а то у матери непременно тапок туда случайно залетит, чтобы повод возник нагнуться и заглянуть, проверить, не по верхам ли для них убирала.
Вообще, можно с уверенностью сказать, что я выросла в идеальной семье. Мать моя ни единого дня в своей жизни не работала. Еще перед свадьбой отец мой очень четко расставил все акценты: его дело – обеспечивать семью всем необходимым; ее дело – обеспечивать ему хорошо налаженный быт и уют, в которых он будет отдыхать от трудов ежедневных. Не знаю, как долго моя мать раздумывала над его ультиматумом, но на моей памяти она ни разу не отступила от такого разделения обязанностей и всегда казалась мне полностью им довольной.
Познакомились мои родители самым банальным образом: еще будучи студенткой, мать пришла на практику на стройку, на которой отец уже ходил в небольших, но начальниках. В подробности своего полу-служебного романа они никогда не вдавались (в моем, по крайней мере, присутствии); знаю только, что был он весьма непродолжительным, но завершился прочным и счастливым браком. Мне кажется, что им действительно повезло друг с другом – если и были между ними бурные чувства поначалу, то они очень быстро сменились трезвым подходом к совместной жизни. И каждый из них получил именно то, что и было ему нужно: матери – щит от проблем внешнего мира, отцу – беспрекословные преданность и послушание.
Говоря о преданности и послушании, я ни в коей мере не преувеличиваю. Мать даже институт не закончила: вышла замуж сразу после четвертого курса и сменила профессию инженера на профессию жены и домохозяйки. Я не знаю, чего ей хотелось раньше, к чему она стремилась – ее отношения со мной всегда строились по принципу: она старше, умнее, опытнее, поэтому ее задача – учить меня жизни, а не вести со мной задушевные разговоры. Но в замужестве стержнем всей ее жизни стал отец. Я ни разу не слышала, чтобы они ссорились или хотя бы спорили о чем-то; в любом деле мать всегда спрашивала его мнение, он его высказывал – всегда очень коротко и безапелляционно – и все дальнейшие действия матери шли в строгом соответствии с полученными инструкциями.
Даже когда у них появилась я, их единственное чадо, приоритеты не сместились ни на йоту. В первый год моей жизни мать даже переехала со мной в другую комнату, чтобы отец мог как следует выспаться перед работой. Участие отца в моем воспитании сводилось, в основном, к тому, что он задавал матери стратегическое направление, а уж какую тактику избрать, чтобы добиться интересующей его цели, это его не заботило. С самого раннего детства я поняла, что на первом месте в нашей семье стоят интересы мужчины и ее главы.
Когда отец приходил с работы, все дела откладывались, и семья собиралась за ужином, который к тому времени – разумеется – был уже готов. Если отец садился к столу с газетой в руках, ужин проходил в молчании. Если же газета не появлялась на столе, значит, у него возникли вопросы ко мне:
– Твоя мать сказала мне, что у тебя – тройка по алгебре. Когда ты намерена ее исправить?
Или:
– Твоя мать сказала мне, что ты намерена праздновать свой день рождения в кафе. Я нахожу это нецелесообразным.
И все – конец дискуссии. Да и то, такие разговоры стали возникать только после того, как на меня перестали действовать слова матери: «Даже не думай об этом – отец будет недоволен».
Несколько раз я пыталась взбунтоваться. Приглашала к себе друзей, и (в моей комнате, конечно) мы быстро забывали о необходимости вести себя тихо. Скандалов не было – в комнату просто входила моя мать и вступала в разговор. После чего мои друзья быстро расходились по домам. Или, отправляясь на школьную вечеринку, возвращалась позже назначенного срока. Скандалов опять не было – по возвращении домой меня ожидала длительная лекция о том, чего в жизни стоит человек, который не в состоянии держать свое слово. Внешне они даже не волновались – они просто испытывали разочарование от моей несостоятельности.
Так же закончилась моя первая и единственная попытка обзавестись домашним животным. Я подобрала на улице котенка, пушистый дымчатый комочек с невообразимо синими глазами. Случилось это в конце осени, дело уже шло к морозам, и он отчаянно вопил на улице, просясь куда-то в тепло. Взяв его на руки, я поняла, что опустить его назад, на землю, уже не смогу. Я принесла его домой. Мать открыла было рот, чтобы сказать мне, что отец будет против, но котенок глянул на нее и так жалобно пискнул, что даже ее железно вышколенное сердце дрогнуло, и она молча налила ему в блюдце молока. Отец был дома. Напившись молока, котенок пошел осваивать новую территорию и, зайдя в гостиную, в которой отец читал на диване неизменную газету, издал приветственное «Мяу». Не поднимая головы, отец произнес одно-единственное слово: «Убрать».
Уф, вот и до кухни добралась. Ну что ж, займемся своим лицом. Здесь одним макияжем не обойдешься; здесь более глубокая обработка потребуется – на пару часов. Кстати, на этой самой кухне тот котенок и пил свое первое блюдце молока. Сейчас, вспоминая об этом случае, я испытываю к своей матери жалость. Ослушаться отца она не могла – его слово давно уже стало для нее законом; выбросить котенка на улицу – тоже: я так рыдала, что впору «Скорую» вызывать. Так и провела она на телефоне весь вечер, пока не пристроила мою находку каким-то знакомым.
Я же после того случая окончательно поняла, что в противостоянии с отцом мать никогда не будет мне союзником.
И впервые закралась у меня мысль, что им со мной говорить так же трудно, как и мне с ними.
Вообще-то, по-настоящему говорил со мной отец не более трех-четырех раз в жизни.
В первый раз – насколько я помню – это случилось перед окончанием школы, когда решался вопрос, куда мне поступать. Школьными делами моими отец практически не интересовался, на родительском собрании ни разу не был, в день выпускного вечера он, по-моему, впервые узнал, где она находится, моя школа. Но даже он не мог не понять, что с точными науками взаимной любви у меня никак не сложилось. Мать и репетиторов мне нанимала, и кучу дополнительной литературы на меня обрушивала, и домашние задания все у меня проверяла – благо, незаконченное техническое образование какие-то следы в памяти ее оставило – ничего не помогло. Я родилась гуманитарием. Поэтому, продумав мое будущее на много-много лет, отец сообщил мне, что в моем случае целесообразно (Целесообразно! Как же я ненавидела в детстве это слово!) посвятить себя изучению языков. И нарисовал мне переливающуюся всеми цветами радуги картину моего успешного продвижения по службе в каком-нибудь посольстве. Картина эта меня впечатлила.
Последующий разговор произошел – как и следовало ожидать – в преддверии моего окончания университета, и закончился отнюдь не так гармонично, как первый. К тому времени речь о МИДе с посольствами уже не шла – не по Сеньке шапка-то! – но, собрав информацию через знакомых и знакомых знакомых, отец пришел к выводу, что работа на кафедре сулит мне не менее блестящие перспективы. Место солидное, зарплата – не ахти, но стабильная, перспектива кандидатской диссертации и участия в научных семинарах и конференциях… К разговору подключилась мать, заявив мне прямо в лоб, что мужа разумнее искать среди людей, разделяющих мои интересы. Я поняла, что выступать против их объединенного фронта – действительно нецелесообразно. Все мои соображения о более живой работе будут сочтены пустым ребячеством, не достойным взрослого, ответственного человека. Поэтому, выслушав все их аргументы, я сказала всего два слова: «Не хочу». Не хочу, и все тут. Точка. Отец, по-моему, тогда впервые в жизни растерялся. Он усилил нажим, перешел к более жестким выражениям и мрачным тонам, описывающим жизнь бездумного кузнечика, скачущего с одной работы на другую, вспомнил знаменитых стрекозу и муравья… и ничего. Я стала насмерть: я сама найду себе работу и буду заниматься тем, что мне нравится. Судя по тому, что спустя всего полгода родители начали строить дачу, которая сейчас стала местом их постоянного обитания, после того разговора они тоже почувствовали, возможно, подсознательно, что у них выросла то ли черная овца, то ли белая ворона. И решили отделить – хотя бы территориально – свою столь ладно устроенную жизнь от возмутителя спокойствия.
Последний же долгий разговор с отцом произошел у меня после того, как я рассталась с Юрой – с тем самым, с которым чуть до ЗАГСа не дошла. Вообще-то, такого я от него не ожидала – разговоры о моей личной жизни всегда были прерогативой матери. Лет примерно с тринадцати вдалбливала она мне в голову понятия о настоящей женщине – жене, матери, хозяйке, хранительнице очага – и говорила при этом не как мать, секретами семейной жизни делящаяся, а как популярное пособие о здоровой и счастливой семье, состоящее из аксиом, главным словом в которых является слово «должна». Но в тот раз мать, видимо, исчерпала все свои аргументы и выдвинула на передний край тяжелую артиллерию. Нетрудно было предположить, что отец заговорит со мной – в первую очередь – об ответственности. Объяснит мне, что сказки о волшебных принцах написаны для тринадцатилетних девчонок, а разумной женщине следует обзавестись в жизни мужчиной, который станет ей оплотом и защитой, в благодарность за которые она создаст ему теплое и уютное гнездо. И тому же научит своих детей.
Я спросила было, зачем же они так настаивали на моем образовании и возможностях сделать карьеру, если главная задача женщины – гнездо вить и перышками его всю жизнь выкладывать. Отец, конечно, вспылил и заявил мне, что знаниями своими только никому не нужные дуры кичатся, а умные женщины предоставляют мужу право гордиться как ими, так и их образованием. И вот тогда – впервые в жизни! – осмелилась я задать вслух свой неотвязный вопрос: Как удалось моим разумным родителям воспитать такую дуру? И тут же пожалела об этом – матери, наверно, потом мало не показалось. Но больше никаких разговоров отец со мной не вел, по крайней мере, пока. Ой, только бы не сглазить! От матери моей, конечно, так просто не отделаешься. Мне кажется, они сейчас новую тактику разработали: при каждой встрече мать – так или иначе – подводит разговор к какой-нибудь острой теме, после чего в ответ на любую мою фразу она поджимает губы, он – бросает пренебрежительную реплику. Решили, видно, измором меня взять, если прямой нажим больше не срабатывает. Что бы ни делала ты, Татьяна, сама – без нашего напутствия – ничего путного ты не достигнешь. Вот на этой жизнерадостной ноте все наши встречи и заканчиваются: родители мои в очередной раз доказали мне свое превосходство, я же получила передышку на месяц-полтора.
Так, вроде, все. Убрала, наконец. Нигде ничего не пропустила? Да черт с ним, не могу я больше. Если где что и просмотрела, пусть мать порадуется – обратит мое внимание на несерьезное отношение к чистоте и уюту. А я с удовольствием соглашусь, что она – куда лучшая хозяйка, чем я, и отцу с ней удивительно повезло. И все будут довольны.
А вот готовить по полной программе я не буду. НЕ БУ-ДУ! Ну кто в десять часов утра полный обед накрывает? Ну не буду, и все тут. Несколько салатов нарежу, бутерброды сделаю, в магазин сейчас за тортом схожу… Вот-вот, дам им возможность лишний раз высказаться, что такая вот бездельница, которая на бутербродах живет и духовкой пользоваться не умеет, никогда семью не построит. И слава Богу: на одной этой теме и остановимся. Может, какой-нибудь новый торт купить, или все же тот, который они всегда у себя предлагают? Нет, с отцом лучше не экспериментировать.
Вот черт, я же пообедать забыла! То-то я думаю, откуда желчность такая в мыслях появилась. Так, сейчас в магазин, потом перекусить что-нибудь, потом в ванну – на часик! – и спать. Ноги просто отваливаются. Нет, в магазин обязательно нужно сходить, если доползу.
Доползла. Из магазина я принесла не только торт, но и пирожных всяких – если родители откажутся, я потом сама себя порадую. Отпраздную удачно пройденную (пальцы скрестить!) инспекционную проверку.
В ванной на меня вновь накатило философское настроение. Судя по всему, во мне заранее сработали защитные рефлексы – вон шторку почему-то задернула… Странно, не душ же я принимаю! Ладно, от чего-то я все-таки отгородилась, что вновь навело меня на мысли о семье – теперь в целом. Почему каждое поколение родителей повторяет одну и ту же ошибку – особенно у нас? Кстати, интересно, европейское слово «семья» к нам перекочевало как «фамилия», а для самого понятия мы изобрели совершенно другое слово – «Семь-я». (Опять чертово образование взбрыкивает! Обязательно нужно в словах покопаться – нет чтобы воспринимать их как данность!). Почему нам обязательно нужно растить себе подобных? Неужели не скучно в окружении своих копий? Просто мания величия какая-то: по образу и подобию своему сотворю я чадо свое. А если чадо отказывается быть подобным и хочет жить своей жизнью, вспомним о том, в какой круг ада отправляются неблагодарные. И нет никакого конфликта поколений, а есть вечное противостояние индивидуальности и стадного чувства. Если у меня когда-нибудь будут дети…
Черт!! Звонок. От неожиданности я подпрыгнула в ванне и чуть не захлебнулась, расплескав во все стороны воду. Ну, вот, на полу лужа – опять пол вытирай. Если это мать звонит, чтобы сказать мне, что на завтра все отменяется…
– Да?
– Привет, Татьяна.
– Фу, Марина, ну ты меня и напугала! Я – в ванне, чуть не утонула от твоего звонка.
– Батюшки, какие же мы нервные! Я вот что хотела. Ты что завтра делаешь?
– Да ко мне родители приезжают…
– Ну, поздравляю. Как обычно – полки выстроены, кокарды надраены?
– Что-то вроде этого. А что ты хотела?
– Да вот, Светка встречу отменила, а я уже как-то настроилась. И чувство у меня какое-то такое, словно чего-то не хватает. Мы ведь давно уже не виделись…
– Да, в общем, я с тобой согласна. А что ты конкретно-то предлагаешь?
– Я просто завтра буду в твоих краях – у меня встреча в два часа. Можно было бы потом встретиться, поболтать…
– Я – с удовольствием! Давай так: ты, как освободишься, позвони мне, и если я жива буду…
– Да куда ты денешься? Тоже мне проблема: родители приезжают! У меня вон завтра – клиент, и не просто клиент, а такой, который встречи на воскресенье назначает – в другие дни он, понимаешь ли, работает. А я, наверное, на диване всю неделю валяюсь!
– Марина, спокойно! Давай, мы завтра с тобой наши встречи переживем, а потом и поспорим, кому из нас – хуже всех. Ладно?
– Ладно-ладно. Ну, отмокай дальше. Семь футов тебе под килем.
– Спасибо. А тебе – удачного клева.
– Я им не клюну! Ладно, все. До завтра.
– До завтра.
Просветлело на горизонте. Нужно будет постараться Марину к себе затащить – вот мы с ней пирожными и побалуемся. Но даже если придется в кафе идти – Марина меня быстро реанимирует. Это – не Светка, которая меня жалеть начнет; Марина – человек жесткий, целеустремленный, от нее такая волна энергии идет, что – хочешь, не хочешь – взбодришься.
Так, все. Поставить будильник на восемь… нет, на полдевятого, успею!… и спать.
Родители, как и следовало ожидать, позвонили в дверь ровно в десять. Вот чему я искренне завидую, так это их точности во времени. Такому научиться нельзя, с этим чувством нужно родиться. Вот я определенно родилась без него. Я опаздываю – всегда и везде. И ведь знаю, знаю, как это делается: обратный отсчет времени, двадцать минут – запас, на всякий случай, никаких поисков более быстрого пути по дороге – и все равно: то в последнюю минуту ключ в замке застрянет, то маршрутка придет полная – не сядешь, то в метро эскалатор поломается – и беги пешком; хорошо еще, если вниз….
Даже ожидая гостей дома – дома ведь, ехать никуда не нужно! – я никогда не успеваю сделать все, что нужно, до их прихода. Всегда что-нибудь доделываю, пока они сами себя в гостиной развлекают. Вот и сегодня: все успела сделать – и приготовить, и стол накрыть – кроме как переодеться и накраситься. Ну все, значит, сегодня разговор начнется с того, как я выгляжу.
– Здравствуй, Танюша. Здравствуй, милая. Дай-ка мне на тебя посмотреть! Что-то ты не очень хорошо выглядишь.
Как еще может выглядеть человек, которому два выходных дня подряд пришлось вставать ни свет ни заря?!
– Мама, я просто не выспалась.
– Нет-нет, Танечка, дело совсем не в этом. Нельзя выспаться на неделю вперед. Режима у тебя нет – вот что плохо.
Ну разумеется, как можно жить без режима-то? Так ведь не будешь знать, ни когда завтракать, ни когда спать ложиться. А есть ведь психи, которые едят, когда проголодались, и спать ложатся, когда устали.
– Да есть у меня режим, мама, он только на ваш не похож.
– Ну если ты пять дней в неделю встаешь в семь утра, а на выходные до полудня в постели валяешься, то такой режим ни к чему хорошему не приведет. О здоровье смолоду нужно думать, Таня, а внешний вид – это зеркало здоровья.
И психического, между прочим, тоже. Если человек живет в постоянном напряжении, то вид у него – хоть с режимом, хоть без – будет бледный.
– Мама, я отлучусь на минутку – хоть переоденусь.
– Танюша, мы тебя и не в таком виде видели. Так что не стоит время впустую тратить – лучше посидим подольше, пообщаемся.
Отец пока помалкивает, ждет, пока артподготовка закончится.
– Ладно, мама, давайте в гостиную пройдем. Чего в коридоре-то стоять?
В гостиной уже накрыт стол, и разговор переходит к следующей теме: как я питаюсь.
– Вот молодец, сколько всего наготовила – ждала нас. Сережа, ну я же тебе говорила, что не нужно завтракать – Танюша нас без угощения не оставит.
А может, рискнуть однажды – ничего не готовить. Дырка тогда в разговоре образуется – чем же мы ее заполнять будем? Да нет, пожалуй, не стоит. Тема «Нечем родителей угостить» может перерасти в длительную дискуссию о моем материальном положении и растянуться на долгие годы.
– Да, конечно, выйду я из дома без завтрака-то! – отозвался, наконец, отец.
Мать весело рассмеялась.
– Вот видишь, Танюша, ты же знаешь своего отца: у него ведь каждый день только с завтрака и начинается. Так что зря ты столько старалась – лучше бы поспала подольше.
Точно – зря старалась. Они бы меня и так, и так отчитали, могла бы и не тратить столько сил и времени на эти салаты с бутербродами. Решено: в следующий раз – только чай с тортом.
– Ну, что же теперь делать – нельзя хозяйку не уважить. Пошли, Сережа, к столу.
За столом мать, как всегда, принялась распоряжаться едой, словно мы собрались у нее дома.
– Так, что у нас здесь? Оливье? Ну, конечно, что за стол без оливье? Сережа, ты с оливье начнешь?
– Накладывай, накладывай – чего спрашиваешь?
Бутерброды мои мать забраковала. И тут же отправила меня на кухню – нарезать хлеба, напомнив, что отец даже на работе не привык питаться бутербродами. Я пошла на кухню. Когда я вернулась с тарелкой хлеба, у всех в бокалах уже было налито вино. Меня, конечно, никто не спросил, буду ли я пить его – в десять часов утра.
– Ну что, за встречу, – сказала мать, подняв свой бокал. – Редко мы в последнее время встречаемся, нужно бы почаще.
Я чуть не поперхнулась вином.
Ровно через тридцать секунд отец отодвинул свою тарелку с одним словом:
– Недосолено.
Не успела я и рта раскрыть, как мать снова взяла дело в свои руки.
– Танюша, я не вижу соли на столе. Ты забыла? Ну принеси, пожалуйста, как же без соли-то?
Я еще раз сбегала на кухню.
Мать принялась солить салат – прямо в салатнице! – приговаривая:
– Да и немудрено, что у тебя все недосолено. Влюбиться тебе пора, Танюша, влюбиться.
Похоже, сегодня без темы о необходимости замужества мы не обойдемся. Сейчас за новой тарелкой меня погонит…
– Таня, где у тебя чистые тарелки? Я хочу отцу нормальный салат положить.
Я сбегала за чистой тарелкой. После этого наступила небольшая передышка. Я упрямо жевала свои бутерброды, отказавшись от салатов, и готовилась к следующей атаке. К чему же мы сегодня перейдем от питания: к работе или к поискам мужа? Наверное, к последнему, поскольку горячее я не готовила, а торт у меня – из магазина.
Спустя минут сорок, когда родители перепробовали все салаты, а я выслушала ряд критических замечаний по поводу отсутствия абсолютно необходимых ингредиентов и неправильных пропорций – закусывая их бутербродами, которые почему-то никак не заканчивались, я решила вызвать огонь на себя.
– Мама, папа, я горячее не готовила, поэтому вы не против, если мы прямо к чаю перейдем?
– У тебя нет горячего? – Они многозначительно переглянулись и воззрились на меня.
Да, признаю себя виновной по всем статьям обвинения и прошу господ присяжных заседателей приговорить меня к высшей мере наказания.
– Мама, но мы же не в обеденное время собрались. Я думала, что мы немного перекусим, чаю попьем, поговорим…
– Таня, речь идет вовсе не о нас. У тебя к обеду нет горячего?
– Ну и о каком, Люда, здоровье ты с ней говоришь? – включился, наконец, отец.
– Таня, я понимаю, что ты ходишь на работу, и у тебя не хватает времени заниматься как следует своим домом. Но ты два дня провела дома – впрочем, убрала, молодец – и не удосужилась приготовить нормальный, полноценный обед?
Так, все – конец терпению. Они меня что, до седых волос будут отчитывать, как младенца неразумного?
– Мама, ты меня извини, конечно, но ты целый день сидишь дома. Отец деньги зарабатывает, все что нужно, в дом привозит, и тебе остается только чистоту навести и кушать приготовить. А мне, между прочим, нужно и одним, и вторым, и третьим заниматься. И когда человек пять дней в неделю ходит на работу, на шестой день ему хочется просто отдохнуть – понимаешь, просто отдохнуть, а не у плиты париться.
– Вот именно, Танечка, вот именно. Три года назад тебе никто не мешал обзавестись мужем, который заботился бы о тебе так же, как твой отец заботится о своей семье. Но ты же не захотела! И нечего теперь работой прикрывать полное отсутствие самодисциплины.
– Мама, оставь в покое мою личную жизнь, пожалуйста. Она – моя, и она – личная.
Я встала и отправилась на кухню за чаем и тортом. Нужно дать им время успокоиться. Пусть посидят, пожалуются друг другу на дочь строптивую, а там – глядишь, я их тортом любимым умиротворю.
Но – как выяснилось, когда я вернулась – они использовали мое отсутствие, чтобы сменить тактику и выбрать новое направление удара.
После того как был разлит по чашкам чай, и мать поахала положенное количество минут по поводу моей хорошей памяти, в разговор вступил отец.
– А как у тебя на работе-то дела?
Слава Богу, в этом направлении мне есть что рассказать.
– На работе все отлично. Вот сейчас Франсуа приехал, новую коллекцию гардин привез. Коллекция – просто великолепная; я думаю, заказов у нас будет – море…
– Таня, я про твои дела спрашиваю. Рост служебный намечается, повышение зарплаты?
– Папа, у меня вполне приличная зарплата, мне хватает.
– Таня, зарплата никогда не бывает слишком высокой. Это тебе на обычную жизнь хватает, а в отпуск в хорошее место съездить, в турпоездку – мир посмотреть? Да ты вокруг себя оглянись: все в доме – как при нас стояло, так и стоит. О ремонте я даже не заговариваю, но ты же ни телевизор, ни мебель себе купить не можешь.
Точно, не могу. Не умею я копить деньги, откладывать их на какое-нибудь крупное приобретение. И в кредит ничего мне покупать не хочется; для меня это – словно деньги одалживать, висит потом этот долг, как камень, над головой.
Мать уже еле сдерживалась – в глазах ее горел охотничий огонь.
– Вот, кстати, говоришь, что Франсуа приехал с новыми гардинами. Посоветовалась бы с ним, какие тебе, в твою квартиру лучше подошли бы. Пригласила бы его к себе, на месте все бы ему показала.
– Мама, ты вообще соображаешь, что говоришь? Кем я при этом буду выглядеть?
– Таня, ты будешь выглядеть женщиной, которой небезразличен ее дом, и которая готова выслушать разумный совет. И ничего в этом нет страшного – ему наверняка тоже будет интересно посмотреть, как у нас обычные люди живут.
Черт меня дернул однажды – в сердцах – рассказать ей, как мне надоел этот Франсуа с его повышенным вниманием. Она тут же вцепилась в меня мертвой хваткой: Сколько лет? Женат? Дети есть? Насколько обеспечен? И с тех пор ни единой нашей встречи не проходит, чтобы она не поинтересовалась развитием нашего сотрудничества.
– Мама, мне абсолютно неинтересно, что ему интересно. Ты можешь, в конце концов, понять, что он мне не нравится?
– О том, кто тебе нравится, Танечка, можно было десять лет назад говорить. А теперь тебе нужно более трезво смотреть на жизнь. Еще раз напоминаю тебе: однажды ты уже упустила хорошую партию, не повторяй больше эту ошибку. Чтобы создать семью, у тебя осталось совсем немного времени: после тридцати ты станешь никому неинтересна, да и рожать в таком возрасте – весьма проблематично. Ты что, хочешь на всю жизнь вот так – пустоцветом – остаться?
Так, перешла к ударам ниже пояса.
– Мама, да пойми ты, в конце концов, я не хочу выходить замуж только для того, чтобы произвести на свет потомство. Не хочу, и все! И хватит мне дырку в голове просверливать!
– Да нет, Таня, это ты пойми. Незамужняя женщина ни в ком не вызывает уважения. Не состоялась она, следа после себя не оставила. Ни новую жизнь не создала, ни тепла, ни уюта. Не передала все, чему ее научили, следующему поколению – чтобы они потянули эту ниточку дальше. И на работе – не лучше. Нагружать такую женщину никто не стесняется – ей ведь не нужно домой, к семье, спешить; а зарплату повышать, так для этого мужчины есть, которым семью кормить нужно.
Я замолчала. Меня – опять – словно что-то изнутри толкнуло: Молчи, Татьяна, молчи, здоровее будешь. Не знаю, что – наверно, опыт печальный отстаивания своих прав. В голосе матери звучала такая непоколебимая уверенность в своей правоте, что все мои возражения, что человек – это сначала личность, а потом уж мужчина/женщина, мне самой показались нелепыми. Отец же кивал с видом учителя, который выслушивает свою же лекцию из уст любимого ученика. Ладно, помолчу. Когда я перестаю спорить, они воспринимают это как знак того, что я начала – наконец-то – прислушиваться к их словам. Дам им высказаться, дам им передать все, чему их научили, следующему поколению, а потом это следующее поколение в моем лице подумает, тянуть ли эту ниточку дальше или прямо сейчас в узелок завязать.
Закончился этот душевный семейный разговор около двух часов. Вот тебе, ненадолго заглянули! После того как родители уехали, я отправилась на кухню – мыть посуду и соскабливать осевший в душе осадок.
Всякий раз, пообщавшись с родителями, я чувствую себя полным нулем. Они бесспорно многого достигли в жизни. Отец – как только появилась такая возможность – создал свою собственную фирму: начал с косметических ремонтов и закончил строительством коттеджей, и не летних дач, а полноценных домов. Работа для него всегда стояла на первом месте, а отсюда – и процветающая фирма, и свой дом за городом, и возможность мне – чаду неразумному – квартиру городскую оставить, за что я им от души благодарна. Но почему для них только такая жизнь – правильная? Почему все, что делаю я – глупость и ребячество? Почему я должна быть такой, как они?
Фу, хоть бы Марина скорее позвонила. Нужно перебить чем-то это впечатление, что я – пустоцвет несостоявшийся, тупик генетический, и вообще полная дура. А то – руки прямо опускаются.
Марина позвонила около четырех. Ко мне зайти она отказалась – как выяснилось, ее понятие «в твоих краях» вылилось в семь остановок троллейбусом от моего дома. Она предложила мне встретиться через полчаса в каком-то маленьком кафе неподалеку от места ее встречи с клиентом: «Кафе – просто замечательное, очень уютное, да и метро – рядом, я потом прямо домой поеду». Ну и ладно. Честно говоря, я даже обрадовалась. Очень мне хотелось уйти куда-нибудь из дома, в котором все еще звучал голос моей матери. На что бы в квартире ни упал мой взор, я тут же вспоминала слова отца, что все это создано их руками.
Сидя в троллейбусе, я снова подумала о том, как хорошо все-таки, что мы с девчонками все так же встречаемся, что не ушла каждая из нас в свою, обособленную жизнь. Как здорово время от времени вновь почувствовать себя той беззаботной Татьяной-студенткой, у которой впереди была огромная, сияющая, бесконечная жизнь. Жаль, что Светки с нами сегодня не будет. Она – единственная из нас, которая уже добилась от жизни всего, чего хотела. Она всегда знала, что выйдет замуж, и у нее будут дети – хотя бы двое. Она, по-моему, уже родилась матерью. Ей в медицинский поступать нужно было, педиатром становиться – когда она малышей видит, у нее прямо лицо светится. И вот, пожалуйста: муж, сыну три года, с ним она, похоже, уже наигралась, в последнее время о втором ребенке поговаривает. И таким покоем от нее веет, что сразу видно: вот, перед вами – счастливый человек. И не кичится она своим счастьем, напоказ его не выставляет, в лицо им не тычет: Вот, мол, как у меня в жизни все хорошо устроилось – завидуйте! Рядом с ней мне всегда как-то легче на душе становится. Рядом с ней я всегда чувствую, что счастье – это очень просто: нужно всего лишь проснуться утром – и быть счастливым.
С Мариной дело всегда обстояло иначе. Она в нашей тройке всегда была двигателем и тараном одновременно. При первой встрече, кстати, она нам со Светкой ужасно не понравилась. Со Светкой мы еще на вступительных экзаменах познакомились – и как-то сразу сошлись характерами. Когда же мы впервые увидели Марину – глаза прищурены, губы чуть брезгливо кривятся, смотрит на тебя в упор, словно оценивает – то переглянулись и одновременно покачали головами. Ну и ну, вот это – щука зубастая, такая свое не то, что голыми руками возьмет, зубами выгрызет. И только спустя некоторое время, присмотревшись к ней поближе, мы поняли, что вид у нее такой не от презрения, а от сосредоточенности. В отличие от Светки, Марина свое будущее всегда видела только в работе. И не просто в какой-то работе, а в руководящей. Чуть ли не с первого курса она уже знала, что будет работать в туризме. Связей ни у нее, ни у семьи ее не было, и работу она начала искать раньше всех нас – где-то на третьем курсе. И потом два года ни от одного предложения не отказывалась: презентации переводила, иностранцев по городу водила (я перед той экскурсией с Франсуа именно у нее большинство книг по истории нашего города взяла). И при этом умудрялась каждую сессию чуть ли не лучше всех сдавать; как ей это удавалось – ума не приложу. После университета в одном из турагентств она и осталась работать. Сейчас уже не группы по миру возит, а индивидуальными турами занимается: и беготни меньше, и оплачиваются они лучше, хотя, конечно, капризов больше терпеть приходится. И на этом, я думаю, она не остановится, дойдет до руководства – уж Марина-то точно дойдет.
