Текст книги "Вампиры - дети павших ангелов. Реквием опадающих листьев"

Автор книги: Ирина Молчанова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)

Конечно, не знаешь, – покачал головой Создатель. Его морщинистое лицо разгладилось от удовольствия. – Ответа нет.

Как это нет?

Очень просто. Я ничего не прятал от тебя. Ведь то бесполезно. Я прислал в твой город давнего соперника, внушив ему сильнейшее чувство к твоей девушке.

Но какая тут связь? – разозлился Лайонел. – Что тебе это дало?

Связи нет. А дало многое. – Цимаон Ницхи указал на Вильяма с Бесс. – Тебя невозможно остановить, но тебя можно отвлечь. Я знал, что до тех пор, пока существует угроза для твоих отношений с нашей милой Катей, ты не будешь мешать брату. Станешь решать головоломку, на которую нет ответа, и у Вильяма с этой девочкой появится шанс.

Лайонел пораженно взглянул на Бесс и покачал головой:

Она не та, кто вам нужен, вы ошиблись. Девчонка связана с дьяволом!

Так и есть.

– Но ни бес, ни ангел не могут вселиться в Отмеченных – те под управлением! А падшим ангелам нужна полная свобода!

Создатель погладил трибуну.

Дьявол рядом с ней по другой причине, мой мальчик. Уже как много столетий он хочет вернуть своего лучшего беса. Готов простить ему предательство, если тот отречется от любви к ангелу, который пал, но так и не пожелал присоединиться к темной армии. И увел из ее рядов того, кого считали возлюбленным Люцифера. Множество ангелов он сорвал с неба для своего повелителя, совратил и обрек на служение. И был так хорош собой, что сам дьявол не мог им налюбоваться. Но с тех пор как его фаворит не вернулся с новой победой и сам был побежден чувствами к ангелу, грустит Люцифер. Не раз и не два он был замечен в прошлые века возле своего беса.

Вы ошиблись, – упрямо повторил молодой человек.

Нет, Лайонел, теперь, нет, – мягко улыбнулся Создатель.

Не аргумент. Дьявол являлся и к Кате. Как это объяснить?

Цимаон Ницхи вздохнул.

Она не бес. Мы не можем знать наверняка о планах дьявола, но его цель развести беса с ангелом. Его выбор пал на Катю, возможно, как на девушку, которая могла бы поколебать чувства Вильяма к Лизе.

В обеих девушках в разное время вы увидели беса, обе как-то связаны с дьяволом. Так что же заставляет выбрать?

Сияние от небесного моста простерлось над миром, – известил Создатель. – Совершенно очевидно, то не влияние чувств Кати и Вильяма. Эта девочка любит тебя. А сердцем ангела завладела другая. И теперь уже совсем скоро...

Лайонел испытал гордость от слов, что Катя любит его. Затем, повинуясь интуиции, повернул голову. Брат пристально смотрел на него. Внутри от его взгляда как будто что-то дрогнуло.

Лайонел чувствовал себя глубоко уязвленным. Цимаон Ницхи увидел в нем угрозу не просто союзу ангела и беса, а именно союзу Вильяма с любой девушкой. И был близок к истине. Лиза являлась третьей любимой девушкой брата, если не считать его мимолетных встреч.

Молодой человек всматривался в изумрудные глаза, пытаясь понять, что же ему не нравится в Бесс. Она была красивой, смелой, умной, незамороченной на условностях, достаточно распущенной, чтобы удовлетворить самые притязательные мужские вкусы.

Ну не мечта ли? Что же в ней было не так? Что выводило его из себя от одного взгляда на нее?

При мысли, что он просто, как то вышло с Катей, хочет эту девушку себе, его охватывал ужас.

Мы умрем? – тихо вымолвила Катя.

Лайонел вздрогнул от звука ее голоса, а воображение, услужливо нарисовавшее обнаженную Бесс в объятиях Вильяма, стерло картинку. Но молодой человек с поразительной ясностью успел понять, что та его возбудила.

Создатель блаженно закрыл глаза.

Нет, нет, славная девочка, мы обретем свободу.

Мы все умрем, – убито констатировала девушка.

Э-э, – подняла руку Бесс.

Говори, дитя, – позволил Цимаон Ницхи. Все посмотрели на нее.

Мне надо сикнуть, можно выйти?

Тот указал глазами на дверь. Бесс окинула его подозрительным взглядом синих глаз и поинтересовалась:

А можно узнать, вы и чучело из охотничьего магазина – это одна... м-морда?

Цимаон Ницхи расхохотался, а отсмеявшись, ответил:

Боюсь разочаровать, но нет.

Когда девушка покинула зал, Создатель, очень довольный собой, заявил:

Дадим ей немного времени.

Вильям поднялся, и, извинившись, последовал за Бесс.

Все вокруг было таким белым, что сливалось в одно сплошное пятно. Девушка неслась по мраморным коридорам, пока не наткнулась на Вильяма.

Его извиняющаяся улыбка стала последней каплей.

Что за ахинею нес старик?

Он не старик. Это наш Создатель, сын ангела и беса. Я рассказывал тебе.

Молодой человек попытался ее обнять, но она не позволила.

Мы так не договаривались!

Прости, я...

Она яростно махнула на него.

Ничего не говори! Ты знал, знал, как я дорожу своими земным существованием!

Вильям кивнул,

Но не я распорядился так, чтобы сюда явились старейшины.

Она вытянула перед собой руку, чтобы он не приближался.

«Мертвым быть ничуть не страшно, умирать куда страшней»⁴⁷. Я к этому не готова, черт возьми! О чем вы там болтали?

Это трудно объяснить.

И не нужно, – тряхнула головой девушка. – Я не хочу ничего знать! – Она медленно втянула в себя воздух. – Где выход отсюда?

Молодой человек указал на коридор позади себя.

Налево и вниз. Позволь мне...

Нет, – оборвала она. – Оставь меня.

Девушка вышла из дворца. От укуса Лайонела болела

шея. В мраморном саду, освещенном сотнями разноцветных огоньков, среди белоснежных, точно живых, скульптур все еще находились гости. Они как будто так и не сходили со своих мест с тех пор, как явился старик со своей свитой.

Бесс беспрепятственно пересекла сад и поднялась по длинной-ддинной лестнице, ведущей из-под земли на поверхность к замаскированному выходу.

Вскоре она распахнула дверь деревянного сарая, стоящего посреди леса, и ступила на узкую асфальтированную дорожку, укрытою листьями.

Высоко в черном звездном небе висел серебристый месяц, кричали ночные птицы. Сейчас было часов одиннадцать, не больше.

Девушка нашла в темноте оставленный возле дерева мотоцикл. Завела и покатила по лесному коридору. В ушах свистел ветер, она быстро замерзла в своем легком платье, но не остановилась, чтобы достать из багажника шлем. Напротив, прибавляла скорость, желая поскорее оказаться дома – подальше от вампиров с их нелепыми легендами.

У нее зуб на зуб не попадал., когда, наконец, впереди стал различим силуэт Нарвских триумфальных ворот.

Бесс свернула на родную улицу и уже спустя несколько минут въехала во дворик.

Поставила байк возле отцовского BMW, но не успела и шагу ступить, как услышала:

Здравствуй.

Прямо на пути к спасительной двери парадной стоял Ювелир.

Я замерзла и устала, – сказала девушка, не двигаясь с места.

Он приблизился и взял ее ледяные руки в свои большие теплые ладони. От его прикосновения кровь хлынула в конечности, прилила к лицу, сердце забилось учащенно – ив одно мгновение девушка согрелась. Рана на шее перестала саднить. Гнетущие мысли о смерти, не дававшие покоя, слово птицы выпорхнули из клетки. И все же одна – о данном Вильяме обещании – осталась. Бесс высвободила свои руки, пробормотав:

Мне нужно идти.

Мужчина улыбнулся – в полумраке его улыбка напомнила волчий оскал.

Нет, вовсе не нужно.

Он вновь сжал ее руку, крепко – до боли, и повел за собой.

Бесс двигалась за ним, послушная, как много лет назад, когда он впервые вел ее к себе домой с детской площадки. Разница была лишь в том, что тогда она с ним шла добровольно, охваченная чувством необъяснимого восторга. Теперь же – все внутри сопротивлялось ему, но тщетно, ноги вели сами.

Она видела, как вдоль невысоких старых домов скользят две тени: одна огромная, а другая, тонкая и маленькая, чуть позади. И яркие желтые листья, тихонько шурша, точно в испуге, отодвигались от ног идущего впереди мужчины. А те, что уже умерли – скукожен– ные, коричневые и сухие, жалобно хрустели под безжалостными подошвами его ботинок. Месяц с неба серебрил гриву его волос, отливающих холодным стальным блеском.

Вот и знакомый двор. Скамейка с разноцветными рейками, на ней листья, опавшие с растущего рядом дерева. Темный узкий дворик, последний подъезд, пятый этаж.

У двери квартиры Бесс тихо сказала:

Пожалуйста... я хочу домой.

Он обернулся и взглянул на нее так, что у нее ноги подкосились.

Очень скоро пойдешь. – Мужчина ввел ее в коридор, затем в спальню. Его ладони легли ей на плечи, спуская платье до пояса.

Ей хотелось прокричать, что она не будет принадлежать ему ни сегодня, никогда больше, но она молчала. А ее тело отзывалось на его ласки, выгибалось навстречу и горело от наслаждения. Тем временем сердце в отчаянии билось в груди, как будто пыталось вырваться из тисков властных рук.

Ювелир занимался с ней любовью, пока она, обессиленная, не откинулась на подушки.

Он лег рядом и закурил, хрипловато предложив:

Если хочешь, можешь уйти.

Бесс перевела дыхание, с трудом поднялась и стала одеваться. Его путающее спокойствие натянуло ей нервы как струны до предела. Красный огонек мелькал во тьме, дым медленно вырывался изо рта.

Девушка не знала, что сказать. О своей ненависти? Но это было бы неправдой. Она не испытывала к нему ненависти, любви тоже, что-то другое, необъяснимое и очень сильное. Поэтому Бесс промолчала и просто вышла из комнаты, затем и из квартиры.

А на лестнице, прислонившись к стене и глядя в окно, стоял Вильям.

Он слышал, как она сделала несколько шагов по направлению к нему, но голову не повернул.

Я не могу ему противостоять, – безжизненно прошептала Бесс.

Молодой человек усмехнулся.

Он заставил тебя силой?

Нет, но...

Угрожал?

Нет.

Мне кажется, ты не можешь противостоять себе.

Вильям, он...

Не важно. – Молодой человек мельком взглянул на нее и пошел прочь, бросив через плечо: – Хотел лишь сказать: если мне уготована вечность с тобой, то я и впрямь проклят.

Он побежал вниз по лестнице, а она вдруг, не отдавая себе отчета, громко сказала ему вслед:

Я тебя люблю.

Вильям замер на нижней ступеньке.

Мне больно от твоей любви.

Я запуталась, а ты сбегаешь...

Он горько рассмеялся,

Прости, что не могу обласкать тебя сразу после него!

Я не прошу.

Спасибо, – и он ушел, так и не посмотрев на нее.

Дверь приоткрылась, раздался хрипловатый голос:

Иди ко мне, девочка.

Ювелир выступил из проема, распахивая объятия. Она прижалась к его огромной груди и заплакала.

Он отвел Бесс в гостиную, опустился на диван и, усадив ее к себе на колени, принялся качать, неразборчиво бормоча:

Не нужно плакать, девочка. Ты утешение для всех отчаявшихся, мой подарок им, жест расположения. Маленький бриллиант из моей короны. Бриллианты не плачут’, они заставляют плакать других. Этот гадкий мальчишка не для тебя, моего сокровища. Я же предупреждал.

Я его люблю, – в отчаянии выдохнула девушка. – Я не хочу чувствовать этой боли. Не хочу...

Знаю, – погладил ее по голове Ювелир. Она слышала его голос в полудреме: – Ни один человек не способен пробудить твое сердечко, но этот настырный не– дюдь – он все испортил. Разбил мой маленький камешек.

Глава 20

Закладка в книге

_О

н полулежал в кресле в распахнутой рубашке и расстегнутых брюках. Дверь за Катей тихо затворилась. Давно у них не было такой страсти. Их личный Конец Света благотворно повлиял на постель, стол и далее по списку. Кажется, не только у них близость смерти вызывала бурю эмоций. Из гостиной, где разместились Даймонд с Анжеликой, напуганной Наркиссом, доносились более чем характерные звуки. И это после нескольких часов причитаний красавицы: «Я не готова умереть!», «Я не верю!».

В музыкальные стоны резко врезался стук.

– Что-то забыла? – удивился молодой человек, уверенный, что вернулась Катя. Новость о скором конце она приняла с завидным спокойствием.

Но в кабинет вошел брат.

Они несколько минут молча смотрели друг на друга, затем Лайонел откинул голову на спинку кресла и тихо засмеялся. Он поднялся, приблизился к Вильяму вплотную и, обхватив за затылок, прижал к двери.

– Ни одна женщина и ни один мужчина никогда не смотрели на меня с тем же вожделением, что ты.

Брат отвел взгляд и отвернулся, но Лайонел сжал в ку– лаке его волосы на затылке и заставил смотреть себе в глаза. Тот дрожал.

Ангел мой, известно ли тебе, что все твои грешки ничто по сравнению с этим... – Он подался вперед и укусил его за губу. Тонкой струйкой по подбородку потекла кровь, он слизнул ее.

Брат вытер рот и, закрыв глаза, процедил:

Ненавижу тебя, ублюдок!

Лайонел выпустил его волосы и, отступая, застегнул штаны.

А у меня на тебя не стоит. Ты по делу или просто так, полюбоваться? – Молодой человек распахнул рубашку и расхохотался. – Тебе надо попробовать с мальчиком, а то ты какой-то зажатый.

Вильям резко развернулся и врезался лбом в дверь. Постоял пару секунд и, положив пальцы на золотую ручку, сказал:

Если ты хотел меня унизить, мог бы ударить.

Лайонел присел на край стола.

Видишь ли, это ты всю жизнь делаешь лишь то, что можешь и должен, а я делаю все что хочу. Если я сейчас унизил тебя, скажи мне об этом, глядя в глаза, и я перед тобой извинюсь. Вильям, посмотри на меня и скажи, что за твоими взглядами ничего нет. Ничего, за что тебе могло бы быть стыдно!

Брат молчал.

Посмотри на меня и скажи! – проорал Лайонел.

–Это сильнее меня, – промолвил Вильям и, глядя через плечо, тихо добавил: – Ты не унизил меня.

Повисло гнетущее молчание, брат шумно вздохнул.

Мне нужна твоя помощь, потому я и пришел.

Ну да, я догадался, что инцест конечно же поводом не послужит.

Господи, Лайонел, не произноси этого, – взмолился Вильям и, круто развернувшись, воскликнул: – Как ты можешь оставаться таким спокойным?

Изумрудные глаза сверкали, его тело сотрясала мелкая дрожь.

Лайонел задумчиво окинул брата взглядом. Прежде ему уже доводилось видеть его таким. Вот только тогда, находясь в обличии Кати, он решил, будто тот все еще сгорает от страсти к его девушке.

– Вильям, у меня были любовники и до бессмертия. Я предпочитаю женщин, но иногда... – Он не договорил и насмешливо улыбнулся. – А что до тебя, Лиза распутна, и если она бес, как уверены Старейшины, то влечение ко мне – это апофеоз падения твоего ангела. Есть у нас с ней, видимо, что-то общее.

Спасибо, – вымолвил брат. – Я просто схожу с ума из-за этого. Не то что бы мне невыносимо хотелось физической близости... – он провел ладонью по волосам, – но когда вижу тебя, у меня внутри все переворачивается, как будто... как будто я...

Вильям, – отрывисто оборвал Лайонел. – То, что я не кручу пальцем у виска, это не означает, что мне хочется знать подробности! Пусть останется некая недоговоренность.

Конечно... извини, – сконфузился брат и, чтобы нарушить неловкость, быстро сказал:

Бесс снова с Ним, я пойду сейчас туда.

Хочешь, чтобы я пошел с тобой?

Да, – честно сознался тот.

Брат впервые, не стыдясь, просил о помощи. Похоже, другой стыд затмил все собой.

Подожди, оденусь. – Лайонел застегнул рубашку, весело пояснив: – Не могу же я предстать перед самим Люцифером в таком виде!

Ага, иначе он подумает, что у тебя, как и у меня, нет вкуса.

Точно!

Когда они вышли из дома и устремились по Михайловскому переулку вдоль высокой стены с колючей проволокой, месяц на небе уже побледнел. Светало. Небо из черного стало бледно-синим, воздух увлажнился.

Лайонел смотрел перед собой. Признание брата его шокировало. Не столько сами неправильные чувства, сколько способность обличить их в слова.

Это был не тот Вильям – скромный, жалостливый, испуганный, вечно проигрывающий ему мальчик, которого он знал. За каких-то несколько месяцев тот изменился.

В памяти всплыл один солнечный денек из их далекого прошлого в Англии. Неподалеку от замка собрались его дружки и несколько самых красивых девочек. Им было по четырнадцать. Парни стреляли из лука за поцелуи. Цели девчонки обозначали своими платками.

Мимо проходил Вильям, держа в руках очередного спасенного из капкана зверька – лисенка с пораненной лапой. Парни окликнули его, один из них выхватил у девчонки платок и повязал на шею лисенку.

Вильяму предложили поиграть, тот согласился, положил лиса на траву. А когда узнал, по кому нужно стрелять, выронил лук и сказал: «В такие игры я не играю». Девочки посмеялись над ним. И тогда Лайонел впервые задумался о женском лицемерии. Они все как одна мечтали о романтике вроде его брата, способного на сопереживания и высокие чувства, но оказываясь с кем-то вроде него самого и его дружков, высмеивали свои же мечты. Слабые ничтожества, готовые отказаться от своих убеждений и прогнуться под каждым, у кого не хватает благородства, чтобы дать им право выбора.

Его лучший друг Рэндел схватил лук и прицелился в лиса, а Вильям загородил его собой.

«Да он не умеет целоваться!» – вынесли приговор парни.

«Трусишка», – смеялись девочки.

«Отойди, – крикнул ему Рэндел, ·– я пристрелю рыжего щенка и покажу тебе, как целуются мужчины!»

Тот уже натянул тетиву, готовый выпустить стрелу. Лайонел опустил лук и бросил брату: «Убирайся!»

Рэндел разозлился, что его остановили, подскочил к Вильяму и плюнул ему в лицо со словами: «Жалкий трус!»

Брат поднял лисенка и ушел.

После игра с глупыми девицами Лайонела перестала интересовать, внутри клокотала ярость на брата – никчемного слабака.

Ближе к вечеру он нашел повод и подрался с Рэнде– лом. Он избил его чуть ли не до полусмерти, а тот разбил ему губу. Больше они не дружили.

А в день, когда Вильям выпустил на волю вылеченного лиса, Лайонел спустя час вернулся с ним, перевешенным через плечо. Брат плакал, назвал «убийцей». И не разговаривал с ним около двух месяцев.

Лайонел искоса взглянул на Вильяма. Тот смотрел себе под ноги, поддевая носками кроссовки встречающиеся листья, и о чем-то сосредоточенно думал.

После стольких лет трудно было принять, что ангел снизошел до него. Всю жизнь его задевало, что он мог, не меняя себя, добиться любви абсолютно любого существа, кроме брата.

Они повернули на Швецова и двинулись по тротуару вдоль нежилых домов.

Ты не очень-то веришь, что Лиза бес? – отметил Вильям.

Много несостыковок, но против сияния от небесного моста не поспоришь.

Дело только в несостыковках или есть еще что-то? Ты не готов?

Откровение на откровение? – ухмыльнулся Лайонел. И помолчав, сказал:

Я не знаю, насколько меня хватит.

Насколько хватит?

Как долго я еще не причиню боль той, кого обрек на бессмертие.

Тяготишься? – осторожно спросил брат.

Другое слово. Для кого-то любовь – свободный полет, а для меня – борьба с самим собой.

В глазах Вильяма промелькнуло разочарование.

Но разве эта борьба не делает тебя счастливым?

Будь как-то иначе, кто бы боролся?

Они зашли во дворик, прошли до крайнего подъезда и поднялись на последний этаж.

Дверь им открыл мужчина средних лет, побритый налысо, весь в татуировках.

Ювелир? – разочарованно спросил Лайонел.

Нет, – кивнул тот на открытую дверь комнаты. – Туда.

Братья проследовали куда он указал и остановились перед накрытым столом, за которым сидел седовласый великан. У него были благородные черты лица, пронзительные желтые глаза, татуировки крестов на пальцах. Одетый в тельняшку, он держал в одной руке стопку, а ^в другой вилку с огурцом. Перед ним стояла тарелка с картошкой, посыпанной зеленью, на блюдце лежала селедка.

Играла музыка, пел мужчина:

«...Номерочек закажу. Я сегодня подружусь с местной дамой, я не жадный, я не жмот, если надо наперед денег дам ей. Мне вино разбавит кровь, и покатится любовь как по нотам, время есть, чего терять, я же вышел погулять за ворота...»*

Лайонел чуть потянул шейный платок, подумав, что вместо бриллиантовой булавки и костюма в цену всей этой квартиры его бы сейчас необычайно украсила роба арестанта.

Перед ними был дьявол.

Он опрокинул стопку, занюхал огурцом и, подняв яркие звериные глаза, промолвил:

А Шуберта у нас нет, мальчик мой.

Белые крепкие зубы перекусили огурец.

Где Бесс? – сразу перешел к делу Вильям, оглядываясь.

Ювелир ткнул вилкой в стоящую миску с солеными грибами.

Сергей Наговицын, «До свиданья, кореша».

Опиши, сынок, а то я и не упомню всех.

– Не помнишь имя той, кто была с тобой ночью?! – взорвался брат.

Ночь такая длинная, – улыбнулся дьявол.

Лайонел слышал как-то от своего тибетского учителя – Нимы-трак-дэн, что сатана никогда не обращается к людям, даже к своим Отмеченным по именам, считая то ниже своего достоинства. Для него все они были лишь мальчиками и девочками.

Ты знаешь, о ком я! Оставь ее! – распылялся Вильям.

Иначе?

Брат растерянно молчал, тогда Лайонел сказал:

Иначе уже завтра все вампиры мира будут играть в новую модную игру: «Найди человека с меткой и уничтожь!»

Мужчина остался равнодушен, гнев выдавали лишь задрожавшие ноздри.

Их не уничтожить.

Мы постараемся, – заверил Лайонел.

Ювелир положил вилку, уставился на Вильяма и хрипловато проговорил:

Ну что ж, хочешь эту девочку – попробуй забери ее у меня.

Заберу!

Дьявол пожал плечами и улыбнулся Лайонелу.

Видишь. Все просто.

Идем, – сказал брат, – ее здесь нет.

Лайонел был не в силах отвести взгляда от желтых глаз и сделать хоть шаг. А Ювелир, грациозно поднявшись, приблизился к нему. Тот оказался на две головы выше, мощь от него исходила невидимой волной. Дьявол до странного ласково коснулся его щеки шероховатой теплой ладонью.

Возвращайся домой, мальчик.

Что-то было в этой фразе до боли знакомое. Но что именно?

Братья вышли из подъезда. Вильям весело фыркнул:

Ты оробел перед ним!

Лайонел отвесил ему шуточный подзатыльник.

Ерунда.

А сам поднял голову и взглянул на последний этаж. Ювелир стоял у окна и смотрел прямо на него. Глубокая тоска сквозила в желтых глазах и каким-то образом вдруг передалась ему.

Ты идешь? – обернулся брат.

Лайонел перевел на него взгляд, и на какую-то долю секунды его охватило страшное чувство утраты. Как если бы он сейчас потерял кого-то очень дорогого.

Все нормально? – В голосе Вильяма проскользнуло беспокойство.

Да., – солгал Лайонел, – просто Люциферу не мешало бы сменить модельера...

«Дорогие мама и папа, нет, я вовсе не умру! Как вы могли такое подумать? Я обрету свободу. У нас – по-нашему простому вампирскому – это так называется...»

Катя уронила голову на туалетный столик. Она не представляла, что ей теперь делать. Якобы уехать в Англию, якобы писать оттуда письма и звонить было отличной идей. А как долго это бы продолжалось? Год, два, три, а дальше? Но самое ужасное, кто будет писать и звонить, когда ее самой не станет? По заверениям старейшин произойти это могло в любой день.

В обществе известие о том, что со дня на день наступит Конец Света, а вернее конец Тьмы для вампиров, произвело фурор. Телефон Лайонела разрывался, на него обвалился шквал вопросов – от нелепых, вроде «Что взять с собой?» – до тех, на которые никто не мог ответить, вроде «А что там – за лабиринтом?»

Вампиры пребывали в ужасе. В Петербурге еще как– то держались в связи с нахождением тут Создателя и старейшин. А в других городах начались массовые беспорядки, волнения, особенно в рядах слабых вампиров. Те устраивали митинги и забастовки, громили дома, где работали. Все до одного были напуганы, и никто, ни один не радовался скорому избавлению. Даже если за день до известия все они были обречены на бессмертие и как следствие – несчастны, то теперь об этом никто не помнил. Каждый вспомнил о чем-то, чего он еще не успел сделать в этой жизни. Одни бросались делать, другие возмущаться, третьи искали возможность продлить бессмертие, четвертые уходили в себя, пятые закатывали истерику, шестые готовились.

Катя подняла голову и прислушалась.

Из коридора доносился смех. Анжелика Тьеполо относилась к тому типу, кто закатывал истерику, а после готовился. Чередовала. И сейчас она как раз приставала к Лайонелу:

Могу ли я взять в новую жизнь свои любимые драгоценности?

Ага, и весь шкаф с тряпками, Анжи, – смеялся тот.

– Какой же ты черствый! – заявила на это красавица и хлопнула дверью.

Спустя пару секунд та вновь открылась и раздалось:

Если я не могу ничего взять, то мог бы это сделать ты?

Лайонел хохотал.

Анжелика возмущенно просила:

Ну, послушай! Ты же станешь большой кошкой, я повешу тебе на шею колье, а когда ты проведешь меня по лабиринту и мы куда-то придем, я заберу его. Чего тебе стоит?

Катя сама не заметила, что увлеченно ждет ответа.

Лайонел сказал:

Об этом и речи быть не может!

Но что будет с моими драгоценностями? – не своим голосом завопила Анжелика.

Распоряжением Цимаон Ницхи специальная служба все уничтожит. Не останется ничего.

Катя посмотрела на свои вещи: мягкого медведя – подарок Йоро, диски, драгоценности, альбом с фотографиями, стопку писем родителей, – ив груди стало больно и тесно. Письма вновь напомнили ей о главной проблеме.

Явился Лайонел, он подошел сзади, наклонился и, приподняв ее волосы, поцеловал в шею.

Тебя тоже беспокоит, что будет с твоими драгоценностями? – весело спросил он, глядя в открытую шкатулку.

Девушка через силу улыбнулась и призналась:

Нет, я думаю о родителях. – Она подняла на него глаза. – Что же мне делать?

Лайонел вскинул бровь.

А как далеко ты готова зайти?

Она встрепенулась.

Ты снова предлагаешь их убить, чтобы не мучились?

Нет, но вариантов, в сущности, не так уж много.

Катя перестала дышать.

Какие?

Инсценировка твоей смерти.

Не-ет, они не переживут!

Молодой человек обвел ее задумчивым взглядом.

Еще весной, прежде чем отправиться в Тартарус, я нашел несколько девушек, внешне очень похожих на тебя.

Зачем? – изумилась Катя.

На тот случай, если тебе будет слишком больно поддерживать отношения с родителями.

То есть... – Она не договорила, потрясенная и напутанная одновременно.

Да, то есть ты возвращаешься домой, после разрыва с подонком и негодяем. Конечно, ты будешь немного другой... – он пожал плечами, – несчастная любовь многих меняет до неузнаваемости.

Катя смотрела на него во все глаза, он ждал.

Ты сбрендил? – наконец обрела она дар речи.

Лайонел вздохнул, снова наклонился, поцеловал ее и

направился к двери.

Мне нужно уйти, Цимаон Ницхи сегодня выступит с заявлением на видеоконференции сразу на несколько городов.

Девушка рассеянно кивнула и, прежде чем он вышел, осторожно спросила:

А как быть с тем, что эти девушки не знают моего прошлого?

Его знает твой учитель – Всезнал, у него дар читать прошлое и феноменальная память. При необходимости подходящей девушке мы запишем в память все что нужно.

Катя содрогнулась. Она не должна была даже спрашивать, но почему-то делала это:

Лайонел, но ведь у них есть семья, у них есть их жизнь...

Конечно, милая. Вся жизнь – это череда боли, которую причиняют нам и которую причиняем мы. Если постоянно думать, как бы минимизировать не только свою боль, но и еще чью-то, то можно быстро обнаружить, что за раздумьями упущено время, когда можно было сделать выбор. Подумай, но недолго.

Что, если я соглашусь, а пророчество не сбудется, нет никакого моста и мы будем жить дальше?

А как долго ты планировала писать письма? Не кажется ли тебе, что даже самая непутевая дочь, живя в Англии в достатке, наскребла бы для своих стариков денег на билеты? Сколько еще благодаря твоим письмам и редким звонкам они будут чувствовать себя частью твоей жизни, а не сброшенным и забытым балластом?

Катя медленно кивнула:

Ты прав. Я подумаю...

Он ушел, она посидела с полчаса, а затем вышла из комнаты. И столкнулась в коридоре с Анжеликой.

Привет.

Красавица презрительно скривилась.

Неужели ты и впрямь думаешь, что Конец Света – это повод забыть, какая ты хитрая дрянь?

Катя не нашлась что на это ответить, поэтому молча вошла в спальню Йоро. Мальчик сидел на кровати перед Кирой и держал ее за руки.

Я не помешаю?

Нет, что ты!

Кира ничего не ответила, опустила голову.

Катя подавила вздох. Как-то она поделилась с Лайонелом предположением, что девочка не простила ей случая с Аделиной, но он очень категорично заявил: ты ошибаешься.

Йоро, мне нужно с тобой поговорить.

Кира не помешает?

Но девочка сама тут же поднялась и, пробормотав: «У меня есть дела», удалилась.

Катя присела на кровать. И осторожно, а потом все смелее и смелей заговорила. Мальчик ее выслушал.

Никто не вправе советовать, как тебе поступить.

Мне нужно, чтобы ты мне сказал.

Я не могу.

Катя обхватила голову.

Помнишь тех девушек, которых убили на моих глазах?

Он кивнул.

Я не могла простить не их смерть, а свои воспоминания о том, что я была на месте жертвы, и Лайонел поступил со мной безжалостно. Понимаешь? Я способна на жестокость, меня беспокоят только собственные чувства.

Неправда, – возразил Йоро.

Он сжал ее руку.

Ты хочешь, чтобы я сказал, что ты можешь поступить, как предложил Лайонел?

Не знаю, – честно призналась Катя. – Когда он говорит о чем-то, кажется все так просто, ему хочется верить. На него так легко положиться, зная, что он все устроит в лучшем виде.

Мальчик грустно улыбнулся.

Да, Катя, тем и отличаются две веры. Дьявол тебе подставит свое плечо, а до плеча Бога каждый должен дотянуться сам.

Девушка издала жалобный стон.

Я не могу причинить своим родителям такую боль.

Значит, ты переложишь ее на кого-то другого, – ровно произнес Йоро. Он по-прежнему сжимал ее руку и ласково смотрел – не осуждал, не сердился.

Катя опустила глаза, до чего ей стало стыдно смотреть в его милое родное лицо.

Я не заслуживаю... За что ты меня любишь?

Я люблю тебя за твое неравнодушие. Кира говорит, все твои поступки носят искупительный характер, а потому не могут считаться истинно добрыми. Но я думаю, всем, кому ты помогла, нет никакого дела, что побудило тебя не пройти мимо. – Йоро улыбнулся. – А Лайонел ответил бы тебе так: «Он эгоист, как и все, ты его спасла, и он благодарен тебе».

Просто благодарность – она не такая, – возразила девушка. – Твоя любовь мне очень дорога.

Он наклонился и, коснувшись макушкой ее головы, тихо сказал:

Какой бы выбор ты ни сделала, это твой выбор. Тебе с ним не жить – с ним тебе идти на Суд.

Девушка закусила губу.

Мне страшно. Может потому мне и хочется, чтобы кто-то принял за меня трудное решение...

Мальчик погладил ее по руке.

– Значит, свой главный выбор ты сделала верно. Вильям как-то сказал тебе словами одного поэта, что может «за тобой идти по чащобам и перелазам, по пескам, без дорог почти, по горам, по любому пути, где и черт не бывал ни разу! »⁴⁸ Но тебе это не нужно. А Лайонел готов «за тебя принять горечь злейших на свете судеб». Взять на себя все твои грехи. И он сделает то, без всяких просьб. Ему ты можешь вверить свою руку, закрыть глаза и смело идти за ним. Он не оступится сам и тебе не позволит.

Он брел вдоль Университетской набережной, медленно вдыхая влажный воздух и глядя в туманной дымке на золотой купол Исаакиевского собора, выглядывающего из-за деревьев. От глади Невы с мутным отражением фонарей поднимался пар. Листья, распростертые по мокрому асфальту, смиренно смотрели из луж в серовато-черное небо, где в тучах с серебристой каймой прятались звезды.