Текст книги "Чужой"

Автор книги: Ирена Юргелевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)

Ах, эти его приезды! Она ждала их месяцами, а когда отец приходил, она изо всех сил старалась держаться с ним холодно, неприветливо. Как же теперь искупить свою вину, как заставить его забыть?

– Ах, папочка... папочка... – шептала она. И было ей стыдно, больно и радостно как никогда.

Под каштаном .около дома пани Убыш кто-то свистнул. Раз, потом другой.

Вишенка, обхватив руками голову, сидела на ступеньках, ведущих в сад. Со вчерашнего дня ее мучили мрачные мысли. Что с Зенеком? Удалось ли ему скрыться? Ходил ли на остров доктор? Вероятно, ходил, раз спрашивал ее, как туда пройти. А вдруг он сам отвел туда милиционера?

Вишенка ничего не знала. Мать еще вчера строго-настрого запретила ей выходить из дому. Она сказала дочери, что доктор Залевский обещал «как-нибудь уладить это дело», и девочке оставалось лишь ломать голову над тем, как развернулись дальнейшие события.

Услышав свист Юлека, Вишенка вскочила и бросилась в сени. На пороге стояла мать.

– Не ходи. Я сама с ними поговорю.

– Мама!

Но мать решительно остановила Вишенку и прошла мимо нее на крыльцо.

– Вишенка занята и выйти к вам сейчас не может, – услышала Вишенка из-за двери.

Что теперь подумают Мариан и Юлек? Сейчас они молча уйдут и по-прежнему будут считать, что во всем виновата Вишенка – нарушила слово и выдала их общую тайну!

Нет, этого она вынести не может! Вишенка одним прыжком перемахнула через ступеньки в сад и бросилась к запасной калитке, которая выходила на заросшую дорожку. Калитка заперта. Не беда! Вишенка ухватилась за столбики, одной ногой уперлась в дырку от выпавшего сучка и живо перелезла на ту сторону. Сейчас она все узнает и все объяснит!

Мальчики уже подходили к кооперативной лавке.

– Мариан! – крикнула она что было сил. – Юлек!

Мальчики удивленно обернулись. И тут Вишенка вдруг замедлила шаг. Как же она станет им объяснять? Ведь объяснить все – это значит свалить вину на маму, потому что придется сказать, что мама обманула ее доверие. Что делать? Убежать, вернуться домой? Но это было невозможно, мальчики уже шли навстречу.

«Совру, – решила девочка. – Скажу, что я тоже хотела идти к доктору, думала, он поможет...»

– Вишенка, что это за фокусы? – крикнул Юлек. – Ты что, с ума сошла?

Как это может быть? Он смеется!

– Твоя мама на нас сердится? – спросил Мариан.

– Откуда ты взял? – поспешно возразила девочка. – Но только...

– Ты почему вчера на остров не пришла? – прервал ее Юлек, но не стал дожидаться ответа. – Уля просит, чтоб ты пришла к ней, она там, кажется, уборку затеяла. В общем, велела тебе прийти.

Вишенка ничего не понимала, кроме одного: мальчишки на нее не сердятся. У нее камень свалился с сердца. Юлек меж тем продолжал трещать:

– Зенек вернется только к вечеру. Представляешь, он пошел на работу в пять утра! Мы с ним уже договорились и тоже с ним пойдем, я и Мариан, будем ему помогать, но только завтра. А сегодня мы пойдем его встречать, а то вдруг Виктор...

– Стой! – изумленно прервала Вишенка. – Так, значит, Зенек все еще на острове?

– Вот тебе и на! – с состраданием воскликнул Юлек.– Она ничего не знает!

Через минуту Вишенка знала уже все. И что Улин отец,– кто бы мог подумать! – замечательный человек («Очень хорошо, что твоя мама пошла к нему», – удалось вставить Мариану), и что дядю Зенека уже разыскивают, но Зенеку об этом говорить пока нельзя («Ты ведь не скажешь?» – спросил Мариан), и что они здорово подрались с Виктором, и что милиционер тоже замечательный дядька, а Виктор чуть не лопнул от злости, и что Уля ночевала у пани Цыдзик, а теперь к Уле пришел Дунай и она его кормит, и...

– Успокойся, – остановил наконец Юлека Мариан.– Она сейчас пойдет к Уле, и Уля ей сама все расскажет. Идем домой.

– Ты что, думаешь, я сегодня буду писать диктант? Вот уж не надейся! – воинственно заявил Юлек.

– Почему это ты не будешь?

– Не буду, и все! Не тем голова занята!

У Мариана тоже голова была не тем занята, и настаивал он больше для порядка.

– Пошли лучше на остров за одеялом, – предложил Юлек. И, хотя раньше его ничуть не заботила судьба этого одеяла, он убежденно добавил: – Бабушка спросит, куда мы его дели, и что тогда?

– Ладно, – согласился Мариан.

– Ну, пока! – крикнул Юлек Вишенке.

– Пока, – рассеянно улыбнулась Вишенка.

– Ты что, не пойдешь к Уле? – изумленно крикнул Юлек, видя, что девочка повернула к саду. Со вчерашнего вечера дом доктора представлялся ему самым интересным местом на свете.

– Пойду... потом... попозже.

Обратно Вишенка плелась еле-еле. Она знала, что непослушание не сойдет ей безнаказанно, однако не из-за этого наливались свинцом ее быстрые ноги.

Принесенные мальчишками новости привели ее в полную растерянность. Доктор... этот холодный, суровый человек, с которым боялась заговорить его собственная дочь... Невероятно! В ушах ее еще звучали восторженные возгласы Юлека и сдержанные, но полные уважения слова Мариана. У них были такие сияющие лица, а глаза блестели, как в тот день на шоссе, когда Зенек спас ребенка. Вишенка тоже восторгалась доктором, и тем сильнее разгоралась в ней обида на мать. Не захотела мама поверить Зенеку, и не к ней теперь обращены восхищение и благодарность ребят! А Вишенка так гордилась бы ею, так была бы счастлива! Как тепло становится на сердце, когда кто-нибудь хвалит твоего отца или мать, когда о них говорят, что они добрые, благородные, замечательные люди!

«Мама!» – беспомощно прошептала она, ища утешения у той, которая сама же и была причиной ее страданий. И тут в памяти всплыли слова пани Убыш, на которые вчера она не обратила внимания: «Я помогла бы вам... но ты вела себя так, словно меня и на свете нет!»

«Она помогла бы нам, – думала Вишенка, – непременно помогла бы!» Ах, все пошло бы совершенно иначе, если бы Вишенка доверилась матери! Если б она захотела и сумела убедить ребят, что мать этого доверия заслуживает! Но она об этом не заботилась. А потом взяла и без предупреждения выложила матери все, и мама, конечно, испугалась. Так что не одна мама тут виновата – она, Вишенка, тоже...

Ей почему-то стало легче на душе, и она прибавила шагу. Собственная вина тяготила куда меньше, чем мамина! Вишенка пустилась бегом.

– Где ты была?

– На дороге! Я разговаривала с мальчишками!

– Разве ты забыла... – хмурится пани Убыш.

– Нет, мамочка! – умоляюще прерывает ее Вишенка. Она подбегает к матери, обнимает ее.—Мама, послушай, ты еще ничего не знаешь!

И девочка пересказывает матери все, что сообщил ей Юлек.

– И они... они так радуются! И Юлек, и Мариан, и Уля! Ах, мамочка! – И Вишенка доверчиво, совсем по-детски кладет голову на колени матери.

Пани Убыш сидит не шевелясь и молчит. Наконец Вишенка слышит легкое покашливание. Это у мамы такая привычка– от смущения и растерянности она всегда покашливает.

– Доченька...

– Что, мамочка? – Вишенка поднимает голову и видит, что тонкое, миловидное лицо матери заливается слабым румянцем.

– Доченька... – повторяет мать, стараясь придать своему голосу строгость, но это ей не удается. – Зачем же Уле ночевать у пани Цыдзик? Она ведь может спать у нас.

Вишенка уже давно поняла, как неприятно признаваться в своих ошибках. А взрослым это особенно трудил. Для этого нужно быть очень великодушным человеком!

– Ах, мама! – благодарно шепчет она.

Воскресный полдень. Уля сидит на террасе одна. Зенек пообедал рано и ушел на работу. Доктора тоже нет дома, он уехал в субботу сразу по окончании приема, сказав Уле, что вернется в воскресенье вечером. Эта неожиданная поездка удивила Улю, но расспросить отца она не успела.

Сегодня одиночество не тяготило Улю. Они только что долго гуляли с Вишенкой, скоро приедет отец, вернется Зенек, прибегут мальчишки, а вечер она проведет в уютном доме пани Убыш. Тем временем ей есть чем заняться. Она открыла свою тетрадку и стала писать письмо:

«Мамочка, все в моей жизни переменилось – я теперь люблю папу. Ты ведь не будешь считать, что я изменила тебе? Ты сама велела мне .его любить. И я никогда об этом не забывала, но просто я решила, что буду тебя слушаться во всем, кроме этого. Мне хотелось, чтоб он меня любил, а самой чтоб быть равнодушной. Но теперь я знаю, что это было глупо и нехорошо. Папа тоже меня любит. И если бы еще не беспокойство за Зенека, то, мне кажется, я могла бы быть очень счастлива. Иногда становится даже страшно: а вдруг все это только сон? Но я знаю, что это не сон, а все так и есть на самом деле...»

Судьба Зенека действительно беспокоила Улю. На днях отец сказал, что они как будто «напали на след», но пока еще ничего верного. И очень возможно, что Зенеку предстоит все-таки жить не у дяди, а в колонии. Уле не хотелось об этом думать. По тону, каким Зенек допытывался, что это за колония и где она находится, легко было догадаться, что и он смотрит на это дело как на печальную необходимость.

Зенеку было у них хорошо. Он повеселел, стал свободнее разговаривать и двигаться, чаще смеялся, особенно когда отец был с ними. И как грустно будет ему теперь среди чужих людей, в чужих стенах!

Размышления ее прервало тихое, вопросительное ворчание. Перед крыльцом стоял Дунай и, выжидательно глядя на Улю, помахивал пушистым хвостом. Зенек ловко выстриг у него из хвоста все репьи и комки свалявшейся шерсти, а потом выкупал его в реке.

– Дунай! – позвала Уля. Она знала, что сам он в дом не войдет – нужно было каждый раз приглашать его. Только это и напоминало о тех временах, когда он был одиноким, забитым и вечно голодным бродягой.

Дунай вошел и улегся на .полу. Улегся удобно, без стеснения. Он знал, что ему это разрешается.

– Дунай! – ласково повторила Уля, довольная приходом собаки. – Старый, славный песик!

Пес, не вставая, дружелюбно застучал хвостом по полу. Уля снова взялась было за письмо, но тут послышались шаги. Она бросила тетрадь в чемодан и побежала к калитке.

– Ну, как дела? – спросил отец и легонько обнял ее за плечи. – Все в порядке?

– В порядке! – весело ответила она.

– Зенек дома?

– Нет, скоро вернется.

– У меня для него новость.

А новость была вот какая: пан Антон Яница, знаменитый сварщик, дядя Зенека, работает около Тчева и с нетерпением ждет своего племянника!

– Откуда ты знаешь, что он ждет? Он тебе писал?

– Нет, не писал, – улыбнулся отец. – Я с ним разговаривал. Я как раз от него...

Значит, отец ездил в Тчев? Пожертвовал своим воскресным отдыхом!

– Я решил посмотреть, что это за дядя, – объяснил доктор, – и как он поведет себя, когда узнает, что мальчик хочет к нему приехать. Видишь ли... —взволнованно перебил он сам себя, —если б он только согласился воспитывать племянника, ничего из этого хорошего не вышло бы... Нужно, чтобы он хотел взять этого мальчика, чтобы он радовался ему... Понимаешь?

– Понимаю, – ответила Уля. Она с жадностью слушала отца и радовалась, что он делится с ней своими мыслями.– Понимаю. Ну и...

– Ну, и все, по-моему, будет хорошо... Яница человек одинокий, мать Зенека была его любимой сестрой.

– Но... а если он узнает, что Зенек сбежал из дому, и вообще... – забеспокоилась Уля. – Он ведь будет недоволен.

– Я ему все рассказал.

Дунай поднял голову, радостно гавкнул и побежал в сад.

– Зенек идет!

Зенек был не один, а с Юлеком и Марианом, которые каждый день его сопровождали по дороге с работы домой.

– А завтра ты работаешь? – спросил Юлек, остановившись у калитки.

– Если не будет дождя, – ответил Зенек.

– Ладно, – сказал мальчуган. Это означало, что Зенек, как всегда, может рассчитывать на его общество на обратном пути. – Всего!

– Всего.

Зенек поднялся на террасу и, увидев отца Ули, заулыбался:

– О, вы уже здесь?

– Как видишь, вернулся... – Доктор выжидательно посмотрел на Улю; она взглядом попросила его говорить.– Зенек... сколько тебе еще осталось работать на уборке?

– Дня два, самое большее три.

– Вот как все хорошо складывается!

– А что?

– Пора собираться в дорогу. Все помолчали.

– Куда? – изменившимся голосом спросил Зенек.

Уля посмотрела на отца – да скажи же ему скорей, не мучь!

– В Тчев.

– Это... там находится колония?

– Нет, там твой дядя. Дядя Антось. Он тебя ждет.

Зенек остолбенел.

– То есть как это? Как это – ждет? – выкрикнул он.– Откуда вы знаете? .

– Я как раз был у него... Он просил, чтоб ты приехал через три дня, потому что сейчас ему надо поехать в командировку. А потом он встретит тебя на станции.

– И он... – Зенек запнулся и с шумом втянул губами воздух, – он хочет, чтобы я жил у него?

– Конечно, – весело сказал доктор. – И я полагаю, что ни в какую колонию он тебя отдать не согласится.

Зенек странно заморгал, Уля отвернулась к окну. Она уже знала, что на мужские слезы смотреть не следует, даже если мужчина еще не совсем взрослый.

... На следующее утро, придя от Вишенки, Уля нашла у себя на столе наклеенный и адресованный ей конверт. Почерк был ей знаком—однажды вечером, давно-давно, она прочла написанные этим почерком слова: «Выйди, я тебя жду». Уля схватила конверт и убежала в поле – ей хотелось побыть одной. Усевшись на меже, она распечатала конверт. В нем были пятьдесят злотых и записка:

«Как-то раз я сказал, что не могу объяснить тебе свою жизнь, потому что ты не поймешь. Но теперь я думаю, что раз я тебя люблю...»

Уля перестала читать, сердце ее забилось часто-часто, словно от испуга. Но это был не испуг, а счастье. Она не могла оторвать глаз от букв, сложившихся в чудесные слова: «Я тебя люблю... я тебя люблю...»

Наконец она стала читать дальше:

«... то я должен быть откровенным. И потому теперь я решил написать тебе правду, даже если ты и не все поймешь.

Я убежал из дому, потому что дома мне было так паршиво, что и представить себе нельзя. Для моего отца существует одно – водка. А сын ему не нужен, потому что на сына надо тратить деньги. Раньше, когда мама еще была жива, он тоже пил, но мама следила, чтоб он надо мной не издевался. ..» Издевался? Что же это такое? Как можно надеваться над собственным сыном?.. «И наконец я не выдержал. Я решил, что у меня один выход – поехать к дяде. А если я его не найду, мне крышка.

Я тебя очень прошу, никому про это не говори, ведь это очень страшно – писать так про своего отца. И сожги это письмо. Теперь, когда я познакомился с твоим отцом и еду к дяде, для меня начинается новая жизнь, и я хочу, чтоб от старого не осталось никаких следов.

И ты тоже об этом не думай.

Не знаю, когда мы увидимся, может, не скоро. Но я тебя никогда-никогда не забуду. И кто знает, может, когда-нибудь я приеду и спрошу, помнишь ли ты меня. Зенек».

Уля долго сидела на меже среди сжатого поля с письмом на коленях. Подул легкий ветерок, подхватил записку и отнес ее на жнивье. Девочка подняла ее и снова увидела слова: «...начинается новая жизнь, и пусть от старого не останется никаких следов. И ты об этом не думай».

Она вернулась домой и бросила письмо в огонь.

* * *

В маленькой кухоньке докторского дома было шумно. Пани Убыш пыталась утихомирить ребят, напоминала им, что доктор принимает пациентов, что рядом, за стеной, сидят больные, но это плохо помогало. Все были слишком возбуждены. Через три часа отходил поезд Зенека, и теперь шли последние приготовления. Вишенка резала хлеб для бутербродов и без конца приставала то к пани Цыдзик, то к Уле – где масло, где колбаса, где оберточная бумага. Юлек кричал на Улю, что она не так все укладывает и некуда будет поместить груши. Груши Юлек выпросил для Зенека у бабушки (кстати, бабушка очень удивилась, узнав о новом приятеле своих внуков, который вдруг появился в доме доктора и теперь уезжал и для которого потребовалось такое количество фруктов, как будто ему предстояла дальняя дорога), а Зенек не хотел их брать, но, услышав знакомый возглас: «С ума сошел?» – рассмеялся и сказал, что возьмет несколько штук. Теперь эти груши занимали половину стола и то и дело скатывались на пол. Другую половину стола занял Мариан. Он подарил Зенеку блокнот (почти совсем не использованный, достаточно было вырвать три исписанных листка, и он стал как новенький) и теперь, записывая в него адреса членов компании, перекрикивал общий гам, чтобы выяснить варшавские адреса Ули и Вишенки. Пани Убыш чинила воротник Зенековой куртки, пришивала покрепче пуговицы на купленной ею Зенеку рубашке, которую он должен был надеть в дорогу, советовала, как лучше уложить еду в сумке, что куда поставить, что убрать...

Тише всех держалась, разумеется, Уля. Она кружила по кухне, подавала что кому нужно и ничего не говорила. Зенек, как всегда, почти к ней не обращался. Но теперь это ее не смущало, она знала, что скрывается за этим молчанием.

На станцию поехали на докторской машине. Старой развалине за всю свою долгую жизнь никогда не приходилось возить столько народу сразу, но было совершенно очевидно, что поехать должны все. Зенек уселся рядом с доктором впереди, Мариан, Вишенка и Уля сзади, а Юлек поместился у них в ногах. Дверцы удалось захлопнуть лишь благодаря самоотверженной помощи пани Цыдзик.

И вот они и оглянуться не успели, а Зенек уже стоит в дверях вагона.

– Напиши нам сразу же, – сказал доктор.

– Напишу.

Торопливо шли вдоль поезда запоздавшие пассажиры, хлопали двери вагонов. Когда начальник поезда поднял сигнальный жезл, Уля, державшаяся до сих пор в стороне, быстро подошла к вагону

– До свиданья, Зенек! – сказала она, подняв к нему лицо.

А он быстро, так быстро, что никто этого не заметил, посмотрел посветлевшими глазами прямо ей в глаза и сказал тихо, словно отвечая на известный лишь им двоим пароль:

– До свиданья!

И это действительно был их пароль.

– Счастливого пути! – крикнул Мариан.

– Счастливого пути! – Вишенка замахала рукой. Юлек побежал рядом с тронувшимся поездом.

– Счастливо оставаться! – кричал им Зенек, высовываясь из двери.

Уля почувствовала вдруг, что по щеке поползла слеза. Она повернулась. Рядом стоял доктор. Она прижалась лицом к отцовскому рукаву и вытерла об него мокрую щеку.