Текст книги "Наполеон Бонапарт"

Автор книги: Ипполит Адольф Тэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

Действительно, он содействует 18-му фруктидора, но после переворота очень ясно объясняет, ради чего он принимал в нем участие ¹): «Не подумайте, чтобы здесь имела место какая-нибудь общность убеждений с теми, кого я поддерживал. Я просто не хотел возврата Бурбонов, тем более посредством Пишегрю и армии Моро... Решительно отказываюсь от роли Монка; я сам не хочу ее играть и не допущу, чтобы ее играли другие... Что касается лично меня, мой милый Mиo, скажу вам, что я уже не могу больше повиноваться; я вкусил главенства и не смогу от него отказаться. Я решил: если мне не удастся одержать верх, я покину Францию».

Вот его альтернативы, и никакой средины меж ними. По возвращении в Париж, он только о том и думал, как свергнуть Директорию ²), распустить Советы и стать диктатором; но убедившись, что шансы на успех слабы, он откладывает свои намерение и хватается за второй исход. Его египетская экспедиция не имеет других мотивов ³).

_______

1) Miot de Melito, I, 184. (Беседа с Бонапартом 18 ноября 1797 в Турине): «Я провел целый час наедине с генералом. Я с точностью воспроизвожу нашу беседу по записи, сделанной в то время».

² ) Mathieu Dumas, Mémoires III, 156: «Нет сомнения, что с этой мыслью он не расставался с той самой минуты, и что он занялся серьезным изучением всех возможных помех, как и средств и шансов успеха». (Матьё Дюма, в подтверждение, приводит свидетельство Дезэ, который принимал участие в этом предприятии): «казалось, все уже было готово, но Наполеон решил, что момент еще не назрел, и что средств было недостаточно». – Вот причина его отъезда. «Он хотел освободиться от господства и капризов этих несчастных диктаторов, а те, в свою очередь, рады были отделаться от него, потому что его военная слава и его влияние на армию тревожили их не на шутку».

³ ) Larevellière — Lépeaux (один из пяти директоров очередной, сессии), Mémoires, II, 340: «Все, что в этом предприятии было действительно великого, как и вся его дерзостность и экстравагантность, и по замыслу, и по выполнению принадлежит исключительно Бонапарту. Мысль эта никогда не зарождалась ни у Директории и ни у одного из ее чл e нов ... Его заносчивость и его честолюбие делали для него неприемлемым всякое положение не на виду у всех

Пусть эта экспедиция, при тогдашнем состоянии Франции и Европы, прямо противоречит интересам общества, пусть Франция лишается таким образом своей лучшей армии и шлет свой главный флот почти на верную гибель – что за беда! Лишь бы Бонапарт нашел для себя, в этом огромном и совершенно бесполезном предприятии, то дело, в котором он нуждается, новое и широкое поле деятельности, громкие победы, которые как трубный глас пронесли бы через моря и долы его обновленную славу! В его глазах армия, флот, Франция, человечество существуют только для него, созданы только к его услугам. И если для того, чтобы он мог окончательно утвердиться в этом убеждении, нужен был еще один урок практической мудрости вещей, то он был заготовлен для него в Египте; бесконтрольный, неограниченный властелин, в соприкосновении с низшей человеческой расой, он чувствует себя там султаном и осваивается с этим ¹). В его отношении к человеческому роду отпадают последние сомнения и последняя совестливость: «Я совершенно охладел к Руссо, говорит он позднее, с тех пор как увидел Восток: дикарь это та же собака» ²); а в цивилизованном человеке сквозит все тот же дикарь: если мозг и отшлифовался, то инстинкты остались без изменения. Как одному, так и другому нужен хозяин, тот маг и волшебник, который покорял бы его воображение, дисциплинировал бы его и не давал ему кусаться некстати, держал бы его на привязи, заботился бы о нем и, время от времени, брал бы с собой на охоту; повиновение – его удел; он не заслуживает лучшего, да и не имеет других прав.

Став консулом, а потом императором, он широко применяет свою теорию, и ежедневный опыт у него под рукой дает этой теории все новые и постоянные подтверждения. По

_________

или какое-нибудь назначение, которое, при всем блеске своем все-таки ставило бы его в зависимость от Директории.

¹ ) M-me de Rémnsat, I , 142: «Жозефина сильно жаловалась на то, что путешествие в Египет изменило его настроение и развило в нем мелочной деспотизм, от которого ей приходилось после этого столько страдать».—N otes (inédites) par le comte Chaptal (слова Бонапарта к поэту Лемерсье, который имел возможность сопровождать его на Восток, где он ознакомился бы со многими сторонами человеческой природы): «Вы увидели бы страну, где государь ни во что не ставит жизнь своих подданных и где каждый подданный ни во что не ценить свою жизнь; вы бы излечились от вашей филантропии».

² ) Roederer, III, 461 (12 января 1803).

67

его первому мановению французы покорно падают ниц перед ним и безропотно пребывают в этом положении, как вполне естественном: меньшая братья, крестьяне и солдаты – с собачьей преданностью, сильные мира сего, сановники и всякие чины – с каким-то византийским раболепством.

Со стороны республиканцев – ни малейшего сопротивления; напротив, среди них он находит лучшие орудия своей системы и своего правления, сенаторов, депутатов, членов Государственного Совета, судей и администраторов всех родов ¹). Очень скоро, за проповедью свободы и равенства, он прозревает их властные инстинкты, потребность командовать и стоять впереди, хотя бы в качестве подчиненных, а у большинства из них, сверх того, еще и ненасытную жажду наживы и наслаждений. Разница между делегатом комитета общественной безопасности и министром, префектом или подпрефектом Империи – очень невелика; тот же человек, только в разном одеянии: сначала в республиканской карманьолке, а потом в шитом мундира. А если случайно и попадается какой-нибудь неимущий, суровый пуританин, в роде Камбона или Бодо, который не желает напяливать на себя официальную форму, или если какие-то два, три якобинских генерала, в роде Лекурба или Дельма, ворчат и протестуют против помпы коронационных торжеств, то Наполеону слишком

_________

¹ ) Сопоставьте la Révolution, 11,381. (Примечание I, о положении, которое заняли члены конвента, пережившие революцию). Например, Фуше – министр, Жан-Бон Сент-Андрэ – префект, Друэ (из Варенны) – супрефект, Шепи (из Гренобля) – генеральный полицейский комиссар в Бресте; 131 цареубийца занимают государственные должности; среди них встречается 21 префект и 42 членов суда. – Иногда какой-нибудь случайно сохранившийся документ дает живое представление о той или иной личности. (Bulletins hebdomadaires de la censure, a n n é e s 1810 et 1814, опубликованные Тюро в la Revue critique, 1871): «Захвачено 240 экземпляров порнографического литературного произведения, напечатанного за счет г-на Паллуа, который и был его автором. Этот Паллуа пользовался некоторой известностью во время революции; он был одним из знаменитых патриотов предместья Сент-Антуана. Учредительное собрание пожаловало ему земельный участок Бастилии, а он разослал оставшиеся на нем камни по всем коммунам. – Это был тип веселящегося господина, который соблаговолил написать, и очень плохим стилем, довольно грязную историю своих похождений с одной из девиц Пале-Рояля. Он очень добродушно отнесся к аресту, вполне удовлетворенный несколькими экземплярами своего веселого произведения, оставленными ему полицией. Он полон самого безмерного восхищения и горячей привязанности к особе Его Величества и изливает свои чувства весьма пикантно, в стиле 1789 года».

хорошо известен их умственный уровень и он может смотреть на них просто как на ограниченных невежд и фанатиков идеи.

Что касается культурных и образованных либералов 1789 года, то их место он определяет одним словом: это «идеологи»; другими словами, их так называемая просвещенность просто салонные предрассудки и кабинетные измышления; «Лафайет в политике – ничто; вечная игрушка людей и обстоятельств ¹)». Остается, правда, за Лафайетом и еще некоторыми другими кое-какая досадная мелочь, я хочу сказать: доказанное бескорыстие, постоянная забота о благе народа, уважение к личности, чистая совесть, порядочность, чистосердечие, словом, чистые и прекрасные побуждения. Но Наполеон не хочет признавать этих ограничений своей теории; говоря с людьми, он прямо в лицо отказывается признать их нравственное благородство: «Генерал Дюма, – стремительно обращается он к Матье Дюма, – вы были в числе тех дураков, которые верили в свободу? – Да, Ваше Величество, был и продолжаю быть в их числе. – Значит, вы, как и другие, поддерживали революцию из честолюбия? – Нет, Ваше Величество; да к тому же расчет был бы очень неверен, ведь с 1790 года я не сделал вперед ни шагу. – Вы просто не отдавали себе отчета в своих побуждениях; вы не могли быть так непохожи на других; личный интерес всегда впереди. Да вот вам пример, Массена; ведь, казалось бы, довольно на его долю выпало и почестей и славы; а он все еще не удовлетворен, хочет быть принцем, как Мюрат и Бернадот; завтра же пойдет на смерть, чтобы стать принцем; таково основное побуждение французов ²)».

_________

¹ ) Mémorial, 12 Jain , 1816.

² ) Mathieu Dumas , III , 364 (4 {юля 1809, за несколько дней до Ваграма)— M-me de Rémusat, I , 105: «Я никогда не видела, чтобы он позволил, никогда не видела, чтобы он оценил прекрасный поступок».—I, 179. Вот толкование, которое он дает милосердию Августа и его словам: Будем друзьями, Цинна: «Я понял этот поступок, как хитрость деспота, и я одобрил, как расчет, то, что счел бы вздорным, как чувство». – Notes (inédites) par le comte Chaptal: «Он не верил ни в честность, ни в добродетель, и очень часто называл эти два понятия отвлеченными: вот что делало его и недоверчивым и безнравственным...» «Он не знал чувства великодушия: оттого-то в его обществе и царила такая сухость, оттого у него никогда и не бывало друзей. Он смотрел на людей, как на презренную монету, или как на оружие».

69

Вот где последний этап его системы: некоторые вполне компетентные свидетели, которым приходилось ближе сталкиваться с ним, считают его точку зрения вполне определившейся: «Его взгляд на людей, – пишет Меттерних ¹), – сосредоточивался весь на одной мысли, которая, к несчастью, отлилась для него в аксиому: он был убежден, что каждый человек, призванный на арену общественной деятельности, или просто брошенный в поток деятельной жизни, руководится и может руководиться только личным интересом». По его понятиям, держать человека можно, только действуя на его эгоистические чувства: страх, алчность, самолюбие, соревнование, чувственность, все те внутренне пружины, которые его двигают, если в нем есть наличность здравого смысла и рассудок ²). Причем, лишить его этого рассудка – тоже ничего не стоит, потому что он, по природе своей, легковерный фантазер и мечтатель; раздразните его тщеславие и гордость, навяжите ему самое преувеличенно нелепое представление о нем самом и о его ближнем – и он пойдет с закрытыми глазами, куда вам вздумается.

Само собой разумеется, что ни один из такого рода двигателей не заслуживает особенно почтительного к нему отношения и что естественным назначением подобных существ может быть только абсолютное подчинение – назначение глиняной массы, которая ждет руки мастера, чтобы принять ту или иную форму. Если в этой массе иной раз и попадаются твердые куски, так нужно их просто размолоть; можно всегда достигнуть своей цели, мять достаточно крепко.

Вот то конечное убеждение, на котором Наполеон основывает свои расчеты; и он погружается в него все глубже и глубже, наперекор самым резким и настойчивым противоречиям живой действительности. Ничто его не может оторвать от этого убеждения; ни упорная энергия англичан, ни мягкая

___________

¹ ) М. de Metternich, Mémoires, I, 241.— M-me de Rémusat, I, 93: «Этот человек носил в себе что-то убийственное для вс я кой добродетели».— M-me de Staël, Considérations sur la révolution française 4-me partie, ch. XVIII (Поведение Наполеона с Мельци, имевшее целью погубить его в общем мнении, в Милане 1805).

² ) M-me de Rémusat, I, 106, II, 247, 336: «Все свои средства для господства над людьми он выбирал из числа тех, которые унижают человека... Он прощал добродетель только тогда, когда мог ее высмеять».

непоколебимость папы, ни открытое восстание в Испании или глухое возмущение в Германии, ни религиозное сопротивление католиков и систематическое отпадение Франции. Убеждение это внушено ему его внутренним складом: он видит человека таким, каким он ему нужен ¹).

III.

Мы подошли, наконец, к его главной всепоглощающей страсти, которая вместе с его врожденными инстинктами, с его воспитанием и мировоззрением вырыла глубокую внутреннюю пропасть, поглотившую все великолепное сооружение его судьбы. Я говорю о его честолюбии. Вот его главный душевный двигатель и неизменная сущность его воли столь органически присущая ему, что он не отделяет ее от самого себя и порою, перестает ее даже сознавать в себе. «У меня, говорит он как-то Редереру ²), нет честолюбия»; но потом, спохватившись, продолжает: «а если и есть, то оно так свойственно мне и присуще, так тесно со мною связано, как нечто врожденное, как кровь, которая течет у меня в жилах, или как воздух, которым я дышу».

Углубляясь еще больше, он сопоставляет это доминирующее свойство свое с тем бурным, непреодолимым и безотчетным чувством, которое приводит в движение все струны человеческой души от ее высочайших духовных вершин и вплоть до ее низших органических основ, с тем всеобъемлющим содроганием, которое потрясает весь животный и духовный мир, с тем острым и мучительным порывом, который называется любовью. «Я знаю только одну страсть ³), одну любовницу, это Франция; я сплю с ней; она при мне неотлучно; она не щадит для меня ни своей крови, ни своих сокровищ; если мне нужны 500.000 человек, она мне их

___________

¹ ) Почти все ошибки в его расчетах вызваны этим пробелом, вместе с безмерностью его творческой фантазии. – Сравните de Pradt, стр. 94: «Император – весь система, весь иллюзия, что и не может быть иначе, когда человек – весь воображение. Тот, кто следил за ходом его деятельности, видел, как он создавал поочередно воображаемую Испанию, воображаемый католицизм, воображаемую Англию, воображаемые финансы, воображаемую аристократию, мало того, воображаемую Францию и, наконец, за последнее время, и воображаемый конгресс».

² ) Roederer, III, 495 (8 марта 1804).

³ ) Roederer, III, 537 (11 февраля 1889).

71

дает беспрекословно. И пусть никто не пытается встать между ним и ею: брат Иосиф не смет рассчитывать ни на какое место в этой новой Империи, даже в будущем, и даже на самое второстепенное; пусть не претендует ни на какие братские права ¹). Это значит затронуть мое больное место. Он это позволил себе; ничто не изгладит этого из моей памяти. Так отнесся бы страстный любовник, если бы кто сказал ему, что обладал его любовницей, или же рассчитывает добиться у нее успеха. Моя любовница – это моя власть. Я приобрел ее слишком дорогою ценою, чтобы уступить ее другому, или даже допустить какие бы то ни было притязания на нее».

Это честолюбие, ненасытное, ревнивое, негодующее при одной мысли о сопернике, не признает также и никаких границ для себя. Как бы ни была чудовищна достигнутая им власть, он всегда жаждет еще большего; после самого обильного торжества он никогда не чувствует себя удовлетворенным. На другой день после коронации, он говорит Декрэ ²): «Я слишком поздно явился на свет; нельзя больше сделать ничего великого. Моя карьера блестяща, я не отрицаю; мне удалось пробить себе прекрасную дорогу; но какая разница по сравнению с античным Миром! Взгляните на Александра: когда он после завоевания Азии объявил себя сыном Юпитера, то кроме Олимпиады, которая знала, чего ей держаться, кроме Аристотеля да нескольких афинских педантов, весь Восток поверил ему. Ну, а если бы я вздумал провозгласить себя сегодня сыном Отца Всевышнего и заявил бы, что хочу воздать ему хвалу и благодарение за это звание, так не нашлось бы ни одной торговки, которая бы не высмеяла меня в глаза при первом же моем появлении. Народы слишком просвещены в наше время; нечего больше делать».

Однако же и эта высшая, обособленная область, которую двадцать веков цивилизации хранят неприкосновенно, не избегла его хищных замыслов; и здесь он старается захватить побольше, путем обхода, налагать свою тяжелую руку на церковь и затем на папу; и здесь, как и всюду, он берет все, что может взять.

В его глазах ничего не может быть проще: это его право, потому что он один только на это способен. «Мои итальянские

__________

¹ ) Там же, III, 514 (4 ноября 1804).

² ) Marmont, I), 242.

народности должны меня знать настолько, чтобы никогда не забывать о том, что один мой мизинец знает больше, чем все их головы взятые вместе ¹)». По сравнению с ним, все они просто дети, несовершеннолетие, также и французы и все остальное человечество.

Один дипломат, который знал его ближе других и имел возможность проследить его личность во всех ее проявлениях, определяет ее следующими решительными словами ²): «Он считает себя каким-то единственным в мире существом, созданным на то, чтобы править и руководить умами, по своему усмотрению».

Вот почему всякий, кто приближался к нему, должен был отрешиться от собственной воли и стать орудием его господства. «Этот страшный человек, – не раз говорил Декрэ ³), – «поработил нас всех; он сковал наше воображение и держит его в своей руке, то твердой как сталь, то нежной как бархат. Но никто не знает, какова она будет сегодня, и нет никакой возможности ускользнуть от нее: она никогда не выпускает того, что ей удалось схватить». Всякая независимость, даже случайная, даже самая возможность ее, его задевает, а так как всякое умственное, или нравственное превосходство легко может стать таковою, то мало по малу он и отстраняет от себя его ⁴). В конце-концов он держит

__________

¹ ) Correspondance de Napoléon I -е r (Письмо к принцу Евгению, 14 апреля 1806).

² ) М . de Metternich, I, 284.

³ ) Mollien, III, 427.

⁴ ) N о t e s (inédites) par le comte Chaptal. В период консульства его мнение по большинству вопросов еще не окончательно определилось; он допускал возражения, и тогда еще была возможность что-нибудь объяснить ему и даже доказать преимущество чужого мнения, высказанного в его присутствии. Но с того момента, как он себе составил представления, правильные или ложные, по всем вопросам управления, он больше не советовался ни с кем; он беспощадно издевался над всяким, кто осмеливался высказывать в его присутствии мнение, несогласное с ним, старался высмеять его и частенько говаривал, хлопая себя по лбу, что этот доброкачественный инструмент ему гораздо нужнее и полезнее, чем советы всех тех людей, которые слывут за образованных или опытных... В течение четырех лет он старался окружать себя людьми наиболее сильными и сведущими в своей специальности. А после того к выбору своих агентов он стал относиться совершенно безразлично... Считая себя достаточно сильным, чтобы справиться со всем самому, он старательно устраняет всех тех, чья талантливость или характер его раздражают. Ему были нужны лакеи, а не советники... Министры превратились в простых начальников отделений; Государственный Совет существовал только для того, чтобы облекать в определенную форму указы,

73

около себя только покорные и порабощенные души; его ближайшие слуги это – или машины или фанатики; благоговейные обожатели в роде Марэ, или жандармы, готовые на все, типа Савари ¹). С самого начала он низвел своих министров на степень простых приказчиков; потому что он столько же правит, сколько и ведет сам административную часть. В каждом роде службы он так же тщательно вникает во всякую мелочь, как и следит за общим ходом дела; во всех же представителях власти он ищет только дельных писцов, молчаливых исполнителей, послушных работников специалистов, а совсем не советников, искренних и свободных: «Я не знал бы, что с ними делать, – говорит он, – если бы они не отличались некоторой умственной или нравственной ограниченностью» ²). Что касается его генералов, так он и сам признается, что любит венчать славой только тех, кто не умеет ее достойно носить. Так или иначе, но он хочет быть единственным господином всех репутаций, чтобы и создавать и уничтожать их по собственному усмотрению, как для него выгоднее. Какой-нибудь слишком блестящий военный может приобрести слишком большое значение, а всякий подчиненный никоим образом не должен и покушаться выйти из своего подчиненного положения. В виду этого бюллетени изобилуют намеренными пропусками, искажениями и подтасовками: «Иной

________

исходившие от него; всю административную часть до последней мелочи он ведал сам. Все, что его окружало, пребывало в состоянии робости и пассивности: воля оракула выслушивалась и исполнялась без размышлений... Выделив себя из всего Ми pa, сосредоточив в руках своих всю власть и всю деятельность, вполне убежденный, что знания и опыт других людей не могут уже оказать ему никакой услуги, он решил, что ему нужна только сила власти.

¹ ) Mémoires inédits de M. X... II, 49. (Превосходная характеристика главных деятелей, Камбасереса, Талейрана, Марэ, Кретэ, Реаля и др.). Лакюэ, заведующий рекрутским набором, представляет собою самый совершенный тип имперского чиновника. Получив орден Почетного Легиона, он говорит с упоением и восторгом: «Чем станет Франция при таком человеке! До каких пределов славы и счастья он доведет ее! Впрочем, если бы только оказалась возможность призывать ежегодно по 200,000 человек! Но, право, при таких размерах Империи это совсем не трудно!» – Также и Мерлен де Дуэ: «Я никогда не знавал человека», говорит он, которому было бы более чуждо чувство правоты и неправоты; все ему казалось хорошим и правильным, если следовало букве закона. У него была даже какая-то сатанинская усмешка, которая каждый раз появлялась на его губах, когда представлялся случай, применяя свою ужасную систему, подписаться под необходимостью какой-нибудь резкой меры или осуждения». Точно также и Дефермон – в области фиска.

² ) M-me de-Rémusat, II , 366; III , 46; II , 205, 210; III , 168.

раз некоторые победы замалчиваются, а какая-нибудь ошибка того или иного маршала превращается в блестящий успех. Иногда какой-нибудь генерал узнает из бюллетеня о подвиге, которого никогда не совершал, или о речи, которой никогда не произносил». Если он вздумает протестовать, ему или приказывают молчать, или же, в виде возмещения за убытки, смотрят сквозь пальцы, когда он грабит, взимает контрибуции и всячески наживается. Получив наследственное герцогское или княжеское достоинство с полумиллионом, а то и с целым миллионом поземельной ренты, он этим нимало не освобождается от своей зависимости, потому что создающий принял все меры предосторожности против своих созданий: «Вот люди, говорит он, которым я дал независимость; но я их всегда сумею найти и помешать им быть неблагодарными¹)». И действительно, если он их и награждает по царски, то исключительно разрозненными владениями в завоеванных странах, связывая таким образом их благополучие со своим; мало того, чтобы лишить их всякого материального обеспечения, он старается вводить в крупные расходы как их, так и вообще своих высших сановников, и, создавая таким образом для них постоянные денежные затруднения, держит их все время в руках.

Постоянно приходилось видеть, как большинство его маршалов, теснимых кредиторами, прибегали к его помощи, которую он оказывал смотря по настроению, или сообразно с тем, кого ему в данный момент выгоднее поддержать и привязать к себе ²). Таким образом, кроме мирового могущества, которое давали ему его власть и гений, он стремится еще и к элементу личного и неотразимого господства над каждым в отдельности. Вот почему он заботливо поощряет в людях их низменные страсти... Он любит подмечать их слабые стороны, чтобы пользоваться ими: алчность Савари, придворную пошловатость Марэ, чувственность и тщеславие Камбасереса, беспечный цинизм и дряблую безнравственность Талейрана, душевную черствость Дюрока, глупость Бертье, якобинское клеймо Фушэ; он старается обратить на них всеобщее внимание, радуется им и пользуется

___________

1) Там же, II, 278, 155.

² ) Там же, III, 275; II, 45. (О Савари, своем ближайшем исполнителе): «Это человек, которого необходимо постоянно развращать».

75

ими ¹): Там, где ему не удается найти пороков, он поощряет слабости, а за неимением лучшего вызывает хоть страх, чтобы чувствовать себя всегда и неизменно сильнейшим... Он боится всяких дружеских связей и старается изолировать всех и каждого... Если от него и перепадают кое-какие милости, то всегда ценой большой тревоги; он считает, что лучший способ привязать к себе людей – это скомпрометировать, а то даже погубить их в общем мнении... – «Если Коленкур и скомпрометирован, – говорит он после убийства герцога Энгиенскаго, – беда не велика; тем усерднее он мне будет служить».

Раз какое-нибудь злополучное существо попалось, пусть оно не мечтает о бегстве и не надеется, утаить от него хоть что-нибудь: оно должно принадлежать ему всецело. Усердного и успешного исполнения своих обязанностей, слепого следования по определенному, заранее начертанному кругу, для него слишком мало; кроме чиновника, ему нужен еще и человек: «Все это может быть и так, говорит он на похвалы по чьему-нибудь адресу ²), но я его не чувствую своим всецело, как я бы того хотел». Он требует преданности; а преданным он считает человека, который безвозвратно отдается ему, в его полное и непосредственное владение, всем своим существом, со всеми своими чувствами и взглядами». «Чтобы угодить ему, – пишет один из современников ³) – «пришлось бы бросить все, свои малейшие привычки, и оставить себе одну мысль, одну заботу – о его желаниях и интересах».

Для большей верности его подчиненные должны убить в себе всякое критическое чувство: «Больше всего на свете он боится, чтобы кто-нибудь, вдали или вблизи от него, как-нибудь

_________

¹ ) M-me de-Rémusat , I, 109; II, 247; III, 366.

² ) M-me de-Rémusat , II, 142, 167, 245. (Слова Наполеона): «Если бы я приказал Савари разделаться с женой и детьми, я уверен, что он не стал бы колебаться». – Marmont , II, 194: «Мы были в Вене в 1809; Даву говорил о преданности императору, своей и Марэ, и сказал, между прочим: Если бы император сказал нам обоим: «В интересах моей политики необходимо уничтожить Париж и так, чтобы никто не мог оттуда ни выйти, ни бежать», то сам Марэ сохранил бы это в тайне – я в этом не сомневаюсь; но он бы не удержался и нарушил бы ее, дав свободный выход своей семье. Ну а я, из страха обнаружить эту тайну, оставил бы там и жену и детей своих». (Все это, конечно, больше хвастовство и низкопоклонничество, все это преувеличено, но весьма знаменательно).

³ ) M-me de-Rémusat , II, 379.

не занес или не сохранил в себе способности к самостоятельному суждению».

Его мысль это мраморная колея, с которой ни один ум не должен сворачивать. Особенно если бы два ума вздумали выбраться из нее вместе и отправиться одной дорогой; их соглашение, даже самое безобидное, их единомыслие, самое частное, их перешептывание, еле слышное, – для него уже и лига и стачка, а если люди состоят на службе, то и заговор. Со взрывом страшнейшего гнева и с угрозами он объявляет, после своего возвращения из Испании, что те, кого он сделал министрами и высшими сановниками, лишаются всякой свободы мысли и ее выражения, что они могут быть только орудием его образа мыслей; что в них тогда уже закралась измена, когда они впервые позволили себе усомниться; что измена эта становится полной, когда от сомнения они переходят к разногласию ²).

Если от этих постоянных поползновений и захватов они хотят защитить свое последнее убежище, если они отказываются жертвовать ему чистотою своей совести, религиозными убеждениями и честью порядочных людей, он недоумевает и раздражается. Епископу Гентскому на его отказ принести вторую присягу, не согласную с его совестью, отказ, выраженный в форме самой почтительной преданности, он грубо поворачивает спину: «В таком случае, сударь, ваша совесть дура!» ³).

Порталис, начальник по делам печати, получив от своего кузена, аббата д'Астроса, сообщение о папской грамоте, не дал хода этому делу, как сообщению совершенно частного характера ⁴); он просто посоветовал брату хранить этот документ в строжайшей тайне и заявил ему, что в случае огласки, он своею властью приостановит его распространение; для большего же спокойствия он отправился к префекту полиции и предупредил его лично. Но он не выдал своего родственника, не назвал его, не приказал арестовать его и

_________

¹ ) Souvenirs du feu duc de Brogle, I, 230. (Слова Марэ в Дрездене, в 1813; по всем вероятиям он повторяет изречение Наполеона).

² ) Mollien, II, 9.

³ ) D'Haussonville, L'Eg 1 is e romaine et le premier Empi r e, IV, 190 et passim.

⁴ ) Там же, III , 466—473. – Сопоставьте относительно той же сцены Mémoires inédits de M. X... (Он в ней участвовал, как зритель и как действующее лицо).

77

конфисковать документ. За это Император пред лицом всего Государственного Совета набрасывается на него: пронзая его насквозь своими молниеносными взглядами» ¹), он кричит, что тот совершил самое гнусное вероломство, осыпает его в течение целого получаса градом упреков и оскорблений и потом прогоняет с глаз долой, как ни один порядочный хозяин не выгонит даже проворовавшегося лакея.

На службе, как и вне ее, всякое должностное лицо должно быть на все готовым, должно предупреждать все желания и брать на себя все поручения. Если же его останавливают сомнения, если он ссылается на частные обязанности, если он не хочет грешить против деликатности или даже самой простой порядочности, то он рискует вызвать неудовольствие господина и потерять его милость: так было с Ремюза²), который не проявил ни малейшей готовности взять на себя роль шпиона, доносчика и предателя Сен-Жерменского предместья, а в бытность свою в Вене не взялся вызвать на откровенность г-жу Андрэ, чтобы добиться от нее местонахождения ее мужа и выдать его, зная, что тот подвергнется немедленному расстрелу. Савари, посредник этого предательства, неутомимо настаивает и старается убедить Ремюза: «Вы отказываетесь от собственного счастья; признаюсь, я вас не понимаю». Однако же и сам Савари, министр полиции, этот оберпалач, главный организатор убийства герцога Энгиенского и Байонской западни, изготовитель фальшивых банковых билетов, австрийских для кампании 1809 года и русских – для кампании 1812 года³), в конце-концов даже и он не выдерживает: слишком уже грязные поручаются ему дела; и в его совести, при всей ее растяжимости, зашевелились укоры и сомнения; нашлось и в ней чувствительное место. С глубоким отвращением он приводит в исполнение приказ – секретно соорудить, в феврале 1814 года, небольшую адскую машину с часовым механизмом, чтобы взорвать Бурбонов,