Текст книги "Наполеон Бонапарт"

Автор книги: Ипполит Адольф Тэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Третий атлас представляет собою гигантский биографический и психологический словарь, в котором, точно в списках высшей полиции, каждая личность, заслуживающая внимания, каждый местный отдел, профессиональная или социальная группа и даже каждая народность имеют свой особый ярлык, с сокращенным указанием их положения, нужд, прошлого, типичных свойств, предполагаемых наклонностей и вероятного поведения. Каждый ярлык, карточка, или листок содержит свой вывод; все эти отдельные выводы, строго классифицированные, сводятся к одному общему итогу, а итоги всех трех атласов составляют последнюю, конечную комбинацию, которая дает возможность ее обладателю судить о размерах той силы, которою он располагает.

В 1809 году эти три атласа достигли невероятных размеров, и, несмотря на это, они все целиком отпечатлены в мозгу Наполеона; он знает не только их общий и частные выводы, но и все их мельчайшие подробности; он легко разбирается в них во всякое время, он следит и в целом, и в частностях за положением дел среди различных наций, составляющих в общей сложности до 60 миллионов людей, которыми он править и лично и через посредство своих ставленников,

41

держит, следовательно, в памяти все местности покоренные или пройденные им, т.е. до семидесяти тысяч кв. миль, прежде всего во Франции, с присоединенными к ней Бельгией и Пьемонтом, потом в Испании, из которой он вернулся, оставив там своего брата Иосифа, в южной Италии, где Иосифа сменил Мюрат, затем в центральной Италии, где он уже занял Рим, в северной Италии, куда своим наместником он назначает Евгения, в Далмации, Истрии, присоединенных к его империи, в Австрии, куда он вторгается уже во второй раз, в Рейнском Союзе, который он создал и направляет по своему усмотрению, в Вестфалии и Голландии, где его братья сидят как простые наместники, в Пруссии, которую он покорил, раздробил и эксплуатирует и главные укрепления которой он еще продолжает удерживать; дополните все это еще последней картиной, рисующей Северное, Атлантическое и Средиземное моря, все эскадры континента в открытом море и в портах, от Данцига до Флиссингена и Байонны, от Кадикса до Тулона и Гаэты, от Тарента до Венеции, Корфу и Константинополя ¹).

В атласе психологическом и моральном, кроме одного первоначального пробела, который ему никогда не удастся восполнить, потому что он коренится в его собственной сущности, встречается еще несколько ложных выводов в вопросах, касающихся папства и католичества; кроме того, он слишком низко расценивает национальное чувство в Испании и

________

¹ ) Сравните в Correspondance письма, помеченный Шенбрунном около Вены, в августе и сентябре 1809 г., и главным образом: 1) письма и инструкции, весьма многочисленные, по поводу английской экспедиции в Вальхерен; 2 ) письма к Шампаньи и инструкции ему же, к переговорам с Австрией (19 августа, 10, 15, 18, 22 и 23 сентября); 3) письма к министру юстиции Ренье и к великому канцлеру Камбасересу относительно отчуждения в интересах общественной пользы. (21 августа, 7 и 20 сентября); 4) письма к адмиралу Декрэ о морских экспедициях в колонии (17 августа и 26 сентября); 5) письмо к Молиену о смете расходов (8 августа); 6) письмо к Кларку о состоянии запасных ружей в складах империи (14 сентября). – Другие письма: заказ двух трактатов по вопросам военного искусства 1 1 октября); два труда, относящихся к истории и захватам папского Престола (3 октября); письмо, имеющее целью приостановить лекции в Сен-Сюльписе (15 сентября), и другое – воспретить духовенству читать свои проповеди вне церкви (24 сентября). – Из Шенбрунна он следит за всеми подробностями общественных работ во Франции и Италии: например, письма к Монталивэ (30 сентября) с приказанием отправить в Парму почтового чиновника, который бы немедленно занялся исправлением прорванной плотины, и другое (8 октября) – с целью ускорить сооружение нескольких мостов и набережной в Лионе.

в Германии, и слишком высоко свой престиж во Франции и в присоединенных странах, как и ту степень доверия и усердия, на которую он может рассчитывать. Но, опять-таки, все эти заблуждения – продукт скорее его воли, чем его ума; время от времени он сам их признает; если у него и появляются иллюзии, то потому только, что он сам себе их создает; если бы его здравый смысл был предоставлен только самому себе, он оставался бы непогрешим; одни только страсти могут затемнять его ясность.

Что касается других двух атласов, особенно топографического и военного, то их точность и полнота остаются всегда неизменны; как бы ни разрасталась и ни осложнялась действительность, до какого бы чудовищного объема она ни доходила в эту эпоху, они отражают ее все также безукоризненно точно.

V.

Но все это невероятное количество заметок составляет только ничтожную долю той умственной жизни, которая кишит в этом необъятном мозгу; потому что из его представления о действительном зарождаются и возникают во множества его понятия о возможном, – те самые понятия, без которых нет возможности ни руководить вещами, ни преобразовывать их; а всем известно, в какой степени он и руководил ими и преобразовывал их. Прежде чем за что-нибудь браться, он выбирал какой-нибудь план, и выбирал его из нескольких ¹), после многих проверок, сравнений и неоднократных перемен; следовательно, он усваивал в совершенстве и все остальные. За каждой принятой комбинацией чувствуются целые вороха других отвергнутых комбинаций; их остаются десятки за каждым принятым решением, завершенным деянием, подписанным трактатом, обнародованным декретом, изданным приказом; скажу даже, почти за каждым импровизированным словом или поступком; ибо у него основывается на расчете все, что бы он ни делал, начиная с его кажущихся вспышек и вплоть до самых искренних излияний. Если он и дает им волю, то всегда намеренно, предвидя их эффект, с целью смутить или ослепить. Он умеет использовать

_______

¹ ) Он сам говорил: «Я всегда решаю свою задачу несколькими способами».

43

все, и в других и в себе самом, свою страстность, запальчивость, потребность много говорить, все свои недостатки, и все это ради успеха того здания, которое сооружает ¹).

Из всех его, действительно, необычайных дарований самым ярким было все-таки его творческое воображение. С первых же шагов его пыл и бурное кипение давали себя чувствовать, под наружной холодностью и жесткостью его сухих, технических предписаний: «Когда я разрабатываю план военных действий, – говорит он Редереру, – нельзя себе представить человека, более малодушного, чем я. Я преувеличиваю все опасности и беды, какие только возможны при данных обстоятельствах. Я переживаю самое мучительное беспокойство. Это не мешает мне, однако, казаться невозмутимо-спокойным для окружающих меня людей; я похож тогда на девушку, которая должна родить ²)».

Страстно, со всем трепетом творчества, весь с головой уходит он в свое будущее творение; душою он задолго переселяется в свое воображаемое здание: «Генерал», – сказала ему как-то г-жа де Клермон-Тоннер, вы строите, скрываясь за лесами, которые сломаете, когда постройка будет окончена». – «Да, сударыня ³)», —отвечает Бонапарт, – «совершенно верно, я живу всегда на два года вперед»... Ответ этот вырвался у него с невероятной быстротой, как

_______

¹ ) M - me de - Remusat , I, 117, 120: «Я слышала однажды, как Талейран, воскликнул с оттенком раздражения: ''Этот дьявольский человек обманывает по всем статьям; даже страсти его ускользают от вас, потому что он умеет их выставить притворными, хотя бы они существовали на самом деле». Так, например, перед той безобразной сценой, которую он устроил лорду Уитворту и которая погубила Амьенский мир, он болтал и забавлялся с дамами и своим маленьким племянником Наполеоном с самым веселым и беззаботным видом. Вдруг ему докладывают, что все в сборе. Лицо у него мгновенно преображается, как у искусного актера. Он заставляет себя почти побледнеть; черты лица искажаются; он встает, быстро направляется к английскому посланнику и в продолжение двух часов мечет громы и молнии в присутствии двухсот человек». ( Hansard ' s Parlia mentary History , t . XXVI , депеши лорда Уитворта, стр. 1298, 1302, 1310).—Он говорил неоднократно, что политически деятель должен учитывать все, вплоть до малейшей выгоды, какую он может извлечь даже из собственных недостатков. Как-то раз после одной из таких вспышек он говорит аббату Прадту: «Вы подумали, вероятно, что я страшно вспылил? Разуверьтесь: гнев у меня никогда не поднимается выше вот этого». (Он показал на шею).

² ) Roeaerer , III . (Первые дни брюмера, VIII года).

³ ) Bourrienne, III, 114.

44

молния; это был внезапный вскрик души, задетой за живое в ее глубине.

В этом смысла мощь, подвижность, плодовитость и быстрота его мысли кажутся не имеющими предала. То, что он успел совершить, поразительно; предпринял же он несравненно больше; но что бы он ни предпринимал, мечты его шли все-таки еще гораздо дальше. Как велики ни казались его практические способности, его поэтическое дарование все же их превосходит; оно кажется даже чрезмерным для государственного человека; громадность этого дарования, действительно, переходит в чрезмерность, а чрезмерность уже вырождается в безумие. В Италии, уже после 18 фруктидора ¹), он говорит Бурьенну: «Европа – нора; великие государства и великие революции видел только Восток, заселенный шестьюстами миллионов людей». В следующем году перед Сен-Жан-д'Акрой, накануне последнего приступа, он продолжает свою мысль ²): «Если я возьму верх, мне достанется город со всеми сокровищами пашей и с оружием на триста тысяч человек. Я поднимаю и вооружаю всю Сирию иду на Дамаск и Алеппо; я пополняю мою армию всеми недовольными, по мере ее передвижения в стране. Я объявляю народу уничтожение рабства и тирании пашей. Я вступаю в Константинополь во главе вооруженных масс; я разрушаю Турецкую империю; я основываю на Востоке новую великую империю, которая создаст мне бессмертное имя в потомстве; и, может быть, вернусь в Париж через Адрианополь, или же через Вену, свергнув там австрийский царствующий дом».

Став консулом, потом императором, он часто возвращается мысленно к этому счастливому времени ³), когда свободный

_______

¹ ) Bourrienne, II, 228. (Разговор с Буррьенном в парке Пассериано ).

² ) Там же, II, 331. (Слова Буррьенна, записанный в тот же вечер).

³ ) M-me de-Rémusat, I, 274. – De Segur, II, 459. (Слова Наполеона накануне сражения при Аустерлице): «Да, если бы я завладел Акрой, я бы надел чалму и нарядил бы мою армию в шаровары; тогда бы я стал выпускать ее только в случаях крайней необходимости, я сделал бы из нее отряд своих телохранителей, своих бессмертных. А войну с турками я бы окончил при помощи арабов, греков и армян. Вместо победы в Моравии, я выиграл бы сражение при Иссе, стал бы императором всего Востока и возвратился в Париж через Константинополь». De Pradt, р. 19. (Слова Наполеона в Майнце, 6 сентября 1804 г.): «В Европе нечего больше делать уже целых двести лет; только на

45

от цепей стесняющей цивилизации, он мог фантазировать и строить, как хотел. «Я основывал религию, я видел себя на пути в Азию, на слоне, с чалмой на голове, с новым Кораном в руке, который я составил бы по-своему».

Вынужденный ограничиться Европой, он с 1804 года мечтает о воссоздании империи Карла Великого. Французская империя станет матерью всех остальных государств. «Я хочу заставить всех европейских государей построить для себя в Париже по грандиозному дворцу; ко дню коронации французского императора все государи переселятся туда; своим присутствием и выражением почтительных чувств они украсят эту торжественную церемонию ¹)». Там будет и папа; он был в первый раз; он должен будет вернуться в Париж и основаться там окончательно; где же и подобает быть Святому Престолу, как не в новой столица христианства, под покровительством Наполеона, наследника Карла Великого, светского главы верховного первосвященника? При помощи светской власти император будет держать в руках духовную ²), а посредством папы – совести. В 1811 г. он, в порыве увлечения, говорит Прадту: «Через пять лет я буду господином мира; остается одна Россия, но я раздавлю ее. Париж развернется до Сэн – Клу ³)»... Создать из Парижа реальную столицу Европы – вот, по его собственным словам, его заветная мечта. – «Иногда мне хочется ⁴), – говорит он, – чтобы Париж стал

_____

Востоке еще возможны крупные дела». – Notes (inédites) par le comte Chaptal: «После Тильзитскаго договора один из его министров поздравляет его и замечает, что договор этот делает его господином Европы». Наполеон ему отвечает: «И вы тоже недалеко ушли от толпы. Я буду господином только тогда, когда подпишу договор в Константинополе, а этот договор, который я только что подписал, задерживает меня на год».

¹ ) M-me de-Rémusat, I, 407. – Miot de Melito, II, 214. (Спустя несколько недель после коронации): «Покой в Европе может быть водворен только с воцарением одного императора, одного главы, у которого под начальством будут короли, который распределит государства между своими наместниками, одного назначит королем Италии, другого – королем Баварии, этого – ландамманом Швейцарии, того – штатгальтером Голландии и т. д.»

² ) Correspondance de Napoléon I, t. XXX, 550, 558. (Записки, который Наполеон диктовал на острове Св. Елены). Miot de Melito, II, 290. – D'Haussonville, l'Es lise romaine et le Premier Empire, passim. — M é m о ria 1: «Париж стал бы столицей христианского мира а я руководил бы религиозною жизнью всего мира так же, как и политическою».

³ ) De Pradt, 23.

⁴ ) Mémoires et Mémorial. «Париж должен был стать единственным городом, с которым другие столицы ни в чем не могли

городом с двумя, тремя, четырьмя миллионами жителей, чем-то сказочным, колоссальным, невиданным до наших дней, и чтобы общественные учреждения в нем соответствовали количеству населения. Архимед предлагал перевернуть земной шар, если ему дадут возможность применить его рычаг; что до меня, то я бы преобразовал его везде, где бы мне только дали возможность применить мою энергию, мою настойчивость и мои бюджеты».

Во всяком случае – он этому верит, потому что, как бы высок и ненадежен ни был последний этаж его здания, он, все-таки, заранее надстраивает над ним новый, еще более высокий и неустойчивый; за несколько месяцев до того как ринуться в Россию с целой Европой за спиной, он говорил Нарбонну ¹): «Так или иначе, мой милый, но ведь этот длинный путь, это тот же путь в Индию. И Александру предстояло пройти расстояние не меньшее, чем отсюда до Москвы, чтобы добраться до Ганга; я твержу себе об этом после Сен – Жан – д'Акры... Теперь же мне придется, с окраины Европы, взяться за Азию с другой стороны, чтобы ударить по Англии... Предположите, что Москва взята, Россия разбита, царь смирился, или же погиб жертвой дворцовой интриги; может быть новый вассальный трон; скажите же мне, разве для

________

бы равняться. Лучшие произведения науки и искусства, музеи, все, чем прославлены минувшие века, сосредоточилось бы в нем. Наполеон горевал, что не может перенести туда храм св. Петра из Рима; собор Парижской Богоматери смущал его своим убожеством.

¹ ) Villemain, Souvenirs contemporains, I, 175. (Слова Наполеона к Нарбонну в первых числах марта 1812 г., воспроизведенные Нарбонном час спустя). Изложенные из вторых рук, эти слова представляют собою только искусную подделку; но сущность идей безусловно принадлежит Наполеону. – Сравните его мечты, столь же фантастичные об Италии и Средиземном море (Correspondance, XXX, 548) и великолепную импровизацию в Байонне, на тему об Испании и колониях. (De Pradt, Mémoires sur les révolutions d'Espagne, p. 130): «По этому поводу Наполеон говорил или, вернее, поэтизировал, оссианизировал довольно долго... Как человек, полный какого-то гнетущего чувства... с тем воодушевлением, подъемом, картинностью, образностью и оригинальностью, которая были так свойственны его стилю... о неизмеримом блеске тронов Мексики и Перу, о величии государей, которые сумеют их занять... и о тех последствиях, которые все эти события имели бы для вселенной. Мне часто приходилось его слышать, но никогда еще, ни при каких других обстоятельствах, он не обнаруживал таких богатств языка и фантазии. Был ли причиной этому благодарный сюжет, или же все его дарования были пробуждены той сценой, которую он только что пережил, но все струны в нем зазвучали разом, он был поистине велик».

47

французской армии, подкрепленной союзниками и вышедшей из Тифлиса, не найдется такого подступа к Гангу? Достаточно будет прикоснуться французским мечом к его берегам, чтобы во всей Индии рухнуло здание этого меркантильного величия. Я согласен, это была бы гигантская экспедиция, но исполнимая в XIX веке. Тем же ударом Франция завоевала бы независимость Востока и свободу морей». При этих словах глаза его загораются странным блеском, и он продолжает нагромождая мотивы, взвешивая трудности, средства, возможности успеха; он охвачен вдохновением и отдается ему. Господствующей дар внезапно освобождается и раскрывается во всей силе; артист ¹), заключенный в политика, вышел из своих оков и творит в области идеала и невозможного. Мы узнаем его таким, каков в самом деле, узнаем в нем младшего брата Данте и Микель-Анджело; действительно, по отчетливости своего видения, по интенсивности, связности и внутренней логике своей мечты, по глубине мышления, по сверхчеловеческому величии своих замыслов, – он равен и подобен им; гений его того же порядка и той же структуры; он один из трех царственных гениев итальянского Возрождения. – Но только два первых работали на бумаге и на мраморе, а он на живом человеке, на чувствующем и страдающем теле.

_______

¹ ) Roederer, III, 541 (2 февраля 1809): «Да, я люблю власть; но я люблю ее как художник... Я ее люблю, как музыкант любит свою скрипку; люблю ее, потому что могу извлекать из нее звуки, аккорды, гармонии».

Вот еще характерные слова (Roederer, 111,353, 1 декабря 1800): «Если бы года через три или четыре я умирал от лихорадки у себя на кровати и если бы, чтобы окончить мой роман, я захотел написать завещание, я сказал бы народу, чтобы он остерегался военного правительства; я бы ему посоветовал выбрать себе гражданского носителя власти».

48

ЧАСТЬ II.

I.

Если присмотреться поближе к современникам Данте и Микельанджело, то становится ясным, что своим нравственным складом они отличаются от нас еще больше, чем умственным ¹). Триста лет полицейского режима, жандармерии и судебных учреждений, социальной дисциплины, мирных нравов и наследственной цивилизации притупили в нас силу и пыл прирожденных страстей. Но он оставались еще нетронутыми

¹ ) Можно найти подтверждение в текстах и фактах, приведенных в моей Философа Искусства, т. I, ч. II, гл. [V. – Другие аналогии, распространяться о которых здесь было бы слишком долго, встречаются у него, главным образом, в сфере любви и воображения. У него была некоторая склонность признавать чудесное, предчувствия, а иногда даже и невидимое таинственное общение существ... Я видела, как он восторгался шелестом ветра, с каким воодушевлением говорил о рокоте моря, а иной раз бывал не прочь считать и ночные видения не лишенными некоторого правдоподобия; наконец, ему не были чужды и кое-какие суеверия. ( M - me Remusat , I, 102 и III, 164).— Meneval ( III , 114) отмечает крестное знамение, которым он осенял себя невольно при обнаружении какой-нибудь серьезной опасности или важного события. – В период консульства иной раз, в дамском обществе, по вечерам, он импровизировал и декламировал такие трагические «новеллы» в итальянском вкусе, которые сделали бы честь любому средневековому рассказчику. ( Bourrienne , VI, 387, приводит одну из таких импровизаций. – Сравните M - me de - Remusat , I , 102). – Что касается любовных чувств, то его письма к Жозефине, во время итальянской кампании, дают лучший образец итальянской страстности и составляют весьма любопытный контраст с чувством меры и с изяществом его предшественника Богарнэ. ( M - me de - Remusat , 1,143). – Его остальные романы на чисто физической подкладке слишком не поддаются описанию; я собрал по этому поводу несколько изустных деталей, почти все из первых рук и самой достоверной подлинности. Достаточно будет привести цитаты из уже опубликованных текстов. Если верить Жозефине, у него не было никаких нравственных принципов: «разве он не соблазнил всех своих сестер одну за другой?» «...Я человек иного порядка, чем все остальные», говорил он сам, «всякие законы нравственности и приличия писаны не для меня». ( M - me de - Remusat , I , 204, 206). – Отметьте еще (II, 350) предложение, которое он делает Корвизару. – Все это сплошь чувства, нравы и мораль великих итальянских личностей эпохи Возрождения.

49

в Италии, в эпоху Возрождения; внутренние переживания в человеке были тогда живее и глубже, чем в наше время, желания настойчивее и неудержимее, сила воли упорней и необузданней, чем у нас. Что бы ни было в человеке пружиною его деятельности, будь то гордость, честолюбие, ревность, ненависть, любовь, алчность или чувственность, внутренняя пружина эта напрягается с такой силой и развертывается с такой энергией, какая нам уже давно неведома. И вот он снова возрождаются в этом великом пережитке XV века. Во всех проявлениях своего нервного аппарата он подобен своим итальянским предкам; никогда, даже среди Малатеста и Борджиа, не встречалось такого деятельного и восприимчивого мозга, с способностью к таким мощным электрическим зарядам и разрядам; мозга, в котором внутренние грозы были бы более непрерывными и бурными, молнии более внезапными и удары неотразимыми. Ни одна мысль не остается у него чисто умозрительной; ни одна не бывает простою копией действительности или простым отражением возможного; каждая вызывается в нем сильным внутренним толчком и стремится непосредственно перейти в действие; каждая рвется и несется к своей конечной цели и достигла бы ее, не останавливаясь, если бы не была сдержана и обуздана силою ¹).

Иногда она прорывается так неожиданно и бурно, что никакая узда не успевает ее сдержать. Как-то раз, в Египте ²), он пригласил к себе на обед несколько дам француженок, и посадил с собою рядом хорошенькую особу, мужа которой он только что услал во Францию; вдруг он, как бы нечаянно опрокидывает на нее графин с водой, и под предлогом необходимости привести в порядок ее туалет, увлекает ее в свои комнаты и остается там с нею наедине очень долго, так долго, что гости, оставшиеся за прерванным обедом, начинают переглядываться. – В другой раз, в Париже, в эпоху Конкордата ³), он говорит сенатору

________

¹ ) De Pradt, Histoire de l'ambassade dans le gran d-duché de Vars o v i e, p. 96: «Император полон желания в момент зачатья его мысли; она превращается в страсть при своем рождении».

² ) Bourrienne, II, 298. – De Ségur, I, 426.

³ ) Bodin, Recherches sur l'Anjou, II, 525.— S ouvenirs d'un nonagénaire, par Besnard. – Sainte-Beuve, Causeries de lundi, глава о Вольнэе .— Miot de Melito, I, 297. Он хотел усыновить сына Людовика и сделать его королем Италии; Людовик отказался, ссылаясь

Вольнэю: «Франция хочет религии». Вольнэй сухо и смело ему отвечает: «Франция хочет Бурбонов». В ответ на это он получает такой удар ногой в живот, что падает без сознания; его поднимают, переносят к одному из друзей, где он вынужден оставаться несколько дней в постели.

Нельзя себе представить человека более раздражительного и вспыльчивого; тем более, что часто он намеренно бросает поводья и дает волю своему гневу, потому что, взорвавшийся кстати, да еще при людях, гнев этот вселяет ужас, вынуждает на уступки, поддерживает повиновение; а вспышки эти, полу-расчетные, полу-невольные, не только облегчают его самого, но порою и выручают, как в частной, так и в общественной жизни, как с посторонними, так и со своими, в сношениях с учреждениями, с папой, с кардиналами, с посланниками, с Талейраном, с Беньо, с первым встречным ¹), когда ему нужно показать себя и держать людей в струне.

Народ и армия считают его невозмутимым; но вне поля сражения, где он на себя надевает бронзовую маску, вне официального

_________

на то, что такая слишком явная милость может снова вызвать к жизни толки, которые ходили когда-то по поводу рождения этого ребенка. В ответ на это Наполеон, взбешенный, схватил принца Людовика поперек туловища и со страшной силой вышвырнул его вон из комнаты. – Mémorial, 10 октября 1816. Наполеон рассказывает, что на последнем заседании в Кампо-Формио, чтобы покончить с упорством австрийского уполномоченного, он вскочил, схватил со столика фарфоровый сервиз, разбил его о паркет и сказал: «Так я разобью через месяц и вашу монархию». (Буррьенн оспаривает этот случай).

¹ ) Varnhagen von Ense, Ausgewählte Schriften, III, 77 (публичная аудиенция , 22 1юля 1810). Вначале Наполеон говорил с посланниками русским и австрийским довольно сдержанно, заставляя себя держаться в пределах вежливости; но в конце концов он не вытерпел. Встретив какое-то совершенно неизвестное и непричастное к делу лицо, он бросается на него, допрашивает, распекает, угрожает ему и долгое время держит его в самом унизительном положении. Ближайшие свидетели этой выходки, наблюдавшие ее не без некоторого внутреннего страха, уверяли потом, что этот приступ ярости не оправдывался решительно ничем, что Император просто искал выхода своему скверному настроению, что он преднамеренно обрушился на этого злополучного человека, чтобы нагнать страху на остальных и заранее отбить всякую охоту сопротивляться.

Сравните Beugnot Mémoires, I, 380, 386, 837. – Этой смесью запальчивости и расчета объясняется также и его поведение на острова св. Елены, его обращение с Гудсоном Лоу, все эти необузданные колкости и оскорбления, которые он как пощечины швыряет прямо в лицо губернатору. (W. Forsyth, H ist or у of the captivity of Napoleon at Saint-Helena, fromthe letters and Journals of sir Hudson Lowe, III, 306).

51

представительства, где необходимо достоинство, почти всегда впечатление у него непосредственно переходит в выражение, внутреннее сказывается вовне, первое движение срывается у него и летит, как стрела. В Сен-Клу Жозефина однажды застает его на месте преступления, в самый разгар любовного свидания, и он с такою яростью бросается на виновницу досадной помехи, что та едва успевает спастись; и вечером еще, чтобы ее унизить окончательно, он продолжает бесноваться, всячески оскорбляет ее, ломает мебель, попадавшую под руку» ¹). Незадолго до установления империи Талейран, любитель всякого рода мистификаций, уверил Бертье, что Первый Консул не прочь принять королевский титул. Бертье поспешно направляется через весь зал, переполненный публикой, с сияющим видом разлетается к хозяину и рассыпается в приветствиях ²). При слове «король» глаза у Бонапарта сверкнули; он приставил кулак к подбородку Бертье и, наступая на него, довел его, таким образом, до стены: «Дурак, – сказал он, – кто это вам посоветовал растревожить мне печень? В другой раз не берите на себя подобных поручений».

Таково его первое инстинктивное движение: броситься на человека и схватить его за горло; на каждой странице, за каждым написанным словом чувствуются взрывы и вспышки такого рода, выражения и интонации человека, который вскакивает, душит и валит на пол. Диктуя у себя в кабинете, он ходить большими шагами ³); а если он возбужден, в чем тоже не бывает недостатка, то речь его пересыпается яростными ругательствами и даже проклятиями, которые приходится выпускать. Их, однако, не всегда выпускают, и тому, кто читал подлинные черновики его писем, касающихся церковных дел ⁴), десятками попадаются самые непозволительные площадные слова.

_________

¹ ) M-me de Rémusat, II, 46.

² ) Там же, I , 359. – Les Cahiers de Со ign е t, 191 : «Уже в Позене мне пришлось видеть, как он садился на лошадь в таком раздраженном состоянии, что перескочил через нее на другую сторону и стегнул хлыстом своего берейтора».

³ ) M-me de Rémusat, I, 222.

⁴ ) Особенно в письмах, адресованных к кардиналу Гонзальви и к префекту Монтенотте. (Это указание я получил от Госсонвилля). – Впрочем таких выражений он не щадит и при разговоре. Во время одной поездки по Нормандии, он требует к себе епископа Сэза и публично говорит ему: «Вместо того, чтобы соединять партии, вы делаете различие между конституционалистами и неконституционалистами.

52

Нетерпелив он невероятно. Когда он одевается ¹), то бросает на пол, куда попало, не понравившуюся ему одежду... В дни торжеств и парадов его камердинеры должны сговориться заранее и улавливать мгновения, чтобы одеть его. Он рвет и швыряет все, что его сколько-нибудь стесняет; случается, что бедный лакей, невольный виновник какого-нибудь пустяшного неудобства, получает весьма осязательное доказательство его гнева.

Нельзя себе представить, чтобы мысль могла нестись так неудержимо, как у него. Его почерк, когда он пытается писать сам, это какой-то набор значков, несвязанных и непонятных ²); половины букв не хватает; когда он перечитывает свою рукопись, он и сам ничего не может разобрать. В конце концов, он почти не способен написать письмо своей рукой, да и сама подпись его превращается в какие-то каракули. Он поневоле диктует, но диктует так быстро, что секретари едва поспевают за ним. В первые дни своей службы они обливаются потом и не успевают занести и половины того, что он говорит. Бурьенну, Меневалю и Марэ приходилось прибегать к стенографии, так как он никогда не повторял ни одной своей фразы; тем хуже для пера, если оно запоздало, и счастье для него, если взрыв восклицаний и проклятий даст ему возможность наверстать пропущенное.

Нет человеческой речи, которая сверкала бы и неслась такой могучей волной, как у него; иной раз без всякой осторожности и сдержанности, даже в тех случаях, когда такие словоизвержения и бесполезны, и даже недостойны. Но в такие минуты его душа и его ум переполнены, и под давлением этой внутренней бури, вдохновенный импровизатор и полемист

________

Негодяй! Вы скверный подданный! сейчас же подавайте в отставку!» А его викариям: «Кто из вас сопровождает вашего епископа, который, к слову сказать, просто осел?» – Ему указывают на Легаллуа, который последнее время отсутствовал. – «С.., где же вы пропадали?». «Я был у своих». «Если вас приставили к такому ... отродью , как этот епископ, как смеете вы так часто отлучаться?» и т. д. ( D ' Haussonville , IV, 176; Roederer , t . III ).