Текст книги "Посол без верительных грамот"

Автор книги: Иосиф Флавий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)

Он наконец выговорился и замолчал. Рой спросил с недоверием:

– Запись одноразовая или повторяется?

– Чудак ты, Рой, разве можно быть уверенным, что дважды два – четыре, если бы непрестанно не повторялось!

– И ничего, кроме этой арифметической истины, не принято?

– Пока ничего. Это же позывные, чего еще ждать от позывных!

– Чем ты объясняешь, что основная передача не принята?

Андрей стал терять живость речи:

– Вариантов тысячи, тысячи… А самый вероятный: мало ослабляем свет. Не могут же позывные и основная передача идти в одном темпе, позывные медленнее, только тогда их уловят малочувствительные приборы, не все же цивилизации одинаково развиты! А привлек внимание, дело сделано, на приемных станциях знают, что не просто свет, в нем информация, надо настраивать аппаратуру на тонкое улавливание!

– Готовите проверку этого предположения?

– Готовим, готовим, эксперимент будет сложным, очень! – Андрей повернулся к Арману: – Вы со мной, собирайтесь-ка поживей!

Арман вопросительно посмотрел на Роя. Рой усмехнулся:

– Так сразу? И зачем он тебе нужен?

– Не мне, ему самому нужно, вам всем, вы же интересуетесь сверхсветовыми передачами, вневременными – так вы их по глупости называете, только в моей лаборатории имеется подходящая аппаратура.

– Мы воспользуемся твоим разрешением, но раньше познакомим тебя с последними болезненными видениями Генриха.

Андрей нетерпеливо дернулся:

– Мне хватит бреда Артемьева, до такой ерунды Генриху все равно не добраться. Не хочешь в лабораторию, летим в санаторий, с радостью погляжу на самого Генриха, нет времени на ваши пустые зрелища.

– Времени, потраченного на эти зрелища, ты не пожалеешь. Дело в том, что в бреду Генрих проделал удивительное математическое вычисление.

2

На стереоэкране менялись краски и контуры, зрелище походило на картину сумасшедшего художника – мир разноцветных призраков, пространство, пронизанное взрывами, фигуры, напоминающие скорее диаграммы, чем живые существа. Вскоре стало ясно, что это мысли, но закодированные не словами, не чертежами, а как-то по-иному – полупредметное-полусимволическое мышление.

Арман комментировал, тыкая указкой в экран:

– Вот здесь клубится фиолетовое облачко биологических переворотов, расшифровка дала фантастическую картину диковинных существ. Обратите внимание на бурно проносящиеся силуэты, это демоны физических закономерностей; институтской машине понадобилось шесть часов, чтобы разобраться, – рейс до Сириуса она рассчитывает за два часа. Результат: школьная физика, Генрих мог бы сдать курс на четверку, но не больше. Зато те красные змеи, крадущиеся в лиловом тумане, интересней. Приглядитесь к извивам, к гребням на туловищах… Все эти обертоны мозгового излучения после расшифровки оказались ответвлениями ряда Нгоро.

– Расшифровку! – нетерпеливо потребовал Андрей. – Змеи не интересуют, давайте математику!

На стереоэкране засияла математическая структура: переплетения посылок, разброс следствий, обобщенная конструкция результата. Рой торжественно произнес:

– Ты видишь формулу движения трех тяготеющих тел вокруг общего центра. Кроме того, Генрих вывел формулы для любого числа взаимно тяготеющих тел, но они слишком сложны, чтобы показать на экране. Все вычисления правильны…

Андрей вскочил и возбужденно заходил по комнате.

– Это же значит, что Генрих совершил открытие, которое не удавалось ни Одному математику! – крикнул он, останавливаясь перед Роем. – Он самый выдающийся гений из живших на Земле!

– Никакой он не математик, – с досадой возразил Рой. – Тем более не гений. Мы со всем тщанием проверили математические способности Генриха.

– Ты хочешь сказать…

– Да, именно! Ординар. Генрих так же способен создать новую математику, как репа заколоситься.

Андрей с удивлением смотрел на Роя.

– Но тогда мозг его послужил приемником чужой мыслительной работы, стал полем, на котором разыгралась не им порожденная буря?

– Похоже, так.

– Значит, все-таки есть этот гений, этот математический титан, который добился огромного результата, но сам его не обнародовал, а навеял в мозг твоего брата! Так в чем дело? Немедля вывести его на свет! Предки выражались еще ярче: «При жизни поставить памятник!»

– Мы ищем, – невесело сказал Рой, – неведомого человека, настроившего свое сознание на мозг Генриха, или непостижимое явление, превращающее рядового жителя Земли в научного исполина… Мы ищем разгадки катастрофы на Марсе, ибо ни я, ни Арман не сомневаемся, что гибель звездолета и чудесные возникновения математических способностей у Генриха – звенья одной таинственной цепи.

3

Генрих, помогая себе палкой, ковылял по аллее парка. Когда прилетели Рой и Андрей, он радостно махнул рукой и заторопился, но ноги еще плохо слушались его. Рой, подбежав, успел поддержать брата. Он упрекнул Генриха:

– Не рано ли в бег? Тебе лежать и лежать.

– Бежать – рано, в остальном я здоров, – весело ответил Генрих.

Он опустился на скамью, Рой и Андрей сели рядом. Андрей молча глядел на друга. Генрих похудел, в нервном, раньше легко менявшем выражение лице появилась восковая оцепенелость, странно противоречившая глазам, по-прежнему живым. Генрих усмехнулся, он знал, как выглядит.

– Когда человек рассыпается на атомы, Андрей, его в старом виде трудно собрать, – сказал он.

– Да, конечно, конечно, – поспешно согласился Андрей. – Жуткая же была авария, просто жуткая! И столько загадок, столько тайн, столько всякой удивительности!..

И он опять замолчал, не отрывая испуганных глаз от Генриха. И молчание всегда словоохотливого, импульсивно исторгающего из себя слова друга показывало яснее любых слов, каким страшным кажется Генрих. Генриху это даже понравилось. Плохой внешний вид соответствовал ужасу катастрофы. Генрих по-человечески порадовался бы, если б Андрей открыл в нем цветущую внешность: он тяготился болезнью, особенно в те первые дни на Земле, когда, возвращенный в сознание, еще не знал, хорошо ли пойдет выздоровление, и с опаской думал о будущем.

Сейчас каждая клетка тела ощущала возвращение здоровья, будущее было светло, скверный внешний вид уже не соответствовал внутреннему состоянию; он лишь свидетельствовал о глубине той ямы, из которой Генрих выбрался. Генрих, с удивлением поймав себя на этой мысли, ощутил удовольствие, что так напугал Андрея.

И он сказал шутливо:

– Насчет тайн и удивительностей промолчу. В том, что считать удивительностью, а что стандартом, ты знаток выше нас всех. Но так утомительно почти месяц бесцельно валяться на постели, когда другие…

Андрею почудилась в ответе Генриха не шутка, а жалоба, он запротестовал, чтобы не дать Генриху углубиться в жалость к себе, – жалость плохой помощник выздоровления:

– Не надо, Генрих, какие бесцельности! Ты столько во время болезни сотворил поражающего воображение!..

Генрих грустно усмехнулся:

– Ты насчет моего превращения в великого математика? Это уже прошло. Поболел гениальностью и выкарабкался в нормальность.

– Все-таки это твои открытия, – пробормотал Андрей.

– Вряд ли. Каким-то образом мой больной мозг стал приемником чужих сокровений, к тому же плохим приемником: сразу же выплеснул их наружу. А тот, кто реально генерирует великие мысли, носит их в себе. Так ведь, Рой?

Рой сдержанно сказал:

– Пока ты можешь еще претендовать на свое авторство.

– Это было бы слишком простое решение, Рой. А ты ведь сам доказывал, что самое бесплодное дело – искать простых решений. Трудно и вообразить себе, Андрей, как Рой мучил меня вопросами, расспросами, допросами и повторными запросами с той первой минуты, когда я стал способен на что-либо отвечать.

– А каков результат? – осторожно спросил Андрей. – Я имею в виду…

– Я знаю, что ты имеешь в виду. Моя память обрывается на моменте, когда Спенсер стал приподниматься на диване. Что было потом, даже и не представляю себе.

Андрей взглядом спросил Роя, не повредит ли Генриху дальнейший разговор об аварии. Рой, отвернувшись, не поймал взгляда Андрея. Поколебавшись, Андрей продолжал ставить новые вопросы, лишь постарался говорить помедленней и наблюдал при этом за лицом Генриха, чтобы прервать выспрашивания, если при каком-либо воспоминании оно болезненно исказится. Но Генрих отвечал спокойно, то пожимал плечами, то недоуменно улыбался, то задумчиво смотрел куда-то вдаль – такова была его обычная манера разговора. Андрей понемногу успокаивался, Генрих был прежним, несмотря на свой новый страшный вид.

– Твое сознание, однако, сохранило многие картины, Генрих?

– Знаю. Чьи-то дикие глаза. Они отпечатались в моем мозгу, а не в сознании. Картинки любопытные, я их сейчас с интересом рассматриваю на экране, но ощущение такое, будто ко мне они не имеют касательства.

– Что ты можешь сказать о Спенсере?

– То же, что об экипаже: практически ничего. Мы встречались в столовой и салоне, изредка перекидывались словами.

– Полет проходил нормально?

– Точно по графику. Если бы рейс закончился благополучно, я сказал бы – удивительно скучный перелет.

Рой, запрокинув голову, рассеянно глядел на листву. Лето переламывалось в осень – та особая пора, когда в воздухе глухо и сонно, листья почти не шелестят, птицы не перекликаются. В парке было пусто, выздоравливающие, видимо, отдыхали в своих комнатах. Андрей обвел глазами тронутую желтизной зелень и с удивлением сказал:

– Знаешь, Генрих, хороший же месяц сентябрь, я его всегда люблю, а тут забыл, какие погоды, мне казалось – еще весна. Нет, до чего же хорошо!

Насмешливая улыбка чуть обозначалась на лице Генриха. Улыбался он по-новому – сдержанней и суше.

– Это у нас с Роем тоже бывало – забыть, какое время на дворе. Расскажи о своих достижениях, Андрей. В эфире поминают вашу лабораторию больше, чем все другие. Значит, вы открыли новую галактическую цивилизацию? Поразительно, поразительно!

Андрей о своих работах всегда распространялся с охотой, а сейчас хотелось и отвлечь Генриха. И он знал, как интересовался и раньше Генрих всем, что совершалось в его лаборатории.

– Не новую – единственную. Внеземных цивилизаций немало, но цивилизация на Кентавре намного превосходит человеческую: еще не доступные нам методы связи, все на сверхсветовой скорости…

– Не так быстро, – попросил Генрих. – Прежней скорости восприятия я еще не восстановил.

Как ни был увлечен своим рассказом Андрей, он заметил, что Рой подает осторожные знаки. Вскочив со скамьи, Андрей оборвал себя на полуфразе:

– Остальное узнаешь, когда выйдешь, к тому времени накопим новые наблюдения. Выздоравливай! Выздоравливай!

Генрих остался в парке. Рой шел не торопясь, пока Генрих мог их видеть, потом убыстрил шаг. Андрей недовольно сказал:

– Дикая же спешка! Разве могли повредить мои объяснения, не понимаю, почему не дал досказать, он же заинтересовался…

– Скорей, скорей! – Рой уже не шел, а бежал к авиетке, оставленной у входа. – Я получил мыслеграмму от Армана, что уловлены мозговые излучения такой же характеристики, что у Генриха во время болезни.

– Человек? Машина?

– Человек. И находится в Столице.

4

Когда Арман волновался, его смуглое лицо не краснело, а темнело. Сейчас оно казалось угольно-черным. Арман что-то раздраженно выкрикнул, увидев Роя с Андреем. Рой догадался, что Арман ругается: Арман гордился, что знает старинные клятвы, заклятья и проклятья, заговоры и наговоры; он часто, когда опыты не шли, отводил душу в странных восклицаниях. Рой считал, что так облегчать себя все же лучше, чем швырять приборы, как иногда делал вспыльчивый Генрих.

– Я же просил, просил поскорей! Неужели потом нельзя было наговориться?

– Я не хотел при Генрихе вынимать передатчик из кармана и не все отчетливо слышал. Значит, нашли?

– Не нашли, а потеряли! Засекли, стали пеленговать – вдруг замолк!

Прерывая себя раздраженными восклицаниями, Арман рассказал, что институтская МУМ – малая универсальная машина – приняла излучение той же сумбурной характеристики, что и больные видения Генриха. Электронный медик санатория информировал, что Генрих мирно беседует с другом и братом в парке и что его мозг излучает на спокойных частотах. И в этот момент излучения оборвались, генерирующий их мозг выключился так внезапно, словно погасили лампочку.

Ничего существенного в уловленных излучениях не было, обычная мозговая работа; возможно, человек читал книгу, или любовался телезрелищем, или с кем-то разговаривал. Но что характеристика совпадает с мозговыми записями Генриха, Рой увидел, едва взглянул на перепутанные кривые. Он часто с волнением, с тревогой, с восхищением вглядывался в точно такие же кривые – странные линии, сумятица, судорожные выплески пик, стремительность падений, одни были вызваны тяжкой болезнью, другие свидетельствовали о пронзительных озарениях…

– Если торопишься к себе, я не держу, – сказал Рой Андрею, с любопытством рассматривавшему изображения. – Завтра продолжим беседу.

Рой постарался, чтобы приглашение оставить их прозвучало достаточно убедительно. С Андреем можно было беседовать о его открытиях, но не налаживать погоню за каким-то незнакомцем, мыслительная работа которого так странно повторила болезненные видения Генриха. В сыщики Андрей не годился. Но он был иного мнения о себе. Бледноватое лицо Андрея побагровело.

– Ну нет, на самом интересном месте, вот еще что придумал – завтра! Будь покоен, не помешаю, еще похвалишь!

Рой махнул рукой:

– Тогда сиди и молчи! Будем педантично рассматривать каждый вариант, Арман. Первая возможность, по-моему…

– Да. Излучающий мозг удалился из зоны, где могут засечь его работу.

– Конкретней – источник излучений улетел из Столицы.

– Отпадает. По мере удаления излучение ослабевало бы постепенно, а кривые обрываются круто.

– Вторая: человек заснул.

– Те же возражения. Когда человек засыпает, мозг еще некоторое время работает, ты это знаешь не хуже меня.

– Смерть?

– Маловероятно. Был бы взрыв, перестройка всей картины.

– Сумбура хватает.

– Нормального сумбура, я бы так сказал. Необычная картина, которая непрерывно продолжается. Смерть все-таки обрыв непрерывности, а не ее продолжение.

– Больше я не могу ничего придумать, – сказал Рой.

– Я придумал! – воскликнул Андрей. – Есть еще возможность, теперь слушай меня, я самым простым и коротким…

– Да, пожалуйста, коротким.

– Переключился на иную мозговую генерацию, вот и все! Подробней хочешь?

Рой согласился выслушать подробней. Андрей настаивал, что от человека, умеющего переадресовать свою умственную деятельность другому, да еще внедрить в чужой мозг способность на величайшие открытия, можно ожидать и умения менять свои мозговые излучения. Правда, с такими явлениями пока не сталкивались, считается, что каждый мыслит в характеристике, созданной генами, теперь удастся углубить наши знания, только и всего.

– Хорошенькое «только и всего»! – с досадой сказал Рой. – Был дураком, стал гением, снова обратился в дурака – вот чему равноценны твои «только и всего»!

– А что? Каждое невероятное явление требует своего объяснения.

– Но вероятного, Андрей! Объяснить – значит свести странное явление к нормальным причинам. Если принять на минуту твою версию, то это значит: кто-то в Столице прогенерировал в мозговой характеристике Генриха и, сменив свой мозг – иначе я это и назвать не могу, – выпал из нашего наблюдения.

– Есть возможность проверить, был ли раньше когда-либо человек с такой характеристикой среди жителей Столицы, – сказал Арман. – Наша машина сейчас изучает мозговые паспорта, хранящиеся в архиве.

Он набрал вызов МУМ и покачал головой, получив ответ.

– Рой, машина дает справку, что среди постоянного населения города нет ни одного, кто бы генерировал в этой характеристике. Она проверила мыслительную работу нескольких миллионов человек с момента рождения – отожествление исключено!

– А переменное население? – спросил Рой. – Командировочные, гости, туристы?..

– Проверка их сложнее, но делается и она. Машина изучает архивы гостиниц.

– Мы с Андреем полетим в гостиничный городок, – Рой сделал знак Андрею, – а ты передашь нам ответ по мыслепроводу.

Андрей, опередив Роя, первым вскочил в авиетку и вынесся наверх. Рой лишь поднимался над деревьями институтского парка, когда Корытин уже парил над крышами небоскребов Большого Кольца, нетерпеливо поджидая там замешкавшегося друга. Андрей не только показывал усердие, но и захватывал инициативу. Это, впрочем, не показалось Рою неожиданным: стремление всегда первенствовать было неистребимо в Андрее; он не желал выделяться, но просто не мог не выделяться, вторые роли были не для него, за какое бы дело он ни брался. И, увидев, что Рой наконец выбрался на высоту, Андрей сердито махнул рукой, чтобы он поторопился, и умчался вперед.

Они проносились над зелеными массивами, над улицами и проспектами, внизу было много пешеходов, еще больше людей носилось в воздухе. Ни один из прогуливающихся или летящих не мог быть тем, кого они разыскивали, перемена характеристики мозга – операция невыполнимая вообще, тем более в какие-то считанные минуты. Рой понимал это, но несуразная мысль все возвращалась.

– Крепко же в меня засели невероятные вероятности Андрея! – пробормотал Рой, усмехнувшись.

Андрей, летевший метров на двести впереди, услышал в передатчике свое имя и спросил, чего Рой хочет. В это время Арман дважды по мыслепроводу выкрикнул: «Сектор шестой, корпус первый, двадцать девятый этаж, номер сто шестьдесят первый!» Рой продублировал Андрею сообщение Армана.

– Высаживаемся на причальном балконе тридцатого этажа! – крикнул Андрей.

Гостиничный городок, район самых высоких зданий Столицы, располагался на острове, возведенном в центре Восточного озера. Островок сам по себе был невелик, всего один квадратный километр, но, заселенный полукилометровой высоты домами, с воздуха казался собранием гигантских глыб, взметнувшихся над сравнительно невысоким пейзажем, – жилые дома вокруг Восточного озера не превышали сорока этажей, лишь на кольцевых проспектах были повыше. Шесть секторов разделяли гостиничный городок на равные участки, в центре каждого возвышался двухсотэтажный корпус, номер его в каждом секторе был первым – шесть гигантских малиново-белых факелов обозначали своим сиянием секторы. Особенно красочным зрелище было в ночи, когда верхние этажи, казалось, пропадали среди звезд.

К одному из высотных корпусов и устремил свою авиетку Андрей. Он подлетел к двухсотому этажу, но не остановился на его посадочной площадке, а заскользил вниз. Каждый десятый этаж опоясывал гигантский балкон, на третьем снизу балконе Андрей остановился. Рой добавил скорости и догнал Андрея, когда тот выскакивал из авиетки. Андрей, прыгая через три ступеньки, сбежал на двадцать девятый этаж и помчался по коридору к диспетчеру этажа. Диспетчер – металлический щит, на нем вспыхивали разноцветные глазки номеров и красные цифры оказываемых услуг, – выпечатал на приемном окошке лицо миловидной женщины, отвечал приветливым женским голосом: гостиничные автоматы последней модели были устроены так, что с мужчинами разговаривали в женском образе, а с женщинами – в мужском, по утверждению конструкторов, это предохраняло от многих раздражений.

– Федор Ромуальд Гаррисон, да, Федор Ромуальд Гаррисон, – учтиво говорил диспетчер.

– С ума сойти! – восторженно заорал Андрей подходившему Рою. – Знаешь, кто живет в номере, мой сотрудник Федя Гаррисон, паренек с Плутона, чудеснейший мастер по многомерной внеалгоритмике!.. Голубка, вы не ошиблись, двадцати семи лет, роста двести двенадцать, глаза голубые, холост, специалист по эн-мерным непорядкам?

Автомат подтверждал все, что выкрикивал Андрей:

– Да, с Плутона, двадцать семь лет, роста двести двенадцать, восемьдесят девять килограммов, холостой.

– Почему же он не в лаборатории? – вдруг возмутился Андрей. – Черт знает что, достаточно разок не явиться, все сотрудники разбегаются, он, правда, неделю хворал, но ведь поправился, неужели опять?.. А вы не ошиблись, милая, он у себя?

– Он выходил утром, постоял в коридоре и возвратился.

– Задам я ему, пошлите-ка вызов!

– Гаррисон не отвечает на вызовы, друг.

– Как не отвечает? Дайте-ка снова!

– Не надо! – Рой положил на приемный столик жетон, свое удостоверение: оно выдавалось лишь тем, кто имел право вести розыск в Столице. Жетон провалился в недра диспетчера и вновь вернулся.

– Слушаю, друг! – сказал автомат совсем другим голосом, такие голоса называли «информационными», в отличие от «обслуживающих».

– Ключ к Гаррисону!

На столике появился ключ, его схватил Андрей.

– Я побегу вперед!

Он мигом исчез за поворотом коридора.

Когда Рой подошел к номеру, оттуда выскочил Андрей, он что-то силился выговорить и не моп, Рой схватил друга за руку:

– Да что там? Что? Не молчи же!

– Доктора! – пролепетал Андрей. – Федя… Федя!..

Рой вбежал в номер, повернул на стене рычажок медицинского вызова – Андрей в ошеломлении забыл о нем, – огляделся. На кровати лежал прикрытый простыней человек, на столике лежала записка, Рой прочитал: «Андрей, простите меня, не могу иначе!»

– Это и вправду твой сотрудник Федор Ромуальд Гаррисон? – хмуро проговорил Рой.

Андрей с трудом прошептал:

– Он, он! Такая страшная смерть!

– Мертв?

– Пустил себе разряд в ухо. Из лабораторного разрядника, восемь тысяч вольт!.. Мгновенная смерть, абсолютно мгновенная… А твой Арман говорит – смерть маловероятна…

– Прикрыл его ты, Андрей?

– Я, я! Такой ужасный вид!.. Я набросил простыню и побежал.

Рой отдернул простыню. На кровати неестественно скорчился человек среднего роста. Рой сразу узнал его. Он десятки раз рассматривал этого человека, вспоминал его, размышлял о нем…

Андрей в испуге крикнул:

– Что с тобой? Как ты побледнел!

Рой опустился на диван, трясущиеся ноги не держали. С трудом выговорил:

– Андрей! Повтори – кто он?

– Федор Ромуальд Гаррисон! Разве не ясно?..

– Ты уверен? Отвечай, уверен?

– Абсолютно! Мне ли не знать Федю! Да и записка мне, разве не видишь? Он, он!

Дрожь в ногах все нарастала. Рой медленно выговорил:

– Человек этот – Василий Арчибальд Спенсер, тело которого я привез с Марса.

В номер вбежал врач с двумя санитарами.