Текст книги "Посол без верительных грамот"

Автор книги: Иосиф Флавий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)

8

В центральном парке Столицы всегда можно было найти пустынную аллейку. Нарядно окрашенные клены понемногу сбрасывали листья, хотя до Недели листопада оставалось около трех недель. Генрих поймал в воздухе малиновый листочек, зажал его в руке. Давно Рой не видел брата таким грустным.

– Эта ужасная картина – парализованный штурман и так беззаветно спасающая его обезьянка Нелли… – сказал Генрих.

– Олли, Генрих. Нелли погибла задолго до этого, и труп ее, вероятно, доныне вращается где-то вокруг злополучной Харибды.

– Да, Олли. Разве я назвал ее Нелли? И вот я пытаюсь связать мысль в логическую цепь, но вспоминаю об этой картине, и цепь обрывается. И я начинаю жалеть, что не жил сто лет назад и что меня не было на «Цефее». Вдвоем с Борном мы отговорили бы экипаж от безрассудного решения – еще не выбравшись из электрических полей, включать аннигиляторы пространства.

– Ты переоцениваешь свое красноречие, Генрих. Тебе пришлось бы иметь дело с людьми, обезумевшими от страданий. И сам ты тоже был бы истерзан до полусмерти. Вряд ли такое состояние помогает вывязыванию логических цепей.

– Борн, наверное, и сам не знал полностью, что им грозит. Как ты думаешь, Олли уже овладела тогда человеческой речью? Она могла с ними беседовать, как беседовала потом с Джексоном?

– Вряд ли. Но какой-то способ передачи информации у нее с экипажем, наверно, установился, иначе они не выбрались бы так далеко от Харибды, что стало возможно включение аннигиляторов. По словам Джексона, штурман сообщал, что Олли спасла их всех. Последующая трагедия явно стерлась из его памяти, но начало ее – как Олли выводила корабль из электрических полей – он запомнил.

– Об этом, кстати, свидетельствует запись: «Борн… однажды спасенные, снова…» Борн, похоже, доказывал, что, уже раз спасенные, они снова собираются играть ва-банк с гибелью.

– Эта-то часть трагедии не самая темная.

– Что тебе темно, Рой?

– Лучше расскажу, что ясно, чтоб отделить факты от гипотез. Первый твердый факт – «Цефей» попал в электрическое поле, генерируемое Харибдой или Сциллой. На Харибде обитает цивилизация разумных существ, похожих на наших обезьян. Их отличает от нас то, что они, выражаясь фигурально, питаются электричеством. Диковинное существование Олли у Джексона – доказательство. Правильно?

– Я бы добавил, что харибдяне существа не биологической, а какой-то иной природы.

– Как рабочую гипотезу можно принять и это. Бесспорен важный вывод: прямое общение между людьми и харибдянами исключено. Что человеку здорово, то жителю Харибды смерть. Контакт между этими двумя цивилизациями затруднен, хотя и возможен: Олли некоторое время прожила среди людей. Между прочим, харибдяне ясней, чем люди, понимали опасность прямого контакта. В сновидении Джексона харибдянин – по-видимому, оператор на космической станции – рвет на себе волосы от отчаяния, когда приближается корабль людей. К твердым фактам я отношу и высокую моральную культуру электрических обезьян. Харибдяне пытались спасти людей ценою жизни своего гражданина. Усилением поля они могли уничтожить непрошеных гостей, но взамен этого всемерно, до угрозы собственному существованию, ослабляли гибельные для людей электрические потенциалы.

– Что они ослабляли свои поля, не доказано, Рой.

– Зато доказано, что они послали на звездолет харибдянина – эту самую Олли. Запись «Вручную люк очень трудно…» говорит о том, что астронавты впустили Олли на корабль, а она пыталась вывести потерявший управление корабль из опасной зоны. И если бы экипаж не изнемог от терзаний, ей удалось бы это, и в историю человечества была бы вписана новая яркая страница – установление контакта с цивилизацией развитых, рыцарски благородных существ.

– А как ты объясняешь, что Олли нашли распростертой на теле Борна?

– Думаю, она знала о всплеске напряженности поля, когда заработают аннигиляторы, и пыталась своим телом защитить штурмана. Возможно, харибдяне обладают свойствами электрических экранов. А дальше все просто. Увидели погибший экипаж, парализованного штурмана, обезьянку, вспомнили, что на звездолете имелся шимпанзенок, и без долгих раздумий отождествили харибдянина с животным. А сама Олли не захотела раскрывать свою природу и так, неузнанная человечеством, окончила свой недолгий век на Земле. У тебя имеются возражения против такой концепции?

– Давай присядем, – сказал Генрих. Несильный ветер раскачивал ветви, деревья шумели.

Генрих рассеянно любовался яркими листьями, сыпавшимися на землю. После короткого молчания он заговорил:

– Мне кажется, против твоей концепции могла бы возразить сама Олли. Что значит – неузнанная человечеством? Джексон знал, что она не обезьяна. Мне кажется, разгадка последующей жизни Олли у Джексона много драматичней. Это печальная история, Рой. Не могу сказать, чтобы люди того времени вели себя наилучшим образом.

– Мы, выходит, дошли до обвинения всего человечества? Как назовем это судебное дело: «Харибда против Земли»?

– Не надо насмешек, Рой. Я не хочу обвинять. Я хочу разобраться в событиях столетней давности. И я не согласен, что Олли послали, только чтобы вызволить попавший в беду звездолет. Она была полномочным послом, а не техником по авариям. Она должна была завязать отношения с людьми, так безрассудно вторгшимися в их электрическое царство. Поэтому она и не покинула звездолет, когда он стал удаляться от Харибды.

– Но почему же она тогда не раскрыла себя на Земле?

– Много было причин. Еще на звездолете Олли узнала, что люди – существа иной физической природы, чем харибдяне. Нужно было не просто вступить в контакт, а предварительно разработать систему безопасности, чтоб общение не стало для обеих сторон гибельным. А экипажу было не до контактов, они жаждали одного – спастись! И умная электрическая обезьянка с грустью убедилась, что новыми ее знакомыми – Борн был единственным исключением – страсти души руководят сильнее логики разума.

– А на Земле, Генрих? Человечество в целом ведь не погибало, не впадало в панику, как экипаж звездолета.

– Вероятно, она хотела раньше изучить людей, потом лишь раскрыться. Она, конечно, знала, что электрические бури стирали все журнальные записи и что диктофоны не работали, – догадаться, кто она, было непросто. Не сомневаюсь также, что Джексону она объявилась сразу и что все ее последующее поведение – плод взаимного согласия.

– Так ли, Генрих?

– А вспомни голос Джексона, его лицо, вспомни все, что знаем о нем. Это был обаятельный человек, добрый, увлекающийся, обуреваемый фантазиями… Он, не сомневаюсь, пылко сочувствовал бедственному положению Олли, он сделал все, чтобы скрасить ее существование на Земле. И он уступил ее настоянию – никому не раскрывать, что за существо у него обитает.

– Но почему, Генрих, почему?

– Помнишь книги, которые читала Олли? Она пыталась сама изучить возможности безопасного общения между людьми и харибдянами. Ей было ясно, что люди на Харибде жить не могут. Сама она на Земле чахла. А что было бы, если бы человечество узнало тогда о цивилизации на Харибде? Одно космическое открытие сменялось в те годы другим, мироздание становилось своим, близким. Немедленно были бы снаряжены новые экспедиции на Харибду, и, плохо подготовленные, а в те времена их и нельзя было готовить лучше, они стали бы источником бед для нас и харибдян. Изучая людей и нашу науку, Олли поняла, что не пришло еще время для тесного общения ее народа с нами, и обрекла себя на добровольное затворничество. И если бы я сегодня так сурово не разговаривал со старым роботом, мы и не узнали бы, что Олли умела объясняться по-человечески, что она читала книги и любовалась телезрелищами, что гостям Джексона казалось, будто забавная обезьянка прислушивается к их беседе…

– И сновидение Джексона, переданное в эфир, было единственной информацией, которую она разрешила дать человечеству?

– Совершенно верно. Придя к выводу, что информировать человечество о реальной обстановке на Харибде рано, Джексон Петров изобретательно нашел такой неслыханный еще способ сообщения, а может, его подсказала Олли – не исключено, что на Харибде сновидения включены в сферу общественной информации. Но на Земле ориентация была на потомков, странные видения Джексона Петрова могли оценить лишь в будущие века. Именно для такой далекой цели он и воспользовался только что изобретенной записью сновидений. Джексон, возможно, и не подозревал, что этой передачей кладет основание новой отрасли искусства – художественному снотворчеству. Он мог и не видеть того сна, все это были рассказы Олли, выданные за художественный бред. Снотворцем он стал после триумфального успеха его первой телепередачи.

– Вероятно, все-таки это был сон, – сказал Рой. – Замечательной особенностью Джексона было как раз то, что мозг его непрерывно рождал поразительно яркие сны. Захваченный событиями на Харибде, он думал о них и наяву и в постели. Но почему он потом не включал это сновидение в свои сборники?

– А потому, что Олли интересовалась телезрелищами. Я видел на регуляторах стереоэкрана следы ее коготков. Она, конечно, внимательней всех на Земле смотрела ту передачу.

– Логика тут есть: неожиданный успех сновидения грозил преждевременным раскрытием тайны, и она упросила Джексона больше не транслировать эту картину. А он, чтоб отвлечь внимание от первой передачи, согласился и дальше опубликовывать свои сны и, можно сказать, поневоле стал создателем нового художественного жанра.

– Да, наверно, так.

Братья замолчали. Ветер усиливался, липы и клены шумели. Небо потемнело, в гуще листвы загорались светильники. Генрих больше всех времен года любил сухую, холодную осень и такие вот вечера на аллеях, освещенных призрачно сияющими деревьями.

Рой вернул брата к теме разговора:

– Мы не все выяснили, Генрих. Я бы даже сказал, тьма сгустилась. Правильно, мы узнали много нового о Джексоне Петрове, созданном им искусстве и обезьянке Олли. Анализом полузабытых фактов мы доказали существование в ближних районах Галактики некой разумной цивилизации, и с ней можно будет возобновить связи, основанные на взаимной безопасности.

– По-твоему, это не значительно?

– Значительно. Но эти факты – попутные открытия. А то, ради чего ты предпринял поиск, не выяснено.

– Ты говоришь о сновидении Артемьева?

– Да. Почему очень важная, как мы теперь понимаем, информация Джексона, нечто вроде закодированной межзвездной ноты, возобновилась через сто лет в путаном сознании какого-то…

– А разве ты не предложил заранее решение этой загадки? – Генрих зевнул; он после болезни быстро уставал. – Врет Артур, знает он Джексона.

– Я теперь отказываюсь от такой упрощенной гипотезы. В сновидении содержится столь важная информация, что любая поверхностность опасна. Существуют особые причины, почему человечеству напомнили о давнем событии.

– Если бы Олли была жива… Что, если она не умерла, Рой?

– Можно проверить. Место ее захоронения, наверно, известно. Но я бы обследовал Артемьева.

– Зачем?

– Получить полную картину его мозговой деятельности – структуру излучений, подсознательную сферу…

– Попросить его, конечно, можно. Если снотворец по-серьезному заинтересован, он даст согласие на любое обследование… Что случилось, Рой?

– Мыслепередача от Армана! – Рой выхватил из кармана передатчик.

– Да что там? – Генрих в испуге вскочил. Рой побледнел, передатчик в его руке дрожал.

– С Андреем беда! Нас просят немедленно прилететь.

Глава четвертая. ДАЛЕКОЕ ШАРОВОЕ СКОПЛЕНИЕ…

1

Лаборатория Андрея занимала один из корпусов Института космической физики. Здесь размещались командные механизмы, операционные залы, центральная щитовая. Шифровальные аппараты были вынесены в отдельное здание, на девять десятых погруженное в землю. Когда Рой с Генрихом подбежали к щитовой, где Андрей устроил свой рабочий кабинет, около нее стояла группа работников лаборатории, среди них директор института и Арман.

– Андрей жив, но плох, его сейчас вынесут, – сказал Арман. Он еще не оправился от перенесенного потрясения, темное его лицо было пепельно-серым.

Никто толком не знал, что произошло. Арман находился в операционном зале, когда в щитовой грохнуло. Взрыв был несильный, его покрыл вопль Андрея: «Какой ужас!» Сотрудники ринулись в щитовую. Андрей лежал на полу без сознания. Вызванные врачи удалили всех из помещения.

К щитовой подошел президент Академии наук Боячек и отвел Роя в сторону.

– Несчастья одно за другим, – сказал он, очень расстроенный. – Попали в полосу невезений. С Марсом еще не прояснилось?

Рой хмуро смотрел на подавленного президента, тому приходилось нелегко: от него требовали ясных результатов, а он все надежды возлагал на исследование, зашедшее в тупик.

– Нет ли связи между этими событиями? – продолжал Боячек. – Я не физик, но мне кажется, одно происшествие как-то корреспондирует другому.

– Возможно, связь есть, – сдержанно ответил Рой, – но мы ее пока не открыли. Правда, мы нашли интересные факты о незнакомых инозвездных цивилизациях, о них я вас информирую позднее.

Из щитовой выкатилась койка, на ней лежал Андрей. Президент остановил врача, шедшего позади.

– Сильное нервное потрясение, таков предварительный диагноз, – ответил врач. – Я бы сказал – нервный взрыв.

– Корытин будет жить?

– Пока удается поддержать жизнь – и это уже хорошо.

Койка покатилась дальше. Боячек спросил директора, можно ли входить в щитовую или подождать, пока произведут фотографирование. Директор ответил, что во всех помещениях установлены обзорные теледатчики. Корытин, правда, свой выключал, он объяснял, что не может сосредоточиться, когда за ним наблюдают. Но сейчас каждая мелочь многократно зафиксирована на пленке. Президент первый шагнул внутрь.

– Повреждений не вижу, – сказал он, осматриваясь. Щитовая получила название от щитов с приборами, дублирующими командные аппараты операционных залов. В отличие от лаборатории Роя с ее множеством механизмов, у Андрея не было ничего, кроме стола, стереоэкрана над ним и самописцев на щитах да еще стоявшего посреди комнаты четырехугольного сооружения с телескопическим глазом и вращающимся креслом.

– Корытин редко прибегал к экрану, он предпочитал оптический искатель. – Директор показал на аппарат с телескопическим глазом. – Несчастье произошло во время расшифровки сигналов из скопления Кентавр-3.

– Здесь все? – Боячек обвел глазами вошедших сотрудников лаборатории. – Давайте восстанавливать картину происшествия.

– Прослушаем запись, – предложил директор. Обзор щитовой был выключен, но звуковая связь поддерживалась. Корытин голосом отдавал распоряжения.

Генрих присел около щита, рядом стали Рой и Арман. На экране появилось изображение операционного зала, сотрудники работали за пультами. Изредка голос невидимого Андрея требовал, чтоб ослабили или усилили сигналы. В четыре часа тридцать две минуты, когда шла интенсивная обработка непрерывно принимаемого светоизлучения Кентавра-3, внезапно раздался восхищенный голос Андрея: «Наконец-то!», еще через минуту. «Вот это да!», почти непосредственно за этим новое восклицание, в нем слышалась досада: «Нет, не успели!», и еще после трех минут молчания вопль: «Какой ужас! Помогите же!» Вопль был полон отчаяния и так невнятен, словно рот Андрея что-то зажало.

Генрих приподнялся и вновь опустился – все в нем рванулось бежать на этот прорыдавший короткий призыв. Рой молча положил руку на плечо брата.

– И это все, – хмуро сказал директор. – Первый же расшифрованный сигнал оказался гибельным. К счастью для остальных, Корытин вел расшифровку один. Он недавно подал мне рапорт, что, пока не убедится в безопасности приема, никого в щитовую не допустит.

– Запись сигнала, расшифровка которого привела к катастрофе, сохранилась? – спросил Боячек.

– Да, конечно.

– И ее можно снова попытаться расшифровать?

– Да, конечно.

– В той же последовательности, в том же темпе?

– В той же последовательности, в том же темпе. И, вероятно, с теми же результатами: новый наблюдатель пострадает так же загадочно, как Корытин.

Президент задумался.

– И, однако, нужно повторить расшифровку. Сигналы, судя по всему, генерирует высокоразвитая цивилизация. Возможно, она враждебна всему живому и, как сказочный джинн, платит гибелью каждому, кто пытается с ней познакомиться. Но даже в этом случае мы должны знать характер опасности, угрожающей человечеству.

Он посмотрел на Роя. Рой нахмурился:

– Вы хотите поручить и эту задачу нашей лаборатории? Не много ли заданий?

– А кто другой может провести такие исследования? – спросил президент. – Вы как-то специализировались на неожиданностях космоса, другие лаборатории работают по заранее определенной тематике.

Рой колебался недолго.

– Хорошо, мы займемся этим. Андрей наш друг, несчастье с ним касается нас близко. И я согласен, что беды последнего времени имеют какую-то общую основу.

Вскоре Рой попросил разрешения удалиться. Арман пошел с Роем.

– Не могу сосредоточиваться на людях, – пожаловался Рой Арману. – Временами я завидую Генриху: он способен размышлять в любой обстановке, ему нужно только увлечься. И размышляет он легко и стремительно, а я тугодум.

Арман поинтересовался, что обнаружено в Музее Джексона.

– Надо проверить труп обезьянки, – сказал он, выслушав Роя. – Это сделаем гамма-искателями, не вскрывая могилы. Думаю, что Артемьева удастся уговорить на обследование. Если не возражаешь, этим займусь я.

2

В сознании Андрея не возникало ни четких мыслей, ни бредовых картин: мозг то пробуждался, слабенькое пульсирующее излучение свидетельствовало, что клетки живут, то снова погружался в дремоту. Жизнь на самом низком энергетическом уровне – такой формулой определил состояние электронный медик.

– Почти начисто сгорел парень, – отвечал главный врач университетской клиники Кон Араки на запросы о пострадавшем. Араки был человек, он высказывался с обычной человеческой неточностью.

И если вначале у Роя была надежда, что Андрей очнется и поможет распутыванию нового происшествия, то скоро он с этой надеждой расстался. Он так сумрачно и объявил Генриху и Арману, явившимся после его очередного разговора с врачами.

– Зато есть новости об обезьянке! – сказал Арман. – И не только о ней, друг Рой, но и о Спенсере с Гаррисоном, и о снотворце Артемьеве!

– Начинайте с обезьянки, – сказал Рой. – В каком состоянии труп? Труха? Сто лет все-таки прошло после ее смерти.

– Обезьянки нет. В гробу, в котором ее хоронили, нет никаких останков.

Рой с недоумением посмотрел на Генриха. Улыбающийся брат молчал. Это было его любимое состояние во время общего разговора: внимательно всех слушать, улыбаться каким-то своим мыслям, а если вступать в беседу, то лишь при вопросах, от которых нельзя отмолчаться.

– Выходит, Джексон похоронил пустой гроб?

– Тело было, но за сто лет оно испарилось.

– Сгнило, так говорили когда-то, Арман. Словечко грубое, но точное. Не вижу причин, почему надо от него отказываться.

– Есть такие причины. Не гниение, а испарение или возгонка. Если тебе нравится больше другое словечко, пожалуйста, – сублимация. На стенках гроба образовался налет, плотный, как эмаль, и это все, что сохранилось от Олли. Но это лишь часть новости, Рой, и не самая важная. Химический анализ осадка показал, что Олли была не углеродо-водородо-кислородного строения, как земные существа, а кобальто-стронциево-гелиевого.

– Что ж, мы и раньше предполагали, что Олли – внеземной гость, – сказал Рой. – А что о Спенсере и Гаррисоне?

Было ясно, что Арман выкладывает главную новость:

– Помнишь странное явление, замеченное Винклером на Марсе?

– Тело Спенсера там быстро ссыхалось. Неужели и в консервирующей атмосфере…

– Да, Рой, точно такое же явление, как с Олли.

Тело Спенсера испарялось и оседало на внутренних стенках его саркофага. И если бы Араки не принял более действенные меры консервации, Спенсер скоро превратился бы в куколку.

– А Гаррисон? – с волнением спросил Рой. – Ты понимаешь, как нам важно сохранить в полной сохранности хотя бы Гаррисона!

Арман успокоил Роя. Тело Гаррисона не подвергалось возгонке, теперь прекратилось и высыхание Спенсера. Кстати, высыхание или мумизирование, как назвал это явление Араки, термин неточный, он характеризует лишь начало процесса, когда испаряется вода из клеток тела.

– Такой воды девяносто процентов в теле, – возразил Рой. – Вполне достаточно, чтобы потеря ее непоправимо изменила облик…

Арман подтвердил кивком, что именно так. Пример Олли показывает – процесс на испарении не закончится. Нет сомнения, что без мощных консервирующих средств Спенсер, а вероятно, и Гаррисон сублимируют без остатка, то есть превратятся в конечном итоге в плотный, как эмаль, осадок, равномерно покрывший внутренние стенки их гробов.

– Подожди, Рой! – закричал Арман на протестующий жест Роя. – Все знаю, что скажешь: Олли не человек, с ней это возможно, а Спенсер и Гаррисон люди, твердая основа человеческого тела рассыпается в прах, но не испаряется. Так вот, слушай самое поразительное. Клеточная структура Спенсера и Гаррисона во многом отличается от человеческой!

И Арман с торжеством объявил, что, не ограничившись установлением возгонки Спенсера и Гаррисона, он проделал химический анализ. До детального изучения клеток не дошло, такое исследование наспех не провести, но составлено общее представление о том, из каких элементов состоят тела погибших. Так вот, химический состав тела Спенсера и Гаррисона существенно отличается от состава кобальто-стронциевой Олли, но не совпадает и с человеческим. И главное отличие – в теле Спенсера раза в три больше гелия, раза в четыре больше стронция, в восемь раз больше кобальта и фосфора, чем у нормального человека. Те же отличия, только количественно более слабые, найдены и у Гаррисона.

Рой пристально глядел на излагающего свои открытия Армана.

– Ты все свои новости выложил? Я жду самой потрясающей. Неужели и Артемьев…

– Человек, человек! – Арман захохотал: мысль, что сновидец не земной структуры, показалась ему забавной. – Между прочим, он с охотой согласился подвергнуться исследованию. Но и тут есть новость: волновая характеристика «Горилл у космопульта» резко отличалась от типичной для Артемьева, но зато всеми волнами и обертонами…

Рой прервал Армана:

– Догадываюсь. Совпала с характеристикой бреда Генриха и с излучением, которое генерировал мозг Гаррисона?

– Совершенно верно! – Арман воскликнул с восторгом: – Наконец-то ситуация проясняется! Что ж не радуешься, Рой?

Рой нажал на кнопку. Глухая наружная стена стала прозрачной для света, проницаемой для звуков. Рой подошел к стене, превратившейся в исполинское окно.

С двадцать четвертого этажа был хорошо виден северный сектор Большого бульварного кольца – разноцветные стоэтажные здания, мосты над улицами и площадями, причальные пятачки для авиеток на крышах и террасах. По мостовым переходам ходили люди, бегали веселые мальчишки и девчонки; эти дороги, проложенные на головокружительной высоте, издавна служили для беготни и прогулок, их любили больше, чем пустынные аллеи парков и бульваров, – с них открывался величественный пейзаж огромного города.

И всюду, куда Рой ни обращал взгляд, в воздухе мелькали авиетки, сотни, тысячи авиеток, многокрасочных, ярких, бесшумных, стремительных, надежных. За безопасностью их полетов следили автоматические диспетчеры. В Столице люди привыкли жить в трех измерениях, они предпочитали высоту поверхности, они лишь касались земли, чтобы тут же взмыть ввысь. А между ними, между пятнадцатью миллионами веселых, энергичных, трудолюбивых жителей Столицы, еще недавно ходили странные существа, псевдолюди, маски среди лиц… Зачем они появились? Что они несли с собой?

Даже сюда, на восьмидесятиметровую высь, доносились птичьи голоса, шум деревьев бульвара – над ним поднималось здание института. Вчера метеорологи объявили в Столице осеннюю пору, ветры пока запущены небольшие, «пейзажные, а не деловые» – так их с иронией именуют. Через неделю, в первый день Недели листопада, приятное совместят с полезным: будет дан старт осенним штормам, над землей ошалело взметнутся пожухлые листья, на водах разыграются бури, миллионы людей поднимутся над лесами и морем, наслаждаясь посвежевшим воздухом, любуясь сыплющими яркое убранство кронами, белыми валами прибоев. Обычная осенняя картина, о ней в подробностях заранее объявлено в метеографике, так происходит уже почти сорок лет, так будет и в этом году.

А после живописного листопада хлынут дожди, тоже запланированная сырость. Столько было просьб иных сибаритов поумерить хляби небесные, раз уж не принята просьба сделать весну вечной, – нет, человечество не захотело менять традиции; раз уж осень, так холод и слякоть, многим нравятся и такие погоды. Все будет в этом году, как и в прошлые годы, жизнь на Земле устоялась, крупные изменения совершаются теперь лишь на планетах, туда перенесена основная активность человечества, там же можно ожидать и непредвиденностей, на Земле все спланировано до деталей.

Но вот она, абсолютно неожиданная непредвиденность: псевдолюди среди людей! Да, конечно, ситуация прояснялась. Но свет, озаривший тьму, таил в себе больше загадок, чем сама тьма. Арману свойственна горячность мысли, он с убежденностью отстаивает все, что логично вытекает из посылок или фактов, его не останавливает невероятность следствий, неожиданность выводов.

Нет, но почему невероятность и неожиданность? Произошло лишь то, чего давно ожидали. Уже в древней литературе описывались встречи с иноземными существами, это была любимая тема – вторжение звездожителей на Землю, появление среди людей лазутчиков иных цивилизаций. Реально совершалось по-иному – лишь в прошлом веке космонавты человечества открыли разумные общества в ближайших районах Галактики, но все это были существа, далеко уступавшие людям по развитию. Правда, Андрей доказывает, что найдена цивилизация, безмерно превосходящая нас по могуществу, но та цивилизация отчаянно далеко, отнюдь не звездный сосед…

Генрих негромко сказал:

– Чему ты так поражаешься? Знакомство с Олли доказывает, что еще сто лет назад нас посещали звездожители.

Рой возвратился на свое место, выключил прозрачную стену и хмуро возразил:

– Ее мы привезли на Землю. Спенсера и Гаррисона мы не привозили. Псевдолюди появились сами. В стихийность их явления верить неразумно. Должна быть какая-то цель в их пребывании на Земле.

– И твое мнение, Рой?

– Зло! – твердо ответил Рой. – Присутствие Спенсера привело к аварии корабля. Гаррисон проник в лабораторию Андрея – Андрей едва не погиб.

– Гаррисон покончил с собой, однако, – заметил Арман. Он явно не разделял мнения Роя. – И перед смертью внедрил в болезненное сознание Генриха важнейшие для человечества математические истины.

– Я не знаю, почему он покончил с собой. А насчет истин – ты сам сказал: в болезненное сознание. А почему не в здоровое? Почему сам не опубликовал своих открытий? Твой пример как раз и доказывает, Арман, что добро совершилось в форме болезни, что оно несет в себе ненормальность. А это значит, что в нормальном бытии и Спенсер и Гаррисон – вестники зла, в отличие от Олли, о которой я этого сказать не могу.

– Ты считаешь, что Олли и они – посланцы одной цивилизации?

– Ни утверждать, ни отрицать не берусь. Арман, тебе особое задание. Мы с Генрихом будем выяснять, какие все-таки депеши отправляет таинственная цивилизация на Кентавре, а ты займись поисками новых псевдо-людей. Продолжай проверку мозговых излучений. И особенно выискивай те, которые по характеристике…

– …совпадают с видениями Генриха и снами Артемьева, так? Будет исполнено! – Арман, получая четкие задания, любил говорить четко.