Текст книги "Посол без верительных грамот"

Автор книги: Иосиф Флавий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)

3

Директор положил фотографию на стол:

– Расшифровка будет проецироваться на экран. Вот снимок Кентавра-3.

Это было обычное шаровое скопление, каких больше сотни на границах Галактики: диаметр около сорока парсеков, а в этом сравнительно небольшом объеме подсчитано почти сто пятьдесят тысяч ярчайших звезд.

– На вас работают все механизмы института, – повторил директор. – Все ваши требования будут немедленно исполняться.

Он ушел, и Рой занял место за пультом. Пульт стоял вплотную к одноглазому аппарату, с которым работал Андрей, – сейчас на него был натянут чехол. Рой обернулся к Генриху:

– Начнем?

– Покажи дешифратор, – попросил Генрих.

Рой подал изображение дешифратора. Сложная металлическая решетка отделяла экран от людей, между прутьями пульсировало защитное поле. При опасности защитное поле, усиливаясь, становилось непроницаемым. Решетка была нововведением, Андрей работал без нее.

На экране показался приземистый купол, чья-то невидимая рука раскрыла его, засветились механизмы, смонтированные в подземелье. Их было множество, больших и малых, похожих на чаны и вытянувшихся трубами, – гигантский энергетический завод, заполнивший площадь в тридцать гектаров: порция фотонов, уловленная во время почти мгновенной съемки шарового скопления Кентавр-3, должна была пробежать по внутренностям всех этих механизмов, здесь фотоны классифицировали, подвергали действию гравитационных, ротонных и многих иных, уже известных, а возможно, одновременно с ними и еще неизвестных, сопутствующих полей.

Генрих размышлял о том, что Андрей перебрал тысячи вариаций полей в дешифраторе, пытаясь уловить присутствие предугаданного им сверхсветового агента. Андрей провел за пультом, где сейчас сидит Рой, несколько лет, проверил, вероятно, миллионы комбинаций, пока какая-то одна удалась. Что удалось? Каким образом загадочный сверхсветовой агент вступил во взаимодействие с полями в дешифраторе? Какие при этом были порождены явления? Какова мера их важности и их опасности?

– Может быть, оторвешься от своих мыслей? – спросил Рой.

– Начинай, – сказал Генрих.

На экране шаровое скопление Кентавр-3 было больше и ярче, чем на снимке, но отдельные звезды по-прежнему терялись в светящемся месиве. А затем скопление пришло в движение, разбухало, распадалось на тысячи светил – и вдруг погасло. Темнота, окутавшая экран, через доли секунды уступила место ночному пейзажу, звездному небу до того красивому, что Генрих вскрикнул от восторга, даже Рой что-то восхищенно пробормотал. Ни на Земле, ни в космических странствиях по окрестностям Солнца братья еще не встречались с таким великолепным зрелищем.

Небо пылало десятками тысяч сверкающих точек, среди них мятежно сияли светила величиною с орех, белые, зеленоватые, красные, темно-фиолетовые… А звезд величиной с земную Луну Генрих насчитал сорок три, четырнадцать образовывали причудливое многоцветное созвездие.

– Рой, поглядеть бы! – дрогнувшим голосом прошептал Генрих.

– А ты и так глядишь, – отозвался Рой. – И глядишь изнутри. Передача, по-видимому, совершается с одной из внутренних звезд.

Картина скопления опять изменилась, звезды тускнели и пропадали. Лишь одна продолжала сиять, ординарная звездочка, не больше горошины; она терялась рядом с другими светилами, хоть была ярче Сириуса на земном небе. Вскоре сияние ее стало зыбким, она то сжималась, то расширялась, то ярко вспыхивала, то почти погасала. А на экране возникла шифрограмма: светящиеся пики прерывались долинами, снова вздымались пики – чередование их складывалось в фразу: два-два – четыре; два-два – четыре… Затем экран погас.

– Сделаем остановку, – попросил Генрих. – Формула дважды два – четыре и вправду похожа на позывные. Не кажется ли тебе, что передающая станция – это и есть та меняющая свою светимость звезда?

– Я тоже подумал об этом. И пока ты любовался звездой, запросил расшифровку ее пульсации. Дешифраторы не нашли разумной информации в колебаниях яркости.

– Я не говорю, что передача информации осуществляется колебаниями яркости звезды – это противоречило бы теории Андрея о сверхсветовом агенте телесвязи, – но не являются ли попутным следствием передачи перемены ее яркости? Иначе зачем нам показывают звезду то в спокойном, то в возбужденном состоянии?

– Мысль тут имеется. Но тогда как же должна быть могущественна цивилизация, если она способна превратить звезду в сигнальный фонарь!

Несколько минут прошло в темноте, затем засветилась новая картина.

Это было, несомненно, искусственное сооружение, но размером с планету. Сперва его изобразили в схеме: в центре та же пульсирующая звезда, а вокруг нее вращались семь планет – шесть круглых тел и одно дискообразное, шесть естественных, одно искусственное.

– Показывают масштаб, – сказал Рой. Искусственная планета выросла во всю площадь экрана, теперь она была похожа на исполинский человеческий дом с надстройками, флигелями, крытыми переходами из корпуса в корпус. Рой заметил, что если здесь и обитают живые существа, то каждое должно быть высотой километров в пять.

Жители этой планеты-дома были длинны, а не высоки. Из одной башни что-то потекло и зазмеилось меж надстройками и флигелями – меж искусственных сооружений бежала река. Когда существо вытекло все, стало видно, что оно начинается ярко поблескивающей головой, а завершается сверкающим хвостом. На голове возвышались острия короны, срывающиеся с них молнии сумрачно озаряли темную поверхность планеты-дома. На хвосте тоже виднелись острия, но поменьше, и они не исторгали молний. Рой сказал, что корона – энергетическое устройство, а хвост – приемно-передающая станция.

Рекообразное существо подтекло к шару, стоящему на крыше приземистого флигеля, потекло вверх по стене – молнии чаще срывались с гребней, теперь они были толще и ярче – и стало вливаться в шар: сперва пропала голова с короной, потом втянулись туловище и хвост. Вскоре на крыше опять стоял один шар, и было ясно, что он металлический, так он сильно отражал свет.

Вскоре шар унесся в пространство. И по мере того как он отдалялся от странной планеты, менялись вид и масштабы: снова появились другие планеты, шар огибал то одну, то другую – Рой восхищенно прошептал, что управление космическими аппаратами в этом мире совершенно, – и причалил на ту, что была ближе к центральному светилу. Теперь и оно было видно – звезда класса В, синевато-белая, как Вега, по облику – из породы ранних гигантов, лишь начинающая звездную эволюцию.

Шар опустился на поверхность новой планеты, рядом были другие шары; всего на видимой стороне около полусотни, но, очевидно, имелись и на невидимой, шары нигде не скучивались.

Планетка напоминала Марс – желтая каменистая пустыня. Но было и отличие от Марса: на поверхности, правильно расставленные, возвышались башни, похожие на гигантские рога.

Из шара стала выливаться живая река – голова с короной, извивающееся туловище, хвост с частоколом антенн. И еще не успело диковинное существо полностью вытечь, как голова влилась в какое-то отверстие на поверхности планеты, и вслед за головой туда стало низвергаться туловище. Рой начал длинную шутку, что кентавряне на родной планетке – реки, в своих космических кораблях-шарах – озёра, а на станции приземления превращаются в водопады, но не успел закончить ее. Все башни вдруг запульсировали. Они расширялись, превращаясь в подобие бочек, вытягивались, снова расширялись. И, как бы под действием их пульсации, стала накаливаться звезда. И до этого она была огромной светимости – в тысячи раз ярче Солнца, – сейчас светимость ее увеличивалась в миллионы раз, звезда распухала, летела к своим планетам, из ореха, какой предстала, превратилась в тарелку, летела дальше… Рой усилил защитное поле, так нестерпимо ярок стал мертвенно-синий пожар, запылавший на экране.

Вдруг вся картина разительно переменилась. Зрелище звезды и планеты пропало. Взамен на экране снова заплясали черные пики, складывающиеся в прежнюю формулу: дважды два – четыре. Генрих взволнованно прошептал, что теперь-то начинается настоящая передача, все остальное было своеобразной визитной карточкой, простым уведомлением далеких корреспондентов, что в недрах одного из звездных скоплений существует высокоразвитая цивилизация и что она выглядит так-то, а ведет себя так-то. Рой пробормотал, что осмысленной передачи пока нет, картинки на экране скорей напоминают хаотическое переплетение случайно возникающих геометрических фигурок.

Но уже через минуту он признал, что какой то смысл в пляшущих на экране фигурках все же есть. Среди них возникали отчетливые треугольники и эллипсы, ломаные линии; быстро проносились светящиеся шары, весь экран внезапно заполнило что-то мутное, очень похожее на гигантскую каракатицу. Генрих воскликнул, что мутное пятно напоминает обыкновенную клетку. Рой хотел возразить, но не успел, мутное пятно стерлось; на экране пульсировало новообразование, подобное обыкновенному и очень простому кристаллу, но едва братья согласились, что оно – кристалл, как из него посыпались лучи, кристалл взрывался, пропадал в черном дыму, прорезанном искрами; он стал теперь эпицентром взрыва, расширявшегося на все стороны, рвавшегося с экрана в зал.

Передача эта оборвалась так же внезапно, как началась. Экран потускнел. Бесстрастный электронный голос дешифратора доложил, что расшифрована одна миллиардная секунды светового потока, прошедшего обработку в аппаратах. Следующий интервал, примерно в две секунды, настолько сложен, что никакой расшифровке пока не поддается, а завершается он теми же позывными: дважды два – четыре, дважды два – четыре.

Рой выключил экран и с удивлением посмотрел на брата:

– Знаешь, что напоминает показанная нам чертовщина? Видения, томившие тебя во время болезни!

Генрих с сомнением взглянул на белый экран.

– Я своих видений не помню.

– Зато в мою память они врезались. Я говорю, конечно, не о том видении, когда ты вдруг объявил себя выдающимся математиком, а о бессмысленных образах, проносившихся в твоем мозгу.

– Любой сумбур, на экране или в мозгу, кажется нам одинаковым. Лишь специалист по антилогикам Гаррисон смог бы классифицировать разные роды сумбура, но Гаррисон мертв. Включай экран, Рой.

Рой медлил. Он вспомнил восклицание Андрея: «Какой ужас!» Не к следующей ли стадии расшифровки относился его крик? Если это так, то картины, которые предстоит им увидеть, несут в себе опасность. Недаром же он сразу закричал: «Помогите же!»

– Не они! – нетерпеливо бросил Генрих.

– Ты уверен?

– Уверен. Андрей кричал не о себе. Он, конечно, узрел в своем приборе что-то страшное, почему и выкрикнул: «Какой ужас!» Но призыв «Помогите!» был непроизвольным, так кричат люди, когда с кем-то совершается беда, а сами помочь не могут. Андрей не бежал от аппарата, а всем лицом прильнул к нему, потому крик и прозвучал так глухо. Не беспокойся, мы будем осторожней Андрея. Включай, включай!

4

И сразу же на экране вспыхнула картина катастрофы, разразившейся где-то в недрах шарового скопления.

Звезда, шарик величиной с орех, расширялась, накаливаясь до нестерпимости. И на этот раз было что-то зловещее в ее разбухании. В нем отсутствовала мера, это уже была не гармоничная пульсация – работа космической передающей станции, – а нечто стихийное. Звезда вышла из повиновения. Она мчалась на свои планеты, чтоб превратить их в облачко плазмы. Движение больше не возвещало, что некая цивилизация делится с другими богатством знаний: это был пейзаж гибели.

На экране опять появилась планета-здание – ярко запылавшая, безжалостно разрушаемая. Из недр сжигаемой планеты выбрасывались наружу огненными фонтанами еще недавно величаво струившиеся кентавряне. Погибая, они стремились к своим транспортным шарам, кое-кому удавалось влиться туда, полностью или частью, шары взлетали, отдалялись от планеты, но и в отдалении гибли – жадное пламя превращало их в факел, несущийся в темной пустоте, затем факел гаснул, лишь тусклое плазменное облачко продолжало мчаться в космосе. А на поверхность выбрасывались всё новые кентавряне; их было много больше, чем шаров, ни один не дотекал до корабля. А еще через какое-то время – для зрелища на экране это был интервал лишь в несколько секунд – уже ни один не появлялся, только облачка пара вырывались то здесь, то там из глубин, плотные, разноцветные, быстро рассеивающиеся… И люди, остолбенело впившиеся глазами в страшную картину, понимали, что каждое облачко, взвившееся вверх, – еще один погибший в недрах житель.

– Какой ужас! – потрясенно пробормотал Генрих.

И, словно отвечая ему, космическое здание исчезло с экрана и опять возникла планета с башнями-рогами. Взорвавшееся светило неслось на нее, борьба между разумом и стихией продолжалась. Звезда разлеталась, управляющая планета отчаянно пыталась ввести ее в режим. Все башни пульсировали, быстро меняли форму. Какое-то мгновение казалось, что победа останется за разумом и на распоясавшуюся стихию будут наконец накинуты узы. Пульсация башен достигла предела – и все явственнее, продолжая разлетаться, пульсировала ответно звезда. Она еще расширялась, но медленнее и толчками; толчки постепенно впадали в ритм башен, это была уже синхронизация. Вероятно, в этот миг Андрей и крикнул: «Помогите!»

Минутная надежда исчезла, новый взрыв оборвал пульсацию. Братья увидели, как распадается регулирующая планета, как вся она становится пламенем, дымом и газом. А в пламени и дыму, медленно наклоняясь и падая, продолжали пульсировать рушащиеся башни…

Экран погас. Больше не было расшифрованных передач.

Глава пятая. ПРОБЛЕМА СЕМЕЛЫ И ЗЕВСА

1

Рой с волнением всматривался в бледное лицо Андрея. Семь дней, семь долгих дней оно было лишь безжизненной маской, муляжем, окостенившим одно из тысяч непрестанно сменяющихся выражений этого прежде удивительно подвижного лица, – окаменевшая гримаса страдания и боли. Сейчас к щекам возвращалась кровь, затрепетали веки, дыхание делалось глубже.

Араки предостерегающе положил руку на плечо Роя, властно шепнул:

– Соблюдайте спокойствие! Он не должен видеть, как вы волнуетесь.

Рой откинулся в кресле, постарался, чтобы с усилием вызванная улыбка не выглядела вымученной. Андрей безучастно смотрел на потолок. Во взгляде была пустота, отрешенность от внешнего. Больной был уже в сознании, но еще погружен в себя. Он вяло привыкал к своему телу. Он должен был раньше осознать, что существует, потом лишь дознаваться – как и среди кого? Все шло, как предсказывал Араки. Минут через пять Андрей повернется и узнает Роя, нужно терпеливо ждать.

Андрей повернул голову уже через минуту, поглядел на Роя – с той же безучастностью вначале, с постепенно нарастающим интересом потом. В пустом взгляде внезапно зажглось удивление – первое осмысленное выражение, оно знаменовало возвращение к сознанию. Сознание пробудилось скачком. Андрей приподнялся на кровати, Рой и Араки поспешно схватили его за плечи, принудили снова лечь – он не должен был делать резких движений.

Андрей с радостным удивлением прошептал слабо и сипло, но внятно:

– Вот те раз, жив! Я-то ведь думал, погиб!

– Если б погиб, то ни о чем бы и не думал, – радостно возразил Рой.

Араки сделал предостерегающий жест. Рой глазами показал, что будет соблюдать объявленные ему условия. Араки хмуро усмехнулся, покачал головой. Условия не выполнялись, слишком много радости звучало в словах Роя, дальше не будет лучше. Араки, впрочем, уже и сам не был уверен, лучше ли то, что раньше представлялось лучшим: возвращение больного в сознание было неожиданно быстрым.

– Рой, аппаратура?.. Не пострадала? Такой удар! – шептал Андрей.

– Удар нанесен страшный, – подтвердил Рой. – Трудно оценить его силу. Но аппаратура в целости. И расшифровка сигналов продолжается. Хотя ничего тебе неизвестного пока не получено, – поспешно добавил он, заметив, что Андрей сделал новую попытку приподняться.

Больной некоторое время отдыхал. Слабая улыбка оживила его лицо. В глаза Андрея возвращался прежний блеск.

– Не было извне удара, – внятно проговорил он. – Разряд в мозгу… Вот отчего аппаратура… Что-то случилось со мной… Со мной одним, так?

Рой взглядом посоветовался с Араки. Тот решил, что настал его черед разговаривать:

– Вы совершенно правы, произошло сильное внутриклеточное потрясение мозга. Причины неясны, сразу хочу вас информировать. И еще одно: разрыва клеток не было, вы скоро вернетесь в нормальное свое состояние.

Андрей опустил веки. Рою показалось, что он засыпает. Рой тихонько приподнялся, чтобы уйти, но Андрей снова раскрыл глаза. Теперь он глядел на Араки.

– Не надо быстро возвращать здоровье, – произнес он. С каждой новой фразой он говорил ясней и тверже. – Хочу поболеть…

– Не волнуйтесь, все в порядке, – поспешно сказал Араки. – Мы свое дело знаем, можете не сомневаться. И все, что потребуется…

– Нет. Не понимаете… – Он посмотрел с мольбой на Роя. – Ведь больше не повторится!.. Рой, пойми!

Рой знал теперь, что ничего от Андрея скрывать не нужно.

– Все твои видения записываются, Андрей. И могу тебя заверить, что мы делаем это гораздо тщательнее, чем когда болел Генрих. Ни одна минута твоей болезни не была для нас потеряна, – Я ничего не открыл в бреду? – с надеждой прошептал Андрей. – Помнишь математические откровения Генриха…

– Нет, открытий не было, но выяснено много интересных закономерностей. Мы познакомим тебя с ними, когда ты окрепнешь. Этого уже не так долго ждать.

Лицо Андрея снова выразило неудовольствие. Он по-прежнему не хотел быстрого возвращения здоровья. Из его то ослабевающего, то возвращающегося к внятности шепота Араки и Рой уловили, что Андрей просит лекарства, не подавляющего, а усиливающего бред. Он все снова повторял, что такой редкостный случай терять нельзя: видения его порождены мощными силами, в природу которых надо обязательно проникнуть. Его личная неудача может явиться счастливым событием. Он требовал, чтобы ему ввели стимулятор безумия, усиливающий болезнь, – без угрозы конечному выздоровлению, погибать он отнюдь не хочет.

– Ни о каких специальных стимуляторах безумия и речи быть не может! – категорически объявил Араки. – Любой препарат такого рода станет для вас смертельным ядом. Повторяю, не беспокойтесь, вы с самой первой минуты явились для нас не только объектом лечения, но и объектом изучения.

Андрей снова повернул лицо к Рою и горестно прошептал:

– Рой, та цивилизация… Неужто погибла?

– Новых передач нет, старые повторно изучаются.

Андрей снова впал в беспамятство. Араки, поднявшись, попросил Роя идти с ним. Рой молча прошагал несколько помещений, примыкавших к палате, где лежал Андрей. Приборы, записывающие работу мозга больного, были размещены в кабинете Араки. Добрую треть стены занимал экран, изображавший расшифрованные картинки недавнего бреда Андрея. Рой, бросив рассеянный взгляд на пульсирующие фигурки и линии, подошел ко второму экрану, вмонтированному в стену несколько поодаль.

Он долго стоял перед этим небольшим, два метра на полтора, полупрозрачным, полутемным листом в рамке из светлого пластика. Посредине экрана струилась широкая серебристо-золотая река. Она бежала справа налево, то вспыхивала яркими точками, то приглушалась, края ее изгибались, из общего потока выдвигались заливчики, вызмеивались тонкие параллельные ручейки, снова возвращались в главное русло. Река неслась как бы в постоянно меняющейся бахроме и кружевах. Удивительный поток: его открыли три столетия назад, но долго не могли выразить формулами и кривыми; он оставался логической категорией, общественным понятием, несомненным, но неизученным, скорее психическим, чем физическим полем, его так и называли: общественное пси-поле. Не прошло и двух десятилетий с того дня, как Альберт Боячек продемонстрировал найденные им математические формулы для пси-поля, и стало возможным моделировать творческий уровень общества. Духовный потенциал человечества, прежде нечто неосязаемое, превратился в предмет точного измерения. Картина на экране в кабинете Араки была копией непрерывно фиксируемого в Управлении государственных машин потенциала пси-поля – Араки разрешили продублировать его у себя для исследований психики Андрея.

И сейчас Роя привлек к себе неподвижный пейзаж духовных возможностей человечества. Он на экране мало менялся, лишь в масштабе десятилетий обнаруживались изменения; прежде довольно частые, скачки гениальных открытий становились все реже, подъем творческого потенциала все больше определялся суммарным старанием всего человечества, а не вдохновенными порывами особо одаренных одиночек. «Все общество у нас теперь одаренное», – недавно резюмировал Боячек свои многолетние исследования. Рой так часто, и до болезни Генриха и особенно во время ее, всматривался в такую же развертку на экране, что для него в ней уже не было чего-либо неизвестного или удивительного. И смотрел он не на широкий серебристо-золотой поток, всеми своими бесчисленными сияющими точками перемещающийся на экране слева направо, а на тоненькую, как нитка, линию, змеившуюся у рамы, – на языке медиков она называлась графиком психофактора Андрея. И хоть Рой хорошо знал, что тонкая струйка, протянувшаяся ниже широкой реки, не выдаст так просто своих тайн, он все не мог оторвать от экрана глаза. Так всегда бывало, когда он приходил в этот кабинет: часами стоял перед экраном пси-поля, всматривался, вдумывался.

Араки сказал, пожимая плечами:

– Не могу понять, что вас так тревожит в пси-факторе Андрея Корытина!

– Я уже объяснял вам, Кон, – сдержанно ответил Рой, присаживаясь к столу Араки.

– Да, объясняли: больное пси-поле Андрея может воздействовать на духовный потенциал всего общества. Я думал над вашим объяснением. Общественное пси-поле складывается из двенадцати миллиардов индивидуальных пси-факторов…

– Здоровых пси-факторов, Кон!

– Также и десятков тысяч больных, Рой. Или вы думаете, что Андрей единственный, кто находится на излечении? Травмы, старческие недомогания, хоть и редкие, но еще не изжитые полностью случаи атавизма и дегенерации – все они тоже там! – Араки показал на экран. – Не они, однако, определяют могучий уровень наших духовных возможностей.

Рой недоверчиво усмехнулся:

– Звучит убедительно. Но не для моего уха. Да, конечно, пси-фактор Андрея – капля, влитая в озеро. Но если это капля яда? – Араки хотел возразить, Рой не дал. – Вы физиолог, Кон, ваша научная, ваша человеческая задача – искать причины заболевания и ликвидировать их. А меня тревожит не причина, а назначение заболевания, та цель, ради которой, возможно, болезнь вызвана.

– И это вы уже говорили: не скрывают ли гибель Спенсера, самоубийство Гаррисона, несчастье с Андреем Корытиным сознательное зло, передающееся через них всему человечеству? – заметил Араки. – Подготовленный мной эксперимент, возможно, даст какой-то ответ на этот ваш вопрос. И все же, мне кажется, мы могли бы поспорить…

Рой не хотел спорить. Спор ничего не даст, нужны опыты, а не слова. Никем не доказано, что поражения индивидуальной психики могут повредить духовному потенциалу общества, но ведь не доказано и обратное: что общественное пси-поле застраховано от таких ударов. Духовный уровень общества отнюдь не арифметически связан с индивидуальными уровнями людей. Разве не отвечает пси-поле общества всплеском вверх на появление Аристотелей, Ньютонов, Эйнштейнов, Шекспиров, Нгоро, Толстых? Или не бывало в истории примеров того, как массами людей овладевает что-то вроде безумия? Разве не безумными кажутся нам теперь религиозные войны, разве не актом социального безумия были кровавые преступления фашизма? И неужели не болезненным психозом отдают теории сверхлюдей, высшей расы, того, что избранным, в отличие от массы, все позволено, что они – вне морали? Он ставит вопрос: можно ли, воздействуя на психику отдельного человека, нанести болезненный удар пси-полю общества? Если такая возможность осуществима, то реальна возможность гигантского злотворения. Тайный враг, коварно поразив мозг попавшего в его тенета простака, способен будет привести к безумию все общество, овладеть им, превратить великое содружество гордых, свободолюбивых индивидуумов в серую массу покорных рабов!

Рой, как и Араки перед тем, показал на экран пси-поля:

– Кон, взгляните на могучий поток пси-потенциала общества. Внешне он очень схож с графиком наших энергомощностей. Безмерно велика энергосистема Земли – триллионы киловатт. А управляют ею командные аппараты, а командными аппаратами управляют люди. Энергосистема блестяще защищена от всяких трагических случайностей, в ней давно не происходит аварий. Но если дежурные инженеры, вдруг сойдя все с ума, захотят вывести из строя командные аппараты… Страшно и подумать, что произойдет тогда! И вот я хочу твердо знать: возможен ли во взаимоотношениях пси-поля с индивидуальными пси-факторами тот срыв равновесия, который отнюдь не исключен в наших энергосистемах. Дайте мне наконец ответ: может ли психика отдельного человека сыграть роль кнопки пускателя, приводящего в действие или останавливающего исполинскую энергосистему, называемую нами общественным пси-полем? Вот о чем прошу!

Рой редко выходил из себя, но сейчас так разнервничался, что невольно повысил голос. Араки размышлял. Рой сердито отвернулся от задумавшегося ученого. Он сам попросил Боячека поручить Кону Араки исследование странных психических явлений, число которых с момента гибели звездолета все накапливалось. Рой оговорил, что оставляет своей лаборатории общую физику загадок, а психофизику передаст более компетентным экспериментаторам. В мире сегодня не существовало пси-физика крупней Кона Араки. Давно прошли времена, когда исследователи были специалистами, знатоками узкой отрасли знания – ущелья знаний, иронически говорил о таких людях Рой. Сам Рой мог послужить примером универсала, но и ему в этом отношении было далеко до Араки, блестящего медика-физиолога и психолога. Рой не сомневался, что совместная работа пойдет прекрасно. Она шла трудно. Араки быстро ставил эксперименты, но не разделял сомнений и страхов Роя. Он вносил какой-то дух иронии даже в опыты, которые не оспаривал. Целевую же установку он оспаривал. Рой ничего не мог с собой поделать – такое отношение его раздражало.

– Я, собственно, не понимаю, почему вы так противитесь проверке моей гипотезы? – с возмущением добавил Рой, когда убедился, что Араки не собирается нарушать затянувшееся молчание.

Араки медленно заговорил:

– Я не противлюсь, нет, друг Рой. Я размышляю. Вы хорошо сказали: не причина, а назначение болезни… Вы видите в потрясениях психики, которые мы исследуем, зло, творимое человечеству, попытку взорвать нашу пси-систему. Но ведь возможна и обратная гипотеза: не зло, а добро, не нападение, а защита. Вынужденная, уродливая форма защиты, но – защита!

– Безумие как акт защиты? И вы можете это обосновать?

– Нет. Могу лишь высказывать, а не доказывать. Согласен с вами: тут нужны не слова, а факты. Добавлю лишь: уверен в прочности пси-системы человечества. Уверен, что у нее имеются могущественные методы противодействия любому испытанию ее прочности. А теперь идемте в Лабораторию синтеза новых форм и посмотрите, как подготовлен опыт с Гаррисоном и Спенсером.

Лаборатория синтеза новых форм помещалась в другом конце Института физиологии. Идти туда пришлось долго, Араки к тому же заглядывал то в одну комнату, то в другую и каждый раз просил у Роя извинения, Рой каждый раз лишь выразительно пожимал плечами. Когда они спустились на восьмой подземный этаж и зашагали по гигантскому бетонированному коридору без дверей, Араки спросил, бывал ли Рой в этой лаборатории. Рой знал все лаборатории института, бывал и там, где выводили синтетические живые существа. Работы Лаборатории синтеза до сих пор мало его интересовали. Ему хватает загадок, создаваемых естественными существами, чтобы еще добавлять хлопот с искусственными.

Араки рассмеялся:

– С точки зрения добавляемых хлопот мы искусственников не рассматривали. Но вот создание искусственного мозга для Гаррисона и Спенсера хлопот доставило. Как вы знаете, того миллиона клеток, которые имелись в «Охранительнице» в качестве паспортов Гаррисона и Спенсера, было слишком мало для нашего эксперимента.

Рой молча кивнул. Машина, называемая «Охранительницей», имела лишь те данные о каждом человеке, которые нужны для безопасности его полетов, передвижения по воде и суше, охране его здоровья. И даже с этими простыми задачами она не справлялась, что и выявилось в самоубийстве Гаррисона и несчастье с Андреем: в аварии звездолета обвинять «Охранительницу» было нельзя, зона ее действия ограничивалась Землей. О том, чтобы «Охранительница» крохотной клетушкой, отведенной в ней каждому человеку, могла заменить живой мозг, и говорить не приходилось. И то, что Араки удалось из сохранившихся скудных данных воссоздать работоспособный мозг, было таким успехом, что Рой, уговаривая Араки заняться этим, не очень и надеялся, что тому удастся выполнить его просьбу.

Араки, подойдя к помещению, куда перенесли тела Спенсера и Гаррисона, пропустил Роя вперед.

Посреди зала, на специальном столе, возвышались два саркофага из сверхплотного пластика. Сквозь прозрачные стенки были хорошо видны два трупа. Никаких изменений с ними не произошло сравнительно с тем днем, когда Рой видел их в последний раз. Гаррисон был крупней Спенсера, тот успел больше высохнуть, все остальное было одинаково: не два близнеца – два тождества, один копировал другого, и оба были как бы лишены индивидуальных черт, средние, до того обычные, до того во всем повторяющие всеобщие черты, что лишь одна эта непостижимая всеобщность и была удивительным индивидуальным отличием. И снова Рой думал о том же, о чем всегда думал, когда вспоминал их: если бы существовал могущественный мастер, пожелавший сотворить искусственного человека для наблюдения за людьми, то он сотворил бы того соглядатая именно таким, из одних общих, расчетных признаков, каждой внешней черточкой повторяющего всех сразу, подражающего сразу всем…

Перед Роем в прозрачных саркофагах лежали два мертвых человека – не могло быть таких людей, они были немыслимы, он не мог в них поверить. Это были псевдолюди, а не люди. Псевдолюди живут среди людей. Сегодня это только его зловещая догадка, завтра она, возможно, станет неоспоримым фактом!

Араки проворно ходил вокруг саркофагов, придирчиво трогал руками толстые кабели и гибкие трубки, опутывавшие постамент, – по ним должна была поступать и отсасываться энергия, химические вещества, вода и газы. А вдоль трех стен, гигантским овалом очерчивая зал, тянулись механизмы, регулирующие движение питательных веществ в оживленных телах.