Текст книги "Учение о цвете. Теория познания"
Автор книги: Иоганн Вольфганг фон Гёте
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Отношения к смежным областям
Отношение к философии
От Физика нельзя требовать, чтобы он был философом; но можно ожидать от него философского образования, достаточного для того, чтобы основательно отличать себя от мира и снова соединяться с ним в высшем смысле. Он должен образовать себе метод, согласный с наглядным представлением; он должен остерегаться превращать наглядное представление в понятия, понятие в слова и обходиться с этими словами так, словно это предметы; он должен быть знаком с работой философя, чтобы доводить Феномены вплоть до философской области.
От философя нельзя требовать, чтобы он был физиком, и тем пе менее его воздействие на область физики и необходимо, и желательно. Для этого ему пе нужны частности, нужно лишь понимание тех конечных пунктов, где эти частности сходятся.
Худшее, что только может постигнуть Физику, как и некоторые иные науки, получается тогда, когда производное считают за первоначальное, и так как второе пе могут вывести из первого, то пытаются об’яспить его первым. Благодаря этому, возникает бесконечная путаница, суесловие и постоянные усилия искать и находить лазейки, как только покажется где – нибудь истина, грозя приобрести власть.
Между тем как наблюдатель, естествоиспытатель бьется, таким образом, с явлениями, которые всегда противоречат мнению, философ может оперировать в своей сфере и с ложным результатом^ так как нет столь ложного результата, чтобы его нельзя было, как Форму без всякого содержания, так или иначе пустить в ход.
Но если физик в состоянии дойти до познания того, что мы назвали первичным Феноменом, – on обеспечен, а с ним и фило– сов. Физик – так как он убеждается, что достиг границы своей" науки, что он находится на той эмпирической высоте, откуда он, оглядываясь назад, может обозревать опыт на всех его ступенях, а оборачиваясь вперед, если не вступать, то заглядывать в царство теории. Философ обеспечен потому, что из рук Физика он принимает то последнее, что у него становится первым. Теперь оп имеет право пе заботиться о явлении, если понимать под последним все производное, как его можно найти в научно– сопоставленном материале, или как оно в рассеянном и спутанном виде предстает перед нашими чувствами в эмпирических случаях. Бели же он хочет пробежать и этот путь и не отказывается кинуть взгляд на единичное, он сделает это с удобством, тогда как при иной обработке он либо черезчур долго задерживается в промежуточных областях, либо слишком долго заглядывает туда, ие получая о них точного знания.
Сделать близким в этом смысле философу учение о цветах было желанием автора, и если при изложении это по многим причинам не удалось осуществить, то при пересмотре работы..» он еще вернется к этому вопросу.
Отношение к общей физике
… Верные наблюдатели природы, как бы разно они вообще ни мыслили, безусловно сойдутся в том, что все, являющееся нам, представляющееся в виде Феноменов, должно обнаруживать либо первоначальное раздвоение, способное к соедпненпю, либо первоначальное единство, которое может стать раздвоением, и что с помощью этих понятий можно все изобразить. Раз’единять соединенное, соединять раз’едипенпое – в этом жизнь природы; это – вечная систола и диастола, сжимание и расширение, вдыхание и выдыхание мира, в котором протекает наша жизнь, деятельность и бытие.
Что выраженное пами здесь в виде числа, в виде единого и раздвоенного, есть на деле нечто более высокое, это само собою разумеется, равным образом и то, что появление третьего, четвертого, развивающегося далее, нужно брать всегда в высшем смысле, но прежде всего полагать в основу всех этих выражений подлинное паглядпое представление.
Железо мы знаем как особое, отличное от всех остальных, тело; по тело это индифферентно, и только для нас оно замечательно во многих отношениях и для практических целен. Однако, как мало нужно, чтобы индифферентность эта исчезла! Происходит раздвоение, которое, стремясь снова соединиться и ища само себя, приобретает как бы магическое отношение к себе подобным, и распространяет это раздвоение, являющееся ведь новым соединением, на весь свой род. Здесь мы знаем это индифферентное существо, железо; мы видим, как возникает в нем раздвоение, как оно распространяется и исчезает и легко снова возбуждается: здесь, по нашему млению, первичный Феномен, который граничит непосредственно с идеей, и выше которого нет ничего земного [5]5
Т. е.: железо, намагничиваясь, полярно раздваивается, при чем оба полюса взаимно притягиваются, как бы «ищут» друг друга; и всякий другой кусок железа, попавший в сферу действия магнита, подвергается той же магнитной поляризации; она – «первичный Феномен», в котором раскрывается внутреннее строение жолеза, а также вещества и реальности вообще. (Примеч. А. Б.).
[Закрыть]).
С электричеством дело обстоит тоже довольно своеобразно. Индифферентного электричества мы не знаем. Это для нас ничто, ноль, точка безразличия, лежащая, однако, во всех являющихся вам существах, и представляющая собою в то же время источник, из которого при малейшем поводе возникает двоякое явление, являющееся нам, однако, лишь постольку, поскольку оно исчезает. Условия, при которых оно выступает наружу, бесконечно различны сообразно со свойствами разных тел. Начиная от самого грубого механического трения весьма различных тел и кончая самым беззвучным соседством двух совершенно одинаковых тел, детерминация которых отличается меньше, чем па волосок, всевозможные случаи способны пробудить это явление, и в такой резкой, могучей, определенной и специфической Форме, что мы удобно и естественно можем применять к нему Формулы полярности, плюса и минуса, севера и юга, стекла и смолы.
Это явление, хотя и протекающее больше на поверхности тел, отнюдь не поверхностно. Опо действует па определение телеспых свойств и примыкает в непосредственном воздействии к тому великому двоякому явлению, которое так господствует в химии, к окислению и раскислению.
Поднять и включить в этот ряд, в этот круг, в ЭТОТ венок явлений также и явления цвета было целью наших усилий. Чтб нам не удалось, сделают другие. Мы нашли изначальную огромную противоположность света и тьмы, которую общёе можно выразить словами свет и не – свет; мы пытались связать оба конца и построить таким образом видимый мир из света, тепи и цвета, причем, для раскрытия явлений, мы пользовались различными Формулами, которые предлагают паи учение о магнетизме, электричестве, химизме. Но мы должны были пойти и дальше, так как мы находились в более высокой области, и нам предстояло выразить более многообразные отношения.
Если электричество и гальванизм своей всеобщностью и отделяются от специфического характера магнитных явлений, возвышаясь над ними, хо цветл хотя и подчиненный тем же законам, поднимается, можно сказать, гораздо выше и, действуя на благородное чувство зрения, раскрывает и свою природу с выгодной для себя стороны. Стоит только сравнить то разнообразие, которое возникает из интенсификации желтого и синего до красного, из слияния этих обоих высших концов в пурпур, из смешения обоих низших концов в зеленый цвет. Насколько разнообразнее вытекающая отсюда схема, чем та, с помощью которой можно понять магнетизм и электричество! Да и воббще эти последние явления стоят на более низкой ступени, так что, проникая и оживляя весь мир – до человека, они– все – же не могут подняться в более высоком смысле, чтобы он мог эстетически использовать их. Всеобщая простая Физическая схема должна еще быть сама в себе подпята и усложнена, чтобы служить высшим целям…
Отношение к учению о звуке
Цвет и звук совершенно несравнимы; но оба можпо свести к одной высшей Формуле, каждый из них можно вывести, но самостоятельно, из одной высшей Формулы… Оба – общие элементарные действия, согласно всеобщему закону разделения и соединения, колебания туда и сюда, но в совершенно различные стороны, различным способом, при помощи различных промежуточных Элементов, для различных чувств.
Заключительное замечание относительно языка и терминологии
Никогда не обращают достаточного внимания на то, что всякий язык в сущности только символичен, образен и рисует предметы не непосредственно, а только в отражении. В особенности приложимо это к тому случаю, когда речь идет о вещах, которые только подступают к опыту и находятся все время в движении, так что их скорее можно назвать деятельностями, чем предметами. Их нельзя Фиксировать, и все – таки нужно о них говорить; и вот, отыскиваешь всевозможные Формулы, чтобы хоть символически выразить их.
Метафизические Формулы обладают большой широтой и глубиной; но чтобы подобающим образом заполнить их, необходимо богатое содержание, иначе они остаются пустыми. Математические Формулы допускают во многих случаях очень удобное и удачное применение; но в них всегда остается что – то натянутое и неуклюжее, и мы скоро чувствуем их недостаточность, так как уже в простейших случаях мы рано подмечаем несоизмеримые моменты; кроме того, они понятны лишь в кругу лвдей со специальным образованием. Механические Формулы больше говорят обыденному уму; но зато опп и сами вульгарнее, и в них всегда есть что – то грубое. Живое они превращают в мертвое; они убивают внутреннюю жизнь, чтобы внести жизнь извне. В близком родстве с ними стоят корпускулярные Формулы; подвижное становится благодаря им косным, представление и выражение – аляповатым. Моральные же Формулы, выражающие более тонкие отношения, являются простыми подобиями, и, в конце концов, вырождаются в игру остроумия.
Однако, если бы можно было сознательно пользоваться всеми этими видами представления и выражения, и многообразным языком передавать свои воззрепия па явления природы, если бы не вдаваться в односторонность и живое содержание облекать живым выражением, то удалось бы сообщить не мало ценного.
Но как трудно пе ставить знака на место вещи, все время не упускать из глаз живого существа и не убивать его словом! В новое время мы подпали при этом еще большей опасности, заимствуя из всех познаваемых областей выражения и терминологию, в которые мы облекаем наши воззрения па более простую природу. На помощь призываются астрономия, космология, геология, естественная история, даже религия и мистика; и как часто общее и элементарное больше прикрывается и затемняется частным и производным, чем выясняется и раскрывается! Мы отлично знаем потребность, из которой возник и распространяется такой язык; мы знаем также, что он становится в известном смысле неизбежным: однако, лишь умеренное, непритязательное и сознательное пользование им может принести нам пользу.
Но желательнее всего было бы, если бы язык, которым хотят обозначить отдельные стороны известного круга, брали из этого самого круга, простейшее явление рассматривали бы как основную Формулу, а отсюда выводили и развивали бы явления более сложные.
Необходимость и удобство такого языка знаков, где главный знак выражает само явление, вполне сознали, распространив Формулу полярности, заимствованную у магнита, на электричество и т. д. Можно поставить на место ее плюс и минус, что тоже удачно применялось к очень многим явлениям; и даже музыканта, вероятно, вовсе и не думавшего об этих специальных областях, природа побудила выразить основное различиё тональностей словами: majeur и mineur.
Так и мы уже давно желали ввести в учение о цветах выражение «полярность»; с каким правом и в каком смысле – пусть покажет настоящий труд. Быть может, в будущем мы найдем время, пользуясь таким методом и символикой, которая должна бы все время вызывать наглядное представление, на свой манер об’единить элементарные явления природы, и таким путем яснее представить то, что высказано здесь лишь в общих чертах и, может быть, не достаточно определенно.
Физиологические цвета
1. Эти цвета, которые мы по праву ставим впереди, так как они принадлежат частью вполне, частью преимущественно суб’– екту, глазу, – цвета, составляющие Фундамент всего учеппя н раскрывающие нам столь спорную хроматическую гармонию, рассматривались до сих пор как несущественные, случайные, как иллюзия и недостаток. Их проявления известны с давпих времен, но так как не могли их уловить в их быстролетности, их изгнали в царство вредных признаков, и в этом смысле давали им самые различные обозначения.
2. Так, они называются colores adventicii (случайные) по Бойлю, imaginarii (воображаемые) и phantastici по Рицетти, по Бюффону couleurs accidentelles (случайные), по ШерФеру Schein– farben (мнимые цвета); по многим – зрительные иллюзии и обманы зрения, по Гамбургеру vitia fugitive (преходящие обмапы зрения), по Дарвину ocular spectra (зрительные призраки).
3. Мы назвали их Физиологическими, потому что они свойственны здоровому глазу, потому что мы рассматриваем их как необходимые условия зрения, па живое взаимодействие которых как между собою, так и вовне, они и указывают.
4. Мы 'сейчас же присоединяем к ним патологические цвета, которые проливают более ясный свет на Физиологические, как и вообще всякое отклоняющееся от нормы состояние – на состояние закономерное.
I. Свет и мрак для глаза
5. Сетчатка находится, смотря по тому, действует ли на нее свет или мрак, в двух различных состояниях, совершенно противоположных друг другу.
6. Когда мы стоим с открытыми глазами в совершенно темном помещении, мы ощущаем некоторый недостаток. Орган предоставлен самому себе, сам в себе замыкается, ему пе хватает того стимулирующего удовлетворяющего соприкосновения, которым ои связывается с внешним миром, приобретая цельность.
7. Когда мы направляем глаз на сильно освещенную белую поверхность, он ослепляется и на некоторое время становится неспособным различать умеренно освещенные предметы.
8. Каждое из этих крайних состояний охватывает указанным способом всю сетчатку, и постольку мы одновременно можем воспринять лишь одно из них. Там (6) мы нашли орган в состоянии высшего расслабления (Abspannung) и восприимчивости, здесь (7) – в состоянии крайнего перенапряжения и невосприимчивости.
9. Если мы быстро переходим от одного из этих состояний к другому, даже не от одной крайней границы к другой, а хотя бы из светлого к сумеречному, то разница значительна, и мы можем заметить, что состояния эти длятся некоторое время.
10. Кто из дневного света переходит в полумрак, в первое время ничего не различает, мало – по – малу глаза снова восстано– вляют восприимчивость, сильные раньше, чем слабые – первые уже втечение минуты, тогда как последним нужно семь – восемь минут.
11. При научных наблюдениях невосприимчивость глаза к слабым световым впечатлениям, когда переходишь от света к темноте, может послужить поводом к удивительным заблуждениям. Так, одни наблюдатель, глаз которого медленно восстано– влялся, полагал долгое время, что гнилое дерево не светится в полдепь, даже в темной камере: оп не видел слабого свечения, так как входил обыкновенно в темную камеру с яркого солнечного света, и лишь позже, как – то раз, остался там до тех пор* пока его глаз не восстановился.
Так же обстояло, вероятно, дело у доктора Уолля с Электрическим свечением янтаря, которое он днем едва мог замечать, даже в темпой комнате.
То, что звезды не видны днем, что картины лучше видпы< сквозь двойную трубку, относится сюда же.
12. Кто меняет совершенно темное место на место, освещен– пое солнцем, того оно ослепляет. Кто из сумрака попадает на неослепляющий свет, замечает все предметы яснее и лучше; поэтому отдохнувший глаз безусловно восприимчивее к умеренным явлениям.
У заключенных, которые долго сидели в темноте, восприимчивость сетчатки так велика, что они различают предметы даже в темноте (вероятно, в слабо освещенном помещении).
13. Когда имеет место то, что мы называем «видеть», сетчатка находится в одно время в различных, даже в противоположных состояниях. Самые яркие, но еще не ослепляющие светлые части действуют рядом с совершенно темными. В то ate время мы воспринимаем все промежуточные ступени светлотемного и все цветовые определения.
14. Упомянутые элементы видимого мира мы и рассмотрим мало – по – малу, подмечая, как реагирует на них наш орган, и для этой цели обратимся к самым простым образам.
II. Черные и белые образы для глаза
15. Как сетчатка реагирует вообще на светлое и темное, так она реагирует и на отдельные темные и светлые предметы. Если свет и мрак в общем различно настраивают ее, то черные и белые образы, падающие на глаз одновременно, осуществят друг подле друга те состояния, которые светом и тьмою вызывались одно после другого.
16. Темный предмет кажется меньше, чем светлый такой же величины. Будем рассматривать с некоторого расстояния в одно время белый кружок на черном Фоне и черный – па белом, вырезанные одним радиусом, – и второй представится нам приблизительно па одну пятую меньше первого. Сделаем черный кружок на одну пятую больше – и они покажутся равными.
17. Так, Тихо де-Браге заметил, что луна в кон’юнкщш (ново– лупие) кажется на одну пятую меньше, чем в оппозиции (полпо– луние). Первый лунный серп принадлежит на взгляд к большему кругу, чем граничащий с ним темный, который во время новолуния иногда можно различить. В черных одеждах люди выглядят гораздо тоньше, чем в светлых. Свечи, если смотреть на них из – за какого – нибудь края, делают в нем кажущуюся выемку. Линейка, из – за которой проглядывает свеча, кажется пам врезанной. Восходящее и заходящее солнце делает как будто выемку в горизонте.
18. Черный цвет, как представитель мрака, оставляет орган в состоянии покоя, белый, как заместитель света, приводит его в деятельность. Из упомянутого явления (16) можно было бы, пожалуй, сделать тот вывод, что сетчатка в состоянии покоя, предоставленная самой себе, стягивается и занимает меньше места, чем в состоянии деятельности, в которое приводит ее световое раздражение…
19. Как бы то ни было, оба состояния, в которые орган приводится благодаря такому образцу, сохраняются в нем пространственно и длятся некоторое время, даже когда внешний повод устранен. В обыденной жизни мы едва замечаем это: нам редко попадаются здесь образы, очень резко выделяющиеся из других. Мы избегаем смотреть на такие, которые ослепляют нас. Мы переводим взор с одного предмета на другой, чередование образов кажется нам чистым, мы не подмечаем, что от предыдущего переходит кое – что на последующий.
20. Если утром, просыпаясь, когда глаз особенно восприимчив, пристально посмотреть па крест оконного переплета, фоном которому служит светлеющее небо, а затем закрыть глаза илп посмотреть на совсем темное место, то мы будем еще некоторое время видеть перед собою черный крест на белом Фоне.
21. Каждый образ занимает па сетчатке свое определенное место, бдлыпее или меньшее, смотря по тому, вблизи или вдали мы его видим. Взглянув на солнце и тотчас же закрыв глаза, мы удивимся тому, что оставшийся образ так мал.
22. Напротив, если мы обратим раскрытый глаз па стену и станем рассматривать предносящийся нам остаточный образ в отношении it другим предметам, он будет казаться нам тем больше, чем дальше от нас будет поверхность, на которую он попадает. Это явление об’ясняется, надо думать, тем законом перспективы, по которому маленький близкий предмет закрывает для нас бблыпий далекий.
23. Смотря по устройству глаз, это время бывает различным. Оно соответствует восстановлению сетчатки при переходе от светлого к темпому (10) и может, стало быть, отсчитываться минутами и секундами, притом гораздо точнее, чем это можно было делать до сих пор с помощью вращаемого горящего фитиля, который представляется глазу в виде круга.
24. Особенно играет здесь роль энергия светового действия, оказываемого па глаз. Дольше всего остается образ солнца, другие более или менее светящиеся тела оставляют след бблыпей или меньшей продолжительности.
25. Эти образы мало – по – малу исчезают, причем убывает как их отчетливость, так и величина.
26. Они начинают убывать с периферии внутрь, и было замечено, что у четыреугольных образов мало – по – малу притупляются углы, и под конец предносится все уменьшающийся круглый образ.
27. Такой образ, впечатление от которого уже незаметно, можно как бы вновь оживить на сетчатке, открывая и закрывая глаза и чередуя возбуждение с отдыхом.
28. То, что при глазных болезнях образы сохранялись на сетчатке от четырнадцати до семнадцати минут и даже дольше, свидетельствует о крайней слабости органа, его неспособности восстановляться, а когда перед глазами посятся страстно любимые или ненавидимые предметы, это из чувственной СФеры переводит нас в духовную.
29. Если взглянуть, пока еще длится впечатление вышеназванного образа окна, на светло – серую поверхность, то переплет представится светлым, а пространство, занятое стеклами, темным. В первом случаЬ (20) состояние оставалось одинаковым, так что и впечатление могло быть тожественным; здесь же осуществляется обращение, которое возбуждает наше внимание, и немало случаев которого передано нам наблюдателями.
30. Ученые, производившие свои наблюдения на Кордильерах, видели вокруг тени от своих голов, падавшей па облака, светлое сияние. Этот случай надо отнести сюда: так как опи Фиксировали темный образ тени и двигались в то же время с места, им казалось, что вызванный (gefordert) светлый образ витал вокруг темного. Рассматривайте черный кружок на светлосерой поверхности: лишь только вы слегка измените направление взора, вы увидите вокруг темного кружка светлое сияние.
Со мной тоже случилось нечто подобное. Я был в поле и сидя разговаривал с одним человеком, стоявшим в некотором отдалении от мепя на Фоне серого пеба, и вот, после того, как я долго смотрел на него пристально и неуклонно, а затем немного отклонил взгляд, его голова показалась мне окруженной ослепительным сиянием.
Вероятно, сюда же относится тот Феномен, что лица, идущие на восходе солнца по влажным лугам, видят вокруг головы сияние, которое может быть в то же время цветным, так как сюда примешиваются явления преломления.
Так, и вокруг падавших на облака теней воздушных шаров видели, как утверждают, светлые и несколько окрашеные круги.
Патер Беккария производил некоторые опыты с атмосферным электричеством, пуская вверх бумажный змей. Вокруг этого аппарата, и даже вокруг части шнурка появлялось маленькое блестящее облачко переменной величины. Временами оно исчезало, а когда змей двигался быстрее, оно, казалось, несколько мгновений колебалось взад и вперед на прежнем месте. Это явление, которого тогдашние наблюдатели не могли об’яснить, было оставшимся в глазу образом темного змея, превратившимся в светлый на Фоне светлого неба.
При оптических, особенно хроматических опытах, где часто приходится иметь дело с ослепительными источниками света, цветными, или бесцветными, нужно очень следить за тем, чтобы оставшийся образ предыдущего наблюдения не замешался в следующее наблюдение и не сделал его спутанным и нечистым.
31. Эти явления пытались об’яснить следующим образом. То место сетчатки, на которое падал образ темного креста, нуяшо рассматривать как отдохнувшее и восприимчивое. Умеренно освещенная поверхность действует на него живее, чем на остальные части сетчатки, которые восприняли свет через окопные стекла и, приведенные в деятельность этим значительно более сильным раздражением, воспринимают серую поверхность всего лишь как темную.
32. Этот способ об’яснения представляется для настоящего случая довольпо удовлетворительным; однако, в виду будущих явлений, мы вынуждены выводить это явление из более высоких источников.
33. Глаз бодрствующего проявляет свою жизненность особенно в том, что безусловно требует смены своих состояний, проще всего осуществляющейся в переходе от темного к светлому и наоборот. Глаз пе может и не хочет ни па один миг сохранять без изменения специфическое, обусловленное об’ектом состояние. Напротив, он выпуждается к своего рода оппозиции, которая, противопоставляя крайности крайность, средним ступеням – средние, тотчас же связывает противоположное и, как в последовательности, так и в одновременности и одноместности – стремится к цельности.
34. Быть может, то особенное удовольствие, которое мы ощущаем при созерцании хорошо выдержанной светотепи неокрашенных картин и сходных художественных произведений, возникает главным образом благодаря одновременному восприятию цельности, которая вообще дастся органу только в последовательности, да и то больше ищется, чем достигается им, и, даже достигнутая, никогда не может быть удержана.
