Текст книги "Кровавая месть"

Автор книги: Иоанна Хмелевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

Боженке опять пришлось сделать перерыв, чтобы подкрепиться сыром и вином из второй откупоренной Майкой бутылки.

– …и вдруг, представь себе, у Доминика появился конкурент. Люди, как я уже докладывала, работают там разные, не только из наших бюро, но и простые рабочие, в основном на земляных работах, с водой, там экскаваторы не годятся…

– Боженка, опомнись, – не выдержала Майка. – Я эту стройку не хуже тебя знаю и, где экскаваторы задействуют, тоже ориентируюсь. Брось технические подробности, давай по сути!

– Так в технических подробностях – вся суть, – жалобно оправдывалась Боженка. – Как же мне иначе описать? Надо было тогда всё на камеру снимать, а мне два красных клёна привезли, чтобы посадить, а не камеру. Может, Луизины фотки пригодятся, она там всё щёлкала, как угорелая, просто на части её рвали – каждому документальное свидетельство подавай. Ведь… ну, правильно, ты и сама знаешь!

Что верно, то верно, это Майке отлично было известно.

– Каждый подстраховывается, чтоб в случае чего доказать, что он не верблюд, – с пониманием констатировала она. – Ничего не поделаешь, придётся тебе словами обойтись. Ты на конкуренте Доминика остановилась.

– Ох и харя же! – просияла Боженка, что Майку слегка огорошило. – Я аккурат над двумя такими стояла, они канавку копали к той речке, ну, в самом конце, никто этого уже не испортит, укрепляли, а почему бы мне не присмотреть, вот он к ним и пришёл. Дружок, как бы в гости, навестить в смысле. Ох и хорош! Упаси, бог, приснится – в холодном поту проснёшься, как пить дать. Но ты не думай, не урод какой, вполне себе симпатичный. Я их трёп, ясное дело, подслушала и поняла, что его телевидение подрядило на сериал, где одно страшнее другого, и он со своей харей – самое оно. Ужастик, одним словом. Больше я не расслышала, примчался Зютек, и началось… Погоди, давай, я тебе по пунктам Зютек хочет, чтоб текло низом. Я хочу мостик, и пусть себе течёт, мне не мешает. Для мостика Доминик нужен – это я сокращаю, – пояснила Боженка. – Не лично Доминик, а вообще, конструкторы.

Майка внимательно слушала:

– Разводной?

– Нет, обычный. На разводной я бы Доминика вытребовала. Но он и так подвернулся, его Зютек притащил, у конструкторов всё до последнего сантиметра расписано… Ты слушай, что дальше было. Тот, с харей, собрался уходить. Вертижопка уходит, вся надутая. Доминик на своём планшетнике проверяет, говорит, что годится, и тоже уходит. Тот, с рожей, чуть дальше стоит, Вертижопка поворачивается мордой к Доминику, а задом к тому красавцу и запускает свою мельницу, да как! Трава пригнулась! Зютек аж рот раззявил, а Доминик взглянул и ничего, так и ушёл…

– А ты?

– …быстрым шагом, – с разбегу добавила Боженка. – А я тоже ничего, стояла и старалась не моргать.

– А тот красавчик?

– А вот тут-то самое удивительное. Стоял, смотрел и тоже ничего. Даже не дрогнул, как деревянный, как… прямо не знаю. Будто на мусорку смотрит. Или на автобусную остановку, которая стоит на своём месте, и ничего там не происходит. Даже не знаю, на что можно так смотреть без малейшего выражения.

– Может, уже видел?

– Ну, подруга! – рассердилась Боженка. – Не он один уже видел, много таких видевших, а всякий раз заводятся!

Майка пыталась найти объяснение:

– Погоди. А может, это как на той Жешовщине. Вдруг он из тех мест, где таких задниц вагон и маленькая тележка, нагляделся с самого детства? Вот его и не берёт…

– Нет на свете таких мест, – сердито заявила Боженка, чуток подумав. – Помолчи-ка, это ещё не конец. Как ты догадываешься, я начала за ними следить: за овцой, Домиником и харей. И каждый раз одно и то же. Голову даю на отсечение, она свой манёвр снова и снова повторяла, чтобы Доминик её видел с фронта, а тот соперник с тыла, и так мотала, что пыль столбом!

– А соперник?

– А соперник ничего. Глядел. Как чурбан.

– А Доминик?

– А Доминик и того хуже. Бесился, зубами скрипел. Даже Юрек заметил, какие Вертижопка кренделя выделывает, сказал ему что-то, только я не слышала: далеко стояла. На Доминика смотреть было страшно, вот-вот кондрашка хватит, но на неё даже не взглянул. А того, с харей, просто игнорировал, будто его и в природе нету. Да ты погоди, это ещё не всё, я же говорила, что у меня много, там и Луиза была.

Луиза очень заинтересовала Майку:

– И что? Смотрела?

– Ещё как! Глаз с них всех не сводила и щёлкала, аж клекотала. На все четыре стороны, потому как ещё и Зютека в компанию включила. И вот что я тебе, подруга, скажу: вышел Доминик у вертушки из повиновения, вот она и решила заставить его ревновать, – закончила Боженка с триумфом.

– Разбежалась, – буркнула Майка и подумала, что не мешало бы увидеться с Луизой и взглянуть на её снимки. Может, Боженка… О, Анюта! У Анюты контакт налажен…

Начали возвращаться дети, один за другим, поэтому красочные описания драматических сцен пришлось приостановить. Правда, дети не помешали – обнаружив готовый ужин в кухне, они матери не надоедали, а лечь спать, не забыв про сопутствующие помывочные процедуры и приведение себя в порядок, отлично могли и самостоятельно. Майка не выдержала:

– Всякий раз, когда они так за собой всё убирают, – прочувствованно поделилась она с Боженкой, – я бога благодарю за Доминика, ведь это у них от отца. Никто специально не учил – наследственность. И ты думаешь, что я так просто от него откажусь и отдам этой вертлявой глисте?

– Никогда я такого бреда не думала! – жутко обиделась Боженка. – За кого ты меня принимаешь? Можно подумать, я тоже начала задом крутить!

– Развод. Чую, что тут дело в разводе. Развестись у него не выходит, и, похоже, эта кретинка ему в мозгах всё перепутала. Раньше я ему трудности создавала, а она была дивной нимфой…

– А теперь трудности создаёт она? – радостно подхватила Боженка. – Ну, молодчина, лучше не придумаешь. Интересно, когда у него пройдёт…

– У Зютека не прошло, – осторожно заметила Майка.

Боженка презрительно фыркнула:

– Не прошло, не прошло… Это ещё как сказать. По моим наблюдениям он, скорее, дёрганый и злой, а вовсе не влюблённый. Из принципа упёрся…

– Вот и Доминик также…

Обе и не подозревали, что из принципа здесь упёрся совсем другой персонаж.

– Завтра я туда съезжу, – решила Майка. – Полюбуюсь спектаклем. Кроме того, уверена: у Анджея в комплекте есть уже задняя стена всех построек, а мне её надо прикрыть. В смысле задекорировать. Хотелось бы сравнить со снимками…

* * *

У архитекторов и в самом деле уже имелся проект задней стены, незаслуженно величаемой фасадом, а Луиза не возражала против частных контактов. Женщины не обменялись ни словом насчёт личных семейных драм, но по чистой случайности Луиза захватила с собой вчерашние фотоснимки, уже напечатанные. Она умудрилась по неловкости рассыпать их на длинной лавке перед бытовкой, выбирая те самые, с задним фасадом, а Майка по доброте душевной помогала ей собрать разлетевшиеся фотографии, тоже крайне неловко и очень долго. Ей с трудом удалось сдержать проявления восторга. Луиза и впрямь была гением!

«Симпатичная харя», к сожалению, не явилась. Боженка без труда отыскала тех двоих, кого навещал приятель, и выведала, что сегодня лицо фильма ужасов работает с самого утра и неизвестно до когда. Доминика и Юрека заменял Стефан. Зато в наличии был Зютек в сопровождении жутко надутой Вертижопки. Майке хватило одного взгляда, чтобы понять, насколько нимфа не в духе, и это очень поднимало настроение.

Вчера Доминик вернулся в чуждый ему дом даже не слишком поздно, часов в десять, и сразу уселся за работу. Раскладушка по-прежнему скрывалась где-то в закоулках квартиры, так почему-то и ненайденная. Доминик даже походя спросил о ней, на что получил от Майки вежливый ответ, что ей лично она не нужна, поэтому, если хочет, пусть сам ищет. Доминик заявил, что ему некогда и ушёл с головой в работу. Понятно, что Майка тоже принялась за дело, и в результате вскоре после полуночи Доминик завалился спать на тахту и моментально отрубился. Полчаса спустя Майка преспокойно улеглась рядом с ним и тоже сразу заснула, убаюканная сладкими мыслями, как бы всё это понравилось Вертижопке.

Утром Доминик отвёз детей в школу на автомобиле, ключи и документы на «фольксваген» лежали на столе, что исключало глупые увёртки, опять же дети отлично понимали назначение этих предметов. А врождённая честность не позволила ему соврать, будто он не умеет водить машину. Но тем не менее, когда Майка вышла из дома, «фольксваген», как миленький, стоял в углу парковки, а документы лежали в бардачке. Относить ключи домой Доминик не стал, как не стал их прятать под одно из колёс – просто забрал с собой, поскольку ни в жизнь бы не поверил, что у Майки нет запасных. И правильно сделал. Конечно, были. Что являлось скромным доказательством некоторого мужнина здравомыслия и позволяло надеяться, что он не совсем спятил. Это утешало.

Сам Доминик ненадолго появился на стройплощадке. Заслышав знакомый треск мотора «харлея», Вертижопка воспряла духом, словно старый боевой конь при звуке трубы, и со страшной силой принялась крутить задом. Это здорово дезорганизовало рабочий процесс в рядах неквалифицированного персонала, поскольку работяги, копавшие канаву, периодически впадали в ступор. Зютека начинала бить нервная дрожь, а надзиравший за работами гидравлик издавал грозные рыки, должные якобы стимулировать работяг, но направленные почему-то совсем в иную сторону. Вертижопка, презирая крики, крутила, не выпуская из виду Доминика, а тот, коротко переговорив со Стефаном, даже глазом не повёл в её сторону, дал газу и уехал, как показалось наблюдавшей за ними Майке, чрезвычайно довольный. Майкино настроение улучшалось со страшной силой…

Появилась Анюта, специально разыскивавшая начальницу с каталогом и срочным вопросом. Боженка оторвалась от представления у канавы и переадресовала вопрос Майке:

– Слушай-ка, мне тут каталог прислали, и надо прямо сейчас решить. Что ты скажешь насчёт туй? Длинная такая сплошная стена из туи, ничего за ней не видно. И высотой метров шесть, всё прикроет. Тёмно-зелёная. Ну как?

Майка медленно переводила взгляд с каталога на Боженку, затем на свои фотки и панораму перед собой, затем снова на каталог.

– А если засохнут и побуреют? Я такое видала, противное зрелище.

– Гарантировать не могу, – озаботилась Боженка. – Здесь, правда, предлагают такой вид, что не сохнет и выживает везде. Но надо срочно.

– Что за срочность?

– Пришлось бы сажать осенью, а заказывать надо прямо сейчас, специально под заказ разводят. Если не сейчас, то через год, а заказ – сегодня, последний день.

Майка колебалась:

– Раз гарантии не даёшь… Погоди, а может, не туи, а можжевельник?

– Разрастается больно.

– Ничего подобного. Здешние кусты ещё может быть, а на границе Кампиноской пущи, на песке, как столбы стоят. И очень высокие. Я их не только видела, а даже ягодки собирала, искололась – жуть.

– Тоже мне, нашла достоинство, но… почём я знаю? Кто их разберёт, как себя поведут…

– А не страшно, для меня даже лучше, – медитировала Майка. – Рекламное прикрытие не обязательно должно быть неподвижным и раз и навсегда застывшим, в асимметрии есть своя прелесть…

– Так что делать будем? – спросила подошедшая Анюта. – Вы решили? Заказываем или нет? Сегодня – последний шанс.

– Плевала я на последний шанс, – отчаянно заявила Боженка, выгребая из сумочки сигареты. – И на туи тоже плевала. Будем красть можжевельник. Отзвони им, что не заказываем, и возвращайся в контору. Как доберёшься?

– Луиза меня захватит.

– Вот и отлично, а я тут в один знакомый питомник загляну, мелькал там можжевельник… Майка, что скажешь?

– А я могу тебя и в Кампиноскую пущу подбросить, – вызвалась пребывавшая в замечательном настроении Майка. – Посмотришь на те экземпляры, да и что греха таить, краденое, как известно, лучше растёт…

Удостоверившись, что Зютек со злости на Вертижопку чётко придерживается требований ландшафтного дизайнера, Боженка перестала следить за каждым его шагом и отправилась с Майкой в знакомый питомник. Усевшись на переднее сиденье, она выдохнула с таким облегчением, что половина лобового стекла тут же запотела. Боженка потянулась за сигаретами:

– Курить можно?

– Кури на здоровье. В моей машине тебе всё можно. Есть, пить, курить…

– И на пол сорить?

– Сколько угодно. Надеюсь, ты не станешь резать бритвой обивку и рассиживаться на чёрных ягодах, а то уж очень долго они с чехлов выводятся. Полгода.

– С моей одёжки столько же. Раз так, то я лучше с тобой буду ездить, чем с Янушем, а то он сразу велит убирать, как только напаскудю… жу… ну, намусорю. Лучше всего, конечно, самой ездить, но в нашей семье нет двух машин.

– Увеличивай семью…

– Уже скоро.

За милой беседой дорога до питомника пролетела незаметно. На месте оказалось, что прибыли они на редкость удачно. Владелец питомника при первом же упоминании о можжевельнике обрадовался неимоверно. Конечно, есть, как не быть, прёт, как сумасшедший, к осени из кустов что угодно можно сформировать, голову сломал, что с ним делать, а жаль такие прекрасные экземпляры уничтожать. Его можжевельник просто спит и видит, как бы что-нибудь украсить и послужить благому делу!

Неожиданно образовалось свободное время. Вся можжевеловая экспедиция продлилась вдвое меньше, чем подруги рассчитывали. А обратный путь проделали прямо-таки молниеносно: ни одной пробки, чудо, не иначе.

– Выбрось меня у конторы, – попросила Боженка. – Раз уж появилось время, поработаю, может, хоть один заказ подгоню. Удачным днём надо пользоваться, а Януш меня заберёт.

Майка выполнила её пожелание.

Боженке очень скоро предстояло убедиться, что денёк, ничего не скажешь, и впрямь выдался удачным.

В поездки по садово-огородным делам Боженка одевалась рационально. Несмотря на то что её ноги, особенно лодыжки, были словно нарочно созданы для высоких каблуков, что возбуждало самые горячие эмоции у её мужа Януша, на весенние пленэры она обувалась в резиновые сапоги, а в более тёплую и сухую погоду – в удобнейшие полуботинки на толстой эластичной подошве. Вот и на этот раз они красовались у неё на ногах, причём дополнительным достоинством обувки являлись лёгкость и совершенная бесшумность. По чему бы Боженка ни ступала – двигалась неслышно.

Сейчас, в конце рабочего дня, когда она шла по офисному коридору к своей мастерской, в здании было ещё довольно много народу, сновали лифты, раздавались телефонные звонки. Боженка, не торопясь и практически беззвучно, приблизилась к своей двери и услышала голоса, прежде чем успела её открыть.

Она остановилась и тихонько приоткрыла дверь, зная, что та не заскрипит. Так и застыла, заинтригованная услышанным.

– …не вышло, – с досадой и злостью произнесла Луиза.

– Везучая эта сука, – согласилась Анюта.

– Не обижай сук. Это благородные животные.

– Ну, не знаю, пиранья сойдёт? Ведь как ты здорово с проволокой придумала, а напоролась пани Ада…

Боженке было достаточно. Она толкнула дверь и вошла в мастерскую.

* * *

– Ну и что ты на это скажешь? – взволнованно спросила она, усаживаясь в Майкиной гостиной в кресло, до которого с таким успехом дохудела. – Представляешь? Ту колючую проволоку в теплице, помнишь? Когда только стройку начинали, там целый арсенал нашли, правда, старьё всякое… Никто понятия не имел, откуда там проволока, да и особо никого не волновало…

– Не скажи, – возразила Майка, – пани Аду – очень даже, ведь она на неё уселась.

– Точно, она. А проволоку, выходит, Луиза принесла для нашей нимфы с моторчиком, присыпала землёй и ждала удобного случая…

– Молодчина, – похвалила Майка. – Меня это ничуть не удивляет. План у неё был?

– Быть-то был, да не конкретный. И уж никак не могла она предвидеть того ржавого боекомплекта. А вообще идея неплохая: подбить под коленки, чтоб гадина плюхнулась…

– Опоздала, – раскритиковала неудавшееся предприятие Майка. – Такое лучше в гололёд проделывать. Но мёрзлую землю особо не покопаешь.

Бросив взгляд на столик у Боженки под локтем, она поднялась и отправилась за новым пивом. Майка хоть и сидела за компьютером, но не работала, устроила себе свободный вечер, поскольку шведский успех стал свершившимся фактом. А это следовало отметить.

– Кажется мне, что Луиза от Зютека не отказалась окончательно, – заявила Майка, нащупывая за монитором свой стакан. – Она в этом деле больше нас понимает. Если нанесёт урон заднице – оторвёт пиявку от мужика, а тогда есть шанс, что он вернётся…

Боженка согласно кивала:

– Очень может быть. Только месть… Я в мести не шибко разбираюсь, вот и думаю, а достаточный ли это допинг?

– Ну, или она такая благодетельница, – продолжала с некоторым сомнением Майка свои рассуждения. – Это я о Луизе. Не ей одной эта зловредная вертушка жизнь отравила…

– Точно! – спохватилась Боженка – Тот растяпа из Канады! Невеста начала беспокоиться – оказывается, там невеста имеется, не такая уж он вольная пташка! А как теперь вернулся, подозрительно рассеянным сделался, невнимательным, вот между ними и заискрило. От Анюты сведения. А в придачу та проболталась с разбегу, почему Вертижопка в голом виде на стройплощадке гимнастику устраивала…

– И вовсе не в голом! – запротестовала Майка. – На ней стринги были. Но упражнялась, факт. На Харальда угодила.

– Оказывается, ей Харальд – по фигу, она его даже не заметила. Ты не поверишь! Это она загорала так – в движении!

Майка застыла, не дотянувшись до пива:

– Что?!

– Что, что… Загорала в движении. Чтобы задница ещё краше стала. Потому как слышала, что в движении лучше. И понемногу. И вроде это я так сказала!

В Боженкином голосе звучали одновременно гордость и негодование. Майка была потрясена. Подруги напрочь забыли ту свою болтовню о греческих богинях, их пышных формах, воплощённых в мраморе, и способах достижения подобной гладкости и одноцветности кожи путём весеннего загара. Пришлось хорошенько напрячься, чтобы вспомнить. А Вертижопка – на тебе! – прониклась.

– Потрясающе! – с восторгом заметила Майка. – Да я, хоть наизнанку вывернись, а такого бы не добилась!

– А чего ты добилась?

– Погоди, совсем скоро узнаешь. Дети сегодня без меня возвращаются. Новакова их заберёт вместе со своими. Я ей не завидую, но она сама вызвалась.

И в ответ на вопросительный взгляд подруги пояснила:

– На Харальда запала. Прямо не знаю, может, позвать её на рубец… Рубца мне не жалко, но вот как её муж отреагирует? Сплошные проблемы.

Майка подавила тяжёлый вздох, взглянула на пустые стаканы, свой и Боженкин, и пошла за двумя следующими банками.

Гостья тем временем продолжала рассуждать:

– А планы этих мстительниц мне кажутся вполне реальными. Решили большой кензан задействовать, теперь ломают голову, как пиявке его подсунуть, так что ты особо не удивляйся, если застанешь в моей мастерской эту вертлявую овцу, принимаемую Анютой по первому разряду. Даже боюсь спросить, с чего это ты такая довольная? Может, наконец, откроешь тайну?

Довольная Майка сделала полный оборот вместе со своим креслом.

– Я же предупреждала, что не скажу. Зато покажу. Вот-вот приедут Данута с Харальдом. У Дануты предварительные переговоры с Большим Шаманом, а у Харальда – рубец. Ну, ладно, не только рубец.

– Опять не договариваешь. С Шаманом понятно, помню, что ты рассказывала… Значит, получилось?

– Ещё как!

Боженка аж подскочила:

– Так что же ты молчишь?!

– Это надо видеть. Словами не опишешь. Не тот эффект.

Подруга переварила услышанное и вылила в стакан остатки пива из банки:

– Ладно, постараюсь не спиться, дожидаючись…

* * *

Данута и Харальд, наконец, прибыли и привезли бесценный диск.

– Этого никто не должен видеть, – предупредила Боженку Майка, впуская подругу в квартиру. – Ни Доминик, ни в коем случае дети, ни Зютек, ни, боже, упаси, Анюта – тут же растреплет, в общем, у нас никто. Особенно из тех, кто знает эту вертушку-искусительницу. Поэтому я и позвала тебя до обеда, пока все заняты. Швеция и прочий мир могут ею любоваться до посинения хоть круглые сутки.

– Значит, только мы вдвоём? – уточнила проникшаяся своей исключительностью Боженка.

– Сейчас поймёшь. Харальд целый документальный фильм сделал… Садись и смотри!

Боженка уселась и впилась глазами в экран.

Основная экспозиция занимала как минимум три витрины общей длиной свыше двадцати метров и содержала сцены, скорее, нетипичные. И весьма подвижные.

Харальд начал снаружи, с улицы, и первые кадры представляли толпу, снятую сзади. Камера протиснулась через скопление людей и показала огромные витрины во всей красе.

С одной стороны, если смотреть с улицы, то справа, на крохотном клочке утоптанной травы сражались друг с другом двое раннесредневековых викингов. В рогатых шлемах, с бородатыми грозными лицами, пышущими дикой яростью и бездонной тупостью, они зверски махали топорами, держа в левой руке по щиту. Мощные торсы уже были обагрены кровью, хотя та ещё не брызгала во все стороны.

И по вполне понятным причинам. Поскольку чуть дальше влево, сразу за травкой, демонстрировалась изысканная женская и мужская одежда, ловко перемешанная между собой. Ещё дальше происходило чёткое разделение гардероба по половому признаку, с явным преобладанием женского, вплоть до самого подиума, на котором появлялись манекенщицы. Живые. Живые? Точно ли живые?

Уж, во всяком случае, очень красивые. И одетые весьма скупо – мода, как-никак, летняя, – но так, что слюнки текли. Выходили модели откуда-то из глубины, делали несколько шагов, поворачивались, соблазнительно улыбались и, не торопясь, пропадали за кулисами. Всё это продолжалось достаточно долго, чтобы у викингов в руках топоры начинали застывать, бородатые челюсти отваливались, а на тупых рожах появлялись, скорее, не боевые эмоции. Но манекенщицы исчезали, скандинавские троглодиты стряхивали с себя чары и принимались махать топорами с удвоенной силой.

В определённый момент шествие на подиуме возобновлялось, и, ничего не поделаешь, викинги теряли интерес к поединку – топоры хаотично рубили воздух, а то и вовсе опускались. Конечно, красотки могли, в конце концов, и надоесть, хотя представляли полный спектр женских типов – от субтильной нимфы до великолепной валькирии, способной расправиться с обоими викингами голыми руками. Зато одежда на моделях менялась, чего уж никак не могли игнорировать. Не викинги, понятно, а зрительницы.

И это было ещё не всё. Фишка появлялась приблизительно после каждого десятого дефиле летней коллекции. Небольшого перерыва было достаточно, чтобы к сражавшимся возвращалась вся их кровожадность, и зрители уже начинали беспокоиться, как вдруг таинственно, за полупрозрачной завесой, проявлялось нечто. Крайне интригующее, поскольку с модной одеждой не имело ничего общего.

Из глубины возникала женская фигура обычного телосложения, настолько скупо одетая, что, пожалуй, сам Гарпагон счёл бы такую экономию излишней. Стояла она задом, и этот самый зад пускался в польку-галоп. Невероятное вращение – влево, вправо, одна часть, другая, всё вместе – продолжалось совсем недолго, но вполне достаточно, чтобы всех зрителей, включая викингов, ввести в состояние прямо противоположное, то бишь полнейшей прострации. Народ балдел и цепенел, поскольку никогда, нигде и ничего подобного не видывал и не верил собственным глазам, ведь особа была самая настоящая, не автомат какой, не анимация или компьютерная графика. Реальная человеческая фигура, созданная самой природой. Ну, что натуральная, понятно, но вот насколько реальная?

Более здравомыслящие зрители понимали, что видят высококлассную голографию, но ведь голография должна на чём-то основываться. Должен же быть прототип, раз это можно показать.

Спустя некоторое время после исчезновения таинственного явления представление начиналось по новой, только образцы летней одежды на моделях периодически менялись. Цветовая гамма, казалось, бьёт по глазам…

Харальд развернул камеру и с перспективы продемонстрировал производимый зрелищем эффект. Перед торговым центром стояла чёртова прорва народу, перекрывшая уличное движение, на что водители мужского пола не жаловались, особенно те, что сидели повыше, к примеру, в автобусах или грузовиках. Блюстители правопорядка с удовольствием погрязли в толпе. Особенность феномена состояла в том, что люди штурмом брали магазин, причём не только женщины, но и мужчины, которые обычно редко соблазнялись купальными трусами.

По реакции зрителей было видно, что от вертизадой фигуры дух захватывает у всех. Викинги возвращались к своей баталии без малейшего энтузиазма. А фигура лишь на момент оборачивалась и демонстрировала кусочек личика. С ухом.

Боженка, затаив дыхание, просмотрела фильм дважды и попросила показать ещё раз. После чего признала, что да уж, никакими словами такое не передашь, надо видеть. Затем принялась упрашивать, нельзя ли показать шедевр Янушу, её мужу. Он не из болтливых, не проговорится. И под конец спросила:

– Это они каждый день так ломятся?

– Вот поэтому-то мы и ждали, а Харальд снимал четыре будних дня и один выходной. Всё время и всё больше. Папа Харальда сказал, что это будет похлеще «Порно 69», что видел в молодости в Копенгагене, а тесть Дануты подтвердил. Теперь начинает ломиться вся Европа, Германия, Англия, даже Франция с Италией, не говоря уж о других континентах. Американцы, японцы. Фотографируют все, кому не лень. В толпе – все цвета радуги, не заметила?

– Сзади не видно, какие у них лица, – оправдывалась Боженка. – А как продажи?

– Как никогда в жизни, хотя для показа летней коллекции поздновато. Наше шоу, похоже, вводит публику в транс, метут всё, что под руку попадётся. Бергсон от нас просто без ума.

И ничего удивительного, что господин Бергсон совсем ошалел от восторга. Сохранить семью ему удалось только потому, что никак не мог определиться, кого он обожает больше – Майку? Дануту? – и ради которой из них следует бросить жену. А потому обе имели все основания чувствовать себя весьма и весьма удовлетворёнными. В финансовом плане.

Боженка всё отлично поняла:

– Ну, теперь мне всё ясно. Кто этой вертлявой пиявки не знает, по уху и клочку морды ни за что не опознает… Разве что по соломенному коку…

– Кок не в фокусе. Харальд выделил главное, потому-то он и гений…

– И ведь не повёлся! Слушай, а он не того, случайно… не другой ориентации?

– Бог с тобой! Ради рубца он, конечно, Клеопатру бросит, и ради бигуса – тоже, но вот за Аполлоном Бельведерским станет следить исключительно, чтоб жратву, гад, из-под носа не увёл. А уж потом поищет себе какую-нибудь милую дамочку, лучше всего пухлую брюнетку.

Боженка вздохнула и повела глазами в поисках выпивки, но, к несчастью, время суток было неподходящее.

– Холера, даже жаль уходить. Ты говорила, что уже получила новый заказ, и как же справишься теперь? Без этой, так сказать, достопримечательности… как бы её… визуальной?

– Придумаю что-нибудь, – беззаботно ответила Майка. – Теперь зимняя мода будет, с осенней уже опоздали, там всё от модельеров зависит. Зима у них мрачная, подключим цвета, а что до развлекательных нюансов, завалялась у нас с Харальдом одна идейка…

* * *

А в это время одна завалящая идейка как раз витала над обширной стройплощадкой, почему Харальд и не участвовал в показе своего шедевра в Майкиной квартире. Разрешение на пребывание на закрытой для посторонних территории он получил благодаря высокому покровительству и блату. Что и давало ему полную свободу действий.

А искал Харальд Вертижопку.

Та, в свою очередь, искала укромное местечко. Поскольку помнила слова тех мерзких баб о скульптурной красоте и последовательно реализовала свои намерения насчёт загара понемножку и в движении.

Она без малейшего сопротивления позволила притащить себя на стройку, где полным ходом шли земляные работы, и Зютек, хочешь не хочешь, вынужден был следить за подвластными ему водами. Бросить дело на самотёк никак было нельзя, поскольку капризная стихия устраивала этот самый самотёк в совершенно неожиданных местах и в зависимости от погоды отмачивала жуткие фортели. Поэтому несчастному проектировщику приходилось поддерживать постоянный контакт с исполнителем, внося бесконечные исправления в первоначальные планы.

Вертижопка смылась, как только Зютек отвернулся. Солнышко припекало, словно в разгар лета, заранее присмотренное местечко за буйными кустами можжевельника и терновника манило пустотой, всё было как на заказ.

Всё. За исключением Доминика.

Доминик почему-то не казался абсолютно счастливым, влюблённым и жаждущим её прелестей. Вкалывал, как сумасшедший, а радость на его лице появлялась, только когда он занимался этими идиотскими расчётами. В хорошем настроении тоже бывал, но исключительно во время общения со своими сослуживцами-инженерами, а из их разговоров ничего нельзя было понять. Мало того, всё плотнее взаимодействовал с механиками, а из-за этих проклятых механиков на Вертижопку у него совсем не оставалось времени.

Да и места для неясностей не было. А нового он не искал. Правда, любое рабочее место при желании могло сгодиться, но не офис же, где эта банда трудоголиков засиживается до поздней ночи, а потом, валясь с ног от усталости, расползается по домам. Жуткая ситуация. Зря она, пожалуй, так долго держала его на голодном пайке, теперь приходилось голову ломать, как исправить положение. А значит, тем более надо позаботиться о своей привлекательности, покрыться ровным загаром, без противных белых пятен!

Помня предыдущую оказию, Харальд обнаружил Вертижопку без особого труда. О тишине заботиться было ни к чему, поскольку стройплощадка производила достаточно шума, способного заглушить даже циркулярную пилу, что уж говорить о потрескивающих кустах и валежнике под ногами.

Вертижопка не подвела. Раз уж в движении, так в движении. Она меняла место и положение тела, повернувшись задом к солнцу и Харальду, время от времени опираясь на ствол рябины и сильнее выпячивая расходившуюся задницу. Как модель она стоила любых денег, и Харальд даже начал подумывать, не угостить ли её пивом по окончании съёмки. Без объяснения причин.

В общий шум строительной техники вдруг врезался треск мотоцикла, на который никто не обратил внимания. Как не заметил и разницы между звуком моторов «харлея» и скромной «хонды», которая въехала в ворота. На мотоциклисте был шлем, у Доминика имелся такой же, с чёрной кожей он никогда не заморачивался – кожаная куртка у него была, но коричневая – правда, он мог себе купить и чёрную. Кого это волновало?

Первой на звук: мотоцикла среагировала Вертижопка. Знаток, конечно, отличил бы «харлея» от «хонды», но её никак нельзя было причислить к знатокам. Пока она соображала, кинуться ли ему навстречу, невзирая на скромное одеяние, а проще говоря, полное отсутствие такового, или притвориться, что не заметила, и продемонстрировать заманчивые па, гипотетический Доминик, не снимая шлема, соскочил с седла, извлёк что-то из-под бака и двинулся гигантскими шагами к элегантно изогнувшейся нимфе. Харальд наблюдал за происходящим с диким интересом, ни на минуту не прерывая своей профессиональной деятельности.