Текст книги "Кровавая месть"

Автор книги: Иоанна Хмелевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

Зрелище оказалось скорее странное, чем страшное. Насмерть поражённый (в переносном смысле) Мундя, издав крик, стиснул зубы и только держался обеими руками за задницу, из которой сыпались какие-то железяки и капала кровь. Крови было немного, поэтому зрители особо не испугались, зато побрякивающие железные предметы выглядели так, будто Мундя в нижней своей половине состоял частично из искусственных деталей, эдакий полуробот. Но больше всего свидетелей инцидента потрясла солидная стрела, торчавшая из мешанины тряпок, металла и крови острым наконечником к земле, а оперением зацепившаяся за ошмётки штанов.

Учитывая, что живая картина была не совсем обычной, относительная тишина в сопровождении работавших двигателей длилась целых четыре секунды. Затем включились все сразу.

Среди общей суеты, различных возгласов, вопросов, претензий и предложений в одном проявилось поразительное единодушие. А именно: никто ни в коем случае не хотел вызывать ни «скорую», ни полицию. Любому, кто пытался о чём-то подобном заикнуться, тут же затыкали рот. В остальном всё шло, как положено: за стрелу чуть не передрались Боженка, Зютек и сам потерпевший, который сразу же оказался в проигрышной позиции, поскольку одновременно вынужден был придерживать Казика. Тот в первый момент собирался дать дёру, но нерешительность его сгубила, и пришлось остаться. Начальник строительства попытался сразу же возложить ответственность за сей мелкий инцидент на крановщика и водителя самосвала, водитель же сваливал вину на охранника с собакой. Попутно выяснилось, что на стройке аж две собаки, одна из которых бешено лает, а другая только рычит тихо, но жутко грозно. Мундя затравленно озирался и стучал зубами.

В дело резко вмешался Стефан. Он тут же вычислил перепуганного Казика и принялся распоряжаться:

– Это твой дружок? Поедете к моей сестре, она медработник, вот адрес. Она им займётся, перевяжет и скажет, что дальше делать, я уже ей звонил. Пан Бурчак, – обратился он к начальнику, всё больше распалявшемуся, поскольку упорно держал сторону собак. – Мы на одной машине, подбросим этого недобитка к моей сестре…

– И, вашу мать, у меня даже, чтоб вам руки кривые поотрывало, разрешения на выход из земли ещё нет! – продолжал бушевать начальник строительства, но слова Стефана понял. – Эй, вы, бормоглоты, марш грузиться! Адрес есть?

– Есть, а из земли мы и не выходим. Фундамент и так наверху.

Слова, успокоившие руководство, жутко встревожили Мундю с Казиком, но оба безропотно полезли в пикап начальника. На взрытой земле под оградой старой халупы осталась валяться всякая металлическая мелочь.

Битву за стрелу выиграл Зютек. Боженка, может, и удивилась бы странной резкости обычно спокойного и покладистого сантехника, но была слишком вздрюченной, чтобы обращать внимание на такое проявление невоспитанности.

Опять же в её голове застрял меч, который так упорно предпочитала Майка. Меч в заднице Вертижопки… Ну да, только не меч, а стрела, это во-первых, а во-вторых, не Вертижопки, а какого-то постороннего парня. Так ошибиться! И откуда эта чёртова стрела? А ведь сопляка подстрелили, как полагается – под прямым углом к чему-то там анатомическому, насквозь через нужный фрагмент…

Майка тем временем ждала Боженку неподалёку от сомнительного водоёма, который одни считали речкой, другие – озером, а недоброжелатели – так просто канавой, и на достаточном расстоянии от места происшествия. Она успела сориентироваться в намерениях гидравликов, считала, что оба предложения хороши и нет большой разницы, какое выбрать, поэтому и собиралась успокоить подругу, которая курцгалопом примчалась к ней, занятая совсем другим.

– Ты, слушай, как это ты… Ты здесь? Или мне кажется? Где ты есть? Тут?

– Тут я, не видишь, что ли? – Майка вдруг заволновалась. – Что случилось? Со мной что-то не так, или ты хуже видишь?

– Так как же ты это… – Боженка обернулась и с трудом начала приходить в себя. – Как же ты, чёрт побери, могла стрелять в Вертижопку там, если ты здесь, и почему в какого-то пацана, и где взяла стрелу?!

К Майкиному волнению прибавилось серьёзное беспокойство. Она подозрительно оглядела подругу:

– Боженка, ты в порядке? О чём ты говоришь?

– О том, чего вообще не понимаю. Что не ты пальнула в задницу Вертижопки, которая оказалась задницей постороннего парня, до меня уже дошло. В смысле дошёл сам факт, а вот всё остальное…

Майку сам факт заинтересовал чрезвычайно. Она потребовала подробнейшего отчёта, который и был получен. Когда, наконец, дошло и до неё, обалдела не меньше Боженки. И принялась усиленно соображать.

– Вижу только одну связь, если глаза тебя не подвели. Голубые джинсы. Как думаешь, возможно, кто-то перепутал задницы и стрельнул в пацана, думая, что метит в Вертижопку? И, заметь, вовсе не я, а кто-то другой?

– Тебе лучше знать, – желчно произнесла Боженка, к которой по ходу обсуждения понемногу возвращался здравый смысл. – Но я же тебя издалека видела и ни в жизнь не поверю, что ты, стоя здесь, попала в парня там. Нет на свете такой стрелы, что летела бы кружным путём!

– Бумеранг…

– Стрела это была, а не бумеранг! И вообще, почему стрела, ведь должен быть меч!

Майка какое-то время пыталась представить себе всю ситуацию:

– Реальная стрела, такая из лука?

– Реальнее некуда. Железная, не бутафория какая. Из сопляка кровь хлестала.

Некоторое время подружки ошарашенно молчали.

– Крови немного, – добавила честно Боженка, – куда больше всяких железяк сыпалось.

– Погоди, со стрелы или с пацана?

– Определённо с пацана. Стрела была в целости и сохранности.

– Значит, не из раскопок, – сделала вывод Майка после очередных размышлений. – Никакие археологические ценности не пострадали. Это хорошо. Слушай, а куда в этой заварухе Вертижопка-то подевалась?

Они неторопливо побрели к главным на этот момент воротам, у которых и разыгралась кроваво-развлекательная драма, поскольку оттуда им махали, с одной стороны, Стефан, а с другой – Зютек. Инцидент был исчерпан, строительные элементы занимали свои места, где-то среди сантехнического оборудования мелькнула Вертижопка с документацией в объятиях.

– Легка на помине, – ткнула в неё пальцем Боженка. – Здесь ошивается, им трубы привезли и развалили. Кто-то и правда перепутал её с тем сопляком, а вот кто, ума не приложу, раз уж знаю, что не ты. Прошу заметить, я для тебя – бесценный свидетель, ты должна меня холить и лелеять. Интересно, куда он стрелу дел?

– Кто?

– Зютек. Силой вырвал.

У Зютека стрелы уже не было, зато была часть плана местности, несомненно, вырванная из рук Вертижопки, и он сразу сунул его под нос Боженке. Майка вспомнила свои благие намерения и немедленно встряла, чтобы предотвратить уже висевший в воздухе очередной скандал. Из уважения к бесценному свидетелю (хотя пока и не поняла, зачем ей этот свидетель может понадобиться) она склонила чашу весов в пользу Боженки, подчёркивая, больше, чем нужно, достоинства будущей озеленительной концепции. Стефан поддержал её из своекорыстных побуждений, поскольку хотел получить ясность насчёт фотографа. Получил. Зютек пошёл навстречу и окончательно определился с водой, дав торжественное обещание не менять планов через день. И вдруг оказалось, что все довольны. Странно, но факт.

Такая божья благодать, столь редкая на несчастной изгаженной человечеством земле, длилась недолго.

– А куда вы дели стрелу? – задала Зютеку невинный вопрос любопытная Боженка, идя к выходу со стройки.

– Какую стрелу? – включил дурака Зютек, резко от неё отстраняясь.

– Ну, ту, из того парня…

– Понятия не имею, о чём вы говорите!

Боженка аж споткнулась – удержалась, лишь схватившись за локоть Стефана:

– Это как это не имеете?! Сами у меня её выхватили, со штанов у него свисала, и тот тоже хотел её забрать!

– Никакого парня знать не знаю и никакой стрелы не видел, мне там сантехнику завалили…

– Нечего увиливать, сантехнику чуть дальше завалили, а на пацане телепалась…

– Может, пан Бурчак вместе с пацанами забрал, чтобы вещественных доказательств не оставлять, – поделился соображением Стефан, пытаясь освободить свой локоть от железной хватки возмущённой Боженки.

– Может, и забрал, но сначала вы её у меня выдрали, – не сдавалась та. – Какого лешего она вам сдалась?

Зютек полез в бутылку:

– Ничего я не выдирал, и никакие стрелы меня не интересуют. А из парня куча всякой арматуры вытрусилась, вот я и решил, что у нас украл! А вы меня отпихивали! Там двое парней было, второй тоже поднимать кинулся, это ж вещественные доказательства!

– Точно, двое было, – подтвердил Стефан. Согнул руку в локте, напряг бицепс, и Боженкины пальцы, наконец, разжались. – Одного Бурчак сразу в работу запряг, а вещественные доказательства советую оставить в покое, не то ничего хорошего из этого не выйдет.

Зютек немедленно с ним согласился, а Боженка, наконец, заткнулась. И отцепилась от стрелы. До неё вдруг дошло, что она получила подходящий проект будущего рельефа местности, а в нём многое зависит от Зютека, и надо совсем выжить из ума, чтобы с ним сейчас ссориться. Открещивается от стрелы, ну и на здоровье.

Майка всю дорогу молчала. Мстительно молчала. Вот, пожалуйста, теперь все поняли, что каша заварилась из-за этой заразы, и её выпяченные портки послужили целью неизвестному стрелку. Тоже зуб на неё имел – где Вертижопка, там пожар в борделе… Жаль, Доминик отсутствовал, было б ещё смешнее.

А всё-таки любопытно, откуда взялась стрела?

* * *

Травма Мунди оказалась неопасной. Правда, болезненной и стыдноватой, но жизни не угрожала. Как, впрочем, и здоровью. Да, создавала некоторые неудобства при сидении, а также лежании и вообще движении, но при наличии силы воли удавалось воздерживаться от стонов и охов.

Сестра Стефана не видела причин, почему бы нормальному крепкому парню не лечиться в домашних условиях, и после двух часов медицинской обработки и отдыха отправила того на пару с Казиком домой.

Крайне немногословного до сей поры Казика, наконец, прорвало:

– Зашибись, чтоб мне сдохнуть, это что было?

– Кирдык, – лаконично ответствовал Мундя, вкладывая в одно слово подробнейшее изложение события со всеми сопутствующими обстоятельствами и собственными ощущениями.

Казику этого показалось недостаточно:

– Я прибёг, а тут та тётка. Это стрела была? Из лука? В натуре? Дягиль меня забодай… Откуда? Ты видал?

– Хрен.

– А на кой сюда сунулся, ты ж на шухере был, за забором, я что-то не просёк…

Малоподвижный, по понятным причинам, Мундя совсем остановился:

– Что такое дягиль?

Казик тоже встал:

– Не знаю, кажись, птица.

– Дурень, птица – дятел. А это вроде травы.

– Не, его в мёд кладут, ложка на бочку – и можно на выброс.

– Похоже. Или нет… в мёд этот идёт… щас вспомню, как его… о, дёготь. А, может, и дягиль. Но дятел тут ни с какого боку!

– А я и не про мёд вовсе, а про бодать…

Плодотворная лингвистическая дискуссия разрядила атмосферу. Мундя разработал челюсти, сведённые от постоянного стискивания зубов, и даже согласился опереться на дружественную руку Казика.

Оба потихоньку брели к дому, поскольку Мундя выразил категорическое нежелание брать такси, а обезболивающие пока действовали. Парни пришли к выводу, что дело плохо. Неизвестно, как быть завтра, поскольку пострадавший к физической работе был неспособен, к умственной, если сидя, тем более, а беда в теплице – тут как тут, потому как закопано неглубоко. Казик, ясное дело, на работу пойдёт, раз уж сегодня взяли, а потом… Расчёт только на чудо. Мундя будет бдеть.

Но откуда проклятущая стрела взялась, так и не допетрили. Кто-то же должен был ею выстрелить, сами по себе стрелы по миру не летают, им человек нужен. И не абы какой.

– Не гадёныш из начальной школы и вообще не малолетка, – высказал мнение Мундя, испытывавший по мере продвижения всё большую досаду, поскольку путь был неблизкий, а анестезия помаленьку выдыхалась. – Сила в руках у сукина сына должна быть, уж я-то знаю, попадись он мне, тригастер бородавчатый. Как только оклемаюсь, с мордой может распрощаться.

– А что это… три… бородавчатый? – поинтересовался Казик, чтобы отвлечь приятеля от болезненных ощущений.

– Гриб такой. Тригастер бородавчатый. Ядовитый.

– Гриб? Мне казалось, что гриб как-то странноватее называется. Какой-то там мухомор.

– Есть такой, мухомор. А этот тригастер тоже ядовитый, точно знаю. У меня бабка.

– Какая бабка?

– Обыкновенная. Родная. Старая, аж труха сыплется, но жива пока. Она в этом понимает, можешь её спросить. Нарочно меня учила, который ядовитый, чтобы в рот не тянул. Некоторые хитро называются, к примеру, есть ещё мутинус собачий, тоже отрава. Тригастер бородавчатый жутко ядовитый. И точка.

За столь учёной беседой приятели, благодаря Мундиной бабке, здорово пополнили свои знания о родной природе и добрались, наконец, до дома подстреленного, где тот улёгся на живот и, категорически отказываясь продолжать научную дискуссию, только стонал, когда никто не слышал.

* * *

Извлечение лишней земли из бывшей теплицы встретилось с трудностями и не успело произвести неожиданные эффекты. В пятницу встревоженный Казик участвовал в работах по транспортировке и подготовке, взбешённый страдалец Мундя стенал в кровати, а суббота решила дело.

Ударил такой мороз, что все земляные работы пришлось остановить. Казик вздохнул с облегчением, а у Майки появилось время на Швецию сразу по окончании скандала, в котором она поддержала Боженку. Непонятно почему раздёрганный Зютек снова попытался изменить мнение насчёт ручейка, он же речка, он же озеро и вообще любой водоём, только что не море. На борьбу с таким непостоянством дружно встали двадцать острых дамских коготков. Проектировщик гидротехнических сооружений неравной борьбы не выдержал и сдался. В силе осталось последнее решение, припечатанное, так сказать, загадочной стрелой.

– Хорошо тебе, дома вкалываешь, а я опять промёрзла вусмерть на этой холерной Саской Кемпе, – пожаловалась Боженка, усаживаясь в античном кресле. – Гляди, влезаю, не поправилась! Есть, чем согреться?

Следуя информации «МетеоTV» и собственному предчувствию, Майка подготовилась:

– Подогретое пиво с мёдом и горячий чай с ромом. Что выбираешь?

Боженка, не раздумывая, выбрала оба. Необязательно вместе, можно было подавать и по очереди, но Майка проявила больше сообразительности. Пиво появилось вместе с ёмкостью, а чай – в термосе. Полная свобода!

– А дети твои где?

– С папой у бабушки, папа и назад привезёт.

Секунды три-четыре Боженка пыталась представить себе Вертижопку в гостях у Майкиной свекрови, но воображения не хватило, и бесполезные попытки пришлось бросить.

– А шлюха вертлявая в подворотне дожидается?

– Ну что ты? Дульсинея задействована раскладывать планы в сверхурочное время по приказу самого Большого Шамана, которого подговорил Зютек, которого подговорила я. Детей забрасывать я своему балбесу не позволю, а кроме того, хочу закрепить окончательный вариант твоего ручья. А поскольку для Зютека Вертижопка – райский цимес, особо напрягаться не пришлось.

– И Большой Шаман на это пошёл? – удивилась Боженка. – С таким опережением?

– Тут уж я немного постаралась, – призналась Майка, слегка смутившись. – Как последняя свинья. Вполне приличное пиво, давненько такого не пила.

Боженка оценкой пива пренебрегла. Её гораздо больше заинтересовало, как удалось повлиять на Шамана. Пришлось Майке признаться:

– Ну, понимаешь… Его сотрудник… на полставки, но это без разницы… делает хитовую экспозицию за рубежом, а если бы вышло договориться на большее… И я не поленилась его обнадёжить, если, конечно, сумею себя проявить… Там такое местечко есть, на окраине Стокгольма, прекрасный вид, а подъезд совсем наоборот, вот если бы там жилой микрорайон… Или грандиозный отель… Или ещё что.

– И заглотил?

– Большие надежды для того и существуют, чтобы их глотать. Но до того, сама понимаешь, я должна себя показать…

Боженка помолчала, тяжко вздохнула и прибегла к обоим напиткам, одному за другим.

– Мне уже теплее, – сообщила она подруге и снова умолкла.

Майка внимательно на неё посмотрела, затем глянула на лист ватмана прямо перед собой, на монитор, снова на ватман и, наконец, опять на Боженку.

– Что-то разузнала? Добавлю-ка им киновари… У тебя такой вид, будто что-то знаешь.

– Ни фига я не знаю. А от мыслей мне скоро плохо станет. Стрела точно была, я военными галлюцинациями не страдаю…

– А какими страдаешь?

– Съедобные случаются. Если б её Бурчак забрал и куда задевал, ещё можно понять: травма рабочего на стройке, притом начатой нелегально, – невелика радость, могут нам напакостить, мало не покажется. Головастый мужик. Но на кой она сдалась Зютеку?

Майка пожала плечами и добавила на ватман киновари:

– В боевых целях. Если сопоставил с Вертижопкой, решил выйти на тропу войны и отомстить злодею, посягнувшему на божество.

– Сопоставил, не сомневайся. Я сама сопоставила. Тот голубой откляченный зад… А башки не видно было. Может, ты и права.

– Откуда она вылетела? Видел кто?

– Насколько мне известно, никто. Там кусты растут, огромадный барбарис, хоть без листьев, а такой густой – ничего не видать. Остальное в том же духе, одичавшее и непролазное, да падуб в придачу, он листьев не сбрасывает. Там мог рыцарь на горячем коне стоять и стрелять по врагу сколько влезет.

– Топот бы услышали, когда ускакал.

– Выходит, не стоял…

– А может, дети баловались, – рассеянно заметила Майка – Голубое, голубое… Откляченная задница… Весна и зелень уже мимо, им нужно ярко-голубое…

– Просто посади им туда Вертижопку задом наперёд, – не выдержала Боженка и прикончила пиво.

– И чтоб крутила? – обрадовалась Майка. – Слушай, а это идея! Движущаяся экспозиция, мелькала у меня такая мысль, а ты мне помогла, теперь знаю, как сделать! Гениально! Слушай, так и будет! Мне понадобятся съёмки не с абы какого мобильника, а профессиональные!

Потрясённая Боженка вдруг увидела, как Майка просияла. Всего на мгновенье, но совершенно определённо. Вдохновение. Вот как оно выглядит!

– Что-то придумала?

– Придумала. Ты сама мне подсказала. Сейчас говорить не буду, чтоб не сглазить. Посмотрим, что получится.

Боженка уселась поудобнее, заглянула в опустевшую ёмкость и вылила себе остатки из термоса.

– Опять я не договорила. А хотела спросить, хоть и знаю, что неудобно, но мне уже всё равно… Что там с твоим разводом? Только ты не обижайся!

Майкино сияние если и уменьшилось, то незначительно. Она поморщилась, пожала плечами и фыркнула, с одной стороны, презрительно, а с другой – удовлетворённо.

– Такой идиотской бумаги, как иск против меня, я в жизни не читала. Доминик, по-моему, был того же мнения, но не мог шедевра исправить, поскольку оказалось, что у меня нет недостатков. Совсем никаких. Не знаю, что он будет делать. В одном можешь быть уверена, я ему в этом творчестве помогать не стану. А посему, что дальше – не известно. Как ты понимаешь, мне это не надо.

– А кто его писал? Иск в смысле.

– Понятия не имею. Догадываюсь, что какой-то адвокат. По-моему, без извилин.

– Ну тогда я спокойна, – вздохнула Боженка. – А то уже опасалась… Ну, ладно, ладно, зря опасалась, но я же тебя знаю… С твоим добрым сердцем..

– Где доброе сердце, а где Вертижопка…

В Майкином голосе послышалось нечто такое, что окончательно успокоило Боженку. Нет, в этом случае Доминик мог не рассчитывать на помощь жены. Наконец-то во всей этой бредовой ситуации появился хоть малюсенький проблеск здравого смысла!

* * *

Принцесса Данута Мартенсон во всех смыслах оказалась сокровищем.

– Это будет дорого, – предупредила Майка, присаживаясь в её стокгольмском салоне в безумно удобное кресло у камина. – Но, головой ручаюсь, сработает.

Данута гораздо медленнее и осторожнее разместилась на мягких подушках.

– И пусть будет. – Ответ прозвучал непримиримо. – После того, что я пережила и до сих пор терплю, Бергсон пойдёт на всё, ведь дело-то я сделала. А тебе я верю. Эта твоя мазь, честно говоря, просто чудо, кожа заживает и мясо под ней тоже, через две недели танцевать буду… ну ладно, ходить нормально. Налей себе сама, я пока… извини…

– Да ну тебя… Мазь вовсе не моя, а Беаты, она лекарство передала.

– Я её обожаю.

– Я тоже.

– А меня Бергсон обожает, потому как вот уже, чтобы не соврать и правду не сказать, лет эдак пять мне везёт. Он сейчас на подъёме и раскошелится, я уверена Подробности идеи не расскажешь?

Майка взяла себе виски с тонной льда и отрицательно помотала головой. Она так сияла, что Данута забыла о своём многострадальном седалище и жутко заинтересовалась. Вообще-то экспозиция и не могла быть дешёвой, но в исполнении Майки, на которой в определённой степени отразилось многолетнее обнищание родной страны, уж никак затратами не поражала. Чуть дороже, ничего страшного, но вот что она придумала? Данута смотрела на Майку умоляющими глазами, и у той, как обычно, дало себя знать доброе сердце.

– Только чтоб никому! Обещаешь?

– Задницей своей клянусь! Чтоб мне её снова ободрали!

После столь страшной клятвы Майка сдалась и чуть-чуть приоткрыла тайну. Данута была как-никак специалистом и восторга не скрывала.

– Оператор у тебя есть? Опытный? Чтоб в голографии понимал?

– Поищу…

– У меня есть! Есть! Экстра-класса! Талант! И в этом тоже разбирается! Я тебе его пришлю! Когда надо? Пусть там даже посидит, в Польше уже бывал, любит бигус и рубцы, и чтоб пол-литра, только по-польски не говорит…

– Не страшно. С бигусом заводиться не буду, а рубец могу лично сделать. Качество гарантирую.

– Тогда он для тебя в лепёшку расшибётся. Погоди, давай договоримся…

– Дануся, ты – настоящий брильянт!

– Обе мы брильянты. Когда?

– Откуда мне знать? Всё от погоды зависит, может в любую минуту…

– Харальд будет в боевой готовности!

– Синезубый? – не удержалась Майка.

Данута на своих подушках остолбенела:

– Как? Почему… синезубый?

Майка даже не пыталась скрыть смущение:

– Ой, ты прости, пожалуйста, это у меня такие исторические ассоциации. Встрял такой между тремя поклонниками и, так сказать, мужьями Свентославы – дочери Мешко Польского и сестры Болеслава Храброго. Её называли королевой Трёх Корон. По очереди подцепляли её энергичные правители, викинги как-никак, опять же не слишком щепетильные: Эрик Победоносный, Олаф Трюггвасон и Свен Вилобородый. И Харальд Синезубый там тоже воду мутил. Похоже, в Олафа она была смертельно влюблена, да и против Свена ничего не имела, а вот Харальд, насколько я помню, ей не глянулся. Впрочем, в королевских семьях по сердцу не выбирают, а у меня в памяти засели прозвища, раз Харальд – значит, Синезубый, но обещаю сдерживаться.

Данута пришла в себя:

– Без надобности. Он по-польски не понимает, а на зубы не жалуется. Да ведь ты его знаешь, это он тебе снимки делал для этой работы, можешь на него рассчитывать. Кстати, фамилия у него самая обычная, Нордин. Без всяких зубов.

– Ты, правда, за всем проследишь? Мне не надо Бергсона напрягать? Я уже с ним говорила, и он особо не сопротивлялся, но малость сомневался.

– Уверяю, сегодня же сомневаться перестанет. Я его дожму, – категорически заверила Данута, и Майка успокоилась. Ну, она им всем покажет…

* * *

Погода раскапризничалась. К Майке проявила благосклонность, а Казика с Мундей добила окончательно.

Зима охотно отступала, напоминая о своём присутствии главным образом по ночам, из-за чего земля ещё не утратила мёрзлой твёрдости, но в любой момент могла и утратить, что доводило приятелей-кладовладельцев до отчаяния. При этом Казик проявлял трудовой энтузиазм, редко встречаемый у молодых людей его покроя, тогда как Мундя, устав валяться, сполз с одра болезни и занял позицию ленивого надсмотрщика, неотрывно следя за дружком и фундаментом теплицы.

Майке солнышко светило, как по заказу. Ещё совсем чуть-чуть, ей требовалось побольше тепла и земляных работ. Осуществить задуманное было нелегко.

Шведская принцесса Данута сдержала слово. Харальд Нордин, обладатель великолепных зубов, появился через несколько часов после первого звонка. Как человек цивилизованный, ещё в аэропорту взял напрокат машину, как оптимист по натуре, позвонил из гостиницы Майке, что прибыл, а Майка, как женщина, рубец имела в состоянии полной готовности, офигительно приправленный. Холодильник был полон крепких бесцветных напитков, доступных в Польше на каждом углу. Как человек предусмотрительный, она категорически велела гостю приехать немедленно и на такси.

Обоим нужно было не иметь сердца и, наоборот, иметь нервы из пуленепробиваемой стали, чтобы сразу браться за работу, тем более что Харальд уже с порога принялся подчёркнуто громко критиковать паршивую самолётную еду, жуткую спешку и отвратительный характер этой волчицы Дануты, что всё, вместе взятое, не позволило ему съесть фрокост. Бедный парень оказался лишён этого священного для скандинавов полуденного приёма пищи!

Ну как такого не пожалеть. Он же, должно быть, страшно голоден! Разумеется, начнём с подкрепления сил!

Харальд мгновенно просиял, уселся за стол, и аккурат на этот момент угодила Новакова, чей муж опять совершил неожиданную покупку.

– Представляете, что этот придурок теперь учудил… – в раздражении начала она, появляясь в дверях, и осеклась.

За Майкиным столом сидел парень, как картинка, мастью даже немного схожий с Домиником, но посветлее. Тот вежливо вскочил при виде женщины, демонстрируя идеальную фигуру, в плечах широкий, в бёдрах узкий, и при этом в нём было нечто хищное, будто пират какой… Сердце у Новаковой затрепетало, а сама она застыла как вкопанная.

Глупо было от неё требовать, чтобы сразу въехала в ситуацию. Харальд и впрямь настроен был крайне хищно и жадно, но исключительно в отношении рубца, чей запах просто вскружил ему голову. Он уже почти сидел, уже почти приступал, а тут, ни с того ни с сего, доступ к амброзии перекрыли. Пустой желудок взбунтовался, а черты далёких предков вдруг ожили и подняли голову. И, кто знает, столетия назад мог бы и с мечом кинуться на Новакову, невзирая на её пол и беззащитность.

Майка со времён коричного скандала Новаков держала дома полный набор простых и изысканных приправ – почему бы нет, иногда сама ими пользовалась. Ей даже стало интересно, что же Новак на этот раз купил, но, взглянув на Харальда, она поспешила ввести разумную очерёдность.

– Это соседка, я сейчас ею займусь, – произнесла она по-шведски. – Ты себе пока положи и начинай, а то остынет, мне будет жаль. И налей, что хочешь, по своему выбору. Вы меня простите, – сказала по-польски, – он иностранец и по-нашему не понимает. Мы вместе работаем, но он с утра ничего не ел, и мне надо его накормить. Голодный мужик в работу не годится.

Эта святая правда вывела Новакову из ступора. И к ней вернулось раздражение:

– Вот, я тоже самое всегда говорю! Этот урод с говяжьей вырезкой притащился и топочет ногами, упёрся, чтоб по-пакистански. Рецепт привёз! Максимум двадцать минут, пожалуйста, я готовить, слава богу, умею, всё есть, пока сполоснётся – весь извазюкался! – оно как раз и дойдёт, рис моментальный, уже в кастрюле, а чего недостаёт? Карри. Карри! Оно ж пакистанское! Он вкусы различает, подлюга. Одну упаковочку… Как пакистанское делать без карри?! Я перед алтарём клялась, что буду это животное кормить… что мне делать… только на вас вся надежда!

Истерика Новаковой набирала силу, и Майка поспешила уволочь её на кухню.

– Тихо, спокойно, есть. – Она выдвинула ящик, четыре упаковки карри сверкали во всей красе. – Мягкое и острое, хватит. А при случае могу рассказать, как моя бабушка сделала такое пакистанское без карри. Тогда не достала. Вы успокойтесь. Взяла перец, паприку и, кажется, хрен – у всех изо рта просто дым валил… У вас красное вино есть?

Новакову на минуту заблокировало, затем она ожила:

– Есть, на это у него ещё ума хватило, купил, хоть дома было. А ваша бабушка – просто волшебница, спаси вас господь! Побегу уже, он через пять минут из ванной выйдет!

Харальд подчинился приказу, уплетал рубец и расцветал прямо на глазах. Напиток в рюмках дожидался Майку.

– Я буду в отчаянии, – заявил Харальд, приступая к добавке, – если мы закончим одну эту экспозицию и не начнём другую. Что я буду есть?

– Если эта, летняя, понравится, перед нами осень, – поспешила утешить его Майка. – А я проектами занимаюсь только дома, и ты будешь приезжать, раз участвуешь в исполнении. А теперь я тебе признаюсь: боюсь, что я задумала вещь сложную. И дорогую. Но расходы взяла на себя Данута, а поскольку ты с голографией на «ты»…

Харальд своё дело знал и любил сложные задачи. Рубец свою миссию выполнил на «отлично». Когда вечером вернулись дети, привезённые папой, мама с каким-то чужим типом сидели в гостиной перед двумя мониторами, заваленные кучей бумаг: распечаток, набросков, чертежей, рисунков и разноцветной мазни. Из-под этой макулатуры их почти не было видно, и Доминик имел полное право не заметить жену, с которой не желал иметь дела. Несмотря на право, ему всё же показалось, что персон было больше, чем одна.

Выдрессированные дети тоже умели быть незаметными, что совсем им не помешало внимательно приглядеться к странной работе. Мать с чужим типом не ограничивались бумагами и экранами, а вытворяли забавные штуки: как бы устраивая представление, расходились по разным углам, делая туда-сюда по нескольку шагов, причём оба внимательнейшим образом следили друг за другом. Потом менялись ролями. Ни слова из того, что они говорили, понять было невозможно. Эти двое казались жутко взволнованными, пока вдруг оба не просияли, чужой тип схватил маму в объятия, и они дружно заплясали на месте весёлый танец с подскоками.

– Файн, файн, файн! – восклицал при этом жизнерадостный тип.

– Похоже, здорово, у них получилось, – шепнул Томек сестрёнке. – Интересно, что.

– То, что делают, – мудро констатировала Кристинка.

Взрослые успокоились, перестали скакать и уже как нормальные люди уселись перед компьютерами. Правда, всё время переключали внимание с мониторов на цветные кучи. Чужой тип извлекал из-под ног что-то вроде камеры и снимал всё подряд, но больше уже не прикалывались. Интересное кончилось, можно было идти спать.

Что дети и сделали на редкость послушно. Просто образцово. Эффекты проявились позже.

* * *

Погода настроения не меняла и упрямо потворствовала Майке. На нетипично многолюдной стройплощадке Боженка следила за Зютеком, Зютек следил за Вертижопкой, Вертижопка притворялась, что не наблюдает за Домиником, а Доминик на другом конце живописного ландшафта успокаивал взволнованных геологов.

Майка держала руку на пульсе Харальда, который на всякий случай незаметно увековечивал всех и вся. И даже в самом чудесном сне не могла предугадать, что ситуация сложится так замечательно.