Текст книги "Кровавая месть"

Автор книги: Иоанна Хмелевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

– Следовательно, покушение на неё отпадает. Покушение должно быть на Вертижопку.

Боженка внимательно изучила сначала бокал с вином, а затем сидевшую напротив подругу.

– И это покушение должна совершить ты. А тебя там совершенно определённо не было. И как прикажешь что-либо понимать?

Майка проделала ту же операцию, что и Боженка, только с упором на бокал:

– А кто там вообще был? Сможешь вспомнить?

Боженка отставила вино и принялась считать по пальцам:

– Зютек. Тип из гидрогео. Четверо или пятеро работяг из каменщиков, плотников и неквалифицированных, один вроде хромой. Охранник с собакой…

– А что собака?

– А ничего. Самое спокойное из всех живых существ. Сидела себе в сторонке, смотрела и слова не сказала. Охранник, тот ещё сомневался – в мордобое не участвовал, а вот в раскопках очень даже, но потом. Погоди, ведь и до меня примчались, и позже. Помощник Зютека, тот ассистент. Да, Стефан был, Павел, Эльжбета и Доминик, но эти двое под конец… Анюта с Луизой, Луиза раньше фотографировала, это точно. Толпа целая, всех и не знаю. Но вот карты и схемы на ту проволоку Вертижопка сама и положила, я теперь точно уверена! Кажется.

Майка с сомнением покачала головой:

– Покушение на саму себя можем сразу исключить, – вздохнула она. – И получается у нас какой-то совершенно идиотский случай.

Вино прибавило Боженке вдохновения:

– Полслучая, – сделала она решительный вывод. – Мозги у меня, похоже, проясняются. Склад оружия – это одно. Кто-то когда-то спрятал там любимые игрушки. Но что общего у обычного ствола с колючей проволокой? Кто-то другой принёс и закопал проволоку. И что-то мне подсказывает, с определённой целью. У меня тоже звериный инстинкт проснулся, и кажется мне, этот «другой» хотел иметь эти колючки под рукой на всякий случай…

Подруги переглянулись.

– Не ты? – хотела удостовериться Боженка.

– Нет. Не додумалась. Да и дела с колючей проволокой последнее время не имела.

– Не нравится мне всё это. Везёт этой зловредной пиявке! Может, пошевелишь чем-нибудь – мозгами, к примеру, или ещё чем?

Майка пошевелила мозгами и опять покачала головой, но ещё более решительно и загадочно:

– Я тут другое подумала, чёрт с ней, с проволокой. И вообще у меня ни минуты нет свободной, через три недели в Стокгольме начинают показы. У меня восемь дней на завершение проекта и ещё неделя на работу там. Харальд будет… сейчас… – Она огляделась и достала из-за компьютера ежедневник. – …в четверг. Нам надо всё доделать, надеюсь, успеет, ему труднее. Вся надежда на рубец! А Вертижопка пусть хоть удавится. Погоди, а что Доминик? Никаких ассоциаций с этой колючей проволокой и несчастной Адой?

– Да вроде нет. – Боженка задумалась и немного повеселела. – Я же говорила, они с Эльжбетой последними подошли, всё свой фундамент обсчитывали в самом дальнем углу. А потом уехали вместе со Стефаном и Павлом. Мне показалось, Доминик злился, а Вертижопку Зютек из рук не выпускал. По службе. Ох, она и дулась же…

– Ну ты посмотри, даже на это у меня времени нет. Разве что ты займёшься… Как от Анюты что узнаешь, сразу сигнализируй…

– Вот всегда ты так!

* * *

Доминик и в самом деле злился, Боженке правильно показалось. Злился, это слабо сказано, в личном плане был в бешенстве, и только трудовые достижения не давали окончательно скиснуть.

Достижения были выдающиеся, но пришлось временно нарушить неприкосновенность того мерзкого замороженного фонда, где хранился аванс, поскольку Майка в своё время, невзирая на морозы, не позаботилась ни о зимней куртке, ни о новом свитере (а ведь старый совсем порвался!), ни о приличных перчатках, вообще ни о чём… Правда, появилась надежда, что не придётся продавать обожаемое транспортное средство. Хоть это утешало. С другой стороны, в сложившейся ситуации он и так ничего бы от Майки не принял, а ведь всё это должен был иметь, и непонятно, почему не имел. Вертижопка тоже считала, что должен, а раз не имеет, то в наказание не получал и Вертижопки. Иск о разводе, и в самом деле, был какой-то дебильный, господин адвокат создавал новый вариант, постоянно его дорабатывал и жутко при этом мучился, а предполагаемый срок первого рассмотрения в суде пока даже носа не высовывал из-за горизонта. Чтоб было ещё веселее, этот придурок – хозяин квартиры – радостно сообщил из Канады, что вернётся раньше времени, самое позднее через три недели, и очень надеется, что смена места жительства не помешает Доминику в работе. Ну разве не урод?

Доминик изо всех сил цеплялся за самые дурацкие черты своего характера. Очень чего-то хотел. Страстно желал и не получал. И это было невыносимо. Наличие преград на пути к желаемому он просто игнорировал, они не имели права на существование, а в придачу были столь отвратительными, что даже думать о них не хотелось. Не принимал он их во внимание, и точка. Снова та же морока: ему это не надо, а оно нахально лезет и лезет. Ну кто такое выдержит!?

А хотел он Вертижопку. Легально, законно, открыто, под фанфары. Чтоб все видели: он её обладатель! Хотел гордиться, что владеет таким сокровищем – большим, чем Нобелевская премия, чем все золотые олимпийские медали, чем небесное созвездие, правда, пока не определился, какое именно, но лучше все сразу. Как небосвод переживёт столь позорный проигрыш Вертижопке, его заботило мало. Это проблема небосвода.

А тут ещё одна гадость свалилась: детям в последнее их пребывание в гостях у бабушки с отцовской стороны был одолжен – в целях проведения эксперимента и ненадолго – дедушкин прибор ночного видения, и бабушка незамедлительно требовала от сына принести прибор назад и как можно скорее. Дедушка хаживал на охоту, доводилось и припоздниться, а на обратном пути по буеракам он предпочитал видеть, куда ступает. Охотничий сезон уже подходил к концу. А с учётом того, что характер Доминик во многом унаследовал от отца, вопрос обсуждению не подлежал.

Ломая голову, как бы заставить чёртов прибор самостоятельно выйти из Майкиной квартиры, преодолеть нужное расстояние и послушно улечься на коврик под дверью придурка из Канады, а уж к отцу он как-нибудь сам отнесёт, Доминик так ничего и не придумал. Пришлось ему внепланово посетить дом и жену, от которых он отказался. А то, что сам затеял всю эпопею с ноктовизором, ему удалось благополучно из памяти выкинуть.

Приняв мужественное решение отделаться от прибора одним махом, Доминик ближе к вечеру направился к бывшему дому, чтобы потом быстренько заскочить к родителям, а оттуда сразу в своё временное убежище, где, возможно, уже ждёт обожаемое божество. С яичницей. Единственным блюдом, которое она умела готовить.

Дверь бывшего дома он машинально и не задумываясь, открыл своим ключом, который оставался в его распоряжении по причине контактов с детьми. Тихо вошёл и опять же машинально разулся, попытался нашарить тапки, в процессе поисков опомнился, быстро натянул ботинки и двинулся в глубь квартиры. Везде было тихо и темно, только из гостиной доносились голоса.

Доминик остановился и прислушался, встречаться с гостями в его планы никак не входило.

Нет, это не были гости. Голоса принадлежали Майке и детям.

Майка слово держала, но рационально. Сидеть при лежащих в кроватках детишках и рассказывать им сказочки она категорически отказывалась. На всякую муру времени у неё не было, дети в кроватках должны спать, а не морочить голову. По вечерам ей обычно хорошо работалось, а сейчас шведская экспозиция её особенно вдохновляла, как всегда, заняты были глаза и руки, остальная анатомия свободна.

Ну, и Харальд Синезубый способствовал работе, как никто другой.

– …Харальд Синезубый вообще-то был ужасный, – объясняла она, – Тиран и деспот, скорее всего, встретился он со Свентославой, когда та была ещё женой Эрика Победоносного и королевой Швеции. А была она очень красива…

– Клеил её! – живо встрял Томек.

– Ясное дело. Не зря его собственный сын выгнал, Свен Вилобородый, король Дании, и сам на ней женился, но это гораздо позже было. А Харальд ей совсем не нравился, старый пень и противный…

– А наш совсем не противный, – с обидой запротестовала Кристинка. – Он нам нравится!

– И синих зубов у него нет, – напомнил Томек.

– Нет, – согласилась Майка. – А у того были… Подвиньтесь, надо распечатать две витрины. Много места займёт.

Шум принтера не заглушил Кристинкиного вопроса:

– А наш Харальд ещё приедет?

– Разумеется. Нам придётся проверять, всё ли сходится. А потом я туда съезжу.

– И больше он не приедет?

– Почему? Приедет на пир, но уже не по работе. Если, конечно, у нас всё получится… Ну, ладно, отправляйтесь теперь ужинать, а если хотите больше подробностей, придётся самим почитать, я всего не помню.

– Покажешь, какие книжки?

– Конечно, покажу.

Доминик только теперь пошевелился. Стоя в дверях гостиной, он с интересом слушал историю средневековых польско-скандинавских отношений, что в Майкиной интерпретации выглядело весьма оригинально. Ему всегда нравились её рассказы об истории, куда более интересные, чем то, что он учил в школе. Разделял он и мнение жены, что история состоит из людей, а не организаций или вещей. Собери хоть миллион пушек в одном месте, без человека они не выстрелят…

Всё это хорошо, но сейчас у него другая забота.

Дети очень обрадовались приходу папы. Они настолько были увлечены Харальдом Синезубым со товарищи – даже внимания не обратили, что за ужином нет мамы, впрочем, в этом не было ничего странного, она же работала, обычное дело. Папа с ними поужинал, тоже неплохо, ведь не ссорились же, и то ладно.

– Интересно, с чего у него зубы посинели? – ломал голову Томек.

– Может, от злости? – высказала предположение сестрёнка. – Раз был такой ужасный, значит, злился.

Оба вопросительно взглянули на отца. А тот пребывал в прострации. Доминик чувствовал, что должен что-то сделать, но не знал, что именно. Рационально думать он не мог (как и вообще думать), да, честно говоря, и не хотел. Одержимость Вертижопкой сковала его мозг, а его самого словно завернула в кокон. И только где-то на самом дне полузатоптанное и придушенное чуть шевелилось сознание, что начни он думать, кончится это для него плохо: встрянет в конфликт с хотением и последнее пострадает. Да ещё на краешке мозговых извилин оставался махонький свободный клочок, что включался по мере производственной необходимости. Всё остальное тонуло в непролазном мутном болоте.

Из болота, правда, упорно высовывайся Харальд Синезубый. Дети, можно сказать, подсказали тему, за которую Доминик ухватился, как тонущий за соломинку. Он смутно сознавал, что здесь был некий Харальд – понятно, не тот средневековый, а современный и, похоже, живой, раз дети так им восхищались. А, собственно, почему?

– Он здесь был? – вырвалось у Доминика.

– Кто?

– Тот Харальд.

– Какой?

– Вот именно, какой… Тот, с зубами.

Общая дезориентация ненадолго взяла верх, но скоро скукожилась.

– Ну ты что, пап, – почти обиделся Томек. – У него зубы, как в рекламе. Они туда-сюда носились, то мама, то он…

– И танцевали вместе с мамой, – с восторгом добавила Кристинка. – Но мало. И в уголке.

– И не разбили ничего, – печально констатировал Томек. – Но он к нам ещё приедет, может, даже несколько раз, а я по-шведски научусь, ведь он мне понравился. И интересно, что они ещё вместе сделают.

Ну нет, этим Доминик интересоваться не желал. Что-то в нём где-то ёкнуло, но он даже знать не хотел, что и где, и немедленно это «что-то» удушил. Не волнует оно его. Зато стало любопытно – как-никак профессионал, – чем занимается этот Харальд, коли выделывает такие телодвижения.

– А кем он работает, этот Харальд без зубов? Что делает?

Дети должным образом истолковали свои наблюдения:

– Да вроде то же, что мама. Выставки, реклама и всё такое. Только мама начинает и этот… как его… проект… делает.

– И цвета, и украшения, и ещё всякие штуки…

– Она говорит, это аранжировка называется, – похвалился эрудицией Томек.

– А потом всё в реале устраивает…

– Да ты сам знаешь! А он, Харальд, значит, снимает на камеру, на разные камеры, и добавляет эти… во, эффекты!

– Фотограф? – предположил Доминик.

Томек замотал головой.

– Мало, – с благоговением произнёс он. – Больше. У него что-то с голографией. Я знаю, что это, и мне жутко нравится. Оно такое трёхмерное.

Доминику стало приятно, но даже в голову не пришло, что это он почувствовал отцовскую гордость за таких умных детей. Зато совершенно не понравилась разносторонняя квалификация Харальда, причём совсем непонятно, почему.

– И он так из Швеции всё время ездит? – непроизвольно вырвалось у него, хотя он был абсолютно уверен, что никакие путешествия никаких Харальдов с зубами или без оных его ничуть не волнуют.

– Они выставки или что-то такое в Швеции делают, – объяснил, хвастаясь своими познаниями, Томек. – Понятно, оттуда и приезжает. Здесь уже была одна шведская пани, но только на лестнице. И мама пани Боженке говорила, мы слышали, что вроде будет что-то жутко дорогое. Ну, Швеция богаче нас, может себе позволить. Мама получила заказ и взялась.

– Пожалела ту, что с лестницы, – объяснила Кристинка.

Доминик вновь почувствовал прилив раздражения. Заказ – мерзкое слово. Опять взяла халтуру. Танцевала с Харальдом Синезубым. Да пусть себе эта чужая ему женщина танцует, сколько влезет – его бесценная нимфа танцами не увлекается…

Мысль о Вертижопке согрела издёрганную душу, вызвав, правда, какое-то дополнительное неудобство, но неудобство тут же было изгнано. Доминик стал вспоминать, зачем он, собственно, пришёл, ах, да, отцовский ноктовизор. Порядок, бери прибор и до свидания. Дети продолжали историко-зубные разговоры, он их оборвал (проклятый Харальд просто навяз в зубах!):

– Дедушке надо вернуть прибор ночного видения, у него последняя охота перед закрытием сезона.

– Жалко, – огорчился Томек. – Он здоровский.

– Раз надо, значит, надо, – заявила чужая женщина, появляясь в дверях гостиной. Выглядела она такой приветливой и доброжелательной, что даже трудно было поверить, что это – злейший враг. – Здоровский – не самое верное слово, опять же давно не модное. Чай ещё будешь?

Доминик вдруг обнаружил, что не только выпил чай во вражьем логове, но и съел что-то сладкое с марципаном. С марципаном! Датская сладость! Скандинавия… Харальд Синезубый… Кошмар! Это просто невыносимо, и ведь съеденного не вернёшь…

Знаком был немного с Данией и датскими кондитерскими изделиями, внутри всё сжалось, и он вскочил:

– Нет, спасибо. Отвезу ноктовизор отцу, и надо работать, очень много дел.

– Тогда привет, – попрощалась чужая женщина и исчезла в ванной.

Ни за что на свете не хотел Доминик быть ей благодарным за проявленный такт, а посему изгнал с позором непрошеное чувство, взял из рук сына прибор и покинул вражеское жилище, не обратив внимания на странное отсутствие протестов со стороны детей.

Майка вернулась в гостиную и уселась за работу.

* * *

Большой Шаман надавал по мозгам соответствующим службам, и Боженка получила предварительный проект освоения территории. Общие принципы и технические требования к городку аттракционов и так, ясное дело, были всем известны, зато теперь, наконец, конкретизировались сведения об особенностях капризных грунтов, благодаря чему разработчики стационарных объектов могли приступать к привязке их к определённому участку. Даже конструкторы и механики успокоились.

Вся мастерская была застелена огромными листами с планами и чертежами, Боженка любила работать на бумаге, экран компьютера её не устраивал. Кроме бумаг, в помещении находилась ещё масса народу, поскольку Большой Шаман протрубил сбор всех частей. А чтоб увеличить толкучку, притащил с собой инвестора, который сгорал от нетерпения начать поскорее работу. Просто спать не мог, если не увидит собственными глазами первой фазы, первой ступеньки, которую наконец-то удалось преодолеть. Количество макулатуры инвестора привело в восторг, правда, он ни бельмеса не смыслил в планах и чертежах, не понимал профессиональной терминологии, но вокруг бурлили дискуссии, народ всячески демонстрировал активность и вообще креатив зашкаливал.

Никто не обратил внимания на глухой грохот, раздавшийся за дверью. Затем дверь распахнулась, и вошла Анюта со здоровенной и тяжеленной коробкой в руках.

Боженка ждала её с нетерпением и одновременно с беспокойством, поэтому заметила помощницу сразу, помахала ей, отодвинула кого-то и, устроив для неё проход, приветствовала тревожной улыбкой. Анюта добралась до начальницы и плюхнула свою ношу в кресло на колёсиках.

– Доставила! – сообщила она гордо. – Все три. Господи, а что здесь происходит?

– Ничего, освоение территории. Это называется, кажется, межотраслевая координация, а по-простому – дурдом. Я воду отвоевала и два холма, пусть только попробуют отобрать. Те двойные тоже? Восьмёркой?

– А то! Все! Сказали, нам повезло, кто-то из самой Японии привёз, а вообще таких кензанов у них нет, только обычные. Можно, конечно, заказать, но придётся ждать.

– Хочу посмотреть, покажи…

Ножницы оказались под рукой, Боженка их схватила и принялась нетерпеливо вскрывать упаковку:

– Что там такое за дверью стряслось? Когда ты входила, так бухнуло…

Анюта оскорбилась:

– Это только один, остальные под дверью лежат! Все три вместе весят тысячу кило! Я вам не Геркулес!

– А как же до дверей донесла?

– Никак. Владик помог, тот охранник, который изворотливой блохе не кланяется. Я дверь приоткрыла, а он, как увидел это сборище, так со страху из рук и выронил – испугался нагоняя, что оставил вверенный ему пост. Назад помчался. Я сейчас за другим схожу, по одному перетаскаю.

– Ещё упрёт кто-нибудь, – испугалась Боженка.

– Спокойствие, пани начальница… Такую тяжесть?

Боженка прервала вскрытие, попыталась приподнять коробку, охнула и поскорее опустила её на место. Да уж, обычному вору такое не под силу. Разве что тяжелоатлет попадётся?

На всякий случай перетащили всё сразу вдвоём.

– Батюшки, Зютек Вертижопку приволок… – огорчилась Анюта, наконец, оглядевшись по сторонам. – Ой, пани начальница, а вам не кажется, что она намерена инвестора подцепить?

Боженка подняла голову от вскрываемой коробки. Большой Шаман двигался в её направлении крайне медленно, с видимым усилием, поскольку его тормозил заказчик, не сводивший глаз с Вертижопки. Шёл он как-то боком, а та старалась вовсю. Тем не менее мужчины приближались, правда, с остановками, благодаря чему Боженка успела увидеть и сообразить, что распаковывает.

– Ах! Чудо! Теперь спрячь это немедленно, чтоб не заметил… Скорее!

Кензан и в самом деле был чудесный. Две огромные геометрические железяки: овал и круг, крепко соединённые друг с другом и густо ощетинившиеся металлическими иглами, – просто мечта для большущей икебаны, которую придумала Боженка. Ну, хорошо, которую подсказала ей Майка. Майка – гений, и никто с этим не спорит. Только вот тяжеленные подставки для икебаны никак нельзя было показывать начальству, пристёгнутому в данный момент к инвестору. Икебаны касались другого заказа, а сейчас на повестке дня бушевал луна-парк. Правда, у озеленителей была ещё масса времени, но ничего подобного говорить впавшему в раж заказчику не следовало. А шеф аж трясся над своей золотой жилой и устроит такую бучу: как это, здесь освоение территории, окончательное согласование, уважаемый инвестор в наличии, а кто-то имеет наглость заниматься посторонними вещами?! Безобразие! Какой позор! Саботаж!

Понятно, раз малохольный инвестор от нетерпения сучит ногами, шефу по-другому нельзя. Но, не дай бог, и сам поверит – тогда хлопот не оберёшься. Нет уж, нам лишней головной боли не надо!

Анюта поняла всё моментально. Правда, две последние коробки не успела поглубже запихнуть под стол, слишком уж тяжёлые, но и так не видно было, что внутри, а распакованную восьмёрку оставила на кресле, быстро прикрыв крышкой от старой картонной коробки.

Большой Шаман, волоча за собой дойную корову, добрался до мозгового центра озеленителей. Все поверхности вокруг украшали Боженкины трофеи: вода, пригорки, деревья и декоративные кустарники. Оба могли любоваться этой красотой сколько угодно. Большой Шаман смотрел с полным пониманием того, что видит, и в глубине души поздравлял себя с умелым руководством таким сложным механизмом, как его многоотраслевое предприятие, с налаженной дисциплиной всех сотрудников, надеясь заодно на столь же дисциплинированное поведение исполнителя работ, чей представитель на всякий случай тоже находился в числе приглашённых на совещание, хотя ни делать, ни говорить тому было решительно нечего. Зато он существенно увеличивал общую тесноту благодаря росту два метра шесть сантиметров и лишнему весу сорок килограммов. А сверх того, отличался чрезвычайным добродушием и огромным желанием быть чем-нибудь полезным.

Заказчик, он же дойная корова, он же золотая жила, он же инвестор, тоже смотрел. Одним глазом на предварительную документацию, не понимая абсолютно ничего, другим – на Вертижопку, которую, как ему казалось, он понимал гораздо лучше. Бесценная представительница технического персонала по временам исчезала у него из вида, заслоняемая кем-либо из толпившихся в мастерской, пришлось волей-неволей обратить внимание на большущую простыню с планом местности – о, здесь вода, здесь мостик, здесь что-то развлекательное, как заказывал…

И тут ему на голову рухнул здоровенный побег чего-то вьющегося – мощный, с множеством листьев, тяжёлый и влажный. Эго с потолка сорвался плющ, проходящий в декоративных целях через всё помещение. Его с самого начала недооценили по весу и потому недостаточно закрепили, да к тому же продолжали подкармливать в порядке эксперимента особой питательной смесью.

Большой Шаман остолбенел, а Боженка чуть не лопнула со смеху. Откормили на свою… то бишь инвестора, голову. Но смеяться было никак нельзя. Инвестор как-то странно сжался и тоже замер. Зелёная змея обвила его шею и свисала до живота, давя своей тяжестью и прилипая к дорогому костюму. Несчастному сразу померещились разные фильмы ужасов, где такая же зелёная природная жуть набрасывается на человека и душит того насмерть… Вертижопка из инвесторской головы немедленно улетучилась.

Боженка опомнилась первой и постаралась изобразить одновременно сожаление, раскаяние, восторг и безумный оптимизм вкупе с энтузиазмом.

– Ах, извините, ради бога! Вы заметили? Как он быстро растёт, никто и не ожидал такого успеха, это как раз для украшения. В тех самых местах, как вы заказывали – чтобы поражать и ошеломлять клиентов, – вот, пожалуйста. Как удачно получилось! Обратите внимание, просто удивительно разрастается. Вчера только прибили, а сегодня всех ошеломил, не иначе рекламу себе хотел сделать…

На зелёные путы инвестора теперь глазели уже все, а один из трёх присутствовавших механиков вклинился в Боженкин монолог, предлагая оторвать от пана директора излишне прыткое растение и вернуть зелень туда, где её место, то есть на потолок. Стремяночку бы какую…

Все непосредственно заинтересованные прониклись к нему огромной симпатией, хотя до сих пор относились к данному коллеге с некоторым холодком по причине определенных предпочтений последнего. Он являлся исключением, для которого Вертижопка представлялась фигурой мерзейшей, поскольку сам ценил противоположный ей пол и сохранял здравый смысл там, где многие его утрачивали.

Предложенная спасательная операция началась немедленно. Зелёные путы сняли с инвестора без малейших затруднений, но их требовалось водрузить на место, а потолок был трудно достижим…

Помочь охотно вызвался бесполезный до сей поры представитель исполнителя. Одного взгляда на великана хватило, чтобы согласиться на его услуги, поскольку персоны выше в благородном собрании не имелось. Крючки для закрепления непослушного растения наличествовали, а ошарашенная собственным выступлением Боженка не успела полностью взять процесс под контроль. Да, конечно, показала: дескать, вот здесь надо и здесь…

Анюта со стремянкой тоже замешкалась, а представитель исполнителя так долго был не у дел, что силы в себе чувствовал непомерные.

Кресло на колёсиках со стоявшей на нём прочной на вид коробкой помещалось аккурат под тем местом на потолке, где следовало закрепить крючки для плюща. И прежде чем кто-либо успел возразить, бесстрашный представитель исполнителя, заметив высовывавшуюся из-под стола коробку, использовал её как ступеньку и энергично взгромоздился на кресло. Высоты как раз хватило, ну, разве что пришлось разок-другой встать на цыпочки, и работа закипела Один, второй, третий крючок… Боженка подала побег, прекрасное здоровое декоративное растение было основательно закреплено, облегчённый инвестор протёр влажную шею носовым платком и размазал зелень по воротнику и манишке восьмисотдолларовой рубашки…

Раздались аплодисменты. Представитель исполнителя с довольной улыбкой раскланялся с кресла.

Всё остальное время участников памятного совещания заняло его возвращение на уровень пола.

* * *

– Никуда ты не поедешь, – заявила Боженка с отчаянной решимостью. – Самолично брошусь под шасси твоего паршивого самолёта. Не поедешь, пока не расскажу всего, что было, а то меня такое хватит, что кондрашка по сравнению с ним – просто цимес. Не вынесу опять же, чтоб ты не знала, а то прямо не знаю, проклятие какое-то, не иначе!

Счастливая и сияющая Майка была согласна на всё при условии, что никто не станет отрывать её от компьютера.

– Позаботься о себе сама, у меня почти всё готово, только надо в кучку собрать, записать, и порядок. Позавчера был Харальд. Чудо, что у нас получилось!

– У нас тоже чудо получилось, – подчёркнуто мрачно произнесла Боженка, отправляясь на кухню.

Там вытащила из холодильника всё, что подвернулось под руку, и вернулась к Майке:

– Ты уж, будь добра, послушай, что говорю…

– Я глазами работаю, а не ушами.

– Вот и ладно. Значит, было так…

Майка обладала отличным пространственным воображением. Боженкин рассказ разворачивался перед ней, словно спектакль. Особый интерес вызвал акт третий.

Представитель исполнителя, закрепив на потолке беглое растение, собирался сойти с кресла. Был он человеком высоким и грузным, но ловким, и, казалось, возвращение на землю не должно у него вызвать никаких проблем. Спрыгнуть, и всё.

Но спрыгнуть не удалось. Кресло легко вращалось, поэтому мужчина присел, взялся за подлокотник и вместе с ним сделал четверть оборота. Находясь в положении полуприседа и наклонившись слегка вперёд, он принялся выделывать странные движения стопами. Ботинками. Создалось впечатление, будто его ботинки решили навеки поселиться в этом кресле, приковав своего хозяина неподалёку от Боженкиного стола. Хозяин напрягся, покраснел, попробовал одной ногой… другой… Никак.

– Слушай, все обалдели, – с ужасом рассказывала потрясённая Боженка. – Тихо стало, как в костёле. Прикинь, здоровенный мужик сидит на корточках на коробке в моём кресле, и, мамой клянусь, жуткая сцена, до смерти не забуду, как приклеенный. Полный аут.

Глядевшая на свой монитор Майка не упустила ни слова. Сцена её заинтересовала и даже озаботила:

– Надеюсь, не сидит так до сих пор?

– Бог с тобой! «Скорая» бы оторвала! Но мужик оказался с мозгами – знаешь, что сделал? Просто-напросто снял ботинки!

Майка на момент перестала кликать мышкой, покосилась на Боженку и поднесла ко рту доставленный подругой налиток:

– Господи, опять тебе эта дрянь подвернулась. Ладно уж, пусть будет. И что? Без ботинок слез?

Боженка тоже пригубила.

– Ну ты глянь! Это я в нервах не разобрала, что наливаю, – раздражённо оправдалась она. – Слез. Ботинки остались. Хотел их взять – оказалось, что прибиты. В основном подмётки – он на цыпочки вставал, потолок там высокий, – но каблуки тоже. В конце концов, удалось оторвать, плоскогубцами отрывали. Подмётки, правда, частично тоже оторвались, уже от ботинок. Это ж надо, а ведь какая толстая та картонка была! Только чуток растрепалась…

– Качество изделия должно послужить тебе утешением.

– А то! Очень даже служит. Вещь – супер. Любую дубину удержит. Но ты подумай хорошенько, я же чуть не сдохла: хотела кензаны-то от Шамана скрыть, а он стоит и пялится, как баран на новые ворота!

– Просёк?

– Представь себе, нет.

– Так о чём же мне думать?

– Как о чём? Ведь там и Вертижопка была!

– Ну, была И что?

– Так почему на эти шипы напоролся ни в чём не повинный заместитель начальника строительства, а не эта вертлявая обезьяна? По какой причине? Оказия как специально для неё! Стой, я же самое страшное не сказала, прямо ком в горле. Кошмар!

Она сделала глоток коньяка и, словно в доказательство, закашлялась. Хлебнула минералки и продолжила:

– Понимаешь, он так странно ногами перебирал, когда уже на полу стоял – топтался и топтался, будто прилипал, и, ты не поверишь: кровавые следы оставил!

– Ещё как поверю, – буркнула Майка, хорошо знакомая с кензанами.

Боженка зябко повела плечами и стращала дальше:

– Представляешь, поколол себе подошвы! Всё пробило, а подмётки толстенные были, с метр, не меньше! Пятна такие бурые оставлял, прикинь! А по-моему, это жуткое свинство, что с разными людьми такое творится, а ей хоть бы хны! Разве она не могла на кензан напороться?

Майка полагала, что могла. Мало того, была просто обязана Несомненно, кензан превосходно заменил бы пластырь шведской принцессы, который на фоне японского чуда явно проигрывал. Во время последнего визита Харальд сообщил, что менеджерка Данута здоровеет прямо на глазах и никаких неудобств при движении не испытывает, а уж к Вертижопке-то после простого пластыря врождённые и приобретённые таланты вернулись бы куда быстрее. Вот после железных шипов, глядишь, не так быстро бы восстановилась. Права Боженка. Очень жаль.

Невзирая ни на что, Майка пребывала в отличном настроении и спокойно пережила Вертижопкино везенье. Она была в курсе, что на безумном совещании Доминик отсутствовал, а заменял его Юрек, не чувствительный к чарам вертлявой нимфы. А тем не менее должна же она задом перед кем-то крутить, интересно, перед кем?

– Погоди-ка, – остановила она сердито бормотавшую что-то себе под нос подругу. – Перед чьим носом она там крутила? Ты же говорила, что крутила. На кого-то конкретного нацелилась, или так, для тренировки?

Боженка гневно фыркнула и выбралась из кресла:

– Сейчас. Уберу эту отраву и принесу чего поприличнее. Видела у тебя запасы. Наверно, без этого уже не может, но по моим наблюдениям на самого главного клиента нацелилась – на заказчика…

Какое-то время её было плохо слышно, поскольку она копалась в холодильнике, извлекая оттуда пиво. Через пару минут, когда на столе уже стояли стаканы, Майка получила продолжение: