Текст книги "Бледная Холера"

Автор книги: Иоанна Хмелевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

* * *

В сопровождении патрульной машины (на которой шофер, сидевший за рулем моего автомобиля, должен был уехать обратно) я лихо подкатила к своему дому. Такси, на котором приехала Мартуся, было уже здесь. Что это она так рано? Раньше полуночи я ее не ждала.

– Успела на предыдущий поезд! – взволнованно объяснила Мартуся, пока я открывала дверь. – В последнюю минуту запрыгнула! Послушай, что мне делать? Я еще не заявила о пропаже твоих документов. А этот деятель и вправду мертв? Прямо не верится! И ты его видела своими глазами?!

– Мертвехонек! – просияла я. – Видела как тебя. Какое-то время я даже была главной подозреваемой. Чудо, что меня не посадили! Заходи и располагайся. Пиво в холодильнике. Только пока не приставай ко мне. Я должна совершить небольшое правонарушение. Сейчас вернусь.

Сумка так и выпала у Мартуси из рук.

– Какое еще правонарушение? Тебе мало одного преступления?!

– Молчи! Я только загоню машину в гараж.

Предусмотрительно дождавшись, пока патрульный автомобиль уедет, я забралась в свой автомобиль и лихо зарулила в гараж. Не понимаю, как я в спешке не обломала зеркала – ворота могли бы сделать и пошире. Понятия не имею, насколько серьезно я нарушила закон, без документов въезжая на собственный двор. Но ворота я постаралась закрыть побыстрее – на всякий случай.

Если что, дашь показания, что я не приближалась к машине, – велела я Мартусе.

Та пришла в восторг:

– Она сама заехала в гараж, без твоего участия?

– Мы не в курсе. Может, и сама. На улице ей было неуютно.

– Ладно. А теперь рассказывай! Обо всем! Как все случилось? Фото у тебя есть? Ты его сфотографировала?

– По порядку. Сначала верну тебе твои документы, а то потом забудем.

Я выложила на стол злосчастный бумажник. Мартуся разыскала мои тапочки, забросила свою сумку под лестницу и принялась за пиво. Я подала ей стакан, как гостеприимная хозяйка выложила из кастрюльки в салатник приготовленные еще днем бобы, щелкнула кнопкой чайника, налила себе чаю, и мы уселись за стол.

Мартуся буквально светилась от радости, словно я ей не про убийство рассказывала, а рождественскими подарками одаривала. Впрочем, меня это ничуть не удивило. Как и все мы, она настрадалась от самых разных чинуш, так что уменьшение их поголовья воспринимала именно как подарок лично ей. Сходные чувства я испытала в прихожей пана Теодора, но пришлось сдерживаться в присутствии представителей власти.

– Только подумай, уже никогда этот ходячий гнойник не сможет ничего украсть. Ни тебе баб, пьянок-гулянок, ни повышения по службе. – Я сладко потянулась. – Никуда уже его не выберут, всем махинациям конец. Тренеры, конезаводчики, хозяева лошадей завтра устроят танцы на Замковой площади!

– А почему именно на Замковой? – жадно спросила Мартуся.

– Какая разница. Если хочешь, танцы можно устроить хоть на краковском рынке.

– Хочу. А это возможно? Думаешь, он нам нагадил больше всех?

– Чего не знаю, того не знаю. Наверное, найдутся и похуже. С финансовой точки зрения. Наверняка он миллионы украл у больных детей, службы социальной защиты, здравоохранения, образования, дорожников и дамб. Да что там, сотни миллионов! Если не миллиарды.

– У каких еще дамб?!!

– Для защиты от наводнений.

Мартуся онемела. Только как-то странно икнула. А я продолжала распаляться:

– Он проедал мои налоги!

Тут Мартуся обрела дар речи:

– Мои, наверно, тоже проедал?

– И твои. И вот его нет в живых!

– Ну просто чудо, да?!

Мартусе не сиделось на месте. Ничего, что одна рука запущена в миску с бобами, а другая сжимает стакан с пивом. Мартуся вскочила и закружилась по комнате, нечаянно сбросив на пол огромную стопку фотографий, валявшихся на столе уже три дня. Она было наклонилась, чтобы их подобрать, но эмоции перебороли даже любовь к порядку. Мартуся оставила все как есть и вернулась на свое место.

– Неужели это не ты его убила?! – В ее возгласе чувствовалось огорчение.

– Если бы... – вздохнула я. – Мне нравится пан Теодор, я не смогла бы воспользоваться его любимым куском кварца. Попадись этот кварц мне под руку, я бы его потом отмыла, начистила и положила на место. Со всем моим уважением. Даже принесла бы булыжник с улицы и вымазала кровищей, чтобы дать полиции орудие преступления, только бы на минерал не пало и тени подозрения. К сожалению, убийца – не я. Я обнаружила министра в таком состоянии, что уже ничего нельзя было сделать. Вот ведь идиотство! Меня так воспитали, что мне и в голову не пришло пнуть его в зад посмертно! Правда, он лежал на спине, так что неудобно было...

– Слушай, это просто невыносимо, я ведь все еще не знаю подробностей! Расскажи наконец обо всем по порядку. Говори же!!!

– Расскажу. И с огромным удовольствием. Подожди-ка, коньяк я сегодня пила, чай уже выпила, что бы еще... От красного вина вреда меньше всего.

Мизансцена: Мартуся с пивом, я с красным вином, моя сумочка и все ее содержимое на столе, в центре – бумажник Мартуси, под столом ворох фотографий, сотни рассыпанных снимков, конверты, пакеты. Рассказывая, я успела поставить кастрюльку на плиту и приготовить новую порцию бобов. Меню не слишком праздничное, но не жрать же мы собрались.

Мой рассказ так захватил Мартусю, что от возбуждения у нее лицо пошло красными пятнами.

– Да ты что! И ты ушла? И ничего не разнюхала?! Я тебя не узнаю!

– Если бы ты видела эту статую Командора в дверях, то поняла бы, почему я удалилась. Скорее наступил бы конец света, чем этот полицай перестал бы на меня пялиться. Мой знакомый подобрал себе сотрудника высокого класса!

– А может, он в тебя влюбился?

– Кто?!

– Ну, этот, Командор в дверях.

– Точно. Геронтофил. Неразделенная любовь. Чувствам не прикажешь. Не пори чепуху.

Мартуся потянулась за пивом, послушно прекратив пороть чепуху.

– Так, первым делом надо четко сформулировать вопросы, как ты всегда говоришь.

– Точно. В нашем случае четкость формулировок особенно важна. Хотя бы для того, чтобы защитить исполнителя.

– Это как?

– А вот так. Тебе убийца что, здорово насолил?

Мартуся поперхнулась.

– Боже мой! А ведь ты права...

– Давай попробуем вычислить, кто это был. Два человека отпадают сразу: пан Теодор и я. Да и Юрек Малиновский, пусть даже мотивов у него не счесть, но сначала он был с паном Теодором, а потом супруга когтями в него вцепилась. Насчет других я не в курсе, так что...

– Одно несомненно, – энергично перебила меня Мартуся, – ты такие расследования любишь больше всего на свете. Политическое преступление!

Тут-то и прозвучал звонок у калитки.

* * *

Инспектор Эдвард Бежан лично не занимался оперативной работой. Для этого существовали специалисты. Он только руководил их действиями. Роберт Гурский, заместитель Бежана, со своими обязанностями справлялся образцово. Еще бы. Сам же Бежан его и выучил, да еще преподал основы дипломатии, неизбежной в стране, где правосудие поставлено с ног на голову. Немало преступников понесло заслуженную кару благодаря Бежану, но кое-кому удалось и увильнуть. Среди неприкасаемых оказались самые социально опасные категории. С ними Бежан поделать ничего не мог, и это наполняло его чувством глубочайшего неудовлетворения.

У инспектора было двое детей – дочь и сын. Сын, младшенький, ни на что путное не годился. Прирожденный зоолог, он интересовался внутренностями дождевых червей, водил дружбу с муравьями, тащил из-под рук у матери всякие потроха, все равно, куриные или рыбьи (для исследований, разумеется), поливал цветочки натуральным йогуртом, а появлявшихся в результате червяков пытался выращивать в иной среде, да много еще чего проделывал в этом духе. Юриспруденция сына не интересовала вообще. Надеяться тут было не на что.

А вот дочка...

Старший ребенок в семье, она с рождения отличалась необыкновенным чувством справедливости. Правда, насчет яслей Бежан был курсе. В ясельный период он был всего лишь подпоручиком, ребенком занималась жена. А вот детскии сад дал немало пищи для размышлении.

В садике распоряжалась его дочь При любой стычке между детьми она садилась в уголок, хорошенько размышляла и только потом вмешивалась. Казик – зачинщик, он не прав. Маженка преувеличивает, ну зачем так реветь. Казика надо наказать, но несильно. Аня виновата, она била Басю по голове, Томек стал защищать Басю, возможно, излишне рьяно, но наказать надо Аню, а не Томека, хотя у Ани и разбит нос. Странное дело, выводы девочки воспринимались всерьез и учитывались.

Бежан преисполнился счастливых надежд.

И дочка (звали ее Кася) не подвела. Получив аттестат зрелости, она поступила на юридический и в двадцать четыре года проходила стажировку в прокуратуре. Вот тут-то они и познакомились: Роберт Гурский и Кася Бежан. Эдвард Бежан тут был ни при чем.

И Кася решила пойти по судебной линии.

А Гурский потерял голову.

Последующие четыре года он испытывал страшные муки, убежденный, что ухаживание за дочерью начальника – вызывающая наглость. Кася же выходила из себя, не понимая, чего ждет этот влюбленный кретин. Ведь его влюбленность бросалась в глаза. Ей, девушке красивой и добродетельной, не приходилось жаловаться на отсутствие ухажеров, с самого детства у нее было полно поклонников, так что кой-какой опыт имелся. Чувства Роберта сомнений не вызывали. Однако, как человек крайне сдержанный, она не намеревалась первая проявлять инициативу. На то он и парень, чтобы начинать действовать.

А парень прятался, так сказать, в глубоком тылу.

У Бежана Роберт появлялся не часто, обычно по делам и, как правило, когда остальных домочадцев не было. Возможностей для встреч со своей богиней у него было немного. Гурский не смел назначить ей свидание, как нормальный молодой человек девушке, считая себя убожеством, которому не на что надеяться, а намеков он не понимал. Словом, тяжелый случай.

И тут произошло вот что.

Кася жила вместе с родителями. Гурский после отъезда из дома пана Теодора убедил сам себя, что должен обязательно переговорить с начальником. Дело плохо пахло, корни его тонули в политическом болоте, без союзника и советчика не обойтись. Тот факт, что время приближалось к девяти вечера, не имел никакого значения.

Дверь открыла Кася – в махровом банном халате, голова обвязана полотенцем. От нее так и веяло свежестью, прямо как от луга по утренней росе. Какая красавица, только и успел подумать Роберт. О таком счастье он и не мечтал. Гурский все чего-то ждал, надеялся, что когда-нибудь окажется со своим божеством в одной комнате... И вот нате – божество самолично открывает ему дверь!

Глаза его так сверкнули, что измученная ожиданием Кася мигом догадалась, зачем он пришел: заявить наконец, что он ее любит, заключить в объятия и немедленно сделать предложение. Обстановка, правда, не очень подходила, но какая уж разница. Главное, чтобы свершилось! А то постоянная симуляция братской любви и бесполой дружбы довела ее до белого каления. И все-таки Кася была озадачена и немного рассержена – с ума он, что ли, сошел, более пристойного времени найти не мог?

– Так поздно, – обиженно заметила она, обратив внимание на отсутствие цветов и небрежный костюм жениха.

Гурский покраснел.

– Я... о черт... Неужели так поздно? Я забыл посмотреть на часы...

– Входи же. Ты к кому пришел, ко мне или к отцу?

– Вроде бы к отцу... Но...

– Мне кажется, сначала следовало обсудить этот вопрос со мной?

В тот же миг Роберт Гурский обратился в ясновидящего. Три последних года он вел себя как последний дурак! Нет уж, хватит, ни секунды более!

И он проделал все то, на что рассчитывала Кася. Только слова подворачивались не очень подходящие.

Безо всякой надежды на положительный ответ Гурский давным-давно лелеял мечту сделать предложение. Не будь Кася дочерью Бежана, она бы уже года два была его девушкой, а может, и женой. Вот только на протяжении многих столетий всякие пустобрехи заключали браки с дочерьми начальников исключительно ради денег и карьеры. И Гурский не желал оказаться в их числе. Он не мог внятно объяснить, что в сравнении с Касей деньги и карьера – ничто. А потому целых два года подбирал слова. Два года Гурский шлифовал свои спичи и редактировал. И вот прорвало.

Кася так и замерла в его объятиях. Вне себя от счастья, Гурский растроганно пробормотал:

– Скину мелочишку и займемся делом!

Не заметив, в какое недоумение ввергли Касю его странные слова, Гурский направился к кабинету Бежана, но на пороге его остановило смутное ощущение, что он, кажется, не все сказал. А ведь так долго готовился! Роберт обернулся.

– Выйдешь за меня? – вымолвил он и в ответ на утвердительный кивок добавил радостно: – Я люблю тебя больше жизни!

Кася, возможно, и потомила бы его некоторое время, но форма предложения поразила ее до того, что, поправляя тюрбан из полотенца, она невольно наклонила голову. Подчиненный ворвался в кабинет начальника с пылающим лицом и страстным признанием на устах. При этом Гурский все время оборачивался, но как-то невпопад.

– Как я понимаю, ты не меня любишь больше жизни, а мою дочь, – выговорил шеф меланхолично. – Можешь жениться на ней хоть завтра. Только мне показалось, ты зашел совсем по другому делу?

Гурскому понадобилась целая минута, чтобы овладеть собой. Ему даже страшно стало – какой подвиг он только что совершил. Но служба прежде всего. Все личное побоку, докладывать следует ясно и четко.

– Произошло самое прекрасное убийство в мире, – объявил он Бежану.

Бежан не стал придираться.

– Да что ты говоришь? И что в нем такого прекрасного?

Вопрос удивил Гурского. Ведь ничего прекраснее союза с Касей быть не может! Он снова сделал над собой усилие, и ему удалось немного привести мысли в порядок.

– Если бы его не грохнули, я бы сегодня сюда не пришел. Ведь, кажется, уже поздно. Я... мне не хватало смелости сделать предложение Касе, сейчас же это получилось как-то само собой... По душе ли я ей? Как она...

– Конечно, по душе, – успокоила его Кася, внося в кабинет поднос с кофе. – Я уж думала, ты никогда в жизни не признаешься. Но ты все-таки сделал мне предложение, и я согласна. Разве можно быть таким глупым? Ладно, завтра поговорим. Теперь обсуждайте свои дела без меня.

Кася вышла. Гурского охватило неземное блаженство.

Счастье вообще-то переносится легче, чем горе. Радость окрыляет, черная тоска висит на шее камнем. Гурский окончательно пришел в себя, восторг наполнял все его тело могучей силой, мысли бежали быстро-быстро. В двух словах он доложил Бежану о случившемся.

Его рапорт произвел должный эффект.

– Холера! – выругался начальник, выслушав до конца. – Чума и малярия, ну мы и вляпались!

– Не мы! – мужественно возразил Гурский. – Я!

– Как же. Я ведь не брошу тебя в этом нужнике. Даже если захочу, не получится. Общими усилиями мы уж как-нибудь выберемся. Ну и завоняет же завтра. По моим расчетам, ближе к середине дня.

– Значит, не с утра пораньше? – обрадовался Гурский.

– Нет, не с утра. Так сразу они в себя не придут. К середине дня. До этого времени постарайся нарыть побольше, пока никто палки в колеса не вставляет. Как экспертиза? Дактилоскопия, микроследы?

– Неважно. Теперь-то я понимаю, поаккуратней надо было, но там такая атмосфера... Странная какая-то. Но я все разузнаю частным образом.

Они быстренько обсудили свои действия, понимая друг друга с полуслова. Бежан согласился с мнением Гурского, только подчеркнул, что острые углы следует обходить. Убийство носило политический характер, оба в этом не сомневались, и все странные обстоятельства призваны запутать следствие. Они пока еще не знали, прикроют убийцу сверху или нет. Тем не менее и Бежан, и Гурский сразу решили, что розыск проведут на совесть, самим интересно. Да и узнать кое-что новенькое насчет текущей расстановки сил на политической арене не помешает.

– И давай-ка сразу бери быка за рога, – безжалостно приказал шеф. Ну это было явно лишнее.

Гурский, понятное дело, был переполнен впечатлениями. Разве мог он отправиться домой? Энергия била ключом, он рвался в бой.

На данный момент в его распоряжении был единственный свидетель, давно доказавший, что ему можно полностью доверять. Гурский припомнил, что пани Хмелевская собиралась до двенадцати ночи ждать подругу, которая должна приехать за своими документами. Значит, наверняка еще не спит. Звонить не стоит, лучше заявиться незваным гостем...

* * *

– Проходите, пожалуйста, – любезно встретила я Гурского.

Меня снедало любопытство. Часы показывали одиннадцать двадцать пять.

– Так вы уже на месте, сударыня? – Роберт глянул на Мартусю. – А ведь до двенадцати еще далеко.

– Был поезд, – принялась оправдываться та, – который уходил раньше, и я успела на него в последнюю секунду. Извините, пожалуйста. Мне удалиться?

Гурский махнул рукой:

– Не надо. Кто его знает, может, и вы пригодитесь.

Я вскипятила чайник и заварила чай. Этот невинный напиток можно употреблять даже в рабочие часы. Гурский сел за неубранный стол.

– А теперь, когда нас никто не слышит, – произнес он таким тоном, будто Мартуся неожиданно перестала существовать или оглохла, – могу вам сказать, что у меня и впрямь были опасения. В конце концов, однажды вы могли начать свой индивидуальный террор... Тем более что я опознал потерпевшего. А какого вы о нем мнения, мне известно давным-давно. Я прямо не знал, что мне делать, дурачком прикинулся. Однако следы указывают на...

Гурский остановился, откашлялся и будто впервые заметил, что в комнате находится еще один человек.

– Я, можно сказать, выдаю служебную тайну. Только тайны наши вам и так известны гораздо лучше, чем мне. Я говорю о соседке. Ее показания, время мы проверили, исключают ваше участие в преступлении. Незадолго до того, за полчаса, может, минут за сорок пять, к ней заглянула Бучинская. Интересовалась, где ее бывший муж. Позже соседка слышала, как вы пришли и звонили в дверь. Стены там толстые, но эта змея любит подслушивать. Потом раздался звон ключей, и она подумала, что вернулся сосед...

– И сам себе позвонил? – заметила Мартуся.

– Очень хороший вопрос, – похвалил Гурский. – Но во-первых, она была в бешенстве и не обращала внимания на такие тонкости, во-вторых, между звонком в дверь и звоном ключей прошло какое-то время...

На этот раз Гурского перебила я:

– Я очень долго искала эти ключи. Они были на дне сумочки, в самом низу.

– А она подумала, что это сосед вернулся, и помчалась лаяться. Она ненавидит его жену. «Не дам здесь заправлять какой-то вертихвостке» – это ее слова. Из чего я делаю вывод, что супруга пана Бучинского ведет себя, как правило, бестактно. Соседка хотела потребовать, чтобы эти визиты прекратились. Странно, правда? А вам ничего не известно на этот счет?

Я задумалась.

Навещая пана Теодора, я видела эту соседку раза два. Зато жену его имела честь лицезреть неоднократно. А уж слухи...

– Хорошо, скажу, – решилась я. – Пан Бучинский, как джентльмен, дурного слова ни о ком не вымолвит. Что до других людей, то никто полицейскому правды не расскажет. Мало ли что. Наболтать с три короба может разве что женщина, однако женщин в этом деле раз, два – и обчелся. Ева не выносила конкуренции. Соседку вы видели. Прямо королева красоты. Пугало с претензиями. Ева же не только молода и красива, но и чертовски сексуальна. Мне-то на ее сексуальность плевать, но оценить я в состоянии. Поговаривают, что муж нашей дорогой соседки оказывал знаки внимания не жене, а красавице Еве. И двери ей распахивал, и объятия, и вился перед ней мелким бесом. А жену трясет от этого как в лихорадке. После развода Бучинских у нее прямо от сердца отлегло. Как же, Ева с глаз долой, муж – в лоно семьи. Только черта лысого. Вертихвостка никуда не делась (зато разум у мужа пропал безвозвратно), так и крутится под носом, разговорчики разговаривает, помощи требует. Словом, настоящая эгоцентристка, мир существует исключительно для ее удовольствия.

– Вы можете сказать, от кого вы слышали про ее шашни?

– Да хотя бы от Юрека Малиновского, с которым пан Теодор сегодня ездил к шорнику. Только с Юреком лучше говорить в отсутствие жены. При ней он ни за что не признается, что на свете существуют другие женщины. А еще от Мачека Стемпеня, скульптора, он иногда с паном Бучинским сотрудничает. Есть еще один приятель молодости, который в курсе семейных дел пана Теодора, Збышек Неандертал, архитектор...

– Обезьяночеловек? – неожиданно заинтересовалась Мартуся.

– Вовсе нет. Интеллигентный. Высокий, стройный, гибкий. У него вся сила в голове, отсюда и прозвище. Черт побери, забыла, как его настоящая фамилия. Да еще масса народу знает про семейную жизнь пана Теодора. За пятнадцать лет сплетен накопилось немало, хотя мои отношения с паном Бучинским тесными назвать никак нельзя. Единственное, что нас связывало, это лошади.

Я замолчала. Казалось, Гурский внезапно оглох на оба уха. Зато голос у него прорезался.

– Так, все понятно! – громко выкрикнул он. – Соседка эта вышла из себя и кинулась к Бучинскому, точнее, почти кинулась...

– А почему «почти»?

– Телефон зазвонил. Разговор был короткий, звонили из прачечной...

Я кивнула. Прачечная долго на телефоне не висит. Сообщают, что везут белье, и все.

– Вы присели у ног покойника, такая поза не сочетается с преступлением. Мы проверили звонок из прачечной, разговор по этому номеру продолжался всего сорок четыре секунды. Добавим несколько секунд на размышления, закрывание двери, получается около минуты. За столь короткий отрезок времени вы не смогли бы войти, встать за спиной жертвы, взять орудие убийства, ударить, обойти вокруг тела и присесть в ногах у трупа. В принципе, конечно, могли бы и успеть, но в этом случае жертва должна была не шевелясь вежливенько стоять в прихожей, лицом к выходу, спиной – к вам. Все равно у меня оставались бы сомнения, но полицейская бригада попалась на уровне. Прибыли через четыре минуты, не наследили, осмотрели труп и пришли к выводу, что он не первой свежести. Кровь свернулась, температура тела пониженная. Уж этого-то вы добиться никак не могли.

– А что с паном Теодором?

– Пана Бучинского также можно не брать в расчет, таксист видел покойного еще живым. Конечно, все еще предстоит запротоколировать, проверить официально, подписать и так далее, но лично мне этих фактов достаточно. Надо искать настоящего убийцу, и найти его хорошо бы как можно быстрее, пока не...

Гурский умолк. А мы с Мартусей накинулись на него, точно две змеюки.

– Пока сверху не пришло распоряжение, что это несчастный случай? – осведомилась я ядовито.

Пока не отыщут козла отпущения и не согласуют, за какую сумму он возьмет убийство на себя? – подхватила Мартуся.

– Пока не спрячут все концы в воду? – продолжила я.

– Пока вас не выгонят с работы? – посочувствовала Мартуся.

– Пока то да се, – сухо прекратил наше ехидство Гурский и посмотрел на свой пустой стакан.

Я мигом унеслась на кухню заваривать свежий чай. Мартуся же завела светскую беседу. Начала с перестановок на телевидении и упомянула о какой-то темной истории с интервью, где как раз упоминался покойный Тупень. Гурский заинтересовался. Тут Мартуся выдала целую лекцию о перезаписях, переозвучке и уничтожении кассет, которые пришлись не ко двору. Гурский внимательно слушал.

– Отлично, – похвалил Роберт Мартусю, и прозвучало это так, будто у него уже была под ружьем антитеррористическая группа, готовая окружить все здания телецентра, – на это надо будет обратить внимание. Тем не менее убийство произошло в квартире Теодора Бучинского. Как часто покойный там появлялся?

Я как раз вошла со свежим чаем, так что резонно решила, что вопрос задан мне.

– В том-то и дело, что он у пана Теодора не бывал, я сама страшно удивилась. Они ведь были едва знакомы, я даже спросила пана Теодора, с какой радости этот гад к нему пожаловал. Вроде бы они пересекались на ипподроме, о лошадях беседовали...

Я резко замолчала, а Гурского опять поразила глухота.

– Они договаривались о встрече? – спросил он, не обратив внимания на мою последнюю фразу.

– Кто с кем?

– Покойный с Бучинским.

– Если когда о чем и договаривались, то только не в этот раз, – решительно заявила я.– Поверьте, визит этого гнуса стал неожиданностью для пана Теодора. Свалился как снег на голову.

– А с какой целью?

– Вы на самом деле хотите это знать? – спросила я, выдержав минутную паузу.

– Ну а если так?

– Все равно вам это ни к чему, да и не знаю я толком ничего...

Неожиданно я осознала, что говорю истинную правду. Предположение, будто Тупень стремился завладеть нашими записями, оставалось всего лишь предположением. Пан Теодор явно чего-то недоговаривал.

– Ну и дела! – удивилась я. – Я ведь и вправду ничего не знаю! Могу только что-нибудь соврать или порассуждать на заданную тему. Начинать?

– Не стоит, – небрежно отказался Гурский, – пустые рассуждения меня не интересуют. Давайте поговорим о круге знакомых. Ведь кто-то же знал, что жертва собирается нанести визит пану Бачинскому.

Мне хотелось сказать, что Тупень запросто мог кому-нибудь проболтаться, поэтому лучше искать среди его знакомых. Но тут же я подумала, что тем самым введу в заблуждение следственные органы. Тупень ни при каких обстоятельствах не стал бы рассказывать кому-либо о наших расчетах, поскольку планировал самолично поживиться. К чему ему с кем-то делиться? Вряд ли проговорился и пан Теодор, разве что совсем спятил.

Пан Теодор... Все-таки что-то там нечисто. И выглядел он на редкость испуганным.

Я отрицательно покачала головой:

– Двадцать лет назад я, может, кого-то и знала из окружения жертвы, но сейчас вряд ли. Минуточку. Знакомые знакомыми, а следы? Там же были окурки с помадой, чьи они? Не женушкины ли случайно?

– Несомненно, жены, – спокойно подтвердил Гурский. – Бучинский показал, что жена навестила его позавчера.

– Так и я позавчера к нему заезжала. Не было никаких окурков!

– Она пришла позже, после вас.

– Хорошо, а другие следы?

– Какие?

– Я что-то слышала об отпечатках обуви...

– Честно говоря, следы от обуви были повсюду, весь пол затоптан – обычное дело в жилом помещении. Все отправили в лабораторию. Пока нет результатов экспертизы, говорить не о чем. То же самое относится и к пальчикам. Может быть, что-нибудь и получится.

Черт... Отпечатки пальцев на бумагах!

Я заколебалась. Нет, сейчас я еще не готова рассказать Гурскому о нашей афере с расчетами. Возможно, он и без них обнаружит убийцу, а если не удастся... вот тогда и посмотрим. И обязательно с глазу на глаз, без Мартуси. Не потому, что она может разболтать. Просто присутствие свидетеля свяжет Гурскому руки, не получится сохранить в тайне полученные от меня сведения.

Что-то не давало мне покоя. Ведь хотела сказать Гурскому что-то важное... Но что?

– Нет у меня для вас ни одной зацепки, – вздохнула я огорченно. – Мотивов преступления – не перечесть, врагов у жертвы – еще больше. Видимо, вы можете надеяться только на отпечатки. На этот раз криминальные элементы не столь любезны. Секретов не открывают, взяток под моим окном не передают. Боюсь, ничем больше вам помочь не могу.

Гурский вздохнул, отодвинул стул от стола, вытянул ноги и задел рассыпанные по полу снимки. Наклонился, затем и вовсе опустился на корточки и принялся собирать фотографии.

Я запротестовала:

– Не беспокойтесь, позже я все приведу в порядок. Вы же не уборкой пришли сюда заниматься!

– Боже, это же я их раскидала! – подхватила Мартуся. – Я и соберу, не утруждайте себя...

Она тоже залезла под стол, кажется, они стукнулись лбами. Я тем временем запихнула в сумку рассыпанное по столу ее содержимое, оставив только бумажник Мартуси. Следовало освободить место для фотографий.

Гурский и Мартуся собрали все до последней бумажки и плюхнули на стол. Когда Гурский распрямился, я с изумлением увидела в его руках мой бумажник с документами.

– Это его у вас украли в Кракове? – вежливо поинтересовался он.

Не веря своим глазам, я выхватила у Гурского находку. Мой бумажник! Он самый! Вон и паспорт торчит, и автостраховка!

Честно говоря, бумажник мой далек от классических образцов. Из искусственной кожи, без отделения для монет, зато с многочисленными прозрачными перегородками. Там великолепно помещались все необходимые документы, кроме того, благодаря ядовитой расцветке я с легкостью находила его в сумке

бумажник был желтый с красным. По-моему, я урвала его на каком-то официальном мероприятии в качестве рекламного сувенира.

Конверты с фото были примерно такой же расцветки, желто-красные – какие выдают в фотостудиях. Неудивительно, что бумажник затерялся среди них. Какое счастье, что Гурский обнаружил его раньше, чем я затеяла возню с оформлением новых документов!

– Господи! Что за чудесный день! – от всей души воскликнула я. – Отныне я ваша должница до гробовой доски!

Мартуся, обалдевшая ничуть не меньше, попыталась выхватить у меня находку, но я не дала, только издали показала начиночку.

– Хорошо, что нет отделений для кредитных карточек, – слабым голосом пробормотала Мартуся. – Если бы кредитки пропали, вот бы ты понервничала... А что же у меня тогда украли в Кракове?!!

– Все остальное. Спрячь свою мошну, не то опять перепутаем.

Мартуся схватила свой бумажник, заглянула в него пару раз, прижала к груди и лихорадочно огляделась в поисках сумки.

– Косметика... Визитки... – бормотала она.– Записная книжка... сигареты... зажигалки... Ключи Януша! Старые, он как раз поменял замки... Очки, шариковые ручки, кошелек... В нем-то и было всего десять злотых с мелочью, я за бензин расплачивалась... Банка пива! Вот гады! Платочки, много платочков... Не знаю, что еще...

– А твои ключи?

– Лежали в кармане. Ключи от машины тоже...

– Тогда, считай, повезло. Однако что-то такое похожее на бумажник ты тогда цапнула со стола у меня на глазах. Что это было? Фотографии, наверное?

– Получается, так. И что теперь?

– А ничего. Фотографии придется, конечно, разобрать.

– Прямо сейчас?

– Ну уж нет.

Я засунула в сумку спасенное сокровище и бережно повесила ее на спинку стула. На столе теперь лежали только конверты с фотоснимками. Мартуся тем временем носилась со своим бумажником как дурень с писаной торбой, все соображала, куда бы его пристроить.

Гурский терпеливо ожидал окончания наших манипуляций.

– Даже и не знаю, благодарен ли я вам, как вы мне, – задумчиво произнес он. – Очень в этом сомневаюсь... Впрочем, нет, беру свои слова обратно. Примите мою благодарность.

– За что? – удивилась я.

– За это дурно пахнущее дело. Я бы не взялся за него, если бы не путаница с вашими документами, уж нашел бы кому поручить расследование. Только вы бы сейчас бегали по учреждениям, и черт знает, что бы из всего этого вышло...

Все еще удивленная, я изобразила раскаяние.

– Может быть, нам следует поговорить в другой раз, вдвоем, с глазу на глаз? Со значением добавил Гурский. – Но это потом, когда я разгребу немного весь этот бедлам. Пока же вы могли бы мне назвать имена людей, которым покойный, по слухам, сумел немало крови попортить...