Текст книги "Колодцы предков (вариант перевода Аванта+)"

Автор книги: Иоанна Хмелевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

С большой неохотой Марек вынужден был признаться:

– Мне всегда становится нехорошо, как только сталкиваюсь с вашими проблемами. Сразу начинаю чувствовать себя последним идиотом. Надеялся хоть одно лето прожить нормально…

– Ишь чего захотел! – фыркнула я. – У нас проблемы, преступления, а ты собираешься жить нормальной жизнью! Самим нам век не разобраться.

– А я что могу сделать? Вызвать дух отца Франека и порасспросить его?

– Почему расспрашивать обязательно духа? Мот бы по своим каналам что-нибудь разузнать хотя бы о том же Менюшко.

Марек упирался, но мне на помощь неожиданно пришел отец. Оказывается, наши фамильные проблемы мы обсуждаем как раз в те часы, когда отец надеется посмотреть по телевизору футбольные матчи, а мы уже который вечер своим криком не даем ему возможности спокойно предаться любимому занятию. И если Марек не подключится, так пройдет все лето.

Отца Марек послушался.

– Не очень-то рассчитывай на успех, – наставляла я любимого человека, когда тот отбывал в район Лукова.

– Этот самый Менюшко с таким же успехом мог мчаться по полю и под каким-нибудь Колобжегом. Чтобы потом не говорил, что я тебя не туда направила. Про Луков Люцина вспомнила, я к нему никакого отношения не имею.

– А я и не рассчитываю, – заверил меня Марек. – Еду туда не только из-за вас. Просто давно я не был в тех краях..

Я наверняка поехала бы вместе с ним, да у меня лопнул глушитель, и от рева двигателя моей машины птицы падали на лету. В автомастерской обещали заняться глушителем дня через два, раньше не могли. Марека это почему-то не огорчило, так что поневоле закралось подозрение – заняться нашими фамильными проблемами он согласился только для того, чтобы избавиться от моих приставаний.

Вернулся Марек через три дня, я только что возвратилась из мастерской с новым глушителем. В костюме, белой рубашке, при галстуке Марек был, как всегда, элегантен и свеж, точно первый подснежник весной. Совершенно индифферентное выражение лица любимого неопровержимо свидетельствовало – он что-то узнал.

– Ну! – не выдержала я, ибо он не спешил рассказывать.

В ответ Марек достал бумажник, извлек из него фотографию молодого человека в военном мундире и показал мне.

– Узнаешь?

Я была потрясена:

– Покойник? Но вроде еще живой. Откуда это у тебя?

– Не важно откуда. Как ты думаешь, кто это?

– Ясно кто! Наш фамильный покойник!

– А как зовут вашего фамильного?

– Неужели узнал?!

– Представь себе. Это некий Станислав Менюшко.

Сначала я подумала – тот самый Менюшко, что мчался по полю, и теперь тайну свою унес в могилу. Потом эту дурацкую мысль вытеснило изумление – выходит, Люцина ничего не выдумала? На дальнейшие расспросы Марек отказался отвечать, пока все остальные не опознают фотографию.

К дому мамули я доехала за рекордно короткое время

– две минуты и сорок секунд. Вся родня сидела за ужином, вся родня, как один человек, опознала фамильную реликвию.

– Наш покойник, но прямо, как живой! – удивилась Люцина.

– Точно, он самый, тут на него посмотреть приятно, – снисходительно похвалила фотографию Тереса. – Если бы мне в Канаде показали такого, я бы так не злилась.

– Он и в самом деле Менюшко? – поинтересовалась мамуля.

– Погоди, не рассказывай, пока я не вернусь, – попросила Тереса, направляясь в кухню за тарелками и вилками для меня и Марека.

– Может, теперь скажешь нам, почему еще тогда милиция принялась выспрашивать нас о Менюшко? Они еще тогда знали такую фамилию. Откуда ее взяли? – спросила я.

Тереса остановилась в дверях.

– Скажу. Ваши адреса были записаны покойным на обрывке конверта. С другой стороны конверта сохранилась только фамилия Менюшко и ничего больше.

Тереса вернулась и села на свое место.

– Будете есть руками из миски! – сказала она раздраженно. – Ни о чем попросить нельзя, ну и семейка. Хотела бы я знать, почему же милиция не могла сама обнаружить этого Менюшко?

– Я могу и руками есть, а он только что пообедал, так что не беспокойся, – успокоила я тетку, а Марек ответил на ее вопрос:

– Я не уверен, что милиция этого не обнаружила. Может, они просто не хотели вам говорить. Этого человека не так уж и трудно было найти, если, разумеется, знать, где искать. Вот если бы Люцина тогда сказала милиции все, что помнила…

– О да! – скептически подхватила я. – Если бы Люцина поделилась со следственными властями своими воспоминаниями сорокопятилетней давности о том, как неизвестный человек неизвестно отчего мчался лунной ночью по полю. Или доверительно сообщила им о скандале, устроенном нашей прабабушкой нашему прадедушке, они тут же вычислили бы его.

Люцина сочла нужным вступиться за свою честь:

– Но я бы назвала им Луково, ведь именно с ним ассоциировался у меня Менюшко.

Марек поправил ее:

– А должен бы ассоциироваться с Глодоморьем.

– Чем? – удивилась Тереса.

– Глодоморье, деревня такая, правда, недалеко от Лукова. Именно там с незапамятных времен проживали все Менюшки. Станислав был последним в роду. Когда его призвали в армию, он продал дом. Из армии уже не вернулся. В деревне никто не знал, куда подевался.

– Зато мы знаем, – беззаботно отозвалась Люцина, всецело занятая скелетом индюка. Она очень любила обгрызать кости домашней птицы, и ей всегда предоставляли эту возможность. – Теперь я буду говорить милиции обо всем, что мне вспомнится!

– Бедная милиция! – вздохнула мамуля.

В кухне начал посвистывать чайник. Марек продолжал рассказ:

– Старики в Глодоморье еще помнят, какими богачами были в свое время эти Менюшко. И еще в деревне сохранилось преданье, связанное с Менюшками и сокровищем, но толком никто не мог ничего сказать. То ли Менюшко нашли клад, то ли его, наоборот, запрятали, то ли растранжирили, то ли наоборот, приумножили. Но у последних в роде Менюшко богатства особого не было, а Станислав так и вовсе был бедняком, за полуразвалившуюся хату получил жалкие гроши.

Чайник в кухне свистел во всю. Мамуля беспокойно оглянулась. Отец, разумеется, смотрел матч по телевизору.

– Чайник вскипел! – бросила мамуля в пространство.

– Я не пойду! – категорично заявила Тереса.

– Я тоже не пойду! – оторвалась на минуту от индюшачьего скелета Люцина.

– Пойдет Янек! – решила мамуля и перекрикивая телевизор заорала: – Янек! Чайник кипит!

– Оставьте отца в покое! – возмутился вставая Марек. – Я схожу, заварю.

– Если пойдешь ты, значит, и все мы тоже!

Ну и в результате чай заваривали четыре человека – все, кроме Люцины, а потом принесли в комнату все, необходимое для чаепития, чтобы не надо было больше удаляться в кухню.

– А чем Станислав Менюшко занимался до армии? – спросила я.

– Работал на машинно-тракторной станции, – ответил Марек и, предупреждая мой следующий вопрос, продолжал: – Я поговорил там с людьми. Кое-кто из них вспомнил, что не так давно его разыскивал какой-то незнакомый городской мужчина, и по деревне тоже про Станислава расспрашивал…

Прервав, как всегда, на самом интересном месте, Марек принялся разливать чай, мы же все замерли в ожидании продолжения. Зная привычки любимого, я безропотно ждала, пока он нальет всем чай, пока положит себе сахар и размешает его. Не выдержала мамуля:

– Что за человек?

– Никому неизвестный человек из города, – ответил Марек спокойным бесцветным голосом, и по одному этому голосу я поняла – он говорит о чем-то чрезвычайно важном. А слова произносил самые пустяковые: – Одному деревенскому парню удалось даже вспомнить, как этот городской выглядел. Парень уверен, что он был молодым, и в лице у него что-то такое было, кажется, нос.

– Приплюснутый? – одними губами выдохнула я. – Значит, тот самый?

Леденящее дыхание ужаса пронеслось по комнате. Одна Люцина не почувствовала его, всецело занятая индюшачьим скелетом.

– Плохо наше дело, – жизнерадостно заявила она, вгрызаясь в ребрышки. – Приплюснутый интересовался Менюшко, и Менюшко мертв. Теперь приплюснутый интересуется нами и…

Она не договорила, рванула ребро сильнее, кусок с остатками мяса оторвался и, перелетев через стол, плюхнулся в Тересину чашку с чаем. Тереса в ярости вскочила со стула, сразу позабыв о Менюшко и прилизанном. Мамуля тоже вскочила – разнимать сестер. Вскочил и Марек, схватил чашку с индюком, бросился в кухню, принес Тересе другую чашку и налил свежий чай, да еще подтер лужу на столе. Я рассеянно наблюдала за всей этой суматохой, но мыслями была далека

– Сдается мне, – зловеще начала я, когда страсти за столом немного приутихли, – сдается мне – нас ждут нелегкие времена. Сокровища Менюшек, последняя воля дяди Антония… Возможно, свои сокровища Менюшко отдали на хранение нашему прадедушке. Возможно, он хранил их в тайне от прабабушки, ибо она, во-первых, крутила с каким-то Менюшко, а во-вторых, характер у нее был тяжелый… Возможно, Менюшко стали требовать назад свои сокровища. Возможно, прилизанный – отдаленный потомок Менюшко… Приезжий потомок. А у здешнего потомка, покойника Менюшко, было больше прав на сокровища, вот они и не поладили…

– А зачем же ему наши адреса? – перебила мои рассуждения Тереса. – Нас тоже собирался передушить?

– Не передушил же! – успокоила ее мамуля.

Вонзив зубы в индюшачий скелет, Люцина сделала попытку рассмеяться дьявольским смехом, у нее не очень получилось. Пришлось на минуту оторваться от скелета. Рассмеявшись дьявольским смехом, Люцина многозначительно произнесла:

– Прилизанный Менюшко еще жив. У него есть шансы…

– Знаете, я, пожалуй, вернусь в Канаду! – вздрогнула Тереса. – Хотя нет, сначала надо вернуть имущество потомкам Менюшко.

– Но тебе же сказали, что у Менюшек потомков не осталось. Станислав был последним, – напомнила я.

– А что именно ты собираешься им отдать? – поинтересовалась мамуля.

– Не знаю, – ответила Тереса. – Но получается, что мы кого-то облапошили, а мне это не нравится. Надо восстановить справедливость.

Люцина фыркнула, и от ее индюшачьего скелета опять отлетел кусок кости с мясом. Тереса раздраженно вскочила, выхватила у сестры из-под носа остатки еды и отнесла ее в кухню. Люцина только жалобно простонала, провожая взглядом останки индюка, и в отместку конспиративно прошёптала мне:

– Все фамильные драгоценности срочно спрячем! Не то эта мегера и в самом деле раздаст их кому не попадя.

– К сожалению, в нашем фамильном замке как раз проходит ремонт, – так же конспиративно ответила я.

Вернувшаяся Тереса подозрительно посмотрела на нас:

– Вы что там шепчетесь?

– Да ничего особенного! – невинно ответила Люцина.

– Получается, что из всех потомков Менюшек остался один прилизанный, значит, ему и следует отдать сокровища.

Тереса ужаснулась:

– Этому бандиту? Убийце?

– Но ты же сама на этом настаиваешь!

Мамуля с недоумением смотрела на нас:

– Да что вы хотите отдавать? Ни у Франека, ни у нас никаких сокровищ ведь нет.

– И ты думаешь, он этому поверит? – не уступала Люцина. – Приехал за своими сокровищами и твердо намерен добиться своего. А если даже и поймет, что их нет, что наши предки их растранжирили – поубивает всех нас в отместку.

– Теперь уже не подлежит сомнению связь прилизанного с Менюшко. Он интересовался Станиславом Менюшко, он интересовался нами, он выкрал у Франека наш адрес в Тарчине, всех нас разыскал, добрался даже до Тересы в Канаде, приехал сюда. Станислав Менюшко мертв. Мы не знаем наверняка, что его убил прилизанный, но наверняка знаем – прилизанный его разыскивал. Очень может быть, несчастный покойник выкрал у него наши адреса для того, чтобы предупредить нас… Возможно, именно за это он поплатился жизнью… – рассуждала я.

Тайны предков совершенно неожиданно обрушились на нас, холодным ужасом повеяло в дотоле спокойном доме. Казалось, мы слышали чей-то издевательский потусторонний смех, кто-то из могилы взывал к отмщению. Дядя Антоний на смертном одре пытался передать сыну страшную тайну, пытался сбросить тяжкий груз с фамильной совести. Несомненно, часть этой тяжести лежит и на нас. Да что там часть, добрая половина!

– А нос у него точь в точь, как у Никсона, – ни с того, ни с сего сообщила Тереса.

Мамуля попыталась успокоить нас:

– Иоанна, ты серьезно так думаешь? Но ведь если бы он хотел с нами расправиться, уже попытался бы. Смотрите, сколько времени прошло, а нам он ничего не сделал.

– Может, просто не предоставлялся случай! – пробурчал Марек.

– И что же, сейчас притаился на лестнице? – встревожилась мамуля.

–..л по очереди передушит всех, выходящих из твоей квартиры, – дополнила я. – Выкрутит лампочку и в темноте… А до сих пор все еще надеялся, что мы добровольно вернем ему ценности.

Люцину явно вдохновила развернутая мною мрачная перспектива. Вскочив с места, она радостно вскричала:

– Слушайте, наконец что-то происходит! Ай да предки, надо же, невероятная история! Немедленно возвращаемся в Волю!

И она принялась убирать посуду со стола. Тересе, напротив, перспектива быть задушенной вовсе не понравилась.

– С ума сошла! – недовольно произнесла она. – Сама полезешь волку в пасть? Ближе к болотцу, где одного уже прикончили?

– Не трусь! Ведь ясно же – что-то вокруг нас происходит, вернее, вокруг нас и поместья наших предков в Воле, все там крутятся. Надо же узнать – почему? А сидя здесь, мы ничего не узнаем, Иоанна вольна выдумывать, что в голову придет, но это одни лишь выдумки. Я еду, а вы как хотите!

– А я не еду! – громогласно заявила Тереса и демонстративно уселась на тахту, сложив руки на груди. Вернее, собиралась демонстративно усесться, но плюхнулась на поднос, на который Люцина собрала со стола грязную посуду.

Нам без труда удалось доказать ей, что это было наказание Господне за глупое решение. Без трудностей и испытаний, без проб и ошибок мы никогда ничего не узнаем. А главное, так и не выясним, что именно должны возвернуть Менюшкам, и по веки вечные останется пятно на нашей фамильной совести.

Мои слова заставили Тересу поколебаться в ее глупом упорстве. Масла в огонь подлила Люцина, красочно описывая переворачивающихся в гробах наших предков, которые из-за некоторых трусливых потомков так и не найдут вечного успокоения. В конечном итоге ехать решили все бабы, даже сестра отца тетя Ядя. Остававшиеся в Варшаве отец и Марек вздохнули с облегчением…

* * *

– Сколько ни убираю, мусора здесь не убывает! – недовольно заявила мамуля, оглядывая свалку за развалинами во владениях Франека. – И даже вроде прибывает!

– Потому что уборщица из тебя та еще! – заметила Тереса, отрываясь на минуту от своего занятия. Большим кухонном ножом она подкапывала со всех сторон громадный камень, чтобы и его можно было извлечь и сложить в кучу.

Добрая тетя Ядя попробовала утешить мамулю:

– Нет, все-таки убывает! – сказала она. – Некоторого мусора убывает, некоторого прибывает. – И она подбросила в кучу стручки от гороха, который взялась очистить к обеду.

Три сестры занимались расчисткой фамильных развалин, решив привести двор в божеский вид и на месте развалин разбить цветник. Люцина с Тересой любили цветы, поэтому не убоялись тяжкого труда по расчистке развалин.

Мамулю же вдохновляла тайная надежда отыскать следы самого старого колодца наших предков. Несмотря на то, что работы по расчистке территории шли уже четвертый день, заметного эффекта они не дали. Свалка успешно сопротивлялась.

Я рассматривала фотографии, отпечатанные с пленки тети Яди. Съездила в фотомастерскую в Венгров, отдала там проявить пленку и отпечатать с нее фотографии, и вот теперь со вниманием их рассматривала. Точнее, со вниманием рассматривала одну из них. На ней тетя Ядя запечатлела Люцину с Тересой: они очень живописно волокли со свалки старую заржавевшую цепь и очень походили на рабынь, скованных этой цепью. Но не тетки и цепь привлекли мое внимание. На переднем плане фигурировала изумительной красоты старинная ручка от старинной двери – большая, декоративная, солидная, вся резная. Прекрасно получилась! Поскольку она лежала в стороне от фронта работ теток, оставалась надежда, что все еще лежит.

С фотографией в руке помчалась я к развалинам. Влезла на них, огляделась – ручки не было.

– Эй! – крикнула я. – Вот здесь лежала большая старинная дверная ручка. Кто из вас ее выбросил?

– Чем глупости кричать, лучше бы помогла! – проворчала Тереса.

– Что за ручка? – заинтересовалась Люцина.

– Говорю же – большая старинная. Декоративная, вся резная. Запечатлена на фотографии.

– Я лично никакой ручки не видела, – ответила мамуля и с палкой в руке перешла на другое место, где опять принялась разгребать мусор.

– Я тоже не видела! – ответила Люцина, прекратив на минуту разбивать ломом слежавшуюся кучу камней. – Если бы я такую ручку увидела, не стала бы ее выбрасывать. И вообще, там, где ты ищешь, мы еще не расчищали.

– Куда же она могла деваться? Вот здесь была, а сейчас ее нет.

Я слезла с развалин, отошла на несколько шагов и принялась сравнивать вид на фотографии с натурой. Что-то не совпадало.

– Послушайте! – крикнула я теткам. – Зачем врать? Все тут перевернуто вверх ногами, а вы заявляете, что ничего не трогали! Убирайте мусор, а фамильные руины зачем разорять? Они и без вас развалятся!

Тетки прекратили работу и в один голос заверили, что к фамильным развалинам не прикасались. Расчищали мусор, вот тут и там, а с этого бока и не подходили. И нечего к ним придираться!

– Как это не прикасались, когда очень даже прикоснулись! Жалуются, что устали, а сами… Вот тут была горка, а теперь ямка. Вот тут торчали камни, а где они теперь?

Люцина первой вырвала у меня из руки фотографию, но не долго могла ею пользоваться одна, сестры подскочили с двух сторон и все трое принялись разглядывать развалины и сравнивать их с фотографией.

– Иоанна права, – признала Люцина. – Кто-то здесь копался.

– Да ведь никого же здесь за эти дни не было! – возразила мамуля.

– Само раскопаться не могло! Тереса, Ядя! Вы здесь ничего не трогали?

Обе категорически отрицали свое участие в развале развалин. Тетя Ядя была потрясена. Рассматривая свою пленку, она с волнением повторяла:

– Надо же! Глядите, какое вещественное доказательство у меня вышло! И в самом деле, вот этот участок выглядит совсем по-другому.

Ничего не понимая, разглядывали мы молчаливые камни и запыленные заросли крапивы и лопухов. Больше всего жаль мне было старинной дверной ручки.

– Глядите, еще не засохла! – ткнула Люцина в березку, которая на фотографии еще росла, а теперь лежала на куче хлама.

– А это что такое! – возмущенно воскликнула мамуля. – Я же говорю, мусор не убывает, а прибывает! Какого черта вы опять притащили сюда вашу проклятую цепь? Ох, простите, грубо выразилась, но с вами последние нервы испортишь. Объясните мне, зачем вы ее подбрасываете?

– Лично я никаких цепей не подбрасывала, – рассеянно отозвалась Люцина, о чем-то думая.

Я обернулась. Та самая цепь, которой Люцина и Тереса были скованы на фотографии, лежала рядом с развалинами, у края свалки.

Тереса вытаращила на нее глаза:

– Ничего не понимаю! Ведь я лично оттащила ее вон туда, к забору!

До нас наконец дошло – к работам по расчистке территории подключилась какая-то неведомая нам сила. Ни одна из нас не приволокла обратно сюда эту тяжеленную цепь, которую с трудом оттащили к забору. Тетя Ядя торжественно заверила меня, что она собственными глазами видела, как две пыхтящие рабыни бросили эту цепь вон там, у самого забора. Жаль, что на фото не запечатлела. Я верила ей и без фото, слишком очевидными были изменения в пейзаже.

– Выходит, мы стараемся, убираем, а кто-то обратно подбрасывает мусор на свалку! Берет отсюда, с развалин, и подбрасывает туда, где мы расчищаем место под цветник.

– Интересно, кому мешает то, что мы хотим навести здесь порядок? – удивлялась мамуля.

Я уже раскрыла было рот, чтобы объяснить – кому, да вовремя прикусила язык. Взглянула на Люцину – похоже, она подумала о том же. Добрая тетя Ядя высказала предположение – возможно, это делает Франек. Хозяин участка не желает у себя никаких перемен и тактично дает нам это понять. Или Ванда, его жена. Или Казик, их сын.

– Не думаю, – сказала мамуля. – Мы скоро уедем, и они в три счета опять сделают здесь свалку. Впрочем, я их на всякий случай спрошу.

Вечером мы удостоверились, что инсинуации тети Яди беспочвенны. Франек целыми днями работал в поле и ему совсем не улыбалось заниматься дополнительным физическим трудом на свалке. Ванде вполне хватало дел по хозяйству. И хотя она посмеивалась над глупым занятием городских родственниц, мешать им вовсе не собиралась. Шутки деревенских? Вряд ли, зачем им это, туристов же и дачников в деревне не было.

– Вот что! – решительно сказала я. – Бросим все силы на свалку! Расчистим ее и посмотрим, что за этим последует. Подбросят еще что или нет…

* * *

На рассвете Люцине приснился страшный сон. Кто-то в темноте подкрадывался к нашим развалинам. Кто-то очень страшный, очень кровожадно подкрадывался. А в руке держал ту самую декоративную дверную ручку! Сжавшись в комок, Люцина спряталась за изломом стены, стараясь не дышать. А тот шаг за шагом приближался, и непереносимый ужас обуял Люцину. Даже если и хотела, она не смогла бы пошевелиться. Вот на фоне неба уже можно различить чей-то темный силуэт. Одной рукой человек отвел в сторону, как дверцу, камень, преграждающий путь к руинам, другую, со старинной ручкой, поднял высоко вверх. В этот момент из-за туч выплыла луна и осветила все вокруг, в том числе и лицо неизвестного, а на этом лице выражение такого нечеловеческого ужаса, что Люцина с воплем вскочила, чтобы обернуться и увидеть, чего же он так испугался.

И проснулась. Какое-то время она неподвижно лежала, приходя в себя. В конце концов, ничего такого особого кошмарного во сне не происходило. Подумаешь, кто-то крался в темноте, подумаешь, замахнулся ручкой старинной двери. Страшной была сама атмосфера сна, преисполненная ожиданием чего-то ужасного.

Возможно, Люцина как ни в чем не бывало повернулась бы на другой бок и опять заснула, если бы ей не вспомнился другой сон, который она видела много лет назад. Жила она тогда на даче, небольшом одноэтажном домике в саду, обнесенном сеткой. И вот ей приснилось – кто-то вошел в садик. Через калитку, нормально. Прошел по дорожке к дому, вошел в дом, приближается к ее комнате. Протягивает руку, берется за ручку ее двери…

Люцина проснулась и в момент пробуждения автоматически включила прикроватную лампочку. И в ее свете, теперь уже наяву, увидела, как дверь ее комнаты потихоньку открывается…

Вскочив с постели, Люцина схватила халат и, зажигая по пути все лампочки, кинулась в прихожую. Там никого не оказалось. Люцина обошла весь дом – никого! Входная дверь оставалась запертой. Погасив все лампочки, Люцина отправилась досыпать. А наутро она обнаружила свежие следы мужских ботинок, ведущие от загородки к раскрытому окну веранды и обратно…

Вот это происшествие и побудило Люцину действовать. Недостатка в храбрости у нее никогда не было. Накинув халат, в домашних тапочках Люцина вышла из дому. Светало, но еще не рассеялась предутренняя мгла. Пройдя через двор, Люцина вышла к овину, обошла его кругом и приблизилась к развалинам. Вот место, которое она видела во сне.

Я проснулась от того, что кто-то тряс меня за плечо. С трудом разглядела в неясном предрассветном сумерке лицо Люцины.

– Да проснись же! – шептала тетка. – Пойдем, хочу убедиться, что у меня не галлюцинации Может, Яде следует еще сделать пару снимков? Понятия не имею, как сказать об этом твоей матери и Тересе. Да проснись же!

Ничего не соображая со сна, я тем не менее встала. Зная тетку, боялась, что если промедлю, она и кулаки в ход пустит. Люцина помогла мне накинуть халат и потянула к выходу.

– Похоже, у нас еще один труп! – шептала она, когда мы с ней пробирались к выходу из дому, стараясь никого не разбудить. – Вот интересно, у него тоже есть наши адреса? Не знаешь, труп обязательно надо кому-то сторожить? Хорошо бы милицию вызвать до того, как проснется деревня, все следы затопчут, ну что ты тащишься, как черепаха, еще кто его украдет, опять станете говорить – я все выдумала…

И тут со двора донесся тягучий пронизывающий вой, от которого кровь застыла в жилах. Пистолет выл громко, протяжно, с чувством. Вот к нему присоединилось тонкое, жалобное завывание соседской Шельмы. Тереса беспокойно пошевелилась в постели.

– Скорее! – потянула меня к двери Люцина. – Надо как-то утихомирить собак.

Сидя за овином, Пистолет поднял морду вверх и выл с таким самозабвением, словно давно ждал этой возможности. Люцина громким шепотом гнала его прочь, топала ногами – все напрасно. Вот к собачьему дуэту присоединились еще два пса.

– Наверно, учуяли твоего покойника, – грустно признала я. – Теперь их не заставишь замолчать.

– Ладно, оставим собак. Иди сюда. Вон там, где тогда копались.

Я было пошла, да спохватилась:

– Люцина, тебе обязательно, чтобы я испытала шок? Бели там окровавленный труп…

– Шок бы тебе пригодился, никак не проснешься! – рассердилась тетка. – Не бойся, труп свежий, в хорошем состоянии. Иди!

Все еще не веря, что Люцина говорит серьезно, я неуверенно двинулась вперед. Вот и то место, где вчера я пыталась отыскать декоративную старинную дверную ручку. Люцина говорила серьезно, там и в самом деле лежал труп. Я как-то сразу поняла, что человек мертв, хотя в трупах не очень разбираюсь. Но если у человека разбита голова и он глядит в небо неподвижными глазами, он обязан быть трупом. Собрав всю силу духа, я сделала еще один шаг и мужественно посмотрела на мертвеца.

– Ну и как? – с торжеством произнесла у меня за спиной Люцина. – Что скажешь?

Это прозвучало так, словно Люцина сама убила этого человека, причем стоило ей немалого труда – такая гордость прозвучала в ее вопросе. Я молча отошла в сторону. Что я могла сказать?

– Ты убеждена, что ему уже не требуется помощь? – слабым голосом спросила я.

– Убеждена! – ответила Люцина спокойно и тоже отошла от мертвеца. – В конце концов, я всю жизнь проработала медсестрой.

– А за что ты его так? За то, что копался в наших развалинах?

– Ты что, спятила? Я его не убивала, я его только нашла. Несколько минут назад. Что будем делать?

– Вот Тереса обрадуется! Что делать? В милицию сообщить.

– Может, сначала его обыщем? А вдруг при нем опять окажутся наши адреса? Снова поднимут шум…

– Вот если украдем, тогда уж наверняка шум поднимут! А кроме того, лично я обыскивать отказываюсь. Жалко, нет Марека.

– А вызвать ты его не можешь? – быстро спросила Люцина. – Похоже, теперь без него не обойтись.

– Часа три понадобится, чтобы его сюда доставить, – ответила я. – Но начать все равно надо с милиции.

– Жаль! А то я бы его постерегла, так и быть. Только вот собаки, боюсь, привлекут внимание. Интересно, это он шуровал на свалке или тот, кто его прикончил? Я все время ждала – что-то произойдет.

Мы с Люциной понимали друг друга. С тех пор, как выяснилось, что кто-то интересуется нашей свалкой, можно было ожидать развития всевозможных событий. Но чтобы сразу труп!.. Внимательно осмотрев свалку, я пришла к выводу – со вчерашнего вечера тут ничего не трогали. Значит, одно из двух: либо помешали тому, кто орудовал, лишив его жизни, либо тот, кто орудовал, не мог продолжить работу, ибо был занят устранением того, кто ему помешал. Нет, возможен и третий вариант: орудовало третье лицо, и оно, это лицо, воздержалось от расчистки развалин, наткнувшись на… преступление.

– Придется все-таки как следует все здесь расчистить! – вслух произнесла я, дойдя в своих рассуждениях до третьего. Люцина меня поняла:

– Согласна, но не сейчас! Сейчас надо срочно что-то предпринять, ведь того и гляди вся деревня сбежится!

Сбежалась только половина, вторая была занята полевыми работами. Действовла я умно: не помчалась сразу в отделение милиции, которое от нас было в полутора километрах, а вышла на шоссе и остановила цистерну с молоком. Мне повезло – шофер оказался любителем детективов. Он не только сообщит в милицию о нашей находке, не только приехав в Варшаву, позвонит по указанному телефону, но и обязуется привезти этого пана на обратном пути. Я от всего сердца поблагодарила любителя детективов – какое это все-таки благородное хобби! – и цистерна рванулась вперед с недозволенной скоростью.

Выполнив свой гражданский долг, я вернулась в дом. Часовым у развалин со стороны шоссе мы выставили Казика. Парень был страшно доволен – просто небесами ниспослан ему этот неожиданный антракт в тяжелых крестьянских работах! По другую сторону развалин столпилась моя родня.

Тетя Ядя дрожащими руками меняла пленку в фотоаппарате. Старая у нее целиком пошла на увековечение места преступления. Тереса ругмя ругала нас с Люциной:

– А все из-за вас! Что вы по ночам шляетесь? Я сквозь сон видела, как вы пробирались из дому. И этот ужасный вой! Спать не даете!

– Выли не мы! – оправдывалась Люцина.

– Все равно! – бушевала Тереса. – Ночами спать надо, а не шастать неизвестно где! Не могли подождать до утра?

– Не могли! Надо было посмотреть, что там происходит!

– Вот и посмотрели! Если бы спали, как люди, глядишь, покойника кто-нибудь другой обнаружил, а так опять на нас будет!

Мамуля пыталась смягчить Тересин гнев:

– Зато будет польза милиции, ведь Люцина видела убийцу и знает, как он выглядит.

– Не совсем так, – скромно поправила сестру Люцина.

– То есть как! Сама же говорила, что видела его лицо?

– Ну, во-первых, видела я не лицо, а выражение ужаса на этом лице. А во-вторых, это не был убийца. Ну, и в-третьих, все видела только во сне. Посторонний человек, не знаю, за чем явился.

– Не знаешь? – иронически протянула Тереса. – За старинной ручкой! Слушайте, вы это нарочно организуете, чтобы я не скучала в отпуске?

– А покойника опознали? – спросила я.

– Франек говорит – когда-то видел его, но не помнит где и когда, – ответила мамуля. Франек, подпиравший дверь амбара, только вздохнул и махнул рукой. – Послушай, неужели твой Марек не может заняться этим как положено?

Патрульная милицейская машина прибыла довольно быстро, завыванием сирены вызвав переполох во всей округе. Люцина спокойно, с каменным выражением лица рассказала представителям властей свои сны – ведь надо было объяснить, с какой стати она поперлась среди ночи к развалинам. На сей раз на трупе наших адресов не обнаружили. Что обнаружили – нам не сообщили. Подсмотреть не удалось, ибо нас сразу же отогнали от амбара подальше. Милицейская собака взяла след и привела милиционеров к стогу сена у леса, а оттуда на автобусную остановку, но не сообщила, чей след – убийцы или жертвы. Правда, умная собака начала с того, что взяла след Люцины и прямиком вышла к нашему дому, но ее с этого следа завернули.

Вскоре я поняла – прибыл Марек. Правда, его я пока не видела, зато увидела цистерну с молоком, сейчас уже без молока, которая на полном ходу промчалась по деревне, отчаянно сигналя и распугивая домашнюю птицу. Значит, Марек здесь, наверняка предусмотрительно сошел с «МОЛОКА» где-то на подъездах к Воле.