Текст книги "Колодцы предков (вариант перевода Аванта+)"

Автор книги: Иоанна Хмелевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

– Вечную память даруй ему, Господи…

Марек молча прослушал заупокойную молитву, не перебивая Тересу, но выражение лица у него было такое, что я что-то заподозрила.

Но вот Тереса закончила, и Марек обратился к Михалу:

– Примите мои поздравления! Редкий экземпляр! И уложить его одним ударом – просто поразительно!

– Что он такое говорит? – слабым голосом поинтересовалась тетя Ядя, а Люцина тоже почувствовала подвох.

– Кто же там лежит? – крикнула она.

Михал только молча глядел на Марека с выражением глубочайшего отчаяния.

– Кабан, – ответил Марек. – Поразительный экземпляр, потянет на двести пятьдесят килограммов. Не понимаю, как при таком весе он еще мог передвигаться…

Больше ему говорить не дали. Схватясь руками за живот, Люцина от смеха опустилась на землю. Михал кинулся к колодцу и если бы Марек его не перехватил, наверняка составил бы на его дне компанию убитому кабану. Тетя Ядя упустила в колодец свой фонарик, а Тереса кричала и топала ногами на Марека за то, что не остановил ее, когда она читала заупокойную молитву над трупом кабана.

Марек попытался нас утихомирить, втолковывая, что дело серьезное, что неплохо было бы до утра извлечь кабана из ямы и отвезти куда подальше, иначе с утра здесь будет милиция и прощай клад!

Первым внял его призывам Михал, который ожил сразу, узнав, что не убил человека.

– Немедленно начнем! – восклицал он, преисполненный энергией. – Боже, какое счастье! Что б я еще кого-нибудь когда-нибудь убил! Приказывайте, что делать? Наверное, нужны веревки?

Операция по извлечению кабана из колодца потребовала привлечения всех наличных сил, даже мамуля была задействована. Кабан упорно сопротивлялся, и если бы не наша твердая вера в покоящийся под ним клад, мы бы просто засыпали животное в яме, набросав сверху могильный курган.

Франек сразу, с первого же взгляда, опознал погибшего.

– Езус-Мария, черный кабан Печерских! Ну все, Печерский своего не упустит. А сколько раз я ему говорил

– приглядывай за боровом, не позволяй ему шляться, где ни попадя. Не слушал, а этот вот дни и ночи по деревне шастал. Вот и дошастался!

Не удалось нам за ночь, потихоньку, без шума, вытащить из колодца несчастного кабана. С рассветом вся деревня уже знала о его бесславной кончине, к колодцу сбежалось множество народу, так что недостатка в зрителях не было. К счастью, в помощниках тоже. Неизвестно, кто известил милицию, во всяком случае, когда огромная туша кабана была, наконец, свалена на траву, появился представитель властей.

Энергичным шагом пройдя сквозь расступившуюся толпу, сержант милиции остановился над кабаньей тушей и произнес осуждающе и в то же время вроде бы с удовлетворением:

– Так, так, нелегальный убой скота! Пан Влукневский, что же это вы?

– Да он не мой! – горячо возразил Франек. – Я убоя не производил! Не мой кабан и меня не касается!

– А чей же это кабан?

– Цечерских.

– То-то мне показалось – знакомый. Значит, Печерский нелегально заколол кабанчика…

– Нет!

Представитель власти казался несколько озадаченным.

– Кто же тогда совершил нелегальный убой домашнего скота? – строго спросил он.

Михал Ольшевский мужественно сделал шаг вперед:

– Я!

– Так это ваш кабанчик?

– Нет, вы же слышали – Печерских.

– Печерский поручил вам забить животное?

– Нет… не знаю… Печерского тоже не знаю.

– Печерского не знаете, а его свинью того… закололи? Краденая?

Михал Ольшевский покраснел от негодования:

– Я не крал! И я вовсе не хотел убивать этого кабана!

– Если вы не хотели, то зачем же убили?

– Так ведь я думал – это человек!

Ну и началось! Представитель властей, дотоле безмятежный, вздрогнул и насторожился, столпившиеся зрители, дотоле молчавшие, загалдели. Напрасно Михал пытался возможно понятнее объяснить, из каких соображений собирался убить человека. Помешали не только мы, в искреннем желании помочь разъясняя представителю милиции суть дела, но, главным образом, владелец погибшего борова, упомянутый уже Печерский, который, как водится, о гибели животного узнал последним. Вот уж этот никому слова не давал сказать, устроив грандиозный скандал. Досталось не только бедняге Франеку, который, конечно же, давно имел зуб на невинную животину, не только односельчанам, которые вечно гоняли его боровка со своих подворий, так что тому негде было преклонить голову, и загнали наконец под нож этого убийцы, не только милиции, которая не следит за порядком и не бережет имущество мирных обывателей. В общем, кому тут только не досталось!

Сержанту, как видно, очень не хотелось менять раз избранную статью гражданского кодекса, под которую он с ходу подвел данное дело – нелегальный убой скота. Неизвестно, правда, кому именно инкриминировать этот убой. Возможно, сержанту мешало сосредоточиться на убое скота горячее желание, не сходя с места, провести предварительное расследование по предумышленному намерению в убийстве человека? Пришлось вызвать подкрепление.

Из Венгрова приехала следственная группа, а среди присутствующих деревенских жителей создали беспристрастную комиссию на предмет нелегального убоя. Комиссия единогласно признала, что данный кабан заколот по всем правилам, как и положено, одним профессиональным ударом, специальным ножом. Стали искать нож, совершенно игнорировав заявление о том, что убит кабан этой вот средневековой алебардой.

Печерский прекратил скандал после того, как и против него было выдвинуто обвинение – дескать, состоял в сговоре с убийцей. Бедный Михал уже не знал, чего держаться: его сумбурные объяснения только запутывали дело, а тут еще кто-то вспомнил об уже имевших место двух убийствах в этих краях. На Михала стали посматривать косо – возможно, это тот самый убийца, убивает всех, кто попадется под руку, слышали? Сам ведь сказал, что хотел убить человека, но подвернулся кабан, так он и его прикончил… Правда, мнение присутствующих разделилось, и те, кто знал Михала, утверждали – он не виноват, виноват неизвестный бандит, который уже давно околачивается в этих местах. Теперь вот прикончил ни в чем не повинного кабана. Услышав все эти мнения, Михал решил изменить показания и перестал настаивать на том, что прикончил кабана.

Сумасшедший день, стоивший нам много нервов, закончился неожиданно мирным финалом. Со следственной группой прибыл уже знакомый нам сержант милиции, который в свое время расспрашивал нас о Лагевке. Он и принял Соломоново решение:

– Мясо проверено, все в порядке, пусть Печерский забирает. Его свинья, он и штраф заплатит за нелегальный убой. Так и в протоколе запишу – свинью заколол он. Да у меня рука не поднимется засвидетельствовать в письменной форме, что свинья забита музейной алебардой! Потом пришлось бы еще доискиваться, откуда взялась эта алебарда, и почему сотрудник музея оказался с ней на подворье пана Влукневского. Михала Ольшевского я знаю, дела заводить не будем. А вы, пан Ольшевский, вернете штраф владельцу свиньи. И дело с концом. Согласны?

Разумеется, все с восторгом согласились, и на этом проблема с кабаном закончилась.

От свинячей эпопеи Марек держался на расстоянии, еще до прибытия милиции скрывшись с горизонта. Появился он только после того, как кабана увезли. Совершенно измученные кошмарным днем, к вечеру мы все собрались в палисаднике перед домом, отдыхая и обсуждая, что же теперь делать. Проблема колодца оставалась открытой, его нельзя было оставлять без присмотра в разрытом состоянии.

И тут вдруг к нам пришел сержант милиции, тот самый, что принял Соломоново решение.

– Разрешите представиться, – вежливо сказал он. – Лучше поздно, чем никогда. Старший сержант милиции Станислав Вельский.

– Очень приятно, – за всех ответила Люцина и пригласила Станислава Вельского тоже присесть на скамейку.

Сержант уселся на березовом пенечке и принялся обмахиваться форменной фуражкой, не торопясь сообщить о цели своего прихода. Франек вздохнул:

– Знаю, что скажите.

– А вот и не знаете, – ответил сержант Вельский. – Уважаемые дамы и господа, я не слепой, знаю, что в этих краях уже было два убийства, и вижу, что готовится третье.

– Третье тоже было, – поправила его мамуля. – Только от тех покойников никакой пользы не было, а от этого будет и ветчина, и сало.

Нам стало немного не по себе, Тереса даже вздрогнула. Сержант Вельский и ухом не повел, продолжая гнуть свою линию:

– С кабаном все ясно, а вы мне вот что скажите: что вы ищите в колодцах?

Мертвая тишина воцарилась в палисаднике. Сержанту Вельскому стало ясно – никто ему ни слова не скажет. Он тяжело вздохнул:

– Я все понимаю, поэтому начну, пожалуй, сам. Некий Адам Дудяк нашел в подвале своего дома шкатулку со старинными документами. Я сам при этом присутствовал. Документы он передал в музей. Так?

Михал Ольшевский не мог не подтвердить:

– Так.

Милиционер продолжал:

– Я эти бумажки не сумел прочитать, не мог разобрать закорючек, но вы-то наверняка все прочли? Так я вот о чем: прошло несколько месяцев – и появился первый покойник. В этих краях. Вроде бы – никакой связи, но смотрите, спустя какое-то время появляется и второй покойник. И опять в этих краях. Идем дальше. Вроде бы опять никакой связи, но вдруг на место преступления приезжает все семейство и начинает раскапывать колодцы. А с упомянутым семейством взаимодействует и сотрудник музея пан Ольшевский, то есть лицо, прочитавшее документы из шкатулки. И если все это не взаимосвязано, то я, проше паньства, испанский кардинал! Вот я и подумал – может, заключим союз, поскольку лично я сомневаюсь, что тех двоих вы шлепнули. Союз в том плане, чтобы неофициально, дружески побеседовать. Иначе ведь придется снимать официальные показания, вы приметесь давать ложные, а кому это надо? Да и документики придется взять на экспертизу, еще, не дай Бог, поистреплются…

Михал Ольшевский нервно вздрогнул. А сержант Вельский, не обращая на него ни малейшего внимания, задумчиво продолжал, глядя на закат:

– Одни только неприятности выйдут. А так, неофициально, мы поговорим, посоветуемся, может, что умное и придумаем. Ну, что скажите?

Все молчали. Моя давняя симпатия к милиции заставила меня отозваться первой:

– Марек, скажи же что-нибудь!

– Я тут голоса не имею, – ответил Марек. – Дело ваше, семейное.

– Тогда я скажу! – вырвался Франек, но Люцина прикрикнула на него.

– Заткни рот!

– О, вот теперь ясно видно – нам нечего сказать, – бросила в сторону Тереса.

– Тихо! – прикрикнула я на родичей и начала с другого боку:

– Скажите, пан сержант, насколько мне известно, существует закон, согласно которому в случае кражи вор преследуется только тогда, когда пострадавший подает жалобу. Так ведь?

– Так, – подтвердил сержант Вельский. – Существует. Вы что-то украли, проше паньства?

– Не украли, но милиция может так подумать. Поговорим с вами по-дружески, неофициально, но при условии, что вы не станете придираться к Франеку. О том, что мы ищем, он знает, и знаем мы. И если не сообщил, куда следует, несет такую же ответственность, как и мы. Чтобы к нему не придирались! Ну как, согласны?

Сержант Вельский торжественно поклялся, что такая идиотская мысль, чтобы придираться к Франтишеку Влукневскому, ему и в голову не могла прийти, и всем сразу стало легче. Все как-то сразу расслабились и, дополняя и прерывая друг друга, выложили милиции наши фамильные тайны. Сообщение Сташек Вельский воспринял с философским спокойствием. Проняло его лишь тогда, когд&Михал сбегал в дом, принес старинный документ и торжественно зачитал его. Сержант слушал, раскрыв рот, забыв о необходимости соблюдать официальную солидность и спокойствие. Положив фуражку на землю, он расстегнул мундир, глаза его заблестели, и время от времени он восклицал:

– Надо же! Никогда бы не поверил! И подумать только, я сам, своими собственными руками доставал это из-под пола!

Закончив чтение завещания и пресловутого «Перечня», Михал осторожно сложил бесценные документы и со вздохом сказал:

– Вот только непонятно, откуда столько народу могло узнать о сокровищах в сундуке. Я лично никому о них не говорил, бумаг этих никто не видел. Наследники, – тут он широким жестом обвел нас – наследники о своем наследстве узнали от меня. Вы, пан сержант, уверяете, что нашедшие шкатулку документов прочесть не могли. Так откуда же узнали о завещании?

– А вот это следует проверить, – ответил Сташек Вельский, сразу принимая официальный вид и застегнувшись на все пуговицы, – ведь теперь мне ясно, что ваше наследство и все эти преступления – звенья одной цепи. Давайте посчитаем. Выходит, кроме вас, законных наследников, о сокровищах знали еще трое. Двое убитых и один недобитый, тот, что сбежал из колодца, как его…

– Больницкий, – подсказала Люцина и добавила, – Знали четверо: Убийца ведь тоже знал.

– Пятеро знали, – дополнила список Тереса. – А прилизанного Никсона забыли? Когда заявился ко мне в Канаде, что-то такое говорил о сокровищах, оставленных предками. Я его слушала вполуха, думала, чушь несет.

– Что прилизанное? – удивился сержант.

Уж не знаю, как нам удалось обойти прилизанного Никсона, рассказывая сержанту о фамильной тайне, но фигура Никсона всплыла только сейчас. Затаив дыхание, выслушал сержант милиции захватывающее повествование об этой загадочной личности, не упрекнув ни словом, что о нем мы первый раз говорим официальному лицу. Напротив, вроде бы даже был доволен, что оказался первым официальным лицом, которое узнало об этом подозрительном индивидууме. Потребовав подробнейшего описания внешности и хронологических данных о появлении Никсона в разных местах земного шара, сержант задумался. Мы не мешали ему думать, с надеждой глядя на этого симпатичного парня в милицейском мундире. Молчание затягивалось.

– А эта самая свинья и в самом деле бросилась на вас? – неожиданно обратился сержант к Михалу.

Тот смутился. Похоже, говорить о своих подвигах в поединке с кабаном ему не доставляло удовольствия.

– Не знаю, – как-то неуверенно сказал Ольшевский. – Хотя… Он на меня свалился, а не я на него, это факт. Чуть не придавил. Я еле успел отскочить. Но сам я на него не нападал, клянусь! Хотя вот теперь, когда все спокойно вспоминаю, кажется мне – несчастный кабан просто взобрался на кучу камней и оттуда свалился вместе с камнями. Не собирался он на меня нападать, с чего бы? Но даю вам, пан сержант, честное слово, я был уверен, что это кто-то в черном плаще. И прямо на меня ринулся! Ну я и пырнул алебардой…

– А какого черта понадобилось кабану на куче камней? Зачем он туда полез? – удивился сержант.

– Может, он из любителей взбираться на скалы, – съехидничала Тереса.

– Ладно, так и быть, скажу, – решилась Люцина. – Там валялись куриные кости и недоеденные огрызки хлеба.

– А! – вспомнил Михал. – Ив самом деле, я поел, а огрызки завернул в салфетку и кинул куда-то за спину.

– Вот оно что! – обрадовался сержант, как будто мотивы поведения покойного боровка были для него самой главной загадкой в нашем загадочном деле. – Ну тогда понятно. Хлеб был свежий?

– Свежий! – подтвердил Михал. – Но сомневаюсь, что жалкие объедки могли привлечь животное. Там же оставались одни обгрызанные кости от курицы, а хлеба

– недоеденные корки. На один зуб такому большому зверю!

– Это неважно, – разъяснил сержант. – Нюх у свиней потрясающий, а уж свежий хлеб они за версту учуют. Особенно, если он с отрубями.

– С отрубями, а как же, – подтвердил Франек.

– С кабаном все ясно, – сказал сержант. – А вот что делать с колодцем – ума не приложу. Людей у нас мало, пост установить не можем. А если, пока суд да дело, прикрыть яму чем-нибудь неподъемным?

Идея была замечательная, ибо колодцу предстояло еще денька два подождать. Совершенно необходимо было покончить с уборкой урожая, ибо все народные приметы неотвратимо предвещали ухудшение погоды: того и гляди небо затянет тучами, налетит гроза, польют дожди, возможно; с градом. Нет, аграрные проблемы ни в коем случае нельзя было откладывать на потом, тем более, что Франек уже заказал на завтра комбайн, чтобы сжать пшеницу, сеном же могли заняться лишь живые люди. Какая-никакая совесть у нас была, не могли мы бросить на произвол судьбы своего родича.

Итак, весь вопрос уперся во что-то неподъемное. Разумеется, безответственные бабы сразу же предложили в качестве такового мою машину – поставить ее над ямой и делу конец. А того не подумали, что проехать к колодцу по грудам наваленных вокруг него камней не было никакой возможности, не говоря уже об опасности, которой подвергалась ни в чем не повинная машина. Ведь оголтелый бандит, на совести которого уже не одно убийство, встретив препятствие на пути к цели в виде машины, способен в ярости превратить ее в кучу лома! Подумав, машину оставили в покое. Франек вспомнил, что в сарае с давних пор лежит каменное мельничное колесо, совершенно неподъемное, потому и лежит. Втроем, правда, его приподнять можно и как-нибудь докатить до колодца, а вот одному даже приподнять не удастся.

Мельничное колесо так хорошо прикрыло разрытую яму, будто специально было сделано для того. Ночь прошла спокойно, на аккуратно заметенном сером песочке за амбаром виднелись лишь следы собачьих лап, и мы со спокойной душой отправились на полевые работы.

К вечеру и в самом деле пронеслась буря, но прошла она как-то краем, лишь слегка задев наши поля и не нанеся никакого вреда. Я успела съездить в Варшаву за фотографиями, отпечатанными с нашей пленки, и за ужином крупные снимки с изображением подошвы бандита переходили из рук в руки, вызывая всевозможные комментарии. Марек заставил нас напрягать умственные способности, заявив, что теперь все ясно, тут и думать нечего, достаточно один раз взглянуть на фото. Он, Марек, например взглянул и сразу все понял.

– А вот мне непонятно! – сердилась Тереса. – Я, например, польских бандитов не всех знаю, подошв их не видела.

– А канадских всех знаешь! – подхватила Люцина.

Тетя Ядя, как всегда, попыталась их успокоить:

– Марек имеет в виду ботинки, – примирительно сказала она. – Ходили тут вокруг нас эти ботинки, и он считает, мы могли их видеть. Но я их не заметила.

– Если бы ботинки сами ходили, не сомневайся, уж тогда бы ты их наверняка заметила!

– Значит, ботинки были на человеке, – резюмировала мамуля. – Никогда не смотрю на ноги!

– Значит, вы считаете, – пожелал убедиться Михал, – ходил тут вокруг нас человек в ботинках, и мы все его могли видеть?

– Марек действует в своем духе, – с раздражением заметила я. – Он уже о чем-то догадался, а нам сказать не хочет, надеется, мы тоже догадаемся. Лично я не могу. Ну прятался кто-то за амбаром, все видели следы, да что из этого? Не обязательно убийца прятался, кто угодно мог за нами подсматривать. Мне лично подошвы ни о чем не говорят.

– Попробуем рассуждать логично, – предложил Марек. – Может, что и сообразим. Известные нам факты свидетельствуют – первым о кладе узнал прилизанный Никсон. Как узнал – понятия не имею, но узнал. Возможно, имел доступ к документам. Кто знает, какие ноги у Никсона?

Франек опять взял в руки снимок, еще раз вгляделся в подошвы и решительно заявил:

– Не его ботинки. Эти, глядите, огромные, а у того были намного меньше. Разве что специально обулся в такие буцалы. Ведь по фото видно – следы просто великанские.

– Сомневаюсь насчет того, что специально обул чужие ботинки, да еще на несколько номеров больше. Значит, не он прятался за амбаром. В хронологическом порядке за Никсоном следует труп. Труп мог узнать о кладе от Никсона…

– …и спрятался за овином? – перебила меня Люцина.

– Труп не мог прятаться!

– Я только рассуждаю в хронологическом порядке.

– С трупом все ясно! – заявила Тереса. – Прилизанный разыскал Менюшко и взял его в свою банду. Ведь труп – это Менюшко, я правильно понимаю?

– Понимаешь правильно, только не очень логично. Никсон взял в свою банду Менюшко для того, чтобы его убить?

– Да ведь мы же не знаем, кто убил. Вряд ли Никсон стал бы убивать сообщника.

– А если он нащел себе лучшего? Внука прадедушки?

– выдвинула свежую идею мамуля.

– Не прадедушки, а нотариуса, – поправил ее скрупулезный Михал, но мамулю не так-то просто было сбить с толку:

– Нотариус тоже мог быть чьим-то прадедушкой…

– Не мог, не успел, ведь он умер…

– Заругались в потомках! – фыркнула я. – Двое их было, один внук прадедушки, а второй – внук нотариуса…

– Я и говорю – прадедушки…

– Молчать! – рявкнула на нас Люцина. – Я все поняла! Он вовсе его не убивал!

– Кто кого? – рассердилась Тереса. – Говори толком!

– Прилизанный не убивал Менюшко. Да, наши адреса мог ему дать, хотя и не понимаю зачем… Хотя погодите… Может, и не давал? Может, Менюшко эти адреса у него просто украл? Может, хотел найти нас и все рассказать, а Никсона оставить с носом?

– Наконец-то слышу умные слова, – пробурчал Марек, а Люцина вдохновенно продолжала:

– Думаю, так оно и было. Прилизанный взял Менюшко в напарники и прислал его сюда поразнюхать. Поскольку Менюшко действовал тайно, при нем и не нашли никаких документов, чтобы в случае чего мог отпереться, выдать себя за другого…

– …или пославший его Никсон мог предвидеть печальный исход и предупредил напарника – ни в коем случае никаких документов, никакого удостоверения личности!

– Предвидеть мог, но Никсон его не убивал! Ему был нужен сообщник, вот он и нашел второго…

–..л второго тоже не он убил?

– Не он! Потом нашел Больницкого и тоже не убил его…

– …потому что Больницкий сбежал.

– Ну что ты все перебиваешь! Ведь Марек же нам рассказал – по словам Больницкого, его сагитировал Никсон. Выходит, искал сообщников среди заинтересованных лиц. Сами видите – все потомки тех, кто как-то связан с нашим наследством.

– А почему именно их?

– Этого я не знаю, но уверена – прилизанный их не убивал! И все-таки они убиты. Убиты все, кто тут крутился поблизости от подворья Влукневских. И Больницкий тоже чудом избежал смерти. Значит, кто-то здесь бдит, тоже крутится поблизости. И мы все обязательно должны его были видеть, наверняка, не один раз. И собака не лает. И носит он огромные ботинки…

Не докончив, Люцина широко раскрытыми глазами уставилась куда-то в пространство. Проследив за ее взглядом, мы увидели лишь посудное полотенце в углу кухни.

Михал Ольшевский медленно произнес:

– Кажется, начинаю кое-что понимать. Никсон имел возможность ознакомиться только с документами из шкатулки, но самого завещания не читал. Это же ясно из его поступков! Вот он и стал разыскивать кого-нибудь из рода Менюшко, Лагевки и Больницких, чтобы с их помощью добраться до сути дела, ведь в этих семьях могли сохраниться какие-то сведения о тех давних временах! Чтобы по клочкам собрать информацию и свести эти обрывочные сведения воедино. И чтобы все эти потомки не стали его конкурентами, он делал их своими сообщниками.

– Вроде бы логично, – подхватила я. – Начал он с Тересы, хотел заключить с ней тайное соглашение, надеясь, что она соблазнится возможностью разбогатеть за счет своих сестер. Потом понял – не на такую напал, и переключился на лиц, не являющихся прямыми наследниками, просто потомков тех, кто так или иначе был причастен к нашему наследству.

Тереса ткнула в бок Люцину, все еще не сводящую взгляда с кухонного полотенца.

– Ты что? Слышишь, о чем говорим?

Люцина, вздрогнув, оторвалась наконец от созерцания посудного полотенца и взглянула на нас блестящими глазами:

– Кажется, я догадалась, кто проболтался о наследстве! Помните в этом… как его… Гол о дранье или Голодухе…

– Глодоморье! – подсказала мамуля.

– Да, в Глодоморье кружили слухи о каких-то кладах Менюшек. А сорок пять лет назад кто-то гнал Менюшко из Воли, и я это видела собственными глазами. Так вот, проболтался тот самый Менюшко, предок нашего покойника! И вся их семейка уже пятьдесят лет разыскивает сокровища нашей прабабки, из поколения в поколение передавая о нем весть. А кто же тогда прогнал того Менюшко?

И Люцина опять глубоко задумалась. Тетя Ядя трезво заметила:

– Это не мог быть тот самый человек. Если он выгнал Менюшко сорок пять лет назад, сейчас был бы совсем дряхлым старичком.

– Это правильно! – подхватил оживившийся Михал, – но у того мог остаться внук, вот он до сих пор и охраняет клад. Давайте по следам искать!

– Легче всего искать тому, кто видел эти следы еще и в другом месте, не только за овином, – подсказал Марек. И так на меня посмотрел, что я сразу вспомнила.

Ну конечно же! Он ходил среди могил, а я осталась на дороге, ждала его и машинально обводила палочкой следы на песке. В точности такие же, как вот на этой фотографии!

– Езус-Мария! – только и смогла я проговорить. – Так он живет на кладбище? Следы были у кладбища. Он там живет?!

– Свят, свят, свят! – прошептала дрожащими губами Тереса.

В спокойной и уютной кухне Франека вдруг повеяло могильным холодом, от мыслей о вурдалаках и выходцах из могил волосы встали дыбом. В полночь разверзается могила и встает один из предков…

Громкий смех Люцины прогнал страшное наваждение.

– Ясно, на кладбище! Я тоже опознала следы на фотографии, такие вели в сторону кладбища, я даже немного пошла по ним, но потом их уже было не различить, и я вернулась. Да и нет необходимости больше ломать голову. Я вспомнила, кто тогда прогнал Менюшко. Это был сын могильщика, угрюмый детина…

Франек ошарашенно смотрел на нее и не очень уверенно сообщил:

– Теперешний могильщик – внук того самого. Отец его в войну погиб, почитай, могильщиком и не был, вот внук и перенял профессию деда.

– Значит, у сына могильщика, которого запомнила Люцина, уже тоже был сын, раз он потом погиб?

– Выходит, уже был, ведь потом не того…

– Спятить можно со всеми этими сыновьями, дедами и внуками! – недовольно, сказала Тереса. – Я совсем запуталась.

– Погодите! – пресек посторонние разговоры Михал.

– Давайте о деле. Похоже, мы до чего-то дошли. Если заснятые на пленку следы оставлены убийцей, выходит, убийца – могильщик. И что дальше?

Все молчали. Ответила Люцина:

– Что дальше – не знаю, но насчет могильщика я уверена. Не знаю, как мог его предок узнать, где наш дедушка запрятал сундук, но знал – это точно. Может, просто-напросто подглядел?

– Могильщик? – глядя на Марека, спросила я.

– Да, – спокойно ответил он. – Это следы могильщика.

Все замолчали, донельзя взволнованные. Вот, пожалуйста, нам удалось выявить убийцу! Правда, неизвестно теперь, как дальше поступить.

– Безобразие! – вдруг вскричала Тереса. – Мы смогли установить убийцу, а ваша хваленая милиция что?

– Разрешите напомнить вам, милостивая пани, что милиция никаких следов не видела, – спокойно сказал Марек. – И никто ей о них ни словечка не сказал. Точно так же, как и о Люцининых откровениях насчет Менюшки и могильщика. И вообще, только вчера вы, наконец, сообщили милиции, в чем тут дело. А кроме того, вы невнимательно выслушали мои слова. Я вовсе не сказал, что это могильщик убивает. Я просто констатировал – следы принадлежат ему. И только. Утверждать, что именно он убивал – не могу, доказательств у меня нет.

Он прав, так оно и было. Так что же, опять устроить засаду, чтобы иметь доказательства? Или приманку какую придумать? Надо бы поскорей раскопать колодец, найти прабабушкин сундук, потихоньку извлечь сокровища, а сундук, например, оставить. Пустой пускай остается, не страшно…

* * *

Дело наверняка приняло бы другой оборот, если бы в овине, кроме Казика и Марека, не спал еще и отец. А храп отца заглушает решительно все другие звуки.

Мамуля, как всегда, проснулась на рассвете, и отправилась к заветному колодцу взглянуть на мельничное колесо. Мамуля не стала поднимать шум, не стала нас будить. Хладнокровно дождалась она пробуждения хозяина и к нему обратилась с претензиями.

– Интересно, зачем вы тащили это колесо, если оно яму не прикрывает?

– Что? – изумился Франек, предполагая, что не так расслышал, ибо отцовский храп заглушал все вокруг, хоть дверь в овин и была закрыта.

– Придется, видно, разбудить Янека, разговаривать невозможно, – с досадой сказала мамуля и, возвысив голос, прокричала: – Колесо сдвинуто, а колодец здорово раскопан. Что это значит?

– Езус-Мария! – вскричал Франек и бросился к колодцу, а мамуля отправилась будить отца.

Когда мы с Тересой прибежали к колодцу, вся родня уже была там. Франек стоял над ямой и чесал в затылке, а Марек с Казиком, встав на колени у края колодца, светили фонариками в его глубину.

– Вроде труп! – сказал Казик. – Не похоже, что живой. Да и глубоко падать пришлось.

– Вечную память… – затянула на сей раз Люцина, а Тереса нервно воскликнула:

– Замолчи! Опять, наверное, какая-нибудь животина.

– Эээ, какая там животина, – протянул Казик – Человек, как пить дать! Вон, руки-ноги видно.

Я заставила себе заглянуть в колодец. На дне глубокой ямы виднелась какая-то бесформенная кучка. Приглядевшись, можно было различить человеческую фигуру, лежащую в странной, неестественной позе. Господи Боже мой!

– Кто бы это мог быть? – спросила Люцина, тоже заглянув в колодец. Пошатнувшись, она, чтобы сохранить равновесие, ухватилась за мое плечо, в результате чего мы обе чуть не свалились туда же. – Кто бы это мог быть? – рассуждала Люцина. – Все причастные уже фигурировали, наверное, какое новое лицо появилось на горизонте.

– А может, прилизанный Никсон? – оживилась мамуля.

– Возможно. Теперь вот доставай его…

Тереса удрученно молчала, тетя Ядя дрожащими руками сделала несколько снимков, на всякий случай.

– И ты ничего не слышал? – упрекнула я Марека.

– Когда не надо, так услышит, как котенок крадется по пушистому ковру, а тут… Тяжесть такую сдвинули, колодец разрыли, человека убили и ты не слышал?

– Папа все заглушал, – ответил расстроенный и выбитый из колеи Марек. – А ну давай быстро в милицию! Хорошо, если застанешь сержанта Вельского. И возвращайся поскорее, здесь много дела.

Я еще не успела отъехать, как он уже безжалостно расставил всех родичей на подступах к колодцу и развалинам, строго-настрого запретив пропускать кого-либо за кордон. А когда я вернулась, велел моей машиной преградить доступ зевакам со стороны дороги. Надо было сохранить следы, во что бы то ни стало!

В отделении милиции я вела себя довольно бесцеремонно. Сначала позвонила в музей Ольшевскому, а только потом сообщила дежурному о новом преступлении.

– Опять свинья? – поинтересовался дежурный. – Или на этот раз баран?

– Нам кажется, на этот раз – человек, – грустно сказала я.

– Ну, ну! – с невольным уважением прокомментировал дежурный. – Неплохой темп. Я всегда говорил – с этими дачниками одни только неприятности!

Сержанта Вельского, к сожалению, на работе не оказалось, и я, выполнив поручение, вернулась домой.

Следственная группа прибыла довольно скоро, в ее состав, к нашей радости, входил и сержант Вельский. Кордон сняли, нас всех прогнали куда подальше от места преступления, и даже спасибо не сказали за то, что мы для них следы сохранили. А уж мамуля сколько намучилась, регулярно рассеивая и разравнивая граблями свой песочек, на котором эти следы отпечатались особенно отчетливо! Да разве от них дождешься благодарности?