Текст книги "Зажигалка"

Автор книги: Иоанна Хмелевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

Вольницкий не был знатоком природы, но догадывался, что форзиция – какое-то растение. Он знал, что растения растут, и, возможно, пропорционально росту дорожают. Неужели за время, прошедшее между заказом и доставкой товара, эта форзиция вымахала такой, что подорожала более чем в десять раз? Или заказчик забыл написать, что ему нужна не одна, а десять форзиций? Точнее, десять с половиной… Нет, такого быть не может.

Соколиным оком следователь выловил даты, скрытые в каракулях. Вот одна – или встреча с этим Майдой, или день, когда сделан заказ. Потому что даже время проставлено, и дописаны по-латыни ботанические каракули: ага, та же форзиция, к тому же жирно подчеркнутая, это уже счет, и расстояние между заказом и оплатой – шесть дней. Что же растет в таком темпе? Джунгли после ливня? Грибы… да, они вроде быстро растут. Так, может, форзиция – гриб?

Другие записи свидетельствовали о том, что клиент получил свое и заплатил. Такой вывод комиссар сделал на основании красного зигзага, дополненного большой буквой «z» – zaplасопе, то есть оплачено. И ни одной официальной печати с такой надписью, только вот этот небрежный красный зигзаг.

Самыми понятными и упорядоченными были заказы. Чего себе люди не заказывают! Это понятно, в последнее время все больше появляется желающих обустроить свои участки, разбить на них сады, провести аллейки, посадить цветочки, настроить беседок, бассейнов, каменных стенок, горок, прудиков и еще миллион других вещей. И для всего этого, кроме главного проектировщика-дизайнера, требуется целая армия рабочих и специалистов, нанимаемых не на постоянную работу, а для выполнения одного конкретного заказа. Итак, требуется куча специалистов, грубая рабочая сила и транспорт. В фирме убитого не было никаких сотрудников и никакого транспорта. Надо что-то привезти или доставить? Вот счет, нанимается грузовик или какое другое транспортное средство. Все нанималось на один раз и не очень часто: грузовые машины, платформы, экскаваторы, бульдозеры, самосвалы, пикапы. Садово-огородная фирма, не имеющая своего транспорта и каждый раз нанимающая машину, – по меньшей мере странно.

А тут выясняется и вовсе удивительная вещь: Мирослав Кшевец не имел собственной плантации и даже просто теплицы. Откуда же он брал эти вещи? Скорее всего, покупал у производителей растений, не крал же.

А если покупал, то и платил. И выясняется, что платил он крайне редко. Нашлось всего несколько счетов, когда не ему платили, а он платил. Среди них плакучая береза, сорок саженцев бирючины и самшита и один красный дуб. Клиентам же продал раз в сто больше.

От всей этой макулатуры просто несло какой-то грандиозной аферой. Преисполнившись подозрениями, Вольницкий решил засадить за эту работу младшего комиссара Касю Сажницкую, большую любительницу и знатока цветов, переведенную недавно на бумажную работу по уважительной причине – далеко зашедшей беременности. Трудно требовать от Каси, чтобы она в своем состоянии по-прежнему гонялась за преступниками с пушкой в руке, вот и перевели на сидячую работу. Все охотно обращались к младшему комиссару за помощью по самым разным, доступным ей, вопросам – используя ее и как секретаршу, и как архивариуса, и как бухгалтершу, и как компьютер. Быстрая, живая, очень образованная Кася, несколько отяжелевшая, легко справлялась с такими заданиями, рада, что еще может помочь коллегам, пока ее не отправили в декрет. Для себя комиссар только переписал все фамилии, адреса и телефоны, какие удалось выискать в бумагах покойного.

Намного понятнее для полицейского оказались личные записи Кшевца. И когда вошел коллега комиссара полиции, он застал Вольницкого шокированным, немного смущенным и очень удивленным.

– Ты гляди! Наш-то покойничек оказался Казановой, чтоб ему черти на том свете… Не видать мне счастья, если это не Дон Жуан, бабник столетия! Так получается по документам. И возглавлял он никакую не форзицию, а настоящий бордель…

– Теперь это называется Агентство развлечений, – ответил образованный коллега. – Агентство досуга, вы к нам, мы к вам и т. п. И что, ты обнаружил клиентов или персонал? Персонал тоже может быть весьма приятным.

– За клиента он один работал, уж и не знаю… Тысячу баб обслужить… погоди, точно скажу – сто двенадцать штук! Баб надо проверить в первую очередь. Внешне он был очень привлекателен, вполне возможно… Какая-нибудь из обманутых девиц нагрянула с ножичком, точнее секатором, и в нервах… Холерный огородник, с цветочка на цветочек!

– А чем же еще заниматься интересному мужчине его профессии? – философски изрек сотрудник даже с легкой завистью. А как она, собственно, зарезала его своим секатором? Какая-нибудь здоровенная бабища?

Вольницкий взял в руки заключение патологоанатома, Его он получил очень скоро, видимо, и медика удивило нетипичное орудие убийства. Так что Кшевец подвергся процедуре в первую очередь.

– Не поверишь, – делился с коллегой сомнениями комиссар, читая подробное заключение эксперта. – Сначала покойника огрели цветочным горшком или чем-то в этом роде, а затем его четыре раза проткнули секатором. Но и горшка было достаточно.

– Гляди-ка! – опять удивился коллега. – И смерть у него вполне соответствует профессии. Чем кто воюет…

– Кончай языком молоть, слушай дальше. С этим горшком тоже закавыка.

Оба следователя наклонились над фотографией крупным планом. Коллега заглядывал через плечо Вольницкого.

– А это тот самый секатор? Очень странный какой-то. Разлетелся на части от того, что им шпыняли человека? Да ведь эта штука с крепкими ветвями деревьев справляется, а на человеке сломалась?

– То-то! – с таким торжеством произнес Вольницкий, словно погибель секатора была его личным достижением. – Слушай, он не был этим секатором убит, гляди, острия не сходятся, более узкое налезло на широкое. К тому же, по заключению экспертов, секатор был… вот, тут написано… разболтанный – так специалисты написали. Но не секатор тут главный. Все дело в горшке.

Приятель вгляделся в фотографию.

– И в самом деле, какой-то нетипичный… цилиндрический, я бы сказал. Высокий, в средней части утолщенный, кверху суживающийся, малость на кувшин смахивает, или нет, в чем молоко…

– Ты прав, на крынку похоже, судя по рисунку…

– И кажется, был с землей, в которой что-то росло, потому эксперты и называют непонятное орудие убийства горшком.

Сотрудник пожал плечами:

– Не понимаю, как в сосуде такой формы можно выращивать растение. Как его пересаживать? Попробуй вынуть цветочек из такого сосуда, горшок обязательно должен кверху расширяться.

– А ты откуда знаешь? Какой грамотный…

– Так ведь мать надо мной годами измывается. Она держит дома цветы – на балконе, а я обязан помогать их пересаживать. По ее словам, у меня талант и хорошие руки для этого дела. Так что о горшках я тебе точно говорю, перевидал их на своем веку.

– Да они приблизительно так и написали. Судя по следу от удара, его огрели этой штукой, как они пишут, вверх ногами. То есть убийца держал в руках растение и, размахнувшись, врезал нашему казанове по башке горшком. Нормальная баба держала бы в руках горшок и им же врезала несчастному, потому как цветочка бабе жалко. А тут наоборот…

– А что за цветочек?

– Холера его знает. Патолог не написал, других экспертиз я еще не получил.

– Судя по снимку, изрядно завядший. Может, потому бабе и не было его жалко.

Оба какое-то время внимательно всматривались в изображение орудия преступления и фотографию жалких остатков цветочка. Первым заговорил Вольницкий:

– Вот тебе фамилии, телефоны, немного адресов, к сожалению, не все.

– Сотовые! – скривился помощник следователя.

– Найдутся их владельцы. Развороши эту дамскую компанию, можно еще получить и служебные контакты, от них тоже польза немалая. Знаешь, эта растительная фирма очень нехорошо пахнет, слишком много людей крутится вокруг нее.

Помощник следователя доложил, что ему за это время удалось сделать:

– Я осмотрел эту Пахоцкую улицу, порасспрашивал ее жителей. Не так уж их там и много. Улочка не для проезда, скорее для пеших, хотя проехать с трудом можно, и заканчивается тупиком. Из чужих больше всего людей бывает у стоматолога, портнихи – мелкие работы, приходят почти одни бабы. Вот тебе список постоянных жителей. К сожалению, среди них нет ни паралитика в инвалидной коляске, ни любопытной старушки, сидящей у окна, у четверых есть собаки, у одной одинокой матери – сын-двоечник. Вот и весь улов.

Вольницкий внимательно слушал. В заключение приятель и помощник выдал кое-что интересное:

– Одна мамаша ожидала опаздывающую дочь и долго в тот день сидела у окна. Между восемнадцатью тридцатью и двадцатью часами увидела двух девушек, скорее молодых женщин, одна рыжая, вторая блондинка, шли вроде бы вместе, но каждая отдельно, лиц их не видела, уже начинало темнеть, да и улочка там узенькая, темная.

– Так во сколько точнее это было? – заинтересовался Вольницкий.

– Около семи. Одна немного до, вторая капельку после семи. Дочка все запаздывала, мать все сидела. Еще кто-то ходил, припарковывались машины…

– А девицы до какого дома дошли?

– Она не знает. Это ее не заинтересовало. Раз не дочка, она не стала смотреть.

– А двоечник?

– Того загнали наверх, там его комнатка, он оттуда и глазел в окно, вместо того чтобы учить уроки. Девушек видел, подтвердил, а кроме них еще человека три прошли, ну и еще другие выходили из машин, которые оставляли у домов. Его интересовал сам процесс парковки, там очень тесно.

– Очень хорошо! – порадовался следователь. – Убийца мог и на машине приехать. Так, кого он еще видел?

Помощник опять полистал свои записи.

– В принципе, я тебе все тут записал, но не уверен, что ты разберешь мои каракули. Переписать?

– Идиотский вопрос. Но сначала расскажи.

– Тех четырех с собаками двоечник тоже видел, трое мужчин и одна женщина. Он с ними не знаком, просто часто видит. Лучше всего знает собак, может сказать, где какая живет. А кроме того, шел старичок с палочкой, с седой бородкой, но шел бодро, и у моего двоечника сложилось мнение, что старикан занимается спортивной ходьбой. Потом прошел мужчина среднего возраста, что-то длинное нес в руке, шел медленно и старался разглядеть номера домов. Так что, наверное, кого-то искал. Потом пожилая женщина, сгорбленная, с хозяйственной сумкой в руке. Проехало и парковалось всего пять машин, причем одна доехала до конца улицы, там развернулась и только после этого остановилась. И осталась стоять.

– Где?

– Этого парнишка не видел, он смотрел сверху, и ему часть улицы заслоняли кроны деревьев. По своей стороне видел только мелкие портновские работы, по противоположной стороне улицы – больше, в том числе и дом стоматолога. Точнее – вход в него, еще точнее – калитку в заборе.

– А въезды в гаражи ему видны? Я вчера не обратил на них внимание…

– Да, есть их там несколько, но жутко неудобные. И именно их парню заслоняет дерево, которое перед ними растет. Потом тот мужчина с чем-то длинным шел обратно, но уже без этого длинного. Парень больше других видел, но и так сопляк много проворонил, не видел ни приезда покойника, ни прихода его сестры. Должно быть, иногда все же занимался уроками.

– И приезд патрульной машины тоже проморгал?

– Как же! От приезда патрульной до ее отъезда он с нее глаз не сводил. Ага, вот еще что. О тех, у кого собаки. С двумя владельцами собак я все же поговорил. Пенсионер, еще не старый и не рахитичный, сказал – видел машину, когда шел с собакой в одну сторону, она как раз разворачивалась и остановилась, и за рулем в ней кто-то сидел. Кто – не видел, даже не смотрел, просто силуэт, голова и плечи, но за рулем мужчина сидел, он в этом уверен. Пока все, сейчас я тебе все постараюсь поаккуратней переписать, чтоб ты разобрал мои каракули. А мне давай своих красоток, я и с ними разберусь.

Он схватил длинный список Вольницкого и исчез.

Поручив другим сотрудникам заняться розысками Собеслава Кшевца, комиссар сам решил заняться разведенной женой покойного. Такие разведенные жены иногда бывают весьма полезными. Только до того он должен все же поймать последнюю из подозреваемых баб, недоступную Юлиту Битте…

* * *

Сотовый зазвонил, когда я въезжала в свои ворота.

– Ты дома? – спросила Малгося.

– Вот только что приехала.

– Мы сейчас будем у тебя. Самое большее через полчасика. – И сразу выключилась, не дав мне возможности ответить.

Я открыла гаражные ворота, но вспомнила о покупках в багажнике и не стала въезжать, ведь выгружать из багажника горшки с растениями гораздо удобнее снаружи.

Я успела вынуть горшки, поставить машину в гараж и окончательно убедиться в том, что мне абсолютно некуда посадить вновь приобретенные цветы, как подъехали Юлита с Малгосей. Что касается Малгоси, сомнений не было, но Юлиту я не сразу узнала, и тут очень помогла ее машина, серебряная «тойота».

– Езус-Мария! – только и могла я сказать.

– Очень ей идет, правда? – радовалась Малгося, входя в дом. Юлита шла за ней.

– Я подошла к делу серьезно, – стала объяснять она. – Испугалась, у нас и впрямь сейчас нет времени сидеть под арестом, ну я и сделала, что могла. Как тебе?

Я любовалась ею в полном восторге. Мало того что с короткими золотистыми кудрями и в зеленовато-бежевом костюме она не имела ничего общего с брюнеткой в красном костюмчике, так еще и выглядела потрясающе. А я ей давно советовала время от времени переделываться в блондинку.

– Прекрасно! Великолепно! А тот жакет где?

Юлита подала мне целлофановую сумку:

– Вот, принесла, раз ты велела отдать его кошкам. К счастью, я успела его поносить, он не совсем новый, так что не жалко. Подложишь им его как есть или разрежем на части?

– Надо разрезать, – не сомневалась Малгося. – Твои кошки сумели вытащить из своего домика целую баранью шкуру, а уж его вытащат без проблем. Пуговицы тебе оставить?

– Ну, во-первых, они вытащили не целую шкуру, а только половину, – возразила я, разыскивая вторые ножницы. – Ее давно выбросили, она была уже старая, сопрела вся. Пуговицы срежем, а остальное в кусках разложим в их домике: и внизу и вверху. Два человека смогут поднять верхний домик, сильный мужик сделал бы это одной левой.

– Я тоже буду разрезать материю, вижу, у тебя нашлись еще одни ножницы, – изъявила желание Юлита.

– Резать не на слишком мелкие кусочки, – предупредила я. – А то повытаскивают и начнут играть. Рукава только вдоль.

– Что-то я замечаю у тебя какие-то комплексы насчет сильного мужика, – заметила Малгося за работой. – Уж слишком часто ты его поминаешь. Только и слышишь: «Сильный мужик, сильный мужик».

Я чуть не обиделась.

– Еще бы, конечно комплексы. Просто я отчаянно завидую сильным мужикам. А началось это с тех пор, когда я с тяжелыми вещами – пятьдесят шесть с половиной кг – ехала через всю Европу. С пересадками.

– Почему с пересадками, а не на машине?

– А это был как раз период безмашинья, вот и пришлось ехать на поездах. А с возрастом эта зависть к сильным только усилилась. Я представляю, как легко бросила бы мешок с землей на тачку, будь я сильным мужиком. А так приходится предварительно как минимум наполовину опорожнять его лопатой. Гвяздовской прибегает и за полчаса проворачивает работу, которая отняла бы у меня неделю. Уже и речи быть не может, чтобы я попыталась несчастную еловую ветку одним махом перепилить на куски для камина или при рубке дров поднять на топоре поленце потолще. А книги? Три полки приведет в порядок – я даже отдохнуть не успею. Всю жизнь был у меня под рукой какой-нибудь сильный мужик, и я бешусь, что сама много не могу сделать.

– А когда-нибудь ты могла столько же сделать?

– Что ты! Всегда им завидовала.

– У нее не все в порядке с головой, – с каким-то даже испугом произнесла Юлита, разрезая свой красный костюмчик. – То есть, извини, я не хотела тебя обидеть, Иоанна, но ведь ты работаешь все же умственно, а не физически.

– А сильный мужик всегда найдется, – поддержала ее Малгося. – В физическом отношении. Вот в умственном с ним могут быть проблемы.

– Вообще-то поумнее и нам бы не мешало быть, – несколько запоздало спохватилась я. – Резать костюмчик надо было на террасе, а не здесь, одно от другого трудно отличить.

Обе они с Юлитой сидели в гостиной на полу, на красном ковре, который, правда, не был таким ярким, как костюм. И все же на нем могли зацепиться и остаться небольшие кусочки и нитки от бывшего костюма. Правда, обе они, и Юлита и Малгося, были по натуре очень аккуратные, я знала, что уберут за собой тщательно.

Пока они приканчивали костюмчик, я вышла на террасу и занялась кошачьими домиками. Их приходилось ставить по два, один на другой, иначе не поместились бы. Кошки сами решали, где им спать, в партере или в бельэтаже. Я принялась отдирать с одной такой пары домиков кусок пенопласта, которым прикрывалось все сооружение. В партере, видимо, кто-то из котов спал крепким сном и, внезапно разбуженный, в полном переполохе черной пулей вылетел на террасу прямо мне под ноги. Но не убежал, метрах в двух опомнился, сел, оценил ситуацию и принялся потягиваться.

Две особы, отнюдь не сильные мужчины, сумели снять один домик с другого. Открыв верхнюю древесно-стружечную плиту, мы без труда затолкали внутрь остатки Юлитиного гардероба, на самое дно. Подумав, переделали: поместили красные ошметки сверху, внизу неизвестно, как долго они могли сохраняться в хорошем состоянии. Потом, подумав, вернулись к первоначальному варианту, ведь кошки могли верхний слой выволочь наружу. Подумав еще, решили, что лучше всего было бы новые ошметки смешать со старыми и добавить еще каких-нибудь других, дополнительно. Припомнился мне красный свитерок, с незапамятных времен валявшийся у меня где-то без надобности. Удивившись самой себе, я нашла его очень легко. Свитерок тоже был красный, но другого оттенка, шерстяной, и я очень обрадовалась, обнаружив на нем следы трудолюбивой моли – все-таки мне было его немного жалко, а раз моль его уже попробовала, значит, прикончит, и чего жалеть.

– Вы что, совсем спятили? – раздался внезапно голос Витека, стоявшего в распахнутых на террасу дверях. – Калитка не заперта, весь дом нараспашку, а вся кампания – я полчаса за вами наблюдаю – стрижет что-то красное и трещит не переставая. Причем чаще всего слышатся слова «полиция» и «экспертиза». Да еще при незнакомом человеке!

Только приглядевшись, Витек узнал Юлиту и даже попятился.

– Ты и в самом деле не узнал меня? – порадовалась Юлита.

– Какие полчаса? – возразила строгая жена Витека. – Всего-то стоишь минут пять. И чего ты сегодня так рано заявился?

– Так получилось с клиентом.

Я догадалась без всяких объяснений, что Витек приехал за Малгосей, машиной которой, по всей вероятности, сейчас пользуется их дочь Марта, опять отправившаяся к своим лошадкам куда-нибудь в окрестности Варшавы. Без памяти любившая лошадей, она вечно находилась то на конно-спортивных базах, то на тренировках и соревнованиях, то на вручении каких-то лошадиных наград, и преимущественно все это происходило в местах, куда можно было добраться лишь на собственной машине. У девушки еще не было своей машины, и, если дело срочное, мать отдавала ей свою.

Раскромсав свитер и смешав все куски красного, мы почти целиком сменили в одном из домиков кошачью подстилку, аккуратно все заделали и с помощью Витека водрузили один домик на другой, сменив заодно и верхний кусок пенопласта.

Когда Малгося прекратила наконец жужжать пылесосом в гостиной, мы с чувством хорошо выполненного долга уселись за столом в гостиной.

Разговор начала Юлита, констатировав с удовлетворением и какой-то непонятной претензией, что полиция до нее до сих пор еще так и не добралась.

– А сотовый у тебя до сих пор выключен? – спокойно поинтересовалась я. – Так чему же удивляться? Теперь включай, хватит скрываться. Хотя погоди. Сначала придумай, почему он у тебя был так долго выключен. Дотошный комиссар наверняка захочет это знать.

Естественно, такие сложности в Юлитину голову не пришли. Она глядела на меня в полной растерянности, как всегда ожидая дружеской подсказки. Но тут меня перебила Малгося.

– И она и он за рулем, – открыла она Америку. – Меня сегодня повезут домой как барыню. Полагаю, что мы с тобой, Иоанна, могли бы позволить себе по глоточку вина.

– Витек!

– Уже разливаю, – в полной готовности отозвался тот. А за это время Юлита вроде бы сама придумала причину такого долгого выключения своего сотового.

– Да я просто забыла о нем! Вчера вечером отключила, когда уселась за корректуру, а потом забыла включить.

От меня так легко не отделаешься.

– А сегодня где ты была целый день? Если расскажешь им о косметичке, они во всем разберутся. Схватят и тебя и Ришарда, потому как неизвестная гангрена заметила и запомнила номер вашей машины. Мы все должны твердо стоять на своем, будем отпираться – номер перепутали, а никто из нас вечером из моего дома не выезжал. Так что придумай что-нибудь другое, и никаких косметичек и парикмахеров!

Юлита размышляла вслух плаксивым голосом:

– Сначала я была дома… ну а потом… у парикмахерши! – докончила она еле слышно. В эту голову ничего путного прийти не могло.

Долгое время все молчали, все думали. И в наши головы тоже ничего путного не приходило. Умнее всех оказалась Малгося:

– В костеле она была! Ты ведь верующая, в костел ходишь часто, и не понадобятся свидетели, ты не для того ходишь в костел, чтобы все тобой любовались. Молишься в уголке, закрыв лицо. Или на коленях? Это уж ты сама придумай, как и в каком именно костеле ты была, где не положено трезвонить сотовым.

– В том, что у кладбища, – подсказала я.

– А это не будет святотатством? – засомневалась верующая.

– Ну нет, больше не могу! – заявил Витек вставая. – Это какое же терпение надо иметь!

И он решительно направился к холодильнику, по дороге пояснив, что уже конец дня, сегодня он поработал на славу, плевать ему на оставшегося клиента, а за ними с Малгосей может приехать его кореш Гжесь, он и отвезет их домой.

И он вытащил бутылку виски, взял бокал и занялся льдом, попутно продолжая тему:

– Я не историк и вообще только рабочий, но помню из истории, что церкви всегда служили людям убежищем в трудную минуту, что-то вроде того, что там можно спрятаться, и полиция тебя не тронет. Костел спасал невинных в безвыходных ситуациях, какое же это святотатство?

Я его поддержала, холодно спросив Юлиту:

– Так, значит, ты убила Мирека?

– Ну, знаешь! – возмутилась Юлита.

– Тогда кому же, как не Богу, прийти к тебе на помощь?

Юлита настолько расхрабрилась, что признала стоянку у моего дома вполне достаточной для двух машин – Витековой и ее – и жалобным голосом тоже попросила рюмочку вина. Гжесек вполне мог и ее отвезти. Витек откупорил нам вторую бутылку вина. После довольно долгих размышлений мы избрали костел на Бродне, где были некогда похоронены мои предки. Кстати, я могла попросить Юлиту поставить свечку на их могиле в честь годовщины.

– Правда, найти могилу очень трудно, она в самом центре кладбища безо всяких ориентиров. С каждой стороны до нее далеко, и старой перечнице очень трудно туда добраться, вот я и попросила тебя.

– А годовщина какая? – заинтересовались присутствующие.

Если я придумывала легенду, то всегда старалась по возможности придерживаться хоть какой-то правдивости. И в данном случае, поскольку у нас сейчас сентябрь, дед мой мог как раз сегодня вернуться из ссылки. И погиб он вовсе не в варшавской больнице, когда та рухнула и все больные погибли, а каким-то образом выбраться из-под развалин, потом из Варшавы, долго это продолжалось, он шел пешком, был больной и старый, и вот как раз двадцать шестого сентября добрался до своих родных под Варшавой. Чем, не годовщина? Могло так быть?

– Неплохо придумано, – похвалила меня Малгося. – И никто на нее не обратил внимания, да и зачем обращать?

– И все же, неплохо было бы мне знать, где именно находится твоя могила, – глупо настаивала Юлита.

– Найду адрес, – пообещала я, – говорю же, в самом центре кладбища. В двух километрах от всех ворот. Как в банке! Проверяла лично.

– И на кладбищах никто тоже не включает сотовых, – оптимистически напомнил Витек.

Пока мы уточняли и обсуждали подробности, моя голова работала активно, и я выдвинула новое предложение:

– А почему бы и не у Левковских?

Аня Левковская – вторая половина моего издательства. Ее муж, пан Тадеуш, мой поверенный и менеджер издательства. Как же не подключить их к операции обеспечения алиби Юлите? Вряд ли станут протестовать.

Все говорило о том, что мы постепенно превращаемся в какую-то преступную мафию, обрастая сторонниками…

– Послушай, мне кажется, ты уже переборщила, – осторожно покритиковал меня Витек, любовно устанавливая на столе бутылку виски и лед в небольшой компотнице. – Ведь мы же на самом деле никаким боком не причастны к убийству твоего садовника. Почему просто не сказать им правду?

– Потому что правде никто не поверит, – сухо возразила Малгося. – Гвяздовский там был? Был. Юлита была? Была. Теткин сад он испоганил? Испоганил. Ты сам предлагал дать ему в морду. Говорил? Говорил. Отсюда один шаг до того, чтобы звездануть по лбу. И это сделал кто-то из нас, не так ли?

– О, Езус-Мария!

Пана Тадеуша нелегкая дернула как раз в этот момент мне позвонить.

Услышав его голос в трубке, я тут же, не слушая его, резко потребовала доложить, где сегодня с утра была пани Аня. Может, дома торчала?

– В принципе, дома, но я очень хотел вам представить…

– Никакие представления пока меня не интересуют. А где она сейчас?

– Ну… тоже дома. Может, все же вы пожелаете…

– Может, и пожелаю. Но немного спустя. А что вы об этом думаете? Нет, я не вас спрашиваю, пан Тадеуш…

Юлита явно оживилась:

– По-моему, неплохо. Ведь Левковским можно сказать правду? Может, Аня смогла бы сюда приехать?

– Аня может немедленно ко мне приехать? – опять резко спросила я. Так спросила, что отрицательный ответ исключался. И мысленно поблагодарила длинный ряд моих предков по женской линии, решительных и бескомпромиссных баб. Их гены заговорили во мне, не иначе… Учти, дело жизни и смерти, и как можно скорее! Знаю, знаю. Обед, ребенок и остальной мир. Насколько мне известно, у вас тоже есть руки!

– Да, да, разумеется… – И жалобным голосом: – Аня, тебя к телефону. Но мне все же надо вам представить, пани Иоанна…

– Сначала Аня! Потом можете представлять кого пожелаете.

– Аня! – уже страшным голосом крикнул пан Тадеуш.

Из неразборчивых звуков в телефоне пана Тадеуша я поняла, что Левковские перепугались, не случилось ли со мной чего ужасного, и Аня уже мчится ко мне. Мчаться ей, я знала, минут шесть, они жили в нескольких шагах от меня. И я успокоительно помахала рукой братии, собравшейся за столом.

– Ну, ладно, раз Аня едет, можете теперь мне что– то там представить… Или кого?

– Я знаю, что вы не согласитесь, – отрешенно начал пан Тадеуш, – но телевидение обратилось с таким приглашением, и я должен его вам передать…

Я жестом попросила Витека долить мне вина и спокойно выслушала предложение выступить в чем-то развлекательном, чего никогда не смотрю по телевизору и что наверняка предназначено зрителям на уровне четвертого класса начальной школы, к тому же отсталым в умственном отношении. Если бы за выступление в такой программе телевидение платило мне, скажем, сто тысяч евро, я бы еще подумала, хотя по европейским нормам это все равно было бы несмываемым позором. Но за тысячу злотых? И вообще, почему, не будучи ни актрисой, ни певицей, ни чудом красоты, я должна выступать в таком, от чего кожа покрывается пупырышками?!

– Пан Тадеуш, вы сколько раз это смотрели? – вежливо и даже ласково спросила я.

– Ни разу, – честно признался пан Тадеуш. – Я такие вещи не смотрю.

– В таком случае передайте мне это предложение после того, как посмотрите. Знаете, в жизни бывают и чудеса. И прошу не забывать, что я пишу собственные произведения, а не озвучиваю чужих. И не пою. В крайнем случае могу сплясать, но после этого паду бездыханной, но если вы так любите похороны…

Пан Тадеуш правильно понял мой ответ, стал оправдываться, что в этом состоят его обязанности, а вдруг я бы пришла в такое настроение, что возжаждала бы выступить, вот и счел своим долгом… Во всяком случае, мой ответ воспринял как отказ.

Аня Левковская приехала и в первую минуту не узнала Юлиты, хотя и ожидала ее здесь встретить, ведь ее машина стояла у моих ворот. Во вторую минуту восхитилась. В третью ее информировали обо всем случившемся и о сложном положении, в котором оказалась Юлита, а также о двух вариантах объяснения, почему же Юлита отключала надолго свой сотовый. Интересуемся ее мнением.

Аня внимательно все выслушала и думала недолго.

– А где все это время находилась твоя машина? спросила она. – И мог ли ее кто-нибудь увидеть?

Ну вот, а нам это и в голову не пришло. Появится еще одна наблюдательная особа, и мы погрязнем еще глубже. Еще немного, и менты решат, что это было коллективное убийство.

– На улице стояла, – удрученно созналась Юлита.

– Давайте не будем! – энергично вмешался Витек. – Таких серебряных «тойот» в Варшаве развелось множество. Никто не смотрит на номера без особой нужды, а ты не возишь за задним стеклом тигра с раззявленной пастью. Ты кого-нибудь стукнула? Перегородила выезд со стоянки?

– Нет, откуда, стояла я нормально.

– Так никто и не обратил внимания. Где это было? В безлюдном месте?

– На Аллеях Иерусалимских. Перед банком.

– Значит, на платной стоянке?

– Да, и я заплатила!

– Немедленно выбрось эту квитанцию! – в ужасе вскричала я. – Ведь уверена, ты ее до сих пор носишь с собой. Сейчас сожжем ее в камине.

– Да я ее уже давно выбросила, сразу после того, как мне за дворник сунули ее девицы легкого поведения. Я сразу и избавилась от нее. Аня, а у вас кто был? И мог меня видеть?

Аня Левковская оказалась в затруднительном положении.

– Тадеуш был, он, конечно, подтвердит, что ты у нас провела время. А машина… с ней сложнее, как раз весь день около нас работал садовник, прыскал чем-то на молодые деревья. Сами знаете, места перед домом мало, не могло так случиться, чтобы он не заметил бы твоей машины, если бы она там стояла. Все время там околачивался, да еще c помощником.

– Подкупить садовника… – начала было Малгося.

– Исключено! – возразила я. – Не следует так усложнять. А он тоже хорош, не нашел другого времени прыскать, как именно сегодня.

– И все же она где-то должна была быть, – безжалостно заметил Витек.

– На лошадях! – оживилась вдруг Юлита. – Я поехала немного поездить для здоровья, иногда я это делаю, недалеко от меня…

– Где Марта? – резко повернулась я к Малгосе.