Текст книги "Зажигалка"

Автор книги: Иоанна Хмелевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

– Чтобы обыскать его дом?

– Нет, чтобы с ним подружиться. Если он получил сирень с красной полоской, я легко найду с ним общий язык. А зажигалку, если она у него, даже и красть не буду, просто обменяю на ту, что взяли у пана Мирека. Если не возражаете?

Последнее адресовалось Собеславу.

Тот, не желая быть невежливым, воздержался от пожатия плечами и ограничился пожатием лишь одним плечом.

– Если речь идет о моем мнении, то я ее хоть в Вислу кину…

– Ну вы даете! – возмутился Тадик. – Это же памятный подарок. А к тому же два трупа. И в Вислу?!

– Так кто едет? И когда?

Сразу четыре человека выставили свои кандидатуры. Я настаивала на своей по причине общего языка. Малгося соперничала с Юлитой на почве вины. Собеслав из чувства ответственности за брата. Пан Ришард сидел тихо, безнадежно надеясь, что чаша сия его минует и удастся избежать ремонта у Пасечников, который ему был очень некстати. Витек же заранее согласен был с решением большинства. Тадик посмотрел на часы и с большой неохотой поднялся. Ему явно не хотелось покидать наше общество.

Перед уходом он попросил все же немного подождать, дождаться результатов обыска у Шрапнеля, потому как тут вовсе не известно, кто крайний и у кого с кем найдется общий язык.

Его совет был воспринят нами с величайшим вниманием.

Сразу же, как все разошлись, я позвонила Беате. У нее никто не подходил к телефону, а сотовый был выключен. Холера!

И спать я отправилась, чувствуя себя последней свиньей.

* * *

Экономическая афера освободила Вольницкого от проклятого Шрапнеля, которого он отдал коллегам с искренним удовлетворением. Шрапнель не мог рассматриваться как подозреваемый в убийстве, его алиби не вызывало сомнений. Вечером в воскресенье он находился в городе Радоме, и это подтвердила даже тамошняя дорожная полиция. И все же он был связан с покойным, ведь не без повода Шрапнель так отчаянно названивал Кшевцу, еще не зная о смерти последнего. Он мог много знать об убитом и, в отличие от Вивьен, был жив и давал показания. Так что Вольницкий не совсем выпустил его из рук. Оба отдела полиции обменивались полученной информацией, а кроме того, в обыске резиденции афериста участвовал и человек комиссара. Этим человеком был фотограф, который сам предложил свою кандидатуру и настаивал на ней, что Вольницкого очень удивило и еще больше обрадовало, учитывая абсолютную нехватку рук, ног и голов сотрудников, которую он испытывал все время борьбы за свою победу.

Сидел у него за решеткой, правда, Хенрик Вензел, но комиссар чувствовал, что рано еще почивать на лаврах, и очень нервничал.

Теперь он искал ревматика. Разумеется, из-за дурацкого камфорного масла. Допрошенный на предмет упомянутого масла и вообще ревматизма, Шрапнель клялся на чем свет стоит, что ревматизма у него никогда в жизни не было, нет и, даст Бог, не будет. Семья, знакомые и домашний врач подтвердили: печень – да, давление тоже, но ревматизм – ни в коем случае. Он же, Шрапнель, камфорного масла в жизни не видел и даже не слышал о таком.

В доме Шрапнеля и в самом деле не было обнаружено и следов наличия камфорного масла. И даже фотограф вынужден был это подтвердить, хотя во время обыска он изо всех сил нюхал и направо и налево, а все без толку.

А кроме того, искали обезьяну. И даже дорожная полиция по доброте душевной согласилась поглядывать на проезжающие и стоящие серые «пассаты» в поисках талисмана. Жалко им, что ли? Всего один взгляд.

Очень много времени заняло у следователя установление алиби у всех подозрительных лиц, причастных к делу. Оно отнимало столько сил, что комиссар уже начинал сомневаться, а так ли это важно… Нет, добросовестность заставила довести дело до конца. Обе подозреваемые дамы, не имевшие алиби, оказывается, все же были кое-кем замечены.

Ту, что пошла к гадалке на Саской Кемпе, видела парочка влюбленных, спрятавшаяся в гуще зеленой изгороди у дома гадалки. Парочка, кстати несовершеннолетняя, долго наблюдала за несуразной теткой, сначала толкнувшейся в двери дома гадалки, а потом обежавшую вокруг ее дома. Странная какая-то, не знает, что по воскресеньям гаданье неправильное. Это на полном серьезе объяснила девочка мальчишке, которому такие тонкости были до лампочки. И только благодаря тому, что затронутый несовершеннолетними влюбленными вопрос потом вызвал в школе оживленные дебаты о черной и белой магии, а их случайно услышала классная руководительница, неудачливая гадалка получила свое алиби.

А излишне подвижная дама по непонятным причинам попыталась скрыть свое пребывание в самых разных и весьма контрастных местах. А именно – сначала в костеле, затем в весьма гнусной забегаловке, где к ней попытались подъехать два подозрительных типа, очень и даже очень не склонных к общению с полицией. Когда же их маленько поприжали – признались, разлетелись к бабенке, но та их отшила, и у нее наверняка не было с собой никакого цветочного горшка. Более понятной оказалось попытка подозреваемой отрицать свое присутствие в самом конце улицы Пахоцкой, но там она издалека увидела полицейские машины и сразу же сбежала.

Значит, дамы отпали. Остался Майда, который ссылался на прогулки для здоровья. Невозможно, чтобы в густонаселенном городе, пусть даже и на его окраине, человека никто не заметил, разве что этот человек прилагал все усилия остаться незамеченным. Может, он крался на цыпочках? Полз по-пластунски? В исполнении Майды такое представлялось сомнительным.

Комиссар оказался в безвыходном положении и уже готов был пойти на компрометацию перед судом, выставив в качестве кандидата в убийцы Хеню, или вытащить на всеобщее обозрение спящего кретина, когда его буквально спасла Кася Сажницкая, со дня на день ожидавшая родов. Добрым ангелом слетела она к измученному комиссару, а если быть точной, позвонила ему по телефону.

– Нашла я твой отпечаток, – заявила она. – Приходи – сам увидишь. И поторопись, у меня такое ощущение, что завтра я уже выхожу из строя.

Забросив все дела, Вольницкий помчался к Касе.

Та сочла нужным напомнить комиссару, почему она так рьяно взялась ему помогать:

– Ты знаешь, почему я взялась за это дело, я говорила тебе – у меня слабость к демоническим мужчинам. У самой муж такой, и твой покойник на него смахивал. Интересовала меня психология такого рода людей. И я упорно рылась в твоей потрепанной макулатуре, выполнив, не совру, две трети всей работы. А результаты экспертиз они уже стали присылать прямо мне. Ну и вот результаты. Гляди!

Вольницкий хищно оглядел стол, покрытый аккуратно разложенными бумажонками. Кася любила порядок, и сейчас она разложила все нужное разделив его на две части. Одна сторона стола была покрыта фотографиями разного рода следов, обнаруженных на месте преступления, вторая содержала все обнаруженные техниками отпечатки пальцев. Техники же предпочли аккуратно и систематично выполнять все просьбы Каси и снять все отпечатки до единого, чем попадаться на глаза ошалевшему от лавины работы следователю. Вот и старались не встречаться с ним, дескать, со своим делом никак не управятся.

На преступной стороне стола резко выделялось одинокое изображение единственного отпечатка, под которым было написано: «Единственный четкий отпечаток Снят с куска фаянсового предмета, которым разбили голову покойного».

На той стороне, где лежали подозреваемые, Кася так же аккуратно выложила набор из десяти пальчиков, выделив один – идентичный тому, с фаянсовой посуды.

В увеличенном виде сходство отпечатков сомнений не вызывало.

– Чье это? – в волнении прохрипел комиссар, не успев еще прочесть подпись: «Отпечатки пальцев Веславы Майды, жены Антония Майды, снятые со стекла журнального столика». Задохнувшись от волнения, он долго молчал.

– Так ты полагаешь, это Веслава огрела покойника? – спокойно поинтересовалась Кася.

Вольницкий очнулся.

– Я ничего не полагаю… то есть такого не предвидел… А у меня там Вензел сидит. Значит, это она?!

– Мне кажется, что все-таки не она, – все так же спокойно ответила Кася.

– Тогда как это понимать? Трогала черепок?

Кася оглянулась. Полку за ее спиной украшал горшок с папоротником.

Взяв его в руки, Кася очень старательно отжала все свои десять пальчиков на его блестящей поверхности.

– Видал? А теперь кто-нибудь в перчатках возьмет этот горшок и разобьет его о человеческую голову. И что, выходит, я убийца?

Вольницкий совсем опомнился, мозг заработал с утроенной скоростью. А Кася продолжала:

– Теперь можешь забирать свой хлам, больше я из него не вытяну. Обрати внимание: Майда – ценный свидетель в растительной сфере, похоже, он заварил всю кашу и своего не упустит. Не знаю, как насчет алиби, вообще ничего больше о нем не знаю, но на твоем месте я бы с ним побеседовала…

Вольницкий и сам удивлялся, что до сих пор этого не сделал. А собственно, почему? Замотался, а потом вцепился в Хеню с его шарфиком. И был счастлив. А ведь кого только он не подозревал! И Гвяздовского, и эту Вивьен, и Сельтерецкую…

И тут понял – все из-за проклятой Габриэлы. Сестры покойника. Очень уж убедительно описывала она девку, которую застала на месте преступления, к тому же явная ненависть ко всем этим бабам и девкам, осаждающим ее дорогого братца, сделала свое дело. И следователь пошел у нее на поводу.

Ну и конечно, сам виноват, нельзя действовать в такой жуткой спешке и поддаваться эмоциям. Чуть и Вандзю не заподозрил, ну а Хенрик – тот не вызывал сомнений. Хотя Вандзя самым наглядным образом доказала свою любовь к шоферу и тем сняла вину с Хени. Ведь Вольницкий сам был свидетелем того, как она бросилась на шею Хени, значит, не так уж тот имел право ее ревновать.

Ладно, надо исправлять ошибки. И комиссар решил немедленно ехать к Майде. Серый «пассат» с обезьянкой ищет весь город, пусть ищут. Найдут или нет, а Майду надо допросить.

* * *

Ранним утром Собеслав сообщил, что у Шрапнеля моей зажигалки не обнаружили. Остался у нас один Майда.

Около полудня мы двинулись на операцию впятером. В машине Витека стало тесновато. С неудобствами пришлось мириться, зато Витек знал дорогу.

Первое, что мне бросилось в глаза, – следы небольшого пожарища у подножия могучей бамбуковой стены. И я сразу поняла, что именно выросло у Майды, наверняка не без участия Мирека. А поняв это, догадалась и об остальном, и мне на момент стало нехорошо.

У погорелища гремел скандал. Главными участниками были четыре человека – две, по всей видимости, супружеские пары. Это они поднимали шум, давая выход своему негодованию, но не только словесно. Прибегали и к рукоприкладству, дергая неприятеля за рукав, толкая и пихая, вырывая из его рук ведра с водой, канистру, наверняка с бензином, и даже шланг и пытаясь оттолкнуть друг друга от бамбука. И добро бы дралась молодежь, нет, всё народ солидный. Две очень немолодые и очень упитанные женщины и двое немолодых мужчин, высоких и сильных, но явно за шестьдесят, причем один из них был лысым, а другой седым. Однако молодого задора всем им было не занимать. Из словесной перепалки и стремления вырвать то ведро с водой, то канистру с бензином мы поняли, что спор идет о том, поджигать или не поджигать эту бамбуковую мощь. Разумом я была с первыми, но сердце шептало о сострадании.

– Пан Майда? – громче иерихонской трубы возопила я, адресуя вопрос в пространство между двумя драчунами. Оба замерли, и оба посмотрели на меня, так что я осталась в неведении, кто же из них Майда.

Думаете, это меня смутило? Ничуть, и я продолжала, немного потише, ведь уже привлекла к себе внимание.

– Успокойтесь, ничего не поможет, даже огонь, только землю испортите. Да сожги вы весь сад, эта гадость вырастет вокруг и будет еще хуже.

– А что я говорила! – с торжеством выкрикнула одна из матрон.

– Что говорила, что говорила, раньше надо было говорить! – огрызнулся седой. – Он был особенно разъярен, и я поняла – это и есть Майда. – А если еще хуже, тогда что же я должен делать, по-вашему? Три недели, и три метра!!!

Этот возглас он адресовал уже прямо ко мне.

Я попыталась смягчить потери:

– Вы преувеличиваете, не больше полутора метров. И вообще, уничтожая выросшее, вы ничего не добьетесь. Есть всего три способа.

– Какие способы? – медведем заревел Майда. – Пусть мне хоть кто-нибудь скажет, какие есть способы против этой заразы!

– Я скажу. Слушайте. Первое. Механическая копалка, по-научному экскаватор. Второе. Бригада безработных русских, нанятых сдельно. Третье – железобетонное ограждение (бетон 450) на глубину три с половиной метра. Нет, лучше четыре. И ручаюсь за результат, проверено и гарантировано!

– Как вы сказали? Экс – что? – робко спросила одна из дам.

– Экскаватор, механическая копалка. Сильная вещь.

– Да она мне весь сад перевернет! – взорвался Майда.

Супруга не упустила случая упрекнуть мужа:

– А на кой черт ты вообще заводил эти бамбуки? Что тебе в башку пришло?

– Трава! – опять страшно прорычал Майда. – Я заказывал пустынную траву! Это должна была быть трава! А теперь копалка! Экскаватор? И откуда я этих русских возьму?

– Спокойно, не надо так нервничать. Вон в Дании еще хуже было, так что вы оказались в хорошем обществе. Вся Дания пострадала, правда сейчас вроде бы выкарабкивается. Еще далеко до конца, но уже положено начало. И вы справитесь…

– Бетон! – рычал Майда. Похоже, просто он говорить не умеет, только рычит. – Какой такой бетон?

– Я же конкретно вам назвала – номер 450, тот, что идет на мостовые конструкции и бомбоубежища.

– Ты слышал, пани еще и русских рекомендовала?

– Где я их раздобуду? И экскаватор.

Я, конечно, сразу подумала о пане Ришарде, которому раздобыть любой экскаватор – раз плюнуть. Рука сама потянулась к сотовому, но я подумала: правда, бамбук растет слишком быстро, но не до такой степени, чтобы к вечеру заполонить весь город.

– А корни у него до середины земли! – уже выл пан Майда.

– Да нет же, всего на полтора метра. Но никакие химикалии, никакие яды не подействуют. Только мои способы.

– И это вам пан Кшевец посадил? – откуда-то сзади поинтересовалась Малгося.

Майда испустил очередной рев и замахнулся на нее лопатой. Витек не хотел оставаться вдовцом, успел перехватить лопату. Дама со шлангом прыснула изо всех сил на Майду, но попала на Собеслава с Юлитой, по адресу вылилось совсем немного. Первая дама кинулась на помощь Витеку, пытаясь вырвать лопату из рук Майды, при этом поддала ногой бидон, и общие запахи сразу перебила резкая вонь бензина.

Пришлось опять изображать трубу иерихонскую:

– Ну что вы безумствуете? Я же дала вам прекрасный совет, надо действовать, а не голосом брать. А я знаю, что советовать. Собственными руками боролась с этим свинством. У меня тоже есть сад.

– И в нем тоже такое растет? – чуть спокойнее поинтересовался Майда.

– Вы что? За кретинку меня держите? Только через мой труп!

И тут появился комиссар Вольницкий. Похоже, он давно наблюдал за спектаклем и теперь счет нужным вмешаться.

– Пан Антоний Майда? – вежливо спросил он.

Тот поглядел на новенького со вспыхнувшей было надеждой.

– О! Вы наверняка можете достать экскаватор! – почему-то решил он.

– Сожалею. Я из другого ведомства. Приехал поговорить с вами. Позвольте, отойдем в сторону…

Мы остались одни, если можно так охарактеризовать толпу в десяток человек. К нам как-то незаметно присоединился еще и сержант. Стало тише, ведь увели главного крикуна, все как-то замолчали, а Юлита и Собеслав пытались хоть немного стряхнуть с себя воду.

Облившая их дама устыдилась:

– О, Езус-Мария, прошу извинить, я в Антося метила. Он такой нервный.

– Человек не успеет обернуться, как он уже взрывается, – озабоченно добавила другая дама и подняла канистру с остатками бензина. – Ему доктор давно советовал – с его нервной системой никаких эмоций нельзя душить в себе, не то удар приключится. Инсульт, значит. Вот он и старается все эмоции, всё раздражение излить наружу, да не всегда получается кстати, а уж чего ему стоил его сад – и сказать нельзя. Постойте-ка, а этот пан кто?

И матрона подозрительно уставилась на Собеслава. Если бы не смерть садовода, о которой наверняка эта братия прекрасно знала, она как пить дать огрела бы его канистрой, приняв за покойного брата.

– Разрешите представиться, Собеслав Кшевец, – поспешил Собеслав предотвратить неприятность. – Понимаю, мой брат виноват, поверьте, мне самому неприятно, и я перед всеми вами приношу за него извинения. Но лично мы с ним очень мало были связаны.

– Вы похожи на него. Хотя… не совсем,

– Мне бы хотелось спросить вас… – начал Собеслав, но его перебили:

– Тогда вы хоть экскаватор бы нам достали… Или русских. Кстати, почему именно русских?

– Потому что если уж они что-то делают, так делают! – очень доступно пояснила я. – В три раза лучше наших, и вообще это очень выносливый народ, такие и до корней докопаются. А этот пан и в самом деле ни в чем перед нами не виноват, он художник, и вообще жил за границей, всего три дня, как приехал в Польшу.

– И я хотел бы вас спросить… – предпринял вторую попытку Собеслав.

– Этот ваш брат такое устроил моему мужу, что аж плохо делается! – заглушила его дама с канистрой, не скрывая крайнего недовольства и претензий. – А ему так хотелось иметь садик на старости лет! А получалось – все, что ни купи, все непременно сдохнет, погибнет, а такая вот зараза так прет, не остановишь! А ведь умные люди советовали ему – не брать этого, потому как такую дрянь ни вода ни огонь не берет, разве что атомная бомба уничтожит. А мы уж чего только не испробовали! И даже два литра камфоры вылили, кто-то посоветовал, дышать сами не могли, а этому хоть бы что!

Только теперь я учуяла в вони пепелища чуть заметный душок, какой-то нетипичный, и подумала – а не ошиблась ли я немного в направлении поисков ревматика?

– Вот именно, – измученным голосом Собеслав опять сделал попытку докричаться до людей.

Дохлый номер!

– А оно все растет, его все больше вокруг! И ничто его не берет. Ни керосин, ни камфора, ни спирт…

– Дай мне это!

Лысый отнял у дамы канистру, так как та опять принялась ею агрессивно размахивать. Вылил на землю остатки бензина и наклонился взять вторую канистру, заявив, что надо их отнести в гараж, как бы Антося опять не побудило к новому скандалу.

Супруга Майды очень быстро успокоилась, отдала канистру, вытерла слезы, вздохнула:

– Надо бы здесь хоть немного прибрать, а то перед людьми стыдно.

Обе дамы принялись энергично приводить в порядок пепелище, а лысый с канистрами направился к дому. Собеслав отказался от попыток задать свой вопрос, я не сомневалась – о зажигалке, и счел своим долгом тоже помочь. Подхватив другую, почти пустую канистру, он последовал за лысым.

Гараж находился у стены участка, и был сквозной, то есть в него можно было въехать с одной стороны и выехать с противоположной. Очень удобно, но для таких гаражей требуется много места, не в каждом дворе хватит. А кроме того, не исключено, что года через два все это место зарастет бамбуком, превратив его в непроходимую и непроезжую часть. Ликвидирует или выезд, или въезд, без разницы.

Сержант тоже потопал к этому гаражу, дошел до распахнутых ворот и врос в землю. Стоял памятником самому себе, не шевелясь и вглядываясь в лобовое стекло серого «пассата». Стоял и стоял, смотрел и смотрел, так что я не выдержала и тоже глянула. Не заметила ничего особенного, стекло как стекло, очень чистое, так что через него отчетливо просматривается зеркало заднего обзора и висящий на ним талисманчик – маленькая обезьянка на тонком шнурке.

Дело решил окончательный разговор с женой зоолога. Да-да, именно эту голову она видела в машине, стоявшей напротив их дома. Те же брови, нос, и так же он жевал губами. Ну, и та же обезьянка, в этом никакого сомнения.

Кстати, в нашем присутствии пан Майда совсем не жевал ртом, поскольку был в ярости и ничего в себе не душил. Это позднее выяснилось. Губами он двигал только тогда, когда должен был подавить в себе раздражение.

Его хватило лишь немного прижать к стенке, и он сдался. Правда, вначале пытался играть в молчанку – молчал, исполненный важности и достоинства, но вскоре не выдержал. И принялся с присущим ему бешенством истошно вопить:

– Проше пана… я с детства! С рождения!.. Даже хотел учиться на ботаника, профессионально заняться разведением садов. А родители заставили пойти на экономику, по маклерской части, дескать, заработаешь больше. Да плевать мне, сколько я заработаю! Душа требовала! Я сады хотел разводить, всю жизнь мечтал о собственном садике. Так мне даже садово-огородного участка не дали, как я ни просил, – чтоб этому коммунизму проклятому в аду гореть! И вот теперь, на старости лет… А ведь я, проше пана, уже старый человек, мне шестьдесят восемь, сколько мне осталось жить-то? Наконец вот этот сад мне продали, да знаете ее, та самая глупая курица, и надо было, не теряя времени, заняться обустройством сада, а я ничего не знаю, маклер поганый! Этот участок я своим горбом заработал, на трех ставках. Профессионалу ничего не стоило бы сделать шедевр из этого клочка земли, а я – болван болваном. Пришлось обратиться к профессионалу, даже глупая курица мне его рекомендовала, чтоб ей, проклятой, счастья не видать! Померла, говорите? Так ей и надо! А сколько восторгов по поводу сволочного профессионала, дескать, лучше во всем свете не найти, он все знает, все умеет! Деньги драть с человека он умеет – вот что я вам скажу! За его астильбой цветущей я как за малым дитем ходил – и все равно она загнулась! Высохли клематицы и пеларгонии, не говоря уже о дорогущих туях и кустарниках! А когда выяснилось, что я кончу свои дни в бамбуковой роще, у меня внутри что-то сломалось… Я вовсе не хотел его убивать, по морде дать – довольно с подонка, и все высказать, что о нем думаю! А в самом начале он всучил мне больную сирень, с красной полосой, так ее только сжечь, такие не излечиваются, а я на нее собственное здоровье положил! Три года, проше пана, три года!!! Одно гниет, другое засыхает, третье прет с неимоверной силой, заглушая все вокруг! Да вы поглядите, пан комиссар! Это же не сад, а сплошной отстойник мусора! Все сухое, рыжее, испаскуденное!

Тут у бедняги даже слезы выступили. А комиссар и сам видел, к чему привели многолетние усилия бедного садовода. Да и от других пострадавших приходилось слышать то же самое. Дав подозреваемому передохнуть, он собрался задать ему очень важный вопрос, но уже не из области растений, к этой области он и прикоснуться боялся, опасаясь, что беднягу хватит-таки удар. На другие темы Майда мог говорить почти спокойно.

– Шарфик? – удивился он. – Мужское кашне? Какое… А, этого паршивца шарфик!

И к сожалению, опять начался крик. Шарфик пан Майда нашел в бамбуке. Вырос бамбук ужасно, он его обрезал как положено, уехал на три недели, а бамбук за это время вытянулся и стал вдвое выше прежнего. Ему чуть плохо не стало. Майде, не бамбуку. А в субботу молодой негодяй привез ему розы, он сам заказал их в нормальном питомнике, но не уверен, не попали ли они к нему, пройдя через руки Кшевца. Шарфик он не заказывал, нашел его в бамбуке, когда уже выплескивал в него остатки камфоры, и захватил с собой, глотку мерзавцу заткнуть! Нет, не заткнул, должно быть, забыл в нервах.

И вовсе он не собирался бросить подозрения на молодого негодяя, привезшего розы, хотя это наверняка сообщник главного прохиндея. Потому и с вилами на него набросился. А если бы не бросился, задушил в себе злость, пану комиссару пришлось бы сейчас его хладный труп допрашивать, а не живого Майду. Получается, что подонок не только всучил зловредный бамбук, но и часть своего гардеробчика подкинул, мошенник! На память, что ли?!

Ну, дальше, поехал к нему на машине. Негодяя не оказалось дома, вот он и ждал, и с каждой минутой в нем разрасталось бешенство. А когда наконец увидел подонка, в глазах и вовсе потемнело, ведь этот цветок в длинном узкогорлом горшке, его ни вытащить, ни пересадить, так пусть он его сожрет, падаль, мразь, вместе со своим проклятым бамбуком! Этот секатор тоже от него, совсем испорченный, никакой веточки не отсечет, подсунул, подлюка! Теперь он ему подсунет, пусть пользуется! Уж и сам не помнит, как ввалился следом за подонком, должно быть впритык за ним, и, правду сказать, опомнился лишь тогда, когда тот уже лежал и притворялся, что не слышит, как его поносят!

Тяжелым был для Вольницкого этот допрос.

Отпечаток пальца сразу же признала жена Майды. Ясное дело, много раз трогала этот цветок, она ко всему прикасается в своем доме, со всего стирает пыль. Нет, о преступных деяниях своего мужа понятия не имела, как вышел из дома в ярости, так таким и вернулся, только уже без идиотского цветка, сказал – выбросил по дороге, чему женщина не удивилась. И сейчас ей трудно поверить, что муж такой ужас натворил, она давно ожидала стычки между ними, но думала, муж пару раз даст тому по морде, а чтобы вот так… Неужели пан Кшевец не мог сопротивляться? Очень уж он деликатный… А муж секатором вовсе не пырял, это вы напрасно, он просто хотел всучить его негодяю, как тот ему подсунул негодное сельхозорудие.

Вот так наконец все и выяснилось.

* * *

Обо всех тонкостях допроса Майды мы узнали через Собеслава, которому в свою очередь рассказал полицейский фотограф.

И от него же узнали, что главной проблемой для следователя стал Шрапнель, что нас немало удивило, ведь тот вроде бы не причастен к садовой афере? Почему же комиссар проявляет к нему такой интерес?

Собеслав объяснил – потому что он упорно звонил уже мертвому Кшевцу. Слишком упорно. Сам выдал себя, и из-за него следователь сна лишился. А звонил негодяй по разным сотовым. Ездил по стране и миру и пользовался чужими сотовыми, никогда своим. Из скупости. И из-за нее же придумал аферу с растениями, причем пан Мирек должен был сразу забирать у него растительный брак и своими силами его распространять, а пан Мирек всё не забирал, вот Шрапнель и выходил из себя. Так ведь и его могли засечь. Особенно худо дело обстояло с бамбуком, его вывезли за большие деньги, полученные Шрапнелем, и надо было срочно искать очередную жертву, а пан Мирек все не проявлялся. А бамбук не ждал, рос и рос, хватался за каждый пустой клочок земли или лез в щели грузовика, на который его сложили, в другом месте лез в мельчайший зазор между брусчаткой. С каждым часом положение усугублялось. Шрапнель вышел из себя и принялся совершать ошибку за ошибкой.

И таким образом сам же уничтожил свое гениальное мошенничество. Именно этого комиссар никак и не мог понять. Чтобы до такой степени потерять голову?! И Майда тоже из-за бамбука… Нет, такого не может быть. Никогда комиссару не пришлось сталкиваться лично с чем-то подобным, надо бы проверить опытным путем…

– Казик боится, что Вольницкий теперь засадит бамбуком двор полицейского управления, – смеясь, сообщил нам Собеслав. – Все у него сходится, кроме одного – бамбук в качестве мотива преступления.

Мы опять проводили производственное совещание, – конечно, у меня. Главным пунктом программы был, бесспорно, успех комиссара, который непременно следовало отметить, не упоминая, разумеется, о бамбуке. Я еще ждала Беату, до которой наконец дозвонилась и сообщила, что я уже вернулась. Она чрезвычайно обрадовалась и заявила – сейчас приедет. И пообещала все привезти.

Я не очень поняла, что именно она собиралась привезти, напротив, осталось в памяти, что скорее собиралась взять янтарь у меня. Однако я не сомневалась – что бы она ни привезла, это обязательно будет изумительным шедевром, так что нам предстоит любоваться произведениями искусства.

Сняв со стола чужую зажигалку, я поставила ее в укромное место – у стеночки на полку. Комиссар добился успеха, мы нет.

Витек, как всегда, стоял опираясь локтями о буфет над нашими головами. Работа у него была в основном сидячая, так в свободное от вождения машины время он предпочитал стоять, к тому же у него под боком стоял холодильник с напитками.

Как всегда, Витек проявил себя пессимистом.

– Не уверен, что это уже конец, – мрачно заявил он. – Твоя зажигалка пока прикончила двоих. Кто станет третьим?

– А ты не каркай! – приструнила его Малгося.

Тадик подхватил тему:

– А ты как думаешь, у кого она может быть? Ведь ни у трупов, ни у убийцы ее не нашли.

– Может, плохо искали…

– Счастье, что Майда признался, – вздохнул пан Ришард. – Хеня за решеткой, а у меня как раз проблемы с транспортом. Выпустили его, но очень неохотно.

Я задумчиво произнесла:

– Наверное, им очень трудно было поверить в растительный мотив. Куда легче и понятнее – сильные человеческие чувства. Из любви люди веками убивали друг друга, но в истории неизвестен случай, чтобы убили из-за бамбука. Насколько мне известно.

– Ну, и из-за денег. Люди гибнут за металл…

– Да, уж металла они тут нахапали – будь здоров, – пробурчал Витек и загрохотал кусочками льда в стакане.

В разговор вмешалась очень расстроенная Юлита:

– Собеслав говорит, что искали они очень тщательно. Расскажи нам про это еще раз, и с подробностями.

– Да, так оно и было, – подтвердил Собеслав. – Я так настроил Казика… Кто забыл, Казимир – полицейский фотограф, он сам напросился участвовать в обыске. С моей подачи, конечно. И нигде зажигалки не было. Ни у Майхшицкой… Пасечники насчет янтаря признались, а насчет зажигалки – ни в какую. Янтаря им Мирек обещал второй такой же мешок, даже в этом признались, что бы им не сказать и о зажигалке? Так нет и нет, не видели, не слышали. И у Майды ее не было, там тоже перевернули все вверх дном…

Малгося напомнила, что жена Майды клялась – в глаза ее не видела.

У Кристины я искал лично, – продолжал огорченный Собеслав. – Она охотно мне разрешила, хотя и заявила, что такого в ее доме наверняка нет. А у Веси… нет, Вандзи… как ее зовут, девушку Хени?

– Так я был лично, – перехватил палочку эстафеты пан Рищард. – Сам искал, менты не захотели, и Хеня со мной вместе искал, Вандзя же и ее начальница или опекунша, та женщина, что держит там маленький питомник и магазинчик растений, смотрели на нас как на ненормальных. И зачем ищем, раз Вандзя сказала, что этого у нее нет?

Вот так. Все, что могли, обыскали, и оказались в исходном пункте. Комиссар Вольницкий мог радоваться и плясать от счастья, ведь он уперся найти преступника до возвращения из отпуска своего начальника, Гурского, и нашел. Гурский возвращается только послезавтра. А мы остались на бобах.

В ботанической афере удалось разобраться, понемногу ликвидировались болезни растений, но в этом главная заслуга принадлежала Майде. О Пасечниках и их янтаре никто из нас ментам ни слова не скажет, все равно он у нас в Польше без пользы пропадает, пусть хоть на широкие воды выплывет. Реклама в Калифорнии очень этому поможет. Из-за аферы познакомились Собеслав и Юлита, и, похоже, это у них серьезно, без моей зажигалки они бы ни в жизнь не встретились!