Текст книги "Зажигалка"

Автор книги: Иоанна Хмелевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

– Можно ко мне, – начала Юлита. – У меня есть кое-что…

– Я тебя знаю. Наверняка ты будешь суетиться – бегать из кухни в столовую, а нам необходимо посоветоваться. Воспользуемся случаем, раз Собеслав голоден, а вино выпьем позже, можно и по отдельности.

Мое предложение приняли, и оно оказалось на редкость удачным.

Супруги Пасечники, должно быть тоже проголодавшиеся с дороги и уставшие еще и от эмоций, тоже решили подкрепиться и пришли в ресторан. Они заняли столик рядом с нами, не обратив на нас ни малейшего внимания. Похоже, и им требовалось посоветоваться.

Мы подслушивали их разговор самым бессовестным образом. Собеслав сидел к ним спиной, зато ближе нас, и услышал больше, но и до нас долетали отдельные фрагменты. Вскоре к ним подсела предполагаемая хозяйка отеля, и разговор за соседним столом стал громче.

Поев и покинув ресторан, мы подвели итоги услышанного.

– Они не имеют понятия, что Мирек убит! – встревожилась Юлита. – Может, следовало бы им сказать?

– Зачем? Чтобы их еще больше расстроить? – возразила я. – Думаете, у них что-нибудь вырвалось интересное?

– Нет. Просто я подумала – неплохо было бы с ними познакомиться, раз у них стоит твоя зажигалка.

– Холера, мне и в голову не пришло. Может, вернемся?

– Не знаю. Я вообще уже ничего не знаю. Может, о них следовало бы сообщить ментам?

– Может, и следовало бы, но это приведет к катастрофе.

Собеслав долго молчал. Наконец высказался:

– Нет, я бы ничего им не говорил. Мой брат ввязался в грязное дело, чем меньше мы будем о нем говорить, тем лучше. Ему уже все равно, он мертв, но жива моя сестра. Я лично могу отказаться от всякого наследства, от своей половины дома, а она почему должна за него отвечать? Может, найдут убийцу и без этих Пасечников? А тут еще смерть Вивьен… Господи, ее-то кто пришил?

В машине очень неудобно разговаривать, с обедом мы покончили, так что можно и домой вернуться.

* * *

Не успели мы войти в дом, как зазвонил телефон. Оставив Юлиту с Собеславом в дверях, я поспешила к трезвонящему аппарату.

– Очень прошу меня извинить, – услышала я в трубке голос Боженки, – но я ввела вас в заблуждение. Его фамилия Пасечник.

– Чья фамилия?

– Человека, у которого живет Вивьен. Понимаете, я все о насекомых думала, и больше о пчелах. Оно и получилось правильно. Короче, его фамилия Пасечник.

Я сердечно поблагодарила совершенно незнакомую мне женщину, которая так близко к сердцу приняла мои проблемы, и, в свою очередь, отблагодарила ее свежими новостями.

– Они как раз вчера вернулись из-за границы, эти Пасечники. Если, конечно, это вас интересует. Ах, интересует, тогда я немного позже расскажу вам еще кое-что, сейчас не могу, у меня гости.

Пани Божена проявила понимание, заявила, что с нетерпением будет ждать свежих новостей, очень мне благодарна, и отключилась.

Мы могли приступить к обсуждению наших дел.

Какая разница, Пчулковские они или Пасечники? Главное, что из подслушанного стало ясно: они оказались в весьма затруднительном положении. После долгого отсутствия вернулись на родину, в свой дом и застали там труп. Теперь неизвестно, сколько времени придется прожить в отеле, пока их квартиру проветрят и приведут в порядок, может, там и ремонт понадобится, какой кошмар!

Выяснилось, что, кроме этой жуткой неожиданности, еще их терзает вопрос, кто же убил эту кретинку и почему? Сама она не могла с собой покончить, ведь не пила, наркотиками не увлекалась, психика устойчивая, с чего ей кончать с собой? Никогда не проявляла никаких склонностей к самоубийству. Нет, ее прикончили, но кому это понадобилось? Ведь ничего не украдено, насколько они успели заметить, самый дорогой предмет – китайская ваза из жадеита стоит по-прежнему на полке, оба телевизора, видео, радиоприемник тоже в наличии. И в квартире не замечен беспорядок, ворюги там не копались.

Главное же, нашла дуреха время, когда помереть – успела продать свою недвижимость. Этот Майда давно поджидал свой час. А ведь они хотели обменяться с ней: отдать ей квартиру за дом с садом, глупо поступили, следовало ей раньше об этом сказать или даже часть денег предложить…

Да нет же, хорошо, что никаких денег ей не дали, ведь это была бы только договоренность на словах. А те деньги, что они у нее одолжили? Как теперь быть, ведь об этом никто не знает, разве что Кшевец, но он на эти деньги никаких прав не имеет. И вообще, что происходит с долгом, если кредитор умирает? Наследников у Вивьен никаких нет.

И что вообще этот Мирек может знать? Позвонить ему, что ли? Во всяком случае, не сейчас, этот тип склонен и к шантажу, а наша дуреха могла сохранить ненужные бумажки. Интересно, Майда ей все заплатил? Мирек кровно заинтересован в деле, ведь это он доставил товар и знал, что поставляет, так что должен бы держать язык за зубами, но кто его знает?

Часть из всего этого они высказали, перешептываясь вдвоем за столом, часть – после того, как к ним присоединилась хозяйка отеля. Похоже на то, что о кончине пана Мирека никто из них не знал. Впрочем, хозяйка и самого Мирека не знала, только слышала фамилию.

– Судя по атмосфере, – деликатно начала я, – она там уже несколько дней лежала. И я бы не удивилась, если бы они скончались в один и тот же день, в воскресенье.

Юлита сделала ценное замечание: в любом случае, они не поубивали друг друга, слишком большое между ними расстояние.

– Может, их убил один и тот же человек? Сначала одного, потом другую…

Собеслав вспомнил о моей зажигалке и высказал сожаление, что все же не вошел в дом с покойницей, он как-никак имел право разыскивать людей, знавших его брата. Скажем, захотел поговорить с Майхшицкой…

– Вас бы не пустили. Разве что только за порог для идентификации трупа, но не дальше. Прямо ума не приложу, что же теперь делать.

– Я познакомился с полицейским фотографом, – сказал Собеслав. – Возможно, кое-что удастся узнать от него. И вот еще что, Майда… Вы тоже слышали? Мне показалось, Пасечники назвали фамилию Майда. Где-то я уже слышал ее. Надо будет с сестрой поговорить.

– Поговори, поговори, – обрадовалась Юлита. – Может, она что-нибудь знает о зажигалке?

А я высказала предположение, что полиция озолотила бы нас, сообщи мы им все подслушанное из разговора Пасечников. Чуяла я, что чем-то нехорошим от них несет, может, просто контрабанда? Какая жалость, что дело ведет не Гурский. Уж с ним я бы могла поговорить начистоту…

* * *

– У нее остались на плечах следы, – сообщил Вольницкому патологоанатом. – Они появились перед смертью, если бы она прожила дольше, превратились бы в синяки…

– А ты не мог бы сказать это по-человечески?

– Ладно, попытаюсь растолковать некоторым бестолковым. Итак, прима – на плечах, противник держал ее крепко и отталкивал…

– А ты откуда знаешь, что именно отталкивал, а не просто держал или тянул к себе?

– По следу большого пальца, самого сильного, если бы тянул, пальцы сложились бы по-другому, вот так… – Он схватил Вольницкого и на нем показал, как именно. Комиссар не сопротивлялся, хотя доктор чуть не загнал его в умывалку. Во всяком случае, расположение оставленных пальцами следов понял. – Второе: следы на грудной клетке… ну, чего испугался? Я больше не собираюсь на тебе демонстрировать.

– Потому что я понял. Я на тебя не бросаюсь…

– О, усек. Правильные ассоциации, опять же – ее отталкивали. В протоколе я тебе всего этого не напишу, но сейчас выскажу частным образом. Итак, следы отталкивания на грудной клетке. И третье – удар! Самое главное. Сильный удар повыше грудины, почти в шею, кулаком. Повреждено дыхательное горло. Этот удар должен был отбросить ее назад с такой силой, что она упала с размаху. Если бы не угодила на угол батареи, ударилась бы затылком, но она грохнулась на чугунную окантовку батареи, так что сломала шейные позвонки. Была жива еще несколько минут, и следы успели появиться, едва заметные, но бесспорные.

– Я тебя правильно понял: на убийцу нападали, он отталкивал нападавшего, пока не потерял терпение – потому и врезал как следует?

– Именно так. Насколько мне известно, нападала женщина? Я не знаю, какая там создалась ситуация, но драки не было, они не дрались. Мне так и представляется баба, которая пристает к мужику, а тот сопротивляется. Джентльмен, чтоб ему… не врезал ей по морде, только, злой как черт, все отталкивался. Вот какая картина вырисовывается.

– Так и напишешь?

– Немного другими словами, но вывод любой дурак сделает однозначный.

Учитывая то, что следователю было уже известно о приставаниях Майхшицкой к садоводу, нарисованная доктором картина ее смерти казалась весьма вероятной.

Теперь он бросился в лабораторию.

В нормальной ситуации он получил бы результаты экспертиз не раньше чем через два дня, но эмоции – дело заразительное, эксперты отложили все прочие дела и выдали Вольницкому результаты вне очереди. Видимо, Вольницкий излучал раздирающее его нетерпение, которое передавалось окружающим. И в результате первую информацию получил еще в тот же день: там действительно был их первый покойник, Мирослав Кшевец!

Больше всего отпечатков пальцев оставила несчастная жертва. Более ранние переплетались со следами какой-то другой женщины с твердыми мозолистыми руками, по всей вероятности уборщицы.

Эти отпечатки чаще всего попадались в ванной, в кухне, на пластиковых рукоятках щеток и метелок с совочками. А самые поздние отпечатки пальцев покойной перемежались со следами пальцев Мирослава Кшевца. Сам он не слишком много их оставил. В основном в ванной, в комнате, немного в кухне. Больше никуда не заходил.

Следы обуви, тщательно обработанные, свидетельствовали о том, что в квартиру вошли два человека, один в женских туфлях на каблуках, второй в спортивной теннисной обуви, после чего обе пары заменила другая обувка: нормальные мужские ботинки на обычной подошве и женские туфли на высоких тонких каблуках с мягкой подошвой, из разряда домашней обуви. Больше всего пол был затоптан в одном месте, приблизительно в середине комнаты, и, если бы не труп на батарее, можно было бы думать, что двое, мужчина и женщина, танцевали на ограниченном участке пола.

Танец Вольницкий исключил.

И еще одно доказательство, чрезвычайно важное. Зараженная безумной спешкой комиссара, лаборатория сразу же изучила волосы нового трупа. И те три волосинки, которые обнаружили на одежде покойника, оказались принадлежавшими новой жертве нападения. Выходит, ни одна брюнетка не была в близком контакте с паном Мирославом, отпадала наиболее подозрительная девица в красном жакетике.

Вольницкий почти примирился с этим. Он прекрасно представлял те сцены, которые разыгрывались в квартире покойной. Каким-то непонятным способом Майхшицкая заманила к себе Кшевца, вот только непонятно, как ей это удалось.

И в тот момент, когда он ломал над этим голову, зазвонил его сотовый. Со следователем хотел говорить водитель полицейской машины техников.

Заикаясь и повторяясь от смущения, он сообщил следующее.

Он уже сидел в кабине своей машины, техники заканчивали работу, вот-вот выйдут. И тут к нему подошел паренек и с горящими любопытством глазенками спросил, что тут случилось. Узнал, что ничего не случилось и не его это дело, обиделся и повернулся, чтобы уйти, да, к счастью, водителю вспомнился разговор следователя с доктором, причем комиссар жаловался, как трудно в этом районе найти свидетелей, раз-два и обчелся. Он окликнул мальчонку, велел не дуться, но и не болтать, а ему, в виде исключения, он, шофер, скажет, что случилось. Да, случилось, только не сегодня, а в прошлое воскресенье. Мальчик был польщен, что ему доверена такая тайна, слушал с горящими глазами, и в свою очередь кое-что сообщил шоферу, видно, неглупый паренек попался. Живет он тут же, в последнем доме, и в воскресенье, когда шел к себе домой, вот тут из машины вышли два человека. Он обратил внимание потому, что мужчина был в теннисном костюме, здесь у них это редкость, знаете, во всем белом, а женщина сильно хромала. Теннисисту было очень трудно и ее вести – она совсем на нем повисла – и нести довольно большую сумку с теннисными принадлежностями – она у него на плече болталась. Наконец он как-то пропихнул в дверь хромую даму, а парень отправился домой обедать.

Водитель очень извинялся, что сразу не сообщил об этом комиссару, тут как раз вышли техники, и они очень торопились, их надо было срочно отвезти в лабораторию. А мальчонка исчез как-то сразу, он даже не спросил у него, как зовут, и точный адрес не узнал. Но когда он рассказал экспертам о разговоре с мальчиком, те велели ему сразу же звонить комиссару, что он и делает. И очень извиняется. Если надо, после работы пойдет мальчонку разыскивать.

Вольницкий сказал: не надо. Вот он, неожиданный счастливый поворот судьбы, не надо снова тратить силы и время, подумать только, он сам дошел до всего своим умом, свидетель лишь подтвердил то, о чем он догадывался, – покойница хитростью завлекла в дом адониса, а свидетель никому не понадобится. И без него хватит вещдоков. Подарок небес! Блаженство залило душу.

Итак, хитростью, притворившись хромой, дама заманила объект в дом, тот не мог отказать, довел мымру до квартиры. Там она наверняка еще малость посимулировала, без труда уговорила принять душ, сумка свидетельствует – нормальная одежда была у него с собой, он помылся и переоделся. Возможно, у него были какие-то планы, он решил сделать это здесь, не тратя времени на поездку домой. Она за это время успела выздороветь, перестала хромать, накрыла стол, Наверняка запахи со сковороды и из духовки усилили аппетит гостя, кто же откажется вкусно поесть? По всей вероятности, она еще раньше заперла двери, спрятала ключ, хохоча от радости. Вольницкий словно наяву услышал торжествующее ржанье отвратительной жабы.

Тут следователь даже испытал нечто вроде жалости к садоводу, ведь и ему приходилось в жизни встречаться с такими отвратительными и настойчивыми бабами, не она одна такая на свете, а покойный казанова возбуждал в женщинах особенно сильные чувства. Вот она и вознамерилась уж тут добиться своего, благо обстоятельства сложились так для нее благоприятно. Во всяком случае, так ей казалось.

А он уперся. И чего, спрашивается? Вон чем закончилось… Впрочем, все это сложилось в воображении следователя, ни его, ни ее уже не спросишь. Вот разве Пасечники что-нибудь прибавят? Как только вернутся домой, он сразу явится к ним. А до тех пор остается еще одна женщина, прекрасно знающая Кшевца и при этом смертельно влюбленная в него. Вандзя Сельтерецкая.

* * *

Мое стремление отыскать исчезнувшую зажигалку не только не уменьшалось, но упорно росло и стало навязчивой манией. Ведь ничто же в природе так просто не исчезает. И зажигалка не имела права дематериализоваться навсегда, где-то же она существует. Я думала о ней днем и ночью, чем бы ни занималась. Вот и сейчас, вяло засыпая на клумбе разрытые кошками ямки, я упрямо думала о своей потере.

Недоступная уже Вивьен Майхшицкая не была девушкой Хени, он категорически отрекся от нее, но ведь я знала, что девушка Хени была влюблена в обольстительного садовода. Надо было ею заинтересоваться тогда же, как только я узнала о ее существовании. Влюбленная девица обычно все знает о любимом человеке, ревниво следит за соперницами, оценивая свои шансы по сравнению с ними. Девушка Хени должна знать конкуренток, особенно таких упорных и въедливых, как Вивьен, да и за действиями обожаемого человека тоже пристально следила, наверняка все о нем знала.

Не выдержав, я оставила некоторые ямки незасыпанными и отправилась звонить пану Ришарду.

– Пан Ришард, мне нужен Хеня. Собственно, мне нужна его девушка, а не он сам. Где я могу ее найти?

– Понятия не имею. Дружки Хени наверняка знают. О, вон идет Мартин. Сейчас спрошу его.

Пока они разговаривали, я места себе не находила. Наконец пан Ришард доложил:

– Ее зовут Вандзя. Фамилии Мартин не знает. Говорят, очень красивая, сам он не видел. Живет где-то в Давидах, кажется, там и работает, но ее адреса у него нет.

– Так спросите у Хени!

– Но он как раз уехал за оконными рамами.

– Сотовый-то у него есть?

– Ну, есть…

– Так позвоните.

Пан Ришард явно был в растерянности.

– Знаете, я боюсь говорить с ним на эти темы. После того, что он нам устроил, боюсь, отколет номер. Выгрузит рамы не там. К тому же он дал вам адрес той женщины, из-за которой разгорелся весь сыр-бор. И что? Он вам пригодился?

– Холера! Я и забыла вам рассказать. Пригодился, хотя не в том смысле, как бы мне хотелось. Вы правильно сделали, что не поехали, она ударилась о батарею, и смерть на месте. Надо бы переждать, да я не могу ждать!

– Интересно, эта ваша зажигалка так всех по очереди и прикончит? – осторожно спросил пан Ришард, помолчав. – Я, конечно, не знаю, но, боюсь – своей девушки Хеня нам бы не простил.

– Ох, нет, – простонала я. – Ее-то я не подозреваю, ведь Вандзя гонялась за Миречеком, а не он за ней. Он не мог подарить ей эту вещь. Просто она может что-то знать.

– А покойницу вы подозревали?

– Еще как! И продолжаю подозревать, но в ее квартиру сейчас нельзя проникнуть. Вернулись жильцы, наверняка уже туда переехали. К ним я, конечно же, пойду, в этом не сомневайтесь, но сначала мне надо побольше собрать информации. Добейтесь от Хени адреса его девушки!

Похоже, что только чувство вины, которое почему-то испытывал пан Ришард, заставило его поднапрячься и надавить на Хеню. Адрес некой Вандзи Сельтерцкой я получила. Правда, странный адрес: за зеленым домом налево, около клинкера направо, перед рекламой кухонных принадлежностей опять вправо, свернуть за собачьими будками – и все в таком духе. Но я нашла.

На этот раз мы пошли с Малгосей. Собеслава нельзя было брать с собой, слишком он напоминал внешне покойного Мирослава, а ведь Вандзя была в того безумно влюблена. И Хеня имел основания обидеться, дескать, избавился от одного соперника, а тут уже другой появился. Нет, Собеслав решительно исключался. Юлиту я тоже решила особенно не эксплуатировать, хватит с меня и Малгоси.

Ну и попали мы – хуже некуда.

Вблизи искомого дома на небольшой площадке стояла полицейская машина, а комиссар со своим сержантом уже был в доме.

Мы как-то не захотели присоединиться к их обществу. На довольно большом и густо засаженном кустами участке легко было изолироваться и незаметно переждать, а на все случаи жизни я заготовила для себя оправдание. Разумеется, начала с растений, интересовалась я ими в самом деле, и травой, и кустами, и деревцами, всюду ищу новые сорта, имею право искать и здесь. Пока еще можно сажать растения, так что оправдание самое подходящее.

– Холера, сплошные колючки, сплошь хвойные – вполголоса пожаловалась я Малгосе оглядываясь, – но никто не знает, что их-то мне как раз не нужно.

– К тому же ты вдруг можешь изменить свое мнение, – предложила Малгося. – Скажем, по четным дням любишь колючие, а по нечетным – нет.

– А что у нас сегодня? Что я должна любить?

– Понятия не имею. Кажется, четвертое.

– Погляди-ка, уж не Хенина ли Вандзя там?

Из-за можжевельника нам открывался прекрасный вид на группу людей у входа в торговый павильончик. Тут только я поняла, почему так возмутился Хеня, когда я заподозрила его в любви к дурнушке Вивьен. Его Вандзя была полной ей противоположностью. И как уродство той так и бросалось в глаза, так бросалась в глаза красота этой. Она просто покоряла прелестью своей молодости. Тоже никаких особенно прекрасных черт во внешности, но сразу же очаровывала исходящая от нее необыкновенная миловидность, естественная, неподдельная привлекательность и неотразимый шарм.

– Интересно, почему же Мирек не хотел ее? – недоуменно пробормотала Малгося.

– А вдруг она глупая и хищная эгоистка? – предположила я. – Сначала он, возможно, был не прочь, а потом испугался иметь дело с сильной натурой. Она вряд ли бы мирилась с соперницами.

– Возможно. Что будем делать? Ждать? Неплохо бы подслушать, на каком они этапе. Сможешь подкрасться? Ну хотя бы до той серебристой ели.

Малгося только покрутила пальцем у виска. А я пожалела, что сама не могу. Эх, мне бы сбросить лет тридцать!

Тут вроде бы люди у павильона начали расходиться, и вдруг в ворота въехал знакомый мне пикапчик пана Ришарда. За рулем сидел Хеня.

Я философски заметила:

– Если человек терпеливо смотрит, он всегда что-нибудь увидит.

– Мы сюда на представление приехали?

– Очень может быть.

Спектакль вышел неплохим. Похоже, на машине отразились чувства, охватившие ее водителя. Она вроде бы остановилась как вкопанная, потом резко скакнула вперед, потом назад и попыталась круто развернуться, как бы намереваясь сбежать. Потом машина все же остановились, и Хеня вышел.

– Я за магнолией, – заявил он.

Вандзя кинулась к нему с непонятным возгласом: «Ах ты, дьявольское отродье!»

И разразилась слезами.

К ней бросилась женщина значительно старше ее, крупная и жилистая. За женщиной нерешительно дернулся комиссар, за ним сержант. Хеня схватил Вандзю в объятия, и она тут же принялась колотить его кулаками в грудь. Думаю, если бы с такой силой она молотила по крылу машины, ему был бы нанесен значительный урон.

В свою очередь жилистая особа, не давая комиссару вставить слово, принялась ругать девушку отборными словами, из которых самыми деликатными были «ослица хреновая». И пообещала своими руками свернуть ей шею и разнести на куски дурацкую голову, добавив при этом: «Если бы не твоя мать…»

Вандзя уже просто рыдала, не кричала, не молотила кулаками. Напротив, сильно обняла Хеню за шею, прижимаясь к нему, словно ища защиты. Жилистая баба попыталась их расплести, комиссар без конца как попугай повторял одну и ту же фразу, которой я не могла расслышать. Прижимая к себе Вандзю, Хеня, кажется, попытался довести до сведения присутствующих, что он приехал за магнолией.

– За магнолией я! Селедочной! Гвяздовский с пани договорился и уже подобрал! И оплатил. За магнолией я! Слышите? За магнолией!

– Что за селедочная магнолия такая? – спросила меня Малгося. – Никогда не слышала.

– Я тоже. Охотно бы поглядела.

Интересное зрелище закончилось раньше, чем нам бы хотелось. Совместными усилиями Вандзю оторвали от Хени. В ответ на вопрос комиссара Хеня подтвердил, что да, он Хенрик Вензел. Поскольку во время шума нам удалось-таки занять позицию за серебристой елью, мы все слышали.

– Насчет магнолии не возражаю, – стиснув зубы, говорил комиссар, – но потом вам придется поехать с нами. Слишком уж большую прыть проявили вы в то воскресенье, а в данных вами показаниях все переврано. Очень жаль, но ничего не поделаешь. Надо все уточнить. И надеюсь, теперь-то вы не станете стараться убедить нас, что пани Вандзя Сельтерецкая для вас просто малознакомая особа.

И, обратившись к заплаканной Вандзе, заявил, что и ей тоже придется проехаться в полицию,

– Вы уверяли нас, пани, что вам нет никакого дела до пана Вензела. Теперь я убедился в этом лично.

И опять вмешалась жилистая баба.

– Да оставьте вы в покое эту идиотку! – в гневе вскричала она. – Я и без нее все вам объясню, а с этой кретинкой вы все равно не договоритесь. Ничего плохого она не сделала, только глупа и непослушна, а тут уж ничем не помочь. И пусть он берет магнолию, она у меня только место занимает…

Сейчас они могли хоть десять трупов мне предъявить или на головах ходить, но от магнолии меня ничто не в силах оторвать. Не обращая внимания на протест Малгоси и ее предостерегающий шепот, вообще ни на что не обращая внимания, я подкралась к магнолии.

Лососёвая! Ну прямо цвета настоящего лосося! То-то у парня рыбы перепутались, ему наверняка заказали магнолию лососёвого цвета. Красота необыкновенная! Я тут же решила завести себе точно такую же. Скажу Ришарду.

Менты уехали, оставив Хеню с его селедочной магнолией, остались и мы на поле боя.

Жилистая особа, Анна Брыгач, владелица небольшого питомника, была родственницей и опекуншей глупой Вандзи Сельтерецкой, которая после отъезда мужчин прекратила рев и вытерла глаза.

Собравшись с духом, я осторожно заговорила с ней и стала расспрашивать о других обожательницах покойного красавца Мирослава. Тут Вандзя и вовсе позабыла о недавних слезах, гневно принялась рассказывать о всех, кого знала. Когда я упомянула Вивьен Майхшицкую, гнев превратился в ненависть и выплеснулся гейзером.

– А это самая последняя тварь! – в исступлении крикнула она. – Какой свет не видывал. Мирек ее на дух не выносил, еще бы, ведь страшна как черт, а она без зазрения совести так нахально липла к бедняге, что он и не знал, куда от нее деться. Ну как пиявка впилась в человека, не оторвешь! Как гангрена последняя! В зеркало бы на себя поглядела! Уверена, именно она и убила его из злости и зависти, чтоб никому не достался, раз ее не хочет! Уж не знаю, как у них там получилось, но уверена – она.

– Нет, не она, – мягко возразила я. – Не она. Она мертва. Вам не сказали?

– Ну и что, если мертва? – не осознав случившегося, в ярости кричала Вандзя. – Чтоб ее черти побрали!

– Уже побрали, успокойтесь…

– Эта жаба поганая на все способна! Что?! Как вы сказали? Мертва?

– Ну да, и скорее всего – он ее и убил.

– Как это?

Коротко передав суть случившегося, я заметила, что самоубийство исключается, разве что несчастный случай, но главное слово за медэкспертами. Скорее, кто-то другой прикончил обоих. Она лежала у себя в квартире, он у себя, так что домой вернулся наверняка живым…

И тут подумала: ведь возможен и такой вариант, а я тут девушке лапшу на уши вешаю. Еще ничего не доказано, а ведь она могла помчаться следом за красавчиком, кокнуть его у него в доме, потом вернуться к себе и тут… И тут опять же неизвестно, что произошло. Или ее кокнули, или сама так неудачно поскользнулась и со всего маху грохнулась головой о чугунную окантовку батареи.

А Вандзя так и просияла вся. Ей очень понравилась моя версия: казанова убил надоевшую ему бабу, ее соперницу. Разговор наш очень оживился, теперь Вандзя отвечала на все мои вопросы без колебаний.

– А как же, вечно что-нибудь ему преподносила! – услышала я. – То духи какие-нибудь особенные, то галстучек, а вот еду, что она приносила, в рот не брал, сразу в унитаз выливал! Конечно, собственными глазами видела, и не один раз. А однажды даже кружку в сердцах грохнул об пол, и вдребезги, хотя кружки он, в принципе, собирал, но от нее не хотел взять. Что? Зажигалку? Какую? Минутку…

– Такую деревянную. Темно-коричневую, настольную. Знаете, такие большие бывают…

– Она на полке стояла?

– Должно быть, на полке, где же еще?

– Тогда знаю, о чем вы говорите. Действительно, стояла на полке. Но он получил ее давно, когда мы познакомились, она уже там стояла. Наверняка от этой мрази и получил ее в подарок, она очень такая… декоративная. Что-то он о ней говорил… сейчас припомню… вроде какой-то родственник, что ли… ага, вспомнила, что это чужая вещь, грымза ее украла, так что он даже и выбросить ее не может. И жалко, вещь дорогая. Но если кто хватится и к нему с претензиями, то неприятности будут.

И точно, еще какие неприятности! Мирек свою заменил моей… Пасечники вернулись из-за границы… Из Штатов, возможно, там встретились с Бригидой. Бригида требовала возвращения зажигалки, Мирек подбросил им мою, свою оставил на всякий случай, раз такие с ней сложности, и чтобы грымза не скандалила…

– Она там часто бывала у него?

– Лезла к нему, почитай, каждый день, да он ее не впускал. Избегал всеми способами. То просто не отпирал дверь, то делал вид, что его нет дома, или Габриэлу на нее напускал. Свою сестру, значит. Но бывать бывала.

Теперь надо было задать очень щепетильный вопрос, как бы это сделать поделикатнее? И я, запинаясь, начала:

– А не было ли у пана Мирека… какой-нибудь… такой поклонницы, скажем, которой он мог подарить зажигалку? Презент сделать, так сказать…

Вандзя удивилась:

– Так ведь она у него стояла, никому он ее не дарил. И вообще, это они ему презенты делали, а не он им. Каждая когтями вцеплялась и тянула к себе изо всех сил и всеми способами пыталась привлечь его внимание, завоевать, так сказать, благосклонность, то одним, то другим подольститься. Одна клиентов ему подыскивала, другая рекламу делала, третья дорогими подарками осыпала. Специально выискивали, что бы ему такое особенное подарить, не считались ни с затратами, ни со временем, лишь бы он на них внимание обратил. Только я одна…

И опять не удержалась от слез, но быстро заставила себя успокоиться, потому что на горизонте появилась пани Анна:

– Да и на тебя ему было наплевать, глупая ты курица, и я давно тебе это говорила. И во что ты превратилась из-за этой саранчи подзаборной? Не человек, а прямо компост какой-то, тобой хоть пол подтирай, никакого уважения от людей, знают, ты в его руках была послушным орудием и все исполняла, что ему заблагорассудится, так что твоему слову никто не верил. Бедный Хеня не знал, куда от стыда глаза девать. Уж он из-за тебя напереживался – страшно сказать.

– Хеня его не… – отчаянно крикнула Вандзя.

– Но они думают, именно он!

Оставив зажигалку в покое, я тоже переключилась на полицию:

– Да, кстати, я знаю, менты тут были. Что вы им сказали?

– Ничего! – возмутилась Вандзя.

– Почти ничего, – подтвердила ее слова пани Анна. – Но именно такое вот красноречивое молчание – все равно что ты его пальцем поманила. А я знаю, что это не он, и тоже им этого не скажу, потому что… ну… потому!

Я всецело поддерживала их мнение, не говоря уже о том, что считала: убийца Мирослава Кшевца сделал благое дело.

Анна Брагач все же не выдержала и высказалась:

– Полиция его проверяла с часами в руках, где когда был и кто может подтвердить. А ведь он, дурачок, тогда совсем голову потерял и помчался его разыскивать. В конце концов и сюда приехал, но, сдается мне, уже поздно было.

Тяжело вздохнув, она замолчала, оглянулась и присела на деревянный ящичек с небольшим тамариском. Я тоже оглянулась с той же целью и присела на краешек бочонка с можжевельником обыкновенным, который тут же уколол меня в мягкое место.

– В каком смысле поздно?

– В смысле того отрезка времени, за которое могли убить садовода. Хеня вполне бы уложился, и еще съездил бы переодеться, и уже потом сюда приехал. Да только он никогда не врал, не умел притворяться. Просто сидел и плакался тут мне в жилетку, как ему теперь жить, если эта ослица где-нибудь с подонком… а он уже не знает, что делать, она на него и глядеть не хочет, а если свяжется серьезно с негодяем, тоже ведь пострадает, потому как он теперь все про того понял и знает, какими преступлениями мерзавец занимается. Все это скоро раскроется, и что тогда будет с Вандзей? А он насмотрелся, пока работал на эту сволочь, видел, а ведь вокруг него увиваются не только такие девчонки безголовые, как наша Вандзя, но и дамы далеко не первой молодости, от каждой он что-то получает, в первую очередь – клиентов. Да что я пани толкую, вы и без меня это знаете. Хорошо, что я вовремя поняла, чем пахнет дело, он поначалу ведь и от меня получал бракованные растения, якобы для уничтожения, да я быстро его раскусила.