Текст книги "Не будь дурой (СИ)"
Автор книги: Иннокентий Ставицкий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)
– А где это чудом в перьях?
Я с любопытством прислушалась. На лице Дани появилась какая-то особенно нежная, тёплая улыбка.
– Если ты имеешь в виду мою сестру, то она смоталась час назад, сказав, что и минуты не выдержит с такими дегенератами.
Мы пошли дальше. Я зашла на кухню и тут же застыла – вокруг стола сгрудились девушки, радостно смеющиеся, сплетничавшие и, очевидно, готовившие что-то. Это выглядело так уютно, что я растерялась. Среди всех них я знала несколько девушек – видела их на вечеринках Игната, и тогда они были пьяны в стельку. Поэтому мне было вдвойне непривычно видеть их... так.
А чего ты ожидала? Что они всегда пьют и веселятся?
Юля – довольно приятная девушка, с которой я перебрасывалась парой слов, заметила меня и улыбнулась. Тут же подлетела ко мне и начала ворковать:
– О, Тая, привет! Рада тебя тут видеть. Давай, помогай нам, а то до Нового года осталось совсем мало времени.
Я робко подошла к ним и начала нарезать помидоры, как мне поручили. Я вслушивалась в их лёгкий, весёлый трёп – и удивлялась. Мне было... приятно находиться с ними, хотя я и сказала не больше двух слов, хотя и смущалась бесконечно. Наконец я не выдержала и, отложив нож, робко спросила:
– А это разве будет не вечеринка? Мне, по крайней мере, так сказали.
Девушки улыбнулись, и одна из них лукаво спросила:
– Это тебе твой парень, Игнат, сказал? Не слушай его, он даже в лёгкой домашней тусовке ищет только то, чем можно напиться.
Я покраснел. Слышать то, что Игнат мой парень очень... волнительно. Непривычно. От этих слов в животе у меня всё перевернулось, и так легко задрожали руки.
Мой. Парень.
Кажется, я счастлива.
Мои слова тут же забылись, потому что девушки скопом накинулись на ту, что мне ответила, выпытывая у неё какие-то подробности. Та смущалась, краснела и отнекивалась. Я улыбнулась – совсем, как школьницы. А ведь я знала, что они были старше, кажется, учились в высших учебных заведениях.
– В общем, мы познакомились два месяца назад, – наконец, сдалась девушка – как я узнала, Арина. Послышался синхронный ах, а потом снова ор. – Да успокойтесь вы, я ничего не говорила, потому что знала, как вы отреагируете. А ещё боялась, что ничего не получится. Он... замечательный. Знаю, звучит как в фильмах, но это и правда так. Он добрый и... надёжный, что ли. Мне с ним спокойно, хорошо. Так и должно быть в отношениях. Да, Тай?
Я слушала её, как заворожённая. И ощущала, как всё внутри падает. Потому что нет, у меня было не так; у меня было до сорванной глотки больно, до адреналина в крови предвкушающе; было сносяще крышу до основания – но никак не спокойно и уютно.
– Да... конечно... – хрипло сказала я, а потом откашлялась.
– Ты ведь тоже встречаешься с Игнатом, – продолжала пытать меня Арина, смотря с любопытством. Я же не могла думать – в горле отчего-то першило и так хотелось плакать. И я знала почему. Мне хотелось, чтобы было так, как она говорила. Мне хотелось спокойствия с Игнатом. – Так... у тебя так же, да? Я думаю, в отношениях должно быть так. Стабильно. Потому что иначе надолго не хватит. Только так можно сохранить это навсегда.
– Да... конечно... – повторила я и снова принялась резать помидоры. Слёзы застилали глаза, а руки дрожали настолько, что казалось, я сейчас обрежусь. И всё потому что я знала – это ведь и правда не навсегда. Я всегда это понимала. Вот только почему, чёрт возьми, так больно сейчас?
Мне хотелось спокойствия. Но ещё больше я хотела Игната, а потому буду терпеть всё, что только можно – сделаю всё, чтобы его удержать.
* * *
Через час, когда время уже подходило к Новому году совсем близко, мы сидели на диванчике в гостиной. Рука Игната привычно лежала на моём плече. Мне было уютно, чертовски уютно сидеть вот так вот с Даней, перебрасываясь с ним колкостями, сидеть со всеми. Сидеть с Игнатом. Мы вместе. Вместе.
Я была – почти, и ещё чуть-чуть – счастлива.
А потом появилась Лена. Пьяная. И в этот момент она мне так явно напомнила Игната, что даже тошно стало. Вроде бы весёлая, язвительная – но в этот момент я так явственно почему-то чувствовала в ней дыру, что мне даже стало почти её жаль. Почти – потому что она бы не позволила. Она же гордая, чёрт возьми.
– Банзай всем, ребятишки! – подмигнула она нам, а сама уселась рядом с хмурым теперь Даней. И тут увидела меня и Игната. Её лицо просветлело. – Давно же я вас не видела, дорогие. И... подумала, что будет крайне невежливо не поблагодарить тебя, Тай, за то, что ты сделала тогда. Спасибо, в общем. За мной должок. И... какими судьбами тут?
Я пожала плечами.
– Пригласили, – туманно сказала я. – Тебя тоже?
Лена фыркнула и отпила из бутылки, которую принесла с собой. Потом повела худым плечом и сказала:
– Ага, как же. Я сама себя пригласила.
Я удивилась, но ничего не сказала. Потом пошла на кухню, попить водички. Обернувшись, увидела Лену, которая смотрела на меня с весёлым любопытством. Я сразу поняла, почему она здесь и вздохнула.
– И не надоело тебе поучать меня? – устало спросила я. – К тому же, делаешь это ты не всегда приятно.
Лена улыбнулась. Я вдруг подумала – впервые вижу у неё искреннюю улыбку.
– Наверное, мне просто нравится быть единственной, кто скажет тебе правду. Неужели ты думаешь, что так будет всегда – милые, уютные посиделки и добрый Игнат? Я тебе это говорю, потому что видела, как ты растеклась лужицей от умиления. Потом будет больно. Наверно.
Я снова вздохнула. Поставила стакан на стол. Покусала губы. Покрутила в пальцах колечко.
– Почему нет? – вдруг спросила я, и мне самой стало тошно оттого, как наивно прозвучал мой голос. Что я говорю? Ведь я вовсе не думаю так. – Почему это не может быть всегда? Почему он не может измениться?
Проблема в том, что я знала, что он не изменится. Никогда. Вот только... если эти слова сказать, может, они хоть ненамного приблизятся к правде?
– Не будь дурой, – презрительно сказала Лена, снова делая глоток. – Не изменится. Ты либо чрезвычайно глупа, либо чрезвычайно влюблена, что, в принципе, одно и то же.
Дурой я не была не сколько – вот только всё равно позволила себе надеяться, когда Игнат так мило на меня смотрел. Когда его губы под бой курантов коснулись моих, когда его глаза смотрели только на меня.
Дурой я не была – просто отчего-то очень хотелось верить.
Хвостик
Я даже куртку не успела надеть – только услышала властное «выкинь» и еле успела поймать огромный пакет мусора, летящий прямо на меня. Мама кричала мне вдогонку накинуть куртку, но мне уже было всё равно. Я, если честно, даже хотела заболеть. К тому же, мусорные баки прямо у входа в подъезд – зачем терять время?
Вот только теперь жалела – дрожь проникала в каждую, чёрт её дери, клеточку. Мороз пощипывал голые колени и локти – я была в домашних шортах и майке на тонких лямках. Прыгая на тапочке, я тут же поспешила забежать в подъезд. Но в квартиру зайти не успела – услышала сзади знакомое покашливание. Замерла, а сердце подскочило к горлу. Оборачиваться почему-то не хотелось.
– Ну, привет, птичка, – хрипло выдохнул мне на ухо Игнат, а в следующую секунду я почувствовала его горячие руки у себя на бёдрах. Закрыв глаза, я задрожала. Но уже не от холода.
– П-привет, – слегка замявшись, сказала я, и мой голос прозвучал жалко даже для самой меня. Поворачивать всё же совсем не хотелось – мне нравилось вот так стоять и плавиться в объятиях Игната.
Его руки начали подниматься выше, а дыхание вместе с тем у меня всё учащалось. В темноте было слышно моё бесстыдное, жаркое дыхание. Я положила руку ему на ладонь, которая была уже на ребре, и попробовала его остановить:
– Игнат... мне холодно, домой надо...
– Очень красивая пижамка.
Я услышала мягкий, обволакивающий смех прямо над ухом. А потом тут же почувствовала в этом месте губы Игната – горячие и нежные. Почувствовала, как он прижался своей грудью к моей спине, а его рука легла на мою грудь. Неожиданно с моих губ сорвался громкий стон. Я закусила губу.
Моё тело выгнулось в его руках – словно я всего лишь кусок глины в руках Пигмаллиона. Я хотела большего.
– И теперь холодно? – спросил он насмешливо, прижимаясь ко мне сильнее.
Я же вдыхала внезапно ставший жарким и плотным воздух и выдыхала – и мне хотелось в этот момент только одного. Почувствовать его губы.
– Игнат... – сделала я ещё одну попытку. Но сейчас голос ощутимо дрожал, и я сама себе не верила, если уж на то пошло.
Он прикусил кожу за ушком так, что я ахнула. И всхлипнула, вздрогнув. Ещё, пожалуйста, ещё...
Это было так просто – забыться в нём. Опьянеть от него.
– Не пытайся меня обмануть, малышка, – вдруг рыкнул он мне на ухо. Я снова вздрогнула. – Я всегда получаю то, что хочу. И когда хочу. А прямо сейчас я хочу тебя.
Услышав это, я закрыла глаза, пытаясь замедлить сердцебиение. Пытаясь замедлить бешеное дыхание. Пытаясь остановить реакцию своего тела на него. Но ничего из этого не получалось.
И тогда я просто извернулась в своих руках и прижалась своими губами к его губам. И застонала – перед глазами словно появились искры. Долгожданно. Прекрасно. Невероятно. Чёрт возьми.
Игнат ответил мне так, что у меня затряслись коленки. Просто, чёрт возьми, вторгся своим языком в мой рот и сплёлся с моим. Я цеплялась пальцами в его волосы, оттягивая их – и вместе с этим нарастало наше коллективное безумие.
Наше. Только наше. Наш персональный рай.
Не говоря ни слова, он поднял меня на руки, подхватив за ягодицы, и прижал к холодной стене. Я вздрогнула от такого контакта – лопатки у меня сводило от боли и резкого холода. Его руки гуляли по моему почти обнажённому телу, пуская мурашки и заставляя стонать. Внизу живота у меня стремительно разгорался пожар – мне хотелось этого. Снова.
Его торс был обнажён, а кожа была невероятно горячей. Я медленно проводила пальцами по рёбрам, а потом по плечам, смотря, как дракон изменяет своё лицо.
– Да, я трахну тебя здесь, малышка, – шептал он мне на ухо такие слова, от которых становилось и тесно, и жарко, и стыдно. Я таяла и краснела – мне хотелось отчаянно большего. – И тебе нравится это. Нравится быть немного шлюхой.
Он намотал мои волосы на кулак и оттянул так, чтобы я запрокинула голову. Игнат приник к моей шее – больно, грубо и чертовски приятно. Покусывал кожу в своём стиле, а потом зализывал ранки. Так, что я теряла рассудок. Так, что терялась в этих ощущениях, забывая обо всём, кроме него и его губ.
Да. Мне нравилось быть хоть немножечко шлюхой. Я чувствовала себя такой во всём – в собственном бесстыдстве, что так легко раскрывалось, когда я с Игнатом и так откровенно пошло стонала от него, в грубости Игната, которые касался меня сильными руками, сжимая бёдра и грудь до синяков, кусал меня. Было больно. Было крышесносяще.
Нравилось умирать от адреналина, который, казалось, впустили в меня внутривенно – он лился в крови, заставляя часто дышать. Нравилось замирать от страха быть застигнутыми и одновременно плавиться от откровенных прикосновений Игната.
– Маленькая, податливая девочка, – говорил Игнат насмешливо и хрипло, которая я выгибала спину. Когда скребла ноготками по его коже, сама сгорая от страсти.
Когда позволила стянуть с себя шорты с трусиками и быстро войти в моё тело. Первый толчок был резким – и я сначала почувствовала дискомфорт. Но тут же застонала – потому что хотелось ещё. Хотелось до боли бешено и быстро, чтобы я натянулась, как струна.
И он мне это давал. Вторгался в моё тело быстро, размашисто, грубо. А я не возражала. Мне нравилось. Я сходила с ума, что меня брали быстро, похотливо и украдкой, как портовую шлюху. Сегодня я была не просто «как» – я была шлюхой.
И когда спустя полчаса мать, внимательно разглядывая багровые синяки на моей шее и на плечах, которые я не успела скрыть, спросит, не я ли это случайно была с тем парнем на лестничной клетке – ей позвонила и сказала соседка, я притворно возмущусь и отвечу «нет, конечно же, мам, ты что?». Я отвечу так, всё ещё помня вкус коньяка на своих губах.
* * *
Вместе с любовью приходит потребность. Эти два слова – синонимы. Потребность быть постоянно с этим человеком, ловить взгляды, брошенные украдкой только тебе, касаться его кожи, целовать губы и с х о д и т ь с у м а.
Такая потребность накрыла меня. Резко, быстро. Так, что я очнуться не успела – и вот я уже у двери его квартиры. Снова, как в добрые времена. Только в этот раз уверенно жму на звонок. Игнат открывает – весёлый и пьяный, только что с вечеринки – и я обнимаю его. Без сил прижимаюсь.
Наркоман получил свою дозу. И тело вдруг резко перестаёт ломить, и мир играет новыми красками, когда Игнат тихо смеётся мне в плечо. А я лишь дышу и не могу надышаться.
Мы идём к нему в квартиру. Музыка не играет – все сгрудились на диване и обсуждают что-то, потягивая алкогольные напитки. Я не отпускаю руки Игната – нет, просто не могу, только не сейчас. Не отбирайте дозу у наркомана, только не сейчас. Пожалуйста.
Ребята замечают меня, и кто-то презрительно фыркает:
– О! А вот вечный хвостик Игната подоспел.
Я замираю, когда на меня, как лавина, падает всеобщий смех. Когда я чувствую, как тело близкого от меня Игната сотрясают вибрации хохота. Он ничего не говорит. Просто смеётся. Негласно соглашаясь.
А я что? А я ничего. Подумаешь, всего лишь умерла в который раз. Ничего. Я переживу. Я слабая, но переживу.
Мы садимся рядом со всеми. Я не то что говорить, я думать не могу – мысли разлетаются в бешенстве. Они какие-то нервные, больные, слабые. Как и моя рука в ладони Игната, которая беспрестанно как-то даже конвульсивно дёргается. Я отчаянно хочу заплакать – хочу, но в то же время понимаю, что не стоит. Не к месту это совершенно.
И тогда, сегодня, именно сейчас, мне открывается истинная картина. Ребятам я не нравлюсь – они меня просто терпят, ради Игната. Со мной мало кто заговаривает, а если и заговаривает, то я вижу в его глазах презрение. Лёгкое, но оно так неумолимо давит мне на душу. Я стараюсь не думать об этом, но не могу.
– Эй, у меня тут высокосортный коньяк, от дедушки достался, он сегодня уехал к бабке в Зеленоград, – вдруг говорит какой-то парень и достаёт откуда-то бутылку. Та словно светится в люстрах. И все синхронно ахают.
Все начинают нетерпеливо кричать, открывай, мол, но парень как-то неопределённо косится на меня, а потом криво ухмыляется. Я сильнее сжимаю руку Игната так, что он удивлённо на меня смотрит.
Я вижу в их глазах чёртову снисходительность, презрительную снисходительность. Словно я дитя малое, которое непонятно как оказалось во взрослой компании и надоедает всем.
Я так не хочу. Совсем. До скрежета зубов, до боли в побелевших костяшках; я так не хочу. Я хочу, чтобы меня считали такой же взрослой, чтобы без зареканий быть в их компании и так же невозмутимо распивать алкоголь. Я хочу быть взрослой.
– Я тоже буду, – говорю я хрипло, а потом откашливаюсь. Потом гордо поднимаю подбородок. Только всё равно чувствую себя побитой какой-то, как собачонка.
Но ребята одобрительно свистят, и вскоре горло вновь обжигает эта жидкость. Я пьянею чересчур быстро и не понимаю, что происходит дальше. Кажется, мало что изменяется. Пока Игнат не приносит шприцы, в которых уже было что-то желтоватое. Я слишком пьяна, но на задворках моего сознания появляются тревожные звоночки.
Ты крупно влипла, Тая.
– Свежее, – весело сказал Игнат и потряс шприцами. Ребята заулюлюкали, а я просто молчала, внимательно наблюдая за тем, как жидкость колышется в шприце. Дыхание у меня участилось. От страха. – Итак, кто хочет попробовать первым?
Тот самый парень выпучил глаза и попытался незаметно кивнуть на меня, хрипло сказав:
– Чувак, ты че, тут же дети, совсем, что ль, окочерыжился? Хочешь, чтобы к нам потом полицаи с мигалками прикатили?
В голове у меня тут же заорал благим матом здравый смысл. Я помнила – стоит только один раз попробовать, всего один раз. Я и сама стремилась себя образумить – но куда там! В пьяной голове у меня уже что-то щёлкнуло. Сильно, основательно засела какая-то навязчивая мысль. Злость поднялась к вискам, и ничто не могло её утишить. Я докажу им всем. Докажу.
А потом что-нибудь придумаю. Выкручусь. Последствий не будет. Точно. Правда.
– Я хочу попробовать первой, – громко сказала я.
Игнат расширил свои глаза. Нахмурился. Посмотрел на моё решительное лицо. А потом ухмыльнулся. Погладил большим пальцем белую кожу моей щеки. И тогда я увидела в его глазах это. Невыносимое желание развратить невинность, испортить её. Я увидела порок.
И он меня манил, как свет мотылька.
– Спусти джинсы к коленям, милая, – прошептал он и ухмыльнулся. Я сделала, как он сказал. Он с похотью посмотрел на моё бедро. Погладил кожу так, что по ней пошли мурашки, а я прерывисто вздохнула.
А затем вогнал шприц.
Все эти красивые звёзды в его глазах
А Игнат ни капельки не жалел. Жалеть – это вообще не в его компетенции.
Её красивая головка – по-настоящему изящная, даже птичья в чём-то, лежала на грязном полу, а каштановые волнистые локоны разметались по цветастому ковру, уже испачканному чьей-то рвотой. Тело как будто безжизненно; но грудь вздымалась от лёгких, поверхностных вздохов. Она просто вырубилась.
Игнат ухмыляется, гладит большим пальцем алебастровую кожу на щеке, в приглушённом свете кажущуюся синеватой, а потом пригубляет из бутылки пива, вспоминая всё в подробностях. Эйфория от наркотика в её крови длилась недолго – Тая даже натворить ничего не успела, лишь бормотала что-то про звёзды с одуревшими, стеклянными зелёными глазами, а потом вдруг упала. Игнат даже испугался – вдруг слишком много для неё? Но нет, она просто заснула.
И веселье продолжилось. Разве этот маленький казус повод прерывать вечеринку? Правда, потом всё равно пришлось. Шум слишком надоел ему. Да и вообще, в последнее время ему много чего надоедает. В том числе, и эта глупая девочка. Но ведь выкидывать её сейчас на улицу не по-человечьи? Да и Данёк потом заебёт. Игнат хохотнул, вспоминая хмурое лицо друга, который и не друг даже, наверное, а так, собутыльник. Раздражающе правильный.
Вдруг звенит звонок в дверь, и Игнат морщится от боли в голове. Рычит, массируя виски. Тая вздрагивает, но не просыпается. Парень, даже не посмотрев на неё, идёт открывать дверь. В квартиру заходит, как к себе домой, Даня. Игнат хмыкает – он даже не удивился. Только бесит его свежий вид.
– Опять устроил шабаш? – криво ухмыляется Даня, как будто устало. Игнату поебать, если честно, от чего он там устал. – А пташка твоя здесь? Скажи сразу, если помешал слиянию гамет.
Ему холодно от морозного воздуха, который пришёл с Даней, поэтому Игнат захлопывает дверь. В ушах звенит, и он залпом допивает бутылку и кидает её прямо на пол с глухим стуком. Моралист Данёк смотрит на это с неодобрением, но ничего не говорит. Только аккуратно скидывает ботинки и проходит мимо.
– Зиготы мне только не хватало, ага, – бормочет Игнат и идёт за Даней в гостиную, слегка шатаясь. Алкоголь, пусть и не сильно высокоградусный, даёт в голову.
– Ты, блять, мудоёб, – резко выдыхает Даня и смотрит на него чрезвычайно острым взглядом-я-тебя-сейчас-блять-на-креветки-спущу.
Игнат фыркает, когда понимает, в чём причина. Даня, закусив губу и ломая пальцы, смотрит на по-прежнему почти не подающую признаков жизни девочку. Его, должно быть, девочку. О которой, должно быть, он должен был заботиться.
Прости, боженька, мать твою налево. Он снова всё феерически проебал. И, знаешь что? Ему по-прежнему звездецки фиолетово.
– Да живая, ты, мамуль, не беспокойся только, в обезьяннике пока без нас, – хмыкает Игнат и неловко кашляет под строгим взглядом Дани. Подумаешь, умник, блять.
– Я не о тебе беспокоюсь, – заявляет он, поднимает Таю и бережно кладёт её на диван, укрывая каким-то одеялом. Игнат устало прислоняется к двери, чувствуя, как уходит вся тяжесть из тела. Алкоголь выветривается быстро, слишком быстро. Пальцы снова начинают дрожать, а в горле пересыхает. – Мог хотя бы на что-нибудь поприличнее заляпанного блевотиной пола положить её?
Игнату даже не хватает сил пожать плечами, потому что его разум внезапно куда-то уходит. Тело так неебически болит, что вздохнуть невозможно без этого удушливого состояния в горле. Он с трудом бредёт к холодильнику и достаёт ещё одну банку пива. С первым глотком свинцовая тяжесть уходит, оставляя место облегчению. Игнат с наслаждением делает ещё один глоток. А потом находит в себе силы привычно ухмыльнуться. Он знал, как это раздражает его друга.
– Ты смотри-ка, сейчас твой вездесущий сталкер придёт, – говорит он и хрипло смеётся.
Его расчёты оказались правильными – Даня с усилием хмурится и достаёт сигарету из кармана джинс. Прикуривает, пуская дым по всей комнате. Но Игнат не жалуется – тоже с наслаждением вдыхает его и слегка морщится от запаха ментола. Гадость какая.
Когда-то давно, между Даней и Леной что-то произошло, а Игнат до сих пор не ведает, что. Но он знает, что это подорвало когда-то крепкую дружбу их трёх и сделало самого Игната кем-то вроде посредника. И это бесит, если честно.
– И чем, скажи на милость, ты её накачал? – спрашивает Даня, внимательно глядя на него. Сейчас он без этой его притворной маски угодника, и так Игнату привычнее. А то, бывало, окажешься в компании, где Данёк разыгрывает из себя Казанову вперемешку с Фигаро и Дорианом Греем, и даже куда деться не знаешь.
Игнат надувает губы, притворно возводит руки к небесам.
– И почему старшие всегда виноваты? – возвещает он. – Честно, я только предложил, а она уже сама попросила.
Даня смеётся, но как-то горько. Игнату тоже не смешно сейчас. Пусто. Да, так это называется. И эта пустота уже успела доебать его последние два года. Игнат морщится от холода пива, но пьёт ещё и ещё, пока в голове не появляется, наконец, знакомый гул. Хоть какое-то заполнение.
– Там, где ты замешан, ты всегда виноват, Игнат.
– Без тебя знаю, умник. Долбоебизм какой-то. А чего ты так к этой малышке привязался? Влюбился, что ль? Так я не возражаю, она вся твоя. Только, боюсь, сама уже не захочет.
Игнат помнит её влюблённые глаза, большие и влажные, как у испуганной лани. Как же они действуют ему на нервы! Не надо его так любить – хочется крикнуть ему. Не надо его вообще любить.
– Не время сейчас для твоих шуточек, – бормочет Даня, а потом гладит Таю по волосам. Та улыбается во сне. – Нет, не влюбился. Просто... честно, Игнат, кончай уже с ней. Она от тебя и так уже столько натерпелась. Помнишь тот день, когда ты не в себя, а она была с тобой и даже не подумала ни в чём упрекнуть?
Теперь хмурится уже Игнат. До боли в пальцах стискивает банку так, что она чуть мнётся, а пиво немного выплёскивается. Он не готов сейчас об этом вспоминать. Не сейчас, когда тело только и жаждет повторения.
Ломка. Пора уже признаться себе в этом – у него ломка.
Снова звенит звонок, и Игнат, радуясь передышке, идёт открывать дверь. В квартиру летящей походкой входит непривычно трезвая Лена. Она, как всегда сногсшибательна. Игнат ухмыляется и салютует банкой ей, а потом подмигивает хмурому и напряжённому Дане – Лена совсем не обращает внимания на Игната. Всё, как он и предсказывал.
– Сколько там прошло, Данёк? – весело спрашивает Игнат. И кажется, он единственный, кого забавляет вот это вот всё. И то, только с первого взгляда. Если глянуть глубже, то станет совсем не смешно. Иронично. – Минут пятнадцать, прежде чем твоя поклонница пришла?
Даня испепеляет его взглядом и даже не смотрит на рыжеволосую, которая садится рядом с ним. Только прикасаться боится – знает, чем это может кончиться. С разозлённым хорьком-Даней шутки плохи.
– Чем заняты, пацанёнки? – спрашивает Лена невозмутимо, тоже закуривая. Даня отсаживается, глянув на её сигарету. Игнат издаёт хохоток, вспоминая, как тот курил две минуты назад. А сейчас строит моралиста. Ага, как же. Лене тоже знакомы все эти штучки благого Даниила, поэтому она не обращает внимания совсем.
Пацанёнки. Такое знакомое и тёплое прозвище из детства. Игнат, сам того не замечая, улыбается. Лена – стерва, конечно, но она его самый лучший и понимающий друг. Даня слишком помешан на всех этих принципах и прочей поеботе, постоянно доёбывает его этим. А Лена... Лена – она такая же. С ней не нужно никого изображать, она любого человека насквозь видит.
– Да вот, пытаемся выяснить у гусара о его любовных притязаниях к прекрасной даме, – немного неуклюже и нелепо пародирует Игнат Даню, показывая на Таю. Лена смотрит на неё так, словно только что заметила. Ухмыляется, а потом качает головой, словно жалеет о чём-то.
– Нет необходимости говорить обо мне в третьем лице, пока я всё ещё здесь, если вы заметили, конечно, – цедит сквозь зубы Даня. Скрипит челюстями. Злится.
Лена, глянув на Игната, хохочет, а потом к ней присоединяется и Игнат. Как будто снова попали в детство.
– Не, не думаю, – вдруг с полным убеждением заявляет Лена, откидываясь на спинку дивана. У неё открытая блузка, а потому видны тонкая, длинная и белая шейка с ключицами и ложбинка. Игнат облизывается, а Даня только сильнее напрягается, изо всех сил стараясь не смотреть. – Даня слишком умён, чтобы сцепиться с этой глупышкой маленькой. Я предупреждала ей, говорила отстать от тебя, Игнат, пока не поздно, но всё бес толку. Пускай потом пеняет на себя. Ну так что, зайчик, я ведь права? Эта девочка не в твоём вкусе, ведь так?
Игнат хмыкает. Как всегда, надо ей быть в любой бочке затычкой. Разобрала всех и каждого.
Он будто слышит, как работают шестерёнки в голове у Дани, когда он думает, как же ответить этой самодовольной девице. Но, видимо, сдавшись, кивает, а потом нехотя объясняет:
– Она мне не нравится в романтическом смысле, так что расслабь булки, Игнат, – Игнат разводит руками, расслабленно ухмыляясь. Его это и не напрягало как бы. – Я даже не знаю... здесь другое. Мне её то ли жалко, то ли ещё что. Она мне напоминает Таню.
– Твою сестру? – с удивлением переспрашивает Игнат.
– Ага. Но только тем, как я к ней отношусь. Так они не похожи. Таня... ну, ты знаешь этого монстра. А Тая... Просто её тоже опекать хочется. От тебя, Игнат. Чего ты к ней прицепился? Отпусти её, серьёзно. Она вот это всё не заслужила. Не заслужила, чтобы ты к ней относился, как к шлюхе.
Вопрос даже не стоит, влюблён ли он в неё. Потому что все и так знают ответ. Не такие девочки – слишком простые, незамысловатые, непритязательные, многого не требующие, только чтобы их любили – привлекают Игната.
И он бы согласился с Даней, что она этого не заслужила. Вот только ему абсолютно всё равно.
– Потуши свой пукан, – вмешалась Лена. – Это долбоёбство было бы адекватной лекцией, если бы она сама к нему не липла. Серьёзно, девчонка не знает, что такое гордость.
– Как и ты, – бормочет Даня.
Лена усмехается, глядя ему прямо в глаза. Игнат с интересом наблюдает за тем, как Даня нервно выдыхает, не отрывая взгляда. И правильно делает. Лена, конечно, сильная баба, но и на неё нужна управа – считает Игнат.
– Ошибаешься.
– Тебе просто члена не хватает, детка, – подмигивает он девушке, а та смеётся. Игнат снова выпивает залпом всё пиво – сил терпеть нет. И зря он это делает – синющие глаза Лены вцепляются в него, как клещи в кожу. – Ну можно я тебя трахну, пожалуйста, а?
– Опять, да? Если честно, не думаю, что это хорошая идея – заглушать ломку алкоголем. Рано или поздно тебя добьёт или передоз, или сдохнувшая печень.
– А я твоего мнения не спрашивал, – огрызается Игнат, а потом выпивает ещё одну банку. – Заебала со своими советами лезть куда следует и куда тебя вообще не звали. Иди лучше на дорогу, там тебе самое место.
Лена не обижается, лишь выкуривает ещё одну пачку сигарет.
Вот так они и сидят, в этой прокуренной и грязной квартире – он банку за банкой, она сигарету за сигаретой, а Даня просто думает, глядя в пустоту.
У каждого свой способ глушить эту пустоту. У каждого свой способ заполнить дыру. Главное – вместе.
Прости, Тая. Прости, девочка. Все эти красивые звёзды в его глазах, о которых ты говорила в нирване – скоро они все погаснут. А пока...
Пока они горят не для тебя.
Борец за любовь всей своей жизни
На самом деле это было сложно. Под кожей у меня словно завёлся моторчик, и теперь она беспрестанно зудела. Мне хотелось... я даже не знала, чего мне хотелось. Наверное, снова почувствовать эту бесконечную эйфорию, когда кажется, что твоё тело тебе не принадлежит, когда единственное, о чём ты думаешь: «Вау, это единороги там, под потолком?»
Я помнила. И несмотря на то, что Игнат ввёл мне совсем немного наркотика – я даже не знала, какого – мне хотелось, нестерпимо так хотелось ещё.
И это пугало меня до чёртиков.
– Милая, о чём думаешь? – я вздрогнула, снова возвращаясь в нашу кухоньку, где мама испытующе смотрела на меня и насмешливо била ложкой о кастрюлю. Смеяться не хотелось вовсе. Я отвела глаза.
– Да так, опять об этих экзаменах задумалась, – тихо сказала я. Да. Я превращаюсь в наркоманку, мам, скажи? Мама, прости, что не оправдала. Прости, что я такая.
Под кожей у меня вечно шоборшилось ещё кое-что. То, что мне не давало покоя с того самого утра – когда я, беспрестанно качающаяся, с огромными мешками под глазами, пугающе бледная и ошалевшая, зашла на кухню и взглянула в мамины глаза. Стыд.
Она тогда ничего не сказала, я ведь предупредила, что «ночую у Цветковой», но посмотрела на меня так, что казалось невозможным не заплакать и не умереть от собственной никчёмности. «Какая же ты дочь?» – вот что говорил её взгляд.
С тех пор прошло ровно три дня, а ощущение постоянного напряжения и одновременно сонливости продолжало сводить меня с ума. А ещё бесконечная боль. Я избегала встреч с Игнатом, потому что боялась, потому что в голове у меня творилось непонятно, и, казалось, само тело говорило о том, как это неправильно, находиться так долго без Игната.
Потому что это было действительно невозможно. Неправильно. Меня словно вдавливали в тисках, лишая снова и снова возможности дышать. Нужен. До чёртиков нужен, иначе я задохнусь. Глупо, неправильно.
Поэтому на четвёртый день своего затворничества дома – были каникулы, и мне не нужно было идти в школу – я всё же решилась и позвонила в эту уже ненавистную мне, но оттого не менее желанную дверь. Как всегда, вечеринка, вызывающая на лице только горькую почему-то усмешку. Как всегда, меня не позвали. Даже не соизволили позвонить. Вместо этого я, снова унижаясь, стою за дверью.
Внезапно накатило это состояние усталости, когда твоё агрегатное состояние того и гляди станет газообразным. И внезапно захотелось бросить всё к чёрту, захотелось пнуть чёртову дверь так, чтобы кости в пальцах ног переломались, захотелось уйти и не глотать это зловоние среднестатистического подъезда. Захотелось... свободы.
