Текст книги "Каприз леди Авроры (СИ)"

Автор книги: Инна Сударева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

– Порядок! Только смотри: повязку не сдвинь.

– Башмак подай, – хмуро попросила девушка.

– Это не надо, – махнула рукой рыжая. – Завечерело. Будем на ночлег устраиваться. Место тут подходящее, – кивнула на огромную ель, которую вполне можно было использовать, как навес. – За ночь шлёпалка твоя поздоровеет, и двинем дальше: туда, куда договаривались. Согласна?

Аврора не ответила. Лишь кивнула, все еще хмуря свои тонкие каштановые брови.

Майя сделала, как сказала. Она устроила под елкой что-то вроде очень уютного гнезда. Натаскала хвойных веток и мха, по-особому разложила их, застелила все плащами, бросила сверху одеяло и пригласила Аврору располагаться в центре сего сооружения.

– Пока Корта нет, заботиться о тебе, видно, мне придется, – посокрушалась Майя, выуживая из сумок съестные припасы, которые должны были составить их ужин.

Через пару мгновений девушки мирно жевали пшеничные лепешки и вяленую свинину. Аврора – в мягком "гнезде", подвернув под себя ноги; Майя – на корточках у маленького костра.

Стемнело совершенно, и в лесу похолодало. Заухал филин, застрекотали кузнечики. На огонек слетелась веселая мошкара.

– Слушай, а почему ты домой не хочешь? Корт ведь тебе предлагал – я слышала. Вот не пойму: зачем тебе, неженке этакой, с нами по лесам шариться? Самое время в Синий дворец вернуться. Из-за тебя и так переполох по всей стране, – говорила Майя, швыряя в огонь мелкие веточки и наблюдая, как жадно пламя ест их. – Слушай, а может, ты на Корта глаз положила? – вдруг спросила рыжая, пронзительно глянув на Аврору.

– Вот еще. Ну и глупость, – буркнула девушка и порадовалась, что сидит в тени, и Майя не может видеть, как загорелись ее щеки. – Да знаешь, сколько кавалеров в замке моего отца? Да ко мне уже пару раз сватались!

– Ну и как? – поинтересовалась Майя.

– Никак.

– Чё так?

– Не хочу я замуж. Рано мне замуж.

– Рано? – Майя ухмыльнулась. – По мне: так в самый раз. Была б ты замужем, не было б у тебя охоты из дворца дергать.

– Надоело мне во дворце!

– Да ну?! – рыжая вновь ухмыльнулась. – Императорская дочка, кавалеров уйма, танцы, наряды, сладкое каждый день. И надоело? Да ну?! – и расхохоталась. – Это мне надоело! Надоело по лесам бродяжить, мечом махать, убивать за деньги! – зло выпалила и тут же вздохнула. – Я дом свой хочу. Мужа, чтоб меня любил. Семью, чтоб детишек – пять, не меньше. И кухню с печкой. С большой белой печкой. Чтоб пироги печь. И кашу с мясом творить. А когда холодно, чтоб спать на печке, – опять вздохнула, прогнав все эти фантазии у себя перед глазами. – Только ничего этого нет, и не будет. Шипам ничего из этого не положено… Так что забудь про Корта, белая мышь, – горько усмехнулась, опять посмотрев на притихшую под елкой наследницу Незыблемого престола, а та, не мигая, смотрела и слушала. – И мой тебе совет: хорошо подумай насчет возвращения. Если что-то ты там к Корту чувствуешь, то сама посуди: отправившись домой, ты ему большое облегчение сделаешь. Ведь из-за тебя император начал на него охоту. Убьют из-за тебя Корта. Пока ты за ним ходишь – и смерть за ним ходит. Верная. И он это знает. Только не говорит. И не скажет. Но я-то могу сказать…

* * *

Засыпая, Аврора не знала, что ее спутница только этого и ждет, и внимательно следит за ее дыханием. Как только наследница престола перестала вздыхать и покашливать и погрузилась в сон без сновидений (намаялась она за день), Майя тихонько покинула свое ложе и, опоясавшись мечом, бесшумно скользнула в лес.

То, что крутилось в ее голове, девица-Шип задумала еще тогда, когда столкнулась с пафарийцами и из их разговоров поняла, что за "белая мышь" увязалась за убийцей Кортом.

У Майи был план, как она считала – замечательный. В случае успеха выигрывали все: она, Корт и еще куча народу. Все, кроме Авроры. Потому что Аврора в план Майи вписывалась совершенно под другим пунктом – в качестве товара.

В темноте Майя ориентировалась отлично. Как и всякий из Шипов. Поэтому, куда направляться, она видела прекрасно и уверенной рысцой бежала по пуще, сверяясь с особыми приметами, известными только ей.

– Камень-жаба, – прошептала, увидав огромный валун причудливой формы. – За ним – Юрко-ручей. Все точно.

Майя глянула в ночное небо: звезда-бродяга Уми переползла к югу, зависла красноватым глазком над созвездием Белого Дятла, указывая на то, что сейчас около трех часов ночи. Сверившись с небесным временем, Майя засвистала. Так, как малая ночная птичка-борушка: тоненько, переливчато. Прислушалась – ответа не было. Майя вновь засвистала, чуть громче, думая всякое нехорошее про нечуткие уши того, кому сигналила.

Из зарослей туи ей ответили довольно громким шорохом и вопросом:

– Корт?

– Нет, это Майя, – шепотом отозвалась рыжая и вышла из-за валуна в высокую, сонную траву – оттуда вылетел целый рой испуганных мотыльков и мошек.

Навстречу девушке, раздвигая сонные туи и пугая ночующих в их ветвях пташек, ступил крупный широкоплечий человек. На его плечах и груди поблескивали вороненые латы, на перевязи висела тяжелая дворянская рапира, из-за плеча торчали лук и белые оперенья стрел.

– Где Корт? – спросил статный рыцарь.

– Корт тяжело ранен. Он не смог прийти. Просил меня дела уладить, – отвечала рыжая, самоуверенно уперев руки в боки.

– Тебя? – хмыкнул рыцарь и смерил взглядом незначительную, по его мнению, фигуру девушки. – Что ж, попробуй, уладь. Только тебе будет трудно: Корт не выполнил заказа.

Майя хмыкнула в ответ, дав знак, что рыцаря ждет сюрприз.

– Я уже пятую ночь к Юрко приезжаю, комаров здешних кормить, – заметил тот, надменно скрестив руки на груди. – Ну, и что у тебя?

– Дочь Исидора, – шепнула Майя. – Корт не выполнил заказа, но он добыл дочь Исидора. И желает продать ее тебе. Как думаешь, это стоит второй половины награды?

Рыцарь не отвечал. Он, казалось, даже дышать перестал – так его ошарашили слова девушки.

– А где же девчонка? – спросил он, наконец.

Рыжая опять усмехнулась:

– Сперва – деньги. Потом увидишь крошку-леди.

– Я не брал с собой денег, – честно признался рыцарь. – Потому что не был настроен платить Корту. Новости об Авроре довольно неожиданы.

– Но ты будешь платить за нее?

– Буду, – по тону ответа было заметно, что рыцарь довольно улыбался. – Корт и ты меня порадовали. Очень. Возможно, имея Аврору, я выиграю больше, чем ожидал.

– Что ж. Тогда – до следующей ночи. Привезешь деньги – получишь наследницу. По-другому – никак. И торопись – за нами другие головорезы давно охотятся, – решительно тряхнула головой Шип Майя…

* * *

Убийца Корт лежал на дне оврага, рядом с теми, кого убил, и жадно ловил ртом прохладные струи дождя – это освежало, возвращало силы. Болела грудь – Ремей здорово ударил в нее ногой и попал, как назло, в рану.

Сунув руку за пазуху совершенно вымокшей куртки и через мгновение вытащив ладонь наружу, Корт с неудовольствием увидал, что пальцы ее щедро окрашены в кровь. Рана еще и открылась.

– Удивляться нечему, – пробормотал убийца и закрыл глаза, откинулся назад: в ушах противно звенело, а шея, ослабнув, отказывалась держать голову.

Пошарив рядом, Корт нарвал в кулак травы, помял ее в ладонях, смастерив что-то вроде тампона, и впихнул этот зеленый ком за куртку. Кривясь от боли, затолкал в рану, чтоб остановить кровь. И опять затих, заберег силы.

Ливень между тем слабел – гроза уходила на запад: гром, молния и потоки небесной воды тревожили мир уже где-то далеко-далеко.

Корт не двигался. Он стал похож на четвертое неживое тело в этом овраге, полном трупов, омытых летним дождем.

Уже и дождь закончился, и лучики солнца вернулись из облачного заточения, чтоб обласкать прибитые крупными, тяжелыми каплями листья и траву. Робко начали посвистывать птицы в мокрых зарослях и зажужжали самые смелые мухи. А Шип-убийца задремал в темном овраге, на своем кровавом ложе. После короткого, но жесткого боя с пафарийцами его тело затребовало отдыха. Сияющие мечи-рубцы покоились рядом, в траве, будто они устали точно так же, как и их хозяин.

Ему чудилось всякое: и темное, и светлое, но все тревожное и со звуками тихого женского плача. Так плакали его старая мать, его молодая жена, когда, попрощавшись, он уходил в свой первый бой. Последнее, что Корт от них слышал – вот этот плач. И запомнил его. Потому что больше ни мать, ни жену живыми он не видел.

Очнулся убийца лишь под вечер, когда стемнело и где-то совсем рядом заворчал какой-то зверь.

Он тут же вскочил, будто и не спал вовсе, не глядя схватил рубцы (помнил, куда их уложил) и шустро выбрался из оврага.

– Ну и дурак ты, Корт, – сказал сам себе, увидав несколько желтых глаз-огоньков, что приближались из темноты. – Уснуть на кровавых телах – это очень, очень умно.

Он сощурился, переходя на ночное зрение.

Красноухие волки. Большая стая. Эти хищники восточных лесов чуяли кровь за милю и безошибочно угадывали, куда бежать, чтоб полакомиться мясом.

Корт зарычал в ответ, упреждающе. Звери остановились. Вперед выступил вожак, крупный самец с длинными, мощными лапами и широкой грудью. Он заворчал низко, глухо, демонстрируя белоснежные клыки, по величине не уступающие малькам убийцы, и подошел к краю оврага, принюхался, касаясь носом травы. Шерсть на загривке зверя поднялась – из оврага пахло кровью так, что волк забыл обо всем на свете и ринулся туда – на простертые тела пафарийцев. За вожаком кинулись остальные красноухие. Через секунду послышались ужасающие звуки: треск разрываемых одежд и мышц, костей, ломаемых жадными челюстями. Все это – под злобный рык зверей, воюющих за лучшие куски.

Пока волки занимались мертвыми, живой посчитал разумным убраться подальше от зловещего оврага.

Вернув мечи в заплечные ножны и поправив перевязь с мальками, Корт как можно быстрее направился туда, куда, по его расчетам, Или увез девушек. Но волки не пожелали отпускать его просто так. Кое-кто из них довольствовался мертвечиной, но кое-кому хотелось мяса посвежей. Тем более что стая красноухих была значительной, и трех худощавых пафарийских тел им оказалось мало.

Почуяв погоню, убийца обернулся и опять увидал желтые огоньки волчьих глаз, которые быстро приближались и не обещали ничего хорошего.

– Привет вам, братцы, и прощай, – хмыкнул Корт, отстегивая от плеча свой верхолазный шнур с крючками.

Одним точным движением он метнул конец веревки в верхушку ближайшего дерева – это оказался дуб. Дернул два раза, чтоб удостоверится, что все надежно зацепилось, и начал быстрый подъем по стволу. Ловко отталкиваясь ногами, легко подтягиваясь руками. Многострадальной груди от этих движений было больно, но то, что снизу уже огрызались и прыгали волки, пытаясь схватить ускользающую добычу за ноги, напитывало Корта свежими силами.

Пара минут подъема – и убийца вспрыгнул на одну из верхних веток дуба. Но не успел скрутить веревку, как тут же подвергся новому нападению: черная белка, что жила в дупле напротив, выскочила на защиту своей вотчины и вцепилась в руку убийцы когтями и острыми, как иглы, зубами. От свежих ран Корта спасли плотный кожаный рукав куртки и стальной напульсник. Свирепого зверька Шип-убийца (ему уже порядком надоел агрессивный ночной лес) угомонил одним мощным ударом: сшиб белку вниз, страстно желая, чтоб мелкий черный враг свалился на голову кому-нибудь из крупных красноухих врагов и уже там продолжил бесчинствовать. Судя по той грызне, что началась внизу под дубом, чаяния Корта исполнились.

Он довольно хохотнул и поудобнее устроился на ветке: прислонился спиной к шершавому и прохладному стволу, свесил ноги и расслабил руки, устроив их на колени. Так – между небом и землей, в душистой и влажной дубовой листве, закрыв глаза – он решил ждать утренней зари…

* * *

Сильный шум разбудил задремавшего убийцу. И задолго до рассвета.

Под дубом кипела нешуточная битва. Среди низкого рычания волков Корт безошибочно узнал злое шипение и рявканье кошака Или. Молодой человек опять зацепил за сук крючки шнура и на нем спустился вниз, как паук по паутине. Повис и осмотрелся, медленно вращаясь.

Или как раз мазанул лапой с растопыренными когтями вожака красноухих по оскаленной морде. А задними лапами мощно лягнул двух волков, насевших со спины. Все трое отлетели от кошака на значительное расстояние, но при этом уступили место другим, желающим схватки.

Или бился славно. Волков он не боялся – он был крупнее самого крупного из них, а значит, выигрывал в силе ударов и длине клыков. Но все же помощь ему не помешала бы. Так решил Корт, спускаясь на шнуре еще ниже и спрыгивая на загривок вожаку красноухих, который уже очухался и кинулся в новую атаку. Убийца вонзил один из своих мечей волку в межреберье, метя в сердце. Попал точно: матерый успел еще огрызнуться, пытаясь хватить клыками того, кто отяжелил его спину, и с воем завалился на бок.

Корт оставил вожака и кинулся убивать следующего зверя. Метнул с обеих рук ножи. С жалобным воплем волк, прыгнувший было на Шипа, рухнул в траву – сталь вонзилась ему в глаз. Второй малек попал в бок тому, кто вцепился в шею Или.

Кошак тем временем держал лапами одного врага, а пастью рвал другого. Остальные, видя, что погиб вожак и сами они споро убывают, уже с меньшей прытью стремились в бой и, упреждающе рыча, отступили в заросли.

– Акс! – объявил человек, убирая меч в ножны.

– Акс! – отозвался кошак и отшвырнул прочь безжизненное тело волка, которому только что перегрыз горло.

"Акс" означало "все" или "конец".

Кошак облизал окровавленные усы, убийца вытер пот со лба. Дальше они начали общаться на чистом кошаковом языке.

– Ты как? – спросил Корт, присаживаясь на один из волчьих трупов.

– Ничего. Как сам? Ты пахнешь кровью. Своей кровью, – отвечал Или.

– Рана открылась.

– Ффор! – ругнулся кошак. – Леки есть?

– Нет. Как девчонки?

– Хорошо. Ушли на крест. Я вернулся за тобой.

– Вижу, – улыбнулся Корт, прощупывая через куртку свою болящую грудь. – Вовремя.

– Аха, – кивнул Или. – Ты плох. Идем к Лиде. Даст леки. Девчонки подождут.

Корт помолчал, глядя на светлеющее небо.

– Лида даст траву хорх. И другие леки. Лида закроет рану, – зафырчал кошак, тронув приятеля лапой за колено. – Идем к Лиде.

"Что ж, это правильно, – подумал убийца, – Толку от меня, болезного, маловато. А впереди – не жизнь сладкая, а Мирма с сюрпризами".

– Аха, – кивнул Корт. – Идем к Лиде. И с подарками, – и взялся свежевать волчьи трупы.

Кошак дернул мохнатыми щечками – будто улыбнулся…

* * *

Веда Лида жила на дереве.

На огромном древнем вязе, в том месте, откуда расходились, как лучи, его мощные ветви, соорудила себе веда большущее гнездо, покрыла его плетеной крышей, на крышу натаскала дерна и мха и жила себе там, в тепле, тишине и уюте, уже без малого лет двадцать. Пуща была к ней добра. Пуща уже считала ее своей частью. И щедро дарила веде свои богатства: грибы, ягоды, коренья, травы, воду из целебных родников. В силки Лиды всегда попадались жирные птицы, а в сети Лиды шла вкусная рыба. Одежды веды были вязаны из нитей, а нити свиты из трав. А для холодной поры имелся большой плащ из беличьих шкурок, теплый и уютный, и унты из серого зайца.

Хорошо и покойно жилось веде Лиде в пуще.

А раньше она жила среди людей. В родном поселке Углица все знали Лиду, все приходили к ней за помощью, если хворь какая случалась. И не только хворь.

Многих детей из Углицы и других селищ первыми встретили в этом мире руки веды Лиды. Потому что лучшей повитухи не знал Крапчий край. Крапчий край – лесистая земля народа Шипов…

Все сгорело в огне, все легло под топор: Углица, дети, и весь Крапчий край, первым встретивший вражьи полки лорда Исидора с запада. Что оставалось делать веде Лиде, потерявшей почти весь свой разум при виде крови и жестокости? Бежать-бежать, далеко-далеко, в леса, в глушь. И там строить заново свой мир, маленький, хрупкий, сплетенный из ветвей и травы, укрытый мхом и дерном. Потому что нельзя человеку без своего крохотного спокойного уголка…

– Лида! – вполголоса позвал Корт, выстучав по дереву определенную коротенькую мелодию. – Лида!

Из густой листвы вяза свесилась веревка, по ней скользнул кто-то маленький и шустрый и повис головой вниз перед самым носом убийцы.

– Кто? Кто? А. Крошка Корти, – скрипучим голоском сказало существо, поблескивая желтыми глазами. – Привет, Корти, – и протянуло молодому человеку одну руку, разрисованную причудливыми зелеными узорами и сухонькую, как мертвая сосновая веточка.

Корт бережно коснулся хрупких пальцев веды и прижал их к своей щеке. Когда-то эти руки осенили и его рождение. Семнадцать лет спустя – рождение его дочки. Теперь все, что осталось ему от прежней жизни – веда Лида и ее сухие, тощие, но волшебные, руки. Они лечили, они смягчали.

– Плохо мне, матушка. Спасай меня, матушка, – сказал убийца.

Веда быстро перевернулась и спрыгнула вниз. Принялась ощупывать руками Корта: его лицо, шею, плечи, грудь. На груди остановила чуткие пальцы.

– Тут. Болит и кровью исходит, – прошептала Лида, хмуря седые брови. – Наверх сможешь подняться?

Корт кивнул и попросил, кивнув на Или, который лениво растянулся на зеленом мху:

– Посмотри кошака: у него бок покусан.

Или надменно фыркнул "хха!" – это означало, что спасаться от ран он намерен сам.

– Хорошо, – кивнула веда и первая, шустро-шустро покарабкалась по шнуру наверх, в густую листву вяза.

Корт подождал, пока она не даст ему знак, что веревка свободна, и полез следом.

Там, наверху, веда приказала молодому человеку:

– Снимай ремни, куртку, рубаху и ложись, – указала на охапку сена, покрытую травяной циновкой, в углу своего жилища.

Корт послушно разоблачился, бережно сложил одежду и оружие в одну аккуратную кучку (на нее Лида тут же набросила какую-то дерюгу) и опустился на сено.

Веда удобрила свои руки зеленой мазью, которую взяла из берестяного кузовка, свисавшего с плетеного навеса, и опустилась рядом с убийцей на колени. Осторожно коснулась его груди, ран.

– Так-так… вот-вот, – зашептала Лида. – Плохо, запущено. Больно?

– Немного, – кивнул убийца.

– Ах ты, крошка, – веда ласково погладила его по волосам. – Ну ничего. Это мы вылечим, все поправим, болеть не будет, – говорила так, словно забалтывала ребенка, хнычущего от ссадины. – Дам тебе соку сонного – и спи, крошка. А как проснешься – болеть не будет, ничего не будет, ран не будет…

Бормоча, сновала по гнезду, доставала из большого берестяного короба, стоявшего в самом темном углу, короба поменьше и горшочки, и фляжечки, из кожи, из дерева, из глины. Откупоривала, нюхала, пробовала. Нужное клала на плоский круглый камень, что лежал посередине жилья, ненужное возвращала туда, откуда брала.

На минуту замерла, глядя на отобранное и почесывая седую взъерошенную голову. Улыбнулась, и от этого вдруг помолодело ее старческое сморщенное лицо.

– Да. Ты будешь спать. А твои раны – заживать. А я – стеречь твой сон. И вязать тебе рубашку. Хочешь рубашку? Необычную – из белоперой травы. Такие я раньше для деток малых вязала, чтоб тепло им было и мягко. И тебе свяжу, свяжу…

Протянула Корту фляжку с сонным соком. Убийца, ни секунды не сомневаясь в том, что предлагаемое питье полезно, выпил все одним глотком…

* * *

Летели лепестки с цветущих яблонь. Кружились, опадали на молодую траву, на желтую тропку, на темные волосы юной Бии.

Бия, невысокая, тонкая, в просторных тунике и шароварах из некрашеного льна шла-скользила к роднику за водой. Ее ножки в изящных башмаках из мягкой кожи почти не оставляли следов на мелком песке тропки. Да и какие следы могла оставить легкая и хрупкая Бия?

Яблони, яблони… пахли, дурманили…

– Бия. Мир тебе, пташка Бия, – сказал он, выступая из-за дерева.

На нем нарядная, расшитая алыми узорами, рубаха жениха.

Бия засмеялась, прикрывая разомкнутые губы рукою. Ее пальцы – тонкие, изящные, с маленькими, круглыми, розовыми ноготками. Так захотелось их целовать…

– Кортерис! Ты решился, Кортерис?

– Я же обещал.

– Кортерис, – губы Бии произнесли его имя, вполголоса, ласково, и он был счастлив, ведь услышал ответ, хороший ответ на еще не заданный вопрос.

Бия улыбнулась, протянула ему руку, но рука ее вдруг вспыхнула огнем. Она посмотрела на горящие пальцы с удивлением, потом оно сменилось ужасом, и Бия закричала. И пламя охватило ее всю, с головы до ног, превратив тонкое тело, нежные волосы, прекрасное лицо и мягкую одежду в один огромный жаркий факел…

– Корти, Корти, крошка Корта, проснись. К тебе подружка, – проскрипел ему в ухо голос веды, и убийца Корт открыл глаза.

– Кто? – спросил он, глядя в вечно желтые глаза полубезумной Лиды.

– Рыжуха, бойкая рыжуха. Майя, – хихикнула веда и прыгнула куда-то в сторону.

Корт подскочил со своего ложа, как мячик. Отметил сразу же, что раны уже совершенно его не беспокоят. Но интересовали все же не они.

– Ты одна? – вместо "привет, как дела?" спросил он Майю, которая сидела на циновке, свернув ноги кренделем, и потягивала душистый травяной чай из деревянной чашки.

– Ндаа, – кивнула рыжая, прикрыв глаза от удовольствия: чай Лиды не только согревал и радовал вкус, он еще и рождал приятные видения.

– Где Аврора? – резко и громко произнес Корт – так он попробовал пробиться сквозь радужные грезы девушки.

Майя тихонько засмеялась.

– За-ачем она тебе? Глу-упая бе-елая мы-ышь? – говорила, растягивая слова, и было в этом много насмешки, злой и колкой.

– Майя! – убийца встряхнул девушку, сильно, грубо. – Ответь!

– У Трифора она! – выпалила рыжая, сердито отталкивая руки Корта. – У Трифора! Я ему ее отдала. Точнее – продала. Те-еперь у нас никаких про-облем, – и снова захихикала.

Корт ничего не ответил. Поджав губы, он задумался. Потом обратился к веде Лиде, которая, не обращая никакого внимания на резкие слова, звучавшие в ее гнезде, мастерила что-то из ивовых прутиков:

– Как долго я спал, матушка?

– Пять дней, пять дней, – отозвалась та.

– Как давно здесь Майя?

– Да я только-только пришла, – отозвалась рыжая. – Ну, почему ты волнуешься? Все ведь закончилось – лучше не бывает…

– Зачем ты это сделала? – спросил Корт, в упор глядя на девушку.

– Разве это неправильно? Я помогла тебе. Помогла, ведь обещала помогать. Вот деньги. Они твои по праву. Я и монеты себе брать не собираюсь, – Майя перекинула убийце кошелек.

Корт поймал, взвесил кошелек в руке.

– Только не говори, что поедешь к Трифору, – угадав его мысли, предупредила девушка.

– Поеду, – кивнул убийца. – С князем я договаривался не об Авроре.

– Да какая тебе разница?! Трифор сказал: то, что ты выкрал эту малышку, еще лучше убийства Исидора! И он добавил монет в кошель. Десять золотых сверх того, что обещано! Да ты хоть пересчитай…

На это сообщение молодой человек ничего не ответил. Встал и потянулся к своей одежде.

– Корт! Зачем она тебе?! – этот вопрос Майя задала криком.

– Она спасла мне жизнь, – пожал плечами молодой человек. – По обычаю: я в огромном долгу у нее.

– Какие обычаи? – продолжала возмущаться рыжая. – Обычаи давно умершего народа?

– Пока соблюдаются обычаи народа, народ не умер, – ответил убийца, натягивая на себя рубашку.

– О нет! – подскочила к нему веда Лида. – Ты забыл? Ну-ка, бери, – и протянула Корту рубаху, связанную крючком из тонких стеблей белоперой травы. – Все шрамы сведет. Носи на здоровье.

Рубаха была великолепна: мягка, легка и как раз по размеру.

– Ты волшебница, матушка, – сказал Корт, надевая обновку.

– Я прошу: не ходи, – вдруг сказала Майя, и голос ее заметно дрожал. – Теперь это дело Трифора и императора. И Трифор может убить тебя…

– Я к этому готов. Но я тоже могу убивать, – пожал плечами Корт…

* * *

Широкими и быстрыми шагами мерил император Твердых земель свой огромный кабинет. От высоких окон, забранных в тяжелые, расшитые золотом портьеры, к камину из белого мрамора, похожему на пасть гигантского чудовища. И обратно. Иногда делал крюк, проходя мимо резного шкафа с книгами. И тогда его стеклянные дверцы жалобно и испуганно звенели.

Император жаждал новостей о дочери. И именно хороших новостей.

Он не спал с тех пор, как она пропала. Точнее, иногда забывался коротким неспокойным сном, опустившись в огромное кресло, крытое белой шкурой северного медведя, но просыпался от малейшего шороха, потому что мнил, что это шумит тяжелыми сапогами, входя в кабинет, гонец с добрыми вестями.

Гонцы были. Но лишь один принес более-менее хорошую новость – шифрованное сообщение от Ремея и его братьев, переданное с каким-то бродяжкой. "Мы напали на след. Мы идем на восток, через Ольховые холмы. В Мирму". Одна строчка на полоске из бересты. И все. За две недели.

– Лютотьма! – это злое слово Исидор употреблял чаще, чем обычно, и намного чаще.

Ольховые холмы и леса, что шумели над ними, находились во владениях того из вассалов императора, который был на нехорошем счету – во владениях князя Трифора. Государь подозревал, что князь участвовал в Южном Круге Воли. Прямых доказательств этому не нашлось. И сам Трифор в свое время одним из первых восточных князей присягнул императору в верности и даже отдал в заложники своего старшего сына, но широкая улыбка вассала, часто бывавшего при дворе в Гримтэне, почему-то беспокоила императора. Исидор пытался оправдать свое беспокойство: засылал в земли Трифора опытных разведчиков, а если надо – и удалых рыцарей. Они со своими отрядами якобы помогали дружине князя охранять восточные рубежи, а сами и следили за настроениями в домене Трифора, и по возможности вербовали его людей. Только ничего предосудительного обнаружить им не удавалось. Разве что мелочи, которые ни о чем серьезном не могли свидетельствовать.

То, что его дочь могла разгуливать где-то по землям лукавого (на взгляд императора) вассала, заставляло Исидора скрипеть зубами и гневно рычать на всех, кто попадался ему в эти не лучшие дни на глаза…

Потом явился сэр Мартен – новый капитан дворцовой стражи. Снял высокий шлем, опустился на одно колено, звякнув вороненым наколенником по узорному паркету:

– Государь мой, позвольте просить милости.

Император нахмурился: он-то, как обычно в последние дни, надеялся услышать что-либо об Авроре.

– Что за милость? Кому? Тебе? Ты и так уж капитан. Тебе мало? – заворчал Исидор, ломая перо за пером у себя на письменном столе.

– Прошу милости для вашего верного слуги, для своего товарища боевого, – начал было Мартен, но император остановил его повелительным жестом, понимая, что тот завел разговор о бывшем капитане Кроле, который сидел сейчас в замковой темнице и дожидался решения своей участи.

А решать его участь у Исидора сейчас не было никакого желания. Пропажа вздорной дочери (это удивило самого императора) лишило его покоя, обычной деятельности и даже здоровья: ноги и руки государя временами будто в ватные обращались, ломило виски от недосыпа, пропал аппетит, который раньше справедливо назывался зверским. А еще – ныло где-то в груди, у сердца, очень неприятно. Никогда еще император Твердых земель такого не испытывал. Даже когда хоронил погибшую на охоте супругу. Даже когда – в далеком детстве – хоронил павшего в жестоком бою отца.

– Маленькая стерва, – бормотал он портрету дочери, который висел в его кабинете; раньше в дальнем углу, в тени, рядом с портретом покойной леди Бетан, теперь же – на стене, над столом. – Маленькая стерва. Все-таки насолила мне, издергала меня…

– Государь мой, сэр Крол…

– Он уже недели две, как не сэр, – напомнил Исидор новому капитану.

– Простите, государь мой, – Мартен, не поднимаясь с колена, так низко опустил голову, что его светлые волосы, длиною до плеч, коснулись носка его сапога. – Но Крол умоляет дать ему возможность доказать вам свою преданность. Он просит разрешения отправиться на поиски юной леди Авроры…

Император расхохотался:

– Каков хитрец! Просит разрешения смыться из тюрьмы?! Ха-ха!

– Государь мой, – Мартен чуть возвысил голос и ни разу им не дрогнул, хоть и понимал, что с огнем играет. – Государь мой, если пожелаете, я заменю Крола в его заключении. И если он не вернется или вернется без леди Авроры, то в вашей власти будет и меня покарать так, как пожелаете.

Исидор на миг забыл о дочери – его тронули слова капитана. Император подошел и приказал рыцарю встать с колен.

– Славно, славно. Такого товарища, как ты, я сам не отказался бы иметь, – покивал государь, а из его голоса пропали раздражение и гнев. – Я помню, знаю: вы с Кролом старые приятели. Мда, повезло ему, – говоря это, положил руку на плечо Мартена – это был очень хороший знак, и рыцарь воспрянул духом. – Что ж. Пусть Крол едет. Пусть попробует обскакать моих пафарийских ищеек. А ты, Мартен, останешься при мне. Капитаном, а не заключенным. А дальше все будет зависеть от того, как себя проявит твой старый товарищ. Так ему и передай. Повесить вас обоих я всегда успею, – сказав это, Исидор улыбнулся.

– Государь мой, ваша милость безгранична! – выпалил Мартен, сияя от радости, и еще раз низко-низко поклонился, ударив себя в грудь кулаком…

* * *

Белые гадальные кости и черные камни-опалы с веселым перестуком легли на соломенную циновку. И составили многообещающую ромашку.

– Хороший знак, – сказала, тронув пальцем крайний камушек, веда Лида. – Радость у тебя впереди.

Майя хмыкнула и собрала кости, опалы в ладошку. Еще раз потрясла, приговаривая горсти старинное заклятие "покажи-расскажи", и бросила на циновку. Теперь получилось нечто, похожее на зайца.

– Это страх большой. Твой страх. Боишься? – лукаво спросила веда.

– Боюсь, – призналась рыжая, закусив нижнюю губу. – Только не за себя…

Она в третий раз сгребла гадальное хозяйство в ладони, чтоб по-новому метнуть себе предсказание, но слова Лиды ее остановили:

– Любишь его?

Майя вновь закусила губу. Ее рука раздраженно бросила кости и опалы на циновку: два камушка даже прочь улетели, выпав из общей картины.

– Мрак, – процедила она, хмуря брови. – Все испорчено.

Третий рисунок не получился – гадание не вышло.

Майя встала и подошла к дырке в крыше, которая именовалась окошком. Глянула наружу – там теплый слепой дождь вкрадчиво шептался с листьями древнего вяза. Захотелось плакать…

А последний раз Майе хотелось плакать в тот день, когда хоронили ее мать – лет десять назад. Тогда тоже шел дождь, но не тихий и мирный, а мощный и шумный. Ноябрьский ливень размывал края неглубокой могилы, и тело, завернутое в льняную простыню, опускалось в воду, что плескалась на дне ямы. Майя плакала, хоть ей это казалось недопустимым. Она плакала, не искажая лица, и была рада ливню: слезы текли по ее белым, гладким щекам, собирались в тяжелые капли на подбородке и срывались на грудь, укрытую вязаной курточкой, и казались дождевой водой. Со стороны посмотришь – не плачет девчонка.