Текст книги "Стразы (СИ)"
Автор книги: Инна Максимовская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)
Глава 25
Я совсем забыл кто я. Кем я был. Эта чертова девка свела меня с ума. Сейчас я хочу лишь одного – причинить ей боль. Она знает это, чувствует. Но почему, блядь она не смотрит на меня с ужасом. Не так, как смотрела на этого мудака Арсеньева – словно он гребаный адский демон.
– Алекс,– ее голос ласкает, обволакивает, захватывает в плен.– Алекс, послушай.
Не хочу, не желаю снова попасть в плен ее чар. Она скрывает что – то. С тех пор, как ее избил в лифте какой – то подонок, я вижу в ее глазах затаенную, едва сдерживаемую тайну. И меня бесит, что моя вещь не хочет поделиться со мной.
– Да пошла ты к черту,– рычу я. Неконтролируемая, темная ярость рвется наружу. Зверь, так долго дремлющий во мне пробуждается. С трудом дожидаюсь, когда лимузин останавливается рядом с нашим временным убежищем. Хватаю на руки свою зверушку. Она вскрикивает, я причинил ей боль слишком резкими движениями. Но мне все равно. Я до одури желаю эту чертову дрянь.
– Будет больно,– хриплю в ее маленькое розовое ушко и чувствую. Как Китти сжимается в моих руках.
– Я люблю боль,– в голосе ее жажда, и нет страха. Она чертова мазохистка. Ее предшественницы боялись, орали, умоляли. А эта тварь разрушает меня своей покорностью.– Сделай мне больно, хозяин.
На нас смотрят. Все взгляды прикованы к нам, когда я затаскиваю в холл гостиницы мой драгоценный страз. ЕЕ платье задралось, обнажив округлые бедра. Эмма краснеет, трусиков на ней нет, а это означает, что хренова куча народу видит ее киску.
– Алекс, отпусти меня,– шепчет зверушка, пытаясь руками одернуть подол, но я ей этого не позволяю. Мне нравится ее стыд, нравится как мелькает страх в ее глазах. Член в штанах деревенеет, кажется просто прорвет плотную ткань брюк. От возбуждения в глазах летят черные мушки.
– Ты гребаный ублюдок,– шипит нахалка, когда я наконец отпускаю ее, затащив в лифт. – Чертов, больной извращенец.
Я больше не сдерживаюсь, разворачиваю ее спиной к себе, и с силой сгибаю в пояснице. Когда моя ладонь в первый раз звонко опускается на ее голую ягодицу, Эмма взвизгивает от боли. Слепну от яростного, почти болезненного желания. Удары следуют один за другим. Она больше не кричит, только скулит, как маленькая собачонка.
– Я избил из – за тебя своего клиета, Эмма,– мой голос звучит тягуче, я словно в вакууме,– одного из моих самых элитных клиентов, детка.
– Прости,– шепчет она, но я не слышу в голосе зверушки раскаяния. Разворачиваю ее лицом к себе, как раз в тот самый момент, когда лифт останавливается в пентхаусе. Ее глаза пылают ненавистью, яростью, и все той же жаждой. – Ты идиот, зайчонок. Я тебе уже об этом говорила.
Она принимает мою игру. Она знает, что я хочу. Она читает меня, как раскрытую книгу и это приводит меня в ярость.
– Ты должен был быть со мной сегодня, трахать меня до тех пор, пока я бы не взмолилась о пощаде. До такой боли, чтобы я ходить не могла. Вместо этого ты потащил меня на встречу с этим ублюдком. Ты совершеннейший придурок, Беркут.
Она специально меня злит, я понимаю это. Ей нужна боль, даже больше чем мне. Сдираю с нее чертово платье, ткань трещит, приводя меня в еще большую ярость. А потом меня накрывает волна других чувств. Тело Эммы покрыто синяками, они спускаются по молочно – белой груди к животу, на бедра. Часть меня хочет упасть на колени перед Эммой, и покрывать поцелуями ее тело. Но другая моя ипостась: темная, черная, мечтает сделать ей еще больнее. И эта моя часть берет верх, как всегда.
– Лис,– рычу я, – мне нужны веревки.
Охранник появляется словно тень, спустя несколько минут, доставляя мне желаемое. Эмма пытается вырваться, когда я начинаю ее связывать, но Лис быстро ее усмиряет, прижав руками к полу, покрытому ковром. Она больше не бьется, прожигает меня ненавидящим взглядом. О, да. Я так давно не видел такого, загнанного, затравленного. Я так скучал. Упиваюсь своей властью. Член готов разорваться от яростного желания. Эмма дышит тяжело, ее рот заткнут кляпом. От каждого ее вздоха, божественная грудь покачивается. Блядь, я сойду с ума если ее не трахну. Опускаюсь на пол, между ее ног. Легкий стон вырвывается из груди зверушки. Чувствую ее запах. Больше нет сил бороться с собой. Она дергается, когда мой язык проникает в ее киску. Мой член пульсирует от желания быть внутри Эммы. Расстегиваю ширинку, продолжая трахать мою Китти языком. Скольжу по своему члену. Она стонет, когда я почувствовав как Она напряглась отстраняюсь. Лиса давно уже простыл след, он не любит наблюдать за моими играми. Достаю кляп изо рта Эммы.
– Ты идеальный страз, детка. Эта игра становится все более увлекательной.
– Пожалуйста,– мольба в ее голосе доводит до безумия,– пожалуйста, хозяин, я хочу кончить.
Мне мало этого, я должен сделать ей больно. Веревки впиваются в ее кожу, оставляя на ней глубокие борозды, Завтра эти отметины превратятся в синяки. Медленно подхожу к стоящему рядом комоду. Голова кружится от невыплеснувшегося желания. Она наблюдает, как я достаю из ящика одну из своих игрушек. Этот хлыст я еще не пробовал. Слишком жесткий, плетеный. Первый удар уставляет на бедрах Эммы бордовые рубцы похожие на потеки дорогого Божоле. Мне кажется, что я сейчас просто сдохну от возбуждения, когда слышу ее надрывный, надсадный крик. Больше нет сил сдерживаться. Она лишь всхлипывает, когда я одним рывком вхожу в ее лоно. Я трахаю ее резко, жестко, вбиваясь резкими рывками. Оргазм взрывается в моем мозгу, словно артилерийский разрывной снаряд. Боюсь потерять сознание, чувствуя, как стенки влагалища моей зверушки трепещут, сжимают мой член. Это и есть настоящее удовольствие. Чертово безгарничное безумие.
– Ты, чертов ублюдок,– ухмыляется Эмма пересохшими, потрескавшимися губами. – Но ты мой чертов ублюдок. И я до одури хочу быть с тобой.
ОНА
– Ты спишь? – слишком громко. Даже если бы и спала, то проснулась бы от требовательного вопроса. Открываю глаза. Алекс лежит рядом. Я смотрю на его лицо, которое начало покрываться щетиной и мечтаю прикоснуться к к колючей щеке. Протягиваю руку, чтобы сделать это.
– Ты сегодня без галстука, зайчонок,– ухмыляюсь я, с удовольствием наблюдая, как темнеют его глаза. Мне нравится дразнить моего хозяина.– Ты невероятный душка, когда сердишься.
– Веселишься? Знаешь, я подумываю расторгнуть наш контракт раньше,– теперь он смотрит за моей реакцией. Я очень надеюсь, что на моем лице не написан ужас, который колючим комом сжался в груди, мешая дышать. – Детка, тебе больше не смешно? Знаешь, я давно перестал понимать, зачем держу тебя возле себя.
– Потому что я делаю самый лучший минет? – спрашиваю дурашливо, хотя в душе у меня творится ад. Лучше бы он просто убил меня. Только бы не выгонял, не бросал.
– Ты не далека от истины,– ухмыляется Алекс,– но вся проблема в том, что я схожу с ума от тебя. И это мне совсем не нравится.
Я вижу борьбу в его глазах. Его нерешительность и затаенную боль. Передо мной уже не тот мужчина, которого я увидела почти три месяца назад. Но он не сломан, нет. Просто в его взгляде стало больше жизни. Он больше не похож на бездушную куклу. И это его, по всей видимости приводит в ужас. Что ж, я его понимаю. Потому что я тоже изменилась. И теперь я хочу жить.
– Знаешь, Беркут, ты не выгонишь меня. И угадай почему? – шепчу я, борясь с нехваткой воздуха и противной тошнотой.
Он приподнимает породистую бровь, в знак удивления. Ему явно нравится моя смелость. В серых глазах пляшут смешливые бесенята.
– И почему же? – вызов. Он говорит, пытаясь вывести меня из себя.– Думаешь, что я оставлю тебя рядом, потому что мне нравится кончать в тебя, маленькая зверушка? Потому что я люблю тебя трахать, и смотреть как ты закусываешь губку в момент оргазма? Ты не единственная, детка, кто подходит для этих целей.
– Я знаю, что для тебя я единственная,– нагло говорю я, не отводя глаз. И ты этого боишься.
Он без предупреждения переворачивает меня на живот, и с силой разводит мои ноги. Алекс трахает меня жестко, резко, сжав рукой мою шею. Я похожа на насаженную на булавку бабочку. Чувствую его движения внутри меня, и упиваюсь своей властью над этим непокорным хищником. Он хватает меня за волосы и с силой дергает на себя. Из моей груди рвется крик боли, сопровождающийся оглушающим оргазмом. Я понимаю, Алекс подсадил меня на свой наркотик. Боль, позволяющую выжить, и стать сильным. Боль, дающую восхитительое чувство безграничного удовольствия. Слушаю его стоны, ощущая внутри себя его сперму. Едва сдерживаю разочарованный всхлип, когда он так же резко выходит из меня.
– Одевайся, мы едем домой,– снова приказ.
– Ты же хотел меня выгнать,– господи, кто дергает меня за язык? Какой бес заставляет нести чушь? Да даже если Беркут прогонит меня, я все равно пойду за ним. Голая, босая, последую за своим божеством, без которого не мыслю жизни. Липкая тошнота снова подскакивает к горлу, и я понимаю, что если не добегу до туалета, то меня вывернет прямо на кровать.
Алекс смотрит на меня с брезгливостью, когда я зажав рот устремляюсь в ванную комнату.
Когда я возвращаюсь, красная и растрепанная, Беркут уже готов. Словно не он каких– то пять минут назад лежал голышом в разгромленной кровати. На нем костюм с иголочки, белоснежная рубашка, блестящие ботинки. На его фоне я выгляжу сейчас, как жаба.
– Плохо выглядишь,– говорит он без эмоций,– я приказал уволить повара. Отравления в моих отелях недопустимы. Не заставляй меня ждать, Эмма. Если ты не спустишься через двадцать минут, я уеду.
Алекс уходит, оставив меня одну. Натягиваю на себя спортивные штаны и худи, про себя усмехаюсь. Представляю, какая физиономия будет у Беркута, когда он меня увидит в этой одежде. Он ненавидит, когда я ношу эти уродские, как говорит мой хозяин, тряпки.
Спустя пятнадцать минут спускаюсь в холл отеля.
– Ты поедешь одна,– спокойно говорит Алекс. Рядом с ним я вижу красивую женщину одетую в строгий деловой костюм. Я чувствую, что умираю от жгучей ревности.– Лис отвезет тебя до аэропорта. У меня появились дела.
– Я не могу ехать без тебя,– господи, как же жалко я звучу. – Алекс, пожалуйста. Твои дела могут подождать.
– Ты едешь домой,– твердо говорит он.– Эти дела неотложны. Не заставляй меня быть грубым.
Я стою, как оплеванная посреди холла, и мне кажется, что все вокруг смотрят на меня с жалостью. И мне так хочется провалиться сквозь чертову землю, прямо в ад. И никогда больше не слышать про демона по имени Алекс Беркут, который уходит о чем – то беседуя с чужой женщиной. Лис трогает меня за плечо, а потом не говоря ни слова подхватывает мою сумку и идет к выходу. И я семеню за ним, как голодная дворняжка, проклиная себя за слабость.
Глава 26
ОН
Мне не понравился затравленный взгляд моей Эммы. Раньше , боль в ее глазах привела бы меня в неописуемый восторг. Но сегодня...
– Господин Беркут, надо поторопиться, если вы хотите успеть на ближайший рейс,– голос служительницы рецепции отвлекает меня. Я на секунду отвожу глаза от фигурки моей ненаглядной зверушки, а когда возвращаюсь глазами туда, где всего миг назад была Китти, ее уже нет. Словно испарилась, растаяла в зыбком эфире. И мне хочется бежать туда, и вернуть свою драгоценность.
– Алекс, вы меня слышите? Вас разыскивали два дня. У вашей мамы сердечный приступ. Я взяла на себя смелость заказать билеты на самолет,– девчонка говорит со мной, словно я пускающий слюни имбецил. И я чувствую вихрящуюся в груди ярость. Хотя и понимаю – она просто заботится о моих нуждах, как хороший работник, и скорее всего я ее премирую, когда все же смогу соображать здраво.
– Да, спасибо. Вы поступили очень предусмотрительно,– морщусь, потому что не люблю, когда кто – то решает за меня что либо.– Свяжите меня с клиникой, в которой находится Эмма Владимировна,– снова морщусь. Я так и не научился называть ее мамой при посторонних. Не смог, не знаю почему. Может просто боялся предать память женщины, старательно вылепившей из меня чудовище. Я так и не смог перестать любить ее.
Пока девушка, имени которой я так и не удосужился узнать, суетится, вызывая мне машину, я набираю номер телефона клиники.
– Господин Беркут, – мой невидимый собеседник, как мне кажется, ждал моего звонка. Я даже не сразу отвечаю, ошеломленный напором.
– Кто вы, черт вас возьми?– мой голос срывается от злости. Нет, я лгу. Липкий страх, что я потерял женщину, воспитавшую маленького зверька, полюбившую его, не обращающую внимание на укоризненные шепотки, а порой и агрессивную злость окружающих. Мою маму, ту которая согрела маленькую испуганную душу своей любовью. Вырастила меня, дала мне . все, что у меня есть. Она и ее муж стали для меня целым миром, полным любви и уважения, которых я не видел с рождения. Мама Эмма и папа Володя. И когда я нашел мою Китти, услышал ее настоящее имя, я сразу понял, что она создана для меня, и ее имя знак того, что я не ошибся в своем выборе. Отец умер два года назад. Я не знаю, как мама справилась с его утратой, но для меня эта потеря стала невероятной болью. Папа – такой сильный, умер мгновенно от сердечного приступа. И теперь вот Эмма.– Моя мать жива?
– Слава богу, кризис миновал,– в голосе доктора нет тревоги, скорее профессиональное равнодушие.– Но, я бы посоветовал вам приехать. Жизнь человеческая невероятно хрупка. Когда вы видели мать в последний раз?
– Это не ваше дело,– цежу сквозь зубы. Я не видел маму с момента смерти отца. Не представлял, как смогу посмотреть ей в глаза, и увидеть в них плещущуюся боль. Не смог. Ведь боль мог доставлять только я. И тащился от боли. А тут ... Мне просто было страшно, до судорог, до спазмов в сердце.
– Конечно. Меня, кстати зовут доктор Морозов. Это для информармации. Я обеспечу Эмме Владимировне должный уход. И не позволю случиться плохому. Будьте уверены. Но она ждет вас. Ждет, понимаете. И если бы я был на вашем месте...
– Вы не на моем месте,– грубо прерываю я врача. Он прав во всем, вот только не знает, что творится в моей душе. Не знает, что она полна тьмы, с которой я справиться не в состоянии. – Я приеду,– выдавливаю, борясь с волной тошноты, подступающей к горлу. Это паника, я знаю. Панические атаки мои давние приятели.
– Это было бы замечательно,– я слышу, как тает лед в голосе незнакомого мне мужчины. Странный, так переживать за каждого пациента, не хватит нервов. А может быть именно таким и должен быть врач?
– Я могу забрать маму? Ей можно летать самолетом?
– Думаю, что через неделю вы сможете перевезти ее к себе. Эмме Владимировне нужна ваша любовь. Для нее это самое дорогое лекарство, поверьте.
Я киваю, проглотив колючий ком, растопыривший в моем горле свои иголки. Мама, женщина подарившая мне мир. Она так нужна мне. Я вдруг понимаю, что хочу познакомить ее с моей Китти, хочу снова почувствовать ее ладонь на моей голове. Она так нужна мне, а я ей.
– Я выезжаю,– хриплю в трубку и отключаюсь.
Через десять минут я уже еду в аэропорт. Воспоминания снова захватывают меня в свой плен. Но только я больше не боюсь. Ничего и никого. Я понял одну нехитрую истину – моя жизнь меняется, и я ничего не могу поделать с этим. Не могу и не хочу. А еще понимаю, я должен позвонить моей Китти. Я не хочу, чтобы она страдала.
Мне хорошо. Да, я мог бы быть самым счастлвым на свете, если бы не одно но – ЕЕ нет рядом. Я больше не чувствую ее запах, не ощущаю ее холода. Я скучаю по ней – моей мучительнице, я не могу принять того, что ее больше нет рядом.
– Лешенька, солнышко, съешь котлетку,– тихий голос мамы Эммы, ее ладонь ложится мне на макушку,– и нужно уроки доделать. Я помогу, хочешь?
Отрицательно качаю головой. Я и сам могу справиться, ведь мне уже десять лет. Вчера мы с папой Володей запускали воздушного змея. Сначала клеили его, сбивали остов из тонких фанерных реек, и я очень боялся упустить его. Этого волшебного живого змея, которому папа Володя нарисовал драконью, улыбающуюся морду. Мама Эмма водит меня в школу, за руку, как маленького. Словно боится разжать ладонь, которой держит меня за руку. Они любят меня, и шепчутся в кухне каждый вечер. Все ждут, когда я оттаю. А я не могу. Мне кажется, что если я им скажу, как люблю их, то буду предателем. Если я назову маму Эмму мамой, то оскорблю память той, что ушла и бросила меня. Ведь мама может быть только одна. Мама Эмма ставит передо мной кружку с горячим сладким какао и уходит в кухню. Она снова там будет плакать, я знаю. И мне тоже хзочется, но нельзя. Я же уже взрослый. Сладость во рту становиься горькой. Меня мучает вопрос «Почему же я не могу быть хоть немного счастливым?» Ведь это совсем не честно. Почему мои одноклассники родились сразу такимим – свободными и любимыми. А я никак не могу стать таким же, как они?
Мама Эмма вытирает щеки, не хочет чтобы я ее слезы видел. Она улыбается мне, но в глазах мука.
– Я очень тебя люблю,– шепчу тихо тихо. Вдруг она не услышит. Мама Эмма всхлипывает и больше не сдерживает слез. Рыдает в голос, прижимая испуганного меня к себе, словно боится, что я исчезну. А мне страшно
– Я жить без тебя не могу, мой родной,– выдавливает мама, и я понимаю, что теперь тоже научусь быть счастливым. Вечером папа Вова приносит огромную коробку с конструктором. Мы целый вечер делаем с ним трактор. Я научусь их любить. И никогда не позволю им страдать. Ни за что.
Я не выполнил свего обещания. Не проводил отца в последний путь, не дал маме той любви. Которой она меня оживила когда – то . И теперь жизнь дает мне еще один шанс. Китти смогла пробудить мою душу. Достаю мобильник и набираю номер. Далекий голос звучит так напряженно, вымучено. Мое сердце кажется наполняется жизнью
– Я приеду скоро,– говорю я, – Эмма, спасибо тебе. Мне кажется, надо пересмотреть наш контракт.
– За что? –Китти удивлена. Кажется, или ее голос звучит печально.– Алекс, мне нужно кое что тебе рассказать.
– Это подождет,– говорю я и отключаю телефон.
Глава 27
ОНА
– Смотри, какое чудо,– восторгается Зоя. Я расширившимися от ужаса глазами, смотрю на корзину, полную вишни, банок с кроваво красным вареньем, и воняющим на всю кузную вишневым ликером. Едкая тошнота тут же подскакивает к горлу. Я знаю чей это подарок. Знаю и с трудом борюсь с желанием выкинуть все это великолепие. Асеньев обожал вишню, мог есть ее ведрами, до оскомины, с каким то совершенно маниакальным удовольствием. Косточки, покрытые соком, мне всегда казались похожими на кусочки вырванной из тела плоти.
– Мой мальчик умеет делать подарки,– гордо улыбается Зоя. Она думает, что подарок от Алекса. А я просто молчу. У меня нет сил разубеждать ее
Ухмыляюсь. Алекс даже разговаривать со мной не стал в последнюю нашу встречу, просто отшвырнул , как ненужную тряпку и ушел с другой, сделав меня при этом несчастной. Что ж, все правильно. Мое время подходит к концу. Надо привыкать жить без моего жестокого хозяина. А жить ли?
– Тут карточка,– улыбается моя добрая подруга,– и я знаю, кому она предназначена. Алекс, конечно любит меня, но вряд ли станет слать мне такую красоту.
Господи, Зоя, мне хочется выть. Слава богу эта женщина слишком воспитанна и не сует нос в чужие послания. Она уходит, прихватив под мышку небольшой бакс грязным бельем, оставив меня на едине с прошлым. Оно все таки настигло меня. Неотвратимо и страшно. Я конечно понимала, что женька знает где я, но так хотела верить в обратное. Так желала чувствовать себя защищенной хотя бы в этом доме. Открываю открытку, сделанную из тончайшего листового золота, украшенного замысловатыми вензелями. Красиво, но я морщусь, словно дотронулась рукой до чего – то совершенно отвратительного.
Ты принадлежишь мне, сладкая вишенка
Буквы скачут перед глазами, как ошалевшие, разбегаются в разные стороны. Каждое слово пропитано ядовитой угрозой, каждая чертова буква.
А ведь я могу просто уйти. Сбежать. Спасти единственного, дорогого человека, который даже не подозревает, какую беду приволок в свой дом.
Только вот идти мне некуда.
Далеко же я убегу без документов, без денег, без чертова плана. Снова шляться по улицам? Нет, я поняла, что не смогу больше. К родителям не пойду. Это равносильно тому, что самой вернуться в ад. Признать превосходство Арсеньева.
Тонкая золотая фольга жжет пальцы, и я без жалости разрываю ее на миллиард мелких лоскутов. Воздух, кажется, пропитался ароматом проклятой вишни. Я чувствую во рту едкую кислоту.
Я просто поговорю с Алексом. Расторгну контракт с ним, и черт с ними с деньгами. Он все равно уже устал от меня, раз так легко променял на красавицу, с которой я видела его в последний раз.
– Слушай, ты же не против, если я сделаю вишневый пирог со «снегом»? Алекс приедет, как раз к его готовности. Я думаю, часа через два будет дома.
– Алекс едет домой? – эхом повторяю я.– Почему же ты молчала?
Сердце ускоряет свой темп. Я так соскучилась.
– Он хотел сделать тебе сюрприз,– мягко улыбается Зоя.– Так что с пирогом?
Морщусь, от одной только мысли о выпечке. Я точно не смогу проглотить и кусочка сочного пирога.
– Я не люблю вишню, у меня от нее крапивница,– говорю слишком грубо, за что удостаиваюсь удивленного взгляда.
– Прости,– смущенно говорит ни в чем неповинная женщина, и мне становится стыдно,– я не знала. Тогда просто уберу ягоду, и приготовлю что – то другое. Алекс, думаю. Не обидится, если я сварю варенье из его подарка.
Я лишь киваю в ответ и медленно бреду в ванную. Я так и не смогла спать в отведенной мне комнате, потому оккупировала диван в гостинной. Пока Алекса не было, никто мне не препятствовал выбирать место для времяпровождения. Смотрюсь в зеркало, и не узнаю себя. Синяки, оставленные Женькой почти прошли, остались лишь желтоватые пятна, которые почти не заметны на слишком бледной коже. Я птранно, но до сегодняшнего дня я этого не замечала. Выгляжу как тень. Растрепанная, совсем тусклая, призрачная тень. Я пытаюсь улыбнуться, но получается плохо.
– Эмма, Алекс едет не один,– вздрагиваю. Голос подошедшей тихо Зои звучит как раскат грома, а ее слова сравнимы с ударом молнии.– Он просил передать тебе, чтобы ты оделась поскромнее.
– А с кем? – голос дрожит.
– Не могу тебе сказать. Я и так слишком разболталась,– отмахивается Зоя, а я с трудом сдерживаю вой рвущийся из глотки.
Он едет не один. Он не один. Душа рвется на части. Распадается на атомы. Он не один.
Раньше я умела претворяться, Женька научил меня не показывать боли. Теперь выходит плохо. Улыбка похожа на гримассу страдания.
А может просто я устала, и больше не хочу выдирать с корнем остатки души.
Не хочу быть игрушкой в руках Женьки.
Не желаю быть рабыней Беркута
Я хочу быть Эммой, простой женщиной – слабой и беззащитной. Я хочу помнить моего сына, и продолжать любить его и скучать по моему мальчику.
Почему я не могу начать все заново?
Боль накатывает волнами. Я падаю на пол, сворачиваюсь в клубок, мысленно проклиная бога за то, что он всегда отнимает у меня право на счастье.
Я боюсь своего мужа. Спускаюсь по лестнице, аккуратно, боюсь оступится. Слышу его шаги за спиной.
– Вишенка,– зовет Женька, а я обмираю. Его притворно сладкий тон не сулит мне ничего хорошего. Обнимаю руками объемистый живот. Малыш, чувствуя мой страх, отзывается серией легких движений. Это меня успокаивает,– ты же знаешь – мы можем себе позволить даже больше, чем желаем?
– Да, дорогой,– говорю спокойно. Нельзя, чтобы голос дрогнул. Не хочу, чтобы он чувствовал свою власть надо мной.
– Так какого хера ты нацепила на себя эти уродские серьги?– орет Арсеньев. Я сжимаюсь, потому что знаю, что последует дальше.
–Мне их подарила мама,– отвечаю тихо, чтобы не сердить зверя еще больше. – И они совсем не дешевые. Жень, пожалуйста, давай спокойно съездим к моим родителям.
– Заткнись,– щеку обжигает боль. Из глаз брызжут слезы, но я молчу. Я не имею право на слезы. Я должна беречь моего мальчика, моего сына, котрый замер у меня под сердцем. Мой плач еще больше распалит монстра. – Я не разрешал тебе отвечать.
Пощечины сыплются одна за одной. Я смиренно принимаю их, потому что знаю, что может быть еще больнее.
– Ты стала похожа на корову,– наконец выдыхается Арсеньев,– надеюсь после родов. Твоя задница уменьшится в размерах?
Мне не обидно. Я больше не обращаю внимания на его слова. Они не оставляют ран на душе.
– Я буду ходить в спортзал,– улыбаюсь, пытаясь умаслить монстра. Подхожу кнему, покачивая бедрами. После экзекуций Арсеньеву нужен секс, чтобы выплеснуть злость из черной души. Она просит высвобождения. – Снова стану красивой. Ты будешь гордиться мной.
Его глаза темнеют, губы растягиваются в улыбке, на щеках появляются две сексуальные ямочки. Я ведь любила его. Влюбилась в зверя, е понимая, что подписываю приговор всей моей семье .
– Ты моя Вишенка,– мурлычет Женька, когда я опускаюсь перед ним на колени.– Знаешь что мне надо. Давай, отсоси, детка.
Я насаживаюсь ртом на член мужа, одной рукой обвивая свой живот.
Еще немного, малыш. Мы вырвемся из этого ада.
Воспоминания вытягивают из меня последние силы. Я опускаюсь на кафельный пол, не чувствуя холода идущего от плитки. Лучше так, чем возвращаться в комнату, которую Алекс сделал моим прибежищем, даже не подозревая насколько она похожа на спальню моего сына, в которой он так и не успел пожить. Слез больше нет, наверное потому, что они давно все выплаканы. Я не замечаю, как засыпаю. Странно, это наверное от нервов. Я не знаю сколько проходит времени. Теплые руки отрывают меня от пола. Я слышу биение сердца человека, прижимающего меня к своей груди, чувствую его запах. Такой манящий, звучащий для меня словно самый дорогой в мире аромат. Как жаль, что он не может быть моим. Очень жаль.
– Тебе когда нибудь говорили, что ты потрясающая? – мурлычет Алекс в мое ухо.
Только теперь открываю глаза, смотрю в лицо человека, который сумел стать моей жизнью за ничтожных три месяца. Но они стали для меня целой жизнью. Замечаю, какой уставший, измученный у него взгляд. Как у человека, боящегося чего – то, пережившего трагедию. И понимаю – я ничего о нем не знаю. Совсем ничего.
– Ты вернулся? – мой голос вибрирует в тишине закрытого пространства ванной комнаты.
– А разве могло быть иначе,– улыбается мой хозяин,– я страшно скучал по тебе Китти.
– И именно поэтому, ты ушел с той женщиной?– морщусь я. Господи. Какая я дура. Я же его зверушка. Я не имею права на ревность, потому что он просто купил меня. А вещи не должны чувствовать и ревновать.
– Ты просто непроходимая, маленькая идиотка,– морщится Алекс, но в его глазах смешливые искорки, – неужели ты меня приревновала? Это становится интересным, Китти. Ты так не считаешь?
Мотаю головой. Он смеется надо мной? Но я слышу в голосе Беркута странные нотки, похожие на ... Гордость???
– Ты скучала по мне, детка? – в его голосе появляется чуть заметная хрипотца, которая меня разрушает, – Никто не делал тебе больно в мое отсутствие. Ты скучала по моему члену?
Он стонет и глубоко меня целует. Так невероятно головокружительно, не выпуская из своих объятий.
Я до одури хочу его. До дрожи. Всего. Без остатка. Он нужен мне.
– Не сейчас,– он вдруг от меня отстраняется. И мне кажется, что мой мир разрывается на части.– Мне нужно кое с кем познакомить тебя. Переоденься, и спускайся в столовую.
Черт, я опять повелась на его чары. Он же приехал не один. Чертов извращенец, что – то он мне приготовил. В животе ноет от не нашедешего выхода, жгучего возбуждения. Он будет снова мучать меня. Я не боюсь боли. Я боюсь остаться без моего хозяина. Боюсь но знаю – это неизбежно. Но он стал моей зависимостью. Неизлечимой, и от этого еще более страшной.
И я стараюсь запомнить темный мир глаз моего мучителя. Стараюсь впитать свои ощущения. Потому что мой побег лишь дело времени. Вот только от себя убежать у меня не получается.
Он уходит, и я понимаю, насколько я замерзла. Тело бьет крупная дрожь. Выхожу из ванной, и чувствую, что задыхаюсь от тяжелого запаха вишневого варенья. Зоя все же решила сварить кровавую ягоду. Спускаюсь по ступеням, едва переставляя ноги. Не хочу видеть счастливицу, которая отнимает у меня моего хозяина. Но мое время подходит к концу. Что такое пара недель? Нехотя толкаю дверь и делаю шаг.
Алекс стоит посреди комнаты, приобняв за плечи немолодую, худенькую женщину. Она бледна, чувствуется, что едва стоит на ногах. Но с какой любовью она смотрит на моего Алекса, и гордая улыбка на ее губах, говорит о том, что он для нее целая вселенная.
– Мама, это Эмма,– представляет меня Алекс, – я рассказывал тебе о ней.
Мама. Чувствую, что земля едва меня держит. Мне неудобно. Одета, как простушка, не послушалась приказа хозяина и сейчас чувствую себя полной идиокой. Но кажется, женщину мой вид совсем не занимает она смотрит на меня не как на вещь, а как на человека, и это будит во мне совсем не нужные, неуместные чувства.
– Эмма, это моя мама. Ее зовут Эмма Владимировна.
Я протягиваю руку для приветствия,чувствую мягкое рукопожатие.
– Так мы тезки,– улыбается Эмма Владимировна,– знаете, Эмма. Вы настоящее чудо. Я никогда не видела своего сына таким счастливым.
Если бы это было правдой. Жаль, но я не стану говорить этой милой женщине, насколько она ошибается. Это было бы жестоко. Алекс смотрит на меня напряженно, словно пытаясь прочесть мысли.
