Текст книги "Приют изгоев"

Автор книги: Инна Кублицкая

Соавторы: Сергей Лифанов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 33 страниц)

…А недалеко за полдень, под восторженные возгласы горожан, государь во главе ополчения и отрядов добровольцев покидал моментально покоренный город…

…Поход войска Абраксаса-колдуна на юг начался…

Он даже разговорил было квелого после вчерашнего купца, как вдруг заметил, что тот, замерев на полуслове, смотрит куда-то поверх его плеча и взгляд его изменяется: только что полусонные глаза на какое-то мгновение стали удивленными, а потом зрачки заметно расширились и взгляд остекленел, стал как будто слепым.

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
АОЙДА И АБРАКСАС

НЕВЕСТА С СЕВЕРА

Аойда не думала, что будет вспоминать этот день всю жизнь.

Начался он вполне обыкновенно: Аойда проснулась под ля мечей – во дворе замка мечники тренировались, совершенств; боевые приемы. Затем был завтрак, и тетя тщательно следила осанкой Аойды, чем, разумеется, портила ей все удовольстви После завтрака тетя послала Аойду за корзинкой с рукоделием, девушка, перемигнувшись с кузеном Абантом и сказавшись, что ей надо написать письмо матери, уединилась у себя в коми те, а потом, таясь от горничных, спустилась во двор и вышла ворота замка.

Несколько минут спустя в те же ворота выехал кузен Абант вдвоем с Пройтом; Пройт, как всегда, завидев Аойду, спешилс помог благородной девице сесть в седло, а сам пошел рядом, держась за стремя.

Так случалось довольно часто в погожие дни, и все знали, что дядюшка, несмотря на ворчливое неудовольствие супруги, смотрел на эти совместные прогулки племянницы с молодыми людьми сквозь пальцы не в последнюю очередь потому, что доверял сыну.

И, конечно, его наперснику и старшему другу Пройту.

Пройту недавно исполнилось двадцать, а первое свое боев крещение он принял шесть лет назад в битве при Л'Каибе ист пор не раз показывал себя смелым воином. Однако Пройт был недостаточно родовит, чтобы питать надежды стать рыцарем, слишком молод, чтобы стать командиром отряда мечников, поэтому дядя Аойды барон Гириэй Ферет, под чьим началом служил Пройт, счел наилучшим выходом определить его в приближенные к своему сыну – а там пусть сам попытается пробиться в жизни. К тому же и баронету, которому еще не исполнилось пятнадцати, не мешало иметь при себе старшего друга, имеющего за плечами опыт жизни и опыт сражений.

Абант со свойственным юной душе пылом и сам желал поскорее отличиться в бою и скорее получить знаки рыцарского отличия. К его сожалению, времена стояли мирные, никаких битв не случалось, и Абант проводил время в тренировочных боях со евоим наперсником, а излишек энергии выпускал в ежедневных конных прогулках по окрестным местам. Последний месяц, с тех пор как в замок приехала погостить вельможная госпожа Аойда, дочь князя Антенора Мунита, прогулки стали совершать втроем.

Для неизбалованной подобными забавами Аойды в этих прогулках было нечто романтическое, таинственное и даже рискованное. Не полагалось ведь знатной девице, княжне, скакать по лесу в сопровождении двух юношей, пусть даже один из них родственник, а полагалось сидеть в своей горнице у окошка, склонившись над шитьем, или на кухне командовать кухарями, или кормить цыплят на птичьем дворе…

– Пусть гуляет, – отвечал на воркотню жены барон Гириэй. – Не успеет оглянуться, как осень наступит, лужи подмерзнут – и прощай, девичья свобода.

И верно, едва появится на лужах первый ледок, Аойду соберут в неблизкий путь и повезут на юг, и она станет женой князя-бастарда Шератана Сабика, станет рожать ему детей и редко, редко уже когда сможет увидеть родные северные леса.

Аойда уже привыкла к мысли, что поздней осенью она будет замужней дамой, и это наполняло ее юное сердце наивной гордостью от сладостного ощущения, что ни кузен Абант, ни Пройт не остались равнодушны к ее юной красоте.

Абант не стеснялся своей влюбленности – он обсуждал ее с посторонними людьми, сочинял нескладные стишки и, не в лад дергая струны лютни, пел срывающимся голосом простенькие баллады; а порой, нечаянно коснувшись руки Аойды, так густо краснел и невероятно смущался, что сердце девушки сжималось от нежности.

Пройт, напротив, был молчалив, стихов не слагал и песен не пел; да и смущаться, похоже, он не умел. Он-то знал, что всякое его чувство к княжне Аойде, кроме почтительного уважения, разумеется, безнадежно, и потому ничем не выказывал сво-лпе ей влюбленности. Но несколько его взглядов, нечаянно перехваченных Аойдой, были красноречивее слов. И это гораздо более волновало ее: она терялась в присутствии Пройта – но старалась держать себя в руках, памятуя о своем сане; уговаривала себя быть благоразумнее, напоминала себе о девичьей и фамильной чести – но никак не могла отказаться от этих лесных прогулок…

В этот день, как и в другие, они не спеша проехали по лесной дороге, чтобы полмили спустя свернуть на тропу.

Аойда первая услышала мяуканье, доносившееся откуда-то сверху.

– Кошка?

Пройт остановился, вглядываясь в густую крону дерева.

– Котенок, – ответил он. – Забрался на ветку, а слазить боится.

– Бедняжка, – пожалела глупое создание Аойда. – Сними его, пожалуйста!

Пройт полез на дерево. Ветка, в которую вцепился котенок, была слишком тонка, чтобы выдержать его вес, и он встал ниже, выбрав толстый сук, и потянулся за котенком. Котенок отчаянно пищал; Пройт, подхватив его за шкирку, швырнул вниз, на плащ Абанта. Абант не без труда отцепил отчаянно вопящего и царапающегося котенка от ткани, погладил и передал дрожащий пушистый комок кузине.

Аойда прижала его к себе, восхищаясь голубовато-серой шерсткой, черными ушками и черным бархатным носиком.

– Как забавно, он в черных башмачках и в черных рукавичках, – заметила она, любуясь им. – Откуда тут взялся такой красавчик?

– Удрал от кого-нибудь. Сразу видно – домашний, – сказал спрыгнувший с дерева Пройт.

– Потерялся, бедняжка…

От кого котенок удрал, они увидели за поворотом тропинки. Там стоял крытый серой дерюгой фургон. Запряженный в него мул щипал на обочине травку, а хозяйка фургона, немолодая женщина в простом синем платье и накрахмаленном чепце, стояла рядом и, внимательно глядя в сторону леса, громко выкликала кота.

Увидев молодых людей, женщина поклонилась.

– Добрый день, молодые господа…

– Не кота ли ты ищешь, тетушка? – звонко спросил Абант.

– Да, ваша милость, а вы не видели его?

Аойда обеими руками протянула котенка, который беспомощно замахал лапками и снова запищал.

– О, вот он, мой Повелитель Мышей! – обрадовалась женщина.

Молодые люди рассмеялись. Громкое имя Повелителя Мышей пока никак не соответствовало пушистому забавному комочку с круглыми удивленными глазенками и царапающими воздух лапками.

Женщина с благодарностью приняла из рук Аойды свое мяукающее сокровище, отнесла к фургону и, строго что-то выговаривая ему, посадила в корзину с крышкой.

Потом она еще раз поклонилась молодым господам и поблагодарила за спасение.

– Мне и отблагодарить вас нечем, добрые господа… А хотите, я вам погадаю? – предложила она. – Мое гадание на чаше очень верное!

– Погадай, тетушка, погадай! – обрадовалась Аойда.

Юноши снисходительно переглянулись.

Женщина ненадолго скрылась в фургоне и вернулась с широким серебряным бокалом. С поклоном она поднесла бокал Аойде.

– Отпейте глоток, ваша милость, и скажите, каково питье на ваш вкус.

Аойда с опаской попробовала.

– Вода, – сказала она недоумевая.

– Вода, – повторил за ней Абант, отпив из чаши.

– Вода, – подтвердил Пройт, когда пришла его очередь.

– Вот как, – задумчиво вымолвила женщина. По ее лицу скользнула тень, она задумалась на мгновение, потом поставила гадальную чашу на землю и опять скрылась в фургоне.

На сей раз чаша в ее руках была золотой.

– Выпейте глоток этого вина, госпожа, – предложила она. – И вы, господа, тоже сделайте по глотку. Молодые люди исполнили ее просьбу.

– А теперь еще по глотку из гадальной чаши.

Аойда отпила и тут же выплюнула:

– Как горько!

Абант снова с недоумением сказал:

– Вода…

Пройт сделал глоток, закашлялся и глаза у него заслезились.

– О Боги! – выдохнул он наконец, едва отдышавшись. – Как огнем жжет!.. Что еще за шутки, старуха?!

– Лихие времена! – не обращая внимания на его негодование, вымолвила женщина, забрав из его рук кубок. – Хотела я молодой даме нагадать замужество, а господам – ратных подвигов, а получилось, что предсказываю им беды!

– Беды? – нахмурил брови Пройт. – Какие еще беды?

– Ох, господа добрые, – вздохнула ворожея. – Я ведь из Тестала еду, а там дела дурные творятся. К самым границам идет войско Абраксаса. Говорят, что сам он колдун, а войско его состоит из чудовищ, от которых нет спасения. Горе Тесталу, горе всей нашей благословенной стране!

Абант и Пройт переглянулись.

Аойда сказала:

– Абант, поехали домой. Мне страшно…

Абант согласился. Пройт шел рядом с лошадью, на которой ехала девушка, и то и дело оглядывался назад, на фургон.

В замке немного удивились тому, как быстро они вернулись с прогулки, но Абант объяснил, что они встретили беженку из Пограничья.

Весть эта встревожила замок: раз появились беженцы – значит жди войны. Всегда так было, так и будет всегда.

Аойда поднялась в свою комнату и села за шитье, Абант пошел к отцу поговорить о надвигающейся опасности, а Пройт посовещался о чем-то с астрологом, после чего вернулся к своему так и не расседланному коню, вспрыгнул в седло и ускакал.

Вернулся он к вечеру, когда Аойда, из-за недостатка света сложившая шитье в корзинку, занялась вязанием: вязать можно и не глядя – знай считай петли, позвякивай спицами да думай о своем.

Пройт кинул повод конюхам и поднялся в покои знатной гостьи.

– Ваша милость, – позвал он, деликатно постучав пальцами по двери. – Господин барон просит вас пожаловать к нему,

Аойда вышла в коридор и направилась было к покоям дяди, но Пройт остановил ее.

– В чем дело? – вскинула на него глаза Аойда.

– Простите, госпожа, – сказал Пройт. – Ваш дядя не звал вас к себе.

– Почему же ты меня вызвал? – спросила Аойда.

– Я хотел поговорить с вами.

Аойда нахмурилась:

– Не слишком ли ты много на себя берешь?

– Я хочу поговорить с вами о гадании на чаше, – сказал Пройт. – Я говорил с Акрисием-звездочетом.

– И что же?

– Сладкий медовый вкус – это к свадьбе, – сказал Пройт. – Ягодный сладкий – к легкой приятной жизни, резко-кислый – к болезни, горечь – к тяготам, жгучий – к позору…

– А вода? – Аойда была поражена известием.

– К смерти, – ответил Пройт. Он посмотрел ей прямо в глаза и выговорил: – Мы все обречены на смерть.

– На смерть, – повторила за ним Аойда, бледнея.

– Акрисий сказал, что гадание действенно на год, и в этот год нельзя гадать второй раз, за исключением того случая, если на человека были наведены чары, которые смогут изменить его судьбу.

– Значит, наши судьбы были изменены, – молвила Аойда. – И меня ждет горе, тебя позор, а Абант умрет. Пройт кивнул.

– Я догнал старуху, – сообщил Пройт. – Она подтвердила слова Акрисия и сказала мне: «Ты, может быть, еще не раз помянешь меня проклятием, но барышню я спасла…»

Аойда молчала.

– Я спросил у Акрисия также, когда благоприятный день для обряда илайн, – проговорил Пройт. – Это будет третий день новолуния.

Аойда поняла, что он хочет сказать.

– Пройт!

– Я решил, – твердо ответил он. И помедлив, сказал, понизив голос: – Может быть, вы захотите совершить этот обряд со мной, госпожа?

– Нет, – сказала Аойда. – Нет! – Она резко повернулась и ушла.

…Мысль об илайне не оставляла ее несколько дней. Из незапамятных времен пришел от далеких предков этот обычай преломлять неблагоприятную судьбу, нанося себе смертельный удар мечом.

«Чаша не предсказала мне свадьбы, – думала Аойда. – Что случится? Жених ли мой умрет? Или откажется от меня?.. Разве он может отказаться от меня? Не скажу, что меня не в чем упрекнуть, но разве я забываю о своей чести?.. Как же могу я совершить илайн вместе с Пройтом? Люди подумают, что я потеряла честь, и мы с Пройтом – любовники. Люди будут осуждать меня. Нет, я не могу лишить себя жизни!»

Госпожа Аргия, заметив задумчивость племянницы, спросила ласково:

– Что задумалась, девочка моя? Что тебя тревожит?

– Тетя! – вздохнула Аойда. – Мне гадали, и гадание вышло неблагоприятным.

– Не бери в голову, милая, – сказала тетушка. – Разве бывают правдивыми гадания горничных девушек?

Аойда сказала, что гадание было не из простонародных, «девичьих», а настоящим, на чаше.

– В этом году я не выйду замуж, – продолжала Аойда. – И меня ждут горе и бедствия…

– Ох, Аойда!.. – Баронесса обняла племянницу и прижала к себе. – Что ты себе в голову берешь! Кто же тебе таких гадостей нагадал? Небось нянька Деипила, кому еще?

– Нет, не она, – покачала головой Аойда. – Лучше расскажи, тетя, какие новости…

– Новости хорошие для солдат, плохие для женщин, – грустно вздохнула госпожа Аргия. – Сегодня прибыл гонец от твоего отца. Князь приказывает выступить отряду Гириэя в Тестал – там неспокойно. Через три дня и выступят.

– Абант с ними поедет? – спросила Аойда с тревогой; спрашивать о Пройте она не осмелилась.

– Да, – подтвердила госпожа Аойда. – Он страшно рад, что наконец пришло время драться.

– Тетя!

– Что, девочка?

– Нет, нет, ничего…

Аойда не осмелилась сказать матери, что ее единственного сына ожидает смерть. Да и обязательно ли в этом походе погибнет кузен, думала она ночью, лежа без сна в постели: гадание на чаше делается на год, и в любой из дней этого года Абант может встретить свою погибель.

Однако когда отряд Гириэя уходил из замка, Аойда сдержаться не смогла – заплакала и убежала в свои покои, пряча лицо в нарядную шаль.

Госпожа Аргия дождалась на башне, пока отряд не скрылся в лесу, и пошла к племяннице.

– Девочка моя, разве можно плакать, провожая войска? – мягко укорила она. – Ты же не дворовая девушка, ты княжна. И не на войну же они идут, девочка моя. Войны ведь нет…

Войны не было, но отряд барона Гириэя в замок не вернулся.

Однако начали приходить Вести.

Первой пришла Страшная Весть, и ей не поверили: как могло случиться, что отряд барона мог погибнуть в Эрисихтонийском ущелье – в месте, идеально приспособленном для обороны?

Потом пришла Весть Черная. Войско Абраксаса-колдуна, миновав Эрисихтонийское ущелье, вступило в Имперские земли, подавляя все попытки рыцарских дружин отстоять свои владения. Абраксас двигался неспешно, но неотвратимо, и не находилось силы, которая могла противостоять ему.

Не мог ему противостоять и замок Ферет, в котором почти не осталось мужчин, способных носить оружие. И все же, когда войско колдуна показалось на дороге, баронесса повелела запереть ворота и всем, кто только мог держать оружие – старикам и женщинам – приготовиться к обороне.

Сама баронесса, ее шестнадцатилетняя дочь Теано и Аойда стояли на башне, за узкими бойницами, и смотрели на приближающееся войско.

Было еще далеко и Аойда лишь едва различала силуэты людей, но Теано вдруг воскликнула:

– Красиво-то как, матушка!

– Какие на них прекрасные одежды! – зачарованно продолжала Теано. – Матушка, кузина Аойда, видели ли вы когда таких могучих витязей?

Аойда еще не могла разглядеть лиц приближающихся к замку людей, но никаких рыцарей она не видела. Во главе отряда ехали верхом несколько всадников в отблескивающих серебром плащах, но лиц их было не видно из-за надвинутых капюшонов. Следом за ними виднелись всадники в разномастных доспехах; далее шли пешие арбалетчики, копейщики, мечники, тянулись обозы… И все они были порядком пропылены и лица их усталы.

Но казалось, что баронесса и ее дочь видят совсем иное.

– Мама, мама! – вскрикивала Теано. – Посмотри! Это ведь единороги, правда?

– Да, доченька! – отвечала баронесса.

– Какие единороги? Где? – осторожно спросила Аойда.

– Да вон же, – показала Теано. – Видишь, они запряжены в золотую карету…

В золоченую карету были впряжены обыкновенные серые кони, но в зачарованном колдовством сознании людей кони эти – признаться, очень хороших статей, – казались волшебными белыми единорогами.

– Я иду! – воскликнула баронесса Аргия. – Надо открыть ворота нашему государю!

– Тетя! – Аойда вцепилась в ее руку. – Тетя, вас колдовство одолело!

– Девочка, что ты такое говоришь!

– Я запрещаю вам это делать! – Аойда нарочно придала голосу повелительные интонации, чтобы напомнить баронессе, что Аойда не только ее племянница, но и дочь сюзерена, и имеет право распоряжаться в замке.

Аргия остановилась и растерянно пробормотала:

– Но… Но неужели ты не хочешь впустить в замок нашего государя?

– Мне он не государь! – твердо сказала Аойда. – Идите обе в свою комнату и не смейте выходить оттуда!

Аргия поклонилась и взяла дочь за руку. Теано с сожалением в последний раз взглянула на казавшееся ей великолепным зрелище и с неохотой последовала за своей матерью.

Аойда, спотыкаясь, побежала вниз, к воротам, и оказалась там как раз вовремя. Очарованные стражники уже собирались опускать мост через ров и открывать ворота.

– Я, княжна Аойда Мунита, запрещаю вам делать это! – закричала она.

Стражники нехотя повиновались ее уверенному повелительному голосу, и замок Ферет остался закрытым перед войском Абраксаса.

Нимало не смутившись этим, колдун повел свое войско дальше. Не попытавшись взять замок штурмом, выслать парламентеров для переговоров или просто стать лагерем возле – он просто оставил непокоренный замок в тылу…

И едва его войско скрылось из виду, чары, охватившие защитников замка, исчезли…

– Это было безумие! Прости нас, девочка моя! – воскликнула госпожа Аргия, когда Аойда вошла в комнаты. – Как я могла? Если бы не ты, я бы впустила их. Ужасно!.. Но ты-то, ты как удержалась?

– Я видела совсем не то, что вы, – ответила Аойда. – Я видела то, что было на самом деле.

– И там не было белоснежных единорогов? – все еще не веря, спросила Теано.

– Не было.

– И не было рыцарей в алых и лазурных плащах?

– Нет.

– И витязей в серебряных плащах?

– Да, они были, – ответила Аойда. – Только это были не витязи.

Она хорошо рассмотрела людей в серебристых плащах – это были люди без лиц: такая же сверкающая ткань, которая складками плащей скрывала их фигуры, скрывала и лица, оставляя только узкую черную щель для глаз.

А два дня спустя оттуда же, с севера, пришел Ледяной Караван – вернулись те немногие, кто остался в живых после битвы в Эрисих-тонийском ущелье, и привели с собой повозки, запряженные боевыми конями. На повозках лежал скорбный груз – погибшие воины, и в первой лежал Гириэй Ферет. Студеным холодом веяло от повозок – зимний холод сковывал мертвых в жаркий день; изморозь лежала на лицах погибших, покрывала их одежду и доспехи. Тление не тронуло их тел, пока траурный обоз несколько дней полз по пыльным душным дорогам, но едва телеги остановились во дворе замка Ферет, закапала, потекла морозная наледь.

Заплаканная Теано, баронесса с непроницаемым лицом и Аойда вышли во двор.

– Колдовство? – спросила тихо госпожа Аргия.

– Конечно, – холодно бросила Аойда.

Она пошла вдоль ряда повозок. Она знала, кого сле-довало искать, но не нашла их.

– Где Абант? – резко спросила Аойда. – Где Пройт? – Она обернулась к тем, кто вернулся живыми. – Где они?

Уцелевшие не знали.

– Найдите же! – повелела Аойда. – И пусть кто-нибудь расскажет, что случилось в ущелье?

Рассказ был незатейлив: дружина стояла в ущелье и поджидала неприятеля, но вместо того увидели ужасающих чудовищ…

– Все видели чудовищ? – допытывалась Аойда.

– Да, госпожа. В том-то и дело, что каждый из нас видел чудовищ, но не видел товарищей, – сказал один солдат.

– А что делал ты? – спросила Аойда.

– Сначала я сражался, – ответил солдат бесхитростно. – Но чудовищ было слишком много, и мой меч скоро сломался.

– И что дальше?

– Тогда я упал на землю и притворился мертвым, – признался солдат. – Да и все прочие из тех, кого вы изволите видеть здесь живыми, поступили также. Мы все трусы, госпожа!

Он смело взглянул в глаза Аойде.

Баронесса Аргия, вдруг поняв всю истину, зажала в зубах платочек, чтобы не вскрикнуть.

Аойда произнесла медленно:

– Нельзя быть храбрыми, когда встречаешься с колдовством. Мне не в чем винить вас, воины…

Когда они отошли, госпожа Аргия сказала тихо то, о чем Аойда догадалась раньше:

– Они перебили друг друга там, в ущелье…

– Да, тетя, – согласилась Аойда. – Но в этом не их вина.

Баронесса кивнула, соглашаясь.

– Теперь вы понимаете, как этот колдун побеждает всех?

– Да, – ответила баронесса.

Абанта и Пройта среди мертвых не было; не нашлось и тех, кто видел их во время или после битвы с мнимыми чудовищами.

– Абанту была предсказана смерть, Пройту – позор, – печально сказала Аойда после похорон. – Мы встретили в лесу ворожею… – И она рассказала госпоже Аргии о гадании на чаше.

– Абант мертв, – с болью сказала Аргия.

– Если он не мертв сейчас, то умрет в этом году, – сказала Аойда. – Это судьба. Времена смутные, тетя. Поэтому необходимо ввести Теано в права наследства.

Баронесса согласилась.

Она тут же позвала Акрисия-звездочета и приказала ему вычислить ближайший благоприятный для этого день. Акрисий замкнулся в своей каморке и вскоре принес список благоприятных дней – ближайший выпадал на завтра.

– Завтра и произведем обряд,. – решила госпожа Аргия. – Ведь ты сможешь, Аойда.

С утра, едва встало солнце, Аойда начала облачаться в церемониальное платье. Не думала она, что придется ей надевать его раньше, чем застынут лужи, а вот гляди ж ты, выдался случай!

Она надела тонкую шелковую рубаху и штаны из черного бархата, опустила ноги в легкие летние сапожки. Потом нянька помогла ей надеть бархатную тунику. Туника была довольно весома: оплечье было обшито старинными монетами и платиновыми бляшками. Нянька укрепила тяжелый треугольный набрюшник, набранный из платиновых пластинок, и перетянула фигуру Аой-ды богато разукрашенными ремнями. Спину закрыла кольчужная сетка, укрепленная на ремнях. Бедра прикрыли чешуйчатые ножные латы.

Длинные волосы девушки нянька собрала в хвост высоко на затылке, надежно перевязала лентой и надела на голову толстую вязаную шапочку; волосы она пропустила в отверстие на макушке шапочки.

Нянька закрепила на шее Аойды кольчатый воротник из золота, после чего принялась украшать лицо. Тонкой щеточкой нянька нанесла на ресницы сурьму, нарисовала на верхних веках тонкие стрелки, подчеркивающие разрез глаз. Толстой кисточкой положила на щеки румяна. Смочив карминной помадой кончик мизинца, нянька подкрасила Аойде губы, после чего занялась наконец шлемом. Она пропустила волосы в отверстие вверху шлема, тщательно расчесала их, перевила алой лентой; затем укрепила на шлеме крылатую золотую диадему с защищающей нос стрелкой. Над переносицей нянька укрепила перья цапли, белые и окрашенные в алый цвет.

Плащ был длиной в три ярда, тонкий, шелковый, алый; ма лейший ветерок заставлял его трепетать в воздухе. Этот плащ не мог быть защитой от непогоды, зато был красив.

…Давно минули времена, когда женщины наравне с мужчинами участвовали в походах; давно минули те времена, когда юные красавицы вызывали кандидатов в женихи на поединки, испытывая, достойны ли они их руки. Но девичий убор княжон и рыцарских дочерей хранил еще в себе воспоминания о тех далеких днях. Считалось стыдным для молодой девицы из знатной семьи не уметь стрелять из лука или фехтовать легким, так называемым Женским, мечом…

Именно такой меч занял место в ножнах Аойды, и она, звеня всем металлом, который был на ней навешен, сошла в Главную залу замка Ферет.

Теано была уже здесь в костюме, похожем на костюм Аойды, но не таком великолепном. Плаща на ней не было; меч лежал на бархатной подушке, положенной на широкую скамью.

Рядом лежал сложенный плащ василькового цвета.

Аойда встала, обратясь лицом к семейному божеству Фере-тов, и произнесла надлежащую случаю речь: вспомнила о славном прошлом рода Феретов, упомянула, что и ее мать носит имя Фереты. После этого, подозвав Теано, она взяла в руки меч, лежавший на подушке, и, поклявшись с оружием, объявила:

– Я, Аойда из рода Мунитов, призываю тебя, дочь Гириэя, на служение моему роду, ибо не осталось в твоей семье мужчин. Я, Аойда Мунита, нарекаю тебя, дочь Гириэя, именем Герса Ферет.

Теано, которую отныне надлежало называть по-новому, встала на колено, протянув левую руку вперед, коснулась меча и прижала ее к сердцу.

– Я, дочь Гириэя, принимаю от тебя, сиятельная княжна, имя и буду служить твоему роду верно, как служили ему мои предки, в чем и присягаю на этом мече!

Она поцеловала меч, и Аойда вручила ей его, после чего опустила на плечи девушки плащ и застегнула его.

– От имени моего рода принимаю твою клятву, – торжественно сказала Аойда, – и вручаю тебе в пожизненное владение этот замок и окружающие его земли. А в свидетели призываю госпожу Аргию Мелету и всех, кто живет в этом замке…

Свидетелей было маловато, но где их возьмешь в смутное время? Право же проводить этот обряд Аойда имела, ибо по праву рождения владела лазурным плащом; вдобавок она получила от жениха среди подарков и право на алый плащ, а значит – право производить в рыцари.

Рыцарственной даме Герсе Ферет предстояла теперь Далеко не счастливая жизнь. Она не могла выйти замуж до того, как родит трех сыновей, продолжателей рода Феретов, – значит помолвка ее с Эгисфом Полетом будет расторгнута, а поскольку расторжение помолвки произошло по вине семейства Феретов, роду Полетов будет выплачена значительная компенсация и возвращены подарки, полученные со дня помолвки. Большие расходы!

Во дворе замка послышался шум, госпожа Аргия незаметно отошла посмотреть, в чем там дело, и вернулась с таким неправдоподобно-восторженным лицом, что Аойда сразу вспомнила о чарах колдуна.

Ее опасения оправдались.

Следом за госпожой Аргией в залу вошли трое: рыцарь в лазурном плаще и двое в серебряных плащах.

– Радость-то какая, девочка моя, – воскликнула, не сдерживаясь, госпожа Аргия. – Наш государь прислал за тобой и призывает тебя!

Рыцарь в лазурном плаще шагнул вперед:

– Госпожа Аойда Мунита! Мой господин, король Абраксас Великий, призывает вас к себе.

Аойда замерла. Она узнала этого человека.

– Так твой господин – Абраксас? – переспросила она резко. От гнева лицо ее побледнело. – А как же князь Мунит? Ведь ты приносил присягу верности ему, из его рук получил лазурный плащ?

Рыцарь, которого звали Тидей Акамант, нисколько не смутившись, возразил:

– Из рук Великого Короля я получил алый плащ!

– Не вижу!

Аойда понимала, что чары колдуна уже заморочили головы всем, и сейчас все, кроме нее, видят на плечах рыцаря Тидея алый княжеский плащ.

– Госпожа, – сухо сказал Тидей Акамант. – Если вы не подчинитесь, я имею приказ увезти вас силой.

– Я подчинюсь, – произнесла Аойда. – Но только при том условии, что ты окажешь мне любезность.

– Слушаю вас, госпожа.

– В роду Феретов не осталось мужчин, Акамант. Я произвела в рыцари вот эту даму, Герсу. Свидетелем выступает госпожа Аргия Мелета, но одной ее мало. Ты согласишься поставить свое имя в пергаменте?

– Да, – ответил Акамант, – это святое дело. Род должен жить. – И тут же сделал оттиск своей печати в документе.

Однако едва был свернут пергамент, Тидей устремил на Аойду жесткий взгляд и напомнил, что пора ехать к Абраксасу. Два истукана в серебряных плащах тут же подступили на шаг к Аойде.

– Для меня оседлали коня? – спросила она.

– Я распорядился, ваше сиятельство, – ответил Тидей.

Аойда попрощалась с новой хозяйкой замка Ферет и ее матерью, которые проводили ее слезами восторга и умиления, после чего, взвинченная до бешенства блаженным состоянием одурманенных чарами колдуна людей, вышла во двор.

Темно-игреневый жеребец ожидал ее; Аойда остановилась, выжидательно глядя на Тидея Акаманта: в том количестве металла, которое было на нее навешено, она не могла легко вскочить в седло.

Тидей подсадил ее; человек он был очень сильный, и получилось это у него очень изящно. Сам он легко – хотя металла на нем было побольше, чем на Аойде, – вскочил на могучего рыжего коня; безликие господа в серебристых плащах сели на гнедых коней. Аойда не сомневалась, что зачарованные колдуном Абраксасом люди видят их на волшебных конях каких-то невообразимых статей, а ее, возможно, даже на единороге…

– Что с князем Мунитом и моей матерью? – спросила Аойда в дороге.

– Антенор Мунит признал себя недостойным высокого сана и передал его государю, – ответил Акамат Тидей спокойно. – Теперь он ждет государева суда, который оценит его деяния.

Аойда прикрыла глаза.

Вот она – смерть. Вот она – чаша с безвкусной прозрачной водой.

– Колдун хочет нас убить, – тихо проговорила она.

– Госпожа! – резко сказал Тидей. – Последите за вашим языком! Не смейте оскорблять государя в присутствии его верного слуги!

Аойда взглянула на него и горько усмехнулась:

– Воистину чудные времена: «Нельзя быть смелым, ибо смелость твоя оборачивается против друзей твоих; нельзя быть верным, ибо верность оборачивается предательством».

Двое в серебристых плащах вклинились между Аойдой и Тидеем…

– Эй! – возмущенно прикрикнула Аойда. Ее лошадь шарахнулась, чтобы не столкнуться с гнедым жеребцом серебристого. – Куда ты лезешь!

– Госпожа! Где ваша учтивость? – воскликнул Тидей. – Это самые приближенные слуги государя!

Аойда бешено оглянулась на него:

– А мне наплевать! Придержи своих дружков, Акамант. Почему я должна терпеть их наглость?

– Госпожа!

– Вот что, Акамант, нечего на меня орать! – взорвалась Аойда. – Я предпочитаю говорить с самим Абраксасом, а не с тобой. Я видеть желаю Абраксаса, а не этих… этих серебристых чучел! Поэтому замолчи и не смей мне указывать!

Как уже убедилась Аойда, повелительный тон очень хорошо отрезвлял зачарованных колдуном; сработало это и сейчас: на лице Акаманта промелькнуло растерянное выражение, но тут же, когда двое в серебристых плащах повернули к нему головы, к Акаманту вернулась прежняя самоуверенная дерзость.

Косоа, город, который до недавнего времени был столицей княжества Мунитайя, показался Аойде чужим из-за неприятного неестественного воодушевления городского люда. Аойде почудилось, что ее душат сгущающиеся чары – слишком, видимо, она приблизилась к их источнику.

Она рассеянно провела ладонью по платиновому оплечью. «Неужели я одна вижу эту жуть?» – подумала Аойда.

Абраксас-колдун обосновался в родовом замке князей Мунитов.

Аойда, в сопровождении своей охраны, въехала во двор замка и, подождав, пока ей помогут сойти с коня, вслед за Акамантом поднялась в бывшие покои князя. Раньше ей не часто доводилось здесь бывать – девушкам ни к лицу без приглашения появляться на мужской половине.

В приемной зале Акамант замялся, но тут бесшумно возник один из безликих в серебристом плаще и безмолвным поклоном пригласил Аойду пройти в сами покои.