Текст книги "Большевики по Чемберлену (Советская авантюрно-фантастическая проза 1920-х гг. Том ХХХ)"

Автор книги: Инкогнито Тов.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Затем он оторвался и торжествующе указал на ткань толпе.

Она сделалась грязной от перешедшей на нее с шеи пионера краски…

– Подосланные! – вспыхнула толпа, затопав ногами и порываясь к мальчуганам.

Брамин и старшина остановили ее движением руки и повелительным взглядом.

– Выродки белых сагибов вас послали сюда для того, чтобы вы привели к нам из города солдат? Кто вы? – еще раз попытался спросить брамин. Старшина, увидев, что трепещущие ребята молчат, кивнул двум индусам-парням, и те, схватив под руки странствующих гастролеров, скомандовали:

– Айда!

Сопровождаемая толпой процессия двинулась в общинную избу старшины.

Ребят ввели в темную арестантскую конуру во дворе, заперли их здесь, и один парень остался их сторожить.

Толпа частью разошлась, частью осталась гудеть возле избы.

Брамин-жрец, овладев натурографами и пытаясь разгадать, что скрывается в картонных трубах вызвал двух каких-то нищих-фанатиков, главаря националистического движения – земиндара, проживавшего возле деревни в имении, и общественного почтальона, знавшего английский язык в качестве переводчика. В Пуну поехал гонец за другим таинственным брамином тамошней, очевидно, более авторитетной общины.

Часа два подготовлялись в избе эти сборы.

А тем временем ребята, брошенные в потемках, трепетали за свою судьбу.

Они ни понимали, какие подозрения возникли у фанатических жителей деревни. Но за кого бы их не принимали, улики их европейского происхождения были слишком несомненны, и весь вопрос заключался только в том, когда именно с ними покончат. Сделает же это городская полиция путем какой-нибудь расправы или прикончат их брамины прямо в деревне, это уже было не такою подробностью, которая могла внести в головы ребят успокоение.

Когда ребят втолкнули в темный сарай с земляным полом, и дверь закрылась, они полминуты растерянно дышали в потемках, сдерживая себя, чтобы не дать вырваться наружу внезапному горю, а затем стали тихо друг друга нащупывать.

– Ва!.. – чуть слышно позвал Чекарев.

– Ш-ш! – предостерег Вагонетка.

И, лапая возле себя руками, пионеры нашли друг друга.

– Они слышали, как мы говорили по-русски! – прошептал Вагонетка.

– Это ты осатанел и начал по-русски ругаться!.. – упрекнул Чекарев.

– Нет, по-русски это начал ты, а я ругался по-английски, – возразил Вагонетка.

– Не все одно! Ты и сейчас готов выпалить что-нибудь… Старше меня, а злишься, как на чужого…

Вагонетка крякнул. У него к глазам подступали слезы.

– Ну, Егор, давай не расстраивать один другого. Попались оба. За то, что я старше, со мной, может-быть, скорей разделаются. Тебя еще могут закабалить куда-нибудь в дом к малолеткам. Если ты останешься живой, да придется опять увидеть товарищей, передай им, что я прошу простить за то, что не сумел поступить по коммунистически…

Чекарев прижался к товарищу.

– Вагонеточка, товарищ, нас не убьют! Мы убежим как-нибудь! Давай только посмотрим, что они с нами хотят сделать… Давай сядем здесь и обнимемся!

Ребята опустились на землю и переплелись руками, сдерживая от волнения дыхание.

Они вздрагивали.

Между тем в избе старшины собралось несколько индусов. Среди них был общинный почтальон-переводчик, который, не дождавшись пока над боями начнется суд браминов, уже сбегал к сараю, чтобы посмотреть на пленников.

Это был подражавший своей одеждой европейцам дравид с малабарского берега, поддерживавший сношения с городом.

Он, узнав о происшествии, не только согласился быть переводчиком, но проявил и самостоятельный большой интерес к ребятам, расспрашивая всех о том, откуда они явились, что у них за трубы, как они объясняют свое появление.

Наконец, все были в сборе, и оставалось только приступить к допросу схваченных.

В это время в деревню прибыл и, узнав о случившемся, заспешил в общинную избу Ниду Бабу.

Чертежник-индус уже имел сношения с главарями деревни, посредничая в оказании деревенским бойкотистам помощи от рабочих.

Теперь, когда ему сказали, что схвачено двое подростков, революционер-туземец, заподозрив неладное, немедленно же очутился в избе.

Здесь он застал всех, кто ему был нужен.

Старшина все еще продолжал держать в руках аппарат натурографа и то беспомощно ворочал его, то передавал браминам, делая с ними безуспешные догадки о его загадочном назначении. Другая труба также ходила по рукам.

Ниду Бабу остановился возле старшины и брамина и живо стал расспрашивать их о случившемся.

Переводчик ткнулся было к беседовавшим, чтобы ввязаться в разговор.

Ниду Бабу выразительно кивнул на него головой собеседникам браминам и старшине.

– Это же джасус! – предупредил он шепотом.

– О! – удивились брамины.

И один индус взял дравида за руку.

– Пойдем, брат, отсюда! Мы тебя позовем, когда надо будет.

Дравид хотел навязаться с просьбой оставить его, но индус колючим взглядом остановил его, и почтальон решил ретироваться.

Увидев натурографы, Ниду Бабу покачал головой и объяснил:

– Введите сюда боев, вы увидите, что это такое!

Он шепнул браминам:

– Вы губите боев, которых посылали мы к вам… Это большевики-бои! Они наши!.. Саибы за каждого из них по мешку рупий отдали бы, только чтобы изловить их.

Индусы и старшина с испуганным изумлением обступили Ниду, слушая его сообщения о боях с чудесными машинами, обличающими деяния саибов, а затем поспешили привести ребят.

Вызванные в избу, трепещущие Вагонетка и Чекарев остановились перед индусами и вдруг увидели Ниду Бабу.

Чертежник ободряюще кивнул ребятам головой и коротко сказал:

– Вас будут спрашивать, – говорите только правду. Эти люди вам зла не сделают.

Индусы и старшина сели на пол.

Ниду отдал ребятам аппараты.

– Покажите чудо-картину! Покажите, баранчуки! – обратился к ним старшина. Так вы, значит, не от саибов пришли? Эх вы, русские бои!

У Вагонетки от радости закружилась голова, он взглянул на Ниду и, увидев подтверждающий кивок революционера, быстро заправил аппарат.

Затем он щелкнул его затворами.

В ту же секунду одна стена избы пропала, и на ней задвигались картины майенвильских событий.

– Собаки-саибы! Убийцы! – повскакивали индусы с пола, бросаясь с выхваченными кинжалами к картине и думая, что это видение настоящей действительности.

Но увидев, что первое явление картины сменилось новым, и убедившись в обманчивости видения, они успокоились и, не спуская глаз, стали ожидать развязки происходивших на их глазах сцен усмирения.

Когда демонстрация картины была окончена, старшина и индусы обступили ребят, радостно хлопая их по плечам и растроганно убеждая:

– Большевики, а молчали? Маленькие, а большевики? Саибам хотите капута? Э, бои! Э, фаренки! Теперь мы позовем всю деревню наших братьев. Покажите всем картину. Еще есть?..

Ниду Бабу стал совещаться со стариками. Сразу же о перемене в судьбе боев стало известно всей деревне, и жители потянулись в общинную избу.

Но теперь, обступая ребят и толкаясь возле них, ремесленники и райоты на них смотрели с уважением и проявляли все признаки раскаяния за свое подозрение к ним. Узнав, что бои – большевики, женщины прибежали в избу с лепешками и бобами. Кто-то притащил ласси – воды с молоком.

– Бои-большевики – наши! Бедный народ боев обижать никому не даст! Оставайтесь у нас, мы по очереди будем принимать и кормить баранчуков с картинками!

Вагонетка и Чекарев, осаждаемые любовным ухаживанием, оказались среди свертков с пищей и горшков с напитками. Арапчонок из кузни присоседился к ним и жадно рассматривал их, лопоча восклицания радости.

Ребята отзывались на вопросы, жевали хлеб, переглядывались и обмахивали с глаз слезы радости, благодаря Ниду за свое спасение. После сарая на такой прием они не рассчитывали.

Община задала ребятам работы на два дня, в течении которых они переставали показывать картины только, сваливаясь окончательно с ног, и когда нужно было пойти в какую-нибудь избу поесть.

На третий день, напутствуемые селением, они с Ниду уселись на тонгу, отправляясь в город.

Дравид-переводчик долго смотрел им вслед, когда они выезжали, а после того, как коляска скрылась, он взял у райота мельника лошадь и куда-то также поскакал. Он ехал в штаб дружинников Санджиба в Бомбее.

Враг разоблачен

Приезд Кукумини совпал с началом всеобщего возбуждения в народе.

Это возбуждение вызвали два обстоятельства. Во-первых, стало известно, что в Амиратсаре организовавшимся советом рабочих и солдат арестован вице-король; во-вторых, несколько депутатов сделали национальному собранию заявление о том, что фашистская организация Санджиба подготовляет кровавую расправу над рабочими, вооружив свои банды, и произвела по городу расстановку пулеметов.

Тот час же не решавшееся до сих пор на революционные меры национальное собрание выделило специальную комиссию, которой поручило расследовать правильность заявления и, если оно подтвердится, объявить военное положение и применением диктаторских мер обеспечить оборону населения и защиту революционного порядка.

Кукумини нашла Бихари в конторе складов транспортно-страхового общества Санджиба, где ее брат устроился в качестве кладовщика и приемщика грузов.

Бихари был взвинчен от возбуждения. Чога распахнута, а за поясом кафтана маузер и бомба.

Профессионал-заговорщик собирался идти в национальное собрание, когда в контору вошла девушка.

– Кукумини диди! – воскликнул молодой человек, делая шаг от столика и приветственно падая перед девушкой на колени.

Кукумини подняла и обняла брата.

– Ты хочешь, сестра, отдохнуть, поесть или повидать кого-нибудь? Тогда пойдем, у меня квартира есть… Здесь я служу, а живу в другом месте.

– Ничего я не хочу, брат Бихари… Я приехала узнать о Пройде, русском большевике…

– А от кого ты хочешь это узнать?.. Наши все будут в национальном собрании…

– Пойдем в национальное собрание… Там что происходит сейчас?

– О, там сейчас взялись за ум, в конце концов, и решили действовать. Арабенда назначен в комиссию обороны. Вызвали Санджиба для допроса. Сделано секретное заявление, что морды установили в городе пулеметы. Партаб-Синг и Банким, отец Дадабай, будут давать показания. Партаб-Синг у Санджиба был телохранителем и все знает, а Банким по поручению комитета выслеживал под видом водовоза, как морды втаскивали ящики в дома и храмы, устанавливали их на чердаки. Дадабай привлекла отца на нашу сторону… Славный был у нее товарищ-бой, но убили его сегодня…

– Убили Вагонетку! Кто? – испуганно остановилась Кукумини.

– Морды наверно. Он вечером был на митинге, неизвестно куда ушел, а утром сегодня нашли на улице. Перед своим концом морды показывают себя.

– Кто у них здесь распоряжается всем?

– Неизвестно. Думали, что Санджиб, но Санджиб так перетрусил, когда сюда прибыло национальное собрание, что объявил пост и только в храм и показывался. А его дружинами кто-то собирается действовать. И вот начали…

Кукумини, молча, углубилась в собственные мысли. Она думала о судьбе Пройды, о том, какие события могут еще произойти, если морд немедленно не разгромят.

Бихари продолжал сестру информировать:

– Сейчас комиссия следствие снимет и морд разгромит, если не будут английские крейсера и не станут громить город из пушек. А если с кораблей начнут стрелять, то национальное собрание уедет в Амиратсар… Не знаю, что тогда будет. Но я с двумя товарищами поеду в Бенарес. Там командует мордами один авара[38]38
  Авара – босяк.


[Закрыть] гоаниец с острова. Он напал на нас в храме, когда я скрывался с товарищами у тебя, и если бы не китай-большевик зарезал бы и меня… Я хочу с ним рассчитаться.

– А он какой? – вдруг спросила девушка, – большой, с бородой, злые глаза и лоб в морщинах?

– Да, христианин большой и злой, как бешенная собака. Где ты его видела?

Кукумини вспомнился главарь погромщиков, напавших на шлифовальщика и увлекавший банду к розыску ее убежища.

Она рассказала брату о том, что произошло в Бенаресе.

Бихари сжал кулаки и поднятой для клятвенного обещания самому себе рукой погрозил далекому врагу.

Молодые люди пришли в национальное собрание, к которому, как и они, спешили группы возбужденных тревожными слухами граждан.

Перед самым зданием суда они увидели толпу рабочих, массу разнообразного городского населения, слона Санджиба с башенкой на спине, несколько тонг, колясок и пару автомобилей.

Сходившая по лестнице Дадабай увидела Кукумини и с радостным восклицаньем бросилась к подруге.

– Кукумини-сестра, приехала! Идем скорей наверх, тут Первин и Петряк. Там увидишь Тарканатра из Москвы и Арабенду, начальника революционного ополчения. Скорей!

Действительно, Петряк и Первин явились из своих странствований по Индо-Китаю в Бомбей.

Но явились не только они.

Около часа назад сошел с парохода, повидался с Санджибом и явился в здание национального собрания Бурсон.

Он был с Пит Графом. Оба сподвижника немедленно уединились с четырьмя индусами, из которых два были реакционными депутатами национального собрания и два других – организаторами фашистских союзов.

Бурсон был мрачен. Путем опроса Санджиба он узнал, что дружины бездействовали, если не считать случайного убийства нескольких человек и в их числе подростка, относительно которого сообщница фашистов Эча Биби сообщила, что это русский бой, присланный большевиками для работы с их сумасшедшей техникой агитации картинами. Явившись в законодательное собрание для того, чтобы выяснить на кого из депутатов может опереться контрреволюция, он был огорошен сообщением о том, что только что уполномоченная специальная комиссия вызывает несколько человек на допрос для проверки заявления о подготовке фашистами пулеметных засад.

– На что же вы надеетесь больше? – рассвирепел фашистский главарь, когда ему поведал о положении дел правая рука Санджиба, владелец нескольких увеселительных заведений в городе, дравид с малабарского берега, вместе с Пит Графом руководивший теперь дружинами морд. – Вы не понимаете, что если вы сейчас же ничего не предпримете, то через полчаса объявят военное положение, перережут вас всех, как зайцев, и тогда делайте, что хотите. Чего вы ждете, что не устроили еще ни одной бани бунтовщикам?

У Бурсона было основание, чтобы свирепствовать. Матерый фашист, приехав в Бомбей, кроме всего прочего, узнал, что прошумевшее было около двух недель назад сенсационное сообщение о гибели парламентской комиссии, собиравшей материал о восстании в Индо-Китае, оказалось ложным.

Перед французским парламентом вдруг предстал считавшийся утонувшим с другими членами комиссии, но спасенный большевиками Дюваль и начал разоблачения.

Мало этого, коммунисты всех стран вдруг повсеместно стали демонстрировать картины самого восстания в Индо-Китае, картины набора и отправки индусов в Индо-Китай, производившиеся агентами английского правительства.

Создалась обстановка весьма реально предвещавшая начало новой войны.

Если бы Бурсон еще знал, что и другие тайны фашистов уже известны центру революционных сил пролетариата, он не усомнился бы в приближавшейся гибели фашизма и породившего его общественного строя.

Но с него было достаточно и того, что он уже знал. Нужно было какой бы то ни было ценой спасать положение, и он обратился к «мордам».

В один голос Пит Граф и его туземные сообщники попытались успокоить властного главаря заговора.

– Ничего большевики еще не сделали и не могут сделать. Крейсера в полсотне миль от берега, только ждут распоряжений правительства… Пусть попробует кто-нибудь самоуправствовать, и город будет разгромлен!

Бурсон с убийственным презрением оглядел своих собеседников.

– Крейсера? Вы знаете, что на сделанный по радио губернатором запрос с одного крейсера ответили, что комитет крейсера, арестовавший своих офицеров, считает преступлением выступить против населения?

У сообщников Бурсона при этих словах чуть не подкосились ноги. Они остолбенело поглядели друг на друга и смолкли.

Бурсон, искоса проследив эффект действия своего сообщения на заговорщиков, приступил к дальнейшим расспросам и распоряжениям.

– Известно ли комиссии оборонщиков или большевикам, где именно расставлены пулеметы и заняты нами позиции?

– Этого никто не знает, – ответил гоаниец. – Комиссия оборонщиков должна вызвать на допрос двух большевиков для того, чтобы выяснить от них, что именно им известно, и знают ли они где расставлены пулеметы.

– Кто эти большевики?

– Один водовоз райот Банким и другой изменник, под видом телохранителя поступивший недавно к Санджибу и сообщающий обо всем большевикам.

– Знает он из присутствующих кого-нибудь?

– Никого…

– Послали уже за ним для допроса?

– Вероятно, нет…

Бурсон сжал губы.

– Сейчас же надо послать нашего человека, который должен привести его, как будто бы на допрос в комиссию к нам, прежде, чем его позвали оборонщики. Пусть он перед нами развяжет язык…

Бурсон обернулся к индусам-депутатам и гоанийцу.

– Вы трое разыграете заседание комиссии и следствие. Сядете за стол. Я с мистером Пит Графом будем наблюдать здесь же в стороне за допросом под видом посетителей. Роберт Сунта должен сейчас же послать за этим предателем, доставить его сюда и собрать в харчевне Санджиба дружину. Через час мы приступим к ликвидации большевиков, если они что-нибудь не выкинут раньше. Как зовут доносчика, которого мы будем допрашивать?

– Партаб-Синг.

– Давайте его.

Сообщники Бурсона, почувствовав в сагибе-заговорщике властного распорядителя, настроились на воинственный лад и засуетились.

Гаониец поспешил, чтобы послать за Сингом, двое индусов стали приводить в порядок стол и стулья той комнаты, в которой они находились, один туземец-депутат пошел принести бумаги, портфель и прибор, чтобы придать комнате внушительно казенный вид.

Бурсону и Пит Графу доставили одежду в которой они приняли вид демократических европейских преподавателей из какой-нибудь школы, очутившихся в стенах национального собрания также, как здесь оказывались, шумели, гудели, совещались и что-то делали сотни других лиц, ничего общего с депутатским званием не имеющих.

Незадолго перед тем, как в стенах национального собрания произошло это фашистское совещание, к большому двору Санджиба подошел молодой человек-депутат, в котором нельзя было не узнать друга Арабенды Ашутоша.

Индус-большевик остановился возле ворот двора, соображая, как легче всего найти того, кого он искал.

Он уже хотел было направиться в дешевую закусочную возле главного дома, как вдруг увидел фигуру китайца в синей рубашке, который спешил перенести в закусочную из помещения во дворе ком теста, для изготовлявшихся в харчевенке лепешек.

Ашутош поднял камешек и бросил его под ноги китайцу.

Тот поднял голову, увидел Ашутоша, оглянулся, закивал головой и быстро исчез в закусочной.

Через полминуты он опять показался во дворе и, еще раз оглянувшись, подошел к депутату.

– Мне нужно Партаб-Синга, Сан-Ху, – обратился к нему Ашутош, где он?

Китаец кивнул на главный дом.

– Там… тежурка.

– А… Ну, ладно… Скажите ему сейчас же от меня, что мы заявление о подготовке пулеметов фашистами в национальное собрание передали. Депутаты спохватились. Назначена комиссия, которая проверит заявление и организует оборону. Партаб-Синг будет скоро вызван в комиссию на допрос. Пусть идет и все расскажет комиссии…

– Моя слушай. Шибко скоро скажу, Ашутош Бабу.

– Обязательно…

Вслед затем индус-революционер поспешил уйти, довольный, что никто не видел, как он приходил в фашистское гнездо, куда удалось с целью разоблачения «морд» проникнуть в харчевню Сан-Ху и в качестве одного из телохранителей Санджиба Партаб-Сингу, принявшему на себя личину фашистского дружинника.

Сан-Ху немедленно выбрал минуту, чтобы передать угрюмо настроенному Партаб-Сингу сообщение Ашутоша.

Тот молчаливо выслушал предупреждение о том, что его вызовут.

Действительно, не прошло и часа, как из национального собрания явился сикх-рассыльный и, передав письменное распоряжение, потребовал, чтобы Партаб-Синг следовал за ним.

Партаб-Синг посмотрел на явившегося человека в феске и изумленно спросил:

– Как за вами? Я найду национальное собрание сам…

Сикх спрятал глаза и с навязчивой настойчивостью повторил:

– Нет, вас требуют немедленно по важному делу, о котором вы знаете лучше меня, и я без вас не должен возвращаться.

Юноше показалось, что рассыльный при этом блеснул глазами так, будто он знает больше, чем это ему полагается.

Он оглядел его подозрительно, но сикх стоял в безразлично спокойной выжидательной позе.

Партаб-Синг решил идти с ним.

Они вышли со двора. Национальное собрание помещалось в здании суда в другой части города, поэтому он, выйдя за черту узких туземных уличек и очутившись на одном из более современных проспектов города, предложил сикху сесть в вагон трамвая, на что тот охотно согласился, и, таким образом, они прибыли к зданию суда.

Здесь, перед помещением национального собрания гудел целый квартал от оживленного движения толп народа и различного рода экипажей.

К национальному собранию явились делегации райотов и рабочих. Но сюда же стремились боявшиеся событий реакционные брамины, земиндары и раджи. На улице толпы угадывали возможный ход событий и затевали перебранку с представителями знати, являющейся в собрание. Когда показалось несколько человек полисменов, попытавшихся по традиции устанавливать порядок, их немедленно прогнали с улицы, и тут же толпа снарядила новую делегацию просить распоряжения собрания о сложении старой полицией ее обязанностей.

Партаб-Синг поднялся в здание суда. По дороге он увидел Бихари, переглянувшись с ним, но, однако, не подав вида, что знает его, увидел двух или трех знакомых членов комитета партии, с которыми также не обнаружил своего знакомства неуместным приветствием, и к удивлению ему показа лось, будто в фигуре остановившейся женщины он узнал Кукумини.

Партаб-Синг знал, что главные силы революционеров беспрестанно присутствуют в самом помещении национального собрания, не исключая и руководителя боевой рабочей группы Бихари, но он не ожидал увидеть здесь и его сестру.

Ему однако в качестве телохранителя Санджиба нельзя было подавать вида, что он кого бы то ни было из них знает. Вслед за рассыльным он вошел в одну из комнат собрания.

Здесь находилось за столом с бумагами и прибором трое чиновных по виду индусов, одному из которых посыльный что-то сказал, указав на Синга, тут же оставил помещение.

Каких-то два других человека сидели, углубившись над бумагами спиной к двери, у окна.

Немедленно же сидевшие за столом индусы приступили к допросу Партаб-Синга.

– Вами, в числе других лиц, подписано заявление о том, что компрадор английско-индусского банка раджа Санджиб вместе с английским штабом учредил фашистские контрреволюционные дружины, подготовляет расправу над горожанами, получил для этого в свое распоряжение пулеметы и устроил засады в городе. Откуда вам это известно?..

Партаб-Синг не заметил, как в него впились глазами не только два индуса, сидевших за столом, но и те лица, которые сидели возле окна. Ему не могло прийти в голову, что кто-нибудь мог отважиться на провокационную мистификацию.

– Мне и нескольким моим друзьям стало известно, что в Индии ведет контрреволюционную деятельность уполномоченный Икс-Ложи, член совета фашистов некто Бурсон. С этого времени мы начали за ними следить. Мы установили его связь с Икс-Ложей и раджей Санджибом. Затем мы перехватили переписку.

– Кто такие ваши друзья?

Партаб-Синг секунду поколебался.

– Это, ведь, не имеет значения для комиссии.

– А… Они находятся в Бомбее?

– Частью в Бомбее, частью в Бенаресе и других городах.

– Нам необходимо знать имена, по крайней мере, нескольких из них для того, чтобы комиссия знала насколько серьезно сообщение, выдвигаемое вами…

– Я могу назвать вам имя русского большевика, который открыл замыслы фашистов, еще находясь в Москве; оттуда он стал следить за неким Пит Графом и попал на след Бурсона. Это партийный деятель большевиков Пройда. Он раскрыл план фашистов. Затем в нашем деле принимали участие несколько танцовщиц, организованных бенаресской деводами Кукумини. Можно считать, что без помощи этого нашего товарища мы ничего не могли бы сделать. Затем, к нам присоединились некоторые спасшиеся от Бурсона майнвильские революционеры. Помогали нам партийные комитеты и в Бенаресе, и в Бомбее, и в каждом городе.

По мере того, как Партаб-Синг делал свои сообщения, допрашивавшие его переглянулись, и их как-будто, что то передернуло. Люди, сидевшие в стороне от стола, поднялись и сделали непроизвольное движение в сторону Синга.

Один из допрашивавших быстрым взглядом остановил их и, не давая опомниться юноше, снова задал быстрый вопрос.

– Скажите нам еще одну вещь: вам и вашим друзьям известно, где находятся засады, как размещены пулеметы и кем они охраняются? Могли бы вы, если бы это понадобилось, сейчас пойти с добровольцами-оборонщиками для того, чтобы снять эти засады. Или вы самого главного не знаете?

– Нет, мне и одному китайцу удалось устроиться на службу к Санджибу. Кроме того, фашистов выслеживал один водовоз, член нашей организации. Поэтому мы имели возможность не только проследить установку каждого пулемета, но и сфотографировать все, что делали при этом фашисты. Фотографии и планы расположения пулеметов мы передали в комитет партии, и они вам их покажут, если вы их запросите и дадите гарантию, что примете против банд Санджиба меры.

– Все! – почти не скрывая нервного волнения, заявил допрашивавший. – Вы можете идти, пока.

Партаб-Синг повернулся, удивляясь безрезультатности столь важного допроса и, взглянув мимолетно еще раз в сторону тех людей, которые от окна наблюдали за допросом, вдруг уловил – как один из них попытался быстро наклониться к полу, чтобы скрыть свое лицо и выражение глаз, а другой совершенно отвернулся к окну. Страшное знакомство с обоими неизвестными заставили его вздрогнуть.

– Кто это?

Партаб-Синг ошеломленно провел вокруг себя глазами и, наткнувшись взглядом на искаженные растерянностью физиономию лиц тех, которые допрашивали его, вдруг понял все. Он сделался жертвой самого дерзкого обмана врагов, мысль о близости которых ему не на секунду не пришла в голову. В двух людях он узнал вдруг Пит Графа и Бурсона – заклятых преследователей революционного движения.

Прежде чем опомнился юноша, вся пятерка находившихся в помещении фашистов, поняв, что их мистификация разоблачена, сбросили вдруг сдержанность официальных лиц, за которых они выдавали себя, и схватились с своих мест.

– Идемте, – крикнул один из них, – скорее к дружинам, чтобы спасти, что можно.

– Бандит большевистский, чтобы не опередил еще нас!

Партаб-Синг, бросившийся было к дверям, натолкнулся на чью то фигуру. Железо кинжала воткнулось ему в грудь, прожигая ткани тела. Какая то рука отбросила его и он упал.

Фашисты выскочили.

Дидабай, проходившая по коридору, увидела пробежавшие фигуры, узнала реакционных депутатов и заподозрила недоброе.

Она ахнула, метнулась за ними и, завидев Кукумини и Бихари, знакомившихся с новыми товарищами, указала на лестницу.

– Кукумини! Бихари! Фашисты сейчас выскочили из комнаты.

– Из какой?

– Идемте.

Вся группа бросилась к комнате, где только что произошла драма. Бихари открыл дверь, все увидели смертельно раненого Синга.

Кукумини бросилась к несчастному.

– Партаб!.. Дайте воды, товарищи!

На минуту юноша пришел в себя. Он увидел Кукумини.

– Сестра, братья… фашисты Пит Граф, Бурсон и еще какие-то побежали к дружинам стрелять из пулеметов. Пока не поздно, помешайте им… Скорее, скорее!

– Товарищи со мной! – крикнул Бихари. Кукумини-диди, скажешь товарищам, куда я ушел…

Кукумини кивнула головой. Она пыталась хлопотать возле Синга. Но юноша умирал.

– Сестричка, я умираю. Не давайте пулеметы. Пит Граф, Бурсон побежали… Я не могу… Пройда все сделает, скажите скорее Пройде… Я сам пойду…

Он рванулся и со стоном начал вытягиваться.

– Брат Партаб, уже сказала… Брат Партаб, пулеметы будут у нас… Бихари уже раньше получил распоряжение от комиссии и послал добровольцев к пулеметам. Мы поймали фашистов. Не волнуйся, брат Партаб.

Партаб-Синг смолк. Кукумини увидела, что он мертв и поднялась.

Девушка тоскливо оглянулась и вышла в коридор, а затем выглянула в окно. Здесь она услышала отдаленную стрельбу, а затем увидела, как масса рабочих торопливыми группами стала уходить со своими вожаками, готовя оружие и стремясь к месту стрельбы.

Кукумини тогда вспомнила о своем револьвере и направилась к дому Санджиба.