Текст книги "Большевики по Чемберлену (Советская авантюрно-фантастическая проза 1920-х гг. Том ХХХ)"

Автор книги: Инкогнито Тов.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

ВЫПУСК № 3

Беспокойная ночь

Тем временем Партаб-Синг в городе ждал наступления вечера.

Когда окончательно стемнело, исчезли на улицах прохожие и миновала опасность каких бы то ни было встреч, он направился к месту пепелища сожженного фашистами имения брамина.

Возле полуразрушенного забора имения с группой деревьев возле руин он внимательно всмотрелся в потемки улиц и прислушался.

Все было тихо.

Тогда он перепрыгнул тростниковый забор, скользнул к остаткам сгоревших стен дворовой постройки, сзади них подошел к уцелевшему срубу колодца и, наклонившись возле него, тихо стукнул раз, раз и еще два раза по обводу сруба.

Тотчас же он почувствовал, что на него кто то смотрит в отверстие между досками.

Через секунду этот невидимый наблюдатель тихо спросил пришельца:

– Что надо?

Партаб-Синг опустил глаза и также тихо сказал:

– Брат Арабенда и тут еще с тобой брат Нур Иляш – меня зовут Партаб-Синг, я приехал сюда издалека с русскими большевиками. Мы знаем, что делают в городе саибы и я пришел сказать вам, что мы хотим вам помочь. Пойдемте со мною…

– Русские большевики? – усомнился тихо невидимка. – Их не пустят сюда инглизмены, как они могли очутиться тут? Мне трудно поверить тому, что ты говоришь…

– Потому инглизмены и боятся большевиков русских, что коммунисты идут к угнетенным во все концы света и умеют делать то, чего другие не умеют делать…

– Откуда ты узнал, что мы скрываемся здесь?

– Нам нужно было найти вас и мы разыскали, проследив, как вам давали пищу.

Невидимка ничего не ответил. Очевидно он обдумывал или неслышно совещался с кем-нибудь.

– Как ты нас поведешь? – спросил, наконец, тот же голос после двухминутного молчания.

– Я не знаю, как называется здесь местность. Идти за город на берег, возле перевоза. Но я вас не обманываю, потому что тогда я пришел бы не один и не выдумывал бы про большевиков.

– У тебя есть оружие?

– Револьвер…

– Ты можешь положить его на землю?

– Могу…

Снова воцарилось молчание, которое продолжалось теперь минуты три, а затем вдруг Партаб почувствовал, что сзади его выросло две фигуры, безмолвно схватившие его, прежде чем он оглянулся.

Это были те люди, с которыми разговаривал Партаб. Они очевидно вышли из колодца потайным ходом, сзади него.

– Если на нас нападут, мы будем сопротивляться и убьем тебя, как морду предателя, – сказал один из очутившихся возле юноши и заглянул ему в лицо, повернувшись так, что Партаб-Синг сразу увидел на молодом человеке священный шнур браминской касты. Он догадался, что это сын земиндара – Арабенда.

Более грубая фигура Нур Иляша впилась глазами в Партаба с другой стороны.

– Пойдемте, – с тихим спокойствием сказал Партаб-Синг. Если на вас кто-нибудь нападет, то я останусь защищаться, а вы тогда уходите. Постарайтесь найти моих братьев в балагане на берегу, так как они явились в город под видом цирковой труппы. Но не попадитесь чужим, которые придут туда пьянствовать.

– Веди нас, – сказал Арабенда, – но мы будем держать тебя за руки.

Партаб-Синг кивнул головой и, шагая еще осторожнее и осмотрительнее, чем шел в город, повел решившихся очевидно дешево не продать свою жизнь друзей. Он шел, как бы находясь в плену у обнаруженных им в убежище колодца людей. Индийские революционеры, лишенные крова и права показаться кому бы то ни было на глаза, двигались с ним нога в ногу, почти держа его под руки.

Они не говорили ни слова, столько же наблюдая за Партабом, сколько и стараясь пронизать всеми своими чувствами потемки, чтобы угадать возможное нападение своих врагов.

Партаб в свою очередь боялся случайной неожиданной встречи с фашистами или чьего-нибудь предательского опознания, при встрече с каким-нибудь прохожим.

Но ничего не случилось. Они спокойно вышли из города.

Пахнуло прохладой, мелькнула темная лента Инда внизу, пшеничные поля на склонах балок, и путники увидели светлевшийся в стороне от дороги шатер, из которого неслось бряцанье музыкальных инструментов.

Партаб-Синг остановился и тотчас же из бурьяна перед революционерами выросла фигура ждавшего их Петряка.

Брамин юноша и судра кочегар вздрогнули, опуская руки на оружие.

Успокаивающим движением руки Партаб-Синг остановил их.

– Вы? – шепнул бой. Идите в фуру, а я дам знать Пройде, что вы пришли.

– А эти… уходить собираются? – указал Партаб на палатку.

– Сейчас я скажу, что вы пришли, и их спровадят.

Действительно, вызванный Петряком на минуту и возвратившийся в палатку Пройда жестом руки показал Дадабай, что пора отделаться от опившихся гостей.

Дадабай шепнула что-то девушкам, вылив одновременно незаметно остатки вина из стаканов.

И вот танцовщицы сразу поднялись…

Дон Пабло Доморесско, увидев что канджерия покидают их, почти отрезвел.

Швед отупело-негодующе застыл на стуле.

– Куда вы, схватились? Еще же мы не познакомились, как следует. Мы пришли, чтобы веселиться, а вы уходить. Стойте! Музыка, играй!

Но канджерия закапризничали окончательно.

– Нам скучно в этой конуре, – объявила одна из девушек. Музыка одна насмешка! Вина уже нет!.. Мы в городе можем провести вечер так весело, что зря досадно даже терять время! Хозяин не может удерживать нас. Мы можем делать что хотим…

– Куда вы пойдете?

– За рынком на берегу есть один дом, там настоящий бал всегда идет… фаренги только туда и ходят для веселья.

– Идемте!.. Мы пойдем с вами, – объявили фашисты.

– Идемте, если деньги есть…

– О, деньги!..

Через пять минут две пары гостей, провожаемые Пройдой вывалились из палатки.

Пройда облегченно выругался.

– Животные!.. Уберите все и зовите Партаба.

Он отодвинул бутылки и оглянулся по палатке.

Ребята оставили свои зурны. Вагонетка побежал к фуре и все поднялись навстречу показавшимся у порога под предводительством Петряка туземным революционерам.

Пройда указал статному молодому юноше-брамину и его спутнику, беспокойному мужчине в опорках, на цыновку шатра и по английски сказал:

– Садитесь!

Гости сели.

– Мы знаем, – сказал Пройда, – о том, что тут у вас произошло. Сегодня мы весь день потратили на то, чтобы выяснить это. Мы установили, то безвыходное положение, в котором оказалось население и в частности вы сами. Что вы думаете делать дальше? Чтобы вы не стеснялись говорить с нами, я должен сообщить вам, что мы пришли для борьбы за освобождение Индии. Я раньше был здесь. Мои товарищи – большевики. Я ученик Ленина – революционер. Говорите, можем ли мы вам чем-нибудь помочь?

Арабенда поднял глаза.

– Нам надо вывести отсюда эмигрантов. Сегодня в городе уже сборы.

– Знаю, – подтвердил Пройда. – А вы считаете, что с караваном и вам обоим надо идти?

– Нет. У нас много дела теперь в Индии, после всего того, что чинят кругом чиновники правительства. Из-за нас они даже на караван нападут. Нам нужно ехать в центральные города, чтобы начать проповедывать восстание. Нельзя больше терпеть того, что происходит. Но если мы не поможем беженцам, караван погибнет. Бедняки-ремесленники будут думать, что мы их предали, они не будут знать, что делать, если перейдут границу, и они или пропадут в горах, или заблудятся в пустыне, если даже выберутся за пограничную полосу.

– Куда идет караван?

– Куда угодно. Мы хотели сперва в Афганистан или Бухару, а потом дальше…

– В советские республики?

– Да, в советские.

– Намерение правильное.

Пройда задумался. Индусы, не показывавшие вида, что они подмечают все подробности действий большевиков, которые явились здесь под видом бродячего цирка, спокойно ждали результата, но заключение о том, что они попали не к врагам, напрашивалось у них уже само собой. Они почувствовали в явившихся не только товарищей, но и знамение новых сил в борьбе с англичанами. Каждый из них думал удивленно:

– Слава Индии! Мы победим.

– Ну, вот видите, – указал Пройда, на своих сообщников, – у нас тут дружная большевистская компания. Эти две девушки, нач-герл, приезжали ко мне в Москву по поручению революционной организации. Товарищ Партаб-Синг, отыскавший вас, учился у нас в Москве. Эти бои тоже молодые большевики. Сообща с вами мы решим, как отправить беженцев. Но понимаете ли вы, что вы делаете только первый шаг? Что вы будете делать, когда водворите куда-нибудь беженцев. Стоит ли нам надеяться на то, что вы, сделаетесь более близкими нам товарищами? Мы при ехали для того, чтобы помочь организовать такую же борьбу, какая ведется теперь во всех капиталистических странах.

Арабенда поднял спокойные, как и у Партаб-Синга глаза.

– Когда я в Бенаресе узнал, что морды-убийцы и англичане-палачи сожгли дом моего отца и девочек, моих сестер, я поклялся, что не буду искать себе очага и приюта, пока останется хоть один насильник в Индии. И несчастный ожесточенный отец, до этого времени умеренный политический деятель, благословил меня для этой борьбы против угнетателей. Поэтому, если вы преследуете изгнание убийц и палачей, я готов делать все, чему вы меня научите. Я о братьях большевиках кое-что знаю. Хотя я, когда выведу беженцев из Индии, еще, может быть съезжу в Москву…

– А! – вырвался у Пройды звук удовлетворения.

Нур Иляш сказал:

– У меня нет ни рода ни племени. А вы говорите, как братья. Я согласен с вами делать все, что нужно против врагов моих и ваших, одинаковых во всем мире…

Пройда поднял глаза.

– Тогда начнем вот с чего: знаете вы, что Бурсон действует здесь не столько как правительственный чиновник, сколько как агент фашистской Икс-Ложи?

Арабенда вопросительно посмотрел на Пройду а Нур Иляш блеснул глазами и внимательно уставился на брата большевика.

– Если это так, то тогда многое делается более ясным, – сказал Арабенда.

– А что делается более ясным? – спросил Пройда.

– То, что Бурсон, не успев кончить здесь усмирения уже получил новую секретную командировку. Правительству посылать его незачем куда бы то ни было так поспешно, значит это фашисты и затевают что-нибудь новое.

– О, кайманы, джасусы и сидвалла, жрущие кровь и мясо народов! – воскликнул Иляш. Они прилетают к доведенному до нищеты народу на крылатых машинах, приезжают в моторных каретах и умеют говорить по проволокам… Но и летают, и ездят, и разговаривают они только для того, чтобы схватить в свою пасть новую жертву. Когда же их уничтожит бедная, замученная Индия?

– Уничтожит, брат Иляш, ибо теперь уже всем ясно, что не спастись империализму!.. – заметил Пройда. – О какой командировке Бурсона вы говорите? – спросил он Арабенду. – Вы знаете подробности?

– Мы с Иляшем прошлую ночь скрывались в доме Бурсона, – ответил Арабенда, – и там мы из разговора прислуги узнали, что кровожадный джемадар получил телеграмму, ехать в Индо-Китай. Сегодня приедет к нему с секретным письмом нарочный и тогда можно узнать об этом подробнее, если принять меры…

Пройда оглянулся на товарищей и осторожно спросил:

– Не знаете, откуда должен приехать нарочный?

– Он вечером выедет вероятно с почтовой станции Дагбунгало, с восточной стороны города…

Пройда на полминуты задумался. Затем он снова взглянул на своих сообщников.

– Это обстоятельство имеет для нас важное значение. Дело в том, что сколько я догадываюсь, Бурсон не простой агент Икс-Ложи, а несомненно один из ее видных уполномоченных. Так вести, как он себя ведет, может только крупный душегуб, с которым вероятно не одно правительство считается и который, может быть, ни с одним правительством не считается. Бурсон – это очевидно псевдоним, за ним скрывается много тайн. Нам нужно узнать какую новую расправу или гнусность затеяла Икс-Ложа, прибегающая к помощи этого профессионального усмирителя. Нам нужно перехватить у нарочного переписку…

– Перехватить, – воскликнул Иляш, – переписку? Нарочный будет вооружен и конечно будет сопротивляться…

Арабенда также удивленно посмотрел на чужеземца-революционера и с недоумением поднял брови.

Но прибывшие с Пройдой, уже привыкли не удивляться неожиданным предприятиям и, молча, ждали дальнейших объяснений своего главаря.

– Дело несколько осложняется тем, что нам еще сегодня нужно отправить беженцев. Но решив, как это сделать, мы затем уже будем совершенно свободны. Итак, я предлагаю: мы отдаем беженцам свою фуру и весь инвентарь. Двое наших товарищей, Чекарев и Вагонетка, поступают под команду Арабенда Гош. Действуя натурографами, они отходят от города и переводят через границу беженцев, стараясь встретиться с нашим большим отрядом. Они доводят караван до такого места, откуда дальнейшее его путешествие в Афганистан или Бухару будет совершенно безопасно. Я напишу кое-каким моим товарищам, чтобы беженцам на новоселье помогли устроиться. Затем оттуда ребята возвращаются опять в Индию в какой-нибудь крупный город, где и вливаются в местную организацию.

– Правильно, – сказал Партаб-Синг.

И он взялся объяснять свойство натурографа Арабенде и Иляшу.

С своей стороны Пройда разъяснил необходимость кратковременного возвращения за пограничную полосу с беженцами Чекареву и Вагонетке. Чекарев и Вагонетка подчинились распоряжению.

Как только ребята решились расстаться с остающимися товарищами, Арабенда поднялся, чтобы идти к беженцам. Вагонетка и Чекарев быстро вооружились сумками.

И тут же все уходящие почувствовали опасность того, что они могут больше не увидеться.

Но пионеры геройски сдерживали свои чувства.

Отправляющиеся ребята трясли руки танцовщиц, поцеловались с Петряком, обняли Пройду. С уважением сделал прощальный жест остающимся Арабенда.

Затем он поднял руку, и вся уходящая группа скрылась в темноту за прибрежный кустарник.

Остались в палатке, кроме Пройды, Партаб-Синга и Сан-Ху, Петряк, обе танцовщицы и Нур Иляш, для которого появление группы Пройды разрешало вопрос о том, что ему делать с собой, когда уйдут беженцы, ибо к ним кочегар присоединяться не хотел, так как все толкало его, чтобы вести борьбу против насильников Индии.

– Теперь предстоит решить, что будем делать мы, – сказал Пройда. – Нам успеть во все концы надо…

И он взглянул на Петряка, который готовно принял настороженную позу.

– Нужно, чтоб кто-нибудь из нас прокрался к штабу полковника и подверг наблюдению дом, в котором расположился Бурсон со своей шайкой. Нужно постараться проникнуть возможно ближе к его логовищу, и, если не в самом логовище, то возле него продежурить вечер и проследить за всем, что там делается. Если случится, что-нибудь особенное, то сообщить нам туда, где мы будем находиться…

Пройда вопросительно посмотрел на Петряка.

– Я могу сделать это, – сказал Петряк, но один буду бояться… Двум не так страшно будет…

– С вами пойдет Первин, – показал Пройда на младшую танцовщицу. Ведь и вы, сестры, хотите помочь нам в борьбе против насильников народа?

– О, да, брат, русский! Мы давно обижаемся на тебя почему ты еще не разу не захотел, чтобы мы делали что-нибудь серьезное Мы также не боимся умирать, как и тот сын пандита, который сказал тебе речь и ты послал его спасти много людей. Хоть язык пускай вырывают у нас саибы-субадары[13]13
  Субадар – офицер.


[Закрыть], мы не откроем рот, чтобы сказать что-нибудь против своих братьев. Мы все сделаем, что хочешь.

Пройда растроганно покачал головой.

– Хорошо, сестры… Значит так и решим: Первин пойдет с Петряком. Вы, Дадабай и Сан-Ху, немедля, собирайтесь на станцию и с первым же поездом катите в Бенарес. Вслед за вами приеду и я туда с Партабом. Нужно, чтобы товарищи приготовили нам там явку и сразу ввели нас в свои дела. Сумеете вы обделать это и не провалиться, как только расстанетесь с нами?

Дадабай и Сан-Ху дружно отмахнулись от сомнения, высказанного Пройдой.

– Бенарес! – живо схватилась Дадабай. – Я там все знаю. После завтра опять все увижу у себя дома!.. Ой ля, тце-тце-тце! Утром будем на поезде! Ура! Собирайтесь, дядя Сан-Ху!

Пройда улыбнулся и взглянул на Партаба и Иляша.

– Нам, товарищи, есть другое дело. Вы, Иляш, отведете нас на дорогу, по которой должен приехать нарочный из Дагбунгало.

– Я знаю дорогу, – сказал Иляш. – Гонец-морда не минует нас.

– Идемте… Давайте попрощаемся, Дадабай и Сан-Ху. С вами мы дня три не увидимся.

– До свидания!

– До свидания! До свидания!

Пройда, Партаб и Иляш направились в обход дороги. У них был определенный план, которому могла помешать только независящая от них случайность. Но все шло как по писанному.

Через два часа, после того, как они оставили палатку, они вели в прибрежную рощицу схваченного ими при въезде в город сипая.

– Надо раздеть его, – сказал Пройда.

– Есть! – ответили Партаб и Иляш.

Они сняли с трепетавшего солдата белый китель и остальные одежды, которые тут же подвергли тщательному осмотру.

Через минуту Пройда нашел в них казенный пакет. Он вскрыл и прочел его. Однако, официальный приказ о командировании полковника Бурсона, которому предлагалось с получением пакета отправиться в Камбоджу для выполнения поручений английского правительства, «о которых вы осведомляетесь одновременно особыми инструкциями», как значилось в приказе, не удовлетворил Пройду.

Нур Иляш, роясь в одеждах курьера и перебирая его оружие, вдруг издал сдержанный возглас и указал Пройде подозрительный шов в ножнах большого туземного меча.

Пройда вскрыл его и оттуда выпал мелко исписанный лист бумаги.

Большевик взглянул на него. И, увидев что письмо зашифровано, он принял озабоченный вид.

Он кивнул головой кочегару и повернулся к охранявшему сипая Партабу.

– Расспросим теперь этого воина, – сказал он, – а затем надо избавиться от него.

– Что мы с ним сделаем? – спросил Партаб-Синг тихо. – Убьем?

– Нет. Никакой надобности в этом нет. Мы его отдадим в караван беженцев, под их надзор и попросим вывезть его заграницу. Оттуда он если и уйдет, то повредить нам не сможет. Пусть из Туркестана убегает, если захочет.

Он велел развязать перепуганного солдата и, поручив Партабу сфотографировать документ, обернулся к солдату.

– Ты индус? – спросил он.

– Я мотлах. Пустите меня, я вижу что вы националисты. Я буду служит тоже националистам и убегу от саибов.

– А раньше ты знал, что помогаешь саибам угнетать свой народ, – перебил его Нур Иляш, – пешка!

Партаб сжал кулаки.

– Оставьте его, – сказал Пройда. – Я хочу с ним поговорить о его начальниках. Кто тебе дал этот меч? – спросил он пленного. – Санджиб Гупта? Богач? Кто он?

Перепуганный солдат не скрывал, что он получил поручение из Бомбея от туземных фашистов.

Пройда узнал все, что ему нужно было. Кончив допрос, он велел одеться Партабу в форму схваченного солдата. Воспитанник московских организаций индус-изгнанник должен был разыграть перед Бурсоном роль нарочного и доставить ему письмо.

После этого вся группа во главе с Нур Иляшем направилась туда, где должна была быть стоянка каравана майенвильских беженцев. Условились все сойтись еще раз в палатке балагана, для того чтобы передать ее затем с лошадьми и повозками беженцам и немедленно выехать в Бенарес, где у Пройды была условленная явка с Таскаевым.

Загадочный усмиритель

Петряк и Первин в потемках вечера подошли к дому, где находилась квартира штаба Бурсона. Окна дома сверкали огнями. Со стороны фасада они еще издали увидели часового и, шепотом меняясь друг с другом замечаниями, решили что отсюда, что-нибудь выследить безнадежно.

Тогда они сделали по каким то безмолвным переулкам круг и вышли в тыл главного дома.

Здесь в окнах тылового флигеля были более скудные огни, должно быть тут помещались солдаты и полицейские. Но этот флигель, во первых, имел с одной стороны конюшенные глухие постройки, во вторых, он был отделен от главного здания большим садом манговых, банановых и тиковых деревьев.

Петряк в чужой обстановке мало знакомой природы, непривычных строений и неведомой совершенно туземной атмосферы городка чувствовал себя не так уверенно, как это было бы с ним на родине. Но не выполнить задания руководителя отряда это значило бы опозорить себя не только перед Пройдой, а перед всей коммунистической ленинской молодежью и поэтому ему ни на одну минуту не пришла в голову мысль об отступлении.

Наоборот, перешептываясь с Первин, которую ему более всего хотелось уберечь от какого-нибудь несчастья, он подбадривал и девушку, вместе с ней делая продвижения от одного темного угла к другому.

– Ничего, козочка, – успокаивал он трепетавшую танцовщицу, – мы узнаем, что нужно товарищу Градимиру. Надо только нам забраться в кабинет этого вояки.

– У него вероятно и в кабинете солдаты.

– Посмотрим. Вот это дерево, веранда и занавесь хороший ход, чтобы забраться к нему в нору. Мы полезем на нее по дереву. Ты можешь лазить?

Разведчики из сада осмотрели на здание дома, в котором светилось два-три окна.

– А там не смотрит ли кто-нибудь?

– А мы сейчас узнаем. Тс!

Вслед за этим Петряк поднял что-то из под ног и ловко бросил поднятый предмет на веранду.

Брошенная сухая чурка дерева упала вверху и глухо стукнулась о пол.

Петряк полминуты обождал.

– Никого! – констатировал он, убедившись, что с веранды никто не подал признака жизни. – Теперь попробуем за занавесом.

Он бросил другую чурку в неподвижную полуоткрытую занавесь.

Но и на этот раз ничьего внимания стуж упавшего предмета не привлек.

– Хозяева заняты делами! – заключил Петряк, – гости могут чувствовать себя свободными.

Теперь предстояло сделать самое главное.

Сзади молодых отчаянных сорванцов-революционеров слышались иногда в тишине вечернего покоя возгласы выходивших из дверей и входивших в них людей. Затем этот шум замирал. Из конюшни доносилось редкое пофыркивание. Если еще не все спало, то скоро должно было уснуть. Но не было ли где-нибудь тут поблизости ночного сторожа? А между тем Петряку нужно было запечатлеть в натурограф по крайней мере хоть кабинет Бурсона, если не его самого. По всей видимости Пройда почуял в полковнике большую контрреволюционную птицу и через него может добраться до Икс-Ложи. Их шайка до сих пор орудует по всему миру беспрепятственно.

– Эх, если бы сцапать тут все их секреты!

И по мере того, как Петряк чувствовал близость врага, настроение его делалось все более повышенным, пока он не перестал думать о какой бы то ни было опасности.

Теперь он чувствовал, что Первин его стесняет. На секунду он нерешительно остановился, а затем шепнул ей:

– Мы сделаем вот что, сестричка, я не хочу, чтобы ты зря пропала. Ты войдешь к нам в комсомол, когда индусы прогонят англичан и мы вместе поедем в Москву, а тут нас обоих могут схватить. Ты обожди меня здесь. Влезь в кусты и лежи или сиди, как мертвая, пока я не возвращусь. А потом вместе уйдем.

– А если русского братика заметят и убьют?

– Тогда уходи скорее на берег в наш цирк.

– Нет! – казала вдруг нач-герл, выпрямившись и сердито вспыхнув. – Буду здесь…

– А что же ты будешь делать? Ведь двух нас, если мы полезем, скорее увидят или услышат…

– Русский бой пойдет один. Но я буду ждать: я выведу из конюшни двух коней. Открою засов в воротах. Если что-нибудь случится, братик Петряк прыгнет с веранды, и мы убежим…

У девушки, очевидно, тоже поднялось настроение, и она, высказав свое предложение, решительно взглянула из потемок на Петряка.

Парень схватил ее за руку.

– Молодец Первин, настоящая комсомолка. Теперь я знаю, что ты меня не забудешь.

Танцовщица склонила голову, скрывая волнение.

Петряк схватил ее за руку и потряс, потом, когда ему этого показалось мало, он вдруг поцеловал девушку и, не дав ей ничего ответить, ринулся к дереву возле дома.

Он снова почувствовал враждебную темноту сада, невидимую опасность веранды. Но теперь у него от боязни не осталось и следа.

Он быстро взобрался на верхушку дерева. Раскачавшись здесь на одной ветви, он бесшумно вцепился за выступ балкона. Секунду вслушивался в то, что было за занавесом, а затем очутился в его полотнище. Здесь снова остановился на полминуты. Он всмотрелся в темноту и почувствовал себя не ближе к цели, чем он был в саду: никаких признаков жизни ни было ни в том большом помещении, куда он попал, ни в примыкающим к ним комнатам.

Он однако различил, что прямо против выхода на ту веранду, у порога которой он скрылся, находится другой ход с такой же, очевидно, верандой.

Полминуты еще постоял он, чтобы убедиться, что близко никого нет. Осторожно поднял на полу веранды чурки, которые бросил из сада. Здесь он повторил тот же маневр. Он бросил чурку в очертание двери налево. Полминуты обождал. Ни звука в ответ.

Бросил другую чурку направо. Тоже самое. Тогда, осторожно, но быстро переступив босыми ногами через помещение, он очутился в складке занавеса второй веранды.

И здесь, взглянув вперед, он понял, почему пусто было в помещении, где он находился.

То, что они с Первин приняли за большой раскинувшийся на целый квартал дом, было квадратом строений, среди которых помещался небольшой внутренний сад. В том строении, которое выходило своим фасадом на улицу, ряд окон был освещен. На некоторых из них были кружевные гардины и тюль. Петряк увидел в числе освещенных комнат в верхнем этаже и кабинет Бурсона, а в нем человека, европейская внешность которого не вызывала сомнений насчет того, что он является тем именно субъектом, который больше всего интересовал компанию Пройды. Человек этот пил сироп шербета и что то рассматривал. У нижнего входа дома стоял часовой, также как снаружи на улице. Пристройки с боков пустовали.

Но как увидеть ближе полковника?

Можно было бы спрыгнуть в сад и попытаться проникнуть к балкону, пробравшись и дальше к нему по деревьям, но солдат мог услышать шум ветвей и тогда все пропало.

Петряк еще раз оглянулся и решил добраться до интересовавшего его места по плоским крышам строений.

Он, как кошка, пополз по плоскости из глины и досок.

Через пять минут он был над верандой и окном полковника.

Но здесь, вытянув осторожно голову, он вдруг увидел то чего не видел прежде: во первых, у входа веранды находился часовой, как внизу. Во вторых, полковник говорил с какой то женщиной, которая очевидно вошла, пока он пробирался по крыше.

Разговор был полезен Петряку в том смысле, что он помогал ему что-нибудь узнать. Часовой же все труды Петряка делал бесцельными, ибо благодаря ему нельзя было приблизиться больше ни на один аршин к окну, а вследствие этого парню не было ничего не видно, не слышно.

Всякого другого это обескуражило бы окончательно, но отчаянный Петряк уже наловчился выходить героем из таких положений, которые многих других ребят его возраста поставили бы в тупик.

Не составляло никакого сомнения, что часовой, сидя на табуретке возле входных дверей, дремал, кивая головой.

– Это нам дело знакомое! – мысленно ободрил себя Петряк. – Сейчас ты, бедняга, заснешь по-настоящему.

С этими словами молодой «домушник» вынул из сумки, с которой он еще ни на минуту не расставался, флакон с какой то жидкостью.

Затем он еще раз взглянул вниз на солдата.

Возле самой головы часового болталась кисть от драпрей занавеса.

Петряк прицелился к ней флакончиком и стал из него капать на кисть хлороформом.

Накапав достаточно, Петряк сунул флакон обратно и замер, выжидая результата.

Часовой, почувствовав что-то в воздухе возле себя постороннее, потянул носом, но вместо того, чтобы проснуться, еще тверже прислонился к косяку входа.

Петряк снял с себя пояс, сделал на нем из булавки крючок и, опустив его как удочку к шнуру, на котором болталась кисть, начал подводить ее к носу часового. Тот расслабленно опустил руки и окончательно свалился на стену.

В одну минуту Петряк очутился около него и положив ему полумокрую кисть под бороду – взял из его расслабленных рук ружье и сунул его в сторону.

Теперь он получил возможность безбоязненно двигаться по веранде. Если даже кто-нибудь услышал бы шум его шагов, будут думать, что ходит часовой.

Он осторожно взглянул в окно и увидел там красивую девушку-блондинку, которая стояла, опираясь коленом на кресло и разговаривая, пристукивала веером по столу. Против нее сидел средних лет мужчина в легкой офицерской блузе, прекративший очевидно на время что-то писать. Возле него лежала книга, которую он захлопнул.

Они разговаривали.

Вынув из сумки натурограф и, приспособив его для съемки, Петряк нажал кнопку и стал действовать аппаратом, одновременно слушая разговор.

К величайшему удивлению комсомольца красивая блондинка называла Бурсона русским именем:

– Алексей Васильевич, увлекаетесь! – говорила она. – Вы ваших русских идеализируете и потому расцениваете не так объективно, как я… Кто из них зарекомендовал себя за время нашей более чем полугодовой совместной деятельности? Молодые люди способны только шантажировать, более старые даже этого не умеют, а занимаются или нищенством или тунеядством. Из небольшой группы энтузиастов у нас действительно идеальными врагами большевиков являются только итальянцы, да французы. Мы, американцы и англичане, действуем частью потому, что понимаем всю гибельность мирового успеха большевиков, а чаще потому, что Ложа хорошо за это платит. Но и в том и в другом случае мы методически бесстрастно делаем больше всех, ужаснее всех и значит практичнее всех.

Петряк выждал, пока полковник ответил блондинке.

– Русский белогвардеец, – думал юноша. – Вот оно в чем дело.

– Не отрицаю этого, – сдержанно произнес голос военного барина. – В самых сложных и опасных случаях приходится все таки действовать мне. Я сознательно закрываю глаза на то, что Крудж использовывает и меня в качестве орудия английской политики. Теперь командировка в Камбоджу, это ни что иное как авантюра против Франции. Я сделаю там все, что от меня требуется, так как никакого другого способа нет, чтобы разрубить сразу все узлы большевизма. Война, мобилизация, военное положение, теперешние средства уничтожения противника, может быть одни смогут развязать нам руки для ликвидации красных бандитов. Посмотрим!

Петряку достаточно было действия его натурографа и он, оттянув его, отошел от своей позиции.

Он снял кисть с плеча часового и как кошка взобрался на крышу по уступам стены и косяка входа.

Но он на всякий случай решил запечатлеть натурографом еще вид стола и разговаривающих сверху. Он подобрался теперь к окну по крыше и принялся за съемку отсюда.

Но только, что он поставил аппарат натурографа, как в кабинет полковника кто то вошел.

Петряк вытянул уши и услышал доклад:

– Прибыл нарочный!

– А! Впустите.

Нарочный – это было так важно для целей информации что Петряк снова очутился на веранде и сунул по-прежнему часовому кисть под бороду.

Затем он выглянул в окно. Но, увидев вошедшего нарочного, он чуть не пошатнулся от удивления. Вместо незнакомого лица полицейского он вдруг в военной форме увидел Партаб-Синга.

– Партаб провокатор? – мелькнул у него в голове вопрос. Но увидев, как подобострастно подал Партаб пакет Бурсону, и каким чужим человеком стоит он перед полковником, Петряк сообразил вдруг, что мог означать его визит после того, как вся группа революционеров направилась именно для встречи нарочного на дорогу от Дагбунгало.