Текст книги "Власть над водами пресными и солеными. Книга 2"

Автор книги: Инесса Ципоркина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Глава 15. Битва дракона с тигром на берегу подземных вод

Я начинаю мерзнуть. Хаська, наверное, тоже. Мореход приглашающим жестом указывает на сугроб. И откуда в нашем дворе взялся такой огромный сугробище? Ах, да, внутри него – ушедший в землю жигуленок. Зимой он служит основой для горки, с которой детвора катается на санках. А летом – предметом бурной общественной деятельности благоустроителей дворового пространства. Все время, что я живу здесь, благоустроители пытаются избавиться от жигуленка, превращенного детскими санками в кабриолет и вязкостью местной почвы – в деталь ландшафта. Старая рухлядь упорно держится за землю челюстями бамперов. Чтобы отвезти ее к месту вечного покоя, аборигенам придется вооружиться лопатами и мотыгами. Иначе жигуленок не выкорчевать. Он пустил корни и по весне снова прорастет уродливым техногенным пнем, не дающим побегов. Но сейчас он бел, пушист и идилличен. Каждому двору – по горке, каждому ребенку – по отбитой попе.

Мореход снова машет рукой и в сугробе отворяется круглая хоббитская дверь. По ту сторону двери – неведомая реальность, сотканная не мной, поэтому я ее немного опасаюсь. Но иду вперед, придерживая на пузе замершую от предвкушений кошку. Если там – мокрая палуба, очередной шторм, дикий пляж, мертвая зыбь, Хаська будет очень, очень разочарована. Ей подавай сухость, тепло и людей побольше. Чтоб было кого понюхать.

Кажется, это не я – избранная, это моя кошка – избранная. Все делается по слову (или по мяуканью?) ее: портовый кабачок, рыбацкий городишко, камин с открытым огнем и много посетителей, пахнущих вкусными рыбьими кишками. Хаська рвется из рук. Вокруг мир ее мечты. Одни пыльные декоративные сети, свисающие вдоль стен до самого пола, чего стоят. Я бы на ее месте не была так уверена. Полы мира мечты уставлены преогромными сапогами, в которых, к сожалению, находятся чьи-то ноги. Хвост и лапы демиургической кошки в явной опасности. Притом, что бедное животное, не избалованное обществом людей, твердо намерено познакомиться с каждым, от кого тянет замечательным душком «Житана» и просроченных морепродуктов. Это ее программа-минимум. Мне остается лишь надеяться на местное гуманное отношение к кошачьему племени.

Я сажусь за столик с наилучшим обзором интерьера. Чтоб в случае чего извести обидчика моей животины на корню. А Хаська уже путешествует по столам, норовя сунуть хвост в каждую кружку с пивом. Здесь, похоже, все пьют пиво.

– А можно мне рому? – спрашиваю я Морехода. Он кивает. Я буду пить ром, мой спутник будет пить ром, Хаська будет пить ром, всем рому, домой пойдем на бровях под песни из мультфильма "Остров сокровищ"…

– Это что за место? – интересуюсь я у Морехода, пока мы ждем традиционный напиток всех сухопутных выпендрежников, забредших в портовый кабак.

– Да как сказать… – Мореход мнется. – В общем, это МОЕ место. Я здесь отдыхаю. Разговоры веду. Дебоширю. Меняю своих попутчиков на чьих-нибудь еще. И здесь никто не бывает, кроме меня и моих попутчиков.

Я в ужасе пялюсь на него. Мой проводник по водам бессознательного спятил. Тут же сотня человек народу! Что значит…

Ах, да-а-а-а! Мелькнуло, мелькнуло в нашем разговоре однажды: он возит нас поодиночке, сколько бы нас ни было. Значит, все эти дядьки в бородах, свитерах, куртках, кителях, камзолах и черт знает в каких еще сугубо моряцких прикидах – Мореходы. Клоны, можно сказать, моего наставника, моего мучителя. То-то они и к Хаське относятся, как к давней знакомой. Иными словами, никому до нее дела нет. Пусть бродит по столам, пусть обнюхивает обшлага, пусть пытается пить из кружек и есть из тарелок. Своя.

– Сейчас тебе в верхний мир нельзя, – поясняет Мореход, не дожидаясь моего вопроса: почему здесь, почему не у… меня? – Вот успокоишься, привыкнешь к тому, что ты – демиург, а там и…

– Помнишь, как ты превратил меня в Кали, а сам стал броллаханом? – припоминаю я.

– Я тебя ни в кого не превращал! – хмыкает Мореход. – Эта, как ты ее называешь, Кали – одна из твоих, э-э-э, функций. Я же тебе сказал – ты не парка, ты все три парки. Нити судьбы и прядешь, и мотаешь, и режешь. То есть смерть – это тоже ты. Чем Кали и занята. Смертью всего сущего.

– А почему она тогда из нашей, земной мифологии? – торможу я.

Мореход качает головой: опять ты ерунду метешь! Могла бы и догадаться. Ну конечно, а откуда средневековая киллерша Викинг берет свои познания о том, чего в ее мире не изобрели, не написали, не нарисовали, не построили, не взорвали, не, не, не? Из меня. Демиург строит мир из себя. Другого материала у него нет.

Вцепляюсь в тяжелый резной стаканчик с ромом и делаю преизрядный глоток. Заниматься рукоделием прямо по человеческой плоти мне боязно. Наплетешь узоров, узлов навяжешь, потом за качество отвечай. И чем за производственный брак оправдаться? Недостатком опыта?

Вот откуда у моего благоприобретенного страха умозрительности уши торчат. Желание не просто выдумывать сущее, но и знать, чувствовать кожей, мышцами, костями, как оно живет, как работает, как рождает подобное себе – это желание не комнатной зверюшки по прозванию «писатель», а демиурга. Если телом устройство мира не понять – такого навоображать можно… Неудивительно, что создатель миров, отпочковавшийся от моего привычного образа жизни, проникся глубоким презрением к «недоколлегам» из писательского сословия, к этим мастерам недоделанных вселенных. Да, коллеги!

– Ты что-то сказал насчет избранности? – осторожно спрашиваю я. Мне не хочется выслушивать насмешки. Я уже осознала: нас много. Видимо, для порождения реальностей нужен талант, которым не одна я, замечательная, наделена. И хорошо. Есть у кого поучиться.

– На обучение не рассчитывай, – обламывает мои надежды капитан единственного в своем роде судна (или миллиардов единственных в своем роде судов). – Все, что тебе надо узнать, узнаешь сама. Ты и тебе подобные – самоучки. И не сказать, чтобы гении. Есть и полные м-м-м…

– Ясно-ясно! – Я подавляю обличительный порыв распоясавшегося Морехода. – А еще рому демиургу дадут?

Мне подливают из высокой темно-янтарной бутылки.

– Кубу либре хочешь? – с оттенком неодобрения спрашивает мой собутыльник. Я качаю головой. Пить в таком месте ром с кока-колой мне представляется нелепостью. Это заведение – не для коктейлей. Оно для честного, грубого, бескомпромиссного пьянства. Единственного вида отдыха уловленных душ и пленивших эти души мореходов.

– А скажи-ка мне, Агасфер ты мой… – начинаю я, оторвавшись от стаканчика, благоухающего древесными опилками и карамелью, – я могу влиять на нашу реальность?

– На какую именно?

– Не на ту, которая моя, а на ту, которая наша, – я делаю эдак рукой в воздухе, не зная, как бы выразиться попонятнее.

– Хочешь все исправить? – печально улыбается Мореход. Сколько же нас, новичков, сидело тут за столами и мечтало сделать родную реальность комфортабельной… – "Счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдет обиженный"?

– Ты же меня знаешь, – качаю головой я. – Нет у меня столько доброты в душе, чтоб всем и даром. Многих, очень многих я лично обидеть не прочь. А счастьем наделить – только тех, кого люблю. Нет. Даже так: тех, кого люблю и кому нужна моя помощь. Некоторые и без меня прекрасно справляются. Не маленькие уже.

– Племянник и его девушка! – Мореход хлопает рукой по столу. Стол возмущенно скрипит. – Конечно же! Уж они-то без тебя пропадут.

– Не пропадут! – назидательно-нетрезвым жестом поднимаю палец я. – Но будут еще долго нянчиться со своими сомнениями. Проверять себя на прочность чувств. Бояться всего подряд – и перемен, и неотвратимости. Жалаю, чтобы все! – И я тоже хлопаю по столу. Стаканчик подпрыгивает и переворачивается. Рому в нем нет. В бутылке тоже чудесным образом убыло. – Все, кому я жалаю помочь, воссоединились бы в любови и гармонии. Мое слово крепко.

– Градусов семьдесят пять! – хмыкает Мореход и придерживает меня за локоть. Что, неужели эта смола такая… высокоградусная? Я пытаюсь мотнуть головой. Голова радостно отзывается на предложение и начинает мотаться сама по себе. Остановить ее не представляется возможным. Придется научиться с этим жить.

– Пора тебе проветриться, – удрученно замечает капитан и щелкает пальцами у меня перед носом. От изумления глаза мои раскрываются во всю глазную ширь…

И прямо передо мной распахивает черные крылья ангел. Он огромный, я запрокидываю голову, ветер со свистом рвет на мне пальто, толкает в грудь, будто взрывная волна, но ангел не обращает на меня внимания, ну да, он же неживой, он же статуя, мы снова в Берлине, на смотровой площадке кафедрального собора, не так уж тут высоко, этажей тридцать, но мне и этого довольно, от ужаса я сразу трезвею, хотя казалось, что это попросту невозможно – вот так, в момент протрезветь… Я чувствую, как металлические листы прогибаются под моим телом, как плывет в надмирной пустоте гулкое тело купола – и хватаюсь за первое, что под руку подвернулось. Герка. Как всегда. Геркин могучий локоть у меня в руках и можно перестать бояться чего бы то ни было. Уффф. Спасена.

Теперь я готова слушать. В голове у меня гудит – так же, как под стометровым кафедральным куполом, но я должна сосредоточиться. Здесь было сказано что-то важное. В первый раз я все пропустила, оглушенная своей высотобоязнью. Зато сейчас наверстаю.

– Черт бы ее побрал, романтику эту! – рычит Герка, балансируя теткой, висящей у него на руке. – Черт. Бы. Ее. Побрал!!!

Ого! Не помню, чтобы его так колбасило.

– Понимаешь, Ася, я с детства знал, что я неправильный…

– Не ты один! – кричу я против ветра.

Герка не слышит. Или не слушает.

– У всех вокруг такие высокие устремления, ну такие высокие! Никто не хочет быть обычным. Все собираются что-то в этой жизни создать, остаться в памяти народной или хоть пожить на всю катушку. А я… я слишком приземленный, что ли. Если зверюга выздоровела и ее хозяин перестал глядеть, как приговоренный, то и всё. Не то чтобы я слезами умиления обливался, но мне этого достаточно. Я доволен. И что завтра будет то же самое, меня нисколько не напрягает. Я вообще люблю, чтоб было то же самое. Конечно, хорошо бывает уехать, попробовать то, чего раньше не пробовал, посмотреть разные места, но для меня это не главное. Не буду я годами по Африке с кинокамерой мотаться, жопы слонячьи снимать. Меня сразу на мысли пробивает: как там мои? Вспоминаю все, что не сделал, боюсь, что без меня в клинике зарез, что кто-то из пациентов помер, потому что ему вовремя лечение не назначили… Люди такие дураки! Придут, увидят, что их врача на месте нету – и откладывают осмотр на потом. А у болезни нет никакого «потом»! Ее хватать надо, пока есть, что хватать. И лечить немедленно. Для животных время быстрее идет, чем для человека. Человек бы месячишко потерпел, перемаялся, а зверь на глазах сгорает. И приезжаешь, и видишь, что остается только усыпить, и начинаешь думать: был бы я тут месяц назад, может, сделал бы все как надо. И еще пару лет пациенту бы отвоевал. А сейчас, когда я тут столько времени, извелся совсем…

– Хочешь вернуться?

– В том-то и дело, что не знаю. Тут Хелене. Вот и с нею тоже не знаю, как быть…

– Чего не знаешь-то?

– А того! Обычный я, обычный, ты понимаешь? То, что все называют «жлоб»! Никакой во мне нет романтики, сложности этой, интересности, что ли…

– Гер! Ну на хрена бабе мужик со сложностями? Будто ей собственных сложностей не хватает… А не хватает, так она себе найдет, мы на это мастерицы.

– Вечно ты смеешься, Аська. Ты не замерзла? Губы синие совсем. Пошли вниз.

Вниз – это по витой лестнице в пропасть, обеими руками в перила вцепившись. Спустившись, обнаруживаю, что одна из ладоней разодрана в кровь. Царапина неглубокая, но болезненная. Гера перевязывает мне ладонь носовым платком и ворчит, что прижечь нечем. У нормальных теток хоть духи в сумочке болтаются, а у меня и того нет. И как это я без духов на верхотуру полезла? Всегда ты так, Ася, знаешь, что боишься, а лезешь. Аптечку надо с собой носить. А то как раз нагноение заработаешь.

Я гляжу на племянника и вздыхаю. Тяжело быть добрым, заботливым, ответственным в мире безоглядных романтиков, которым количество новых впечатлений важнее качества прожитых лет.

– Гер, – говорю я тихо. – Никакой ты не жлоб. Ты самый настоящий принц. И как тебе это объяснить – ума не приложу…

* * *

Внутри толщи камня времени не существует. Можно, конечно, расстараться, прихватить с собой множество хроноизмерительных приборов и каждые несколько минут удостоверяться, что прошли именно минуты, а не часы и не дни.

По мере удаления от внешнего мира секунды ползут, все замедляясь, пока не замрут совсем, точно тебя поглотила подгорная сингулярность. Впрочем, ничто и никто тебя не поглотит, если воли страхам не давать. И просто идти, пока не войдешь под своды тронного зала.

Большинство гор удовольствуется примитивными лабиринтами. Иногда узкий тоннель вспучивается камерами размером с малогабаритную квартиру. Ни залов, ни площадей, ни дворцов, ни озер, отражающих величие Короля-под-горой и мастерство его народа. Такой лабиринт – точь-в-точь город, построенный вокруг промкомбината. До поры до времени его жителям не до украшательства. И жилпункт раскидывается унылой паутиной улиц во все стороны от махины производственных корпусов. Один бог судьбы и удачи знает, станет ли это настоящим городом или так и останется нагромождением ходов и лазов.

Но здесь перед нами открылся даже не тронный зал – нет, то был целый аквапарк: высокие своды с канделябрами и драпировками-сталактитами, колонны-сталагнаты* (Колонны, возникающие при соединении сталактитов и сталагмитов – прим. авт.), теряющиеся в полутьме. А в центре – озеро непроницаемо-черных подземных вод, играющее отсветами фосфоресцирующих стен.

Да не прочти я за всю жизнь ни единой сказки, мне бы и тогда стало ясно: это самое важное место в мире подземного народа. И рано или поздно они заявятся сюда, чтобы расспросить чужаков, зачем те приперлись к их главному святилищу (а может, городскому фонтану – кто знает?), вооруженные и решительные донельзя.

Не знаю, сколько времени мы с Дубиной просидели, прислонившись спинами к холодным камням. Нормальные люди за это время, небось, и сами бы камнем стали, но кто бы назвал нормальными – или вообще людьми – меня и моего спутника?

Наконец, какая-то мозолистая ладошка, по виду совсем детская, потеребила меня за плечо:

– Ты за камушками? – и вторая рука протянула мне на ладони друзу аметиста. Темно-фиолетовая гроздь, похожая на виноградную, соблазнительно посверкивала драгоценными кристаллами.

– Нет, друг мой, – ласково произнесла я. – Подарок царский, но мне он не нужен. Мы пришли к самому важному лицу в городе. Нам надо с ним поговорить, хотя бы недолго.

– К Королеве Вод? – опешил то ли гномик, то ли кобольд, прячущийся в тени сталактита. – Но она… она ни с кем не разговаривает. И всех прогоняет!

– Прогоняет? – изумился Дубина.

– Всегда. Раньше мы по озеру на лодках плавали, пикники на берегах устраивали, свидания назначали… А теперь только подойди к воде, она сразу выскакивает и орет. И водой обливает. Злая, как… как демон!

– Вот это да-а-а… – протянула я. – Нет, тут что-то не так.

Теперь я знала: беседа с Королевой Вод нам просто необходима. Если это наша Корди, то она не по злобе третирует подземный народ. Может, они и обладают ясновидением, когда дело касается смертных, но здесь их дар бессилен. Они не понимают, что с недавних пор озеро стало опасным. А эти воды отравлены. Не буквально, конечно, но отравлены.

– Она идет… идет! – захлебнулся криком кобольд и буквально растворился во тьме.

Озеро вспучивается переливающимся водяным пузырем. Пузырь растет, растет, вода стекает по его поверхности – и вот, над волнами возникает женская фигура. Фигура, ничуть не напоминающая Кордейру. Во-первых, Корди никогда не была такого роста – вдвое выше самого высокого из людей. Во-вторых, волосы не укрывали ее до самых пят плащом, как будто сделанным из пены. В-третьих, глаза ее не горели зеленым огнем, точно две лампочки на приборной панели. И все-таки это была она.

– Заче-ем вы пришли-и, сме-ертные?! – Голос, казалось, грохотал со всех сторон сразу, эхо металось, разбиваясь о стены.

– Корди! – баритон Дубины звучал… непредставительно. Прямо комариный писк какой-то.

– Ка-ак ты меня-а назва-ал? – всколыхнулась фигура.

– Кордейра! Ведь это ты! Ты не узнаешь меня? – не сдавался Геркулес.

– Я… не помню… тебя… – голос упал до шепота, но все равно звучал устрашающе. В нем было столько гнева… Я помню Корди возмущенной, рассерженной, разозленной, но ГНЕВНОЙ? Никогда. Это была ярость стихии, уверенной в собственной правоте. Более того – уверенной в своем праве на убийственную ярость. На уничтожение всего, что мешает ей, стихии, буйствовать и разрушать.

– Отходим… – прошептала я Дубине, собираясь линять в первый попавшийся подземный лаз. Я не собиралась беседовать с подземными водами, когда они не в настроении.

Но и Дубина не собирался отступать. Его тело внезапно рванулось ввысь, разрастаясь и… дымясь? Клубы воздуха, скручиваясь в спирали, окутали торс, только что бывший человеческим. Марид. Достойная парочка для Королевы Вод.

Водяной и воздушный смерчи ударились друг об друга, свиваясь в темный ревущий столб. Озеро мгновенно обмелело, обнажая зубья скал на дне. Смерчи сшибались в схватке, сходясь и расходясь во впадине, едва прикрытой черной кипящей водой. А я беспомощно топталась на берегу, не зная, что противопоставить бешеной силе стихий и кого из этих двоих выручать.

И вдруг все кончилось. Вода обрушилась из воздуха в каменную чашу, попутно окатив меня и все вокруг. Отплевавшись и откашлявшись, я обнаружила Геркулеса, стоящего на берегу и обнимающего Кордейру.

– Корди, Корди, Корди… – шептал он, встряхивая бессильно повисшее тело.

– Положи ее, – чужим голосом произнесла я. – Не тряси. Дай ей отдышаться. Ты ее чуть не угробил, дубина.

– Это еще кто кого, – с трудом выговорила Кордейра и улыбнулась. – Я тоже… разбушевалась. Как ты, милый?

"Милый" с усилием сглотнул и не ответил. По его лицу текла вода – и может, не только озерная.

– Да что ему сделается-то? – прорычала я. – Корди, зачем ты?… – я не знала, как закончить вопрос. Наверное потому, что там был не один вопрос, а целая сотня.

– Надо же мне их защитить, – прошептала Корди, слабо махнув рукой куда-то в сторону тоннелей, – от бывшей королевы? Сама-то она никогда им не показывалась…

– Кто "она"? – Спрашивая, я предвидела ответ.

Озеро. Вода. Зеркало. Зеркальный эльф. Опять паршивый зеркальный эльф.

– Она приходит сюда собирать жатву. Ей нужны подданные. Она хочет царствовать, как раньше. Но сюда ей дороги нет. Она прислала меня, чтобы я их заманила. Думала, я сделаю так, что все придут сюда и она получит весь народ разом. А я не позволю! – Корди попыталась приподняться, хотя сил после схватки с маридом у нее осталось немного.

Так. Все ясно, мне все ясно, я ее убью, когда вернусь, вот только дайте мне добраться до мерзкой туши мерзкой бабы!!!

– А-а-а-аррргггххх! – ударило эхо, отразившись от свода. Ярость, чистая, огненная, беспощадная ярость переливалась в моем теле, словно магма. Впрочем, моему телу – телу Черной Фурии – это шло на пользу.

– Стоп, стоп, стоп! – втиснулся в узкую расщелину между стихиями воды и огня неустрашимый Дубина. – Объясните-ка, что здесь происходит! Я требую, чтобы мне объяснили…

– Да поняли мы, чего ты требуешь, – пробурчала я, подтаскивая хвост поближе и стряхивая с плеча ставшую ненужной и тесной перевязь. – Кордейру сюда втянул зеркальный эльф. Эта тварь надеялась подчинить себе Корди и с ее помощью отправить подгорный народ на нашу сторону зеркала.

– Всех? – поразился Геркулес.

– Всех! – четко ответила Кордейра.

– А зачем?

– Затем, что ей нужны рабы! Зомби, камикадзе, как ни назови – воины-рабы. С их помощью она надеялась завоевать новых рабов. Вынуть из них душу и заменить тем, что ей так нравится.

– И что же ей так нравится? – осторожно поинтересовался Дубина.

– Поклонение! – рявкнули мы с Кордейрой.

– Ей нужны поклонники. Целый мир, состоящий из поклонников. Чтоб с утра до ночи утопать в комплиментах и чтоб ни единой брезгливой рожи! Она намерена лишь в этих зеркалах видеть свое отражение – в восторженных лицах влюбленных в нее… существ. А кто на нее без отвращения смотреть может? Только зомби. Помнишь, сколько их приперлось в Starbucks? И это лишь передовой отряд! Те, кто попался на ее пути и кого она опутала своей чертовой магией!

– Ну вот и обращала бы смертных… – неуверенно предложил Геркулес. – Чем ей смертные нехороши?

– А тем, что из нас черт знает что повылезти может, – усмехнулась я. – Вон, из меня вместо верного самурая суккуб вылез. Посуккубее ее самой. Видать, со смертными ее магия раз на раз действует. Зато местных фэйри, кем бы они ни были, она во что хочешь превратить может. В солдат. В царедворцев. В любовников.

– В любовников? – Глаза Дубины, казалось, выскочили из орбит и завращались в воздухе. – Этих-то ребятишек?

– Там, в горах, – слабо вздохнула Кордейра, – есть разные существа. Тролли. Кобольды. Огненные духи. Не все они похожи на детей. Многие огромны, как скалы. А некоторые красивее даже самых красивых людей. Раньше она затягивала в водоворот случайные жертвы. Тех, кто увидел свое отражение в воде. Но ей этого мало. Она велела мне собрать их у озера и создать водяное зеркало. Чтобы они вошли в него…

– Ага. Строем! – присвистнула я. – А знаешь, что, малыш? Создай-ка ты это зеркало. Для меня лично. – Я подмигнула Кордейре.

– Я с тобой! – встрепенулся Дубина.

– Со мной, со мной, куда ж ты денешься, – пробурчала я.

Вот он и пришел, час моей битвы за себя и за друзей. Пускай мир не рухнет, если я ее проиграю. Кордейра останется здесь, и если я не вернусь – если МЫ не вернемся, убережет волшебный народец от проклятых зеркальных чар. Словом, от моей победы ничего, по большому счету, не зависит. В фэнтези так не бывает. Герои идут биться как минимум за сохранность вселенной. А я?

А я иду мстить. За свою изгаженную юность. За отнятую любовь. За испорченный характер. За дурные привычки, навязанные мне жизнью, потому что «маменька» у меня была больная на всю голову нарциссическая сука. За все, что я еще надеюсь вернуть, если только броллахан, тьфу, Мореход сказал правду.

Может, это не самая эпическая цель. Нет в ней возвышенного благородства и дурацкого дзэн с принятием мироздания как оно есть. Зато есть примитивная человеческая идея воздаяния за грехи.

Ох, и нагрешила ты, чертова пустышка, за время проживания в чужом мире! Никакой ложкой не расхлебать. Пора нам посмотреть, какие магические фокусы ты прячешь в широких рукавах жемчужной парчи…

По-хорошему, тут бы мне и шагнуть (вернее, вползти – ламией-то я быть не перестала) в поднимающееся из вод зеркало, и принять ужасный бой, и победить в нем, или пасть героическим образом, сжимая окровавленными руками окровавленный же меч (или, по крайней мере, сжимая окровавленными руками обломанные ядовитые зубы), но одну из стен напротив нас точно пляской святого Витта поразило.

По камням прошла рябь, в трещины пахнуло огнем, выступы сложились в лицо – и прорезавшаяся в глыбе гранита Каменная Морда заговорила.

– Привет! – сказала она, уверенная: сейчас все мы кинемся целовать ее гранитно личико.

– Давно не виделись! – откликнулась я, даже не предполагая, что мне принесет эта встреча.