Текст книги "Власть над водами пресными и солеными. Книга 2"

Автор книги: Инесса Ципоркина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Инесса Ципоркина
Власть над водами пресными и солеными. Книга 2

Глава 1. «Мы сделаны из вещества того же, что наши сны»…

– Тебе не надоело? – осведомляется Мореход, подставив лицо серым нитям дождя. На моем море Ид опять плохая погода.

– О чем ты?

– Ты изо всех сил стараешься убедить всех – и себя в первую очередь, – что никаких верхних миров не существует, что живем мы только здесь и только один раз. Выступаешь в роли сочинительницы и… тюремщицы для Викинга и для Геркулеса. Плетешь из своей жизни кокон вокруг их судеб. Таскаешь их за собой, не даешь размахнуться, решить вопрос не оралом, а мечом, как им привычнее… Скучный ты человек.

– Разве я их держу? И вообще – разве таких удержишь?

– Ты – удерживаешь. Викинга в домашнюю клушу превратила. Такую же, как ты сама. Не видишь, что ли, разницы между вами?

Я задумываюсь. Мореход, конечно, грубиян. И врун. То есть напрямую не соврет, ему даже на это прямоты не хватает, но самую ценную информацию тщательно замаскирует. И подаст в зашифрованном-перешифрованном виде. Поэтому над каждым его высказыванием я размышляю, как немцы над "Энигмой".

Конечно, разница очевидна.

Я – профессионально добрый человек. Не сказать, чтобы искренне добрый, но что профессионально добрый – это как минимум. Мои книги дают читателям развлечься и отвлечься от проблем. Хотя большинству по шее дать надо – тем и развлечь, и отвлечь. Чтоб не зацикливались на проблемах своих ненаглядных.

Викинг – убийца. Ей параметры человеческого тела важнее бездн человеческой души. Она отделяет одно от другого и заинтересована только в крепости уз тела и души. Ее равнодушие к людям так же профессионально, как и моя доброта. То есть если его не оплачивать, оно, может, и вовсе не всплывет.

В любом случае обе мы толком не знаем, каково это – быть собой. Слишком многого требуют от нас наши профессии.

У меня обширная семья. В принципе, у меня никого нет, кроме семьи. Мне в каждую минуту жизни хватало семейных радостей и проблем – настолько, что я даже не пыталась искать их на стороне. Так и не научилась жить вне семьи. Я всегда либо среди своей родни, либо в пустоте. Посторонние, пришлые люди меня пугают. Удивительно, что я сумела довериться Дракону…

У Викинга семьи нет и не было никогда. И, вероятно, не будет, даже если она своего Дубину усыновит. Для нее Геркулес с Кордейрой – обуза, от которой Викинг избавится, едва лишь представится случай. Может, скучать по ним станет, волноваться, как у них там дела, в тридевятом королевстве, но порог предназначенных ей апартаментов вряд ли переступит. Маетно ей в любящем окружении родных (или почти родных) людей. Она такой же внесемейный человек, как я – внутрисемейный.

Но и я, и она висим сейчас на ниточке над бездной нового и усиленно делаем вид, что нам ничего так, вполне тут, на ниточке, комфортно…

Единственное, что у нас общего – это Дракон. Вот только у Викинга все с ним в прошлом, а у меня – все в будущем! Но это значит… это значит, что Дракон попросту не может быть настоящим! Он сделан из "вещества того же, что наши сны" – из материи верхних миров. Из моего воображения. Я его придумала. Поэтому мне с ним так хорошо.

Я оборачиваюсь к Мореходу. Он стоит рядом и равнодушно глядит на плывущие за пеленой дождя острова. Мы не на его корабле. Мы на плавучем такси. Оно везет нас из аэропорта Марко Поло в палаццо Гварди. Всё совершенно настоящее – серая ледяная вода с едва заметным гниловатым душком, гигантские цапли подъемных кранов, пронзительная венецианская зима – и только мы не от мира сего. Сумасшедшая, погруженная в общение со своими глюками и двое ее собеседников.

– Этого просто не может быть, Мореход! – говорю я срывающимся голосом. – Его вижу не только я. Его Гера видел! С ним Соня переписывалась!

– А-а-а, додумалась! – благодушно посмеивается Мореход. Глаза у него при этом ледяные, холоднее водицы за бортом. – Если вспомнить встречу с Герой, то, кажется, никто ни с кем чаи не гонял, Гера тебя сразу в ванну повел, увидав, что тетенька того-с, накушамшись, аж на ногах не стоит…

– Дракон дал ему для меня визитку и таблетки!

– Визитку Гера мог взять со столика в прихожей. А кто ее туда положил? Да ты же и положила.

– А откуда Я ее взяла? Заказала в типографии в состоянии лунатизма?

Мореход лениво пожимает плечами:

– Мало ли откуда… Из почтового ящика. Со стойки в Гериной качалке. Мало ли народу под «азияцкими» псевдонимами открывает кружки обучения всему подряд, от айкидо до нинджитсу? Шлет рассылки, визитки, рекламки, прочий спам. Ну могла среди сотен уродливых бумажек затесаться одна стильная? Ты ж у нас эстетка! Зацепилась глазом, стала выдумывать, каков он – дракон в образе человеческом… И досочинялась до мнимого идеального любовника, до мужчины твоей жизни. О котором мечтает любая женщина, будь она хоть сто раз эротофобка* (Эротофобия – навязчивый страх, боязнь полового акта – прим. авт.). – Мореход насмешливо кривит рот. – А визитка так и осталась валяться на видном месте. Гера ее и нашел.

– Таблетки, надо понимать, он нашел рядом?

– Таблетки? Ах, да! Те самые, которые вроде как были нейролептиками. И ты, несмотря на категорический отказ пить эту гадость, – раз! – и заглотила чуть ли не горсть. Будучи пьяной! И точно зная, чем грозит сочетание алкоголя с седативами. Ах, ты в тот момент про такие мелочи не помнила! В тебе зарождалось большое чувство! – Мореход всплескивает руками. В его голосе слышится неприкрытая злость. Он что, ревнует? – Не помнила, потому что не было никаких седативов. Таблетки были от другого. Может, от простуды. Племянничек твой анальгетики какие откопал и тетке принес, чтоб наутро не рассопливилась. Да, ты увидела настоящее название лекарства. Увидела, но разумом не восприняла. Просто сожрала что дали и спатеньки пошла. А почему? А потому, что знала: никакой опасности для тебя в тех колесах нету. Опасность совсем в другом месте. В твоем неуемном воображении.

– Хочешь сказать, я после гнусного впечатления, полученного на встрече сокурсников, страстно захотела релаксанта? Настолько, что выпала из реальности, приняла какого-то случайного бомбилу за мужчину своей мечты, доехала до дому, разыграла перед Геркой спектакль, после чего впала в беспамятство, а когда проснулась, у меня родилась крепкая уверенность: я встретила судьбоносного прынца? И с тех пор я планомерно подсовываю родным доказательства существования Дракона: пишу от его имени электронные послания на собственный e-mail, навожу Соньку на мысль назначить автору писем свидание от моего имени, полдня шляюсь по Берлину в одиночестве, разговаривая сама с собой…

Гневный монолог прерывается простым вопросом: почему нет? В наши дни встретить на улице человека, разговаривающего с собой, – обычное дело. Наушники реабилитировали психов-обладателей слуховых галлюцинаций – всех, поголовно. И даже обладатели визуальных глюков, если не распускают рук, имитируя объятья, рукопожатия или драку, могут сойти за любителей потрепаться по телефону…

Я могла болтать с пустотой часами, создавая перед глазами воображаемого мужика по фамилии Дракон. Того самого повзрослевшего принца девичьей мечты, которого отчаялась встретить в реальности. Много-много лет назад. А еще запретила сознанию повторять: душка Дракон есть. Он где-то неподалеку, в окружающей действительности. Но мы никогда – никогда – не столкнемся лицом к лицу. И даже столкнувшись, скорее всего чертыхнемся и разминемся. Может быть, не первый раз уже разминемся.

– Я. Ничего. Не. Хочу. Ты. Должна. Разобраться. Сама. – Мореход стоит, демонстративно отвернувшись. Я не могу даже заглянуть ему в лицо. А и смогла бы – вряд ли выражение Мореходова лица подскажет мне, что он врет или, не дай бог, говорит правду.

О. Боже. Мой. Обожемойбожемойбожемой, с кем же тогда я еду в палаццо Гварди, забронированное на две недели для романтического путешествия? А если быть откровенной, то для беспробудного сексуального разгула?…

* * *

Ну, и у Викинга, когда я перестала за ней следить и погрузилась в пучину собственных проблем, началась совсем другая жизнь. Своя. Киллерская. Активная.

– Почему не пойдешь? – в сотый раз выясняет Дубина, намертво укрепившись на скальном выступе – единственном "предмете мебели", способном выдержать его перегруженную мускулатурой тушу.

– Потому что я – ходячая смерть. Для вас обоих. У меня в башке – навигатор для маман. Где я – там и она. Пришлет своих мертвяков – и Кордейра завершит ее славные начинания.

– А при чем…

– А при том, что твоя принцесса – смерть для нас обоих! Помнишь, как мы ее задницами в кафе загораживали? Чудненько пофехтовали! Я в первый раз за много лет едва на колбасу не пошла. И от кого? От рук каких-то тухлецов, передвигающихся в темпе вальса! Стыдоба.

– Но она…

– Знаю я. Помочь хочет. Любит тебя, меня уважает, себя ищет. Все прелестно, кабы не был каждый из нас – каждый! – дураком под колпаком. Под колпаком моей маман, которая, сам знаешь, та еще шкатулочка Пандоры с сюрпризами. Вот завтра пришлет големов из обожженного кирпича – что делать станем? Тут уж не до блаародства! Придется выбирать – погибать всем троим или отдать им Кордейру. А и отдадим – не спасемся. Куда ни кинь – всюду данс макабр* (Данс макабр (фр.) – танец смерти, средневековое изображение танцующих вместе со скелетами, призванное ежедневно напоминать живущим о неизбежности смерти – прим. авт.) выходит.

– Ну, здесь-то ты тоже…

– Не в безопасности? Не знаю. Почему-то мне кажется, – я глажу сырую стену в известковых потеках, – под горой она меня не сыщет. Камень так просто не прощупаешь. И перестань сюда таскаться. Я не брошенная Белоснежка, чтобы в шахте без горячего питания сидеть. Вчера вон, целого быка добыла. Хочешь кусочек? – я показываю на тушу в углу.

Геркулес вяло протягивает руку, отрывает шмат мяса, бросает в рот. Каким я чудищем ни обернись, подобной манеры жрать, не откусывая куски, а забрасывая их в пасть, точно уголь в топку, у меня не будет. Видимо, это и есть черта, отличающая монстров женского пола от монстров – и от людей – мужского пола. Дубина жует и морщится. Не понимаю! Превосходная телятина, диетичная… Вареная в гейзере без соли и специй. Ни залежей соли, ни солончаков в округе не нашлось. Зато имеются горячие источники с хорошей питьевой водой. Вода нужнее.

В последние дни я только тем и занимаюсь, что шныряю по хозяйству.

– Драконом полетала? – прожевав, вдохновляется Дубина. Мы же с ним так больше и не превращались в этих чудных всесильных монстров. Вот как отрезало.

– Фурией поползала. Ей быка задушить, как мне кролика.

– А-а-а… – гаснет Геркулес. – У меня тоже… не получается пока.

– Тренируйся. Палец порежь.

– Резал, – показывает он мне царапину на ладони.

Качественная царапина, глубокая. У меня и у самой такая есть. Болезненная, но бесперспективная. Видать, для обдраконивания что-то покруче нужно. Правильный сорт боли, как ОН мне сказал. И страха за то, что тебе дорого. Может, если на нас големы нападут, мы мигом драконами станем. А пока в безопасности жируем – никаких чудес.

Трудно стать высококачественным чудовищем, трудно. Первосортным. Драконом. Ламия и суккуб, надо понимать, монстры второго сорта. Еще бы! Голод и жажду в себе взрастить дело нехитрое, пара дней диеты – и ты уже в нужной кондиции. Зато всеведенье и всемогущество получаешь только при выгодном стечении обстоятельств. Чертовы магические непонятки!

Не удивительно, что и у маменьки нифига с омолаживанием не вышло. Видать, не такое это простое дело. Злобу или похоть в мир выплескивать не в пример проще. Чтобы стать молодой, надо… надо… вернуться к себе прежней. Чтобы чувства свежей стали, чтобы жизнь бесконечной казалась, чтобы не бояться ничего по-глупому, по-молодечески, по-девичьи… Чтобы верить: мир у тебя в руках, будущее у твоих ног, все царства тут твои, все букеты роз, все коробки конфет, все серенады и вся любовь, сколько ее в мире ни на есть, – тебе, тебе, прекрасной, пленительной и несравненной!

А она боится. Все время боится. Как в зеркало глянет – тут ее узлом от страха и завязывает. От страха старости и уродства. Ну, и от близости самой хреновой из смертей, какую только выдумать можно. Смерти от руки собственного дитяти.

Дитятя встает с колченогого табурета и меряет пещеру шагами, десять в одну сторону, семнадцать в другую. Это маленькая пещера. Здесь имеются залы гораздо, гораздо шикарнее. С колоннами и бассейнами, как в хорошем отеле. Вот только согреть их невозможно. А тем более осветить. Главная проблема убежищ – они ВСЕГДА холодные, темные и грязные. И за любой мелочью, от соли до сапожного крема, приходится тащиться за много километров. Проще уж сидеть на бессолевой диете и ходить в нечищеной обуви.

– А ты поняла, как она тебя находит? – безнадежным голосом спрашивает Геркулес. Это – вопрос номер один на повестке дня. Сегодняшнего. Вчерашнего. Позавчерашнего. И, вероятнее всего, завтрашнего.

Пороть чушь про кровные узы, действующие как GPS, ни мне, ни Дубине не пристало. Тем более, что оба мы понимаем: соглядатай абсолютно материален. Как тот хрустальный шар, которым мамаша пользовалась, еще когда мы с Геркулесом ее как Старого Хрена знали. Я помню наше бегство из Горы, помню ощущение слежки, помню вспышками возникавшие картины "обратной связи" – бесформенная, бесполая тварь с хихиканьем вертит в наманикюренных пальцах бликующий шар…

Вот только во всевиденье этого шара я не верю.

Потому что не Саурон-Багровое око мамуля моя, сколь ни лестно для нашего семейства такое сравнение. Она – не Саурон с палантиром, а я – не Арагорн с Андурилом. Колебания надвигающегося возмездия фиг поколеблют эту черную душу.

Да и на хрена ей по излучениям нас искать, когда живых агентов предостаточно? Маман всегда неплохо умела управляться с разумной и неразумной живностью…

А в этом стане вообще слишком много подозреваемых. Шпионить за нами может кто угодно: летучие и нелетучие мыши, бродячие псы, подданные Кордейры, баристы в кафешках, даже мой давний любовник-дракон… Здесь, под километровой толщей камня, живое – редкий гость. Даже летучие мыши. Нигде нет такого мертвого покоя, как здесь. Такой тишины. Такой возможности сосредоточиться. И такого медленного времени.

От секунды до секунды проходит час. От часа до часа – год. За эти несколько дней я ощутила, как утекает жизнь. Моя жизнь. Но я не могу поддаться искушению и переселиться в замок Кордейры с его системой "все включено". Ходить по коврам, есть серебряными приборами, глядеться в зеркала, а не расчесываться пятерней наощупь… А-а-а-а-а-а-а-а!!!

Я совершаю акробатический прыжок спиной вперед от здоровенного куска черного обсидиана, в котором благодаря праздничной иллюминации – всем пяти свечам из моего запаса, зажженным одновременно, – смутно колышется мой силуэт.

– Дубина, кончай жрать, за мной! – кричу я и бросаюсь к выходу, на ходу прихватывая пожитки. Почему человек всегда так разбрасывается? Знала ведь: однажды отсюда придется убегать, сломя голову. Котомку приготовила, в стратегически важном месте на камушек положила. И что? Плащ в одном углу, сапоги в другом, перевязь в третьем… А времени-то нет! Через сколько часов ОНА будет здесь? Через два? Через три? Сколько времени прошло с момента, когда я поправила все восемь кос, поглядевшись в темное стекло Starbucks'а, до заполнения кафе отрядом зомби? Сколько часов назад я смотрелась в этот шмат обсидиана?

Зеркала! Они, они сделали мою мать чудовищем, когда та еще человеком выглядела. Предатели, наветчики, извратители. На лице ее не было никаких признаков старости, но маман уже часами сидела, в серебряную амальгаму уткнувшись, щеки возле рта разглаживая. Она отдала зеркалам свою душу, свой разум, свою судьбу – и они все сожрали, не икнув! А взамен поселили в пустом мозгу сущность… сущность, противоположную человеческой… После, после, после!!!

В лавовых трубах уже шуршит чужое эхо. Мы не можем принимать бой в каменном мешке. Мы уходим лабиринтом ходов, заблаговременно изученным и помеченным. Под пальцами бегут знакомые ребристые поверхности. Эхо исправно врет, путая наши следы.

Кого она пустила по нашим следам? Хорошо, если зомби. Плохо, если вампиров. Вампиры видят в темноте, слышат все как есть, найдут нас в два счета. Мы не отобьемся от миллиона мелких кровососов, запрограммированных на убийство. Хлопанье крыльев! Сотен тысяч крыльев! Летучая мышь выгрызает ранку размером с ноготь мизинца, выпускает обезболивающее и антикоагулянт, кровь перестает сворачиваться, но жертва не чувствует боли, а-а-а-а, блядь!!! Они нас растворят в коагулянте этом, мать мою растак!!!

Снова танцуем, размахивая мечами, в облаке сотен кожистых партнеров, норовящих отщипнуть по кусочку жизни. Передовой отряд. Рубить в темноте увертливых летучих врагов размером с воробья – последнее, чем я хотела заниматься в жизни. Вот, кажется, оно и станет последним моим занятием. В жизни.

Ну нет, мамуля, я не дам себя заесть дурацким летающим крысам! Я тебя саму на корм пущу, да не крысам, а найду кого помедленнее и поотвратительнее…

Где же сифон? Мы должны быть рядом с сифонным озером* (Подземное озеро, заполняющее U-образный канал – прим. авт.). Скала вдается в воду, перекрывая возможность вдохнуть, пока плывешь. Но и ни одна мышь не пролезет следом за нами по скальной полке* (Длинный уступ в скале – прим. авт.). Плыть минуты три, дыши, Дубина, оружие на живот, не на спину, если что, сбрасывай, сбрасывай на хрен, прыгаем!

Вот так же мы с тобой плыли в самом первом моем воспоминании, Дубина. То озеро эпически называлось Кишка. И мы тоже убегали. Только тогда мы не знали, кто такой Старый Хрен, и нам даже казалось, что этот Хрен не против нам помочь… Ну, теперь я знаю, чего стоит твоя помощь, мамуля!

Стоп! То есть бульк! Рот, а главное, ноздри наполняются ненароком втянутой водой. Уй-й-й, как больно… Точно раскаленную спицу в нос воткнули… Плыви, Дубина, плыви, не оборачивайся, нет у тебя времени тормозить…

Да уж, с нашим оружием не больно-то поплаваешь, скорее походишь по дну, хорошо хоть сифон мелкий, по нему и пешком пройти не проблема… На грани аноксии* (Отсутствие кислорода в организме или в отдельных органах – прим. авт.), мы вылезли из воды по другую сторону скалы. Радоваться избавлению от погони не стали – нефиг заранее радоваться. Все злодеи на этом прокалываются – на преждевременном оргазме в момент удачно сложившегося злодеяния. И их всегда убивают на пике гнусного торжества. Нетушки. Сперва полное завершение деяния (зло– оно или не зло-, неважно), а потом все эти ужимки и прыжки с криками "yesss!" и "I did it!"…

Одно в пещерах неизменно – это грязь. В любой пещере, будь она хоть сто раз туристским маршрутом, невозможно грязно. Когда мы вылезли на поверхность, иссеченные каменной крошкой, искусанные летучими мышами, исцарапанные зарослями не то ежевики, не то ожившей колючей проволоки, маскировавшей второй вход в пещеру, мы были страшнее подземных богов. Кровь и глина превратила нас в ацтекских идолов, оголодавших до невозможности. Я даже оглянулась – не летает ли где вокруг нас Ицпапалотль, безжалостная бабочка судьбы с крыльями, утыканными обсидиановыми ножами, один взмах – сотня ран?

В конце концов, и для нас обсидиан едва не стал судьбой. Или даже судьбиной. О-ох, Геркулес, давай сядем… Пока солнце высоко, посидим хоть минуту… И я тебе заодно все объясню, ты же как всегда ни черта не понял.

Мы падаем на землю, цепляясь за жесткие пучки горных трав, и лежим, словно два великомученика, переброшенных на райские луга прямиком с места казни и принятия венца. Ничего нам сейчас не нужно, только дышать, только глазеть в небеса и всеми порами ощущать бескрайность вселенной и свою тоже бескрайность и связь неразрывную со всем сущим…

– Ну вот… – гремит у меня над ухом. – И чего теперь?

Я даже не оглядываюсь. Я просто закрываю от солнца морду. Красивую такую морду, от которой солнце отражается мириадами мелких веселых зайчиков. Второй комплект шмотья за неделю, черти бы меня побрали во всех моих ипостасях…

Кажется, я начинаю понимать механизм превращения в дракона, а заодно и еще один. Механизм превращения в зеркального эльфа.

Каких только историй про фэйри не рассказывают, каких только прозвищ им не дарят… Неохота вливаться в полноводный поток в качестве еще одного знатока-новатора. Я уж лучше по старинке припомню описания самых древних страхов.

Когда-то люди думали, что эльфы полые изнутри. Что эти прекрасные лица и тела – не больше, чем маски, висящие в воздухе. Некоторые храбрецы рассказывали, как распознали эльфа, ловко заглянув чересчур красивому юноше или девушке за спину. И увидев пустоту, прикрыть которую эльфы, по смешливости своей, даже не стараются. Так и ходят недоделанными, наслаждаясь ужасом забавных людишек.

Не знаю, велик ли процент правды в таких россказнях… Но в том, что моей матери больше нет, что на ее месте со мной, будто кошка с мышью, играет зеркальный эльф – в этом я уверена.

По всему выходит, что я сирота. Зеркальный эльф – вот кого я помню с самого детства. Пустое, безжалостное, прекрасное существо, чужое всему миру – и в первую очередь нам, якобы родным и якобы близким. Я не знаю, когда оно подменило собой мою настоящую мать: сразу после того, как я родилась, или через год-другой? В любом случае, у меня нет и не было матери. А это… существо не только в матери не годится. Оно не годится в обитатели нашего мира.

Поэтому оно болеет. Или умирает.

Ему постоянно требуется подкормка. Чтобы защитить себя от депрессии, а может, и от разложения на элементы. Кто его знает, что чуждая реальность с эльфами творит?

Демон-неудачник. Вылез, думал, тут ему лафа, житница-сокровищница, полный пансион – и стол, и дом. А вместо этого новое тело болезнью заболело. Теперь жрет и болеет, болеет и жрет. Демон-булимик.

Первым оно проглотило моего отца. Я плохо помню отца. Просто потому, что не хочу его помнить. Какой-то он был… противный. Суетливый. Трусоватый. Подловатый. Из тех, кто всегда уговаривает: "Потерпи, может быть, все обойдется!", глядя, как тебя убивают. Да, не только шварцевский дракон видел ничтожеств, озаренных светом надежды. Я с моим драконом тоже их видела.

Не спасли папашу надежды на благополучный исход, на «потерпи» и на «обойдется». Его жизнь первой под замес пошла. Но не последней.

У меня же было множество родни! Тетушки-дядюшки-племянники-сватья-кузены-кузины… Кто внезапно заболел – именно внезапно, без всяких там "это у нас семейное", кто в несчастном случае сгинул, кто сбежал, оборвав все связи и не отвечая ни на приглашения, ни на поздравления, ни на прочие ритуалы родственной любви. Теперь-то я знаю, почему.

А вот почему она за мной охотится – не вем. Сомневаюсь, что псевдомаменьке стало некого есть. Наверняка еще какие-нибудь несчастные, недоеденные, истерзанные, но живые, вращаются по орбите ее могущества. И терять столько сил в погоне за едой – тоже как-то непрактично.

Может, ей генетический материал нужен? Чтоб вытащить мою мать из своего родного зазеркалья, а самой туда вернуться? Тогда отчего по-хорошему не попросить? Правую руку, конечно, не отдам, но фунт мяса внарезку – уж как-нибудь вытерплю… Наверное, фунта ей мало. Нужна жертва. Вся, целиком. Как там у вудуистов человеческая жертва называется? "Белый козленок"?

Не, не отдамся. Да еще в такие бестолковые, неумелые… лапы.

Жаль, что я сгоряча зарезала Главного Мучителя. Сейчас бы он мне пригодился. Как информатор.

И что мне при нынешнем раскладе остается? Отправляться на ту сторону зеркала, не иначе. Поднимайся, Дубина, полетели домой, зеркала бить. Мы еще не нагулялись вволю, по-драконьи. Бедная Кордейра, вечно мы у нее в доме безобразничаем, словно эскадрон гусар летучих…

День погас. На беззвездное небо выползла зеленая фосфорическая луна. Летучие мыши нашли-таки выход из пещеры, но ничего не могли с нами, двумя бронированными рептилиями, поделать. Впустую кружили над драконьими головами, потом долго провожали в полете, раскинув над горами-над долами кружевную сеть из миллиона мохнатых телец.

А мы, не обращая внимания на своих неудавшихся убийц, плыли в похолодавших воздушных потоках над уснувшей землей.

Головоломка сходится и одновременно расползается. Все шире, все многоцветней, все странней. И чем больше я знаю, тем больше я НЕ знаю. Все правильно. Все так, как и должно быть.

Под хлопанье драконьих крыл спроси себя: хочешь вернуться в прежнюю жизнь? Забыть все разгадки, закрыть все двери в зазеркалье, идти напролом, убивать не разобравшись, бегать от врагов, не доверять друзьям, на все упреки отвечать: я так живу и отвалите от меня? Не знаю. Может, и хочу. Но понимаю: уже не получится. Все дороги ведут только в одну сторону. И ни одно заклятье нельзя отменить. Даже самое пустяковое. А уж тем более такое, которое только кажется пустяковым…

Под нами, по гладкой поверхности озера, скользят две тени. Одна темная, почти невидимая на фоне затянутого облаками неба. Вторая – яркая-яркая, словно луна, спустившаяся ниже туч, чтобы полюбоваться на себя в озерную гладь.

Я всегда хотела сделать это! Резко снижаюсь и на бреющем полете прохожу над озером, окунув переднюю лапу в воду и взрезая свое отражение призрачно мерцающим когтем…