Текст книги "Большая стрелка"

Автор книги: Илья Рясной

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

– Что? – Она непонимающе посмотрела на него. – Много курю я только последние дни… Вы не представляете, какой это удар. Я… Я не пошла на похороны. Я виновата, но я не могла… Я не могла, – ее опять стало трясти. – За что им такое? За что?

– Вам тот же вопрос – за что могли их убить?

– Не знаю. Я же ничего не знаю… У меня не было с Костей никаких общих коммерческих дел… Но в последнее время он был сам не свой.

– У вас были общие знакомые? – спросил Гурьянов.

– Было. Несколько человек. Но .какое это имеет отношение к делу?.. Однажды Костя разоткровенничался.

– И что?

– У него был минор. Он сказал: спешишь, хочешь взять все, участвуешь в забеге, где еще много бегунов. Разгоняешься, считаешь, что пришел первым, а финишная лента захлестывает тебя за шею.

– У него были какие-то неприятности на работе? – поинтересовался Влад.

– Мне казалось, он влез в какую-то историю. И стал дерганым. Знаете, у всех бывают черные полосы, когда все вдруг начинает идти наперекосяк. Он вошел в эту полосу неудач.

– Каких – не говорил?

– Я же не его секретарша! Почему вы не идете к нему на работу, не спрашиваете? Почему вы донимаете меня?! – Она вскочила, схватила со столика свою сумочку.

– Вы далеко? – поинтересовался Гурьянов.

– Домой! – воскликнула она.

– А, – кивнул Влад. – Там вас уже ждут. Один с топором и двое с носилками.

– Что?!

– Вы забыли?

Она упала в кресло и уткнула лицо в ладони. Потом откинула волосы.

– Я не знаю. Я ничего не знаю.

– А я знаю, – сказал Гурьянов. – Вас будут искать. Похоже, убийцам немало известно о вас. Родственники, близкие знакомые в Москве есть?

– Нет! Родители умерли в прошлом году! Знакомые, как у всех. А друзья… Лучших друзей я вот потеряла…

– Вы кем работаете?

– Коммерческий директор фирмы «Глобус». Рекламный бизнес.

– Большая фирма?

– Небольшая. Одиннадцать человек… Мне завтра по горло надо быть на работе.

– Вы так торопитесь на тот свет? – скучающе осведомился Влад.

– Что вы говорите?!

– Я бы на вашем месте воспользовался гостеприимством и пожил бы здесь…

– Но…

– Вика, жизнь дороже. И не выходите лучше из дома.

– Это что, тюрьма?

– Вас никто не задерживает. Но тогда я не отвечаю за вашу жизнь… Устраивайтесь, – махнул приглашающе рукой Гурьянов. – Вас не смутит мое общество? Но нам по комнате хватит.

– Ладно… Вы правы… Ладно…

– Располагайтесь. У нас еще дела, – Гурьянов встал. Они устроились в машине.

– У девчонки истерика, – сказал Влад.

– По-моему, она ничего не знает.

– Она может наделать глупостей.

– Не наделает, – отмахнулся Гурьянов. – Она уже взяла себя в руки. И теперь больше думает о своем здоровье…

– Я единственно не понимаю – кому она понадобилась? – покачал головой Влад. – Может, киллеры видели ее у дома? И теперь боятся, что она опознает их.

– Тогда почему они заявились к ней только сегодня, а не неделю назад?

– Только сейчас установили точно, кто она и где обитает.

– Да?.. Ерунда. Все-таки мне показалось, что она что-то недоговаривает… Зачем бандитам гоняться за ней? Или она что-то знает. Или что-то имеет, что им нужно, – Гурьянов вынул из кармана похожую на пейджер коробку. Нажал на кнопку.

– Это чего? – спросил Влад.

– Я микрофон прилепил в комнате. Посидим, послушаем, кому она будет названивать, пока нас нет. У нее в сумочке сотовый телефон.

Они просидели в машине с полчаса. Но микрофон доносил только всхлипы.

– Без толку. Она не собирается ни с кем созваниваться и ничего делать, – сказал Влад. – Она решила пока довериться нам.

Новый воровской положенец Тимоха и Боксер через некоторое время вцепились друг в друга. У обоих характер был бараний, они уперлись рогами и уступать другу другу не хотели. И началась война, первым в которой пал один из приближенных нового воровского положенца Кобзарь.

До этого Кобзарь пережил три покушения. Два раза выбирался из изрешеченной пулями машины. Он был везунчиком. Никогда не выходил из дома без охраны.

Но в тот день вышел из дома один. Сел в свой двухсотый «Мерседес». По дороге спустило колесо – уже при осмотре места происшествия выяснилось, что на дорогу доброжелатель выбросил несколько ежиков – спаянных острых гвоздей. Шина лопнула. «Мерседес» прижался к обочине. Кобзарь вылез переставлять колесо. Тут ему и уперся в затылок пистолет.

– Не дергайся, дядя, – услышал он голос Робота – одного из подручных Боксера.

Кобзарь поднял руки, демонстрируя, что не имеет злых намерений.

Когда его вывезли в лесок, он умолял оставить его в живых. По статистике, восемьдесят процентов жертв умоляют пощадить, обещают деньги и готовы отдать все, что угодно.

Пощады он не дождался. Произошло то, что должно было произойти, – несгибаемого и отчаянного Кобзаря расстреляли, как какого-то дешевого фраера, и утопили в реке…

Боксер знал, что предъявит при разборе. Чтобы откупиться от уголовного розыска, Кобзарь сдал ему двоих спортсменов. Но Боксер все меньше в последнее время нуждался в том, чтобы перед кем-то отчитываться, в том числе и перед Тимохой. Ахтумск все больше приобретал славу не воровского, а беспредельного града.

Потом началась борьба за ликеро-водочный комбинат – ТОО «Эльбрус». В процессе борьбы спортсмены зачистили еще троих человек, которым оказывал покровительство сам Тимоха. И у деляг, имеющих деньги на водке с «Эльбруса», появилась новая крыша в лице Боксера.

Помимо разборов, Боксер активно занялся общественно-политической и благотворительной деятельностью. Как-то стало забываться о его судимостях, теперь он был добропорядочным бизнесменом, соучредителем нескольких фирм. Он активно отстегивал деньги в детдома, серьезно поддержал молодежную школу бокса. Был у него такой бзик – он мечтал собрать сборную, которая возьмет золото на первенстве России. Заодно перепадали от него деньги и городскому драмтеатру, и инвалидам, и еще незнамо кому. Все эти гуманитарные подвиги активно освещались в местной и даже центральной прессе. Боксер в глубине души не считал себя бандитом. Он просто выстраивал свое дело, кропотливо, по тщательно разработанному плану. И останавливаться не собирался.

У руднянской команды дела медленно, с неторопливым упорством карабкающегося вверх автобуса, шли в гору. Деньги не то чтобы текли слишком полноводной рекой, но текли. Команда подмяла под себя вещевой рынок у северного порта, правда, не полностью – приходилось его делить с местной портовой братвой. Так же потихоньку окучивали оптовый продовольственный рынок, договорились, что азербайджанцы им платят и с оборота продуктов, и с оборота наркотиков – тогда героин еще не вошел в моду, и азеры торговали анашой в коробках из-под спичек. Кроме того, под руднянскими работали две фирмы по ознакомлению с достопримечательностями города и организации досуга – в переводе на русский разговорный – две конторы по поставке шлюх. Одной усадили руководить Галку, и в этом деле она вдруг проявила недюжинные организаторские способности, сумев договориться и об аренде помещения, и об отстежке местной милиции.

Ну и, конечно, не утихала работа по выбиванию долгов, как всегда, она приносила стабильную монету. Притом руднянские брали за содействие треть от долга, тогда как другие команды требовали половину. И они по возможности избегали блатных фокусов, когда человек должен рупь, его ставят на счетчик и накручивают ему уже червонец.

По доходам и расходы. Еще пару лет назад Художник не мог себе представить, куда можно ухнуть такую прорву денег. А теперь часто суммы, которых в былые времена ему хватило бы на год, пролетали за три дня. Машины, дорогая одежка, кабаки, отдых в дорогих странах – без этого крутого просто не поймут, решат, что ты скрытый маньяк. Заработал деньгу разбоем – тут же потрать, купи цепь с руку толщиной, краденый в Германии джип «Чероки», раздолбай его через неделю и купи новый. Сделай квартиру с евроремонтом. Тогда ты настоящий бандит. Однако часть того, что взял, – отдай. В общак отдай. Менту отдай, чтобы не донимал братву. Администрацию ненавязчиво подмажь, потому что ты уже не совсем бандит, ты уже учредитель посреднической фирмы, на тебе роскошный костюм и старательно начищенные, отполированные туфли, в которые можно смотреться, как в зеркало.

Постепенно за руднянскими закрепилась репутация шайки полублатной, полуотмороженной и достаточно сильной и решительной. Уже шпана и гопстопники, не имевшие к ней никакого отношения, но жившие в Рудне, гордо заявляли, что они из руднянской группировки и самого Хошу знают.

Благодаря связям дяди Леши, команда дорвалась до военных складов одной готовящейся к расформированию мотострелковой части. Прапорщик-алкаш готов был продать все, притом по вполне сносным ценам. Тут Шайтан и разгулялся. Он со знанием дела осматривал автомат или винтовку и кивал – берем. В общем, приспустил команду на восемнадцать тысяч зеленых – почти треть общака.

– Тебе зачем столько? – спросил Художник. Они ночью перебирали вооружение на складе – уже поддатый прапорщик умудрился протащить их прямо на территорию своей умирающей части.

– Мы воевать собираемся или как? – деловито осведомился Шайтан.

– Воевать, – хмыкнул Художник. – Вся наша жизнь – борьба.

– В войне побеждает тот, у кого превосходство в вооружении и подготовке личного состава. Не правда?

– Правда, – с кислой мордой кивнул Хоша.

– Тогда отстегивай хрусты, – махнул рукой Шайтан. Шайтана в команде твердо считали психом, но квалификации его доверяли. Он больше молчал, а если говорил, то чаще какую-то муть, которую ни один приличный братан не понимал. Но когда разрабатывали конкретные мероприятия, он преображался. Что-что, а голова у него варила – как на кого наехать и как кого наказать.

Между тем Художник получил известность не только в узких, но и в самых широких кругах. Его карикатуры, а потом и рисунки стали пользоваться популярностью и появились даже в центральной прессе.

Команда все разрасталась. Появлялись новые люди. Получатели, собиравшие дань с азеров, охранники, сторожившие порядок на рынках, коммерсанты. Столпотворение это Художнику не нравилось. Чем больше народу, тем больше возможностей, что внедрят засланного казачка. Дядя Леша, работавший одно время в уголовном розыске, прекрасно представлял методы и возможности оперативных служб. Поэтому он с первого дня настоял на беспрекословном соблюдении правила – каждый в команде должен знать только то, что ему положено знать, а положено ему знать только о тех делах, где он непосредственно участвует. Если ты обираешь ларечников и стрижешь с них купоны, тебе совершенно не обязательно загружать себя тем, что вчера утопили в болоте очередную жертву.

Ядро шайки лихорадило от пока еще скрытых в глубине, но готовых прорваться наверх и рвануть в полную силу конфликтов. Блин становился все более неуправляемым и поговаривал сначала втихаря, а потом все более громко о том, что отколется с корешами от Хоши и создаст свою бригаду, при этом, конечно, прибрав часть общего бизнеса – по справедливости. Он вел себя все наглее, после бутылки с ним вообще сладу не было.

Каратист Брюс и Башня уходили в такие загулы, от которых дрожал весь Ахтумск. Разнести кабак, потом снять на улице шлюху, избить и ее, и сутенера вместо оплаты – это у них вошло в привычку. Хошу это не волновало, а кроме Хоши, слушать они никого не желали.

Сам Хоша, становившийся все более жадным до денег, хотел иметь все.

– Не надо разевать слишком широко пасть. Челюсть заклинит, – говорил Художник. – Нельзя брать у человека все. Человек должен считать, что с ним поступили по справедливости.

– Справедливость – что за слово такое, Художник? – удивлялся Хоша. – Это вредный предрассудок, справедливость твоя. Вон, смотри, гурьевские. На спекулянта наехали, он на них фирму переписал, а там сотня тысяч зеленых. Сотня!

– Гурьевские – ишаки, – Художник терпеливо гнул свою линию. – Такие долго не живут…

Действительно, через две недели половину гурьевской братвы повязал РУОП – захватил и общак, и полученные откатом от автосалона «Вольво» машины, даже цепи золотые сорвали, так что бригада представляла из себя печальное зрелище. А через полгода гурьевского предводителя Тормоза грохнули в подворотне картечью из крупнокалиберного обреза – саданули в живот с двух стволов, так что одни ноги и плечи с головой остались.

Художник в который раз оказался прав, и это не нравилось Хоше. Ему не нравилось, что шли разговоры – если с руднянскими дело иметь, то только с Художником, а не с Хошей – тот заносчивый, жадный и трепливый. А Художник своему слову хозяин.

После новогодних, на 1995 год, праздников между компаньонами пробежала очередная черная кошка. Схлестнулись из-за ТОО «Пинта». Один деловой грузин открыл два магазинчика в городе. Руднянские решили на него наехать по классической рэкетирской схеме – вам не нужна защита? Развели Гурама по полной программе. Небольшой поджог магазина. Небольшое несчастье с автомобилем. Телефонные звонки в три часа ночи и молчание в трубке. Задергали грузина до того, что тот отлечился в клинике неврозов, а потом пошел на поклон к Художнику. Как раз один из местных коммерсантов (по наводке самого Художника) по секрету сообщил, что есть тут ушлые ребята, которые берут недорого, но за ними – как за каменной стеной.

– У нас места такие стремные, – сказал Художник, встретившись с грузином. – Как ты без друзей сюда полез?

– Я Гиви Сухумского знаю. Вор в законе такой. Уважаемый человек. Пусть придут, спросят меня, так нет – машину жгут.

– Сухумского?

– Гиви Сухумский.

– А здесь Ахтумск. Здесь другие орлы высоко летают. И Гиви тут… – Художник усмехнулся.

– Я понял. Сколько?

Художник назвал сумму. Сумму достаточно приличную, но при оборотах магазина не особенно обременительную.

– Что это за деньги? – пожал плечами Хоша, в очередной раз получая долю от прибыли. – За пацанов держит нас чернозадый этот. Деньги экскаватором гребет, а нам – возьмите кукиш с маслом.

– Брось, Хоша. Это нормально, – урезонивал его Художник.

– Ничего не нормально… Мне машину менять надо. Ворам в общак платить надо. Всем надо. А кто что дает? Черный этот дает? Ни хрена он не дает…

– Не прибедняйся. И грузин наших финансовых проблем не решит.

– Да, – поддержал Художника дядя Леша. – Грузин – мужик нервный. Еще глупостей наделает. А так – платит и платит. На хлебушек с маслицем нам хватает.

– Что за шелест у меня в ушах? – вперился Хоша глазами в помощников. – Не напрягайте меня. Не надо, – в его тоне звучала неприкрытая угроза.

– Не буду, – благодушно улыбнулся Художник.

– Не надо, – снова повторил главарь. – Батон и Труп с их уродами без дела. Знай только, с блядей своих бабки стригут. Пусть поработают.

Батон и Труп – год назад принятые в команду по рекомендации Брюса здоровенные быки – неплохо зарекомендовали себя полной отвязанностью. Они прикрывали интимные фирмы и точку на вещевом рынке.

Когда главарь ушел, дядя Леша хлебнул из горла виски – пил в последнее время только его, хотя благодаря усилиям нарколога был выведен из запоев и поэтому выглядеть стал куда лучше.

– Ох, Хоша, – покачал он головой. – Все хочет иметь, ничего не делая.

– Хочет, – кивнул Художник.

– Глупо.

Художник ничего не ответил, только внимательно посмотрел на дядю Лешу, тот не отвел глаза.

Между тем Батон и Труп заявились к грузину в офис ТОО «Пинта» со своим бухгалтером – старичком-одуванчиком, бывшим старшим ревизором облторга.

– Что это? – удивился грузин, глядя на явление своей крыши.

– Проверка финансовой деятельности, – хмыкнул Труп.

– Не договаривались так, – начал искренне возмущаться бизнесмен.

– Гурам, ребята просто посмотрят, – сказал Хоша, которому грузин прозвонил по телефону. – Мы же кореша не разлей вода. Неужели откажешь?

Грузин не отказал. Бухгалтер копался два дня в бумагах. После этого Труп заявился к Хоше и сказал:

– Вот заключение. Если по совести проценты вычислять, грузин должен нам двадцать восемь тысяч в зелени.

Хоша облизнул губы, услышав цифру, и сказал Трупу:

– Ну так заберите у него башли!

– С процентами?

– Нет. По другому сделаем… – Хоша позвонил грузину. – Гурам, тут ребята придут к тебе. Ты их знаешь, они с бухгалтером приходили. Доверяй им. Хоть горячие немного, но не подлые. Договаривайся с ними.

– Дорогой, надо встретиться! – в отчаянии воскликнул грузин.

– Нет, не надо. Занятый я слишком.

А Труп с вышибалами опять отправился в офис «Пинты». И представил опешившему грузину длинноволосого, хилого, с мордой, похожей на лисью, парня.

– Во, его Грузчик кличут, – Труп похлопал парня по плечу. – Будет заместителем у тебя работать.

– Что?! – не поверил своим ушам грузин.

– Надо, чтобы наши люди пристроены были. Хоша велел. Чтобы стаж на пенсию шел, – загыкал Брюс, искренне считая, что сказал что-то умное.

– Но…

– Трудовая книжка, – протянул Грузчик мятую серую книженцию.

– А насчет бабок, тех двадцати восьми тысяч зелени, ты не забудь, – порекомендовал Труп.

– Слушай, у нас так дела не делаются, – обиделся грузин, вполне созревший для нового посещения клиники неврозов.

– Ладно, потом базар будет. Сейчас дело.

Грузин, уже освоившийся в городе и много узнавший о руднянской группировке, оформил Грузчика своим замом. Но двадцать восемь тысяч долларов… Дела в фирме шли не так плохо, но столько свободных денег не было.

А Хоша, замкнувшийся на этой мысли, давил. Через месяц он позвонил грузину и сказал:

– Гурам, ты испытываешь терпение.

– Нет таких денег! Нет!

Тогда Труп и Батон вывезли его за город, отработали по полной программе: постреляли у ушей из пистолета, пообещали на кол усадить. В общем, грузин полностью созрел и был готов подписать все. С руднянскими был их штатный нотариус. Прямо на капоте машины он оформил документ, поставил печать и протянул Гураму:

– Подпишите, пожалуйста, здесь.

Хозяин фирмы дрожащей рукой отписал свое имущество на подставную фирму «Люкс-Сам», использовавшуюся командой для грязных дел.

– А ты боялся, – хмыкнул Труп, глядя на документы и пряча их в портфель. – Тебе повезло. Жить будешь. Это не каждому нашему пациенту светит.

На следующий день были маски-шоу. Толпа руоповцев в масках, пятнистых серых комбезах, с автоматами, вышибив двери «кувалдой-открывалкой», вломилась в офис фирмы интимных услуг «Елена», где обитал Труп и его парни. Братанов вдавили мордами в пол и отметелили так, что только косточки затрещали да кровушка хлынула. Потом путь известен: наручники – машина – камера – следователь. Тут же двоих из команды раскололи и на факт вымогательства, и на похищение директора ТОО «Пинта».

В этот же вечер те же ребята в пятнистых комбезах вышибли кувалдой дверь в квартиру Хоши, подработали дубинками и как бродячую дворнягу кинули в фургон.

– Ты кто по жизни? – спросил широкоплечий рубоповский оперативник у Хоши, лежавшего на полу тронувшегося с места фургона.

– Человек, – разбитыми губами прошепелявил Хоша.

– Ты говно по жизни. И место твое в канализации, – опер впечатал ему тяжелым башмаком в спину.

– Извините, я вела себя как идиотка, – последовало признание женщины, которая действительно вела себя как идиотка. Женщины очень часто ведут себя как идиотки. Но очень редко готовы признать это. – Вы очень помогли мне.

– Вы даже не представляете, насколько, – усмехнулся Гурьянов.

– Вы как метеор. Снесли их. Как…

– Черепашка Ниндзя, – поддакнул Гурьянов.

– Ну, почти… Приложили так, что, наверное, они сразу очухались…

– Не сразу, – согласился Гурьянов, не став продолжать мысль и уточнять, что один из них вряд ли очухался вообще.

Они сидели в большой комнате, пили чай с лимоном и убавили слегка запасы красного вина, которые хозяин квартиры держал в большом дощатом ящике в коридоре.

Эта квартира Владу досталась от его друга, известного театрального режиссера, укатившего на заработки в Америку. Свое жилье тот сдавать принципиально не желал – как и все люди искусства был с чудинкой – и доверил его Владу. Оперативник использовал это убежище достаточно активно – иногда по работе, но чаще, когда выдавался миг передышки от сумасшедшей гонки и когда он озирался окрест себя и неожиданно видел очередную девушку своей мечты.

– Вы похожи на Костю. Он был сильный человек, – на глазах Вики снова заблестели слезы.

– Да.

– Сильный. Из тех, кто способен взять, что ему нужно.

– Взять. Но не отдать.

– А вы?

– А я почему-то всегда рос с мыслью, что должен отдать, а не взять – время, силы, саму жизнь, если надо для дела.

– И что это за такое важное дело?

– Дела бывают разные, – уклончиво произнес Гурьянов. Действительно, вся жизнь прошла под давлением этого слова – надо. Пусть вокруг все рушится в тар-тарары, и никто не берет на себя ответственность, никто не думает о будущем, все думают только о себе и своем брюхе. Пусть корабль, на котором плывут люди, идет ко дну, капитан давно спился, боцман толкает по дешевке пассажирам такелаж и спасательные шлюпки. Но есть те, кто, слыша слово «надо», задраивает люки, заделывает бреши, управляется с парусами. И корабль, несмотря ни на что, плывет вперед, хотя плыть, кажется, уже невозможно. Надо. Пусть для других это пустой звук. Но ты – не другие. Ты знаешь цену этому слову. И ты знаешь цену другим словам – Родина, приказ, присяга, офицерская честь. Это волшебные слова. За ними стоит слишком много.,

Сыновья генерала Гурьянова должны были закончить Суворовское училище и потом служить Родине – в этом с детства у них не было сомнений. После восьмого класса школы – Суворовское училище. После него Костя поступил на факультет западных языков военного инъяза, но по окончании вдруг взбрыкнул, сумел уволиться из армии по здоровью и пошел работать во Внешторг – уже тогда любил красиво пожить. А с перестройкой он двинул в бизнес. Никита же сдал экзамены в Высшую школу КГБ и надел на четыре года военную форму со связистскими – для конспирации – эмблемами на черных петлицах.

По распределению он попал в Седьмое управление – гэбэшную службу наружного наблюдения. Для выпускника с красным дипломом – не ахти какое достижение. С другой стороны – живая работа. Все контрразведчики проходили через этот этап – службу топтуном. Так что он не жаловался, он вообще не знал такого слова.

Работа оказалась даже чересчур живая. Топтали за валютными ворами, за казнокрадами, за сотрудниками резидентур из московских посольств. Запомнилось, как брали агента ЦРУ, причинившего России гигантский ущерб. Тогда сплоховали оперативники Второго Главного управления КГБ, и тот успел проглотить ампулу с ядом.

«Фирма» работала как часы. Одного за другим выявляли западных агентов. КГБ держало под плотным колпаком противника. И противник уважал фирму. Американцы и англичане признавали, что работать в России крайне тяжело. Что в России лучшая контрразведка мира.

Тогда не обсуждали приказы. Тогда знали – приказ должен быть исполнен любой ценой.

Операм «семерки» приходилось выполнять самые различные поручения, участвовать в многоходовых комбинациях, целей которых они не знали, но которые были частью картины, нарисованной лубянскими живописцами.

Вот вызывает начальник отдела и дает вводную:

– Ваша задача провести ДТП с машиной секретаря посольства Англии, сотрудника резидентуры «Интеллидженс сервис», спровоцировать скандал и отправить его в больницу. Вопросы есть?

– Нет.

– Теперь детали…

И три бригады наружки пасут секретаря посольства. Гурьянов и Вася Мартынов врезаются в «Мерседес». Никита, изображая озверелого работягу, благо физиономию имеет рабоче-крестьянскую, начинает выяснять с «харей импортной», как он выражается в пылу спора, отношения и одним ударом ломает английскую челюсть – для КМСа по боксу и чемпиона «Вышки» по рукопашке это труда не составляет…

И вот новая вводная от начальника отдела:

– Сотрудница американского посольства получает пакет с документами от лица Н. Задача – сыграть пьяного грабителя, отобрать пакет. Только прошу учесть – ее характеризуют как мастера восточных единоборств, у-шу. Так что задача может оказаться нелегкой. Мартынов?

– Есть, – отвечает тот.

Мартынов – фанат единоборств, мечтает служить в секретном тогда спецподразделении «Альфа», у самого Карпова, человека с непоколебимым авторитетом – все знали, что он собственноручно пристрелил Амина при штурме дворца. Поэтому Мартынов с утра до вечера качается в спортзале и всячески подбивает клинья для перехода туда. Он знает, что у-шу – система серьезная и одолеть мастера в нем очень трудно, даже если это женщина. Готовится тщательно, отрабатывает каждое движение… Результат оказывается потрясающим. Подходит к американке, изображая пьяного, бьет мастера у-шу и отправляет ее с одного удара в реанимацию.

Эх, Васька, Васька. Он погиб позже. В Буденновске. При штурме захваченной Басаевым и его головорезами больницы. Командир группы перед штурмом сказал:

– Это не антитеррористическая акция. Завтра мы идем на смерть, и большинство стоящих здесь погибнут. Тот, кто к смерти не готов, может выйти из строя. Никаких претензий к ним не будет.

Из строя не вышел ни один человек. А на следующий день был штурм. И бойцы шли по пристрелянному открытому пространству, где невозможно было скрыться от сыплющихся пуль, и по ним били со всех окон из гранатометов, автоматов, крупнокалиберных пулеметов. По всей военной науке шансов у «альфовцев» не было. Но они прошли. И преодолели открытое пространство, где безраздельно правила смерть. И сделали невозможное – разминировали первый этаж, уничтожили пятьдесят басаевцев, готовы были идти дальше, но оказались привычно проданы политиканами, затеявшими переговоры с кровососами. Вася Мартынов и еще трое погибших «альфовцев» были из тех, кто знает цену слова «надо», они знали, что больше это делать некому, и закрыли пробоины в днище российского корабля своими телами. И Никита Гурьянов часто вспоминал его. Вспоминал и других, очень многих, кто стоил того, чтобы их поминали и пили за них за столом третий тост.

Через два года работы в наружке Гурьянову сделали предложение, от которого невозможно отказаться.

На спокойного, неторопливого, но преображавшегося на ринге и превращавшегося в необычайно эффективную боевую машину Никиту Гурьянова психолог отряда «Буран» обратил внимание, еще когда тот был на четвертом курсе ВШК. С первого взгляда Никита идеально психофизически подходил для оперативно-боевого отдела «Бурана». У него был необычайно устойчивый, сильный тип нервной системы – таким рекомендуется быть летчиками-испытателями и спецназовцами. Конечно, они не лишены страха, и в момент опасности сердце у них отчаянно барабанит в груди, гонит адреналин, но страх никогда не подавляет их. И они делают всегда именно то, что требует ситуация.

За Никитой Гурьяновым присматривали, как он покажет себя. И наконец решили – парень подходит. Прекрасное знание двух иностранных языков, красный диплом, отменные боевые качества. И верность делу, которому присягал. Выбирали на эту службу лучших. И Гурьянов был этим самым лучшим.

– Да, наверное, Лена была права, – задумчиво произнесла Вика, глядя на Гурьянова. – Вы из тех людей, которые могут все. Но…

– Но не имеют «Мерседеса-пятьсот», счета в банке и виллы на Гавайях, – сказал грустно Гурьянов.

Вика ничего не ответила. Обвела глазами комнату и кивнула на гитару:

– Ваша?

– Нет. У меня другая. Постарше раз в пять.

– Вы поете?

– Немного.

– Люблю бардовские песни. Это не Филя Киркоров. Споете?

– Попробуем.

В Латинской Америке восхищенные партизаны смотрели, как русский перебирает становящимися вдруг чуткими пальцами струны, и на волю вырывается испанская зажигательная музыка. И пел Гурьянов прекрасно – баритон эстрадный, мог бы спокойно выступать на сцене получше большинства кумиров. Сам сочинял песни, и позже их исполняли другие, две из них попали на пластинки «Мелодии Афгана». И гимн отряда «Буран» тоже сочинил он.

Гурьянов спел «Гори, гори, моя звезда». Вика восхищенно захлопала в ладоши.

– Никита, вы не похожи на Терминатора, – неожиданно сказала она.

– А на кого похож?

– На крепкого русского мужика. Таких уже почти не делают в наше время.

– А кого делают?

– Голубых. Или счетчиков долларов в инофирмах. Еще делают наркоманов. Компьютерных болванов. А крепких, обаятельных, надежных мужиков – тут секрет утерян.

– Делают. Только жить нам не дают, крепким русским мужикам…

– Спойте еще.

Он спел белогвардейскую песню:

Все теперь против нас,

Будто мы и креста не носили,

Будто аспиды мы басурманской крови.

Даже места нам нет

В ошалевшей от крови России.

И господь нас не слышит,

Зови не зови…

Вика помолчала задумчиво, а потом поинтересовалась:

– Никита, а почему вы пришли тогда ко мне?

– Задать вопросы.

– Но почему ко мне?

– Были причины.

– Вообще, что вы хотите?

– Найти убийц.

– А дальше? Я знаю, что бандитов больше прощают, чем судят. Судят чаще они сами.

– Не так страшен черт, как его малюют.

– Еще страшнее, Никита, – она с тоской и болью посмотрела на него.

Повинуясь неожиданному порыву, он отложил гитару и обнял девушку. И вспомнил, как целовал ее в машине, предварительно почти лишив сознания. Воспоминание было острым. И он снова поцеловал ее. На этот раз осторожно, готовый тут же отступить. Но она вдруг, тоже неожиданно для себя, ответила на этот поцелуй.

Тут послышался условный звонок в дверь. Потом дверь открылась.

– Здорово, беженцы, – сказал Влад, заходя в комнату и кидая на кресло сумку. – Переговорим? – Он поманил полковника в другую комнату – Вике не обязательно присутствовать при их совещаниях.

– Ну, что узнал? – Гурьянов плотно прикрыл дверь.

– Не много. По сводкам происшествий, стрельба у Викиного дома значится. Выезжала оперативная группа. Произвели осмотр места происшествия. Все как положено… Свидетели утверждают, что после перестрелки двое бандитов погрузили двоих своих бесчувственных корешей к себе в машину и скрылись.

– И сейчас одного из них закопали.

– Видимо. Но смерть никто не зафиксировал.

– Что о Викиной фирмой? Эти братаны могли заглянуть и туда.

– Пока я не совался. Пусть лучше Вика позвонит сама, спросит, не интересовался ли кто ею. – Попросим.

Вика согласилась. Она взяла трубку сотового телефона, позвонила к себе на работу и произнесла с наигранной бодростью:

– Нинок, я заболела. Меня никто тут не спрашивал?

– Из «Родоса» спрашивали. Они деньги перевели. И Алиханов.

– А еще?

– Но главное – милиция утром заходила.

– Кто?

– Из какого-то управления по организованной преступности.

– Чего хотели?

– Спрашивали тебя.

– Пусть опишет, какой он был из себя, – прошептал Гурьянов, тоже прислонивший ухо к трубке и слышавший разговор.

– Какой из себя?

Нинок достаточно четко описала приходившего.

– Это Лом, – узнал Гурьянов своего бывшего сослуживца.