Текст книги "Большая стрелка"

Автор книги: Илья Рясной

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

– Надо за Балабана подписаться, – говорил Хоша. – Он по понятиям живет. Закон знает. А Вася Хилый – козел. Настоящий козел. Кроме дури – никаких достоинств.

– Не лезь туда, Хоша, – посоветовал Художник.

– Как?

– Это не наше дело. Кто будет смотрящим, тому будем платить.

В отличие от Хоши, Художник никогда не восторгался тюремной романтикой, не переносил тюремные песни и жаргон. Он знал цену всему этому. Знал цену заверениям о справедливости воровского уклада. Законы на воле и за решеткой – примерно одни и те же, только на зоне они не прикрываются ложью и лицемерием, там просто и ясно написано – человек человеку волк. И ничего боле…

Начинался как раз большой разбор. Балабан пытался подключить руднянских к выяснению отношений с Хилым, заручиться их моральной, а то и физической поддержкой – хоть и небольшие авторитеты, а все-таки сила.

– Вот что, едем отдыхать на юг. В Крым, – сказал Художник, узнав обо всем. – Там сейчас лучшее время…

– Ты чего, в песок крымский зарыться предлагаешь, когда такие дела? – возмутился Хоша. – Да нас в городе зачморят после этого.

– А Художник ведь по делу говорит, – сказал дядя Леша. – Мне бы кости старые погреть слегка. И винца крымского отведать. Я-за…

Спорили долго. Наконец Хоша махнул рукой:

– Ну смотрите. Если что – ты, Художник, в ответе.

– А кто ж еще, – кивнул тот.

После разбора с Саидом в команде на Художника стали смотреть совершенно по-иному и его слово приобрело другой вес. Он не раз видел, что его стали бояться. У каждого осталось в памяти его лицо, когда он резал «аккумулятора». Но вместе с тем все чаще Художник ощущал, что у Хоши пробуждается ревностное чувство, что Хоша начинает видеть в нем конкурента. И поэтому главарь команды все сильнее приближал к себе каратиста Брюса и Башню – они были ядром команды и в случае чего готовы были подписаться друг за друга.

Хоша был сентиментален. Спьяну он всегда клялся в любви и дружбе кровным братьям, из которых главный – Художник, можно сказать, спасший его во время бунта в шестой колонии.

– Кореш. Вместе зону прошли, это не покупается и не продается, – в такие моменты Хоша вполне мог пустить слезу. Притом плакал совершенно искренне. – Я за братана жизнь отдам. Что такое жизнь – тьфу. А братан… Братан – это… Это…

Художник допускал, что Хоша может и отдать жизнь, если вожжа под хвост попадет. А если заскок найдет, может жизнь и забрать. Художник опасался психопатов. Их время кончается. Приходит время прагматиков и бухгалтеров.

Однажды чуть не дошло до крайности. На съемной квартире Галка затащила Художника в постель, когда Хоша дрых пьяный на раскладушке на кухне. Она так в порыве страсти орала, что он проснулся, потом заснул, а когда проснулся снова, уже не в дупель, а полупьяный, допер, что происходит. Тогда он налил еще стакан, хлопнул его, вытащил пистолет, запрятанный в тумбочке, и заявился в большую комнату, когда Галка сидела в ночной рубашке на коленях Художника впиваясь губами в его губы.

– Суки, за лоха держите, да? – Хоша качался, глаза eго были безумные. – Сука!

Галка ойкнула и откатилась в угол, испуганно глядя Хошу, поигрывавшего пистолетом Марголина – малокалиберным, но делающим дырки в теле так же надежно, как и «ТТ».

– Отворковали, голуби! – осклабился он и поднял пистолет.

Художник замер. Он понимал, что Хоша сейчас выстрелит. И упал на ковер.

Грохнул выстрел. Пуля разнесла стопку тарелок в серванте за его спиной.

– Да тише ты, – как можно спокойнее произнес Художник поднимаясь и глядя на трясущийся в руке Хоши пистолет – Сейчас менты прибегут.

– И ментов положу! Всех! К херам!!!

– Хоша, ты ж брат кровный мой… Как ты можешь? Из Хоши вдруг будто сдули воздух. Он сел за стол, отодвинул пистолет и жалобно произнес:

– Волки, что ж вы делаете со мной?

– А ты что, не знал, что Галка – блядина? – усмехнулся Художник.

– Знал… Но…

– Так чего с ума сходить?

Галка только всхлипнула, с ненавистью смотря на Художника, но тот, оглянувшись, заговорщически подмигнул ей.

– Так чего ж ты братана своего из-за нее… Хоша еще хлопнул водки. Потом еще. Расслюнявился вконец и полез обниматься к Художнику.

– Ну прости. Хочешь, застрели .меня… Хочешь, да… Стреляй, – он протянул пистолет Марголина. – Не хочу…

– А хочешь, я ее убью, – Хоша прицелился в так и сидя-щую ни живую ни мертвую Галку.

– А зачем?

– Зачем?.. Не знаю… Зачем? Зачем все, а? Зачем мы вообще, а?

Он так и не договорил, заснул. Так что отношения у них складывались волнами. В Крым они укатили на месяц. Пили хорошее вино, снимали доступных, недорогих крымских шлюх, купались в море, разбрасывали деньги. А когда вернулись в Ахтумск, узнали, в городе прошла бойня. На воровском сходе Хилый сделал едъяву Балабану о том, что тот сдал РУОПу предводителя и из группировок и троих заезжих из Питера бандитов.

И предъявил доказательства. При этом Хилый заручился поддержкой Вожатого – вора в законе, так что Балабана угрохали не отходя от кассы. А на следующий день в машине расстреляли и самого Васю Хилого, и вора в законе Вожатого. Потом прокатилась волна разборов. В результате место смотрящего освободилось.

Художник уберег команду от больших неприятностей. Участвовать в этих варфоломеевских днях и ночах было самоубийством. Так что крымский отдых пошел на пользу. После разборов освободилось несколько точек, и команда взяла под контроль рынок радиодеталей на юге Ахтумска.

Хоша сменил свою старую иномарку на новенькую «БМВ», приобрел целый гардероб из зеленых и красных пиджаков, но со временем среди них появился и нормальный серый костюм, поскольку время сопливого детства проходило. Надо было быстро взрослеть. Когда ты числишься коммерческим директором фирмы, когда встречаешься с коммерсантами, малиновый пиджак – это непристойно. И повсеместно братаны начали понимать это.

Между тем о руднянских пошел по среднерусской равнине шелест, как о тех, кто может взять на себя самые деликатные поручения. И однажды на них вышел председатель совета директоров ТОО «Антре-Т» – организации, державшей львиную долю в торговле продуктами на северо-востоке Ахтумска, – и поведал свою печальную историю.

Совладельцы ТОО однажды решили, что они разные люди и что они так много за последнее время надували друг друга на деньги, что им теперь под одной крышей не жить. А значит, кому-то из них не жить вообще.

– Десять штук – и чтобы этот выродок не мозолил мне глаза, – сказал заказчик.

– Годится, – переглянувшись с Художником, согласился Хоша.

Деньги были нормальные. Жертва ходила без охраны, брать ее можно было голыми руками.

Заказчик предоставил им полную информацию – куда уходит, откуда приходит жертва, с кем общается.

– Можно взорвать к едреной фене козла вонючего, – предложил с места в карьер на сходе Брюс.

– Звоним, заходим в комнату и кладем его, – напирал Блин. – Я его кулаком убью.

– В квартире жена и ребенок, – пытался остудить его Хоша.

– Еще два жмурика к одному – какие проблемы? Потом порешили жертву просто похитить. Когда приговоренный коммерсант выходил из машины. Блин подошел к нему и, ткнув в бок пистолетом, прошипел настолько зверски, насколько мог:

– Прокатимся… Не дергайся. Будешь тих – останешься жив.

Бедняга понял, что дело плохо. Он сел в машину, за рулем которой сидел Художник.

Художник прекрасно понимал, как точно надо просчитывать детали, и предварительно несколько раз прокатился по маршруту, чтобы понять, как выехать, где нет патрулей. Жертву вывезли на Бровинские болота, где уже ждал Хоша с Брюсом.

Блин тут же накинулся на коммерсанта, повалил на землю и стал обрабатывать ногами. Никакого смысла в этом не было – платили не за то, чтобы жертву колошматили, а чтобы ему втихаря выписали билет на лодку Харона.

– За что?.. Это Витюша, да? – Коммерсант называл имя своего компаньона. – Он, сука? Сколько заплатил?

– На «киндерсюрприз» хватит, – засмеялся Хоша.

– Больше двенадцати штук зелени не дал, – коммерсант выплюнул собравшуюся во рту кровь и, присел на землю. – Я дам пятнадцать… Двадцать, если отпустите и пришьете Витьку.

Хоша заколебался… Он посмотрел на сообщников и неуверенно спросил:

– Ну чего, казаки, какую думу думать будем?

– Ага, – кивнул Блин. – Мы его отпустим. А он в ментовую с заявой. Или к братанам. И нам по маслине вместо баксов.

– Я даже не знаю, где вас искать. Вы послушайте, – коммерсант поднялся на ноги и стоял, шатаясь, но воодушевляясь все больше. – Вы убираете Витюню. Дело достается мне. Я затеваю расширение, и нужна хорошая крыша. Сговоримся.

Говорил он убедительно и вызывал уважение у Художника. Да, этот парень умел бороться за жизнь до последнего И умел направлять ситуацию.

– Ну, Художник, что думаешь? – обернулся Хоша к нему

– Что думаю? – Художник пожал плечами, выдернул из-за пояса пистолет «ТТ» и всадил пулю в живот коммерсанта Тот отлетел на шаг, упал.

– Скоты, – застонал он. – Чтоб вы сдохли! Он стонал и плакал, как ребенок. Жизнь не оставляла его. Душа цеплялась за искалеченное тело.

Хоша тоже выдернул пистолет, направил на Художника с усмешкой смотревшего на умирающего коммерсанта.

– Ты чего, сука? – зашипел Хоша. – Кто тебе позволил? – Он налился кровью, у него начинался приступ бешенства. – Я тебя…

– Стреляй, – Художник спокойно засунул свой пистолет за пояс. – Стреляй своего братана кровного из-за какого-то козла. Давай, Хоша. Только потом напейся посильнее. Чтобы совесть не мучила.

– Ты много на себя берешь, – Хоша опустил пистолет.

– А что тебя смущает?

– Этот фуфел чистое дело базарил. Бабки, крыша. Кокнули бы того гаврика, в два раза в прибытке были бы.

– Хоша, не будь ребенком. Кроме его гнилого базара, никаких гарантий, что он не заплатит те же двадцать штук, чтобы нас поубивали. И потом – заказы надо выполнять. Нечестные исполнители долго не живут.

– Чего?

– Фирма должна давать гарантию. Только псы продаются за более жирный кусок колбасы. Если хочешь делать большие деньги, позаботься, чтобы имя было незапятнанно.

– Зачем нам честное имя у фраеров?

– Честное имя – гарантия…

– Ладно, – Хоша повернулся к Брюсу и Блину и произнес:

– Бросьте эту тушу в болото…

Где-то минут через пятнадцать Гурьянов решил бросить захваченную машину. Дальше колесить на ней опасно. Сейчас уже подъехала милиция. Киллера наверняка и след простыл. Владелец «Волги» ноет на сиденье патрульной машины и сказывает, как какой-то псих завладел его собственностью. И дежурный по городу сейчас объявит план «Перехват». Он свернул к железной дороге, за которой шли новостройки.

– Вылезай, – кивнул он Вике.

Девушка еще сильнее вдавилась в угол и смотрела на него кошкой, которую злобный барбос припер к глухому забору.

– Хватит, погоревали – и будет, – он взял ее за руку и вытащил из машины. Еще раз встряхнул так, что зубы лязгнули.

– Жить хочешь, дурочка? Тогда соберись и не елозь, как обваренная кипятком псина!

Как он и ожидал, его грубый тон возымел действие. Она посмотрела на него осмысленно.

– Вытри слезы, – велел он.

Она послушно вытащила из сумочки, которую умудрилась не обронить во время бегства, пудреницу с зеркальцем. Вытерла глаза платком. Припудрила лицо. Гурьянов ей не мешал, по практике зная, что женщины, совершая эти немудреные действия, быстрее приходят в себя и восстанавливают способность мыслить.

Пока она приводила себя в порядок, он тщательно вытер салон, все места, которые они могли облапать пальцами и оставить свои отпечатки. Взял пачку сигарет, лежащих в салоне, раздавил их и обильно рассыпал табак – это на случай, если милиция решит взять пробы запаха. Народное средство, должно помочь… Все, больше следов остаться не должно.

– Пошли, – он глянул на Вику.

– Куда?

– На кудыкину гору… Сейчас словим такси, и найду вам безопасное место.

– Оставьте меня! Что вы от меня хотите?

– Чуть убавь звук. Вика…

Она вздрогнула, когда он назвал ее по имени.

– Если моя компания тебе не нравится, я отвезу тебя к ребятам, которые стреляли в тебя. Это любители такой забавы – стрельба по бегущему человеку.

Она молчала.

– Кстати, это твои хорошие знакомые?

– Я их в первый раз видела! Меня с кем-то перепугали!

– Не думаю…

– Вы кто?

– Дед Мороз. Делаю подарки. Тебе подарил жизнь… Она кинула на него злой взгляд. И на миг Гурьянов залюбовался ею. Она была не то чтобы очень красива. Но в ней ощущалась порода. И злость в глазах только прибавила ей очарования.

«Не о том думаешь», – оборвал себя Гурьянов. Они перебрались через железнодорожное полотно, преодолели узкую лесополосу и выбрались на дорогу.

Он вытащил сотовый телефон из кармана и нащелкал номер.

– Еще раз я, – сказал он.

– Никита, чего у тебя там? – послышался голос Влада. – Присмотрелся?

– Присмотрелся. Охотники пытались трепетную лань захомутать. Так что мы теперь по тундре шлепаем. Оторвались… Понял?

– В общем, понял… Что дальше?

– Через час давай… Ну, например, у Коломенского. На старом месте.

– Решено…

Он положил телефон в карман и обернулся к Вике.

– Теперь можете взять меня под руку. Она взяла его под локоть, впившись наманикюренными ногтями в кожу.

– Ты решила меня разорвать на куски? – усмехнулся он.

Она не ответила.

Они пошли по узкому тротуару в сторону новостроек. Мимо них проносились машины. За светофором Гурьянов поймал замызганную «девятку».

– Докуда? – осведомился водитель.

– Метро Новокузнецкая.

– Сколько?

– Не обижу, – Гурьянов показал купюру.

– Тогда садитесь.

Вика молчала. Но Гурьянов знал, что она взбрыкнет. Она не могла не взбрыкнуть. И когда машина остановилась в людном месте у светофора, она потянулась к ручке и набрала в легкие воздуха, чтобы заорать.

Он был готов к такому повороту событий. И просто притянул ее к себе, обнял и впился губами в ее сладкие губы, тогда пальцы прошлись по ее шее, надавливая на биоактивную пчку. Она обмякла в его руках – конечно, не от избытка чувств, а лишившись на несколько секунд этих самых чувств.

Гурьянов погладил ее по пушистым роскошным волосам, изображая ласку. И краем глаза видел, как водитель улыбнулся с некоторой завистью.

Она начала приходить в себя. А Гурьянов прошептал ей на ухо:

– Не делай глупостей. Тебе же хуже…

Она оттолкнула его в грудь.

– Я тебя брошу. И ты достанешься бандитам или милиции, – снова пригнувшись, на ухо произнес он. – Я тебе плохого не сделаю…

Говорил он, не отпуская ее шеи. Она передернула плечами, стараясь скинуть руку, но он немножко сжал, так что дыхание перехватило.

Тут она угомонилась.

Вышли они из машины, не доезжая до Новокузнецкой, в одном из тихих переулков. Гурьянов сразу же поймал еще тачку, и через несколько минут они были у точки рандеву за Коломенским заповедником.

Вика вытащила из сумочки пачку сигарет. Жадно затянулась. Оглянулась. Место пустынное. Отличное место для встреч.

Влад опоздал на десять минут.

– Пробки, – развел могучими руками, вылезая из машины и с интересом глядя на девушку. Она же кинула на него затравленный взгляд. Оно понятно – внешне Влад весьма походил на бритозатылочного бандита.

– Вот она. Вика, – представил Гурьянов.

– Прекрасное юное создание, – оценил Влад, улыбнувшись открытой улыбкой, которая, впрочем, оптимизма Вике не добавила.

Узнав о происшедшем, он кивнул:

– Интересный компот получается… Прятать тебя, красавца, надо от злобных тварей.

– Кто вы такие? Объясните! – Она дрожащими руками прикурила еще одну сигарету и еще более жадно затянулась.

В общем-то, она владела собой для женщины не так у плохо. Другие в ее положении полностью бы обезумели. А она еще задает вопросы.

– Кто я? – Гурьянов посмотрел на нее внимательно. Я – брат Кости Гурьянова.

Она выронила сигарету из пальцев.

Девяносто третий-девяносто четвертый годы – время дикого передела собственности и самых горячих мафиозных войн, когда кровь лилась, как пиво в пивбаре, и конца-края этому не было видно. Бизнесмены и бандиты гибли один за другим или камнем шли на дно. Оставались на плаву или самые цепкие и живучие, или просто везунчики.

Ахтумск бурлил. Назревал очередной большой конфликт. В городе объявился Боксер – тот самый, который поднял на бунт шестую зону. Несмотря на многочисленные грехи, он вышел досрочно, и Художник понял, что хороший адвокат порой ценнее, чем бригада братвы с автоматами и киллер с оптической винтовкой. Пока Боксер сидел, его спортсменов стали немножко теснить. Выйдя, с привычным неистовством, жестокостью и энергией он начал наводить в Ахтумске свои порядки. А тут как раз подоспел разбор между положением Балабаном и его соперником Васей Хилым, после которого можно было спокойно перераспределять сферы влияния.

Боксер под горячую руку устроил пару добрых разборов. На улице Ворошилова взорвалась машина с тремя братанами. На Ахтумском валу расстреляли отморозков. И начали внаглую заграбастывать то, что по праву принадлежать им не должно.

Новым смотрящим стал Тимоха – тот самый, который сунул Художнику в руки финку, когда убивали Гогу. Казалось, что это было сто лет назад. Все изменилось. И Художник уже не тот щенок, которого водил с собой на сходянки Зима.

Тимохе Боксер заявил, что деньги в общак платить не собирается, поскольку платит в общак в Ростов, и на хрен ему никто не нужен. А если не нравится, то место для стрелки найти – это нетрудно.

Однажды интересы руднянских и спортсменов пересеклись.

Спор был о том, кто будет держать крышу только что отпоенного продовольственного магазина у железнодорожно вокзала. Хоша считал, что эта точка по праву принадлежит

Боксер лез туда без всяких оснований, просто потому, что взор его упал на этот магазин.

Боксер назначил встречу Хоше и Художнику не где-нибудь в укромном месте, а пригласил в ресторан «У Артура» напротив городского управления внутренних дел это была гарантия, что там стрелять не будут.

Боксер за последние годы сильно изменился – растолстел обрюзг, приобрел еще большее высокомерие, чем раньше. Говорил он с Художником, на Хошу внимания особо не обращая, чем приводил того в бешенство. Трюк это был обычный – разжечь у главарей конкурентов неприязнь друг к другу. Дешево, но обычно срабатывало. Кроме того, Боксер на самом деле считал Художника человеком куда более серьезным, чем Хошу.

– Художник, ты меня плохо знаешь? – осведомился Боксер.

– Нормально.

– Ты понимаешь, что эту точку я вам не отдам никогда. Не из-за бабок – они там далеко не ломовые. А только из принципа.

– Понимаю, – кивнул Художник.

– Тогда какие вопросы, ребята? В общем, с вас штраф пять тысяч зеленью.

– За что это? – опешил Хоша от такой наглости.

– За беспокойство. Чтобы не донимали всякими глупостями.

– Боксер, такой беспредел не пройдет, – воскликнул Хоша.

– А вы готовы воевать, молокососы?

– Не надо словами бросаться, – укоризненно покачал головой Художник. '

– Молодой еще мораль читать… Через неделю счетчик начнет щелкать. Будешь должен не пять, а шесть…

Пришлось ретироваться. И отдавать точку Боксеру.

– Мочить его надо! Мочить! – бешено кричал Хоша, мечась по хате. У него был приступ истерики. – Боксер! С И на зоне сукой был!

– Иди, мочи, – кивнул Художник. – У них – под сто стволов. Много навоюешь?

– А что делать?

– Нужно искать союзников…

Подумали, обсудили, и Хоша отправился к Тимохе с жалобой на наезд.

– Тимоха. Не в деньгах дело, я тебе их отдам, хочешь, на общак? Но не ему же!

– Утрясем, – пообещал Тимоха.

Со штрафом Боксер палку перегнул, и сам понимал это. Тимохе удалось этот вопрос утрясти. Понятно, что вся эта история авторитета руднянским не прибавила.

Между тем спортсмены достали еще многих в городе. Они неоднократно показывали, что на спорных территориях конкурентов терпеть не намерены. Грохнули между делом Татя – авторитета из Октябрьского района. Выяснили отношения с азербайджанской общиной, притом жестко и капитально. Чуть ли не под аплодисменты граждан организовали рейды по азербайджанским рынкам, переворачивая лотки и избивая торговцев. И начали прибирать к рукам самую выгодную отрасль – торговлю водкой и продуктами. Зарились и на автозаправочные станции. Открывали коммерческие магазины и фирмы. Благосостояние их росло. Они обрастали полезными людьми, адвокатами, специалистами разного профиля, финансистами. И не жалели денег на взятки. Боксер раздавал их мешками, зная, что большие деньги там, где власть.

И нещадно давили всех, кто вставал на пути.

Боксер стал непроходящей зубной болью для очень многих. И с каждым месяцем он набирал силу и становился все более недосягаемым.

Такая была обстановка в Ахтумске той поздней промозглой весной, когда Художник познакомился с Вовой Шайтаном. Встретились они в зале игровых автоматов – первом объекте, которому руднянские стали делать крышу.

Шайтан резался в автоматы самозабвенно. На нем был защитный бушлат. Щека его нервно дергалась. Он играл в игру-стрелялку, провалившись полностью в виртуальную реальность набирая рекордные очки. Лицо приняло жесткое, серьезное выражение. Когда он расстреливал компьютерных противников, глаза торжествующе прищуривались. Он будто сводил с ними давние счеты.

Что толкнуло Художника подойти к этому долговязому, жилистому, странному парню лет двадцати пяти на вид, он и сам не мог сказать.

Шайтан вытащил из кармана последнюю мелочь, потом махнул рукой, вышел, сел на скамейку у павильона и уставился куда-то вдаль, поверх плоских, с колючими кустами антенн крыш многоэтажных домов. Лицо было все такое же сосредоточенное, серьезное, задумчивое.

Художник присел рядом и спросил:

– Не помешаю?

Шайтан скосил на него глаз и неопределенно пожал плечами – то ли знак согласия, то ли безразличия.

– По пивку? – предложил Художник.

– Нет денег, – вяло ответил Шайтан.

– Угощаю. – Художник встал с лавки, отправился к ларьку и вскоре вернулся оттуда с несколькими банками импортного пива. – Меня зовут Художником, – сказал он.

– Вова. Кликуха – Шайтан, – ответил парень. – Восточный злой дух.

– Воевал? – спросил Художник, кивнув на иссеченные шрамами руки парня.

– Немножко.

– Карабах? Чечня?

– Всяко бывало.

– Десантник?

– Более веселая команда… Тоже воевал? – усмехнулся спецназовец, кивая на татуировку на руке собеседника и дергая щекой – тик был постоянный.

– Да. Тоже война, – кивнул Художник. – Каждого против каждого.

– Один против всех – куда хуже, – то ли улыбнулся, то и скалился бывший вояка.

– Чего мы тут сидим? – спросил Художник. – У меня хата неподалеку. Пошли посидим, дернем по рюмашечке за знакомство.

– Нет, это предел, – Шайтан показал на банку пива.

– Ну тогда хоть порубаем как положено. Варька нам мясца конкретный такой кусочек соорудит. Огурчики, помидорчики.

– Жена?

– Шалава.

– Все бабы – шалавы… Пошли.

Шайтан производил впечатление человека немного не в себе. Сознанием отлетавшего в какие-то другие сферы, но не от наркотиков, а какого-то глубокого внутреннего диссонанса. Какая-то темная неустроенность плескалась в нем.

Зачем Художник потащил его на хату? Сработало чувство – как любовь с первого взгляда – именно этот человек ему нужен.

– С работой как? – спросил Художник, когда Варька суетилась на кухне, разделывая мясо.

– Никак. Пенсия от государства. И комната в общаге.

– Противно?

– Что?

– Что ты жизнь клал за этих жирных свиней, которые сегодня тут всем заправляют. И за сопляков дешевых на иномарках, которые хрусты не считают.

– У самого-то тоже небось тачка не «Запорожец», – кинул Шайтан пронизывающий, мрачный взгляд на Художника.

– Э нет, Вова. Я – волк. У меня клыки есть. У меня по жизни правильное воспитание. И ты такой же.

– Ну и чего?

– А то, что сопляков и жирных боровов прессовать надо. Всех! И всеми способами! Чтобы они не чувствовали, что все вокруг принадлежит им. Каждая свинья должна знать, что в лесу рядом волк не дремлет.

Шайтан ничего не ответил, на лице не отразилось никаких чувств, только кивнул то ли в знак одобрения, то ли просто так. Только щека опять дернулась.

– Скажи, ты со мной согласный? – напирал Художник, пытаясь вызвать гостя на разговор.

– Знаешь, что такое в зиндане сидеть у моджахедов?

– Афган?

– Таджикистан. Наша группа пошла на обычную разведывательную вылазку рядом с границей. Не в первый раз. И, думали, не в последний. И напоролись… Дрались мы как бешеные. Меня контузило. Потом ничего не помню. Очнулся в тюрьме… Знаешь, Художник, а ведь там страшно. Очень страшно. Первое время. А потом освобождаешься от всего. Остается лишь твой чистый дух, да. Чистый дух. Потому что тело уже не принадлежит тебе. Тебе принадлежит только твоя воля. И желание жить. И смерти уже не боишься. Все уходит – страх, ожидание смерти. Остается только дух, – Шайтан говорил это медленно, растягивая слова, смотря на свои руки мутным взором.

– И ты выжил.

– Я выжил. Единственный из нашей группы.

– Обменяли?

– Почти, – сказал он таким тоном, что дальнейший разговор на эту тему становился бессмысленным.

Он замолчал. Это был единственный раз, когда Шайтан что-то рассказал о себе.

– Так как насчет того, чтобы помочь боровов давить? Чистый дух – конечно, хорошо, но с этой земли нас пока не попросили. И мы еще можем многое, а, Шайтан?

– И чего теперь?

– Работа есть. Не пыльная.

– Какая?

– Пока бабки собирать. А потом – посмотрим.

– А что, – задумчиво произнес Шайтан и широко улыбнулся – улыбка была жутковатая. И Художник понял, что этот человек – сам по себе оружие. И нужно обращаться с ним аккуратно. Если такой тип выйдет из-под контроля, он превратится в кобру, и остановить его будет нелегко – таких слишком хорошо учат выживать и убивать. – Попробуем.

Через два дня Художник привел Шайтана в команду и сказал, что отвечает за него головой. И Шайтана приняли.

Заявившись однажды в общагу к Шайтану, Художник еще раз убедился в том, что тот полный псих. Вся комната была завалена литературой по оккультизму: о переселении душ, об уровнях ментальности и кармических воплощениях. Сам Шайтан сидел в позе лотоса на раскладушке и медитировал.

А вскоре Художник в первый раз увидел Шайтана в деле.

Команда обмывала очередную удачную сделку в том деревенском доме, куда после выхода за порог зоны привезли Художника. Надрались, как всегда, прилично. Варька накурилась анаши и хохотала как сумасшедшая. Башня перепил водки, ему тоже было весело. И свое веселье он направил почему-то на Шайтана.

– Так ты в плену сидел? Шайтан пожал плечами.

– У черных, да?

Шайтан кивнул равнодушно, он весь вечер посасывал бутылку легкого столового вина, ему было скучно, но щека дергалась меньше обычного.

– Черные, – не отставал Башня. – Страшные, вонючие черные, да?

– Страшного ничего нет… Если не боишься, – зевнув, произнес Шайтан.

– Бывают… Такая чернота… Рэжут, да. Всех рэжут. И пленных тянут в зад, да, – Башня вызывающе ухмыльнулся, глядя на Шайтана.

Тот опять пожал плечами. И вдруг молнией рванулся вперед, захлестнул поясом от халата шею Башни и завалился с ним в угол, так, чтобы не дать другим помешать им. Художник, насмотревшийся немало, понял, что сейчас пояс просто перебьет Башне шею и ничего тому не поможет.

Каратист Брюс рванулся было на помощь другу. Тут Художник крикнул:

– Хва, пацаны!

Тут Шайтан отпустил шею противника, встал с пола и пообещал спокойно, только судорогой свело лицо:

– В следующий раз умрешь…

– Ты че… – Башня прокашлялся… – Ты чего? Больше Шайтан не обращал на него внимания, его не волновали яростные взгляды, которыми его буравили. Художник видел, что Шайтан совершенно не боится смерти. Он относится к ней, как к чему-то незначительному. Так ведут себя люди, которых уже раз похоронили.

Шайтан с самого начала слушался только Художника. Остальных не считал особо за людей и не задумался бы, чтобы удавить. Художник очень скоро понял, какое сокровище приобрел в лице бывшего сержанта группы спецназа, прошедшего через ад моджахедского плена и растерявшего там добрую часть своей души.

Вика сидела в продавленном кресле и опять дымила сигаретой. Пачка у нее кончалась.

Квартира была просторная, трехкомнатная, небрежно обставленная старой, растрескавшейся, сто лет не ремонтировавшейся мебелью. Гурьянов и Вика были в комнате вдвоем.

– Лена. Мы с ней познакомились в Хургаде четыре года назад. Как сейчас помню – шумный такой отель «Аладдин». Она была на редкость искренним и обаятельным человеком. И Костя, – Вика судорожно вздохнула.

– Я не помню вас среди знакомых Константина, – сказал устроившийся на диванчике с гнутыми ножками напротив нее Гурьянов.

– Зато я слышала о вас, – после вызволения девушки они перешли на «вы». – У вас ведь вечно что-то не ладилось в жизни.

– Это говорил Костя?

– Я это поняла из его оговорок. Он не очень любил говорить о вас. Я однажды спросила – кто его брат. Он так протянул с улыбкой: «О-о! Терминатор а-ля рус». А я… Я спросила: что, такой страшный? Он ответил – ничуть не страшный, но очень серьезный. Таким людям трудно.

– Трудно, – криво улыбнулся Гурьянов.

– Год назад мы ездили втроем отдыхать в Италию. Изумительный вечер. Мы сидели перед фонтаном Треви. Там было столпотворение туристов, и все кидали монеты. Монета, брошенная в фонтан Треви, приносит счастье. И почему-то разговор зашел о вас. Лена сказала: «Никита – человек, который может все и не имеет ничего. Не дай бог тебе такого мужа. Будешь гордая, но голодная».

С кухни появился Влад с подносом, на котором стоял кофейник с чашками. Он уселся поудобнее, налил себе кофе в чашку и спросил:

– Вика, что было в тот день, когда их расстреляли?

– Что было? – она пожала плечами. – Ничего особенного. Я проснулась пораньше. Села в машину. Заехала к Гурьяновым.

– Зачем?

– Лена обещала штуку долларов. Я шкаф-купе купила, и еще в ванной кое-что доделать надо было. Партнеры на фирму должны были деньги перечислить, но тянули.

– Что дальше?

– Я зашла в квартиру. Они собирались ехать куда-то всей семьей. Лена уже привела себя в порядок. Костя спросил: тебя подвезти? Я сказала, что на своем авто. Спустилась вниз. Сперва хотела подождать их. Но потом решила не ждать. Их пять минут – это два часа. Выезжая со двора, я видела этих.

– Киллеров?

– Да. Трое парней.

– Быки?

– Я бы не сказала. Блеклые. В блеклых одеждах. На блеклой машине – зеленом «Иж-Комби».

– Как вы узнали о произошедшем?

– Из «Дорожного патруля». Свидетельница описала киллеров, и я вспомнила, что видела их в том «Иже»… Один из них напал сейчас на меня во дворе.

– Вы их видели раньше?

– Нет. Никогда.

– Почему они пришли к вам?

– Не знаю. Я ничего не знаю, – она всхлипнула и смяла о пепельницу недокуренную сигарету. Она докуривала сигарету до половины, потом на нее накатывали воспоминания, она или разламывала сигарету, или давила ее с силой в пепельнице. Она вытащила очередную сигарету.

– Вы очень много курите, – сказал Влад. – Вредно для здоровья, поговаривают.