Текст книги "Большая стрелка"

Автор книги: Илья Рясной

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

– Друзья твоей семьи.

– Где Роберт?

– Тут. Я ему конфетку дал… Теперь слушай, армян. Ты туда больше не ходи. Не стоит. Хорошая семья, прекрасный ребенок, ну что еще армянину надо? Губит людей жадность. Ты понял?

– Отпустите ребенка.

– Отпустить? Какие вопросы? Иди, Роберт. Иди, крошка…

– Дай мне его! – крикнул Раф.

– Папа, – послышался вновь детский крик.

– С тобой ничего, сын? Все нормально?

– Да.

– Тебя не били?

– Нет…

– Хорошо, маленький. Хорошо, – руки Рафа тряслись.

– В общем, ты понял… Армян, я тебя знаю. Ты отправишь своих в Армению или в Лондон – в безопасное место. Мы с детьми не воюем. Но сам умрешь. И деньги тебе только на похороны понадобятся… У тебя же магазины, мебельная фабрика. Тебе что еще надо? Живи тихо.

– Отпусти ребенка.

– Уже ушел… Раф сжал телефон.

– Что? – спросил Рафа по-армянски его сопровождавший – бывший чемпион Армении по греко-римской борьбе в тяжелом весе, ныне хозяин кафе «Арарат».

– Пошли, – глухо произнес Раф.

– Да что там?

– Пошли!..

Они удалились.

Когда Раф приехал домой, сына не было. В милицию звонить не решался. Поднял на ноги всех армян, и они метались по городу, искали мальчишку, опрашивали учителей.

Сын Рафа нашелся через три часа на бензоколонке в тридцати километрах от города.

– Как ты? – поглаживая ребенка по голове, спрашивал Раф, чувствуя, как из глаз катятся слезы. Ребенок выглядел довольно бодрым.

– Они меня отпустили. Папа, они тебя испугались, – говорил он, и владел им сейчас не пережитый ужас, а гордость за своего отца, которого боятся даже бандиты.

Вечером Раф собрал своих земляков. И обратился к хозяину кафе «Арарат», отвечавшему за безопасность общины и поддерживавшему связи с преступным миром, в том числе и с авторитетными армянскими ворами в законе, которые преимущественно проживают в Москве:

– Узнай, кто это… Гринберг. Кто стоит за ним?

– Руднянские его прикрывали, – сказал хозяин «Арарата».

– Кто такие? – спросил Раф. – Я слышал о них?

– Бандиты. Говорят, они поучаствовали в боксерской кончине.

– Кто из них посмел? Я хочу, чтобы они умерли… Я хочу, чтобы умер Гринберг. Сегодня же жену и детей – в Ереван. А там поглядим.

– Война? – спросил хозяин «Арарата».

– Война!

Шпану отвадить – куда ни шло. У диаспоры есть прикрытие и в милиции, и в депутатском корпусе. Есть свои боевики, прошедшие Карабах и умеющие воевать. Но большая мафиозная война – это слишком тяжелое испытание.

– Мы сейчас не можем себе этого позволить. Мы слишком глубоко вросли корнями здесь. Нам не хватит людей и оружия, – сказал хозяин «Арарата».

– Людей надо звать! – сказал Раф.

– Кого?

Раф задумался на миг и произнес резко:

– Гарика с его бандитами Ты же хорошо знаешь Гарика.

Он поможет.

Гарик был вором в законе из Подмосковья. Он несколько раз оказывал диаспоре услуги, в том числе и силового характера.

– Он много возьмет за такое дело, – сказал хозяин «Арарата».

– Что деньги? – Раф хлопнул в ладоши возбужденно. – Это щенки. Щенки пугливые. Им стоит лишь показать большую собаку.

– Хорошо. Хорошо, Раф, – без особого воодушевления произнес хозяин «Арарата».

– Я перезвоню через пять минут, – Влад нажал на кнопку и отложил сотовый телефон на журнальный столик.

– Крошка? – спросил Гурьянов, отхлебывая чай с лимоном.

– Он самый. Встречи хочет.

– Узнал что-то?

– Говорит, есть кое-что.

– На день раньше объявился.

– Подсуетился.

– Или нашел, кому тебя продать, – возразил Гурьянов.

– Вряд ли… Встречаться с ним все равно надо.

– Надо… Но не на отшибе, а в общественном месте. Не слишком многолюдном, но и не в пустынном. Лучше в каком-нибудь метро. Я тебя буду контролировать.

– Если решили грохнуть, и в метро грохнут.

– Не грохнут, Влад… Давай так. Метро «Тушинская». У первого вагона. На скамейке. По сотовому телефону постепенно выведешь его к цели. Мы будем ждать там. При первой опасности – отход.

– Перестраховщик, – сказал Влад.

– Просто жизнь люблю.

– Я тоже, – Влад взял телефон и набрал номер Крошки.

– Еще раз привет, Крошка. Значит, так, ты выдвигаешься сейчас к метро «Баррикадная» и ждешь там. В два часа я тебе звоню, и мы договариваемся где и как.

– Это еще что? – возмутился Крошка. – Давай сразу. Чего меня как пацана гонять?

– Я тебе все сказал, дружище. Понимаешь?

– Да не лох. Понимаю…

Гурьянов покопался в гардеробе хозяина квартиры. Извлек кожаную безрукавку – та была тесновата, но подходила. Нашел просторную клетчатую рубашку. Джинсы не налезли, пришлось оставить свои брюки. В серванте он присмотрел серебряную клипсу, которую прицепил к уху, и еще синие, круглые, как у кота Базилио, очки, устроившиеся на носу. И приобрел вид хиппи-оригинала, пытающегося молодиться и не выпадать из доброй хиппюжной тусовки.

– Тебе идет, – улыбнулась Вика, пристально разглядывая его.

– А что? Когда дела закончим, уйду хипповать. От кого из рок-певцов сейчас девахи балдеют?

– От Кая Метова. И от «На-На».

– Во-во, – он поцеловал ее. – Буду похож на них.

– Хватит ворковать, голубки, – зашел в спальню Влад. – Поехали. Нас громила заждался.

– Поехали, – Гурьянов спрятал пистолет за поясом под рубахой.

Преодолев пробки, они доехали до «Пушкинской», оставили в переулке машину и сели в метро. Народу там было полно, несмотря на то что час пик давно минул. Они добрались до «Тушинской».

– Давай наверх. И веди Крошку по телефону сюда, – велел Гурьянов. – Но постепенно. Чтобы до последней минуты не знал место встречи. Встречаетесь в конце зала. Держись так, чтобы во все стороны был маневр – на эскалатор, в вагон. Понял?

– Не дурной.

– Вот и отлично. Я вон там жду, контролирую. Гурьянов тоже поднялся наверх, купил букет гвоздик и книжку в яркой обложке. Уселся на лавочку.

До встречи оставалось пятнадцать минут. И нужно было сделаться к этому времени совсем незаметным. Если Крошка приведет за собой людей, что-то соображающих в конспирации, их маскарад стареющего хиппи не введет в заблуждение.

Рядом ждали кого-то две девчонки лет по двадцати, смешливые, жизнерадостные.

– Девушки, я обожаю Кая Метова, – подкатил он к ним, включаясь на максимальное обаяние – уж в этом режиме перед ним не мог устоять никто. – А вы?

Они ошарашенно посмотрели на него. Он улыбнулся. Одна доверчиво сказала:

– Старье.

– А нанайцы?

– Это для пэтэушниц.

– А для вас?

– «Синий Ватерклозет». Вот это класс. И Арина. Голос. Манера. Класс!

– А вы кого-то ждете так трепетно? – спросил Гурьянов, обмахиваясь букетом с цветами.

– Ну уж не вас, – буркнула вторая девчонка.

– Я в печали.

Еще несколько слов – и девчонки втянулись в разговор. И теперь он был не одиноким подозрительным мужчиной, а добрым молодцем с двумя молоденькими девушками.

Наконец спустился Влад. А через пять минут Крошка устремился вниз по эскалатору. Он двигался, как танк, с недовольными видом человека, который давно забыл, для чего это под Москвой нарыли столько тоннелей и чего там толпится столько людей.

– Чего за игры? – скривился он, подходя к Владу.

– Опасные игры, – сказал тот. – Ну, выкладывай.

– Слухов много ходит. Ахтумские на ножах с Киборгом и его бригадой. Доходило до горячих действий. Как бульдоги цеплялись друг в друга. Ахтумские офис, который под Киборгом был, расстреляли – наняли для этого какого-то безбашенного козла, того убили менты при задержании. Киборг у них три фуры с левой водкой увел. А ахтумские его магазин сожгли. Но нейтралитет сейчас. Вооруженный нейтралитет. Миротворцем между ними Сахо Старый выступал.

– Примирил?

– Временно. Ахтумские и Киборг они же безбашенные. Их ничего не остановит.

– Что за коммерция у ахтумских?

– Одно время они по заказам каких-то шишек нефтяных работали. Убрали несколько человек. Ресторан «Шанхай» под ними был. Долги вышибают. Но главное – они с одним чудиком работают. Есть такая гнида политиканствующая. Кандидат в депутаты от ЛДПР. На водке деньги делает.

– Кто?

– Да есть такой Маничев. Влад изменился в лице.

– Что, знакомый? – спросил Крошка.

– Встречались, – кивнул Влад.

– Но не это самое интересное. По водочным делам Маничев этот деньги качает из Свердловской области. Частью они идут на поддержку партии. Частью делит их с ахтумскими. И привозят их наликом! В чемоданчике – как в кино. Раз в месяц.

– Много денег?

– Ты таких не видел.

– И что, нет желающих позаимствовать?

– Никто не знает, когда привезут и куда.

– Откуда такие сведения?

– От хороших людей.

– Хорошо. Молодец, – Влад хлопнул собеседника по могучему плечу.

– Ты обещал про Васька и Лелика прояснить.

– А чего тут прояснять. Они тебя за дешевого лоха держат. И твое родное ТОО «Барс» стремятся на бабки приспустить.

Влад выдал информацию, какую махинацию лучшие друзья Крошки решили провернуть, чтобы прикарманить большой кредит. Бандит покраснел и сжал кулачищи.

– Ну, спасибо, Бронепоезд. Выручил. Ну, Васек, посмотрим, кто из нас лох. Влад усмехнулся.

– Давай, Крошка. Еще поспрашивай.

– Поспрашиваю, – произнес Крошка рассеянно – его мысли были заняты тем, как он в свою очередь опустит своих корешей на деньги.

Влад пошел к вагону.

Крошка постоял немножко, задумчиво глядя перед собой. Потом побежал вверх по эскалатору.

Гурьянов, все еще трепавшийся с девчонками, вручил одной из ней букет.

– Не скучайте. Пока, – и устремился к подъехавшему поезду.

Девчонки озадаченно посмотрели ему вслед и прыснули. Хипующий старикашка – все, что выше тридцати, виделось им как древняя древность, – им понравился. Вот только что сдернуло его с места, когда разговор едва наладился?

Гурьянов присмотрел за Владом, когда тот сделал пару пересадок, и признаков «хвоста» не обнаружил. Подошел к нему, сорвав осточертевшие очки и клипсу.

– Ну чего, панк? – спросил Влад.

– Крошка, похоже, чист. Иначе обязательно притащил бы за собой наших недругов. Что, сказал интересное?

– Еще как… Скажи, что бога нет.

– Вопрос дискуссионный, – сказал Влад.

– Есть. И играет нами, как в шахматы… Никита, ну кто мог подумать?

– Объясни.

– Да есть такой любитель детей. Маничев.

– Тот, из-за которого тебя с работы поперли?

– Да. Так вот – он в наших делах завязан.

– Да. Судьба…

– Здорово, Художник, – Тимоха, одетый в строгий костюм-тройку, диссонирующий с его густо татуированными руками, развалился в низком кресле, положив ноги на журнальный столик.

Встретились эти двое в зале для приемов фирмы, работавшей под крышей воровского положенца. Обстановка была дорогая, офисная – мягкая мебель, сталь, пластик, вышколенные секретарши, готовые на все, прилизанный хозяин, называвший всех по имени-отчеству.

– День добрый, – Художник присел в низкое желтое с зелеными полосками кресло, которое приняло его ласково-мягко.

– Хороша хата. Если бы на Сосьме я думал, что в таких апартаментах буду толковище вести, кореша бы решили, что с головой у Тимохи плохо, – улыбнулся томно положенец. – А я здесь. И фраера с башлями и властью передо мной стелются. И баксы в карманах шуршат. И тачка навороченная. И хата с евроремонтом, четырехкомнатная, которая секретарю обкома не снилась. И быков подо мной целый полк, да все не с перьями, а со стволами. И из мэрии городской ко мне втихаря за советом бегают. Хорошо?

– Неплохо, – кивнул Художник.

– Да вот только жаба давит, понимаешь. Проще надо быть. Гордыня – она от черта. Скромнее надо быть. Проще…

Одна из любимых тем старых авторитетов – о пользе скромности. Она – отголосок тех застойных лет, когда ни одному братану, сколько бы денег он ни нагреб, не пришло бы в голову нацепить на шею цепь толщиной в руку, купить «Мерседес» и пальцевать принародно – мол, я тут самый крутой. Тогда это означало одно – спалить не только себя, но и всю шайку. Однако времена меняются…

– Наш дом сам знаешь где, – постучал по столу указательным пальцем Тимоха.

– Отечество нам Царское Село, – хмыкнул Художник.

– А вот над этим лыбиться не надо, – укоризненно покачал головой Тимоха. – Зона для вора – это свято. Над этим не лыбятся.

– И в мыслях не было, – сказал Художник. Он никогда не разделял умиления воров по поводу зоны. Больше того, он бы с удовольствием сбросил на свою родную ИТК-6 нейтронную бомбу, чтобы жесткое излучение вывело враз там всех – и администрацию, и весь сброд, который злой волей народного суда был закинут туда. Никого ни на йоту не жалко…

– Э, за мысли не подписывайся. Мысли ох какие бывают… Ты чего с армянами не поделил?

– С армянами?

– Да. Несчастье в городе. Большого человека убили. Директора ликерки. Ашота.

– Читал. Из-за водки вон столько народу покрошили.

– «Эльбрус» – твой интерес. Или я запамятовал?

– Мой. И что?

– А то, что армяне считают – ты взял там слишком много. Слишком.

– Я взял? – Приподнял бровь Художник.

– Я тебе не в упрек, Художник. Я все понимаю. Племя молодое. Алчущее. Да вот только… Художник молчал.

– Гарик Краснодарский должен приехать. Рассудить вас, неразумных.

– Гарик? – недоуменно повторил Художник.

– Не слышал о нем? – спросил Тимоха.

– Что-то слышал.

– Он из новых воров. Его четыре года назад в Краснодаре короновали. Так что он вправе вопрос решать.

– Значит, к нам едет ревизор. Ну а ты что?

– А я что? Мое дело – общак собрать. И чтоб зоны в области были подогреты. Чтобы сыты, обуты там люди были. Кроме того. Художник, слишком тяжело тебе. Одному ликерку тянуть…

– Понятно, – кивнул Художник.

Недвусмысленный намек на участие в прибылях. Выпихнуть его оттуда Тимоха не мог, тем более был уговор, что комбинат достанется руднянской команде. А видеть, как такие куски да мимо рта пролетают, положенцу обидно. И уже забываться начало, кто такой Боксер был, и как он Тимоху прижал, и как авторитет его топтал, где только придется. Все забывается – и обиды, и благодарность. Остается только выгода. Итак, намек Тимохи предельно ясен: «Мы делим по-братски прибыли с завода, я решаю проблемы с заезжими варягами».

– А когда он будет? – спросил Художник.

– Завтра.

– На поезде?

– Обижаешь. Самолетом.

– То, что он армянами подмазанный, с самого начала ясно, так что какое решение будет – тут сомнений нет. Ну, а дальше что?

– За Гариком и закон. И сила.

– Ага, – согласился Художник. – Сила есть, ума не надо.

– Ты подумай, как вести себя, – посоветовал напоследок Тимоха. – Только думай не слишком долго.

– Я подумаю.

Теперь, когда Хоша исчез, все вопросы решались куда проще. Интересно, но пропажа Хоши никого не взволновала. Некоторые братаны попробовали поставить вопрос: куда делся главарь, но Художник быстро и четко поставил их на место. Родственников у Хоши, которых бы заинтересовала его судьба, не было. И милиция не горела желанием его увидеть. Вот только Галка, оставшись наедине с Художником, неожиданно сказала:

– Ты… Ты убил его, да?

– Ты что спрашиваешь, шалава? – грубо оборвал он ее.

– Я знаю. Чувствую.

– Жалеешь?

– Не знаю, – она задумалась. – Козел он… Но иногда бывал хорошим…

Она заплакала. Художник взял ее за плечи, встряхнул:

– Слушай меня внимательно. Если кому-нибудь проговоришься о своих умозаключениях – убью. Ты меня знаешь…

– Нет! Никому! – вдруг в порыве непонятной страсти она кинулась к нему, обвила его ногами. – Я тебя хочу, – зашептала она. – Я только тебя хочу!

В ту ночь она была в постели как бешеная… Гарик прилетел на следующий день после беседы с Тимохой. «ТУ-154» замер у здания аэровокзала. Из него потянулись цепочкой люди. Подмосковного вора в законе ждали встречающие – воровской положенец Тимоха и трое шкафов в камуфляже из охранного агентства. Гарик прилетел со своими подручными – одним невысоким, плотным, со сломанным носом, и другим – десятипудовым громилой.

Расположился он в трехкомнатном номере люкс гостиницы «Интер». Быки устроились в двухместном номере рядом. , В принципе, телохранители не особенно были и нужны Гарику – что может случиться с гостем? Ничего.

Культурная программа на вечер уже расписана – стол в ресторане, девочки, куда без них. Поездка в Ахтумск была легкая и необременительная. А деньги за посредничество в решении вопроса очень хорошие.

Гарик вышел из рэкетиров. Жег недовольных утюгами и делал соски – это когда жертву суют головой в ванную, потом дают секунду вдохнуть воздуха и окунают опять. Организовал через закрытый аэродром в Жуковском переправку спецрейсами ворованных машин в Ереван. На зоне он вообще не был. Прикупил звание вора в законе за две сотни тысяч зеленых, как прикупают часть акций в процветающей фирме. Сперва «лаврушников» – новых воров, которых короновали вопреки всем законам, – старые воры не признавали, что явилось причиной кровавых разборов. Упрощение порядка коронования и так привело к тому, что воров в законе в России стало в два раза больше, чем во всем СССР, и большинство из них – лаврушники. Звание обесценивалось, но изменить ситуацию старые воры были не в силах, поскольку за младым поколением стояли деньги, сила. Кто из старых воров не хочет остаться на полустанке, глядя вслед уходящему поезду, должен подстраиваться. Так что Гарика короновали, и постепенно тот обнахалился так, что начал выступать судьей. И следовал принципу, который что у государевых, что у воровских судей процветал все больше – судить не так, как подсказывает совесть, а так, как заплатят.

В успехе мероприятия Гарик не сомневался. Он навел справки – вроде руднянские отмороженные, но живущие по понятиям. Проигнорировать стрелку они не смогут, поскольку это означает признать свое поражение. А не исполнить?

Это они вряд ли решатся.

– Ну что, в кабак? – сказал, потянувшись, Гарик, одернул двухтысячебаксовый пиджак. Он одевался всегда стильно, со вкусом и очень дорого.

– Не против, – кивнул его телохранитель. Они пошли к лифтовому холлу. Гарик вдавил кнопку. Двери открылись. И в лоб вору в законе уперся пистолет. Сзади с черной лестницы как привидения возникли еще двое со стволами.

Художник, упираясь в вора в законе стволом, предложил негромко:

– Пройдем в номер. Тихо, без вздоха. Кое о чем перетереть надо.

– Пойдем, – кивнул Гарик. Он слишком дорожил собой, чтобы рисковать.

Они вернулись в двухкомнатный люкс. Гарика усадили в кресло.

– А вот теперь слушай, – сказал Художник. – Может, в Москве лаврушники в чести. У нас же правилки, где решения заранее куплены, не устраивают. У нас культурный город.

– Ты хоть понимаешь, на что танком прешь? – спокойно осведомился Гарик.

Сколько раз выслушивал это Художник. Даже мелкая шваль становится в позу и бьет себя в грудь: «Ты знаешь, на кого наезжаешь?» Все знаем. Все понимаем…

– Тут твое слово ничего не значит, Гарик, – сказал Художник. – Уезжай.

На пистолете Макарова была самоструганая глушилка. Художник направил пистолет в голову вору в законе. И нажал на спусковой крючок.

Хлопок был довольно громким. Открыл глаза Гарик, поняв, что жив. Бра около него разнесло, пуля срикошетила и вошла в кресло.

– Это ты зря, – покачал головой Гарик.

– Не зря, – Художник нажал еще раз на спусковой крючок, и Гарик повалился на пол, всхлипнув и схватившись за ногу.

Его телохранители напряглись, но Шайтан и Армен, их держали под стволами, и дернуться те не могли.

– И еще послушай. До Москвы час лету. Будешь людей посылать со всякими глупостями, киллеров разных – мы тебя, достанем. Обязательно достанем, – Художник присел рядом с Гариком. – Как-то так получается, что мы всех достаем.

Он повернулся и выстрелил в плечо одному из быков, тот заскулил, сполз на пол. По плечу струилась кровь.

– Ничего, братцы славяне, – хмыкнул Художник. – Чурки вас вылечат.

Он резко обернулся и вышел из номера.

Он, Армен и Шайтан сбежали по ступеням черного хода. «Интер» знали как свои пять пальцев. Нырнули в машину.

– Дергаем, – сказал Шайтан.

Через несколько кварталов они скинули в тайник оружие, пересели в машину, в которой их ждала Галка. Вскоре они были на штабной квартире и глушили там виски. Теперь можно и передохнуть.

– Мы не слишком разошлись? – спросил дядя Леша. Он опрокинул в себя рюмку с виски и с хлюпаньем закусил соленой капустой.

– Нормально. Как только мы дадим слабину – нас съедят. На ликерку вон сколько глаз зарятся, – сказал Художник. – Нельзя давать спуску.

Гарик оскорблен. Чтобы ему не потерять авторитет, придется действовать. И что он сделает? Пошлет разборочную бригаду? Вряд ли что путное из этого выйдет. По воровским понятиям предъяву сделает? Тут у него позиции неоднозначные. Слишком многие помнят, откуда и кто он был. Кроме того, сейчас даже на зонах воров часто ни во что не ставят, не то что на воле.

Но ждать продолжения придется. Художник был в этом уверен.

– Наказать надо армян, – произнес он.

– Накажем, – заверил Шайтан.

– Это полезно, – кивнул дядя Леша.

– Долго все это будет продолжаться? – всхлипнула Вика. Она стала выглядеть хуже. Ничегонеделание угнетало ее. А осознание того, что под прошлым подведена черта, а будущее смутно, приводило ее в отчаяние. Она целыми днями слушала проигрыватель или раскидывала карты – то ли на судьбу, то ли на любовь.

Гурьянов в ответ только пожал плечами.

– Вот живешь так, – вздохнула она. – Хорошая работа и новая импортная машина. Одеваешься в хороших бутиках. Ты деловая женщина и считаешь, что навечно оседлала судьбу. И однажды лишаешься всего. Сидишь непонятно на чьей квартире, ждешь непонятно чего. Да еще какие-то маньяки идут по твоим пятам с топором… Я не хочу так, – она слабо улыбнулась и вытерла слезу.

– Так бывает, – сказал Гурьянов. – Мир однажды ломается, и ты перестаешь видеть себя в нем. А потом понимаешь, что жизнь продолжается, и что сам ты еще жив, и надо двигаться дальше.

У Гурьянова мир раскололся тогда, в 1991 году, когда он смотрел с пятого этажа на Лубянскую площадь, а в это время толпа бурлила внизу, скандировала «Смерть ГКЧП» и рушила памятник Дзержинскому. Это была точка, когда Советская империя перестала существовать. И солдаты империи, привыкшие не жалеть себя, свою жизнь, оказались лишними в этом новом мире.

Гурьянов сидел в кабинете заместителя начальника отдела Второго Главного управления подполковника Брагина.

– Вот так кончаются эпохи, – устало произнес Брагин. Гурьянов ничего не ответил. Он завороженно смотрел на толпу.

Это было 21 августа, когда беспомощный и глупый путч провалился, и сразу же были сданы последние позиции, на которых еще держался СССР.

Толпа время от времени подавалась вперед, к подъездам КГБ, и отваливала назад. Брагин сказал:

– Влеплю пулю первому, кто ворвется в мой кабинет.

– Не дурите, – поморщился Гурьянов.

– Уже все равно, – Брагин погладил лежащий на столе свой пистолет.

Последние часы в Комитете все ждали начала штурма здания. И уничтожали секретные документы, оперативные и агентурные дела, которые не должны были достаться штурмующим. Во-первых, во все заварухи перво-наперво громят архивы тайной полиции. Объясняется это просто – эти документы дают власть над людьми. Во вторых, толпа внизу напичкана агентами западных спецслужб, ну а самое главное – из заводил бунта, как правило, многие все годы исправно стучали на своих товарищей по борьбе и были заинтересованы скрыть следы этого. Кому, как не гэбэшникам, знать, как нынешние столпы демократии, властители дум, деятели культуры, которых позже назовут совестью нации, истово «барабанили» на своих коллег, лили такую грязь, что даже операм КГБ приходилось урезонивать их прыть.

В КГБ СССР действовали по варианту – враг в городе. Оперативники уничтожали документы. Результаты многолетнего труда рассыпались в машинах для уничтожения бумаг. Вскоре бумагоуничтожители перегорели, не в силах справиться с документами, тогда бумаги просто рвали и спускали в унитазы. На многих этажах унитазы полопались, засорились трубы, и бумаги просто жгли. В КГБ не привыкли сдавать своих людей врагам.

– Ну что, попробуем вырваться, – Брагин взял распухший портфель с документами.

– Попробуем, – кивнул Гурьянов.

Брагин сунул пистолет в кобуру, но Гурьянов укоризненно покачал головой:

– Николай Николаевич, не надо.

Брагин кивнул и положил пистолет Макарова в сейф. У выхода их сразу же окружила толпа.

– Документы выносят! НКВД блядское! Палачи! – с этими криками бородатый, по виду только из дурдома, мужчина протянул руки к портфелю. Ему базарно вторили визгливые толстые бабы.

– Руки! – крикнул Брагин, приготовившись въехать бородачу в оскаленный рот.

Гурьянов встал между ними и оттеснил подполковника к выходу. В холле они перевели дыхание, и Гурьянов сказал:

– Надо по-другому выбираться.

Они все-таки выбрались через подземный ход, проникли на станцию метро.

Гурьянов потом долго восстанавливал в памяти те события, и они казались все более странными. Если бы дали команду – одна «Альфа» смела бы всех к чертям. Но какие-то – кукловоды – то ли на земле, то ли на небесах – решили иначе.

– Черт попутал старого дурака связаться с этим ГКЧП, – говорил бывший министр обороны СССР.

Все правильно. Они все были старые дураки. И несчастье страны, что именно они стояли у власти на переломе эпох и не были способны ни на что.

Начался новый отсчет времен.

И Гурьянов знал – когда-то ему придется схлестнуться с этой темной силой, гуляющей по его Родине.

Только он не предполагал, что она ударит его в самую больную точку – по его семье, по любимому брату Косте и его близким…

Гурьянов прижал к себе Вику. Она судорожно стиснула руки, впилась своими губами в его. Он гладил по голове все более настойчиво.

Закончилось все так, как и обычно.

– Вот за эти минуты, – сказала она, прижимаясь к его груди своей обнаженной грудью, – я готова забыть обо всем. А секрет прост.

– И какой твой секрет?

– Женщине нужно, чтобы ее любили. Это главное. Не верь деловым женщинам, которые говорят, что работа для них – все. Это женщины, у которых нет настоящего мужчины… А у меня есть настоящий мужчина, да? – с надеждой она посмотрела на него.

– Если я настоящий, – улыбнулся Гурьянов.

– Именно ты и настоящий. Остальные – они как из папье-маше. Вроде все на месте, но картонное. А ты… – она вздохнула… – Гурьянов, ну скажи же.

– Что?

– Что ты меня любишь.

– Я тебя люблю.

– Ну почему я вытягиваю из тебя эти слова, а?

– Ты не вытягиваешь. Я тебя правда люблю, – с некоторым напряжением произнес он.

Любишь, не любишь – он считал, что давным-давно отыграл в эти игры. И вот теперь опять женщина задавала этот вопрос. И сам задавался вопросом, действительно ли он любит ее? И не находил ответа. Но тянуло его к ней, как мощным магнитом. И одновременно тем же магнитом отталкивало. Дело даже не в том, что между ними стояло обрушившееся огромное горе и смертельная опасность. Что-то было еще. Какая-то недоговоренность. Какая-то нотка неискренности. Гурьянов знал, что Вика что-то утаивает, и если работать по науке, то надо бы ее прижать возможными способами. И вместе с тем понимал, что не сможет этого сделать никогда.

Он хотел было начать этот разговор, но опять не решился.

Было полпервого дня.

– Разврат, – покачал он головой, поднимаясь с постели. – Скоро появится Влад.

– А молодые люди не одеты, – засмеялась Вика и томно потянулась.

Гурьянова бесило бездействие. Он понимал, что все идет своим путем. Они наработали план действий, и теперь отрабатывали его по пунктам. Но все равно – он маялся.

Влад опоздал на полчаса. Вид у него был довольный.

– Чай с лимоном, – потребовал он. – И бутерброд с красной икрой.

Вика принесла ему чай и бутерброд. И ее вытурили из комнаты.

– Отлично, – Влад откусил кусок от бутерброда, проглотил. – Политик прибудет с Майорки и бросится наверстывать упущенное в загородном домике. Есть у него такой приют для плотских утех.

– Что, не оставил он утехи? – спросил полковник.

– Зачем? Меня он выпер. И решил, что ему теперь позволено все. Охранники нашли ему нового пацана. Будет оргия. Вино рекой. Море удовольствия, – Влад сжал кулаки. – Носит же земля таких ублюдков.

– Земля еще и не таких ублюдков носит, – махнул рукой Гурьянов.

– Раньше он оставался в домике во время оргий только с мальчонкой. Отправлял охранников прочь. Но был какой-то инцидент…

– Какой? – заинтересовался полковник.

– Не знаю, – одним махом Влад прикончил бутерброд и продолжил:

– После того инцидента Политик вообще не расстается с охраной. Быки провожают его до дома до хаты. Квартира у него со стальной дверью, он за ней как в танке. Охранник оставляет его и приезжает утром – забрать это праздное тело. ,

– Когда начинаем?

– Завтра.

На обсуждение деталей ушло где-то с час. План получился вполне реальный.

– Договорились. – Влад протянул руку. Гурьянов хлопнул по его ладони. Тут затренькал сотовый.

– Я слушаю, – сказал Гурьянов. – Я, я. А кто же? Ну, что там случилось?

Выслушав сообщение, он досадливо прищелкнул языком. И сказал своему собеседнику:

– Все понятно. Если появятся еще – сразу звони, – и дал отбой, со стуком положил на стол телефон.

– Что случилось? – спросил Влад.

– У меня были гости.

– Гости? Кто?

– Они.

Как сотрудник Службы, Гурьянов имел адрес прикрытия – квартиру на северо-западе Москвы, где он был прописан, но которая нередко использовалась совершенно для других целей. Она контролировалась одним из соседей, который подрабатывал на Службу и сообщал обо всех подозрительных моментах. И вот на эту квартиру заявились гости – двое племенных бугаев, представившихся сотрудниками милиции. Они предъявили какие-то красные корки и настырно интересовались, где хозяин восемнадцатой квартиры. Перед этим они же пару раз приезжали, крутились у дома. Один из них по описаниям явно подходил под бойца ахтумской команды.

– По мою душу. Они нас вычислили обоих, – сказал Влад.

– Кто-то опять слил информацию, – сказал Гурьянов. – И на тебя. И на меня.

– Да, вложили нас в праздничной упаковке, кивнул Влад.

– Этот адрес я называл только, когда меня вызывали в вашу контору.

– И что значит? – недовольно поморщился Влад.

– Что нас продал кто-то из ваших.

– С этим не поспоришь, – вздохнул Влад. – Веселые дела в нашем царстве-государстве.

– Теперь ни тебе, ни мне на поверхность хода нет. Пока…

– Пока не закончим полностью зачистку, – поддакнул Влад.

– Верно, старшина, – кивнул Гурьянов.

При здравом раздумье Художник понимал, что действительно перегнул палку. И вообще забирает крутовато. Но тут уж как при прыжках с трамплина: если разогнался, то только лететь вперед и мягко приземляться, а в воздухе тормозить – это ни у кого не получится.

Плюс к этому знаменитое упрямство Художника, заставлявшее стоять на своем и когда нож у горла. Он знал, что никогда в жизни не уступит ни лаврушнику Гарику, ни кому бы то ни было иному.

Наказали руднянские армян в обычном порядке. Взлетел на воздух только что пригнанный из Германии новенький «Мерседес» главы армянской общины Рафа Григоряна. Заполыхал склад, где хранилась партия товаров 000 «Кавказ». Нескольких армянских торгашей избили резиновыми дубинками, отправив в больницу.