Текст книги "Каменный пояс, 1974"

Автор книги: Илья Миксон

Обдумали тогда, где и сколько построят домиков-дачек и навесов. Построили, утеплили и поселили свиней. Дел было – прорва.

– А падежа не было? Не болели?

– Нет. Все хорошо. Даже поросились.

– В домиках-дачках поросились? В мороз? – спросил секретарь обкома.

– Да ведь у них там сравнительно тепло. Прекрасно растут. Следим, конечно. Я понимаю, это временная мера. Мы уже начали строить механизированные животноводческие помещения. А в новом году усилим строительство.

– Рад, рад за вас.

Нетрудно по интонациям голоса понять, как человек относится к тому, с кем говорит…

Секретарь обкома был всегда ровен и сдержан, и если сейчас выказал свое отношение к нему, Ивану Ефимовичу, то, видимо, считал необходимым.

– Ну, а как вы думаете сработать в новом году?

Лаптев ждал такого вопроса.

– Мы взяли обязательство продать государству пятьдесят пять тысяч центнеров мяса.

– Пятьдесят пять? – В голосе секретаря обкома удивление. – Ну что ж, замечательно! Вы выходите в число крупных хозяйств. Такого количества мяса хватит на целый год населению довольно большого города.

– Откормить свиней не так уж трудно, Николай Николаевич, было бы достаточно хороших кормов. В следующем году мы расширим площадь под зерновые. И думаем увеличить урожайность не меньше чем на четыре центнера с гектара. Так наметили. Надеемся, что область немножко поможет нам с комбикормами.

В трубке послышался тяжелый вздох, и Лаптев добавил торопливо:

– Пока… Только на тот год. И немного. А потом не потребуется, потом не будем просить.

– Я приеду к вам дня через три. Захвачу с собой кое-кого из специалистов. Посмотрим на месте, как и что…

Значит, он в чем-то сомневается.

«Ну что ж, приезжайте, будем рады».

– Все это мы обсудили на экономическом совещании. Определили даже то, когда, откуда и на каких машинах будем отвозить свиней.

«Даже! Мальчишка-хвастунишка, будь ты к черту!», – поморщился Лаптев. Но слова улетели, и «их не пымаешь», как говорил Митька. Иван Ефимович сердился, когда ему не доверяли, и мог при этом сказать не те или не совсем те слова, которые хотел бы.

Из трубки вновь послышался далекий голос:

– Посоветуемся… И специалистам у вас побывать полезно.

«Нет, не сомневается».

Позвонила Татьяна Максимовна Нарбутовских.

Он всегда с удовольствием слушал ее. Сам не знает, отчего выработался у него полушутливый тон разговора с ней, а это и к его характеру вроде бы не подходило, и как директору ему ни к чему.

– Ну что там у вас?.. – неопределенно спросил он.

– Опорос идет. Вовсю!

– В домиках?

– Да!

– И как? – уже с некоторым беспокойством спросил он.

– Приезжайте, посмотрите!

В Травное Лаптев прибыл в конце рабочего дня и, пока они беседовали с Татьяной Максимовной и добирались на газике по кривой заснеженной дороге до летних дачек, совсем стемнело. Газик то и дело застревал в сугробах, мотор надсадно выл и заглушал тоскливо-протяжный свист пурги, так частой в этих местах. В синеватом мечущемся свете фар кружила, тряслась, плясала и неслась куда-то тяжелая, густая, бесконечная снеговая завеса. И Лаптев подумал, что, пожалуй, надо побыстрей возвращаться в деревню, неподходящее время для поездок. Он ездил без шофера, научившись водить машину еще в давние годы.

Как все же здорово изменилась Татьяна Максимовна за последнее время; голос ее стал уверенней, а сама – солидней, собранней. Да и у Лаптева уже нет той прежней раздраженности, которая так пугала его и которую он старался всеми силами сдерживать в себе.

Ему порядком надоели тряски, сугробы, и он с радостью услышал голос Татьяны Максимовны:

– Немножко правее, Здесь вот!.. Видите?

Лаптев остановил машину и вышел из кабины.

Казалось, пурга воет и свистит сильнее всего здесь вот, возле них, и снег несется только сюда, сюда, на людей, на машину, но это только казалось. Пурга шла с севера сплошняком, бесконечно. Воздух был плотен, тяжел, будто и не воздух, а какая-то жидкая, густая масса, таким он ощущался и в холодной машине, почти не защищаемой истрепанным тентом…

Что же сказала Татьяна Максимовна, – видите? Нет, он ничего не видел в этой мешанине тьмы, снега и ветра. Только едва-едва проглядывали бугорки домиков-дачек, похожие на сугробы…

Татьяна Максимовна нырнула во тьму и почти тотчас вернулась, сунув Лаптеву в руки горячий, живой комочек:

– Вот он какой хороший, проворный да мягонький! Кричи, кричи!..

Яков Вохменцев
СОЛНЦЕ НАД ТОБОЛОМ
Стихотворение

 
Ползут дожди со стороны Урала,
На полевых проселках лужи сплошь.
Когда страда в грязи забуксовала,
Тут и двойною тягой не возьмешь.
 
 
Но вот раскрылось солнце над Тоболом,
И он, вдруг просветленный, засверкал.
Взгляд хлебороба сразу стал веселым,
Вздох облегченья тут же ветром стал.
 
 
Нам принесла природа все, что надо,
Чтоб на корню подсохло и в валках.
Заколыхались грузные армады,
В рост вороха пустились на токах.
 
 
Видать, у всех желания едины:
Успеть прибрать, покуда хлеб сухой.
Истосковались люди и машины
По боевой работе полевой.
 

Николай Година
ЭТО КРАСНОЕ НА СИНЕМ…
Стихотворение

 
Это красное на синем
Ни о чем не говорит.
Просто кажется осинам,
Что листва на них горит.
 
 
Ветер яблоками сладко
Подышал из-за дерев.
Растворился без осадка
Пьяный в кущах, задурев.
 
 
Капли, время понимая,
Застучали не к добру.
Дождь, который снился маю,
Не приснился сентябрю.
 
 
От луны осталась долька.
Вот и дольки нет уже.
От тебя осталась только
Осень тихая в душе.
 

Геннадий Устюжанин
МЫ СЛУШАЕМ ПОЛЕ

Рис. В. Курбатова

I

Вспоминаю дедушку Егора из колхоза «Верный путь», где в пятидесятые годы я начал свою трудовую биографию колхозным агрономом. Дедушка Егор даже летом, когда выходил погреться на солнышке, одевал пимы и полушубок. Сядет, бывало, на завалинку, упрется в палку, пригреется, закроет глаза – и будто заснул.

А поеду в поле – услышит, встрепенется весь.

– Возьми меня, внучек, в поле.

Помогу ему сесть в ходок и едем за деревню. Пшеницу качает ветер и рыжей гривой клонит к дороге. Дед смотрит из-под руки на хлеба, шепчет что-то.

Останавливаю лошадь, и он, опираясь на палку и шурша пимами по высохшей траве, бредет к кромке поля. Осторожно, с какой-то лаской, касается старческой рукой колосьев, и в выцветших его глазах вспыхивает искорка.

Постоит неподвижно, сжимая в пальцах бурые колосья пшеницы. Поворачивается и бредет обратно к ходку.

– Счастливый год нонче выпал. Земля-то вона как на заботы ответила, – скажет, сидя в повозке…

Зачем было трястись, ведь говорил ему, что хлеба растут добрые…

А дедушка, словно подслушав мои мысли, пробормочет со вздохом:

– Спасибо, ублажил старика. Хотелось послушать, как хлеб-от поет. Работать уж не могу, а поле послушать хочется. Почитай, вся жизнь с ним прожита…

II

Года четыре назад приехали мы весной в колхоз «Дружба» проверить качество сева. Разгребаем почву на поле, смотрим, как легли в нее зерна. А рядом стоит старший сеяльщик агрегата Александр Иванович Бунин. Вижу, он то темнеет лицом, то румянцем горит…

– Что с вами? – спрашиваю. – Нездоровится?

– Здоров я, только вот на поле ворошите, а у меня в сердце болью отдается. Не доверяете, что ли? Я ведь над ним, над полем-то, как над дитем малым дышу. Тут на сто рядов все проверил и выверил… Приезжайте лучше по осени. И если здесь хлеб будет хуже, чем у других, – наплюйте мне в глаза всенародно. Не обижусь.

Осенью я был на том поле. Александр Иванович молотил валки. Серым от пыли и усталости было его лицо, а в глазах – огонек.

Такой же огонек я видел когда-то и в глазах дедушки Егора, отдавшего всю жизнь свою хлебородному полю.

III

Каждую осень я уезжаю к маме. Ходим с ней в лес по ягоды. Забредаем подальше от дорог и на опушке березовых колков рвем вишню.

– Ну вот и, слава богу, набрались, – скажет мама, – засветло и домой поспеем.

Идем жнивьем к большаку.

– Смотри-ка, колосок! – Мама склоняется. – А вон – еще… – Она затыкает фартук за пояс и подбирает в него колоски.

– Машины вас избаловали. Раньше в такую-то пору вся деревня в поле. Каждому колоску – поклон. Потому, наверное, в старину за крошку хлебушка, оброненную на стол, ложкой по лбу били. И не из строгости это, из уважения к хлебу. Знай, мол, ему цену.

IV

Солнце в самом зените. Жарища…

Отобедав, лежим в тени берез. Соленый пот пощипывает тело, белеет пятнами на сброшенных тут же рубахах. Звеньевой, дядя Влас, доволен: успели наметать сена больше, чем в прошлые дни.

После еды нас клонит ко сну. А мальчишки скачут уже на лошадях с водопоя. Обгоняют друг друга.

Сейчас дядя Влас скажет, что пора брать в руки вилы…

Но видим: лицо мальчишки, прискакавшего первым, в смертельном страхе.

– Дядя Влас!.. Поле-то ваше коровы потравили!

Дядя Влас вскакивает.

– Бросьте шутить, шельмецы!

– Правда, дядя Влас, потравили!

Дядя Влас вскочил на лошадь и ускакал. Часа три его ждали… Принялись за работу одни.

…Под осень сорок четвертого года батальон, где служил Гончаров Влас Матвеевич, спешно окапывался на хлебном поле.

– Окопы чтоб в полный рост, – командовал взводный. – Супротив танков стоять придется!

Солдаты спешили. И когда, закончив работу, сели перекурить, Влас Матвеевич приметил, что ячмень на поле особенный, голозерный, как пшеница. Такого отродясь не видывал. «Вот обрадовались бы в колхозе, – ни ступы, ни песта не требуется для обработки. Прямо из-под комбайна бери, хочешь кашу вари, хочешь толстые щи варгань и ешь себе в удовольствие». – С горстью колосьев он присаживался то к одной кучке солдат, то к другой, удивлялся дивной культуре… И когда показались немецкие танки, он спрятал колосья в карман гимнастерки.

А в лазарете Влас Матвеевич требовал принести гимнастерку из склада. Боялся, что мыши сожрут колосья. Спрятал их в кисет и хранил при себе до конца войны.

…Пятнадцать лет размножал он ячмень. Сначала на грядке, потом засеял участок на огороде… И вот первый гектар на колхозном поле. И вдруг эта потрава!

Вечером я зашел к дяде Власу. Не узнать его было.

– Что делать-то будете?

– Соберу остатки. Сызнова начать придется…

V

Комбайны заглушили в полночь. Механизаторы собрались кружком, курят. Шофер раздал жетоны за отвезенное зерно.

– Поздравьте Менщикова, он опять больше всех намолотил!

Промасленные крепкие руки друзей в поздравлении ложатся на Сашины плечи.

…Машина, груженная зерном, идет ровно. На нем, как на перине.

– И как это ты, Саша, умудряешься больше других намолачивать?

В темноте лишь белеют его зубы.

– Я ведь на комбайн-то как смотрю? Не простая это машина – завод! А я на нем – директор! Вот и приходится не только руками работать, но и головой соображать… Сочетать, как философы говорят, умственный труд с физическим.

…Совсем недавно мы встретились снова. У Саши Менщикова на груди звезда Героя Труда.

– Поздравляю, Александр Николаевич! – Смотрю ему в глаза. – Трудно в прошлую страду пришлось?

– Да как сказать? Уборка хлеба – любимая для меня работа. А коли дело душу радует – от него не устаешь. Для человека ведь трудно не то, что тяжело, а то, что не радует. Это как охота, наверное: нелегкое в общем-то занятие, да любители, говорят, хлебом не корми, дай на след зверя напасть. Сотни верст в азарте отмахает, не заметит.

А насчет результата, так, по правде сказать, я и сам не думал, что столько намолотить смогу – 120 400 центнеров! В районе еще никто столько не намолачивал. А теперь будут. Раз я сумел, то и другие смогут. Это уж точно…

Михаил Люгарин
МОЯ БЕРЕЗКА
Стихотворение

 
У крутых цехов Магнитогорска
Рад хорошей весточке о том,
Что моя целинная березка
Стала выше крыши в Боровском.
Мне станица отческая снится:
В час, когда проклюнутся лучи,
На ветвях ее звенят синицы,
Черные качаются грачи.
Много лет, в любую пору года
Служит мне живым календарем,
Весело танцует в непогоду,
В изморозь сияет серебром.
Зимним днем постукивает гулко,
И, по-лебединому бела,
В тихом Айвазовском переулке
Стала украшением села.
Плещет кроной в поднебесной сини,
Отряхает росы, словно дождь…
Ты жива, березка, и поныне,
Да и – я, неугомонный, тож…
Не лежится по утрам в постели,
Все спешу куда-то,
Недосуг.
Снегири на север загляделись,
Смотрят гуси-лебеди на юг.
Над Магниткой птицы пролетают,
Опадают клены на траву.
Мне моей березки не хватает
В городе,
В котором я живу.
 

Михаил Клипиницер
ПРИХОДИТ ВРЕМЯ
Стихотворение

 
Приходит время – комнаты пустеют,
Уходят повзрослевшие сыны.
Кровати уплывают от стены, —
На ней следы от ковриков сереют.
 
 
От той стены как оторваться взором?
Есть на земле закон, и он простой:
Нас гнезда не пугают теснотой,
А комнаты страшат своим простором.
 

Юрий Шпаков
ЛЕД И ПЛАМЕНЬ
(Полемические заметки о соревновании)

Рис. В. Курбатова

„Работать и думать!“

Хорошо известно ленинское классическое определение основных принципов соревнования – гласность, сравнимость результатов, возможность широкого повторения опыта. Настолько известно, что любой руководитель цитирует эти слова, порой не вникая в их суть. А вникнуть не мешало бы. Например, попытаться ответить на такой вопрос: почему в реальной нашей действительности иногда отходят от этой четкой формулы? Ибо подчас ни подлинного состязания, ни сравнимости итогов нет.

Вспоминается еще одно высказывание В. И. Ленина – из письма к Инессе Арманд.

«Люди большей частью (99% из буржуазии… около 60—70% из большевиков) не умеют думать, а только  з а у ч и в а ю т  с л о в а. Заучили слово… Твердо. Повторить могут. Наизусть знают.

А как надо изменить его формы в новой обстановке, как для этого заново учиться и думать надо, этого мы не понимаем».

Не так ли происходит порой со словом «соревнование»? Склоняют его сегодня на все лады. Охотно говорят о «имеющих место недостатках», в частности о формализме. А всегда ли достаточно внимательно и самокритично анализируются причины неистребимой живучести этого формализма? Всегда ли осмысливаются взаимоотношения людей, решивших вступить в трудовое соперничество? Наверное – далеко не всякий раз…

Чтобы убедиться в этом, достаточно перелистать свежие номера газет. Читаешь рассказ об успехах рабочего коллектива или одного передовика и ловишь себя на мысли: а ведь повторить подобные достижения в широких масштабах вряд ли удастся. Вот подробно описывается опыт слесаря-лекальщика, которого товарищи называют «уральским Левшой». Человек он, действительно, интересный, славу свою заслужил. Но можно ли считать его запевалой соревнования? В газете прямо подчеркивается, что редкостное мастерство этого рабочего сродни таланту крупного художника. Выходит, подняться до таких же вершин способны немногие. И если уж учиться у него, то лишь творческому отношению к труду, аккуратности, целеустремленности. Что же касается производительности труда, то следовало бы поискать другие примеры. Что ни говори, а призыв равняться на показатели «Левши» звучит как-то несерьезно.

Даже в самых, на первый взгляд, родственных профессиях могут обнаружиться,«подводные камни». Допустим, златоустовский сталевар вызвал на соревнование своего коллегу из Магнитогорска… Казалось бы, никаких препятствий к тому нет. Но если разобраться глубже, выявляется немало несоответствий. Один варит высококачественную сталь, другой – рядовую, у одного плавка продолжается двенадцать часов, у другого – всего четыре, один работает без применения кислорода, а другой пользуется мощным интенсификатором… Как же сравнивать их показатели? Если первый запишет на свой сверхплановый счет несколько тонн металла, такая прибавка может оказаться внушительней, чем сотни тонн у второго. Выходит, нужны какие-то особые критерии. Раз нет сравнимости результатов, нет и соперничества. Нельзя же заставить двигаться вперегонки спортсменов, если один из них на мотоцикле, а второй на велосипеде…

Однако простые истины не до всех доходят. В начале 1973 года на страницах одной из городских газет Челябинской области появилось сообщение: сталевар заключил договор на соревнование с машинистом электровоза, каждый взял на себя высокие обязательства, старается их выполнять. Затем редакция несколько раз возвращалась к теме, утверждала, что пример нашел подражание. Судя по тону материалов, новшество горячо одобрялось.

Наверное, в принципе металлург и железнодорожник соревноваться могут. В том случае, если их труд взаимосвязан, скажем, машинист подвозит шихту для мартена. Такое соревнование смежников широко практикуется сейчас на Магнитке и ведется весьма успешно. Но люди, о которых говорилось в газете, никаких точек соприкосновения не имели и не имеют. Один несет свою вахту у печи, другой водит составы по Транссибирской магистрали. О какой-то единой системе показателей тут и думать не приходится, никакие коэффициенты не помогут. Если следовать подобной логике, можно начать соревнование парикмахера с шахтером, токаря с пекарем….

Нетрудно догадаться, что в данном случае проявили усердие любители громких починов. Погнались за новой, оригинальной формой – и не подумали о содержании. Но ведь сами-то они остались безымянными! И потому заслуживают упрека рабочие, легко согласившиеся подписать сомнительного свойства документ. Слов нет, люди они достойные, трудятся добросовестно, и каждый на своем месте служит товарищам хорошим примером. Так зачем же ставить под удар доброе имя, отдавать его для суесловия?

На многих строительных площадках Челябинска можно увидеть плакат, призывающий поддерживать почин одной из комплексных бригад – трудиться без травм и аварий. Не хочу лишний раз называть фамилию бригадира – она и без того повторяется слишком часто. Поневоле посочувствуешь человеку, поставленному в ложное положение. Ведь его «инициатива» точно укладывается в обычную должностную инструкцию. Соблюдать правила техники безопасности учат каждого новичка, с них начинается любое производство. Так что затея по меньшей мере бессмысленна. Как видно, некий специалист, отвечающий за безопасное ведение работ на стройках, решил отличиться.

Организаторы соревнованию, конечно, нужны. Было бы наивно утверждать, что все начинания, ставшие подлинно массовыми, вошли в жизнь прямиком с рабочих мест. Но не будем путать разные вещи. Одно дело подсказать хорошему производственнику, как ему лучше увлечь своим примером тысячи товарищей по труду, и совсем иное – создать мыльные пузыри…

В словаре Владимира Даля сказано:

«Соревноваться – состязаться с кем-либо, идти вперегонку… ревностно стремиться за другими».

Очень точно подмечено: ревностно! Но для этого надо постоянно помнить о сопернике по труду, знать его результаты в работе, как свои. Тогда будет и здоровый азарт, и постоянное желание не отстать, опередить. Вот почему вызывает сомнение модная ныне тяга к заключению договоров между людьми, которые живут и трудятся в разных городах. Практика доказывает: содружество двух коллективов или отдельных рабочих будет полезным лишь в том случае, если обмен деловой информацией происходит повседневно.

Вряд ли надо доказывать, что соревнование и шаблон – понятия несовместимые.

Еще на заре Советской власти это подчеркивал В. И. Ленин:

«Надо бороться против всякого шаблонизирования и попыток установления единообразия сверху… Единство в основном, в коренном, в существенном не нарушается, а обеспечивается многообразием в подробностях, в местных особенностях, в приемах подхода к делу…»

Почти шесть десятилетий минуло со времени написания этих строк, а иные любители универсальных штампов не складывают привычного оружия. И смотришь, вместо согревающего огня остается его холодное изображение…. В одном из цехов Южно-Уральского фарфорового завода обратил я внимание на яркие таблички, вывешенные у многих рабочих мест. Стандартный текст извещал: здесь трудится такая-то, поддержавшая почин ткачихи Яковлевского комбината А. Смирновой. Попросил руководителей предприятия пояснить, что общего между текстильным и фарфоровым производством. Министерство у нас общее, отвечают, вот и требуют оттуда широкого распространения почина.

Не хочу бросить тень на имя замечательной ткачихи. Есть у нее свои приемы труда, которые позволяют увеличивать выпуск ткани и повышать ее добротность. Конечно же, среди текстильщиков эти методы нужно всячески пропагандировать. Но если механически переносить их в другие отрасли, от хорошего начинания останется общая фраза.

Как же лучше воспитывать в людях прочный иммунитет ко всему фальшивому, ложно-показному? Как научить их понимать истинную цену принятых обязательств? Видимо, такая работа должна начинаться в низовых коллективах – бригадах, партийных группах. И вестись не от случая к случаю, а день за днем настойчиво и целеустремленно.

Однажды пришлось мне знакомиться с работой парторганизации Новосибирского приборостроительного завода имени В. И. Ленина. Просматриваю протоколы партийных собраний в одном из цехов и встречаю любопытную запись. Профсоюзный активист просит призвать к порядку коммуниста, мастера Леонова, который не захотел заполнить бланки социалистических обязательств. Меня заинтересовал этот инцидент. Встречаюсь с мастером.

– Верно, – усмехнулся Павел Петрович. – Принес готовенькие тексты – лишь подмахнуть остается. А мы что же, выходит, малограмотные? Нет, говорю, если обязательства нам самим выполнять, мы и разрабатывать их должны. От строчки до строчки. Обмозговать как следует, поспорить, а уж после и написать.

Я видел эти обязательства, так не похожие на другие. Обращает на себя внимание такой вот пункт:

«Выполняя любую работу, стараться улучшить качество продукции, снижать затраты. Не просто работать, а работать и думать!..»

Это стремление творчески мыслить, не поддаваться шаблону привлекает и в обязательствах магнитогорских сталеваров, и в исканиях златоустовских металлургов. Грамотный экономический анализ, позволяющий взглянуть на свой труд с высоты государственных интересов, – непримиримый противник формализма. И отрадно видеть, что сегодня все больше рабочих активно выступает против малейших попыток ввести соревнование в скучное бюрократическое русло.

Не процентом единым

Был я как-то на крупном машиностроительном заводе. Предприятие всюду считается передовым – все показатели «в ажуре», продукция успешно реализуется и дает высокую прибыль. Беседую с мастером одного из лучших участков, разговор заходит о соревновании. Тут полный порядок: рабочие приняли индивидуальные и бригадные обязательства, перевыполняют нормы. Слышать такое приятно, но меня смущает сущий пустяк. Мы стоим у стенда, на котором вывешены большие листы. Прошу мастера прочитать текст вслух.

– «Мои обязательства, – начинает он. – Я, цеха № 9, включаясь в соревнование…» Что за чепуха?

Вот ведь какая прелюбопытная штука: сотни раз проходил человек мимо стенда, а читает написанное впервые. И другие работники цеха и завода не замечали, как видно, явной нелепицы, красовавшейся на виду у всех. Хотя, судя по дате, листы висят не первый месяц.

Путаница объясняется просто. Принесли в цех стандартные бланки индивидуальных обязательств, и кто-то вписал в пробелы названия цехов и участков, не обращая внимания на печатный текст. Мелочь? Наверное. Но в ней наглядно отразилось отношение к вопросам соревнования, утвердившееся в этом коллективе. Позднее я знакомился с обязательствами рабочих. Они весьма скромные – ниже фактических результатов труда. При разработке личных планов расчеты не производились – цифры брались на глазок. Какую же, спрашивается, мобилизующую роль эти обязательства могут сыграть?

Что же все-таки порождает формальное отношение к насущным проблемам трудового соперничества? Разумеется, не чья-то злая воля и не только леность и недомыслие. В конце концов нерадивого работника всегда можно заменить другим, неумелого – научить. Но в деле организации соревнования есть трудности особого рода, не связанные с теми или иными конкретными лицами. И об этом хотелось бы поговорить обстоятельнее.

Возьмем несколько отвлеченный пример. На одном предприятии трудятся два токаря. Назовем их Иванов и Петров. У Иванова на доске показателей каждый месяц появляются внушительные цифры: 170—180 процентов выполнения нормы. А у Петрова результаты иные – лишь 105—110 процентов. Спрашивается, кто работает лучше?

Казалось бы, задачка для дошкольника. Ясно же, у кого выше показатели, тот и впереди. Во всяком случае, до недавнего времени повсюду (а кое-где и сегодня!) пальму первенства отдавали Ивановым. С газетных страниц, с трибун собраний слышались похвалы в адрес тех, кто сумел во столько-то раз перекрыть нормы выработки, кто трудится в счет будущих лет…

Не стоит сомневаться: добрых слов такие люди вполне заслуживают. И героями они становились по праву. Вспомним Алексея Стаханова, его 102 тонны угля за смену вместо семи по норме – пример, вдохновивший миллионы советских людей на ударный труд. Вспомним «тысячников» военной поры, безусых ребят, голодных и раздетых, выполнявших задания на тысячу и более процентов, – низкий им поклон! Все они – наша славная история, гордость Родины, и потомки наши с уважением будут произносить их имена.

Но жизнь не стоит на месте. Экономические критерии первых пятилеток, военного времени никак не подходят к нынешним условиям. Научно-техническая революция внесла свои поправки, и не считаться с ними невозможно. Произошли глубокие изменения в условиях труда, в оснащении производства, квалификации рабочих. Все более точным становится планирование, все уверенней чувствует себя на предприятиях электронно-счетная техника. На качественно новой основе совершенствуется нормирование – возможности рабочего определяют не только технологи и экономисты, но и психологи, врачи, социологи. И человек, который перевыполняет задание в несколько раз, уже вызывает не восторг, а удивление. Когда слышишь о таких результатах, невольно возникает мысль: а грамотно ли рассчитано было задание? И рассчитывалось ли оно вообще?

На память приходит одно сатирическое стихотворение. В нем рассказывается, как репортеры пришли на стройку, а им перечисляют «героев труда»:

 
«Вот. Прошу вас убедиться.
Землекопы. Все подряд.
Нормы выработки – тридцать.
Дали – двести пятьдесят.
Или вот вам Костин – плотник.
Цифры – просто чудеса.
Замечательный работник:
Сделал норму в полчаса!
– В полчаса? Вот это сроки!
Но неясно нам пока:
То ли люди так высоки,
То ли норма так низка?»
 

Впрочем, вскоре все становится ясным, поскольку руководитель признается: «Нашу норму даже дети могут перевыполнять». И что самое печальное – не так уж преувеличили сатирики. С явно заниженными заданиями, перекрывать которые можно играючи, нередко приходится встречаться и сегодня.

А как же технический прогресс, научные основы нормирования? Но ведь на каком-то этапе это неизбежно – новое существует рядом со старым. Теснит его, понемногу заменяет, однако для полной победы требуется время. Вот почему технически обоснованные нормы действуют далеко не везде. Даже на таком передовом, всемирно известном предприятии, как Челябинский тракторный завод, они внедрены лишь на половине рабочих мест. Причины, разумеется, сложны и многосторонни, и было бы несправедливым сводить их к косности и неразворотливости организаторов производства. Например, в ряде случаев существующие низкие тарифные ставки просто не позволяют привести нормы в соответствие с реальными возможностями работника. Надо заметить, противоречие это устраняется, и можно ожидать, что в скором времени «детские нормы» уйдут в область предания. А пока хочется лишь вернуться к началу разговора, к двум токарям. Наверное, нетрудно догадаться, что Иванов работает по среднестатистическим нормам, поэтому постоянно перекрывает их. А задания Петрова научно и технически обоснованны. И если посмотреть внимательно, может оказаться, что продукции он производит больше, и качество ее выше. Так кто же передовик, кто отстающий?

Нет, не всякая цифра на доске показателей оценивает труд рабочего. Она – лишь приблизительный ориентир, а дальнейший поиск победителей соревнования надо вести по иным признакам. Прежде всего необходимо определить действительный вклад, который вносит человек в производство окончательной продукции. Ведь если показатели не отражают действительные трудовые затраты, количество и качество созданных материальных ценностей, происходит смещение главных понятий. Посредственный работник может быть назван лучшим, добросовестный и умелый – остаться в тени.

Но легко сказать – определить долю каждого. А как это сделать? Можно ли жестко связать работу рядового рабочего с планом цеха, завода? Все настойчивее ведутся такие поиски. Иллюстрация к тому – эксперимент, проведенный в третьем кузнечном цехе Челябинского тракторного завода.

Обстоятельно, по-деловому обсуждали в этом коллективе постановление ЦК КПСС «О дальнейшем улучшении организации социалистического соревнования». Рабочие, мастера называли примеры формального отношения к подведению итогов трудового соперничества, подчеркивали, что в цехе сплошь и рядом упускается главное: нет настоящей сравнимости результатов и гласности. А все потому, что нормирование несовершенно…

– Этот разговор заставил нас серьезно задуматься, – рассказывает начальник цеха Иван Трофимович Аристов. – Мы и раньше хорошо понимали, что действующая в машиностроении шестиразрядная тарифная сетка не в состоянии учесть всего многообразия условий работы, что необходима новая система отсчета. Но менять что-то самим было вроде бы неловко. Да только наши кузнецы – народ горячий, прямой – прямо потребовали перестроить руководство соревнованием. И мы решились…

Вместо нормы критерием работы стало сменное производственное задание, непосредственно вытекающее из дневной программы цеха. Составили их для каждой бригады – с учетом достижений передовых рабочих, реальных возможностей коллектива. Задания были всесторонне обсуждены, их утвердили в профгруппах. И скоро они прочно вошли в жизнь «третьей кузницы», как называют цех на заводе.

Если прежние нормы перевыполнялись в полтора раза и более, задания удавалось превысить на 3—4 процента, и то не всем. Значит, оценка стала более объективной, отражает подлинные затраты труда и может служить хорошей основой для развертывания соревнования. Оно и впрямь заметно оживилось, стало наглядным и действенным. Сказалось новшество и на воспитательной работе. Подтянулась трудовая дисциплина, выросла ответственность каждого кузнеца перед товарищами. Люди строже стали относиться к своим повседневным делам, а в итоге и производственные показатели пошли в гору.

Недавно партийная организация цеха провела небольшое исследование. Всем предложили заполнить анкеты, поделиться мыслями о состоянии политико-воспитательной работы в коллективе. Среди других был и такой вопрос: «Чувствуете ли вы себя хозяином в цехе?» Вот что ответила работница З. Вахрушева: