Текст книги "Каменный пояс, 1974"

Автор книги: Илья Миксон

Соавторы: Борис Рябинин,Анатолий Рыбин,Юрий Шпаков,Нина Кондратковская,Александр Павлов,Лидия Гальцева,Рамазан Шагалеев,Михаил Шанбатуев,Василий Еловских,Виктор Алексеев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

…Из поездок по районам и писатели-гости и наши оренбургские писатели возвратились с богатыми впечатлениями и со множеством интереснейших записей в блокнотах.

Щедрая оренбургская земля издавна привлекает к себе русских писателей. Здесь побывал когда-то Лев Толстой, Глеб Успенский. С замыслом написать историю Пугачева приезжал сюда в 1833 году А. С. Пушкин. В Оренбургском краеведческом музее есть картина: великий русский поэт беседует в Бердской слободе с казачкой Бунтовой, которая видела самого Пугачева. В Оренбурге жил некоторое время Владимир Даль. Здесь он собирал материал для своего «Толкового словаря живого великорусского языка». В Оренбуржье неподалеку от Бугуруслана родился, вырос и написал свои великолепные произведения о степных просторах С. Т. Аксаков. В Оренбурге и Орске жил, отбывая ссылку, великий украинский поэт Тарас Шевченко. Здесь родился и написал первые стихи поэт-герой, сын татарского народа Муса Джалиль.

Прошлое Оренбуржья великолепно описано русскими классиками, а современный Оренбург еще ждет своего летописца. И кто знает, может быть, проведенные на этот раз Дни советской литературы в нашем крае и послужат добрым толчком к решению такой большой и почетной задачи.

Марк Гроссман
СЕСТРА НАША – СИБИРЬ

Рис. Н. Кудричева

Под вертолетом плывут реки, короткие, малые реки, и я с трудом запоминаю их названия. Туртас, Носка, Мангем-Ега, Лайма, Алымка, Кеум, Куть-Ях… С высоты кажется, что земля под нами гладка и спокойна, но речки крутятся и мечутся по ней, будто длиннотелые соболи, за которыми вплотную идет погоня.

Век живи – век учись. Мне думалось, что я вполне прилично знаю нашу землю и за ее пределами тоже кое-что повидал. Но вот, оказывается, под боком у себя, в тысяче верст от Урала, распростерты тайга и равнины, похожие на иные миры, на небыль отдаленных планет.

Представьте себе их: до горизонта – болота, тайга, реки, болота. И еще какие-то странные осколки воды, отбивающие поток солнца прямо в иллюминаторы, в наши глаза.

Но позвольте мне вернуться к началу событий, ибо, стараясь привлечь ваше внимание, забежал я вперед и начал с середины. Наш писательский союз и еще союзы пяти стран Европы прислали сюда, на запад Сибири, своих людей, чтоб шел по земле Тюменщины веселый и дружелюбный праздник доброго слова.

В Тюмени, едва выбравшись из поездов, из лайнеров, из машин, поспешили мы на проспекты столицы этого огромного, удивительного и трудного края.

Я впервые приехал сюда, и хотелось сравнить облик Тюмени, придуманный загодя, с реальной жизнью ее улиц и людей. Она родилась 29 июля 1586 года там, где в Туру падают воды мутноватой Тюменки, на так называемом «Тюменском волоке», кусочке длинного торгового пути из Азии в Европу.

Здесь, на стрелке высокого мыса между обеими реками, где время погребло в своем потоке стены и караульные башни былой крепости, положили мы цветы к подножию монументов Владимиру Ильичу и защитникам Отечества в минувшей Великой войне.

Отсюда начали гости свой путь по улице Республики, бывшей Царской, где в обычное многоэтажие домов вкраплены старинные купеческие жилища.

Когда-то, много лет назад, по этой улице, по Царской улице жандармской России, шли на север и восток люди, ненавидевшие деспотизм и поднявшие на него руку. За полвека с небольшим, с 1823 по 1889 год, прошло через первый русский город Сибири – только через один город! – восемьсот тысяч арестантов, ссыльных политических и членов их семей. Воистину, нескончаемый поток благородства и самопожертвования!

Изрядно устав на долгих улицах, мы пришли наконец в областной комитет партии.

Нас познакомили с жизнью древней земли, открытой заново, рассказали об океане нефти и газа там, в тайге и болотах, об удивительных делах ее людей.

Мы привыкли в своей стране к огромным масштабам и цифрам. Но Западная Сибирь потрясает даже по нашим меркам. Тюменщина без малого полтора миллиона квадратных километров, самая большая область страны. На ее просторах можно уместить половину Западной Европы – Англию, Францию, Италию и еще многие государства поменьше.

Здесь все огромно – тундра и болота, расстояния и тучи гнуса. Служебная командировка из центра области до окружного Салехарда – 1 200 с лишним верст. И это отнюдь не самое большое расстояние в краю, что раскинулся от Ледовитого океана до степей Казахстана и от восточных склонов Урала до Приенисейской тайги. Но возьмите в расчет и то, что это не просто километры, а Сибирское Заполярье, вечная мерзлота и полярные ночи, гиблое бездорожье болот. Это 25 000 больших и малых рек, десятки тысяч безымянных озер, 40 000 000 гектаров тайги, торфяники и переувлажненные земли. И оттого был этот край приговорен царями для ссылок и каторги, и змеились меж болот и урманов бесконечные дороги опальных, «виноватых» людей. Полководец России и любимец Петра Александр Данилович Меншиков, беспощадный писатель и революционер Александр Николаевич Радищев, великий писатель «маленьких людей» Федор Михайлович Достоевский, украинский поэт и бунтарь Павел Арсеньевич Грабовский, декабристы, писатели, большевики – сколько их прошло по этому тяжелому пути гнева и горя!

Губернаторы и кнутобойцы, презренные холопы царей правили без пощады, гноили людей, оставляя им голод и молчаливую дрожь прозябания. Жадные безмерно чиновники ухмылялись: «Жить в Сибири холодно, да служить тепло», – и выколачивали свои рубли и полтины из тощих кошельков нищеты. Однажды сам тобольский губернатор отважился доложить царю о всеобщей, повальной безграмотности обывателей губернии. Александр III начертал на том донесении злобно и ядовито: «И слава богу!».

Прошли годы, и отшумели здесь революции. Вместе со всем Отечеством переделывали свою землю и обустраивали ее сибиряки от Тюмени до развалин «златокипящей» Мангазеи, отвоевывали помалу пространство у торфяников и болот. Но понадобилась еще треть века, чтобы запестрели газеты всего мира статьями с великим множеством восклицательных знаков о неслыханно богатой, невиданной земле Севера – «Стране Тюмении».

Нет, нефть и газ не были здесь счастливой случайностью, легкой находкой. Железная воля партии, тяжкий труд землепроходцев, могучее вдохновение масс родили «Феномен века», или «Открытие века», или «Энергетический гигант № 1».

Проваливаясь в топях, отбиваясь чуть ли не кулаками от несметных туч гнуса и слепней, вгрызаясь в твердь и пучину лопатами и буровыми, снося порой насмешки тех, кто кричал: «Бросьте, ничего там нет!» – шла разведка великой страны по былым дорогам каторги и ссылки. Шла, веря в сказочные богатства за горизонтом. Веровал в эту землю Михайло Васильевич Ломоносов: «Российское могущество прирастать будет Сибирью».

Изнывая в Илимском остроге, в 1791 году Радищев писал: «Что за богатый край сия Сибирь, что за мощный край!» Эти слова общеизвестные, равно как и сведения об ученых, утверждавших: на севере Тюмени должны быть нефть и газ, только не следует пожалеть усилий для поиска. Но кроме тех ученых были еще академики и профессора, кандидаты разных наук, печатно и устно уверявшие: «Полноте! В этой гнилой земле нет ничего, и зря швыряете вы народные деньги и силы людские, и предаетесь надеждам, пустота которых очевидна, как божий день! Бросьте!»

И была великая сшибка мнений, война теорий и прогнозов. Стояли на своем академик Иван Михайлович Губкин, чье «Учение о нефти» было как маяк для разведки, и верили его верой в свою землю легендарные геологи Эрвье, Ровнин, Урусов и сотни людей еще, которым при жизни надо бы поставить памятники.

Иван Павлович Бардин, вице-президент Академии наук СССР, решительнейше настаивал на геологоразведочных работах в Западной Сибири и всем своим авторитетом ученого утверждал: там нефть!

…Пока я записывал в кабинете секретаря обкома партии цифры и выкладки, поднялся с места суровый на вид человек, не утративший юношеской стройности в своем далеко не молодом возрасте, Юрий Георгиевич Эрвье, и стал говорить суховато, без жестов, излагая факты и выводы из них.

Мы откровенно и с чрезвычайной симпатией разглядывали его, ибо это был неистовый Эрвье, человек, которого сейчас отлично знает всякий, кто хоть краем уха слышал что-нибудь о поразительном «феномене века». Награжденный высшими наградами Советского Союза, Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии, он много лет назад начинал с «нулевой отметки», и его судьба – прекрасная иллюстрация к тому, что такое упорство, помноженное на знания.

Неделю назад, собираясь в Тюмень, я попросил в библиотеке всю наличную литературу о крае, в который собирался ехать. Чуть не в каждой книге говорилось об Эрвье – и из этих кусочков можно было составить себе представление о знаменитом геологе. Сто лет, назад семья Эрвье покинула Францию и перебралась в Россию. За этот век она не заработала ни орденов, ни денег – и юноша начинал грузчиком на хлопкоочистительном заводе. Он делал всякую работу, пока судьба не свела его счастливо с геологами. Потом были годы кочевок, долгие годы учения, диплом инженера, война.

Я особо отметил: Эрвье три года искал нефть в окрестностях Челябинска. И нашел ее – представьте себе! – впрочем, маленькую, не оправдавшую надежд и затрат на поиски.

Семнадцать лет назад он перебрался в Тюмень и вскоре возглавил геологическое управление, которому было суждено потрясти мир масштабами и характером открытий.

Я уже поминал: это была не гладкая дорога. Были неверие и скепсис иных авторитетов, был гнус – страшное бедствие болот, были годы тягот впустую. Но наступил в конце концов день, когда, будто громовой салют победы, ударил в небо Сибири самый первый, самый счастливый фонтан природного газа! Это случилось 23 сентября 1953 года, в районе поселка Березово, того самого селения, где закончил свои дни в ссылке соратник Петра Великого Александр Данилович Меншиков.

А еще через семь лет на берегах реки Мулымья, близ таежного сельца Шаим зафонтанировала нефтью скважина № 6, и мастер Семен Никитич Урусов поначалу онемел от радости, а потом были и смех, и «ура», и невольные слезы счастья…

Мы вышли из обкома в приподнятом настроении, немного, пожалуй, уставшие от обилия цифр и выкладок.

Вечером в концертном зале областной филармонии были открыты торжественно Десять дней советской литературы на Тюменщине. Писатели 11 союзных и 8 автономных республик, литераторы пяти социалистических стран Европы поднялись на сцену.

Читал свои знаменитые песни Илья Френкель; знакомили слушателей с новыми стихами московский поэт Виктор Боков и поэтесса-фронтовичка Юлия Друнина; сменяли друг друга на трибуне рижанин Петр Петерсон, ленинградец Вячеслав Кузнецов, Михаил Квливидзе, Раиса Ахматова, Григорий Виеру, зарубежные гости.

Было множество записок, были песни под гитару, – представьте себе! – и были шутки, дружелюбные очень в дружеском нашем многоязыком кругу.

В древней столице Сибири

Вскоре после начала праздника с тюменского аэродрома поднялись три вместительных самолета и взяли курс на северо-восток. Через тридцать пять минут машины одна за другой опустились на летное поле тобольского аэропорта. И была радость встреч с горожанами, с белокаменным Кремлем, с Иртышом и Тоболом.

У этих берегов четыре века назад стоял с дружиной Ермак, отсюда атаман пошел на Кучума и разбил его. Неподалеку от этих высот он попал в засаду и утонул в Иртыше. Не оттого ли герб Тобольска, основанного в 1587 году, нес на себе золотую пирамиду, украшенную знаменами, барабанами и алебардами. А синий фон герба – это Иртыш, Тобол и, может быть, синее небо над ними.

Здесь, в Тобольской губернии, с 1829 по 1856 год томились в ссылке тридцать шесть декабристов, до того погребенные заживо на каторжных рудниках Забайкалья.

В первый же день в Тобольске мы бродили по Завальному кладбищу, где похоронены Вильгельм Кюхельбекер, мятежный поэт и лицейский друг Александра Сергеевича Пушкина, где последний покой декабристов Вольфа, Муравьева, Баратынского, где бережно охраняется могила славного сына Украины поэта-революционера Павла Грабовского, завещавшего похоронить себя рядом с вечным приютом героев Сенатской площади.

Потом мы поспешили к памятнику, под которым прах великого тоболяка, автора бессмертной сказки «Конек-Горбунок» Петра Павловича Ершова. Стоя у скромного монумента, вспоминали трудную и горькую жизнь поэта, умершего в тягостной нищете. «Конек-Горбунок» – книга, от которой были в восторге Пушкин и Жуковский, произведение, которое от мала до велика знала вся читающая Россия, сказка, переведенная на десятки языков, от японского до английского и испанского включительно, – так и не смогла вывезти своего создателя из бедности.

Вечером весь город переместился к стенам Тобольского Кремля, где над деревянным возвышением для гостей задумчиво и чуть удивленно смотрел с портрета на колокольню Софийского собора и на Прямской взвоз, и на Шведскую арку все тот же автор «Конька-Горбунка».

Три часа звучали здесь стихи о тоболяках и Сибири, о высокой дружбе людей, занятых трудом во имя всех, во имя детей своих и потомков. Превосходные стихи читали об этой земле Марк Лисянский, Илья Фоняков, Раиса Ахматова. Как всегда, живо и энергично выступал Виктор Боков, трогали душу талантливые строки Марка Соболя, Юлии Друниной, зарубежных наших гостей Милослава Стингла, Анны Бедэ.

На многих языках звучали в тот вечер слова «Сибирь», «Тобольск», «Конек-Горбунок», «Конче-Вихрогонче».

О счастливой судьбе «Конька-Горбунка» в Польше говорил на русском языке варшавянин Игорь Сикирицкий. Двадцать лет назад издательство «Ксенжка и Ведза» напечатало полный перевод сказки огромным для этой страны 100-тысячным тиражом. Тираж раскупили в две недели. С тех пор детище Ершова появлялось на книжных прилавках еще пять раз. Сейчас готовится седьмое издание. Польские дети неоднократно радовались «Коньку-Горбунку» в кукольных театрах, вместе со своими детьми миллионы поляков видели сказку по телевидению. «Коник-Горбусек» отлично переведен (мы слышали его в Тобольске в чтении автора и оцепили точность и музыку братского стиха) и снабжен мастерскими рисунками известного польского художника Яна Шанцера.

Пока выступали поэты и прозаики, драматурги и переводчики, дети, пользуясь преимуществами своего возраста, пробирались на эстраду. У каждого мальчишки, у каждой девчонки были великие кипы книг. Требовались автографы и дарственные надписи, и мы не выпускали из пальцев ручек и карандашей в продолжение всего вечера.

На Север!

Утром писатели были разделены на шесть бригад, у каждой – свой маршрут и свои задачи.

Наш маршрут был назван «Трассой мужества», ибо его путь лежал в глубь болот и тайги, к строителям железной дороги Тюмень – Сургут.

Разрешите мне познакомить вас с писателями, которые стали мне товарищами на длинном пути по тайге и болотам Севера.

Бригадиром у нас был выбран совсем молодой на вид, ленинградский поэт Вячеслав Николаевич Кузнецов. Он многое успел повидать в жизни, завершил учение в военно-воздушной академии, служил на Крайнем Севере, издал несколько книг стихов, стал лауреатом литературной премии имени Александра Фадеева. Что бы ни случилось в пути, Вячеслав Николаевич постоянно был ровен, вежлив, общителен.

Старше всех в группе был Алесь Евгеньевич Кучар, драматург из Минска. Выступая перед читателями, он быстро устанавливал с ними контакт. Сибиряки отлично знали его фильмы «Часы остановились в полночь», «Красные листья» и некоторые другие.

С Яковом Терентьевичем Вохменцевым и Венедиктом Тимофеевичем Станцевым я, полагаю, могу вас не знакомить: они уральцы, авторы многих книг – и земляки должны их знать.

Замыкали бригаду, по праву хозяев, тюменцы – два Николая – Кожевников и Смирнов, являвшие собой полную противоположность. Николай Павлович Кожевников, автор романов «Дороге нет конца», «Гибель дракона», «Веселая улица», был неистощим на выдумки, умел оглушительно смеяться чужим и своим шуткам, и совершенно не терпел тишины. Николай Смирнов, молодой человек богатырского роста, не в пример своему тезке, постоянно хранил молчание, то и дело что-то заносил в записную книжку и на все попытки запечатлеть его на снимках отвечал одной и той же фразой: «Я фотографироваться не люблю». Смирнов отлично знал трассу, так как работал лесорубом и путейцем в Мазурове, монтажником в пятнадцатом мостоотряде и на Салыме. Раиса Ивановна Лыкосова, как мне кажется, только начинала свой литературный путь, была сдержанна и неохотно вступала в разговоры.

Но прежде чем отправиться в аэропорт, мы дважды встретились со строителями этой дороги неподалеку от Тобольска.

Сначала это был Горем-38, головной ремонтно-восстановительный поезд. Тридцать восьмой перебазировался сюда из Челябинска, и мне вдвойне было приятно встретиться с его людьми. Он строил знаменитые пути Абакан – Тайшет.

Я подошел к бригадиру отделочников Ивану Семеновичу Мариненкову. Герой Социалистического Труда, депутат Верховного Совета РСФСР Мариненков был общителен и прост и с удовольствием рассказал о самых последних событиях на сдаточном участке железной дороги Тюмень – Тобольск.

Потом автобус повез нас в ближнюю тайгу, где стоял в четыре линии палаточный городок харьковских студентов. В походной столовке под навесом шла наша встреча.

Строительный отряд «Авангард» оделил нас дорогим подарком: здоровенный парнище, весь мускулы, бодрость, загар, поднес нашему бригадиру большую тетрадь в берестяной обложке и под гул одобрения сказал следующее:

– Самое дорогое у студента – зачетная книжка, ежели она, конечно, без двоек и троек. Мы дарим вам зачетку, и пусть отныне всякий ваш экзамен, всякий зачет на трассе будут отмечены здесь.

И было действительно так, скажу, забегая вперед. Писали нам на том ватмане и оценки, и пожелания, и требования – в прозе и даже, представьте себе, в стихах.

Первую отметку в нашем табеле поставили летчики. Ибо на следующий день утром мы поплыли по Иртышу в тобольский аэропорт и, выйдя из катера, увидели на летном поле не очень молодой уже вертолет «МИ-8» № 22164, а возле него четверку экипажа – сказочные молодцы, один к одному.

Мы летели на небольшой для аэроплана высоте. И это позволяло нам разглядывать тайгу, немеряные версты болот, утыканных стволами мертвых берез.

Миновав реку Туртас и подлетев к Демьянке, там, где она впадает в Иртыш, вертолет описал широкую дугу – и вдруг пошло на нас, снизу верх, домами, машинами, трубами, людьми древнее таежное село Демьянское. Здесь – мы, разумеется, это знали, – обосновался центр строительного участка, или, иначе говоря, потока стройки Самотлор – Альметьевск, нефтепровода, длиной в две тысячи с лишним верст.

…Прекрасное впечатление произвел на нас начальник потока Анатолий Давыдович Горн. Ему сорок с небольшим, но выглядел он совсем молодо в своей белоснежной рубашке. Красив, скромен и, по всему видать, любим суровым таежным народом. В пятьдесят втором году окончил он Московский политехнический институт и двенадцать лет без двух месяцев преподавал в Стерлитамакском педагогическом институте, в Башкирии.

В 1964 году потянуло 33-летнего педагога, только что вступившего в партию, поглядеть на казахстанскую целину. А уже через год увез он сводный студенческий отряд Стерлитамака на строительство газопровода Бухара – Урал. Двухмесячное задание его ребята выполнили… за восемь суток, чем немало удивили видавших виды целинников. Так была обретена вера в свои силы и в жизненный путь, где нет ни дорог, ни городов, ни особых развлечений, где все – дело твоих рук.

Затем были в жизни Горна Каракумы, Самотлор, и вот теперь – Демьянка, Черный Сор, Тугуньям, Вах…

В самом центре Демьянского я увидел трубы, огромные трубы, и могучие приспособления, с помощью которых их сгибали в нужных случаях. Я не мог отказать себе в радости похлопать их по крутым черным бокам и сказал: «Здравствуйте, земляки!» – ибо это была знаменитая работа моего Челябинского завода.

Потом до самого Сургута я встречал эти могучие стволы мирного наступления на Север, и мне было приятно и радостно оттого.

…Третье строительное управление, сооружавшее здесь нитку нефтепровода, разместилось неподалеку от села, в аккуратных походных домиках на колесах. Нас встречали молодые люди, могучие ребята и красивые девушки, еще более прекрасные потому, что в руках у них были хлеб-соль и кедровые шишки – знаки внимания к советским литераторам.

На домиках красовались яркие лозунги, добрые и трогательные: «Дни советской литературы – это праздник и писателя, и читателя», «Строители нефтепровода приветствуют советских писателей и поэтов» и еще что-то в том же духе гостеприимства матушки Сибири.

Вскоре хозяева уселись прямо на траву, закрылись кто чем мог от лучей палящего солнца и приготовились слушать гостей.

Мы читали стихи, рассказывали о своих краях, отвечали на вопросы час и еще полчаса, и еще столько же…

В конце концов поднялся с земли добрый молодец с лесенкой значков на лацкане форменного костюма (каждый год – новый значок: название ССО – студенческого строительного отряда и дата работы) и сказал, посмеиваясь в закрученные усишки:

– Братцы, писатели тоже не одним воздухом питаются! Пора им и перекусить что-нибудь, братцы!

И они потащили нас в вагон-столовую, где, кроме обычных блюд, стояли внушительные миски с вареной, жареной и заливной рыбой, и еще уха из нельмы, и еще какое-то блюдо, бог знает, как оно называется.

Здесь тоже пришлось читать стихи, главным образом о любви, разлуках и встречах, о природе, – так хотели хозяева.

В тот день мы облетели трассу стройки, пытались где-то сесть, но пилоты покачали головами: «Завязнем, недавно дожди прошли». Вскоре машина снова приземлилась в Демьянском, и мы отправились на нефтеперекачивающую станцию, чистенькую и тихую, хотя она и делает могучую работу. Сопровождал нас там главный инженер, временно начальствующий на станции, Владимир Александрович Пономарев, и мы все обратили внимание на его руки в белых шрамах ожогов.

– Нефть горела, пожар тушил, – ответил он неохотно на вопрос, и мы подумали, что минувшую беду этому совсем молоденькому человеку тяжко вспоминать.

На исходе дня наш «МИ-8», куда-то улетавший заправляться горючим, опустился рядом с вагончиками, пилот прицепил к дверям лесенку, и мы сердечно простились с молодежью стройки.

Машина тотчас стала набирать высоту, снова развернулась носом на север и пошла к Салыму.

«Салым» – в переводе значит «Медвежий угол», и нам казалось, что вот сейчас увидим мы с высоты крошечное походное поселение – вагончики, палатки, а то и дымки землянок, стиснутых тайгой и зыбунами болот.

Но пока не было видно никакого жилья, только медленно плыли под вертолетом ярко-зеленые с воздуха топи, кудрявились сплошные кроны деревьев да кое-где мелькал бельник – более или менее чистый березняк с примесью осины, пихты и кедра. Еще изредка попадали в поле зрения болики, как их тут называют, – переходной тип местности между лесами и болотами.

И совсем можно было бы поверить, что и впрямь эта земля – глушь, медвежий угол, трясина, если бы не рассекали ее с юга на север прямые, точно по линейке, просеки – трассы железной дороги и нефтепровода. Да и в небе мы были совсем не одиноки: в иллюминаторах то и дело мелькали самолеты разных очертаний и размеров, проплывали «МИ-8» и «МИ-6», тащившие на стальных тросах свою ежедневную поклажу.

Но вот авиатехник, сидевший вблизи пилотов на откидной скамеечке, ткнул пальцем вниз, и мы, по движению его губ, поняли: под нами Салым.

Сверху это был совсем обычный городок, похожий на десятки других поселений – ровные квадраты домов, улицы, по которым медленно ползли грузовики, два вертолета, приткнувшиеся к высокому берегу реки.

Однако, сойдя на землю, мы без труда убедились, что это все-таки не Демьянское, обжитое многими поколениями сибиряков. Дороги пучились огромными наростами грязи, успевшими подсохнуть после недавних дождей; вместо тротуаров шли вдоль бараков высокие скрипучие настилы; низины пахли болотом, и над ними на одной безостановочной, унылой ноте пел гнус.

Добродушные сибирские лайки, хвост калачиком, попадавшиеся на пути, деликатно обнюхивали нас и тут же равнодушно отворачивались; они давно привыкли к гостям.

В Салыме, как и везде, мы беседовали с людьми, прежде чем выступить самим. Неразговорчивые, в большинстве своем обросшие бородами строители подтверждали:

– Да, тайга – не продерешься, да случается, ступишь на галью, она вроде чистенького зеленого лужка, да и провалишься в ту обманную красоту, дай-то бог, если только по плечи. Да, и гнус, будь он проклят, тут прямо-таки нечеловеческий, комары, право слово, с добрую ворону!

Но при всем том было ясное понимание: надо же кому-то строить железку, как без нее, на одних самолетах да вертолетах тоже не очень накатаешься и влетят такие рейсы в немыслимо большие деньги!

Здесь был всякий народ – и серединная Русь, и уральцы, и харьковчане, и множество людей других областей и краев Союза, прибывших сюда во имя великой цели, ибо есть в нашем человеке ненасытная страсть оставить свой след на земле.

Перезнакомившись со многими из них, обменявшись с иными «адреском на всякий случай», отправились мы в клуб на крутом берегу небольшой извилистой речки. А потом хозяева потащили нас в тайгу, объясняли всякие приметы живого лесного мира, читали следы на земле и травах.

Небо нахмурилось, потемнело, опустилось на Салым, и пошел сеять дождичек-бусенец, а уже через минуту повалил с небес ливень неслыханной силы, и мы промокли и вымазались в грязи до последней степени. Экие тут дождищи непомерные! И с тревогой подумалось о людях, которые кладут насыпь и опускают рельсовые пакеты.

В Усть-Югане, куда мы на следующее утро прилетели, было чистое небо и сухо, будто на другом краю земли. Здесь тоже увидели дощатые тротуары на уровне пояса, а то и груди, тоже прогуливались по обшарпанным доскам беззвучные сибирские лайки, но сильно замечалась и разница: усть-юганцы не желали мириться с грязью улиц, были дороги посыпаны песочком; в магазинах торговали полушубками и шведскими свитерами, мясом и рыбой.

В столовой, куда нас пригласили, переливалось багровыми, голубыми, зелеными цветами невиданное сияние. Я полагаю, ресторан любого класса мог позавидовать убранству этой рабочей столовой. Все стены были украшены деревом редких пород, чеканкой, лесными русалками и зверьем, собственной местной работы. Чеканные толстяки, отдуваясь после обильных блюд, вызывали желание последовать их примеру, и мы не заставили хозяев долго себя уговаривать…

Тотчас после обеда руководители строительно-монтажного поезда № 384 предложили нам поглядеть на их труды, и бригада отправилась на Большой Балык, облетела обе Оби.

Между Усть-Юганом и Сургутом река делится на коренную Обь и ее притоку – Юганскую Обь. Сверху хорошо видна огромная панорама строительства. Обь, кое-где достигающая трехкилометровой ширины, течет медленно и величаво. В разливы она затопляет под собой пойму на 30—40 верст, и даже непосвященные могут догадаться, как сложно здесь строить мосты и мостики.

Под нами проплыли две гигантские стройки – мосты через коренную реку и ее протоку, и еще сорок семь мостиков через речушки и озера.

Вечером того же дня в клуб Усть-Югана набился весь свободный народ поселка и люди с трассы, и мы три часа честно отрабатывали хлеб, которым нас угостили хозяева. Записки получали дружелюбные, вполне приятные – всех нас просили, даже требовали написать что-нибудь дельное о о «Трассе мужества».

А еще позже, уже в начале ночи, были новые встречи, без столов, накрытых красным бархатом, без полевых букетов и подарков на память, но тем не менее шумные, дружеские, где звучали наизусть и Шолохов, и Твардовский, и думал нелегкую думу Ермак, и были песни о Стране Тюмени, о ее славном настоящем и прекрасном будущем…

* * *

Из Усть-Югана в Юганскую Обь мы добирались на грузовой дрезине. Весь путь, по которому ехали, был песок, намытый из соседних озер и речек. Рядом с трассой змеились трубы, и наносы качали пульпу, засыпая песком ближайшие болотца и низинки.

Это была удивительная поездка: кряквы спокойно кормились на мелкой воде, и лоси стояли у опушек, задумчиво смотря нам вслед и покачивая горбатыми мордами.

Станция Юганская Обь тоже вся покоилась на белом намытом песке, и казалось, что даже дома поселка хозяйски потерты песком – такие они были симпатичные и чистенькие на вид…

Я пришел в спортивный зал, где намечалась встреча, раньше товарищей и застал здесь многих строителей.

Они хотели знать все – и как пишутся книги, и какой у нас заработок, и отчего проиграл Спасский, и какие у меня есть книги, кроме «Птицы-радости», которую они приобрели в местном магазине.

Потом подоспели мои товарищи, и Вячеслав Кузнецов, весело улыбаясь, взял бразды правления в свои руки.

– Дорогие друзья! – сказал бригадир. – На все вопросы будут ответы, и давайте, пожалуйста, по порядку…

И мы снова читали стихи, кусочки из прозы, рассказывали о трубном заводе и партизанах Белоруссии, и отвечали, отвечали на вопросы.

Потом нас проводили к вертолету, нагрузили цветами, и наш безотказный «МИ» поднял последний раз бригаду в воздух…

Нам предстояло лететь в Сургут, последний пункт трассы, откуда в Тюмень мы уже должны будем вернуться самолетом.

В городе „Рыбное место“

На языке народа ханты Сургут – «Рыбное место». Но уже давно не осетр сибирский и не трехпудовая нельма, не щука и не язь составляют великую славу городка. Сургут – столица нефти, центр огромного нефтеносного района.

Здесь хорошо видны пласты веков, город будет скоро отмечать свое четырехсотлетие. Старинные рубленые дома и садочки при них, гроздья рыбацких лодок, от которых сладко пахнет смолой, и не зачерствевшие еще рыбки на куканах мальчишек, и рядом – дома, взметенные в небо, кафе, каждое на свой лад, клубы, обилие магазинов, бетонное шоссе.

На добрую сотню верст по тайге и болотам простерлась гладкая, как взлетная полоса, бетонка, и мелькали за окнами веселые вывески и указатели: «Поселок Лунный», кафе «Три карася», клуб «Романтик», «Улица Надежды» и еще одно кафе «Комарик»… Поклон тебе, безбрежный оптимизм молодости!

На небольшом том пути вспоминал я стройки, где доводилось мне работать в юности, и стройки, на ухабах которых я трясся в зрелом возрасте, добираясь до котлованов, мостовых опор и доменных фундаментов. Нет, не было там таких дорог! Впрочем, что ж удивляться, по нашей земле идет иной технический век, и могущество страны нашей возросло многократно. Но я не жалел о своем раннем времени – гордился им. Ибо не было бы ни Самотлора, ни Нефтеюганска, ни Сургута без моей Магнитки, без Уралмаша Венедикта Станцева, без Минского автомобильного Алеся Кучара!