Текст книги "Аун Сан"

Автор книги: Игорь Можейко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Университетское начальство несколько дней обсуждало вопрос, что делать с Ко Ну. Он давно уже мозолил глаза администрации, потому что администрация не без оснований подозревала, что председатель совета находится в университете не столько для учебы, сколько для антиправительственной деятельности. Ведь Ко Ну уже раз окончил университет – в 1929 году – и после этого несколько лет работал учителем в национальной школе. Он был связан с такинами, и, когда вернулся в университет и поступил в аспирантуру, его куда легче было найти в помещении совета, нежели в библиотеке или аудитории. Но придраться к нему с учебной точки зрения было трудно. Обязательного посещения лекций тогда не существовало, а срезать на экзаменах его не удавалось.

И тут подвернулся замечательный случай разделаться с ним, а заодно обезглавить слишком активный и слишком популярный студенческий совет.

Исключение задержалось только потому, что англичане хотели увериться, что крупных выступлений за этим не последует. Опросили факультетских доносчиков, просмотрели личные дела студенческих лидеров и решили, что сам Ко Ну скорее всего не будет подстрекать студентов к общему выступлению. Он был сторонником легальных, спокойных методов борьбы, без взрывов, а кроме того, был верующим буддистом. Оставались два опасных говоруна – Аун Сан и Тейн Пе. Но оба еще мальчишки и, очевидно, не пользуются такой популярностью, чтобы поднять студентов на открытые выступления.

И в начале февраля Ко Ну исключили из университета. Получив приказ об исключении, Ко Ну решил не поднимать шума. Приближались экзамены, и демонстрации, чреватые дальнейшими исключениями и репрессиями, могли помешать учебе его товарищей. А важнее всего сейчас, считал он, стать образованными. Но его товарищи были полностью не согласны со своим председателем. Учеба – это, конечно, хорошо и очень нужно, говорили они. Но какая учеба? Которую навязывают английские профессора? Так ведь это и есть навязывание рабского склада ума, с чем борются так яростно такины. И второе. Уже полгода как выбран новый совет, и за все это время он не проявил себя ни единым крупным выступлением и таким, чтобы эхо его прокатилось по всей стране. Если сейчас есть возможность использовать исключение Ко Ну как предлог для политической борьбы, возможность эту терять нельзя.

Тогда, на совете, так и не пришли к окончательному решению, но отчет о его заседании попал к ректору, и Слосс остался очень недоволен выступлением Ко Аун Сана.

А тот был верен себе. В февральском номере журнала «Овей» студенты увидели неподписанную статью «Цербер на свободе». Хоть в ней и не упоминалось ничьих имен, каждому было ясно, что описан в ней один из руководителей университета, англичанин, помощник ректора Слосса.

Многие студенты знали, что статью написал Ньо Мья, один из членов редколлегии журнала, близкий к студенческому совету. Да и он сам, не отличавшийся излишней молчаливостью, не скрывал своего авторства. Знали автора и в ректорате. Но не он их там интересовал. Статья послужила предлогом разделаться со вторым лидером, с Аун Саном.

Аун Сана вызвали к Слоссу. Тот, не предложив ему сесть, потребовал, чтобы Аун Сан, как редактор журнала, сообщил имя автора статьи на предмет исключения этого автора из университета. Слосс знал, что Аун Сан автора статьи не выдаст. А Аун Сан, со своей стороны, отлично понимал, что англичане знают все о Ньо Мья.

– Не скажете, кто автор?

– Нет. Если статья не подписана, значит автор пожелал остаться неизвестным, и и не имею права раскрывать его имя.

– Но вы понимаете, что, опубликовав эту статью, вы грубо нарушили университетские правила.

– А разве хоть один из фактов статьи не подтвердился?

– Не вам, Аун Сан, и не здесь судить о поступках и характере ваших наставников. И пока вы находитесь в стенах университета его величества, потрудитесь уважать их.

– Простите, но такого человека мы уважать не можем. Если он не только не уважает нас, бирманских студентов, но и развращает наших девушек, пользуясь их подчиненным положением, если он прогнил настолько, насколько прогнила вся ваша университетская система, мы не можем терпеть больше, чтобы такой человек нас учил.

– Аун Сан, вы понимаете, что я буду вынужден исключить вас из университета как ответственного за антиправительственное выступление? Да, именно антиправительственное. И, возможно, вы попадете в тюрьму как бунтовщик. Вы понимаете, какой удар это будет для ваших родителей? Вы останетесь неучем и вернетесь в свою деревню.

Аун Сан ничего не ответил. Он стоял, наклонив голову, широко расставив ноги, маленькийз, вихрастый, упрямый.

– Идите. Считайте, что вы уже не студент.

Аун Сан вышел на заполненный солнечным светом двор, зажмурился после полутьмы коридоров и ректорского кабинета, с приспущенными в жару шторами. Открыл глаза – стоит в центре толпы студентов. Тут и Ньо Мья, с которым столько приходилось ругаться из-за его несдержанности, анархистских наклонностей, и умный, спокойный Тейн Пе, и Ко Ну, которого исключили из университета, но не смогли изгнать с территории, и другие.

– Ну что?

– Выгнали.

– Вот подлецы! Больше терпеть нельзя.

– Может, мне сознаться? – вмешался Ньо Мья.

– Ни в коем случае. Ты что думаешь, они не знают, что это ты написал статью? Им нужен не ты и не я, а им нужно разгромить наш совет. А этого не будет.

Уже через несколько минут весть о втором исключении долетела до самых отдаленных уголков университета. И тут обнаружилось, что за последний год Аун Сан стал так популярен, что ни у кого не оставалось никаких сомнений – бастовать или нет. Бастовать!

И когда студенческий совет провел общее собрание студентов, резолюции его только повторили то, о чем говорили студенты. Началась всеобщая забастовка студентов университета.

Прямо с митинга студенты, не расходясь, сели в автобусы – тут помогли такины, выделив деньги и договорившись с шоферами, – и отправились к золотой пагоде Шведагон. Там, на склонах шведагонского холма, они разбили лагерь, создали забастовочный комитет, в который вошли представители всех факультетов, чтобы никто не мог обвинить студентов в анархии, беспорядках и хулиганстве. Ко Ну, Ко Аун Сан и Рашид стали «мозговым центром» забастовки. Выла создана также «разведка» и «контрразведка», которая должна была следить за маневрами университетского начальства и полиции и предупреждать забастовщиков о шагах противника. Снабжением занялись девушки с педагогического факультета.

Штаб разместился у Шведагона, но в университете остались «ударные группы», которые отвечали за срыв экзаменов. Дело в том, что в университете осталось несколько десятков штрейкбрехеров, тех «шелковых лоунджи», что хозяйничали раньше в студенческом совете, остались их подпевалы, сынки помещиков и чиновников. Надо было не допустить их к экзаменационным столам. Сделано это было так. Перед входом в каждое здание ложился забастовщик, и тому, кто хотел пройти внутрь, пришлось бы через него перешагнуть. Но нельзя нанести тяжелее оскорбления буддисту, чем перешагнуть через него. После такого оскорбления забастовщики за себя не ручались, и вряд ли кто осмелился бы осудить их за разбитый нос или синяк под глазом у оскорбителя. Знали об этом и «шелковые лоунджи». Экзамены были сорваны.

Тем временем «мозговой центр» готовил список требований к английским властям. В них были включены требования о восстановлении исключенных Ко Ну и Ко Аун Сана, требование демократизации университета, введения в его правление представителя студентов и другие.

А пока требования писались, делегаты забастовщиков разъехались по всей стране, призывая мандалайцев и таунджийцев, промцев и студентов Бассейна поддержать забастовщиков. Надо было быть в Бирме в те дни, чтобы увидеть, как сразу и горячо откликнулись на этот призыв бирманские студенты и школьники. Почти во всех школах, колледжах и институтах Бирмы занятия приостановились. В результате министерству просвещения пришлось перенести экзамены на более поздний срок.

С утра к шведагонскому холму собирались рангунцы. Тут были и родители забастовщиков, и знакомые, и просто сочувствующие. Многие несли узелки с завтраками, гроздья бананов, манго. Шведагонский холм казался местом праздничного гуляния. А власти ничего поделать не могли. Каждый может пойти к пагоде Шведагон. Нет такого правила, чтобы запретить это рангунцам.

Заволновались даже умеренные политики, бросили на время грызню в игрушечной палате и с завидным единодушием стали выражать свое сочувствие студентам, солидарность с ними. Часть их даже создала комитет помощи бастующим.

Приезжал к студентам У Со, тот, что начал карьеру адвокатом Сая Сана, и даже сам министр просвещения, нелюбимый Аун Саном Ба Mo, отправился к студентам с выражением сочувствия. Его визит был встречен холодно. Порядки в университете держались с его одобрения, и до забастовки он ничем не выражал своего несогласия с ними.

Но в то время Ба Mo, чувствуя, что англичане его недостаточно ценят, собирался уйти в оппозицию и создавал свою собственную партию, которую назвал «Синьета», что значит по-бирмански «Беднота».

Забастовка кончилась победой студентов. В конце концов Ко Аун Сан и Ко Ну были восстановлены в университете, в правление университета был введен представитель студентов, и закон об университете власти обещали рассмотреть в самое ближайшее время.

10 мая забастовка была прекращена, и студенты во главе со своими лидерами вернулись на берег озера Инья, в университет.

Главным в забастовке была не только победа студентов, не то, что эта победа была одновременно победой такинов и не то, что с этих пор имя Аун Сана стало пользоваться в Бирме все растущей популярностью, а главным было рождение в ходе забастовки Всебирманского союза студентов. Колледжи и институты страны присылали в Рангун своих представителей, которые выражали солидарность с бастующими и в переговорах с «мозговым центром» договорились о том, чтобы созвать конференцию студентов.

Конференция открылась за день до конца забастовки, 9 мая, и на ней 35 высших и средних учебных заведений Бирмы объединились во Всебирманский союз студентов. Первым президентом был избран Рашид.

На следующий год президентом его стал Ко Аун Сан.

6

После окончания забастовки Аун Сан вернулся в университет. Несмотря на то, что с каждым днем все меньше времени оставалось на учебу, он решил все-таки получить диплом. Он жил все в той же сто девятой комнате общежития, что давало возможность каждому гостю повторять надоевшую уже Аун Сану шутку о том, что он живет в тени сто девятой статьи английского уголовного кодекса, в которой говорилось что-то о возможности выдачи денежного залога и передачи преступника на поруки.

Теперь Аун Сан большую часть времени проводил в библиотеке университетского совета. Там иногда и спал на скамейке. Студенты и другие «подозрительные личности» могли появиться в совете в любое время дня и ночи, и как-то повелось, что бессменным дежурным в совете был Ко Аун Сан. Старик сторож приносил ему горячий чай – Аун Сан благодарил его рассеянно и снова углублялся в книгу.

Весной следующего года он с отличием защитил диплом, но университета не покинул, а остался в аспирантуре по международному праву. «Мне не хватает знаний, – жаловался Аун Сан друзьям, – и вот разрываюсь. Стране нужны политики образованные».

На каникулы он не поехал домой – некогда было, дела студенческие не оставляли уже свободного времени. Больше года он не видал мать, скучал без нее, но не смел написать ей, чтобы приехала. Она приехала сама, остановилась у родственников в пригороде. Когда Аун Сан узнал о ее приезде, у него сидел один из его друзей. Разговор был важным, и Аун Сан, чтобы не прерывать его, попросил товарища доехать с ним до родственников.

До Су разволновалась, увидев сына, засуетилась, стала доставать гостинцы – и говорила, говорила…

Аун Сан сидел, нахмурившись, еле отвечал ей, можно было подумать, что он вовсе не рад ее приезду. Товарищ старался вставлять свои реплики, чтобы как-то раскачать Аун Сана. А тот еще больше замыкался. Потом встал, попрощался с матерью и ушел.

Товарищ догнал его уже на улице.

– Чего же ты?

– Не приставай.

Через несколько дней они снова вдвоем поехали провожать До Су на вокзал. Когда поезд тронулся, Аун Сан сделал несколько шагов по платформе, будто хотел сказать что-то важное. Но остановился и так и не поднял головы, пока поезд не набрал скорость. А потом вдруг упал на колени на платформе, сложил руки ладонями вместе и поклонился до земли. Мать видела сына, может, секунду всего, пока поезд не скрылся за поворотом.

На обратном пути Аун Сан вдруг сказал товарищу:

– Ты знаешь ведь, я самый младший у нас в семье. И меня все любят. И у матери я самый любимый. А я ей не пишу совсем. Она не имеет ничего против того, что я занимаюсь политикой, – у нас в семье все политики. Но ей кажется, что я ее недостаточно люблю. И мне ее очень жалко.

Через несколько недель после этого Аун Сан неожиданно собрался, попрощался с товарищами, передал все дела заместителю и уехал в Натмаук. Его не было недели две. А однажды вечером, часов в десять, он объявился у Тейн Пе, который уже ушел из университета и жил на Барр-стрит. Аун Сан был неузнаваем. В новых лоунджи, в новой рубашке, поправившийся, веселый, в новых ботинках и аккуратно подстриженный. В руке у него был черный сундучок. Тейн Пе выглянул в окно, терзаемый страшными подозрениями. Так и есть – там стоит извозчик. Это уже было совсем необыкновенным расточительством.

Аун Сан понял растерянность товарища. И захохотал громко и заразительно.

– Я стал буржуем. Это все моя мать. Наконец-то я себя чувствую представителем эксплуататоров. Я тебе больше скажу – у меня есть пятьдесят рупий, тоже ее подарок. Всех кормлю. В какой хотите ресторан?

Ко Хла Пе, который оказался в этот час у Тейн Пе, вмешался в разговор.

– Десять рупий немедленно отдай мне. А то меня завтра с квартиры выгонят.

– Держи. Но у нас еще есть деньги на ресторан. Надо же раз в жизни как следует поужинать.

Теперь уже знакомых Аун Сана не смущали его манеры, резкие смены настроения, не обижало то, что порой, задумавшись, он забывал поздороваться. Он еще не всегда мог владеть собой, подавлять взрывы гнева. Однажды случилось так, что на одном из студенческих собраний студент выступил с нападками на Рашида, первого президента Всебирманского студенческого союза. Аун Сан слушал его, слушал, потом вскочил с места, стащил говорившего с трибуны и спросил:

– Когда тебе лучше со мной встретиться? Я тебе покажу, как оскорблять честных людей. Или ты хочешь, чтобы я тебе сейчас показал?

Он размахивал кулаками перед лицом перепуганного противника. И только подоспевшие друзья избавили студента от кулачного боя.

Также попало однажды и неразумному Ньо Мья, тому, что в свое время написал злополучную статью. Но через пару дней Аун Сан написал листовку – извинение перед Ньо Мья, сам отпечатал ее на ротаторе и сам распространил по университету. Аун Сан учился контролировать себя. Правда, и потом, в зрелые годы на него нападали вспышки гнева, но он брал себя в руки, и только по глазам собеседник мог догадаться, что Аун Сан еле сдерживает себя.

Университетские власти к тому времени не только отлично знали Аун Сана, но понимали, что выгнать его из университета уже не удастся, а применять против него какие бы то ни было репрессии значило только увеличить его популярность, решили купить студенческого лидера. Еще за несколько месяцев до окончания аспирантуры в университет приехал директор управления трудоустройства. Аун Сана вызвали в ректорат и предложили место районного комиссара в провинции – место высокое, о котором мечтали многие «шелковые лоунджи». Обычно районными комиссарами были англичане.

Аун Сан отказался. И отказ его был окончательным. Все последующие попытки склонить его на сторону властей кончались так же безрезультатно.

В Мандалае с успехом прошла первая всебирманская студенческая конференция. Гостями на ней были Джавахарлал Неру и Индира Ганди. Это была первая встреча Аун Сана и Неру, которая впоследствии перешла в дружбу, прерванную только смертью Аун Сана.

В 1938 году провели вторую конференцию и после нее организовали летний лагерь для студентов. Никуда не годный пловец Аун Сан чуть не утонул в этом лагере. Друзья успели его вытащить в последний момент.

Аун Сан и во Всебирманском студенческом союзе не прекратил совсем литературной деятельности. Он основал журнал «Мьо Ньюнт» – «Молодежь нации» и почти для каждого номера писал статью по самым различным вопросам.

Для чтения книг оставались ночи. А чтобы подработать – мать не могла посылать много, да и Аун Сан никогда не просил ее об этом, – писал для толстых журналов рецензии и в журнале «Дагон» – историю политических учений, начиная с популярного изложения философии древних греков. Правда, эта серия статей растянулась на несколько лет, и он так и не окончил ее – началась война.

Много дел оставалось и в университете. Почти все студенты до сих пор принадлежали к различным ассоциациям и союзам, которые пользовались активной поддержкой ректората. Были здесь и союзы однокашников и союзы «района, из которого мы родом», религиозные ассоциации и множество им подобных. Основной целью их было разобщить студентов, отвлечь, их от сотрудничества в общем студенческом союзе и порой натравить их друг на друга. Существование этих союзов имело неблагоприятное для движения материальное значение. Все карманные деньги студентов, если таковые имелись, уходили на взносы в ассоциации и союзы. А студенческому совету не хватало денег – и еще как не хватало.

Наверно, не меньше года разъяснений, споров и даже ругани ушло на то, чтобы убедить студентов, что дело освобождения Бирмы важнее воспоминаний о школе, в которой ты учился. Понемногу союзы распадались. А на новые взносы удалось расширить библиотеку и даже нанять старика сторожа У Кан Тейна, знакомого впоследствии не одному поколению студентов. У Кан Теин не стриг волос, а носил их по старому обычаю завязанными в пук на затылке. Он боготворил Аун Сана, и сели бы не он, Аун Сан часто забывал бы поужинать.

Проблема сбора средств оставалась проблемой номер один. Аун Сан и другие члены совета чуть ли не половину свободного времени тратили на то, что обивали пороги контор, министерств и частных домов с просьбой о помощи. Им приходилось выслушивать немало оскорблений, обвинений в нищенстве, и не раз их выставляли без гроша.

Мало проку было и от местных политиков. Они чаще всего предпочитали высказывать на словах поддержку студентам, но когда доходило дело до помощи, они сказывались больными или их просто не было дома для студенческих просителей. Один из министров, перепуганный тем, что его могут заподозрить в сочувствий студентам, заявил через секретаря Аун Сану, что у него великий пост, а потому он не может дотрагиваться ни до чего мирского, в том числе и до денег. Пост затянулся надолго. Аун Сан нарочно несколько раз еще заходил к министру, но тот так ничего лучше поста и не придумал. Однако не все бирманцы вели себя, как этот министр. Например, самый известный бирманский танцор того времени У По Сейн почти каждый месяц давал представления, сборы с которых шли на нужды студентов. И он был не одинок. В конце концов удалось ведь организовать и конференции и лагерь и создать одну из лучших в Бирме библиотек.

С ростом известности Аун Сана прибавлялось у него и друзей и врагов. Но врагов он не боялся. Даже говорили как-то Ко Мья Сейну: «Если хочешь всем угодить, а это невозможно, то в результате кончишь тем, что не угодишь никому. Если перед тобой стоит проблема, сначала убедись, что тебе известны все факты, а потом решай окончательно так, как ты считаешь нужным. Самос важное – выразить желания большинства, действовать в интересах большинства. Этим ты пойдешь против интересов меньшинства, меньшинство встанет против тебя, но уж такова человеческая натура, что если ты честен и последователен в своих действиях, то в глубине души они же будут тебя уважать».

И как только выдавалась свободная минута, он продолжал учиться. Как-то один из друзей даже застал его говорящим по-английски перед зеркалом. А ведь это было уже в те дни, когда репутация Аун Сана как оратора была достаточно высока. Его приглашали выступать и на всех студенческих собраниях и на митингах такинов.

Такины чувствовали себя в университете как дома. В случае опасности всегда можно было укрыться в общежитии у кого-нибудь из членов университетского совета. Здесь же проходили некоторые совещания.

В среде самих такинов не было в то время согласия. Решался вопрос – как, какими методами бороться за независимость. Левое крыло такинов во главе с Кодо Хмайном стояло за решительные действия, за борьбу не только парламентскую, но, если понадобится, и вооруженную. Правые такины тянули партию к чисто легальной деятельности, к соглашению с англичанами.

Однажды руководители студентов получили записку от Кодо Хмайна с просьбой прийти к нему.

Одноэтажный небогатый дом писателя в тихом переулке был всегда открыт для любого, кому нужны были совет, помощь. Аун Сан уже бывал там, и не раз. Чаще всего, чтобы взять у Кодо Хмайна какую-нибудь книгу, отсутствовавшую в университетской библиотеке, или послушать новую поэму писателя.

Кодо Хмайн ждал гостей. Он встретил их у входа. Разувшись, студенты прошли в комнату, уставленную шкафами с книгами. Уселись в кружок на циновке.

Хозяин подвинул на середину плошку с орешками и коробку шерутов.

– Вы знаете, почему я вас пригласил?

– Догадываемся, – ответил за всех Аун Сан.

– Да, раскол в партии неизбежен. Партия так быстро росла, что к ней, как бывает в таких случаях, примазалось много случайных людей. Тех, кто хочет сделать карьеру в политике, не считаясь со средствами. Теперь их лицо определилось. Ну, а кроме них, есть просто люди осторожные, которые боятся, что англичане их арестуют, уволят с работы, лишат спокойной жизни. Они не поняли с самого начала, что членство в нашей партии предполагает такую потерю. Когда все эти люди уйдут от нас, партия только окрепнет. Но одним из условий этому – приход в нее новых сил. Молодых людей. Самоотверженных, любящих свободу и родину больше всего на свете. Пришло время вам, студенческим лидерам, принять решение. Вы нужны партии, вы нужны Бирме.

– Мы, конечно, согласны, – сказал кто-то из гостей. – Но как в университете?

– В университете останутся наши ребята. Те, с кем работали вместе, – ответил Аун Сан. – Дело не в этом. Жалко бросать учебу.

– Я никого не хочу принуждать, – сказал писатель. – Мы можем надеяться на вас только тогда, когда будем уверены, что ваше решение было полностью искренним и окончательным. Боюсь, что обратного пути не будет.

Все было понятно. Через несколько дней Аун Сан и еще двое из членов совета покинули университет. Аспирантура осталась незаконченной.

Так в октябре 1938 года Ко Аун Сан стал Такин Аун Саном.