Текст книги "Столичный миф"

Автор книги: Игорь Бурлаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

19

Двигаясь по небу в лад с облаками, стуча в пинг-понг солнечными зайчиками, к двум часам дня второго мая солнце набрало свою максимальную высоту. Золотой глаз сощурился, летящий луч скользнул в тесную комнату старого дома неподалеку от Курского вокзала. Лег на пыльный красный ковер на полу. Скользкий корпус телефона вспыхнул и затлел белым огнем. Края пятна, густые пряди лохматил ветер, все время что-то переставлявший в небесах. Спустя миг телефон зазвенел. На втором гудке Васькина рука, сначала было проехавшаяся по ковру мимо, уперлась в трубку.

– Алло? Алло? – Женский голос. Протяжные гласные и легкий звон колокольчика где-то там, далеко, на тракте за лесом.

– Привет, Лиза. – Вася не спал. Не хотел уже спать. Но вставать было лень. Подумав, нашел компромисс: подвинул подушку повыше. Тихо в трубке, только шелест и негромкий треск.

– Вась, это ты? – неуверенно спросила Лиза. – Ты чего, простыл, что ли?

– Да нет. А чего ты вчера не пришла? Леха раза три вниз спускался.

– Правда? А как все было?

– Да как всегда. Только Леху дядя увез раньше времени.

– Да ты что? А как же Аллочка?

– Не было ее.

– Они что же, так и не помирились? Ужас. Бедный Леха. А Ленка там далеко?

– Сейчас дам.

Вася прислушался: за стенкой у соседей бормочет телевизор, на кухне тренькнула чашка. Ленка и теща пьют чай.

– Лен! Лена! Возьми телефон.

Через минуту в комнату вошла жена, с ног до головы закутанная в темно-красный байковый халат. Вася пережил промелькнувшую мимолетно на ее круглом личике неодобрительную гримаску, протянул трубку.

– Лизка звонит. – Потом спохватился, нажал кнопку, чтобы отключить микрофон:

– И ни слова о зеленом горошке. – И отпустил палец.

Но кнопка на стареньком телефоне срабатывала не всегда. Лиза все слышала и тихо ругнулась матом. Что, впрочем, не помешало начаться неспешному и обстоятельному разговору о том, что на ком было вчера одето, да кто с кем пришел и кто кому строил глазки; обычному женскому разговору по телефону. Вася, почесав шерстяной живот, отправился в ванную.

Ах, Лиза, Лиза! – думал Вася, рассматривая в помутневшем внизу зеркале свое опухшее после вчерашней пьянки лицо. Конечно, до китайца ему еще далеко. Но с перепоя иногда в нем появляется экое что-то не русское выраженье. Пить, конечно, надо меньше. Нельзя так свой организм огорчать.

Ах, Лиза, Лиза! На Москве таких девушек нет. Их земля – пушистые одуванчики, да кустистые пустыри, да в белый камень утоптанные дорожки. Тропинки под соснами. Чистый воздух, глубокая тишина и спокойная совесть – вот откуда Лизкины глаза берут свою одуряющую прелесть.

Василий думал так и в этом искренне заблуждался: он не знал ничего о подмосковном Калинине. Лизкин белый девятиэтажный дом стоял почти точно посередине между двумя ЦУПами – военным и гражданским, и работали там сплошь москвичи. Конечно, аборигены держали мегаполис на расстоянии, говоря «съездить в Москву», и действительно, имели некую патриархальность во взглядах; чистый воздух в Калинине был, это верно, а в остальном – город как город.

Ах, Лиза! На невском ветру, в сибирской глухомани, в табачном полумраке мюнхенских пивных любили большевики с душой спеть «Смело, товарищи, в ногу». Эта песня про тебя, Лиза. Уж кто-кто, а ты-то вполне могла в «В царство свободы дорогу» проложить собственной грудью.

Но не в груди тут было дело.

Японцы как-то изымали из продажи куклу Барби – потому что она урод. Наигравшись с Барби всласть, девочки заработают комплекс неполноценности, а мальчикам она навсегда разобьет сердце – никогда они не смогут встретить ее в жизни. В жизни Барби невозможна: ее пропорции тела – не человеческие. Таких ног в природе не бывает. Барби – мутант, уродец.

Лишь на старых иконах канонического письма живут, ее сестры. Худые, длинноногие, с надменными лицами не от мира сего – с ними даже отдаленное сходство делает принцессой современную золушку. Если, конечно, она научится ходить по подиуму.

Лизкины ножки – это целая сказка, «Тысяча и одна ночь». А то и две. А то и больше. Но разве в ногах тут было дело?

Лизка училась в Москве, на вечернем отделении в Университете. Месяц назад она сидела и скучала на лекции по этике. Пожилая узбечка увлеченно твердила о картезианских размышлениях одного грузина. Лизка смотрела на нее и поражалась: немного сутулая фигурка профессорши собирала строгий английский жакет в две сабли-складки по бокам. Будто это цветастый халат. И не Москва за окном – а древняя сказочная Бухара.

И тут Лизка почувствовала взгляд. Очень пристальный взгляд. Бросила в середину толстой тетрадки прозрачную ручку и повернулась направо.

Мальчик Коля, положив подбородок на ладонь правой руки, опертой локтем о стол, смотрел на нее. Его лицо было спокойно, как беспечально и расслаблено оно бывает у человека в глубоком сне. Глаза неподвижны. Так смотрит под утро на угли костра бывалый геолог в пустыне Коми или пустыне Намиб, грезя о доме на Большой Земле. Так смотрит волк на полную луну, чувствуя, что сейчас вой сведет судорогой горло. Так глядит пятиклассник на уроке в сентябрьское окно и наяву видит лето.

Вот что такое была Лиза.

Вася вернулся в комнату спустя час. Плотный завтрак и «Олд-Спайс» отбили перегар. Бритый и причесанный, Вася вполне был готов к приходу гостей – осмотрев его придирчиво, решила жена. Она сидела в кресле, подвинутом спинкой к постели – так Ваське дневной свет не мешал спать. Занавески у них в доме были очень прозрачные.

– Может, помирятся… – сказала она.

– А я вот со своим только ругаюсь… – в тридцати пяти километрах к северо-востоку вздохнула Лизка.

– А как же ты тогда с ним?..

– Так мы сразу к делу переходим.

– А если не сразу?

– Тогда ругаемся.

Через минуту Ленка повесила трубку. Поставила телефон на пол у стены. Подошла к окну. Вместе с Васей молча смотрела сквозь кое-где начавшие разворачиваться листочки на красное здание четырехэтажной школы – куда оба они ходили семь лет назад.

– Я уговорила Лизку съездить проведать Леху.

Они искоса посмотрели друг на друга. Хитрая выдра Аллочка в качестве жены шефа устраивала их намного меньше, чем Лиза. Да и для Лехи так будет лучше. Лизка мягкая, покладистая, такая умница…

Вася вздохнул: и Ленка, и он твердо знали, что планам их сбыться не суждено.

20

Лизка стала собираться. Больно видеть, как Леха мается. Наверное, поругались-то они из-за какой-то ерунды. Он ведь так ее любит…

Алка звонила три дня назад. Наотрез отказалась объяснить, что случилось, и только рыдала и рыдала в телефон.

Третий год Лиза училась на психолога. Кто из Лехиных друзей сейчас для него мог сделать больше? Она помирит их. Конфликтология – это просто наука. Лизка чувствовала, что миссия ей по плечу.

Разложила на диване четыре боди. Поразмыслив, выбрала черное. Жесткий корсет, тонкие кружева. Секс здесь ни при чем: так же тщательно Лизка одевалась на экзамены. В ответственный момент женщине важно быть уверенной в себе на все сто.

Черная блузка – скрипящий шелк. И черная юбка. Волосы назад, в пучок, со лба. Белый тон с них понемногу слезает – скоро будет опять пора подкрашивать.

Облаков полно на небе. Ветер стал сильней. Через полчаса после телефонного разговора Лизка уже стояла в легком летнем пальто на платформе Подлипки и ждала электричку.

Лизка – мамина дочка. Шесть лет назад мама отнесла Лизкин школьный аттестат в медучилище. Лизка отнеслась к этому безразлично. Но белый цвет ей оказался к лицу. Дела у маман в номерном НИИ шли все хуже и хуже, она надеялась, что с нужной специальностью дочь не пропадет.

Были девушки, которым обучение давалось крайне тяжело. Лиза к ним не относилась. Легко и просто она стала медсестрой.

Как нелегка жизнь медсестры в России! Но Лизка не жаловалась. Рано утром – в больницу. Вечером – в Университет. В одиннадцать вечера – домой. Короткий выходной – все удовольствия сразу. И опять неделя, долгая неделя, весь день на ногах и короткий сон.

Полгода назад на ночном дежурстве Лизка ворвалась в ординаторскую:

– Скорее, скорее, там у меня дед умирает!

Пожилой пьяный врач, лизнув Лизку взглядом кота, с сожалением положил карты на стол рубашкой вверх. Но остался сидеть:

– Да? Ну-с, и как зовут… организм?

С утра Лиза немного поплакала, а потом бросила к черту всю эту медицину. Но не жалела ни о чем. Единственное, что потеряла за эти годы, – только девственность.

Маман на это посмотрела одобрительно. Имеется в виду, на отвергнутую медицину. От второго она, как любящая маман, не могла не страдать. Она уже давно бросила свой отдел баллистики и поднимала торговлю в родном Калинине. Удачное место – рядом трасса, почти Москва, а склады в несколько раз дешевле. Любой правильный купец здесь будет держать базу. Маман начала потихоньку гонять трейлеры с шампанским для московских оптовиков.

Однажды, в семь часов утра, наблюдая спящую красавицу Лизку, маман задумалась: а не выдать ли ее замуж?

Задача поставлена. Через 4,5 секунды простая двухходовая комбинация была составлена и рассмотрена с шести сторон с учетом всех возможных последствий. Решение принято.

Первый ход. Как новогоднюю елку, с любовью и удовольствием, красавицу Лизу одевала маман. Броско, дорого, напоказ. Молодежное легкое золото – на пальчики, коровьи модные каблуки – на ножки. Сама маман предпочитала эфемерные шпильки; она говорила так, хотя почти всегда ходила в прочной немецкой обуви для домохозяек.

Лизка ежилась под колючими взглядами в поздней электричке. Как-то сказала подружке: «Доезжусь я так».

Второй ход. «Имеешь товар – запускай рекламу». Через день маман брала Лизку с собой в контору побренчать на компьютере и знакомила Лизку со всеми мужиками подряд.

Месяц спустя маман вспомнила юность и родительский дом: как она сидела летней ночью на веранде в обнимку со своей сенбернаршей, а под полом выли собравшиеся со всего Кратова кобели.

Лиза любила свою мать. И оттого копировала ее полностью: сначала образование, потом замуж. Сначала диплом – потом детей рожать. И еще месяц спустя маман признала, что ее план не сработал.

Следующая двухходовая комбинация была просчитана за 2,5 секунды: Лизка станет бизнес-леди.

Первый ход. Маман свозила Лизку весной в Египет. Из белой зимы – под белое солнце. Лиза в гостинице купила себе игрушку: серебряный шарик на длинной цепочке. Повесила на шею – красивый кулон. И целый день, поджав под себя ноги, сидела на пляже и трясла шариком над ухом, слушала, как внутри глухо бьется металл о металл – загадочно и нежно, точно поведанная по секрету большая египетская тайна.

Обратно Лизка вернулась бронзовой статуэткой – к радости всех, кто ее знал. Пока она разбиралась с пропущенной учебой, маман начала ход номер два. В мрачный подвал на окраине Калинина она сгрузила два трейлера зеленого горошка и привезла туда Лизку. Дала ей печать, документы на только что открытую фирму, на горошек и отставного полковника Васина в качестве личного шофера, охранника и опекуна – в придачу.

– Пока не продашь, – маман указала на ровные ряды коричневых коробок, уходящих во тьму, – в Москву не поедешь.

Лизка посмотрела на полковника Васина и вздохнула: мужик был с репутацией.

Маман его знала лет пятнадцать. Он служил военпредом в военном ЦУПе. Однажды он осматривал только что собранный и настроенный секретный компьютер с водяным охлаждением «Эльбрус-М». Огоньки на пульте горели, тест завершился благополучно. Тогда полковник Васин заглянул в чертеж:

– Головки болтов на пульте надо повернуть так, чтоб прорезь была под сорок пять градусов. Чтоб было как здесь, – он ткнул толстым волосатым пальцем в бумагу.

Бригада инженеров-электронщиков молча вынула из карманов отвертки и принялась за дело – такая у Васина была репутация.

В среду днем, за неделю до Первомая, Лизка с полковником Васиным сидели в кафе «Гном», куда он возил ее обедать по совету маман, и баловались плюшками. Она съела три и размышляла, не пополнеет ли, сожрав еще пять. В это время местные пацаны вскрыли дверь их старенькой «шестерки» и утащили забытую по рассеянности Лизкой сумку. Там были документы на фирму, на горошек, печать, деньги и Лизкины лекции по теории личности.

Лиза проплакала весь вечер. Маман кончила ее ругать и отключилась на пару секунд. Какой еще план она успела составить и просчитать – Лиза не знала.

Маман любила ее до полусмерти. Она так боялась, что если с ней что-то случиться, то Лизка останется совсем одна, без опоры в нашем лучшем из лучших миров – в самом деле, лучшем, но, увы, увы, весьма не приспособленном для мягких красавиц. Брак или свой бизнес – хорошие варианты. Жаль, что ничего из этого не вышло. Очень жаль.

Так что в печали сошла Лиза с электрички на Ярославском вокзале. Теперь нужно проехать одну остановку на метро. Либо по радиусу – до Красных ворот, либо по кольцу – до Курской.

Весной погода переменчива. С утра было солнце, а теперь его нет. Небо отяжелело и прижалось к земле. Наверное, скоро пойдет дождь. Лизка поторопилась из-под него уйти – и оттого попала на кольцо.

О чем тут же пожалела.

В вагоне метро растрепанная женщина пятидесяти лет уставилась на нее злобным взглядом. Она видела себя – какой она когда-то вполне могла бы быть. Но не стала. Так сложилось, что теперь она никому не нужна, что в руке ее тяжелая сумка и дырявый полиэтиленовый пакет, и согрешить с ней будет, действительно, мыслью греховной. Желчь поднималась выше, и страшная старуха вдруг взорвалась.

Она в голос ругала правительство и всяких проходимцев, что воруют у народа деньги и потом спускают их вот на таких вот смазливых б… Даже тени безумия не было в ее желтом лице. Она была абсолютно нормальна.

Мужики в вагоне отводили глаза; на перегоне «Комсомольская» – «Курская» поезда никогда не пустеют, ни в праздник, ни за полночь.

Закончилась визгливая речь традиционным «И пошла ты на…». Лиза выдержала секундную паузу, потом заглянула старухе глубоко-глубоко в глаза:

– Я там бываю чаще, чем вы на свежем воздухе.

Три секунды спустя народ заржал. Двери, зашипев, открылись. Лиза сошла на перрон.

Еще никогда ей не удавалось с «Курской» подняться и выйти наверх в одно и то же место дважды. Лиза с этим смирилась. Теперь она оказалась перед пригородными поездами.

Вспомнив, что бедный Леха, наверное, жестоко страдает с похмелья, Лиза взяла четыре банки пива и отправилась к полупустому Садовому кольцу.

21

К клубу частых и нежных любителей Лизы Леха не принадлежал. Но отношения у него к ней были самые дружеские – с тех самых пор, как три года назад на своем дне рождения их познакомил Васька, чьей дальней родственницей она была; весьма дальней, надо сказать, так что сразу и не поймешь, родственница она все-таки ему или нет. Лехе нравилось иметь у своего плеча Лизу, когда надо появиться где-нибудь с красивой девушкой. Лиза – это сказка. Долгая длинная сказка. Ее красота не скоропортящаяся. Леха видел, как со смазливых личиков многих его сверстниц слезает прелесть, кажется, только вчера еще притягивавшая глаз. Так тускнеет загар в сентябре. Жаль, очень жаль, но тут ничего не поделаешь. Лизкины черты другие. Они того высшего, самого высокого сорта, что лишь набирают прочность с годами. Время их только бережно и тщательно полирует, утончает акцент на вкусе и цвете. Они станут с возрастом более совершенными. Конечно, это холодноватая красота, что говорить… Ну, так мы живем в высоких широтах, у нас климат такой. Нам не привыкать.

С другой стороны, с лица воду не пить. Но Лиза умница. Лиза по-настоящему умна. Часть своего интеллекта она тратит на имидж. Следит ревниво, как ее персону воспринимают окружающие. Обаяние Лизы – о, это тоже прелесть…

Да и поговорить с ней есть о чем. Иногда Леха даже жалел, что не член ее клуба. Но в сердце его жила Аллочка – так что сильно об этом он не расстраивался.

Лиза позвонила в третий раз. Переступила с ноги на ногу, как лошадка в деннике; на каменной плитке под каблуком хрустнула песчинка. Спит, балбес. Может, лучше было остаться дома?

Вкрадчиво и глухо лязгнул замок. Тяжелая дверь медленно подалась наружу.

– Привет, красавица! – Отчего это у мужиков с перепоя всегда голос хриплый? Но Леха улыбался ей, и Лизка проскользнула внутрь. На секунду прикоснулась своей щекой к его. Ох, и щетина! Теперь на пол-лица румянец. Поставила сумочку на пол, начала расстегивать пальто. Первая пуговица сверху, вторая… Она повернулась к Лехе спиной – чтобы он подхватил сброшенное пальто.

Немного все-таки Лизка сутулая; в клубке светлых волос над воротником – темные пряди. Леха повесил на левую руку пальто и совершенно механически поднял правую к наглой молнии под воротником; опомнился, однако. Немного смутился, чтобы это скрыть, открыл дверь шкафа и аккуратно повесил на плечики пальто – между своей старой шерстяной курткой и зеленым плащом.

Лизка разглядывала себя в зеркало; все-таки от Лехи здорово попахивает сивухой; красавица, конечно, красавица.

– Мы тебя вчера ждали…

– Маман не пустила.

– А чего случилось-то?

– Зеленый горошек.

Леха вспомнил, что Вася его предупреждал на счет зеленого горошка.

– Все обойдется.

– Я знаю. – Она наклонилась и подняла с пола сумку. Щелкнула замком. Протянула Лехе компакт:

– С днем рождения.

– Спасибо. Пойдем, может, чайку попьем?

На кухне Леха сел у окна. Моросит дождь, черный асфальт, ветер морщит лужи; брр… Застегнул доверху теплую байковую рубашку.

– Ты чего-нибудь ел сегодня?

– Нет.

– Давай, я чего-нибудь приготовлю?

– Не хочу ничего.

– Сразу полегчает. Сейчас…

Странная искра, что проскочила между ними в коридоре, на мгновение у обоих сузив зрачки, теперь казалась выдумкой. Все было нормально: Лизка нашла в холодильнике пакет молока, пару яиц. Молоко налила на дно глубокой тарелки, сверху яйца. И начала взбивать вилкой.

– Знаешь, Лех, я только сегодня отошла от этого горошка. А ты? Встретил свою фрау?

– Нет. Разминулись.

– Бывает. Я как-то мать встречала в Шереметьево, а из-за снегопада самолет посадили в…

– Да нет, села-то она в Шереметьево. Это мы с Васькой приехали в Домодедово.

– Пьяные, что ли, были?

– Лиз, ты же знаешь, я пьяный за руль на сажусь.

Щепотка соли, ложка сахара. Лизка еще раз попробовала поймать на вилку скользкую нить; не получилось – значит, хорошо размешала. Поставила тарелку в печку – прямо на вращающийся круг. Набрала мощность «десять» и время – три минуты.

Как в небе много облаков! Сумрак, а ведь только пятый час. Наискось улицу перешел мальчик с болонкой на поводке. Обошел машину у дома напротив. Кто-то шевельнулся там; а может, это Лехе почудилось. Отвернулся от окна: Лизка внимательно смотрела, как за сеткой с круглыми дырочками медленно вспухает омлет.

Леха попытался представить, как это могло быть: русская печь, которую топят по-черному. Поздно вечером можно снять заслонку, скинуть сапоги и сидеть и смотреть, как, почти не колеблясь, язычки пламени, высотою в ладонь, сплелись в разогретом чреве и не хотят расплетаться. И на длинной кочерге к самому огню подсунуть кусок баранины. Огонь вытопит весь жир; немного подкоптит. А когда смотришь на пламя, лицу жарко.

Живой огонь радует глаз. Этот свет красиво отражается в глазах и дереве стен. Шорохи и тихое посвистывание печи приятно для уха.

СВЧ-печь освещена электричеством, и в ней журчит маленький моторчик. Убого. Да что убого, просто смешно. Но Лизка в деревенской избе очень быстро состарится. Городской образ жизни пахнет синтетикой и хлоркой, зато здесь дольше живешь… Хорошо, что Лиза горожанка.

Леха не думал, что сможет есть. И когда Лизка поставила тарелку перед ним, что-то жидкое плеснулось в его животе. Но пар над тарелкой пах так соблазнительно… Ковырнул вилкой корочку.

– Ну кой черт понес ее из Германии на ночь глядя? Чтоб я еще раз согласился работать в праздники… Уж лучше водку пить. – Леха кивнул, принимая из Лизкиных рук стакан с пивом.

Спустя час они сидели в гостиной на диване. На экране телевизора неторопливо крутились клипы. Сытый мужик – совсем другой мужик. Пивная дымка в голове – средство получше розовых очков. Мир становится дружелюбным и теплым. Можно расслабиться, развалиться на диване и говорить о книжках и о том, что новые игрушки для компьютера «тормозят» даже на «Пентиум-166», вспоминать прошлые сплетни и думать о будущих. А за окном моросит дождь и темнеет, но сырость и холод пусть останутся там…

Леха вдруг увидел, куда она смотрит: поверх цветной обложки «Мира развлечений» на журнальном столике слева лежало серебряное кольцо. Просто колечко, вместо камешка – витой цветок, серебряная роза из пяти лепестков. Со своего тонкого пальца его сняла Аллочка – когда приходила неделю назад.

Леха погрустнел; и Лиза тоже. Потом она встала и вышла из комнаты. А Леха, скрипнув серой замшей обивки, пересел повыше; задумался: что для него Аллочка?

Года три назад Леха снимал под офис комнату в подвале на Арбате. А весь подвал занимал «Гуманитарный фонд» – организация с непонятным финансированием, занимавшаяся неизвестно чем. Но люди они были хорошие, и Леху соседство устраивало.

Однажды они с Васькой пошли на Калининский – позвонил приятель из министерства, надо было подойти, забрать документы. Идти десять минут – хоть воздухом подышать.

Осенний вечер. Кончился дождь. Температура – почти ноль. Сыро и никакого комфорта. Серые облака неохотно пропускали невнятное подобие света. Но после искусственного, подвального, они были рады и такому. Пересекли Арбат, поднялись по переулку к зданию-книжке, где в боковом незаметном подъезде их должны были встретить. Да, в общем-то, и не подъезд это, просто желтая лакированная дверь в белой стене, за ней шесть ступенек и узкий коридор. В конце его сидит вахтерша за письменным столом. У нее под ногами на каменном полу – электрический обогреватель.

Когда спустя час они снова вышли на улицу, все изменилось. На улице – минус десять. Леха и представить себе не мог, что температура может падать так быстро. Холодный ветер влетел в город и заморозил все, до чего смог дотронуться. На асфальт лег тонкий блеск льда. Целлофановой пленкой лед укутал все дорожные бугорки и трещины, не пропустив ни одной. Как стояли Васька с Лехой – так и заскользили к Арбату под уклон, махая руками, чтобы сохранить равновесие. Остановиться нельзя. За стены не схватишься – там тоже лед. Впереди вниз боком сползал мужик в «Волге», изредка сигналя, бессильный что-либо изменить. Леха скользил, скользил… И ничего с этим не поделаешь. Неспешное движение, все происходит плавно и само собой, и ты плывешь мягко и хочется, чтобы так было вечно.

К чему вся эта история? Ах, Аллочка, Аллочка! Так и я в тебе, милая, думал Леха, глядя на серебряное с чернью кольцо.

А Лизка стояла в ванной перед зеркалом. Поправила волосы.

Над тем местом, где она каждый день училась, в воздухе парит незримый лозунг. Логотип. Лиза его слева направо читала так: «Каждая хорошая стерва – уже наполовину ведьма». Появись он на самом деле на бронзовой табличке у входа – обиделась бы только половина молодых честолюбивых дам. Вторая половина – нет. Архаичные карты и выточенный на коленках магический кристалл им заменил мерцающий экран компьютера. Они пишут занятные программки и с их помощью могут заморочить даже самую чугунную, самую деревянную или просто пустую голову.

Глядя в свои зеленые глаза в отражении в зеркале, Лизка задумалась: а к какой половине относится она? И усмехнулась вдруг: вот уже и задумалась…

Про себя она знала не все, хоть и больше, чем, возможно, стоило. Но сейчас ее интересовал Леха. Лехино сознание религиозно: в нем есть образ светлого будущего – это его жизнь с Аллочкой, образ врага – это скандал с Инфекцией и, следовательно, словами ему ничего не объяснишь. Его нужно за руку отвести в другой мир. На планете миллиард мужиков живет без Аллочки – и хорошо живет. Она сделает Леху миллиард первым.

Удостоверившись, что в сумочке есть противозачаточные пилюли, Лизка по-кошачьи неслышно вышла из ванной. В комнате ее ждал кайфующий Леха, и оставалось надеяться, что у него хватит ума справиться с крошечными металлическими крючками на плечах и в надушенном паху. А не получится – ну что ж, она все сделает сама.

Лизка – ягодка волчья. Отрава того сорта, что французы разливают в хрустальные флаконы и пишут разборчиво «Poison». О чем она думала, идя по коридору? «Прощай, Аллочка. Умри с миром. Жаль, что тебе так не повезло…»

Впоследствии Лиза не смогла вспомнить, что именно повлекло ее на кухню: ведь делать ей там было абсолютно нечего.

В темном воздухе, на ладонь от пола, прозрачная, как сигаретный дым, висела она. Черно-белая Лиза. И глаза не зеленые – а оружейная вороненая сталь. Боевой механизм, владеющий колуном НЛП, якорями и ключами доступа ко всем известным болевым точкам. Средство порабощения двадцать первого века.

…Очнулась Лизка на улице. Принялась застегивать пальто. Поправила туфли. На одних носках – а ты попробуй бежать на таких каблучищах – понеслась по улице, вслед ветру, расчесывающему кусты.

Леха попил пива, потом закрыл за Лизкой дверь. Черт, ну до чего деликатная женщина, увидела кольцо и ушла, не прощаясь, Господи, неужели такие люди еще водятся на Москве?

Ах, Лиза! – Леха причмокнул: «Я люблю тебя, Лиза. Разве можно тебя не любить? Но я никогда не подойду к тебе близко. Никогда. Потому что я хочу жить. А жить с тобою нельзя, как нельзя это делать со Снегурочкой: Ярило обидится».

Ах, Лиза! Ей-Богу, жаль, что нам не по пути, Лиза. Так жаль, право. И дело вовсе не в ее сексуальной практике. Конечно, ее мальчики ее не красят. Но Лизка, с присущим ей тактом, умеет все обставить так, что не придерешься. И говоря честно, разве не более неприятно и тревожно было бы их полное отсутствие? Ведь тогда ее вполне можно было бы заподозрить в лесбиянстве или тайном членстве в какой-нибудь секте. Бывает и так. Так что и тут ничего плохого про нее сказать нельзя.

Дело в другом: редко в ком встречал Леха такую животную страсть к власти. Видя в вещах и событиях лишь свою сторону, Лизка с редким упорством и постоянством встревала в отношения между людьми. Был бы это секс – Леха сказал бы: «С упрямством похотливой сучки».

В сущности, Леха ничего не имел против похотливых сучек. Но в такой примитивной тяге манипулировать людьми есть что-то наивно-детское. Немного стыдное. Здесь что-то не так. Леха не знал пока – «как», он только мог догадываться «как». Чувствовал, что все по-другому.

И Леха попил пива еще, а потом лег спать, и ему снилась Аллочка, ему снилась Лизка, ему снилось лето, до которого оставалось уже меньше месяца.

Что с Лизой может быть дальше? Вполне вероятно, что ее перемелют мудрыми людьми устроенные жернова. Через год-другой она станет грамотно выученным специалистом, у нее появятся свои незаметные и маленькие радости, понятные лишь посвященным и совершенно непонятные непосвященным, и на жажду власти она будет смотреть свысока, как на невроз. Просто как на невроз. Она снимет, наконец, свои траурные одежды – униформу сестер-фанатичек. Патриархи ведомства, в которое она погружалась все глубже, такие жернова предусмотрели.

Так же допустимо, что некоторые люди, отдающие почти всегда при выборе предпочтение мужикам, купятся на ее отличные баллы и чисто русскую околовоенную родословную. Это много значит в некоторых делах на Москве. Кстати, там есть место и не таким стервам, если уж называть вещи своими именами.

Свои имена: местные спецы, полностью располагая некоторыми компактными и постоянными по населению барачными городками для лесорубов, ставили здесь свои романтичные и смелые эксперименты над мужскими коллективами. Оттого местные спецы не могут не быть впереди планеты всей в механике управления обществом. Они обнаружили крайне эффективные и весьма любопытные вещи и долгой практикой наработали элегантные, Боже, до чего же элегантные методики и решения! Но они, скорее всего, откусят себе язык, чем признаются в этом. Потому что нельзя вслух сказать, где они это нашли и какой ценой. Неэтично. Настолько неэтично, что выйдет международный скандал. Они только скрежещут зубами, видя вместо своих имен чужие, когда эти самые технологии приходят из-за бугра. Увы, какие бы ни были они продвинутые специалисты, их образ жизни не располагает давать свои имена…

Любопытство редко ходит под руку с приличием. Вернее, ходить-то они иногда ходят, но не далеко уйдут.

В этом случае Лизка пропадет с горизонта. Никто из старых знакомых не сможет ее найти. У нее получится насыщенная и интересная жизнь. Отчего нет? Вот только под старость она будет кричать по ночам и просыпаться в холодном поту.

Но вполне может быть, что и нет.

Капли дождя равномерно ложились на лобовое стекло. Добрый День протянул руку и включил зажигание. Качнул два раза педаль газа – иначе эта старушка не заведется. Так. Давай, давай, давай. Вот. Пошло. Все, сейчас в машине будет тепло.

Девица пришла – девица ушла. И хрен с ней. Самое время зайти к клиенту в гости. Да вот беда, сосед у него.

Именно сосед: за последние шесть часов, что Добрый День сидел под окном, через подъезд прошел только мальчик с болонкой. Но это было еще до дождя. А сейчас на кухне у клиента сидит спиной к окну сосед в белом. Халат, что ли, на нем? Может, пиджак такой?

Добрый День вполне мог нанести визит и сейчас. Ему не привыкать. Но нарушать инструкцию он не смел. Ее ведь неглупые люди придумали. Так что сиди солдат, жди.

В окопе под таким дождем – фигово. Мутнеет на душе и не согревает водка. А в теплой машине – отчего и не посидеть?

И он сидел. Но целый час сосед торчал на кухне в потемках, клиент выходил в другую комнату, то опять возвращался; черт их поймет, что у них там за дела.

Потом Добрый День не выдержал и снял наблюдение. Включил ближний свет и отправился домой спать.