Текст книги "Миры Стругацких: Время учеников, XXI век. Возвращение в Арканар"

Автор книги: Игорь Минаков

Соавторы: Карен Налбандян,Михаил Савеличев,Андрей Чертков,Евгений Шкабарня-Богославский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 29 страниц)

Господин Элмер

Ив поднялся к своему номеру и уже притронулся к дверной ручке, как подзабытое ощущение «нежелательного присутствия» заставило его отпрянуть. Почудилось вдруг уголовному хроникеру, что едва он вставит ключ в замочную скважину, как некто, притаившийся за дверью, немедленно пальнет через филенку. Несколько мучительно долгих секунд Ив размышлял, как ему поступить: позвать на помощь, позвонить в полицию или вызвать коридорного? Более блестящих идей он не породил и поэтому просто взял и вставил ключ в замок. Будь что будет. Разумеется, никто не выстрелил, когда Ив, распахнув дверь во всю ширь, вошел в номер. Он бегло осмотрел небольшую комнату и готов был уже посмеяться над своим испугом, но легкий, на границе слуха, шорох бросил его в дрожь.

– Проходите, господин Маргит, не стесняйтесь, – раздался негромкий мужской голос.

Ив сделал несколько шагов вперед и медленно обернулся. Хлопнула закрываемая дверь, звонко щелкнул замок. Из узкой прихожей, отделяющей жилую часть номера от туалетной и ванной комнат, появился давешний незнакомец из ресторана.

– Присаживайтесь, – сказал он, указывая пистолетом на кровать. – Разговор у нас будет долгий и интересный, а его исход будет зависеть от результата.

Ив повиновался – что ему еще оставалось делать?

– Кто вы такой? – спросил он.

– Для вас это не важно, – нагло ответил незнакомец, но тут же добавил примирительно: – Впрочем, для удобства беседы называйте меня Элмером.

– Хорошо, господин Элмер, – согласился Ив. – Давайте побеседуем. Тем более если беседа обещает быть интересной. Я вас слушаю.

– Я, собственно, хотел бы узнать некоторые факты из вашей жизни. Причем, предупреждаю, мои вопросы могут касаться порой самых интимных ее сторон.

– Имею ли я право не отвечать на вопросы, которые покажутся мне излишне нескромными? – стараясь скрыть раздражение, спросил Ив.

– Боюсь, что нет, господин Маргит, – заявил Элмер, проходя в комнату и усаживаясь в кресло, которое, приняв его массивное тело, жалобно скрипнуло. Пистолет Элмер все еще держал в руке, стволом вперед и вверх. На стволе блестела свежая царапина. – Согласитесь, что аргументы у меня достаточно веские.

Он усмехнулся, продемонстрировав ряд безупречно ровных зубов, блеснули даже, как показалось Иву, платиновые коронки.

«Вот черт, – подумал сыщик Маргит, – так и есть, уголовник».

– Первое, что я хотел бы узнать, – каким образом вы связаны с Валерием Кимоном?

Ив выкатил глаза. Господи, да никто, кроме меня, вот уже двадцать лет и не вспоминает несчастного Кимона! – хотел крикнуть он, но звук застрял в глотке.

– О, я вижу, имя это вам знакомо! – обрадовался Элмер.

– Мой отец, – сдержанно ответствовал Ив, – прежде носил фамилию Кимон. Валерий же Кимон, насколько мне известно, был родным братом моего деда Бруно Кимона.

– Гм, опять они что-то там напутали, – пробормотал Элмер. – Тогда я сформулирую вопрос иначе, – сказал он громче. – Как давно вы виделись со своим двоюродным дедом?

– Вы с ума сошли! Валерий Кимон исчез во время Оккупации! Черт побери, Элмер, кто вас информировал?!

– Это не имеет касательства к теме нашей беседы. Отвечайте на вопрос.

– Сумасшедший дом какой-то! – Изумлению Ива не было предела. – Дед пропал за пятнадцать лет до моего рождения. Пропал без вести. Само собой, видеться я с ним не мог. Никогда!

– Спокойнее, господин Маргит. Не горячитесь. Значит, вы клянетесь, что не встречались с Валерием Кимоном и ничего не слышали о нем?

– Он что – жив?!

– Отвечайте на вопрос.

– Клянусь!

– Отлично. Двигаемся дальше. – По глазам Элмера было видно, что не так уж все и отлично. – Вам известно что-нибудь о работах Валерия Кимона?

Ив понял, что ему нет резона демонстрировать уровень своей осведомленности. Надежнее будет притвориться дурачком.

– О каких работах, дорогой друг?

– Поменьше иронии, дорогой друг, – предупредил Элмер. – Я имел в виду его «Лекции по социальной философии».

– Никогда не слышал, – сокрушенно признался допрашиваемый.

– Ой ли, господин Маргит. Неужели вас никогда не интересовала более чем загадочная судьба вашего предка?

– У меня не было времени и желания копаться в этой истории.

– Какой истории?

Ив почувствовал, как замерло сердце. Прокол!

– Я говорю об истории с исчезновением Валерия Кимона в годы войны, – сказал он нарочито безразличным тоном. – Я в последний раз заявляю, чтобы больше не повторяться: ничего о судьбе двоюродного деда после октября сорок третьего года мне неизвестно.

– Принято. Тогда расскажите, что вам известно о его судьбе до названного вами периода?

– Почти ничего. Мой родной дед часто ворчал о том, каким замечательным и гениальным был его младший брат. Ставил его в пример моему отцу и мне. В семье моих родителей не любили разговаривать об этом. Отец был с дедом в весьма натянутых отношениях. Он даже взял фамилию жены, моей матери.

– А как вы относились к своему деду Бруно?

– Не любил. У него был скверный характер.

– Тогда ответьте, господин Маргит, почему вы все время лжете?

Услышав это, Ив на мгновение забыл об осторожности. Пистолет Элмер держал совсем уж небрежно. Да и станет ли он стрелять – средь бела дня, в людной гостинице, если вот так, с места, броситься на него? Ив уже однажды проделал такой номер, и это спасло ему жизнь. Маргит расслабился перед броском, но что-то, по-видимому, отразилось в его глазах, так как вороненый ствол в руке Элмера выровнялся и уставился черным глазком Иву в переносицу.

– Это когда же я вам солгал, Элмер? – спросил Ив развязным тоном. – Бросьте трепаться…

– Вам действительно ничего не известно о судьбе Кимона-младшего после его исчезновения, – спокойно продолжал опасный гость, – но о существовании «Лекций» вам известно. Отчасти вы даже догадываетесь об их содержании. Кроме того, в руки вам попали материалы, из которых косвенно, при наличии определенных способностей, можно извлечь немало захватывающих подробностей.

«Контрразведчик, – решил про себя Ив. – Точно, ухлопает… Неужели меня кто-то сдал?..»

– Подробностей чего? – спросил он вслух.

– Скажем так, практической реализации некоторых теоретических положений «Лекций». Не понимаете? – (В голосе Элмера уже не было угрозы, напротив, настороженное ухо Ива вылавливало проскальзывающие в нем нотки то ли сожаления, то ли – вот странная мысль – благоговения. Перед чем мог благоговеть этот громила – явная сволочь, контрразведчик, может быть, даже убийца?) – Полно вам изображать идиота. Вам повезло родиться тем, кем вы родились, но вы и знать ничего об этом не желаете. Простым усилием воображения вы проникли дальше, чем свора аналитиков. Что же произойдет, когда вы поверите в то, что это не только воображение?

Элмер умолк. Ив смотрел на него во все глаза, забыв о пистолете.

– Впрочем, я отвлекся, – сказал странный гость и продолжал уже без прежнего энтузиазма: – Что вы собираетесь делать с записками старика?

– Ага, значит, вы о записках? – Теперь Ив не притворялся, он на самом деле был основательно сбит с толку.

– Да, черт возьми, о них. Хватит вам ломать комедию!

– Я и не ломаю. Вам невозможно угодить, господин Элмер. То вы мне угрожаете оружием, то обвиняете во лжи и опять же угрожаете, то вдруг чуть ли не признаетесь в любви!

– Отвечайте на вопрос.

– Я написал рассказ, – сказал Ив.

– Рассказ? Вы? О чем?

Ив внимательно посмотрел в расширившиеся от изумления зрачки «контрразведчика».

Черт, неужели он не знает? Что же он тогда тут плел про воображение?

– О Крепости, господин Элмер, – ответил он и увидел, что сейчас его убьют.

Раздался стук в дверь. Робкий и в то же время настойчивый. Элмер снял палец со спускового крючка и мотнул головой в сторону двери.

– Откройте, – приказал он Иву, который не успел опомниться и поверить в то, что еще жив.

За дверью оказался портье.

– Прошу прощения, господин Маргит, если помешал вашей беседе с приятелем, – сказал он, заглядывая в номер. – Я только хотел сказать, что у вас, видимо, отключен телефон, а вам звонок из Столицы. Серьезный господин. Очень вы ему понадобились.

– Пардон, – сказал Ив. – Видимо, я случайно задел шнур…

– О, это бывает, – кивнул портье. – Розетка возле тумбочки, над плинтусом…

– Вот вам за труды. – Ив протянул гостиничному клерку мятую купюру. – Спасибо! Кстати, сигарет у вас не найдется?

Портье пошарил по карманам и вынул початую пачку «Лаки страйк».

Притворив дверь, Ив вернулся в комнату.

– Это вы отключили телефон? – буркнул он.

– Разумеется. Я не хотел, чтобы нам мешали.

– А теперь я, с вашего позволения, включу его.

– Пожалуйста.

Ив отыскал розетку и включил телефон. Тот мгновенно и пронзительно зазвонил.

– Слушаю.

– Если вы не один, – промямлил на другом конце провода Кайман, – то сразу дайте понять.

– Привет, Эмма!.. Добрался нормально… Нет, по городу еще не гулял.

– Понятно, – вздохнул Кайман. – Значит, данные передать не можете?

– Нет, – ответил Ив. – Дождей нет. Тепло и сухо.

– Насколько сухо? – насторожился Кайман.

– Настолько, что в горле совершенно пересохло. Так и хочется выпить. Более того, я с удовольствием попробовал бы местного вина…

– Позвоните, как только будут данные, – сказал Кайман и повесил трубку.

– Ну не сердись, дорогая! – громко сказал Ив, чтобы заглушить короткие гудки. – Я шучу… Пока, целую!

– Вы пьете вино? – с отвращением спросил его Элмер. Он уже стоял лицом к окну, на котором успел отдернуть штору. Руки «контрразведчик» держал за спиной, так что было отлично видно, что они пусты.

– А вы разве нет? – спросил Ив, закуривая.

Вкус табачного дыма показался ему премерзким. Еще бы, после стольких лет воздержания. Элмеру явно не нравилось такое поведение намеченной жертвы, но почему бы не досадить своему палачу? Странный, правда, оказался палач. Не столько убить он жаждал, сколько убедиться. Но в чем?

– Как у вас с женой, Маргит? – спросил Элмер, не меняя позы, словно бог весть что интересное углядел за окном.

Иву захотелось схватить кресло и садануть этому непонятному наглецу по затылку, но вместо этого он ответил:

– С женой у меня все великолепно, как в первую брачную ночь. – Это была ложь, но Ив не мог удержаться и не солгать своему потенциальному убийце.

Истина же заключалась в том, что их с Эммой отношения вот уж лет пять как дали трещину. Из-за детей, которых у них не было.

– Видимо, я в вас ошибся, – сделал Элмер странный вывод, поворачиваясь лицом к собеседнику.

– Нижайше прошу прощения, – с издевкой сказал Ив, вглядываясь ему в глаза. В них уже не было перекрестий прицелов, там ровным синим пламенем пылала тоска. Жуткая какая-то тоска, нечеловеческая. Показалось даже на миг, что ночами во время полнолуний это существо с манерами убийцы запросто скидывает человечий облик и огромным черным волком воет на бледное пятно луны.

– На кой вам понадобилось писать о Крепости? – спросил Элмер.

– А вам какое дело? У нас свободная страна.

– Что вы можете знать о ней, – я говорю о Крепости, разумеется, а не о стране?

– В записках было немало подробностей, правда, большинство из них совершенно не поддается переводу на человеческий язык. Может, вы мне объясните?

– Охотно, только знание это вы унесете с собой в могилу.

– Гм, заманчивое предложение.

Ив теперь отчетливо понимал, что сегодня его убивать не будут.

– Мой вам совет. Бросьте вы эту затею. Ничего у вас не выйдет, а неприятности наживете. Вы же репортер, Маргит, а не писатель. Вот и занимались бы своим непосредственным делом. Пишите о мужьях, ограбивших своих жен, повествуйте о печальных последствиях слежки за неверными женами, но не лезьте в дело, которое неразрешимо вот уже полтора столетия.

«Вот это да! – мысленно восхитился Ив. – То-то я смотрю… Вот откуда эта дикая хронология у старика».

– Кстати, записки мы у вас изымем, – заявил Элмер неслыханным от него прежде, официальным тоном. – Нечего им в частных руках делать. Вы привезли их с собой?

«Так я тебе их и отдал, гад».

– Нет, что вы. Столь ценные рукописи обычно хранят в банке, под пудовыми замками и семью печатями. И вам их, кто бы вы ни были, ни за что не отдадут. Даже с моего согласия. Я их завещал. Своему будущему сыну. Супруга, знаете ли, ожидает. В будущем году-с.

– Ничего, мы подождем. До совершеннолетия вашего будущего сына, – с ледяной усмешкой сказал Элмер. – А теперь, господин Маргит, у меня к вам последняя просьба. Отвернитесь, пожалуйста.

– Вы что, намерены переодеться? Напоминаю – это мой номер.

Ив, однако, послушно отвернулся: не следовало забывать о заряженном пистолете, скрывающемся, видимо, где-то в недрах обширного пиджака.

Послышался треск отпираемой оконной рамы. Щеколды, как водится, присохли к краске. Следом мягко прошелестела ткань, словно Элмер, придерживая штору, взбирался на подоконник, и все стихло. Через мгновение Ив понял, что остался один, и тогда кинулся к окну. Элмера нигде больше не было: ни под окном четвертого этажа с переломанной или, на хороший конец, вывихнутой ногой, ни на стене, не имеющей абсолютно ничего, за что можно было бы зацепиться.

– Вот дьявол, улетел он, что ли?! – пробормотал Ив, шаря взглядом в вечернем, слегка подкрашенном тусклым закатом небе.

Снизу, из ресторана, долетала музыка. Ив подошел к телефону и набрал номер, через два гудка нажал на рычажки и набрал снова.

– У вас уже есть что мне сообщить? – сразу же спросил Кайман.

– Да, – сказал Ив. – На меня вышел некто Элмер. По-моему, он из контрразведки.

– Почему вы так думаете?

– Он слишком много знает.

– И о вашей миссии тоже?

– Нет, но он едва меня не убил, когда я упомянул о Крепости.

– То есть вы проговорились? – заключил Кайман.

– Он взял меня на мушку, – буркнул Ив. – В прямом и переносном смысле…

– Я всегда считал, что на вас нельзя положиться, – сказал Кайман. – К сожалению, у нас не было выбора.

– Это ваши проблемы, – огрызнулся Ив. – Вы лучше скажите, что вы намерены предпринять для обеспечения моей безопасности?

– Наберите номер три, пять, пять, пять, пять, три. Спросите Хованта. Он вам скажет, что дальше…

– Вас понял, – проговорил Ив.

– И звоните мне, когда у вас будут настоящие данные!

«Надо же, Ховант, – подумал Ив, все еще держа трубку в руке. – Неужели тот самый Ховант, борец за чистоту окружающей среды?»

Он набрал номер, названный Кайманом. Откликнулись мгновенно, словно давно и с нетерпением ожидали звонка.

– Я Маргит, – сказал Ив. – Мне посоветовал обратиться к вам Кайман.

– А-а, жив еще старый крокодил! – раздался в трубке жизнерадостный голос. – Постойте, это какой Маргит? Журналист?

– Он самый, – вздохнул Ив.

– Ага… И какие у вас проблемы?

– Мне угрожал оружием некто Элмер.

– Ого! – восхитился Ховант, которому, похоже, все было в радость. – Вам повезло, Маргит, что он только угрожал, а мог и пульнуть!

– Что мне делать?

– Пока ничего. Главное – оставайтесь на месте. У вас какой номер?

Ив назвал. Ховант еще раз попросил его никуда не выходить и отключился.

Не зная, чем себя занять, Ив лег в постель. Спать не хотелось, и он, включив ночник, взял книжку Банева, на этот раз принимаясь читать с начала. Постепенно чужой вымысел – или чужая истина – увлек его. Показалось забавным, что автор сделал героем своей книги себя самого.

«Вот бы мне так поступить, – мимолетно подумал он, – описать свои собственные приключения в этом городишке. Да нельзя».

Было понятно, что содержание «Гадких лебедей» чистая выдумка. Нескончаемый дождь, как на Венере Брэдбери, действительно жутковатые детишки, рассуждающие как не по-людски взрослые взрослые, загадочные мокрецы из непроницаемого Лепрозория, словом, Апокалипсис. Но чем дальше читал он, тем сильнее глодало его пока еще смутное, неопределенное беспокойство. Что-то напоминала ему эта история. И только к исходу ночи, когда посерели шторы, а пальцы жадно теребили последние страницы, торопя уставшие глаза, пришло понимание.

Банев, или кто иной, описал все так, как могло бы происходить, продержись Крепость до середины века. В том, что Крепость и Лепрозорий – одно и то же явление, у Ива не было сомнений. Зурзмансор, Банев, Голем этот, Квадрига – все они, так или иначе, существовали в реальности. Бол-Кунац… Неужели Бол-Кунац, который Президент? Тогда ай да Президент у нас, выкормыш Крепости, то бишь Лепрозория…

«А ведь могли, – возбужденно думал Ив, – судя по тому, что я о них знаю – даже не знаю, а думаю, – вполне могли. Боже мой, неужели я угадал! Но кто в это поверит? Кайман, например, никогда. Для него это не данные…»

Ив представил, как кладет на стол перед Кайманом брошюру, а тот берет ее брезгливо двумя пальцами и начинает медленно наливаться рептильной зеленью.

«Где данные?!» – «Перед вами, сэр!» – «Это что, беллетристика?!!» – «Ну, в некотором роде…» – «А где замеры, результаты экспресс-анализа где?!!» – «Где-где, в…»

Пора заняться делом вплотную, а то ведь сожрут. Как там о таких говорят? Порвут на части и проглотят не разжевывая… С них станется.

Вручение премии

По мысли доктора, человечество условно можно было разделить на три категории. В первую он включал подавляющее большинство людей, во вторую – очень незначительную часть, а к третьей Юл Голем с уверенностью мог отнести только своих пациентов. Люди, рассуждал он, могут быть либо Заказчиками, либо Архитекторами Храма Справедливости, но, чтобы стать Подрядчиком, или, иначе, Строителем его, мало быть человеком. Храм этот всегда оставался лишь мечтой, мифом о будущем. Одним из основных условий его возведения было полное согласие между потенциальными Строителями, но оно было недостижимо в мире, где чужая культура считалась варварской. Библейский миф о Вавилонской башне – очень точная иллюстрация невозможности такого взаимопонимания, с той лишь поправкой, что у людей никогда не было единого языка.

Заказчики всегда были. Обыкновенные страждущие шумеры, аккадцы, египтяне, иудеи, эллины, превознося каждый своих богов, неосознанно требовали от них одного и того же – Справедливости. Правда, для одних Высшая Справедливость заключалась в равном дележе добычи, для других – в возможности поклоняться только своему божеству, для третьих – в равноправном, не зависящем от происхождения и достатка участии в политической жизни полиса. Наконец, на заре истории, которую можно считать историей возведения Храма, появились первые Архитекторы. Легендарные творцы этических кодексов. До сих пор люди с благоговением вспоминают их имена: Моисей, Платон, Будда, Заратустра, Христос. Они создавали целые приделы Храма, но, к сожалению, их проекты нельзя было считать пригодными для возведения всего здания. Шли века. На строительной площадке появлялись все новые Архитекторы. Не все проекты оказывались удачными. Осуществление некоторых из них приводило лишь к новым разрушениям. Столь часто декларируемые политиками так называемые общечеловеческие ценности на поверку оказывались мифом, причем опасным.

Наконец подспудно, незаметно для большинства Заказчиков наступила эра Строителей – уникальных существ, в силу своей природы умеющих взглянуть на человечество извне и сочетающих в себе свойства как Архитекторов, так и Подрядчиков. Они единственные оказались способными спроектировать Храм от фундамента до венчающего купола и положить в его основание принцип – Счастье для всех, даром.

– Вы Архитектор, доктор, – сказал Зурзмансор однажды, выслушав горячую исповедь стареющего врача. – Вы несомненный Архитектор, но вы ошиблись.

– Вы не можете построить ЕГО? – спросил Голем, сильно сомневаясь в правильности своего предположения.

– Нет, наверное, можем. Мы можем воспитать целое поколение людей, для которых этот ваш Храм будет единственной целью и смыслом существования, но следующее поколение они должны будут воспитать сами. И это самое сложное. Мало заставить забыть о вековом рабстве, нужно еще научить невозможности жить без свободы.

– Но вы бы могли контролировать процесс воспитания.

– Принципиально да, но на деле – нет. Проблема даже не в морали, а в том, что мы не можем сколь угодно долго находиться здесь. Возможность Выхода предоставляется раз в миллион лет, и легче умереть, чем отказаться от нее.

Услышав эти слова, доктор Голем первый и последний раз обвинил мутанта в неблагодарности и предательстве. И тогда мутант ответил ему:

– Мы не можем научить человечество жить по-человечески, потому что сами уже давно перестали быть людьми.

Как и обещал Зурзмансор, день вручения премии был объявлен выходным. Когда в Лепрозорий медленно въехал длинный черный, усеянный блестящими капельками дождя по лакированному капоту и никелированным деталям отделки автомобиль, у Лечебного корпуса выстроился почетный караул. Дети, чистенькие и опрятные по случаю праздника, чинно держали в руках букеты каких-то невиданных в этих краях цветов. Мокрецы, редкой цепочкой стоящие среди пестрого детского табора, одинаково вежливо улыбались из-под черных своих шляп и механически покачивали ладонями в неизменных перчатках. Майор кисло ухмылялся, стоя на крыльце между Зурзмансором и Големом. Ему не нравилось присутствие посторонних на вверенной ему территории.

Из автомобиля выбрался Банев. Он с любопытством огляделся, помахал встречающим, но, спохватившись, помог выйти смеющейся, ослепительно красивой Диане. Как только она показалась, неровный шум превратился в радостный гул, словно это Диана была лауреатом, а не ее спутник. Дети, размахивая букетами, ринулись к ним. Возникло небольшое столпотворение. Все что-то говорили, смеялись. Виктор с серьезным видом пожимал маленькие ладошки и целовал заалевшие щечки. Диана, величественная и элегантная, принимала цветы и успевала подавать руку для поцелуев подоспевшим взрослым обитателям Лепрозория.

Наконец-то в эту праздничную неразбериху вмешался Зурзмансор, и церемония встречи приняла более организованный характер. К Баневу стали подходить мокрецы и – не снимая ни шляп, ни перчаток – представляться. Писатель с удивлением узнавал многие, некогда весьма громкие имена. Здесь были и знаменитые ученые, и несколько литераторов, которых он почитал давно почившими классиками, и даже политические деятели из нелегальной оппозиции, конечно же, самые трезвомыслящие. Цвет нации собрался в этой почтительно приветствующей его толпе, и Банев ощущал себя этаким Данте Алигьери среди теней то ли первого круга Ада, то ли уже Чистилища. Кто-то, вероятно здешний Вергилий, подхватил его под локоть и повлек к крыльцу, и Виктор узнал в своем сопровождающем Зурзмансора.

– Как вы умудрились собрать здесь все эти лица? – спросил Виктор, кивая на толпу мокрецов. Детишки в этот момент окружали Диану, она что-то говорила им, и те послушно трясли челками.

– Это не я, Виктор, – совершенно серьезно отвечал Зурзмансор. – Частью они оказались здесь волею случая, частью злой волею господина Президента. Некоторые в Лепрозории уже много лет, а иные совсем недавно. Взгляните на этого господина по левую руку от вас. Это философ Валерий Кимон. Он здесь еще с войны.

Виктор отыскал глазами мокреца, на которого ему указал Зурзмансор. Кимон выглядел мужчиной среднего возраста, несколько печальным, но в остальном ничем не отличающимся от прочих обитателей Лепрозория.

– Мы не стареем, – сказал Зурзмансор, угадав его мысли, – просто не можем себе позволить.

Виктор промолчал на это – а что он мог сказать? Ему вспомнилось его недавнее заблуждение. «Бедный, прекрасный утенок», – повторил он мысленно слова Голема, заглушая растущую в душе горечь.

Тем временем они уже вошли в большой зал, скорее всего гимнастический, но теперь оборудованный для торжественного собрания. У одной из стен его высилась кафедра, а остальная часть помещения была заставлена разнообразными стульями и креслами. Виктор оглянулся на Зурзмансора, и тот указал ему на кресло в первом ряду. Подошла Диана, схватила его за руку и прошептала горячо и счастливо:

– Ну, как тебе понравилась встреча? По-моему, все очень мило.

– Недурственно, – желчно ответил Виктор, усаживая ее на самое лучшее место.

– У, бука, – сказала Диана и, отвернувшись, стала улыбаться Зурзмансору.

Зурзмансор терпеливо дождался, когда все усядутся и стихнет гул возбужденных голосов, по преимуществу детских, так как мутанты вели себя сдержанно. Когда установилась тишина, он встал перед кафедрой и заговорил:

– Причина нашего праздника – выход в свет двух хороших книг, событие, случающееся в нашей стране не так уж часто. Романы присутствующего здесь Виктора Банева «Беда приходит ночью» и «Кошке хочется спать» не просто хорошая литература, но слепок эпохи. Перо художника запечатлело ее в таких точных образах, что в любых временах и пространствах эти книги будут для нас живым воспоминанием о годах, проведенных в этих стенах, и о жизни, проходящей за этими стенами, – что греха таить, проходящей мимо нас. Господин Банев, позвольте вручить вам нашу скромную премию.

Под рокот аплодисментов Виктор подошел к Зурзмансору, и тот протянул ему конверт и яркую пластину диплома.

– Спасибо! – сказал Виктор. – Благодарю!

Он посмотрел в рукоплещущий зал и увидел горделивую улыбку Дианы, повизгивающую от удовольствия Ирму, потрясающего над головой сомкнутыми ладонями Голема, кислую мину майора и – почему-то – печальный лик ископаемого философа.

– Речь! – воскликнул кто-то, Виктору показалось, что Голем.

– Речь! – подхватили дети звонкими голосами.

– Речь! – поддержала их Диана.

– Прошу вас, господин Банев. – Зурзмансор с легким поклоном указал ему на кафедру.

«Ну что ж, – подумал Виктор, – не пропадать же столь высокой трибуне».

За кафедрой оказалось довольно уютно. Виктор оперся локтями и оглядел аудиторию.

Только бы не опростоволоситься, как в прошлый раз.

– Я потрясен, – начал он, – более того, я раздавлен. Мне чертовски приятно услышать столь лестную оценку своему творчеству там, где, должно быть, рождается Будущее. Я вижу перед собой людей, преисполненных искреннего уважения к моей скромной персоне, и не вижу ни одного равнодушного или притворяющегося заинтересованным.

Он помолчал, подыскивая слова, нервно потирая ладони.

– Наше время не балует писателей вниманием и лаской властей предержащих, если они пишут о том, во что верят, а не о том, во что их принуждают верить, но это невнимание с лихвой компенсируется любовью читателей.

В зале возник легкий переполох, это майор, багровый от напряжения, вдруг выбрался со своего места и покинул собрание.

«Живот у него схватило, что ли?» – подумал Виктор, и продолжил:

– Пятнадцать лет назад я принес в редакцию одного толстого столичного журнала свой первый роман. Вещь слабую, подражательную – я тогда преклонялся перед гением Ремарка, – но изобилующую деталями и подробностями моей фронтовой жизни. Журнал отверг роман с ужасом. Не потому, что он был плохо написан, а потому, что он был написан правдиво. Эйфория освобождения быстро выветривалась, наш Президент жаждал новых побед, но ему негде было приложить свои усилия, кроме как на внутреннем идеологическом фронте. О войне полагалось писать только возвышенным слогом, рисуя врага черными красками, а наших чудо-богатырей в оттенках национального флага, но, упаси бог, без полутонов. Писателям, желающим оставаться верными своим творческим принципам, на выбор предлагалась либо эмиграция, либо ссылка. Я, как человек слабый, не хотел выбирать ни того ни другого и поэтому вынужден был изощряться в эзоповых иносказаниях, углубляться в психоанализ, во всех бедах своих героев винить их самих, а уж ни в коем случае не социум. Как видите, до сих пор мне сходило с рук, и, если бы не несколько скандальных случаев в «Жареном Пегасе», я фланировал бы сейчас по проспекту Президента, а не выступал бы перед вами. – «При чем тут „Пегас"? – мысленно одернул себя Виктор. – Все дело в тонком батистовом платочке». – Еще раз благодарю всех присутствующих за оказанную мне честь, – закончил он. – Надеюсь что мои книги будут радовать вас и впредь…

В зал быстрым шагом вошел солдат и, приблизившись к доктору Голему, что-то прошептал ему на ухо. Голем бросил красноречивый взгляд на Зурзмансора.

– Прошу прощения, уважаемый господин Банев, – сказал Зурзмансор, поднимаясь, – мы с доктором вынуждены вас покинуть. Срочное дело.