Текст книги "Ронин "

Автор книги: Игорь Денисенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

– А ну вылазь!

Злой голос сверху и направленное на меня дуло. Взглянув искоса наверх, я отметил двоих, запыхавшихся у края. Отвечать им не стал а скользнул дальше вдоль скользкого стока.

За моей спиной в воду ударили камешки подняв брызги. Пук-пук! – Глухо донеслось сверху и эхом отозвалось в трубопроводе.

* * *

Бегом! Бегом! Но не очертя голову и не куда глаза глядят. Я бежал по каналу используя ноут как фонарик, хлюпая ногами по мутной воде. Пробежав немного, я остановился перевести дыхание и послушать. Но нет. Погони не было. Полицаи не спешили лезть в клоаку. Я их понимал. А зачем? Моё появление на поверхности неизбежно. Не буду же я жить здесь? Отпустить жабры и лениво перебирать ластами в густо пахнущей жиже мне не хотелось. Наверх. Наверху меня рано или поздно схватят. Скорее всего рано, как Янковой прожил здесь неделю, непонятно. И не пахло от него так. Пахло немытым телом, нестиранными носками и нечищеным ртом. Но запаха канализации не было. Точно не было. Этот запах я теперь никогда ни с каким другим не перепутаю и не забуду. Значит скрывался он не здесь. А где?

Впрочем, это не важно. Важно то, что я собирался нанести удар системе в ближайшие пятнадцать минут. А что случится потом, уже не важно. Важно, что погибну не зря. И Димон пропал не зря, и Янковой, и ещё восемьдесят неизвестных мне людей насобиравших по крупицам эту информацию, что болтается сейчас на моей груди в серебристой нержавеющей флешке. Восемьдесят умных, образованных людей, убитых системой, и виновных только в том, что они не захотели жить рабами. И я не раб, поэтому отомщу за всех. Только то и надо, что подняться на поверхность вставить её в ноут, соединится с моей монтажной и пустить в прямой эфир. Я конечно не хакер, но родной комп меня признает откуда бы я на него не вышел. Будем, надеется, что пароль ещё не сменили.

* * *

«Две коровы:

– Знаешь, мне кажется, что они нас кормят только для того, чтобы выкачивать из нас наше молоко, а потом убить и съесть?

– Да брось ты свою дурацкую теорию заговора! А то над тобой все стадо смеяться будет…».

Этот анекдот времен начала глобализации мне пришел на ум, когда под сенью желтого, осыпающегося клена я выполнял задуманное. Родной комп откликнулся и принял инфу без вопросов. Трудность была в том, чтобы вклиниться в прямой эфир. Будь я в студии, вопрос бы решился в два клика, но с удаленного доступа этого не удавалось сделать. Высохшая было на мне грязная рубашка пропиталась потом, капельки пота выступили на лбу. Мать твою! Блин Гейтц! Увлекшись поставленной задачей я перестал обращать внимание на окружающую обстановку. Меж тем стайка юных обалдуев, прожигающих родительские кредиты приближалась по тенистой лужайке парка. Вылез я опять именно в парке, в надежде на редких и случайных прохожих. Деткам было скучно. Время ночных танцполов ещё не пришло и заняться им было нечем.

– Смотри! Вон чучело с ноутом сидит!

– Где?

– Да вон, под деревом.

– Эй! Примат твою мат! Ты что там бананы ищешь?

– Пацаны, да это «стертый»! Совсем бомжары оборзели среди бела дня по парку гуляют.

– Ты чо там засох что ли?

– А ноут тебе зачем, порнуху смотреть?

– Откуда у стертого ноут?

– Вот и я говорю не зачем ему. Украл поди.

– Ну, ты.

«Стертого» грубо толкнули коленкой в спину и он поморщился. Боже мой, как не вовремя! Захлопнув ноут, я сунул его подмышку.

– Шли бы вы детки дальше.

– Да ты грубишь?

Верзила лет семнадцати нагнулся ко мне, вытягивая кулак. Это он зря сделал.

Если бить, то бей а угрожающе кулаки показывать и нагибаться при этом не советую.

Я потянул слегка за протянутый кулак, продолжая траекторию его движения, и парень, потеряв равновесие, ткнулся лицом в увядшую листву под ногами.

– Ах, ты!

Меня пнул второй нападавший в спину. Удар был очень болезненный. Видимо попал по вчерашней ссадине. Я поморщился, как же я вас люблю!

Каждый из них по отдельности милый парень, любящий своих родителей, ненаглядная кровиночка матери и наследник гордого отца, каждый из них, примерный ученик, делающий уроки и усваивающий будущую профессию. У каждого поди есть девушка, с которой он ласковый и нежный, дарящий цветы и внимание. Умные, следящие за своей фигурой, посещающие тренажерные залы и сауны. Но вот собираясь в толпу, сбиваясь в стаю они разом утрачивают все свои привлекательные черты. Это просто стая ищущая развлечений и жертв для своих развлечений. Одно дело в тренировочном зале спарринг с партнером таким же как ты, где приходится обдумывать свои слова и действия. И совсем другое дело почесать безнаказанно кулаки о бесправного «стертого», который и не человек вовсе.

Подскочив на ноги я выскочил из толпы. Пятеро. Даже не трое. Двое пытаются обойти сзади. Плохо. Не в настроении я сейчас кулаками махать. Меж тем парнишка наевшись листвы под кленом вытащил из кармана нож.

– Ну, бомжара, молись!

В свою бытность знал я только одну молитву. Но исполнять его просьбу сейчас счел не уместным. Вместо этого я подпрыгнув к ближайшему тополю уцепился за средней толщины ветку. Парни повеселели.

– Что обезьяна, на дерево собрался?

Я дернулся на ветке всем весом и она обломилась, что развеселило толпу ещё больше.

Но они ошиблись в моих намерениях. Я совсем не собирался спасаться от преследователей на дереве, поэтому и ветку выбрал сухую почти без сучков. Просто решил выровнять неравное положение. Обломав пару лишних сучков я повертел импровизированной дубинкой в руке.

– Брось нож, а то уронишь! – Рявкнул я, оборачиваясь на заводилу.

По его лицу стало видно, что угодить под дубинку ему не охота, но потерять лицо перед стаей вожак не мог. Сжав зубы, он ринулся на меня. Зашедший с правого бока бросился почти одновременно с ним.

– Бам! Бум!

– А!

– Х…..

– Ш-ш-ш….Сука!

– Маленький ты ещё такие слова говорить.

Я стоял слегка запыхавшийся, сказывалось, что последний месяц тренировки я позабросил. Горло. Пах. Ухо. Голень. Наиболее болезненные и действенные точки, если вы хотите сделать драку скоротечной. Вот пожалуй и все. Никто не горит желанием продолжить развлечение. Нужно уходить. Я обернулся посмотреть, на оставленный под стволом тополя ноут, и обомлел. Нетбук был раздавлен, вмят в землю. То-то мне показалось в пылу сражения, что что-то хрустнуло. Я ещё грешным делом подумал, что это «адамово яблоко» парнишки с ножиком. Ан, нет. Обознался. Парень сейчас ножом не интересовался. Его жутко интересовал воздух. Вернее его отсутствие. Судя по тому как широко он открывал рот. Собравшись покинуть поле боя, я вдруг заметил страшную несправедливость. Победитель босой, можно сказать, голый. А побежденный в добротной кожаной куртке и почти новых джинсах. Да и ботинки его похоже моего размера. И я приступил к раздеванию, кажется, это называется трофеями.

Куртку стянул бес труда. Ботинки отбрыкивающегося парнишки тоже удалось сдернуть. Но когда я взялся за ремень джинсов, глаза его бешено округлились. Он опять неправильно истолковал мои намерения. Пришлось воспользоваться подобранным с земли ножом и приставить к его горлу.

– Ну! – Угрюмо сказал я, делаю зверскую морду.

Видимо морда вышла то, что надо. Потому как парнишка размяк, глаза его увлажнились, приготовив горестную слезу по потерянной невинности.

– Дядя, не надо. Дядя..

– Штаны снимай! Видишь «стертому» ходить не в чем!

Я фыркнул. Дядя? Всего-то на десяток лет старше «племянничка». Не уже ли и я таким был в молодости? Нет. Однозначно, не был.

Не входил я и в кампанию одноклассников. Веселую шумную и совсем не злобную компанию, которая могла завалить в гости, поесть ранеток, благо их было много и не жалко. А огрызки покидать хозяину квартиры в плафоны люстры. Хозяину, это обнаружившему, было не смешно. Его коробило такое проявление неуважения, и в гости он компанию больше не приглашал.

Всё! Пора! То ли мне показалось. То ли серые форменные костюмы мелькнули за кустами. Скомкав вещи в один комок, я бросился бежать.

* * *

Общественный туалет к моему удивлению дверь открыл и положенные два кредита с моего счета снял. В некотором замешательстве я закрыл дверцу на защелку. Что ж это получается? Значит счет мой не арестован. Кредиты имеются, а я разбоем промышляю? Переодевшись в «новые» вещи, своё тряпьё я сунул в утилизатор. Утилизатор хрюкнул и освежил воздух ароматом сирени. Так стало быть и ноут я могу купить, и продуктов?

Да и вообще взять билет в один конец до какой-нибудь Жмеринки. Умывшись и приободрившись, я вышел на улицу.

Поток машин в этой части города был поменьше, сказывалось что это парковая зона. Прохожие с приподнятым настроением спешили домой. Пятница. Конец дня и рабочей недели. Двое мужчин, уже принявшие на грудь вышли из кафе, что напротив и наскоро попрощавшись расстались. Лицо одного из них мне показалось знакомо.

А самое главное он нес в сумке ноут. И тут легкое и элегантное решение: как отправить инфу с моего компа в прямой эфир, пришло мне в голову.

– И – ес!

Я буквально взорвался в улыбке.

Глава 4. Гастролер

«яки-моно» – жареная рыба на решетке

«аги-моно» – жареная рыба на сковородке

«намасу» – сырая рыба с овощами

«суи-моно» – рыбный суп

монахи «ямабуси» – спящие в горах.

– Пирожки горячие! Горячие пирожки! С картошкой, с капустой!

– А кому баранки! Баранки! Бублики!

– Рыба! Рыба! Свежая рыба!

– Блины! Блины! С пылу с жару!

– Квас ядреный! Квас холодный!

– Куда прёшь?

– Сам глаза разуй!

– Мои-то глаза при мне, а ты свои дома забыл?

– Точу ножи! Точу ножи!

– Огурцы соленые! Яблоки мочёные! Подходи, налетай!

Шум на рынке стоял невообразимый. И над всем этим шумом плыли запахи..

Ах, какие там плыли запахи! Жареных семечек, свежего хлеба, свежей и не очень рыбы, копчений, солений, меда и т. д. и т. п. Но самым фундаментальным запахом, основным, так сказать грунтом этой картины и темой симфонии был очень знакомый, насыщенный аромат. Не иначе как с конюшенного переулка несет, определился я, повертев головой. Однако и здесь на территории рынка конские «яблоки» тоже встречались. Приходилось не только смотреть по сторонам, но и под ноги, дабы не вляпаться. Впрочем вертел я головой непрестанно, пытаясь обозреть необозримое. Ни где так не изучишь манеры, особенности языка и общения как на городском рынке. Да и затеряться средь разношерстного люда лучше здесь, в базарной толчее. Протискиваясь сквозь толпу, лавируя между покупателей и торговок, я цепко вглядывался в эти лица. Лица другого времени. Несомненно, и в моё время встретишь такие лица, но редко, очень редко. Круглые, румяные, веснушчатые. Женщины чуть за тридцать, а уже с сединой, как там у Горького? «В комнату зашла старуха лет сорока». Так оно и было, и есть поправил я себя. Регенерирующие и отбеливающие кремы для лица и век, лифтинг и пластические операции, косметика, суета и смог большого города навсегда изменит эти лица. Вытянет их, обескровит, отпарит в спа-салонах, покрасит в солярии, наденет маски на природную сущность. Конечно, не всё так запущенно как могло показаться с самого начала. Иранская хна существует с незапамятных времен, помады, пудры всяческие тоже наверняка есть. Просто увидеть их на базарных торговках, что на корове седло. Впрочем, мода изменит эти тела. Они и сейчас уже меняются, заметил я несколько барышень в тугих корсетах изучающих зелень у местных торговок. Нет, это конечно не барышни из Смольного, но где-то рядом, близко. Гувернантки, дочери чиновничьего люда, прислуга с богатых домов, что неизменно тянется за господской модой с тонкой талией и пышными формами. Хотя природа требует обратного. Хороший костяк для поддержания этих форм просто необходим. Страдающих анарексией я тоже увидел. Больные и увечные с большими кружками для медяков стояли поодаль унылой очередью. Впрочем, я ошибся, вон ещё одно лицо, и там, и там. И ещё. Г осподи! Да сколько же здесь их? Процентов двадцать. Только заметил я это не сразу. Может потому, что их «подайте Христа ради, на пропитание» звучит тихо и заглушается криками продавцов. Несколько человек неопределенного происхождения я сразу отмел. Они не принадлежали ни продавцам, ни к покупателям. Серые лица с острыми буравчиками глаз в котелках, бес сомнения филера. Другие, похожие на них, но не интересующиеся никаким товаром, либо проявляющие надуманный интерес публика явно противоположенного толка.

Какое-то щекотание, легкое как дуновение ветра в моём кармане меня насторожило. Цапнув сквозняк рукой, я ощутил в своей ладони маленькую грязную скользкую ручку.

– А-а-а! Отпусти! Больно!

Хозяин руки метр с кепкой, упал на землю извиваясь и пачкая грязными подошвами ботинок мои брюки. Норовя стукнуть меня по голени, причем кепка с него не свалилась, по-прежнему закрывая его лицо.

– Ты куда это полез паршивец?

– По што дитя обижаешь? – Наступила на меня серая личность дыхнув самосадом из козьей ножки. При этом козья ножка переместилась из одного уголка рта в другой.

– Помогите! Помогите! – Заголосил «дитё» чувствуя, что пришла помощь. – Убивают!

– Где?

– Кого?

Заинтересовались в рядах.

– Урядника зовите!

– Урядник! Урядник!!

Я сплюнул. Мне ещё урядника не хватало, и отпустил мальчишку. В кармане он всё равно ничего не взял. Не было в этом кармане ничего. Мальчишка тут же встал на четвереньки и ящеркой скользнул средь ног прохожих. Только его и видели. Серые личности, коих стало уже двое опустив руки в карманы галифе грудью пошли на меня.

– Ты смотри господин хороший! Детей не забежай, а то ответить придется.

– Ладно, ладно. Проехали.

Отвернувшись от «папаш» карманника, я побрел своим путем выискивая взглядом галантерейные ряды. Галантерея меня не интересовала вовсе, но как правило где-то поблизости должен был быть ломбард. Серые личности, как я отметил, двинулись вслед за мной, особой заинтересованности не выказывая. Наоборот, таращась по сторонам. Ага, так я и поверил, что его хомуты заинтересовали. Интересовал их мой фанерный чемодан. Он с головой выдавал меня как личность целиком не здешнюю. Да и весил чемодан не мало. Не смотря на то, что вещей там было раз-два и обчелся, книги занимали в нем приличное место, как не рисковал я, но расстаться с недочитанными книгами было выше моих сил. Риск заключался, в том, что первый встречный околоточный мог заинтересоваться ими и всерьез. Не из-за их замечательного содержания а по причине гораздо прозаичней. Изданы они были в советское время, кое ещё не наступило, и отсутствие в них ятей бросалось в глаза. Ну, что ж, кто не рискует, тот живет не всегда дольше, но всегда скучнее.

* * *

Долгожданный ломбард не замедлил появиться. Я с облегчением вздохнул. Есть традиции, которые не меняются с течением времени. Где торговля, там недостача, недостаток средств купли продажи был всегда. Лавки менял, стояли ещё в древних храмах, помнится, разгонял их оттуда некто кнутом, или не кнутом. Но сдается мне их даже танком не разгонишь. Да и держат ломбарды личности вечные с гордым орлиным профилем и пейсами. И они везде. Я представил себе ломбард где-нибудь на острове Врангеля. Что он там мог принимать и менять? Тюлений жир у чукчей на водку менять? Это запросто.

Добротная дверь оббитая железом тяжело поддалась. Суровая пружина сварливо скрипнула, но всё же запустила меня в затхлую пыльную лавчонку с грязными стеклами зарешеченных окон.

Не порядок. Я огляделся в полумраке и увидел хозяина. К моему разочарованию, его профиль орлиным не был, по ходу дела не было у него профиля. Шарик с какой стороны не рассматривай он кругом одинаковый. Над лицом хозяина явно потрудилось татаро-монгольское иго. И почему такие лица принято называть рязанскими? Лицо круглое и красное как кирпич, хоть блины жарь.

– День добрый хозяин!

Поприветствовал я объёмистое тело.

– И тебе не хворать.

Туша вроде и не шевельнулась, но я уверен зорко разглядела меня. И почему-то сразу всё про меня решило. И обращение на ты к незнакомому человеку, и пренебрежительный тон, указывали на моё незавидное положение, и на то, что прибыли от меня хозяин не увидел. А потому интереса не проявил, и считал моё появление пустой тратой своего драгоценного времени. Что ж, подтвердим имидж, подумал я, выковыривая пальцем из потайного кармашка перстенек без камня.

– Милейший, тут со мной оказия приключилась, камешек с перстенька выпал, – сказал я повертев его в пальцах. Чемодан я опустил на пол у прилавка, готовясь долго и отчаянно торговаться.

– Ну так и иди к ювелиру, – буркнул хозяин, слегка изменившись в лице. Вроде как улыбнулся.

– Был уже у ювелира, – подтвердил я, – Но он заломил такую несусветную цену.

Что. Одним словом, я решил, что выгодней его продать.

– Так и продал бы ему…

– Ну, я не сразу продать решился. Стесненные жизненные обстоятельства толкнули меня обратиться к вам. Шел вот мимо..

– Ты грамотный?

– А что?

– Читать обучен? Написано «Ломбард». Вещи принимаются в залог. А если уж не выкупишь, тогды пеняй на себя.

– Ладно, милейший, сколько бы вы могли ссудить мне за него.

Хозяин оторвал-таки неподъемное тело от лавки застеленной древним и ветхим ковром. Объемистая ладонь сцапала мой перстенек и поднесла к глазам. Повертев перед лицом, по которому сейчас было видно, что оно предельно загружено умственной работой, так что даже сальные железы выпустили через кожные поры свои избытки, хозяин что-то покумекал про себя и наконец решил.

– Ну пожалуй оформим. Пятнадцать рублей дам.

Я кивнул, понимая, что торговаться с этим лицом бессмысленно. Всё равно, что айсбергу в рупор кричать, чтоб уступил дорогу Титанику. Встречал я уже таких людей, плавали знаем. Хотя за перстенек рублей двадцать пять получить я рассчитывал.

Достав из под прилавка бронзовую пепельницу с жеванным гусиным пером и листок желтой бумаги, ростовщик окунул перо в чернильницу и поднял отекшие глаза на меня.

– На чьё имя оформлять будем?

– Лазарев Игорь Николаевич.

Хозяин неожиданно быстро заскрипел пером.

– Где проживаем?

– Да ещё не где. Я тут проездом.

– Ах, проездом. Пачпорт покажи.

– Да вот не захватил я с собой паспорта.

Далее случилось нечто из ряда вон выходящее. Хозяин сделал ещё более скучное лицо и цапнув лапой чернильницу убрал её под прилавок, левой рукой умыкнув незаполненный бланк – расписку.

– Что это значит?

Напрягся я.

– Перстенек отдай!

– Какой перстенек? Пошел вон, – отмахнулся от меня лавочник как от назойливой мухи. Красное тяжелое лицо килограммов на шестьдесят было исполнено скукой, превозмогая которую, хозяин всё же оторвал своё седалище от лавки и поднялся оказавшись на голову выше меня.

– Ты что?! Не понял? Пошел вон тебе говорят! Или помочь?

Таким наглым образом меня кидали первый раз в жизни. Кровь прилила к моему лицу.

А рука непроизвольно потянулась назад нашаривая рукоятку аигути за поясом. Видимо это движение лавочнику не понравилось и он рявкнул:

– Ванька! Ванька, беги за урядником! Тут шантрапа подозрительная отирается!

– Бегу! Митрофан Палыч! Бегу! – Пискнуло из-за шторки, за хозяйской спиной.

На миг из-за занавески проявилось заморышное лицо Ваньки и пропало. Быстрый топоток ног, хлопанье двери и приглушенные крики Ваньки донеслись с улицы.

– Урядник! Урядник! Палыч зовет!

Сосиски хозяйских пальцев протянулись к моему воротнику. Левая же рука уже откидывала широкую доску прилавка. Окинув плотное тело взглядом, я понял, что так просто этого мамонта не свалить и залепил раскрытой пятерней ему по глазам.

Митрофан от неожиданности охнул, попятился назад, и вернулся на лавку припечатав её чугунным задом. Г де-то на улице забренчали чем-то по мостовой. Небось урядник своей «селедкой» по камням задевает, сообразил я. Но уходить вот так запросто оставив всё как есть я не собирался. Поэтому выхваченный из-за пояса нож был приставлен к заплывшему глазу.

– Перстень отдал! Быстро!

Рука Палыча с готовностью извлекла его из кармана жилетки, где обычно носили часы. Прибрав его левой рукой, я продолжил.

– Деньги где? Паскуда! Деньги давай!

– Там.

Перст указал куда-то в угол конторки. В жестяной банке из под чая денег оказалось до обидного мало. Высыпав наличность в карманн, я решительно откланялся. А попросту подхватил свой чемодан и опрометью выскочил на улицу.

* * *

Стыдно. Стыдно боевому офицеру имеющему медаль за отвагу, бежать от какого-то жандарма. Но я как тот «голубой воришка», который стыдился и воровал. Стыдился бежать, но бежал. Бегать мне раньше часто доводилось. Через линию фронта и обратно.

Der – лягушка, Das – болото, шлеп, шлеп. Угадайте кто это?

Армейская разведка. Жаль только награды свои я оставил в 45 году. В аккурат десятого мая, сложил в коробочку и написал письмо. «Дорогая моя! Вот мы и дожили до светлого праздника! Дня победы».. В общем, прощальное письмо. Так как меня в очередной раз нашли и мне пришлось уходить дальше в прошлое.

Всё это мелькнуло в моей голове пестрыми картинками, никак не соотносящимися с происходящим. Была у меня такая странность в минуты опасности думать на отвлеченные темы. Особенность эта была прошита в моём подсознании на уровне инстинкта. Благодаря ей, разум мой оставался холодным, что выживанию весьма способствовало.

Бегом! Бегом! Главное не превысить скорость, и по возможности не привлекать внимание. Рывок, поворот за угол дома. Стоп! Здесь уже новые люди, которые не знают, что свистит и матюгается городовой по мою душу. Идем медленно, успокаиваем дыхание и ныряем в подвернувшуюся лавку. Булочная, как удачно! Теплым запахом свежего хлеба просто обволакивает всё вокруг. Воздух кажется сладким от избытка ванили. Пышные булочки так и дразнят, что хочется впиться в них зубами. И хоть я не большой любитель хлебных изделий, но сутки без еды из кого угодно сделают чревоугодника и гурмана. Желудок буквально сжался в кулак, переваривая сам себя. И так, по возможности спокойно начинаем торговаться.

– Почем вон та булочка?

– Какая?

– Вон та.

– С маком что ли?

– Ага.

– Две копейки.

– Возьмите, пожалуйста.

Выгреб из кармана горсть мелочи. И пока торговка с пышными булочками, выпирающими из просторного платья в горошек, выискивала взглядом две копейки, погоня приближалась. По булыжной мостовой громыхали подкованные сапоги городового, в диссонанс с ним мелко стучали башмаки хозяйского Ваньки. Деревянные они у него что ли? Подумал я, прислушиваясь к звукам. Свисток, зажатый в зубах городового, сбоил. Видимо дыхание перехватывало. Вот свист раздался уже за моей спиной. Я напрягся, но с деланным любопытством нагнулся глубже, перегибаясь через прилавок, якобы рассматривая товар.

– Вон ту тоже мне заверните, – указываю пальцем на рогалик.

Продавщица поворачивается боком уменьшая свободное пространство между нами, и я прячу лицо в её тени. Топот и свист за спиной удалились дальше по улице. Погоня продолжалась. Мне стало интересно за кем же они бегут. Боковым зрением ухватываю картинку, как какой-то нервный малый при свисте жандарма рванул по улице, только подметки засверкали. Ай, молодца! Жуликов и воришек на базаре всегда хватало.

– Нет, рогалик не надо, – отмахнулся я и, развернувшись, пошел в сторону противоположенную той, куда убежал жандарм. Выбрав по дороге тихую подворотню, остановился пересчитать наличный капитал. Две бумажки по пять рублей и три рубля мелочи. На гостиницу должно хватить. Хотя квартира желательно. Нужно срочно решать с документами. Бегать зайцем просто не солидно.

* * *

Разнообразные запахи витали над столами. Не скажу, что сильно аппетитные и вкусные. Старые карты города не соврали. Безымянный трактир под номером 43 существовал.

Где находились остальные 42 на картах понятно не было. Но по улице Купчинской в доме номер 9 трактир был. С кухни несло запахом жирных и грязных тряпок. Витал неистребимый запах тараканов, с коими безуспешно боролись кипятком. Клопы скорее всего тоже в ассортименте трактира наличествовали. Но мне это предстояло узнать ночью.

А пока я оставил чемодан в маленькой комнате на втором этаже, походящей скорее на кладовку, где Шуры и Мани хранят пустые ведра и швабры. Документы к прописки не спросили, что меня вполне устраивало. Записали в книгу постояльцев под именем Телегина Семена Ивановича 1875 г рождения, уроженца Тульской губернии, коммивояжера. Судя по лицу хозяина, ему было совершенно наплевать, кто я такой, главное что пятерку за проживание неделю я внес, а стол оплачивался отдельно. Столоваться в этом месте я не собирался. Но с познавательной целью за стол всё же сел, тем паче что знакомые запахи с кухни донесли до моего сведения, что нечто съедобное на кухне есть. Засаленная поверхность стола отполированная рукавами постояльцев особого доверия не внушала. Поверх неё красовалась застиранная скатерть с замысловатыми пятнами. Скатерть походила на древнюю карту мира в представлении Птолемея. По этим пятнам какой-нибудь настырный судмедэксперт без сомнения воссоздал бы все незамысловатое меню заведения.

– Половой! Половой!

Рыжая сущность в полосатой жилетке и серым мокрым полотенцем перекинутым по левую руку подошла ко мне.

– Ну? – Спросил он скучным голосом с отсутствующим взглядом. – Чего изволите?

Я кашлянул, разбудить его что ли?

– Мне пожалуй э… порцию аги-моно и тарелочку суи-моно.

– Чаво?

Ещё минуту и, кажется, его веснушки посыпятся как перхоть с бледного лица.

– Карасей говорю жареных принеси и тарелку ухи. Уха у вас с чего?

– А?..С судака ушица будет, – кивнул проснувшийся половой.

– Вот и ладненько. Неси.

Но половой с места не тронулся, воткнувшись носом в замусоленную бумажку и держа в пальцах огрызок карандаша.

– Да, хлеба кусок, – продолжил я, истолковав его неподвижность по-своему.

– Водки сколько пить будите?

– Водки? Ах, да, – я вздохнул, ох уж эта традиция. – Да пожалуй чекушку.

Половой кивнул и наконец-то стронулся с места.

За соседним столом громко чавкали двое в меру упитанных господина. Ели они судя по внешнему виду щи. Щи были горячие, от чего господа усиленно дули на щербатые ложки и с жадностью зачерпывая снизу мисок гущу. Судя по разговору и наполовину опустевшему графину, были это люди солидные не пьянь какая-нибудь. Проезжие по своим делам купцы мелкого пошиба. Хотя внешность обманчива, они вполне могли оказаться и первой гильдии. Торгаши народ сквалыжный и на деньги жадный. Могли и прибедняться, тем паче что в разъездах. Не к чему постороннему люду знать истинный размер капитала.

Когда караси наконец-то доплыли в тарелке до моего стола, я заметил ещё двоих вошедших личностей. Они с порога устремились к стойке хозяина и перекинувшись с ним парой слов искоса глянули на меня. Или мне это показалось? Всюду враги мерещатся.

Однако! Подумал я взламывая дымящегося карася. Рыбина была отменная, жирная, свежая. Только вот жарилась она на масле, которое перевидало уже добрую сотню таких карасей. Прогорклый вкус выдавал его с головой. Но что выдает меня? Думал я увлекшись рыбой и бросая взгляды исподлобья на вновь прибывших. Этих людей я несомненно видел и не далее как сегодня. «Папаши» карманника. Это они. Но какого черта им от меня понадобилось? Не ужели пришли требовать сатисфакцию за вывихнутую ручонку мальчонки. Вроде и не калечил я его?

Хозяин заведения меж тем завел граммофон и царственным движением водрузил на него пластинку. Это что-то новенькое? Граммофон насколько я мог судить по теперешнему времени вещь сказочно дорогая, и не простая в эксплуатации. Некоторые выставляли напоказ заведомо нерабочие экземпляры, дабы повысить статус заведения.

Этот оказался вполне функционирующий. Двое у стойки неспешна опрокинули по стопа-рику водки и медленно двинулись в направлении моего стола. Купцы как раз сидящие передо мной, восприняли их на свой счет и явно напряглись.

– Жила была блоха! – Сакраментально выдала пластинка.

Ух, ты! Удивился я. Федор Иванович поет, не иначе.

– Ну что фраер добегался? Ты хоть знаешь на кого руку поднял, тля?!

– На кормильца вашего.

Уточнил я не поднимая глаз, но заметив меж тем, что скользнувший за стол напротив меня что-то там в руке под столом держит. И это что-то направлено мне в живот. Дружок подсевшего за мой стол гостя к нам не присоединился, а прошел мимо и поднимался по скрипящей лестнице на второй этаж в номера. Что мне крайне не понравилось. Грабят сволочи средь бела дня. И хозяин трактира с ними заодно.

Музыку поставил, чтоб шума на улице слышно не было. Значит шум ожидался.

– Что у бедняжки рука болит? Самим шипать фраеров по карманам кишка тонка?

– Какая рука? – Удивился грабитель. – Ты что ещё за ком с горы, чтоб на пахана вякать? Гастролер паршивый!

– Стоп! Ты чего несешь? Мелочь эта ваша, карманных дел мастер – пахан?

Или я чего-то не понимал, или говорили мы о разных людях. До бандита наконец дошло. До меня тоже.

– Митрофан Палыч стало быть?

– Усек значит? Наказать тебя надо за наглость и недогадливость.

Ухмыльнулся крысеныш. Он явно нервничал и предмет его в руке был весомый, потому как напрягалась рука. Это явно не нож. Фигура второго, проводившего обыск в моём чемодане появилась наверху у балюстрады. Он выразительно пожал плечами и отрицательно замахал головой. Конечно, ничего ценного ему найти не удалось.

– Рыжовьё гони и деньги, что у пахана взял.

Я неуклюже полез якобы в карман за деньгами и тут же зацепил и опрокинул тарелку с ухой на бандита. Началось веселье. Из желтого латунного цветка граммофона доносился знаменитый бас.

– Люди гибнут за метал! Люди гибнут за метал! Сатана там правит балл, там правит балл!

* * *

Нельзя сказать, что путешествуя в прошлое я ни разу не пытался что-то коренным образом в нем изменить. Причем так, чтобы изменение это повлекло к глобальным последствиям в будущем. В своё время мне было доподлинно известно, что на Гитлера было совершенно сорок покушений, которые он мистическим образом избегнул. А сколько неизвестных? Сколько не дошедших до сведения историков? Не запротоколированных, не отмеченных ни в одном документе? До этого момента я ещё не дошел, но шанс был. Но тогда на фронте, когда я просто воевал как мог и знал, что Гитлер отравится в начале мая 45. Но тогда в конце тридцатых и начала сороковых без снайперской винтовки нечего было и думать подобраться к окруженному охраной фюреру. А сейчас, в первую мировую? Мне позарез надо было найти на Западном фронте рядового первой роты 16-ого Баварского резервного полка связного штаба и в штыковой атаке вколотить его в землю по самую маковку!

Но это надо сделать в октябре 14-ого года, потом его переведут. Потом он отлежится с липовым ранением и получит железный крест и звание ефрейтора, за то, что якобы взял в плен 15 французов. Но как же мы хотели всем миром наградить его деревянным!

Этот шанс я смаковал с тех самых пор когда Андрюшка Харитонов принес нашу медсестричку Танюшку исколотую штыками так, что кишки её волочились по земле, сзади за Ан-дрюхой. А он шел сам не свой еле переставляя ноги и не соображал, что она давно умерла. С тех самых пор. Когда увидел живые скелеты детей в концлагере. С тех самых пор. Когда обмороженный, вымокший в болоте и пролежавший сутки на снегу под обстрелом сержант Епихин принес всё-таки карту с отметками танковых передвижений противника и умер тут же, до медсанбата не донесли. С тех самых пор. Когда все или почти все кого я знал и любил – умерли, погибли под пулями, сгинули в болотах, не вернулись с рейдов по фашистским тылам. А сколько калек? Сколько людей спятивших от ужасов войны и так и не пришедших в себя. Это я осознал пройдя войну сам. Прочувствовав, что значит самому, видеть, слышать, осязать запах крови и смерти.