Текст книги "Ронин "

Автор книги: Игорь Денисенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

Я ведь бессмертен. Возможно, бессмертен. Я потерял счет своим годам. Когда это всё началось мне было 27. Семь или восемь лет жизни я провел в других временах и ни капли не изменился. Раны заживают на мне как на собаке. В 43ьем мне вырезали две трети желудка. Проходя в 39ом медосмотр я выяснил, что желудок оказался цел. А шрамы и рубцы полученные во время войны потихоньку стирались. Рассматривая свою голову в зеркале с облупившейся и почерневшей амальгамой в зачуханном номере трактира, я обратил внимание, что шрам от пули чирком распоровшей мне кожу у виска совсем пропал. Пропал, как и пропали другие шрамы. Не оказалось шрама от ножевой раны в боку и от штыка на плече ничего не осталось. Осколочный на затылке наверняка тоже исчез. Лучшим способом заживление ран оказалось перемещение во времени. Время словно само пытается загладить свои парадоксы. Если так и пойдет дальше, то возможно. Если конечно не погибну, я смогу дойти до начала времен. Только зачем? Зачем?

Знаю одно. Мне предначертан путь и это путь воина. Значит надо постараться пройти его достойно. Нанеся максимальный урон врагу и принести максимальную пользу.

Кому и какую пользу? Спросите вы. Ведь у ронина нет хозяина, и он никому не служит? Служит. Своим внутренним убеждениям правоты и правды, своему пониманию добра и зла. И я уже служил своей земле, своему народу. И очень надеялся послужить ещё.

Только мне нужно было время подготовиться к следующему сражению.

* * *

– Дело ваше барин, но сдается мне, что нелепое вы придумали. Вы уж простите мужика неотесанного.

Кузнец Прокоп на неотесанного мужика совсем не походил. В черных глазах была видна насмешка и ум, и многолетний опыт. А ещё это было видно по его ножам, которые продавались на рынке. Легкие кованые ножи, с простыми деревянными рукоятками из березового капа, резали гвозди как колбасу. И я выяснил у торговца где найти кузнеца. Прокоп встретил меня не очень гостеприимно. Сильные жилистые руки Прокоп сложил на груди и от этого казался ещё шире. Большая окладистая борода пропахшая дымом и пожженная местами от пламени, росла практически от самих глаз. Войлочная шапочка на голове тюбетейкой не выглядела, хотя по форме и была на неё похожа, зато делала хозяина похожим на Гефеста, каким он и был.

– Мне нужна сабля сделанная по моему рецепту и определенным способом, – терпеливо повторил я. Способ кузнецу я уже обрисовал в общих чертах.

– Где это видано над железом так изгаляться? – не уступал Прокоп, – Нужна сабелька, так мою возьмите. Чем плоха?

Сабелька Прокопа действительна была не плоха. И случись мне рубится на дуэли, я скорее всего её бы и взял без долгих раздумий. Но в сражении мне нужен был катана. И скорее «тати» катана с длиной клинка более 75 см. Длинная рукоятка меча 28 см позволяла бы рубить двумя руками и сразу насмерть. Война не дуэль и реверансы в виде мелких ранений мне наносить ни к чему. И нужно учитывать, что на теле будут кирасы.

– Ну хорошо, – сказал я, видя что упрямого кузнеца не переубедить, – Вот скажи, выдержит твоя сабля если я черенок лопаты разрублю?

– Это от умения зависит, – усмехнулся кузнец.

Штыковую лопату, запримеченную мной в углу, я извлек на свет божий и воткнул в землю, наступая на неё всем весом тела.

– Э! – только и успел сказать кузнец.

Покрепче обняв саблю пальцами, я приподнялся на носочках, и рубанул наискось. Кусок черенка отлетел в сторону, загромыхав в груде железного лома за наковальней, сама лопата скособочилась в другую сторону, полотно согнулось, вырвав из утрамбованного пола кусок земли и подняв в воздух угольную пыль.

– Ваше благородие! Вы чего творите!

– Проверяю твою саблю, – улыбнулся я, сделав заметку про «ваше благородие».

– А теперь скажи мне, выдержит твоя сабля, если древко будет в два раза толще?

* * *

Книжная лавка «Кирилл и Мефодий» была открыта почти в центре города. Но посетителей в ней было до обидного мало. Роясь в свежих, пахнущих типографской краской, книгах ничего примечательного обнаружить я не смог. Тщедушный молодой человек, приставленный к книгам продавцом, казалось не работал здесь а отбывал срок. Таким уж равнодушием веяло от его скучающего блеклого лица, словно этот срок пребывания был пожизненный. На мои вопросы относительно греческого словаря и прочих интересующих меня изданий он отвечал отрицательно или невнятно и постоянно морщился, как от зубной боли. Словно сам процесс разговора доставлял ему физические страдания. Гнать надо взашей таких продавцов, подумал я, рассердившись. Что это за книжный магазин такой, если «Евангелия» в нем днем с огнем не сыщешь? Об «Истории государства Российского» Н.М. карамзина и слыхом не слыхивали? Про Костомарова Н.И и его труд «Русская история в жизнеописании её главнейших деятелей» знать ничего не знали? Словарей кроме как англо-немецко-французских нет, словно других языков и в природе не существует? Придется идти в церковь, всё равно собирался рясу да крест отдать.

* * *

Прикупив в церковной лавке карманное издание Нового завета, я отдал старушке в туго повязанном черном платке рясу и крест, живописав с какими приключениями я их добыл. Разумеется, правды в моих описаниях не было ни слова. Сии реликвии я якобы отобрал у вора. Но ложь моя была вознаграждена сторицей. «Божий одуванчик» проникся ко мне доверием и поведал о том, что греческий словарь без сомнения есть у отца Феофана, ведущего уроки богословия в церковно-приходской школе. Сам Феофан отсутствовал. Но Марфа Васильевна, как звали старушку, обещала у него спросить как появится и поспособствовать тому, чтобы батюшка словарь мне одолжил на время. Расстались мы почти друзьями. Напоследок, я приобрел две толстые восковые свечи и зашел с ними в храм.

Полумрак. Блеск позолоченных окладов. Строгие лики святых и великомучеников. Всё моё озорное настроение как ветром сдуло. Впрочем, я не шутить и паясничать сюда пришел. Я пришел поставить свечки за упокой и за здравие. За упокой тех душ, которых я отправил в мир иной. Вольно или не вольно. За убитых врагов и противников в войне ни грамма раскаяния я не испытывал. Но у них ведь были жены, матери, дети, которые их любили. И зажигая свечу, я мысленно просил у них прощение. Я мысленно просил прощения у тех бомжей в подвале, у жандармов, у работников лаборатории, у тех кто врагом мне не был, но встал на моем пути. Я мысленно просил прощения у Димона, у Дмитрия Александровича, что втянул его в эту историю. И в тайной надежде, что Димка жив поставил именно для него свечку за здравие. За здравие всех хороших людей, встретившихся мне в жизни.

Перекрестившись, я поклонился и собрался уходить, когда заметил одинокую женщину, в легкой косынке. Женщине было лет тридцать или около того. Она о чем-то горячо молилась около образа Божьей Матери, часто и низко кланяясь. В глазах её блестели слезы. Что могло у неё произойти, подумал я? Потеряла ли она ребенка, мужа или просто близкого человека? Кольцо на руке было знаком того, что она обручена. Платок же на голове не черный, траурный, значит не вдова. По крайней мере, если и вдова, то сорок дней прошло как минимум. Не терплю женские слезы. У меня душа переворачивается. Мне сразу хочется помочь, сделать что угодно, только чтоб они не текли по щекам. Рассмешить, развеселить. Но церковь это не то место, где смешат. А горе это не то чувство, которое можно исправить шуткой.

Заметив мой нескромный взгляд женщина отвернулась и поспешила на выход, пряча глаза. Я не торопясь пошел следом, задумавшись о своей дальнейшей жизни. И о том, что завтра с утра надо быть у Прокопа. И настоять, чтоб ковал он под моим чутким руководством. Исторические книги надо поискать в городской публичной библиотеке, размещенной в пристройке у городской ратуши. И о том, что переводом Евангелия я займусь обязательно, и буду сличать с каноническим переводом. Манускрипт попался мне в жизни два раза, а я в такие совпадения не верю. Есть в нем загадка, раз Гершензон при упоминании личности, продавшей ему книгу чуть сознания не лишился. И эту загадку я должен разгадать. Впрочем, никому и ничего я не должен. Пусть это будет моим хобби. Слава тебе Господи! Озарение нашло на меня. Вот я дурак! Если в церковно-приходской школе проходят греческий язык, то в гимназии и подавно! Да этих словарей в каждой библиотеке просто завались!

* * *

Здание городской ратуши стояло не очень далеко от храма. Шагов пятьсот не более.

Но если церковь была на природной возвышенности, то ратуша была в низине на болотистой и влажной почве. Не знаю, кто был архитектор, но явное влияние готики в стиле здания просматривалось. И в вытянутых стреловидных окнах и в пристроенных башенках с острыми шпилями. И в помпезном крыльце со львами. Чопорно смотрелась ратуша и задиристо, напротив церковной колокольни, которая была выше здания ратуши раза в два. А вот пристройка к ней была архитектуры целиком здешней, купеческой. Приземистая основательная такая постройка с толстыми стенами из красного кирпича, с выложенными из того же кирпича профилями так горячо любимых купцами балясин. Уж и не знаю почему, но люд здешний очень любил такие украшения дома как балясины.

Непременным атрибутом дома и признаком хорошего вкуса считалось иметь крыльцо с навесом, и навес этот обязательно должны поддерживать фигурные точеные столбы. И перила должны быть у крыльца. И чем больше балясин поддерживающих перила тем человек богаче. Оно в принципе так. Чем выше дом, тем выше крыльцо и соответственно длина перил и количество балясин. Но стремление увеличить их количество доходило до абсурда. В кирпичном простом здании амбарного типа их и быть по сути не должно ввиду отсутствия крыльца. Так нет! Рельеф балясин пустили по стенам. Отчего стены казались неровными и подверженными разрушению. Впрочем так и было. Сырость из фундамента просачиваясь поднималась по стенам, примерно на метр от земли. Это было видно по темному цвету кирпичной кладки. Края кирпичей выступавшие в виде декоративных элементов крошились. Кое-где по стене начинала змеиться трещина.

И в этом здании разместили библиотеку? Мне стало грустно. Черт с ней, с господином губернатором и его братией. По штукатуренной и выкрашенной ратуше признаков сырости и просевшего фундамента заметно не было. Но тут? А что творится внутри? Я ещё не переступил порог библиотеки а представление уже имел. Когда же подошел ближе, то увидел как с печной трубы пристройки вьется сизый дымок.

Они что тут крематорий для книг открыли?

– Добрый день, – поздоровался я с вышедшим из библиотеки седым и сухоньким старичком в валенках, приняв его за библиотекаря. Но тот не ответил, словно не расслышал и шмыгнул куда-то за угол дома. Тяжелая сырая дверь открылась неохотно. Пройдя предбанник открыл вторую дверь и на меня сразу дыхнуло теплом.

– Здравствуйте! – поприветствовала меня полная пожилая женщина. Назвать её старушкой или бабушкой язык не поворачивался. Статная дама образованная и с внутренним стержнем, такие до самой смерти не смотря на возраст и тот факт, что они давно бабушки, остаются именно статными дамами.

– Что вас интересует?

– История государства Российского, – ответил я, поздоровавшись.

Помимо меня в библиотеке оказалось два отрока лет четырнадцати, которые рылись на полках.

– Есть, – кивнула мадам, – карамзина Николая Михайловича. Есть Костомаров Н.И.

– Если можно, то возьму почитать книги обоих авторов, – сказал я, разомлев от удачи. Шурша объемной юбкой мадам пошла вдоль стеллажей.

– Натоплено у вас.

– С сыростью боремся, – отозвалась библиотекарь, – У вас вижу хороший вкус. А нынешней молодежи всё фантазию подавай. Вот ценители Жуля Верна! – указала она рукой на двух недорослей, – Уже все перечитали и пришли новые книги искать. Говорю им, не написал он ещё ничего нового.

– Ошибаетесь. Написал, – улыбнулся я, – «Удивительные приключения дядюшки Антифера» Но книга до нас дойдет не скоро.

Так слово за слово, и мы разговорились. Елизавета Андреевна, как звали библиотекаря, поведала мне о новостях литературы, городских новостях и не только. Книжное везение моё двумя книгами не ограничилось. Обнаружил я «Записки генерала Ермолова» и даже русско-греческий словарь в отличном девственном состоянии. Создавалось впечатление, что я у него первый читатель. Ещё с десяток словарей было весьма потрепанных и замызганных их я даже в руки не стал брать. Увлекшись беседой на интересующие меня темы, совершенно не заметил, как прошло время. Сторож библиотеки а так же истопник Кузьмич принес ещё дров, и мне просто и по семейному предложили испить чаю.

От чая я разомлел ещё больше. И почувствовал в себе потребность поесть и поспать минут шесть сот. Поэтому отставил чашку и поблагодарив радушных хозяев решительно откланялся.

* * *

Ещё находясь в библиотеке я заметил какой-то шум происходящий по соседству.

Где-то кипела жизнь. Выйдя из библиотеки увидел, что жизнь кипит в ратуше. Там со слов Елизаветы Андреевны устроили на первом этаже что-то типа английского клуба по четвергам. Благородное общество (военные чины из гарнизона и чиновники рангом повыше) собиралось поиграть в покер или бридж. Заодно открыли буфет (закусочную), чтоб побаловать себя чашечкой кофе (рюмкой или фужером). Но поскольку с наших господ англичане никакие и пьют без меры и играют до последних штанов. То шум проистекал из окон первого этажа изрядный. Любопытство не порок. Напустив на себя важный вид я чеканным шагом бравого вояки поднялся по лестнице. Швейцар с большими буденовскими усами хоть и не признал во мне завсегдатая, но в том, что я имею право входить не усомнился. Поэтому взял под козырек и распахнул дверь.

В холле первого этажа было накурено. Подкинь топор к потолку, и он зависнет. Шумно. Человек тридцать игроков разбившись на кружки по интересам восседали за столами накрытыми зеленым сукном. Между столов сновали верткие и шустрые официанты ловко меняющие фужеры. Со стороны казалось, что они в шахматы играют и только успевают менять выбывшие из игры фигуры. А посетители здесь для декорации и антуража. Свободный стол нашелся сразу у входа. Не престижное место. Сквозняк.

– Чего желаете?

Вопрос раздался из ниоткуда. Словно за спиной у меня возник джин из бутылки, и принялся искушать.

– Рюмку водки и бутерброд с икрой, – деньги у меня были, а мне давно хотелось попробовать чего-нибудь и перекусить чем-нибудь, желательно вкусным.

– Икорку какую будите? Зернистую, паюсную? – уточнил искуситель.

– Зернистую.

Джин исчез. Это я определил по колыханию воздуха за спиной. Книги я положил на стол и прикрыл их сверху снятой с головы фуражкой, повернув её околышком от себя. Повертев головой, я определил за каким столом шумели. Шумели за столиком у окна. Но там шум уже стихал. А новый инцидент назревал в противоположенном конце зала. В глубине зала у самой стены сидели четверо. Во что они играли я определить не мог, но по репликам догадался, что скандал близок к разрешению.

– Господа! Господа! Зачем шум то поднимать? Спокойней!

– Знал бы, поручик, что вы играть не умеете, не стал бы с вами на пару играть!

– А вы сами хороши!

– Кто в масть ходит? Вышли пики!

– Следить за игрой надо!

– Вы кого учить вздумали молодой человек? – напыжился плотный мужчина средних лет с сединой в висках и небольшим шрамом у того самого виска, что был обращен ко мне. Нос у него на лице вырос со среднюю картофелину. Пористый как апельсин и цветом схож с баклажаном. По всему видно тот ещё фрукт, семейства крестоцветных. Битый, тертый калач. Маленькие поросячьи глазки картину довершали и ничего хорошего не предвещали.

– Да хотя бы вас! – вспылил молодой человек лет двадцати пяти в добротной фрачной паре.

– А не боитесь, что за свои слова ответить придется? – грозно ответил поручик и маленькие его глазки налились кровью. Он встал из-за стола, с шумом отодвинув стул.

Остальная публика в зале на миг замерла, отвлекшись от своей игры.

– Не боюсь!

– как бы мне не пришлось вас поучить хорошим манерам, – засипел поручик, – Вижу вас в детстве дурно воспитали?

– Всегда к вашим услугам, – молодой человек тоже встал из-за стола и был бледен и холоден. Знаем мы такую холодность. Это он от ярости кипит, вот и побледнел.

Их партнеры по игре тоже встали. Игроки в зале замерли прислушиваясь, разговоры стихли.

– Георгий, брось те вы, – заговорил рядом стоящий с молодым человеком, теребя его за рукав. – Вздор всё это!

Но молодой человек уже кипел. Его белокурые вьющиеся волосы и слегка курносый нос, были мне удивительно знакомы. Где-то я его видел? Но где, вспомнить не мог.

– Я никому не позволю относиться ко мне неуважительно. О месте нашей встречи господин Лапин вас уведомят.

И легкая лайковая перчатка полетела в лицо поручику.

– Да я тебя! – взревел Лапин, переворачивая стол. Зазвенели разбитые рюмки. карты веером разлетелись по полу. Двое игроков, сидевших за соседним столом, подскочили и ухватили поручика за руки.

– Господа! Господа! Прекратите!

– Что за дикость?

– Помиритесь немедленно!

– Граф, заберите вы свою перчатку!

Я поднялся из-за своего стола и присоединился к толпе, окружившей место происшествия.

– Георгий, раз игра окончилась, – произнес молчавший до этого четвертый игрок, – Не мешало бы рассчитаться?

– Да, конечно, – устыдился белокурый Георгий, – Я рассчитаюсь с вами на днях.

– Птенец желторотый! Да ты знаешь куда я тебе эту перчатку засуну! – надрывался меж тем поручик, таская удерживающих его джентльменов как медведь собак.

– До встречи господин Лапин! – громко сказал Георгий и быстрым шагом вышел из зала держа под мышкой щегольскую черную трость с белым набалдашником. За ним следом побежал один из присутствующих в зале, видимо его товарищ или друг.

Поручик сразу успокоился. Его отпустили. Он ещё немного по возмущался для приличия, и о чем то негромко заговорил с тем самым игроком, которому Георгий остался должен. Подбежавшие официанты быстренько подмели и подтерли пол. Я нагнулся и поднял с пола одну из раскиданных карт. Это был крестовый туз. Повертел его перед глазами и принял решение. Трость. Граф, он же князь был в нашем захудалом городе один.

– Господа! – громко сказал я в зал, смотря на поручика Лапина. – Господа! А карты-то крапленые!

Глава 12. Дервиш

– Итак, вас обвиняют в шарлатанстве. Вы продавали своим клиентам эликсир молодости. Вы уже привлекались к ответственности?

– Да, в 1650, 1730 и 1890 годах…

Люди уходят в лес, в пустыню, в джунгли, прочь от других людей и цивилизации.

Но уходят они туда не одни. Они берут с собой своё одиночество. И гладят его и лелеют, и сетуют на него, и гонят от себя. Но шелудивый пёс, тощий, на длинных лапах, не мытый и не чесанный, с вечно слезящимися от тоски глазами, возвращается и лижет шершавым языком сердце. И где бы ты ни был, он везде с тобой. Даже когда ты в кругу близких друзей, он лежит у твоих ног, и ждет своего часа. И он последний зверь, которого нельзя убить.

Под убаюкивающий стук колес я лежал на верхней полке и пялился в потолок. На потолке мелькали тени, отбрасываемые уличными фонарями. Мы проезжали очередную станцию. Искаженные громкоговорителями голоса вещали на перроне только им понятную информацию. Иногда стук колес усиливался, когда встречный поезд проходил по соседнему пути. И в щель окна сквозняк дул ещё сильнее принося с уличным воздухом запах паровозной копоти и сажи. Мне не спалось. Я грезил наяву домиком на склоне горы. Домиком с большой крышей с задранными к верху углами, которые часто ошибочно именуют пагодами. А это обычные дома. Вот и я хотел обычный такой дом.

И чтоб сосны заглядывали ветками в комнату. И чтоб из окна была видна чистая стремительная река или гладь горного озера, глубокого и спокойного. А я мог в своей комнате для письма рисовать закаты и рассветы, или просто сидеть на вершине горы и смотреть на проплывающие мимо облака.

Не знаю почему, но таежная жизнь казалась мне беззаботной и безмятежной. И пригрезившийся домик на горе погнал меня от Барнаула дальше, до Бийска. В Бийске я заночевал. Здание вокзала было для большого города неприлично маленькое и на ночь закрывалось. Гостиницей же служил загнанный в тупик пассажирский вагон. Отдав положенные два рубля, я получил место на ночевку. А первым утренним автобусом отправился в Горно-Алтайск.

– И это разве горы? – сказала сидящая рядом женщина, когда «Икарус» пошел на спуск, ныряя в долину города.

– А какие они должны быть? – спросил я.

– Они должны быть такие высокие, чтоб небо с овчинку показалось! – уверенно и безапелляционно заявила она.

Вспомнив как бегал вместе с Иори по горам высунув язык как гончая собака, я сказал.

– А вы попробуйте подняться на самую маленькую гору. И низкими они вам казаться перестанут.

* * *

В кассе автовокзала была очередь. Уставший, изможденный люд. Люди ехали по своим делам личным и служебным. Туристов было очень мало. Осень. Не сезон. Туристов сразу можно было определить по зеленым «энцефалиткам». Это когда куртки и штаны с резинками, плотно обтягивающими конечности, чтоб клещи не заползли. Не зная куда дальше податься, я встал в очередь в кассу изучая карту Горно-Алтайской автономии на стене зала. Деревня Артыбаш была конечной точкой автобусного маршрута, значит дальше жилья нет. Прельстил меня Артыбаш и тем, что там было озеро. Огромное озеро.

И река Бия вытекала из него. Прекрасно, подумал я, дом у реки или озера на выбор. От нечего делать я рассматривал окружающих, пытаясь определить кто они в этой жизни. Рабочие, колхозники, служащие? Чем они занимаются и по какой надобности едут.

Часть из них скорее всего была местными, возвращающимися домой из поездки в столицу. Было пару припозднившихся туристов, судя по экипировке. По разговору же я понял, что они работали инструкторами на турбазе. Вот только один человек выпал у меня из общего плана. Он не подходил ни к какой категории. «Неправильный турист» окрестил я его.

Посудите сами. Одет он был в зеленый офицерский плащ без погон. Замызганные потерявшие цвет джинсы, выглядывающие из под плаща, были заправлены в солдатские ботинки на высокой шнуровке. Вязаная шапочка на голове похоже вязалась из старых носков папы карло, настолько она была разномастная, состоящая из дюжины ниток самых разнообразных цветов. При всем военном обмундировании личность в плаще явно была лицом гражданским, к военным никакого отношения не имеющим. Короткая, но густая рыжая борода и голубые ясные глаза, интеллигентный невинный и кроткий взгляд. Кожа лица и высокий лоб без единого прыщика были покрыты равномерным загаром, какой бывает у человека отдыхающего на Черном море. Но что он тут делал?

Больше всего меня озадачил помимо рюкзака на спине, большой потертый чемодан. Кто он, владелец чемодана? И куда, по каким делам он может ехать? Местным он явно не был. Но представить его туристом, как он карабкается в гору с рюкзаком на плечах и с чемоданом в одной руке, тоже не получалось. Не складывалась картинка.

Впрочем, как оказалось эти вопросы интересовали не только меня. Когда в зале возникли две личности в серой форме и фуражках, я инстинктивно напрягся ожидая проверки документов. Однако личности прошествовали мимо меня прямиком к «неправильному туристу». Взяв его под локотки они тихо извлекли его из очереди и повели за собой. Сопротивляться «турист» не стал, а безропотно пошел с милиционерами.

Когда очередь подошла и я покупал билет, то к своему удивлению увидел, что «неправильный турист» вернулся и невозмутимо стал опять в очередь. А вот когда он занял в автобусе место рядом со мной я уже не удивился. Судьба. Странно, но кажется я становился фаталистом, видя в совпадениях и случайностях проявление судьбы.

– кармы, – поправил меня рыжебородый попутчик.

– Что вы сказали? – опешил я.

– Вы говорили, что видите закономерности событий в своей жизни. Судьба для такого определения понятие слишком общее. Правильнее будет назвать карма.

– Разве я сказал это вслух?

– Ну, подумали нечто подобное. Извините, если я сказал что-то не то, – замялся собеседник.

– Да нет, продолжайте, пожалуйста. Мне очень интересно, что вы вкладываете в понятие карма, – ответил я, всматриваясь в лицо собеседника. Не было у него одного черного глаза а другого зеленого. Да и брови были на одном уровне. Про платиновые и золотые коронки и речи не могло быть. Ровные белые зубы. Ровным счетом ничего не было в нем от Булгаковского Воланда. Скорее он походил на другого героя. И так меня заинтересовал, что я со своими расспросами набросился на него с такой жадностью, как кот набрасывается на рыбу. Только, что не урчал и чавкал от удовольствия. Столь широко образованного собеседника мне встречать не приходилось. В вопросе кармы мы с ним не сошлись. карма конечно с одной стороны удобное понятие, объясняющее все неприятности в человеческой жизни воздаянием за грехи. Но с другой стороны, если человек не грешил а жизнь его неумолимо катиться под откос, карма объясняет это грехами прошлой жизни.

– Совершенно не согласен, – заявил я, – Ладно, если б человек помнил о грехах в прошлой жизни, то наказание в этой он понимал. Но факт то, что как можно наказывать за то, что он не помнит? И как говорится ни сном, ни духом?

– Уголовный кодекс тоже не делает скидки если преступление совершается в состоянии алкогольного опьянения и человек его совершивший ничего не помнит. Наоборот алкоголь является отягчающим фактором и от ответственности не освобождает.

– В пьянстве человек виноват сам и в потери памяти, но прошлую жизнь то не помнит никто! – горячо вступился я.

– Помнит. Далай-лама помнит все свои воплощения.

– Но все остальные-то не Далай-ламы, и далеко не просветленные и просвещенные?

как им быть?

– Просвещаться. Другого пути у человечества нет, кроме личного духовного самосовершенствования. Человек перестал расти духовно со времен средневековья и это плохо кончится. Дикарь с атомной бомбой в несколько раз опаснее дикаря с мечом. Поэтому гибель нашей цивилизации не за горами, – спокойно и уверенно ответил попутчик. И я внутренне вздрогнул, вспомнив слова Дарьи, что людей на Земле в будущем не будет. Надо ли говорить, что в споре и дальнейшей беседе мы провели всю дорогу. Искоса я бросал взгляды на остальных пассажиров автобуса. Некоторые делали вид, что не слышат нашей беседы. Другие напротив, смотрели на нас, как на инопланетян.

Настолько чужд им был предмет нашей беседы, что они совершенно ничего не понимали из сказанного. Время пролетело незаметно. В семь часов вечера мы вылезли из автобуса у моста через реку. На белой указательной табличке чернела надпись – «Иогачоз».

Вот так название? Артыбаш то где? Деревня по эту сторону озера и оказалась Артыбаш.

А присмотревшись к табличке я понял, что написано на ней Иогач 0,3 км. т. е. протяженность моста через вытекающую из Телецкого озера реку Бию была 300 метров.

* * *

С попутчиком моим, которого звали Константин мы настолько сдружились, несмотря на разногласия, что ночлег решили искать вместе и спор свой продолжить. Проходя по центральной улице поселка обращались то в один дом, то другой. Деревня как вымерла. Встречали нас во дворах, в первую очередь собаки. Звонкоголосые лайки, с закрученным петелькой хвостом. Лаяли они беззлобно но громко, оповещая хозяев о приходе чужаков. Хозяева выходить из дома не торопились. А вышедшая из очередного дома старуха посоветовала приезжим обратиться насчет жилья на турбазу в конце деревни. Следуя её совету мы двинулись быстрым шагом, поскольку осенние сумерки уже наступили. Навстречу нам неизвестно откуда появилась шумная толпа пьяных аборигенов. Мне стало неуютно на душе в предчувствии стычки. Пьяные, грозные, были чем-то недовольны и явно искали приключений на свою попу. Первым моим побуждением было схватить попутчика за локоть и свернуть от греха подальше в ближайший двор. Но Костя не поддался, лишь изумленно посмотрел на меня. Пьяная толпа меж тем приблизилась к нам. Красные, остро пахнущие перегаром лица прошли огибая нас, словно нас и не существовало, продолжая материть все на свете. В руке одного из них был поломанный черенок от садового инвентаря. Скорее всего лопаты. Но они прошли, и мы прошли, и ничего не случилось.

– Знаешь, Костя, я поражаюсь как это к нам не докопались. Они ведь явно ищут о кого кулаки почесать. И двое чужаков кандидатуры подходящие.

– Ничего удивительного, – пожал плечами Костя. – Просто так неприятности не случаются. Если бы у нас была внутренняя агрессия и злоба будь уверен, нас так просто бы не пропустили. Иногда не то, что злобы, а просто внутреннего неприятия человека достаточно. Люди ведь связаны все единым полем, поэтому чувствуют друг друга на расстоянии. Ты не читал учение Вернадского о ноосфере? Именно благодаря ноосфере и возможны такие явления как телепатия и связь между людьми близкими друг другу по духу.

* * *

Поселились мы в бараке из лиственницы, постройки 38года. Когда-то в этом бараке жил первый директор турбазы. А теперь в ней жили монтажники строившие линию электропередачи и ещё некие неизвестные личности. Монтажники милостиво разрешили нам пожить у них. Монтажники целый день работали. Мы же были предоставлены сами себе. Гуляли вдоль берега озера. Поднимались в горы. И говорили, говорили и говорили. казалось не было вопроса, по которому бы мы не спорили. Но вместе с тем была у нас некая похожесть, некая астральная связь. Что мы не сорились а лишь дополняли знания друг друга. Двое суток непрерывных разговоров и информации.

Мне казалось, что я ощущаю как у меня мозг гудит, как трансформатор усваивая и переваривая информацию. Через двое суток рано поутру мы сидели на кухне и завтракали.

Чай, сухари и сыр. Костя оказался вегетарианцем. Крепко заваренный чай он размешивал со смесью детского питания.

– Первое, чем подкрепил свои силы Будда выходя из аскезы, был ширчой. Чай с молоком.

– молвил Костя как бы рассказывая сам себе и ко мне конкретно не обращаясь.

Над столом летали сонные мухи доживая последние осенние дни своей короткой жизни. Тут я не выдержал и выложил Константину про свою жизнь, не утаивая никаких мелочей. И про то, что я из будущего. И про лабораторию. И про мироустройство. А под конец и про страсть своей жизни. Светлану. А может быть Дарью. Про ту, чья сущность жила в этих женщинах. Про ту, истинного облика которой я никогда не видел, да наверное и не увижу. Константин слушал с интересом и не перебивал, а когда я закончил, он посмотрел в сторону на остывающую печку и сказал:

– Значит проект «Ронин» ещё действует. А знакомую твою на самом деле зовут Диана.