Текст книги "Ронин "

Автор книги: Игорь Денисенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

– Веревки неси! Связать надо пока не очухались! – скомандовал я выкручивая за спиной руки потерпевшего.

Пока она принесла веревки и тела были упакованы для сдачи в управу. Жильцы стали выглядывать на шум из своих комнат. Явившиеся полицаи устроили допрос всей честной компании. Явились они на удивление быстро, хотя за ними никто не бегал. Видимо «норушка» следившая за мной донесла. За окном серело. Над краем города налилась заря нового дня. Началось в колхозе утро, с неудовольствием подумал я умываясь холодной колодезной водой.

* * *

Меч получался прямой, но он и должен был быть прямым до поры, до времени. Не даром Прокоп именовал его палашом. Я очень переживал чтобы при проковке сэндвича с мягкой сталью внутри не образовалось пустот и воздушных пузырей. Тогда меч можно было выкинуть. Когда же сунобэ было готово, выглядело оно не очень. Да и я тоже. Мятый. Не выспавшийся. В костюме инженера, который был уже ни на что не похож, ведь я превратил его в рабочую одежду, оставив сюртук выходным.

Прокоп вооружился небольшим молотом, скорее большим молотком, а меня за ненадобностью отстранил, он проковывал острие и вытягивал заготовку. Впрочем, я и сам отошел от наковальни готовясь к следующей процедуре. Разжег небольшой костерок на земле из сухих веток акации и дал ему прогореть до золы. А тем временем просеял песок и протер немного глины через сито. Соединив золу, глину и песок в старом ведре развел эту смесь водой до консистенции густой сметаны, тщательно разминая жирную глину руками, ловя пальцами мельчайшие кусочки. Увлекшись процессом я прозевал действия Прокопа. Но было поздно.

– И что теперь прикажешь делать? – с тоской поднял я глаза на него.

– Да не переживай ты Василий, я всегда так делаю, – успокаивал меня Прокоп, – Знаю, что говорю – крепче будет.

Кузнец проковал острие ещё раз и довел его почти до остроты. А ведь его ещё надо было закаливать. Тонкое острие можно было пережечь и оно станет хрупким. Я вздохнул. Успокаивая себя мыслью, что раз меня запомнили с «двуручным ятаганом». Значит меч всё же, получится. Попытаемся исправить.

– Видишь, – шпателем я наносил раствор на клинок, поясняя свои действия Прокопу, – сначала наношу толстый слой глины на обух лезвия и дам ей просохнуть и прилипнуть к металлу. Затем наношу глину на остриё. А потом накладываю полоски поперек клинка.

Здесь получается слой глины толще и при остывании глины сталь отпуститься и будет менее хрупкой. Обмазывая же глиной весь клинок я даю возможность всему клинку стать одним телом. Избавится от неоднородных мест закаливания.

– Это хорошо, – кивнул Прокоп усмехаясь в бороду, – что ты мне поясняешь. А я уж грешным делом подумал, что ты в детство впал или умом повредился в песочке возишься.

Едкий он был, этот Прокоп. В моих талантах в целом он уже не сомневался. Многое из того, что говорил и делал, он мотал на ус. Но недоверчивое своё отношение ко всяким рода процедурам он высказывал сразу.

Спеленав клинок глиной, я промазал острие нанеся более толстый слой чем рассчитывал, надеясь таким образом предохранить лезвие. Прогрев весь клинок в горне примерно до одной температуры, я взял его в руки и с замиранием сердца подошел к корыту с водой.

– Ос!

Клинок зашипел и облако пара поднялось над водой. Выждав время поднял.

– Ядрен батон! Повело то как! – огорчился Прокоп.

Клинок плавно изогнуло по той простой причине, что на обухе глина была толще.

Причем изгиб был смещен к началу острия, мода на такие клинки была в период Мурома-ти в XI веке и назывался этот изгиб саки-зори. Вершина острия икуби-киссаки «хребет кабана», вполне соответствовала этому типу меча. И к нему как раз подходила моя цуба, впервые появившаяся в том же веке, и хоть она именовалась аои-гата по сходству с четырех лепестковым цветком аои, но было у неё и второе название – «кабаний глаз».

– Так и должно было получиться, – успокаивающе похлопал я по плечу Прокопа.

* * *

Пока Прокоп полировал меч мелкозернистым наждачным камнем, перемывая мне кости и костеря на чем свет стоит из-за моего упрямства и не желание полирнуть меч валенком. Я вырезал рукоятку из березового бруска. Правда пришлось мне побегать пару дней как собака с высунутым языком по нашему славному городу. Был на Демидовском заводе, где мне отлили из латуни два стаканчика на рукоятку. Был у кожевенника и приобрел у него полоску кожи для оплетки. Был у плотников, у которых позаимствовал рубанок и стамески. Попутно прочитал новость в газете про попытку ограбления трактира на рынке, и про то, как хозяин трактира пленил нападавших разбойников и сдал в околоток.

И после всей суеты спокойная работа с рукояткой доставляла мне удовольствие. Я выбирал внутреннюю полость под накаго – хвостовик меча и поэтому каждые пятнадцать минут подбегал к мечу прижатому струбциной к верстаку примерять. Прокоп же, натирая пальцами меч не пропускал такую возможность поворчать.

– Ну где это видано? А? – риторически вопрошал он, – В руке же неудобно будет. Ты уж Василий черенок от лопаты бы приделал и всего делов?

Длина лезвия получилась как и хотел – 80 см, хвостовик 20. Рукоятку же я делал 28.

Вот, пригрезившиеся 108 сантиметров и выходили.

– Эх, Прокоп Тимофеевич, не видел ты действительно неудобного и несуразного оружия, созданного больным воображением. Есть например малайский кинжал Крис. У него лезвие волной, как ползущая змея, и ручка как на дуэльном пистолете. как им махать совершенно не представляю. Индийская сабля Тулвар хоть и не так сильно изогнута, как серп, но на рукоятке имеет металлическую блямбу грамм на двести, – я защелкал пальцами подбирая сравнение, – как половинка гантели. Зачем она спросишь? Понятия не имею. Наверное чтоб кистью вращать было неудобно, а ещё как противовес.

как противовес она в принципе работает. Это когда удар отбивать, чтоб рука тяжелее была. А тебе всё в моем мече не нравится. То гарда ему маленькая, то рукоять длинная?

День близился к полудню. Соседские куры после того как мы перестали греметь и стучать совсем осмелели и ходили по двору кузни буквально путаясь под ногами. И чего они тут потеряли? Земля вокруг вытоптана до состояния бетона. Кое-где редкая травинка вылезет. Но они настойчиво исследовали территорию. Петух с длинным пышным хвостом взлетел на изгородь и важно но коротко кукарекнул и тут же слетел вниз, испуганный пробегающим мальчишкой.

– Свежие новости! Покупайте свежие новости! Скандал в ратуше! Князь Воронцов проиграл состояние! – прокричал разносчик газет.

– Покупайте свежие новости! – донеслось уже издалека, – Воронцов вызвал на дуэль Шацкого! Свежие новости!

Я на секунду дернулся и стамеска задела ладонь, брызнувшая кровь окрасила дерево. Настроение было испорчено. Мне захотелось надрать князю Георгию уши или выпороть ремнем. Ну сколько можно? как мальчишка, ей богу! Один раз пронесло. Говорил же карты крапленые? Так какого черта, он опять играть сел?

В последний раз примерив рукоять, я выстругал из той же березы шпильку для крепления. Отобрав у Прокопа меч я насадил цубу, вставил фучи, воткнул в него обе щёчки рукоятки и загнал молотком шпильку. Рукоять сидела плотно. Подержав и взвесив в руках я крутанул меч в воздухе. Солнечные зайчики разлетелись в стороны. Меч молнией отражался в пыльном стекле соседского дома. Хорош! Только хамон получился на нем странный как срез березового капа. Такой встречается на некоторых видах Дамасской стали. Мокуме-хада, вплыло в памяти название хамона.

– Ну что ж Прокоп шлифуй дальше, а мне надо по делам отлучиться, – вернул я меч кузнецу и пошел переодеваться.

– Василий, – окликнул меня Прокоп, – а рассчитаешься когда?

– как дошлифуешь, так и рассчитаюсь.

Зря я это сказал. Сдавалось мне, что в моё отсутствие шлифанёт он его войлоком и прощай хамон. Да и черт с ним! В сердцах, подумал я. И хоть для разума достаточно функ-

циональности, глаза требовали совершенство и красоту. Да же в оружии, в предмете предназначение которого было нести смерть. А в смерти ничего красивого нет. Могу вас уверить. Смерть это увечья и уродство и горе близких людей. Смерть это грязь, смрад и соленый привкус крови на губах и ничего более. Единственное, что оправдывает смерть это достойная гибель за правое дело. За то, что нестыдно её принять, за своих людей, за жизнь которых ты в ответе. За свою землю, на которой ты родился и вырос, за мир, который тебе дорог. И твоя смерть всего лишь оплата жизни других людей и этого мира.

* * *

– Никого нет дома, – поджав губы, сказал Тимофей, придерживая дверь рукой, словно опасаясь, что я ворвусь в дом.

– Хорошо, – кивнул я, – подожду у дома.

– Барин, – замялся Тимофей, – Шли бы вы отсюда. Его сиятельство приказал вас взашей гнать если придете.

– Хорошо Тимофей. Тогда передай его сиятельству, что пришел человек за своей шашкой.

– За какой шашкой? – удивился Тимофей.

– Золотой Анненской шашкой.

– Так и передать?

– Так и передай. И вот ещё что, – я достал из кармана сложенный вчетверо лист бумаги, на котором был чернилам нарисован иероглиф. – Это передай тоже. Скажешь это моя подпись.

Тимофей исчез, захлопнув дверь перед моим носом. Открылась она минут через десять. Тимофей молча кивнул приглашая войти. Я быстро прошел в апартаменты сходу повернув налево в большую гостиную. Князь Георгий сидел на диване. Тут же лежала какая-то книга. Видимо он только что её читал. Княгиня Ирина Алексеевна с чашкой чая сидела за столом. При моем появлении она конечно порядком удивилась, но лишь моргнула, взмахнув большими черными ресницами, как крыльями бабочки. Георгий своё удивление и не скрывал. Он ожидал увидеть кого угодно, но не мою персону и от неожиданности поднялся.

– какого черта! Я кажется ясно сказал Тимофей не пускать в дом эту личность, – обратился Георгий смотря мне за спину.

– Я тоже рад вас видеть граф, – бесстрастно поздоровался я, слегка наклонившись всем телом.

– А вы господин, – лицо Георгия перекосило, – Вещин, не только аферист порывшийся в чужих архивах но и наглец. Не понимаю, на что вы рассчитывали явившись в дом где вас приняли как человека благородного, а вы под таким нелепым предлогом заявляетесь вновь. Я же сам рассказал вам эту легенду?

Княгиня Воронцова выглядывала из-за плеча мужа и во взгляде её не было презрения как у него а лишь любопытство.

– Да, но кажется я вам предъявил своё доказательство, – вставил я в глубине души надеясь на поддержку княгини.

– За это время вы вполне могли съездить к моему отцу и вызнать все подробности.

– Конечно, но я занят был совсем другими делами и у меня есть свидетель.

– какой же? Не призрак моего деда надеюсь?

– Нет. Он вполне материален и приставлен ко мне как соглядатай от полиции. Можете у него спросить. Вон он ограду подпирает, – указал я рукой на окно.

– Вы что ж это меня за дурака считаете? – усмехнулся Георгий, – Сообщника привели? Такое развитие разговора я предусматривал, следовало переходить к плану «Б». А план «Б» это больно и на глазах посторонних людей крайне нежелательно. Покосившись на княгиню я продолжил:

– Знаете, ваше сиятельство, давайте просто забудем мой предыдущий визит к вам.

Ведь не я на нем настаивал, а вы сами изволили меня пригласить и никакого дурного умысла я не имел при посещении вашего дома. Правда в одном – я не тот человек за которого себя выдавал, я не мичман, но я и не мещанин Векшин. Жаль, что ваш покойный дед не может засвидетельствовать мою персону. Но я отвечу на все ваши вопросы относительно моего права на драгунскую шашку.

– Да с какой стати мне вас выслушивать? – вспылил Георгий. Его курносый нос был поднят, казалось, ещё мгновение и он бросится на меня с кулаками.

– Ваше сиятельство, – княгиня Ирина Алексеевна произнесла это внезапно тихим и ровным голосом но с настойчивой интонацией, – я прошу вас все-таки выслушать господина. Вы сами говорили, что прошлый раз он произвел на вас благоприятное впечатление.

– Ну хорошо, – Георгий нервничал и дергался как конь осаждаемый оводами. Он подошел к книге и вытащил мой листок с иероглифом заложенный как закладка.

– Если вы знаете этот иероглиф, я кстати уже сверил его с наградным документом. То скажите на чьё имя он выписан? Вы должны знать, раз это вы участник войны 12ого года.

Издевки в голосе было хоть отбавляй. Ей богу! Ему не терпелось погнать меня поганой метлой и он старался изо всех сдерживаться, чтоб не сделать это собственноручно. На чьё имя выписан документ я знать не мог. Это было моё будущее.

Но я немного знал себя и отчасти мог угадать свои дальнейшие действия и планы. Раз я нарисовал в пылу сражения на документе что-то, это что-то должно было относиться непосредственно к самому документу. Поэтому я рискнул:

– Документ выписан на поручика Ронина И.Н.

По глазам Г еоргия я понял, что попал.

– Но это ещё ничего не доказывает, вы могли это узнать случайно.

– Дорогой, а какая фамилия там указана?

Князь не ответил а лишь повел плечом словно сбрасывая притязания супруги.

– А вам не кажется князь, что своё право обладание я уже доказал и на ваши дальнейшие придирки отвечать не намерен, поскольку они граничат с оскорблением. Если есть ещё что-то по существу спрашивайте.

Я повернулся к присутствующим спиной на полном серьёзе направился к каминной полке за шашкой.

– Да как вы смеете!

Именно этого я и ожидал, поэтому незаметно сунул руку за пазуху и нажал на курок.

Пук. Звук был совсем тихий и незаметный. Когда я развернулся к графу, он статуей замер на месте.

– Мне надоела ваша болтовня граф, – сказал я удивленному манекену. То, что он меня слышит и все понимает я не сомневался. Княгиня вскочила в испуге и побежала к супругу. – Что? Что вы сделали? Тимофей! Анфиса!

– Не волнуйтесь, ничего страшного я с ним не сделал. Это гипноз. Сядьте рядом и просто послушайте, что я скажу. Вы же сами давеча просили меня выслушать?

Я не буду говорить долго и скоро вас отпущу. Я не буду говорить о прошлом. Я расскажу вам о будущем. Вы должны были вызвать на дуэль поручика Лапина. Ваша перестрелка закончилась бы тем, что поручик был ранен в плечо и отправлен на кавказ. А пуля попавшая вам в позвоночник сделала бы вас инвалидом до конца жизни. Мало того, что вы проиграли бы в карты деревню, вы оставили бы сиротой единственную дочь.

Я попытался этому помешать и помешал. Вы что же думаете, что здоровый как бык поручик сам скоропостижно скончался? Открою вам маленькую тайну. Гипноз ему на пользу не пошел. Но старался я не для вас и пекся не о вашей никчемной жизни, которую вы успешно проигрываете в карты, а ради вашей пока не рожденной дочери. И пришел я второй раз сюда не за шашкой, хоть она и моя. А научить уму разуму. Вы ведь опять на дуэль собрались? Так вот. Вам придется от дуэли отказаться. Потому как эта дуэль на пользу не пойдет. И если вы все-таки решитесь ослушаться, дуэли всё равно не будет. И в карты настоятельно рекомендую не играть. Должен предупредить, я в своих стремлениях последователен и иду до конца. Если вам так не терпится умереть, найдите другой способ. Хотя бы за царя и отечество. Вот и всё, что я хотел сказать.

Закончив свою речь, я обратил внимание, что слушателей прибавилось. Тимофей и Анфиса стояли в дверях открыв рот и ничего не понимая. Лишь когда я на них глянул. Тимофей насупился а Анфиса истово перекрестилась испуганно пряча глаза.

– До свидания господа, мне пора идти.

– А как же? – княгиня растерянно смотрела на меня и на мужа.

– Он очнется от гипноза минут через десять. Не беспокойтесь. С ним всё будет хорошо.

И я направился на выход. Дверной проём загораживаемый Тимофеем и Анфисой очистился словно по волшебству стоило мне сделать только шаг. Вот она слава колдуна! Жаль, что заряд в парализаторе иссякает можно было навестить ещё кое-кого для профилактической беседы.

* * *

Вечером, когда я умылся и привел себя в порядок готовясь ко сну. А точнее приготовился почитать откровение Иоанна. В дверь деликатно постучали. За дверью прятался хозяин трактира.

– Там, к вам пришли, – замямлил хозяин. Он после того случая стал меня слегка побаиваться.

– Так зови, – пожал я плечами, совершенно не представляя кто ко мне мог прийти.

Когда на пороге возникла фигура с женскими очертаниями я не поверил своим глазам.

Что это за длинный сверток в руках я догадался сразу, но вот особу его державшую я не ожидал увидеть никак.

– кажется, это ваше, – произнесла она с легкой хрипотцой протягивая замотанную в материю шашку, и подняла вуаль.

– Я же сказал княгиня, что она мне совсем не нужна. Я приходил не за этим.

– Перестаньте называть меня княгиней. И я тоже пришла не затем чтобы её отдать. Я заметила вас ещё в церкви когда просила пресвятую Богородицу избавить меня от бесплодия и даровать мне дитя.

Я посмотрел в её глаза и понял на кого будет похожа Ольга Воронцова и почему я питал к ней странные отеческие чувства. Поэтому без слов закрыл дверь и подошел к княгине.

* * *

Утром же я поймал ученика сапожника Лешку Вострикова и долго ему втолковывал, чтобы он в 1912 году нашел Петровского и вошел в его группу. Что от этого зависит его дальнейшая жизнь и благополучие. Он обязательно станет барином и большим человеком. В группе он должен присматривать за Ольгой Воронцовой, чтоб ничего плохого с ней не случилось. Я знал, Лешка всё исполнит. Исполнит, что сможет. Ольга выйдет замуж за товарища Петровского обвиненного в троцкизме и расстрелянного в 37году. Сама же она как жена врага народа будет сослана в АЛЖИР, но не в далекую Африканскую страну, а в Акмолинский лагерь жен изменников родины, и о дальнейшей судьбе её ничего не известно.

Глава 15. Мон женераль

Платов любил пить с прусским генералом Блюхером. Вино, любимое атаманом и приятное для его собутыльника, было «Цимлянское». Очевидцы рассказывали, как происходило это русско-прусское возлияние.

Сидят атаман и генерал и молча тянут вино. Обычно Блюхер на каком-то стакане "отключался" и его увозили адъютанты, а Платов сокрушался:

– Люблю Блюхера! Славный, приятный он человек. Одно в нем плохо: не выдерживает! Адъютант Платова (он же переводчик) Смирной спросил как-то у своего шефа:

– Блюхер не знает русского, а вы немецкого. какое же удовольствие вам от этого знакомства?

– как будто здесь нужны разговоры, – ответил атаман. – Я и без них знаю его душу. Он потому и приятен мне, что сердечный человек.

Мы отступали. Гренадерские усы понуро смотрели в землю. Мне пришлось сбрить бороду, дабы не отличаться, а усы укоротить – слишком они смотрелись по-запорожски. А если отпустить оселедец на макушке, и в сечу?! За своего там примут, без вопросов. Надо ли говорить, что по липовому приказу от генерал-губернатора Ростопчина я был прикомандирован во 2ую пехотную дивизию под командование Михаила Семеновича Воронцова. «Мон женераль» Воронцов время от времени бросал на меня косые взгляды. Приказ о моем назначении «нечаянно» потерялся, а допросить меня на сей предмет он стеснялся. Да и не до меня ему было. Не до какого-то бедного поручика. Хотя, жандармское управление не дремало. Были получены сведения, что враг получает доподлинную информацию о дислокации наших войск. И получает их корсиканец от человека с серебряными эполетами и в русской форме. Серебряных эполет у меня отродясь не было, а вот непривычная шашка не по уставу торчащая из-за портупеи внимание привлекала. Состояние в войсках было подавленное. А всё из-за того, что мы никак не могли дать бой французу. То ли от того, что не хватало достаточно сил у армии Барклая де Толли, то ли по другим каким неведомым нам соображениям. Недоверие к Барклаю высказанное императором Александром I стало достоянием всех и каждого и часто приходилось слышать как канониры понукая битюга, тащившего пушку, кричали: Но! Барклай проклятый! И замечание им никто не делал. Что само по себе было неслыханно.

За такое оскорбление в старые времена тридцать шпицрутенов, и с душой бы простился, ворчали ветераны. Нашего же командующего – Багратиона, считали за своего, за русского, и в его верности не сомневались. Грузин – русский, а Барклай – синоним ненадежности. Впрочем, такое уже было. Точнее будет. Иосиф Джугашвили русским не был, и попробовал бы кто усомниться, что он не свой.

На него была наша надежда.(Я имею ввиду Багратиона.)Что под его руководством в грядущем сражении смогем Бонапарта умыть. Впрочем, общим командующим царь назначил князя Голенищева-Кутузова. Армии Кутузов был известен и любим, известен если не как последователь Суворова А.В., про которого сам генералиссимус как-то сказал: «Я Кутузову не кланяюсь. Он один раз поклонится, а другой обманет». То по крайней мере известен, как человек прошедший суровую Суворовскую науку, и в ней преуспевший.

Соединившись, две армии под Смоленском генерального сражения так и не дали.

И Смоленск пылал. Черный дым с укоризной смотрел в наши спины. И мы жили лишь надеждой на мщение. Неровные колонны войск стиснутые на узкой дороге лесами передвигались к Москве по Можайской дороге, которую мы и прикрывали от неприятеля. Лето 12ого года стояло жаркое. Пыль взбиваемая под тысячами сапог поднималась в небо и ржавым облаком висело над дорогой выдавая передвижение войск. Тяжелый кивер то сползал на глаза, то заваливался на затылок и лямка впивалась в горло. Пот тек из под кивера ручейками. Пробивался через брови и норовил попасть в глаза. Да ещё этишкет болтался у правой щеки. Предназначение этишкета мне было неизвестно. Разве только комаров отгонять? Он маятником болтался при ходьбе, отвлекая от мыслей. Пыльный султан фаллическим символом возвышался над кивером. Эх! Порубят их в скором времени, думал я, вышагивая со своей сотней по дороге. И если б только султаны., а не головы.

Угораздило же меня подастся в пехоту. Теперь топать и топать. Но другого выхода не было. Навыки верховой езды, слишком мало для кавалерии. Биться на коне это не прогулки неспешной рысью по городскому парку. В битве конь должен быть твоим. Испытанным. Чтоб слушался не только каждого твоего движения и приказа, а лишь намека на движение и приказ. Слиться с конем в одно целое, стать эдаким кентавром. На это у меня времени не было. И я совершенно не представлял фехтование верхом. Ерзать на седле, подставлять под удар ласковую животину, прикрываться от выстрела лошадиной грудью. Не по мне это было. Слишком я любил животных. Пожалуй больше чем людей. Животные не способны на предательство, на измену и ложь. И если ты их любишь, то они отвечают тебе тем же. Взгрустнулось. Я вспомнил свою кобылу. Серая в яблоках, породы Орловский рысак, с чудным именем «Хризантема». Большие доверчивые глаза и мокрая морда тыкающаяся в ладонь в поисках морковки. Мы не спеша прогуливались с ней по манежу. Через неделю, когда я пообвыкся, и считал себя уже чуть ли не джигитом, я решил пришпорить «Хризантему». Она удивленно выпучила глаза и понесла. После той бешеной скачки я отбил себе всё что возможно. Думал, что и детей у меня теперь не будет. Но бог миловал.

Если бы, если. В этом если скрывается много несбывшихся надежд и мечтаний. Прокручивая в голове всю хронику Бородинского сражения и читая записки генерала Ермолова, я обнаружил некие нестыковки с описанием других авторов. Так в принципе и должно было быть. каждый видел битву со своей колокольни и в том, что в мелочах были разночтения ничего странного не было. Было странно другое. Все участники сражения от рядового до фельдмаршала были награждены и отмечены. Народное ополчение свои кресты ополченцев, и те считали наградой. Без наград остались генерал Платов и Уваров, которые должны были навести панику на французские тылы. И что-то там они делали, но результатами их деятельности Кутузов остался не доволен. Темное дело. как писал генерал Ермолов: «Атамана Платова совершенно одинаковы были соображения и более распорядительности. Войска наши не приобрели успеха, мало нанесли вреда и подверглись урону. Генералу Уварову приказано возвратиться. Атаман Платов за ним последовал». Эту историю я решил прояснить.

Я конечно понимал, что казаки Платова и кавалерийский корпус Уварова были размещены в противовес дивизии Орнано. И согласно карте сражения пока Уваров рубился с Орнано, Платов зашел в тыл вице-короля Италии Евгения Богарне. А мог бы зайти на огонек к Наполеону. Бонапарт как раз скучал без кавалерийских частей Мюрата, занятых на батареях Раевского. Скучал конечно не один, а под прикрытием старой гвардии. Но это была всего лишь пехота. Хорошая, проверенная не раз в деле пехота, но пехота. А что такое сабельный удар и дикая дивизия казаков я представление имел. казачью лавину пулемет максим не всегда останавливал, а кремниевые ружья и подавно.

Не даром в 41ом фашистам был дан приказ в плен казаков не брать. Они их боялись и люто ненавидели. На перезарядку штуцера образца 1805года требовалось минимум три минуты, гладкоствольные ружья заряжались быстрее, но били они самое большее на триста шагов. Но что-то там не получилось. Потери и малый урон. Странно это. Корпус в двадцать тысяч сабель мог разнести гвардию в пух и прах и захватить Наполеона. И если такой был на самом деле план Кутузова, то я понимаю его разочарование. Программа максимум выполнена не была. казаки не сыграли. Мы понесли огромные потери, но армия не была разбита. Мы сдали Москву, но войну выиграли.

О роли личности в истории я знал согласно школьному параграфу из учебника. Но впервые решил этот параграф проверить на вшивость. О том, что один солдат роли не играет и на исход войны никак повлиять не может, я уже убедился, ни на день не приблизив победы в 45ом. Но повернуть известные события иначе исправив досадные ошибки и недоразумения можно было попробовать. Ещё как попробовать! Ведь если честно мне не давало покоя именно описания генерала Ермолова войны 1812года. Прочитав их в 1894году и дойдя до последней страницы меня поразил один факт. И этот факт я старательно переваривал, пытаясь добраться до истины…

* * *

А за нашими спинами шла стрельба, слышалась далекая канонада. Арьергард давал возможность отступить и занять позиции. Руки чесались, так велико было желание развернуться и встретиться с врагом лицом к лицу. И я совершенно не осуждал генерала Платова, отправившего Кутузову письмо с прошением дать сражение. Вместо письма там был чистый лист бумаги. А Платов схлестнулся с французом, и понес потери поскольку численный перевес был не на его стороне. За этот проступок Платова на время отстранили от командования и в защиту отступающим арьергардом был поставлен кавалерийский корпус генерал-адъютанта Сиверса. Полки егерей рассыпанные по лесу в зеленых как лес мундирах сдерживали неприятеля, вцепившегося в хвост армии как бульдог в быка.

Земля дрогнула под мерным рокотом конских копыт. Кирасиры, рыцари 12года совершали маневр. Их каски с высокими щетинистыми хохолками и медными налобниками были видны издалека. Сами кирасы против ожидания не блистали как в кино, а были выкрашены в черный цвет. Сейчас же я наблюдал их серыми, пыльными, покрытыми вмятинами и царапинами. Хорошая кираса толщиной 3,5 мм выдерживала оружейную пулю. Угрюмые сосредоточенные лица кирасиров пронеслись и пропали. А в воздухе прибавилось пыли и ощутимого запаха конского пота.

Проводив кирасиров взглядом, я размышлял. Серебряные эполеты мог носить кто угодно от унтер-офицеров, до обер-офицеров. А если они были большие то и генерал в старой форме, ещё не сменивший их на золотые. Я приглядывался к окружающим и проезжающим мимо вестовым до боли в глазах, стараясь запомнить все детали мундира и нашивки. Определить к какому полку и роду войск он относится. Нашивки Преображенского полка, как я знал, две золотые ветки, дуба и лавра, переплетающимися в восьмерку или знак бесконечность. На моем кивере например, кокарда называемая гренадка была в виде пушечного ядра с тремя огоньками пламени. Но всё это так, мелочи.

А много существовало других мелочей, жизненных и простых, которые я не знал. Отмалчиваться чтобы не попасть впросак, не всегда выходило и офицеров я сторонился. А вот к старшему унтер-офицеру Верещагину, своему подчиненному и заместителю я проникся. Лет Верещагину было под сорок, и опыта в воинской службе ему было не занимать. Он только периодически подходил ко мне и интересовался, не прикажет ли господин поручик перестроить колонну, отдать распоряжение на привал и обед и т. д. и т. п. Я конечно утрирую, поскольку приказы о перестроении и привалах были общевойсковые и мной лишь дублировались поступая ко мне от штабс-капитана Бургомистров. Штабс-капитан Бургомистров был человеком весьма неоднозначным. То он был прост и общителен, то до отвращения высокомерен. Потому у меня сложилось стойкое мнение о его хамелеонской сущности. Именно такие люди как правило и выслуживаются, поскольку зад высокому начальству лижут без перерыва на обед и ужин. как там было сказано в одном из указов Петра I? «Подчиненный вид должен иметь лихой и придурковатый. Дабы своим разумением высокое начальство не смущать». Этому положению я совсем не соответствовал и не стремился. А потому как следствие в начальственных любимчиках никогда не числился.

* * *

Свернув от деревни Утицы на левую сторону мы вышли на Багратионовы флеши. Горы вывернутой земли выстроенные холмами были похожи на носы неведомых кораблей ощетинившихся 12-фунтовыми пушками. Человеческий муравейник кипел. Кто-то копал, кто носил землю в плетеных корзинах. Вырубались деревья и кусты мешавшие обзору.

Столько народа разнообразного и разношерстного в совершенно немыслимой одежде, но с обязательными медными крестами ополченцев на колпаках и картузах. Ополченцы Маркова. После постройки редутов и флешей, практически безоружные ополченцы с вилами, пиками, дедовскими саблями и просто вытянутыми в кузне косами будут прикрывать старую Смоленскую дорогу. Большинство из них сгинет в этом сражении и пропадет навсегда. Это они будут вытаскивать с поля сражения раненых. Они на своих подводах и телегах будут их вывозить, перебинтовывать и успокаивать. Их никто и никогда не считал. Их численность будет взята приблизительно, а значит с потолка. Их жизни тоже считать не будут и к числу потерь не отнесут. А ведь они пришли сюда не по приказу, а лишь по зову сердца и долга перед отчизной. Это они будут таскать ядра взамен выбывших из строя канониров, и заряжать ружья. кажется, скажи им сейчас, что для спасения отчизны нужно возвести пирамиды как в Египте, и ведь возведут.

Темнело и мы расположились на ночлег. Возводились палатки. Разводились костры. Подошли казенные фуры с оружейным запасом и провиантом. Я бегал, суетился, обустраивал вверенных мне людей и совсем выбился из сил, когда подхорунжий Верещагин сказал мне: