Текст книги "Ронин "

Автор книги: Игорь Денисенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

– Кстати, об интересных людях, – подошел он к камину, – Вы заметили эту Анненскую шашку? Она как раз 1812 г. Но наградили ей не моего деда (граф Воронцов получил за Бородино титул сиятельного князя) А так случилось, что перед самым сражением прислали к нему поручиком зрелого мужчину, получившего видимо дворянство по заслуге. И этот поручик на поле сражения чудеса творил. Когда первую волну французов отбили дед написал на него представление на награду «золотой шпагой».

Граф Воронцов успел даже сообщить ему об этом. А тот только улыбнулся и серьезно так сказал: «Ваше сиятельство, храните эту награду у себя и передавайте по роду младшему сыну, а тот пусть передаст своему младшему. А я к нему зайду за наградой». Бой потом был страшный, от дивизии практически никого не осталось. Не нашли его. Вот так она мне и досталась.

– И что, – усмехнулся я, – пришел?

– Нет конечно, но явление своё он тогда представил так серьезно и загадочно, что произвел впечатление на графа. И даже знак нарисовал прямо на представлении, по которому его персону потомки графа опознать смогут. И вот ещё что, – Георгий пощелкал пальцами припоминая, – Говорят, сражался он не обычной шашкой или саблей а большим двуручным турецким ятаганом.

– Ну, да, – через силу улыбнулся я, – каких только чудаков не встретишь. Извините ваша светлость, но я должен покинуть ваш гостеприимный дом у меня ещё дела. Спасибо за оказанную честь, разрешите откланяться.

Мы раскланялись, меня просили приходить в любое время и прочее и т. п. В общем обычный обмен любезностями. Мне действительно нужно было навестить папашу Гер-шензона, по нашему шифровальному делу. А потом идти к Прокопу изготавливать «турецкий» ятаган.

* * *

– И это таки всё? – папаша Гершензон изучил текст на листке бумаги и поднял ясные черные очи на меня. Именно с таких личностей с огромными зрачками и белками глаз Врубель писал своих «Демонов» а Васнецов лики святых. Было в нем что-то от ветхозаветного старца.

– Таки да, – в тон Борису Абрамовичу ответил я.

– А вы не морочите мне голову молодой человек? – с недоверием спросил Абрамыч, – Уж больно это похоже на святое писание.

– А это и есть святое писание, только святое оно для христиан. Вы что-нибудь слышали про апостола Иоанна? Так вот, данное сочинение приписывают его руке.

– Что вы нашли? Есть что-нибудь про место? Ну, вы меня понимаете..?

Я совершенно не понимал о чем таком ему наплели и какой клад он ищет. Но выдавать свою некомпетентность не стоило.

– Вы самим видите, что нет. Скорее всего чтобы понять скрытый смысл послания нужно перевести весь текст, а потом искать ключ к пониманию текста.

– Ну, что ж, работайте.

Под пристальным оком Бориса Абрамовича выводил завитки греческих букв.

Эх, если б он знал как мне ночью пришлось с ятями помучиться, переписывая текст с нового завета. Непривычная и ненужная буква в алфавите. какая радость, что в будущем её упразднят. Греческий текст переписывать было тоже не легко. Меня подмывало пролист-нуть книгу вперед и списать цифры везде, где они проставлены. Но Абрамович следил за книгой как отец за непорочностью своей дочери. Поэтому честно отработав свои три рубля, я вышел от Гершензона измочаленный, словно после лекции политрука.

Торговля на рынке была в разгаре. Лавируя между рядов и покупателей, я приближался к своему трактиру. Навещать его я не собирался, просто путь мой пролегал рядом. Меж тем по мере приближения я услышал какой-то нечеловеческий визг, словно поросенка резали, но издаваемый именно человеком. Человек этот лет десяти от роду визжал с каким-то безысходным животным ужасом. Приблизившись я увидел происходящее. Пьяный в стельку сапожник хлестал кожаными постромками мальчишку, зажав его голову между своих ног. Вся спина и голые ягодицы были исполосованы. Кожа полопалась и кровь струйками стекала по туловищу. А люди шли мимо. Люди делали вид, что ничего не замечают. Только торговки со своими кошелками отодвинулись подальше.

Наверное потому, что из-за визга мальчишки не было слышно их призывных криков: «Пирожки горячие! Горячие пирожки!»

– Ты что скотина делаешь? – поймав за руку сапожника, зашипел я.

– А твоё какое дело барин! Шел бы своей дорогой!

– А ну отпусти мальчишку! – я надвил пальцем меж суставов на его руке всё ещё сжимающей постромки.

– Да он мне ботинок на целковый испортил!

Возмутился сапожник, но ноги расслабил и стриженная под горшок голова вырвалась из плена. Лицо сапожника было красное, распаренное как с бани. Несло от сапожника потом, водкой и тем, чем он закусывал – луком. Убойное сочетание запахов!

– Вот тебе три целковых, – сунул я ему в руку деньги, – Но пацана истязать не смей. Ещё раз услышу, самого инвалидом сделаю.

– Не верьте ему барин! – мальчишка размазывал грязной рукой слезы по щекам, второй рукой он держал спадающие штаны, – Он сам спьяну неровно отрезал!

– Ах ты щенок!

Замахнулся сапожник на мальчишку и осел на землю по рыбьему глотая воздух ртом.

– Теперь ты понял, что не шучу? – прошипел я, – Покалечу ведь. Или тебе денег мало? Кивни если понял.

Кивнуть он смог. И я, отпустив бренное тело, шмякнувшееся коленями на землю, поспешил дальше.

* * *

Прокоп вытер свои лапы об фартук и испытующе посмотрел на меня.

– Я уж думал барин, что ты не придешь.

– И не надейся, пока работу не сделаешь как мне надо, не отстану, – улыбнулся я и подал кузнецу руку. Прокоп удивился, но руку пожал. Я ощутил как моя ладонь попала в тиски. Но рукопожатие выдержал.

– Значит говоришь с двух кусков саблю робить будем? Из коленного и сыромятного?

– Так и будем Прокоп. Это своего рода дамаск получится. Слыхал поди?

– Ну-ну, посмотрим.

И мы посмотрели. Я переоделся в старую рубаху Прокопа, висящую на мне мешком как ночная рубашка и помогал кузнецу в меру своих сил и умения. Молот опускался на раскаленный добела, брызжущий искрами брусок железа. Мы вытягивали его и складывали пополам, и опять вытягивали, словно тесто месили. Пот катился с меня градом, через два часа я уже особой чистотой не отличался. Угольный дым ел глаза, угольная копоть оседала на голову и тело, смывалась потом, грязными разводами украшая тело. Пот стекал по груди и спине. и намочил уже край брюк стянутых ремнем. Молот в руке становился всё тяжелее и тяжелее. Сменив его на молоток поменьше, я удивился насколько тот показался невесом. И с новой силой я мял и плющил металл.

Уже стемнело, когда Прокоп затушил горно и присел рядом. Мы закурили.

– Вот каленку тебе и сделали, – сказал Прокоп стряхивая пепел с цигарки, – Завтра с сыромятиной сварим, вытянем и готово.

– Да нет Прокоп, – устало сказал я, – это мы только сыромятину изготовили.

Прокоп покосился на меня и недоверчиво замахал головой. Но это было правда. Кусок железа сложенный пополам и вытянутый шесть раз только на мягкое железо для сердечника и годился, именовался он «синганэ». каленый «каваганэ» на лезвие нужно было минимум замесить четырнадцать раз. Но в «мягком» я ещё не был уверен. После последнего замеса сложенный пополам кусок металла должен не трескаться на изгибе иметь ровную поверхность, словно пластилин согнули.

– Вот видишь, – показал я пальцем Прокопу, – на изгибе трещины. И при окончательном изгибе кусок треснул. Это говорит о том, что сталь не однородная. В ней ещё есть воздушные пузырьки и примеси. Когда железо очистится, он сложиться ровно. Вот тогда считай сердцевина готова. А на лезвие мы раскуем такой же кусок минимум 14 раз.

– Сколько? – переспросил кузнец.

– Четырнадцать. Тогда при соединении сырого и каленого получится сталь аналогичная дамаску или булату.

По взгляду Прокопа я понял, что он готов меня послать в Дамаск или куда подальше.

– Барин, мне детей кормить надо а не с железом баловаться.

– Вот, – я положил пять червонцев на наковальню, – это аванс.

* * *

Уставший но довольный я шел домой. Вернее в свою комнату в трактире. Но это была приятная усталость. Я чувствовал каждую мышцу на теле. Мог приказать ей напрячься и расслабится. И это чувство полного контроля и власти над телом радовало. Радовало и то, что я наконец-то продвинулся в своей очередной задаче. Хоть на грамм, на миллиметр, но продвинулся. Воронцов жив и здоров, значит у Ольги будет отец. Меч пока в зародыше, но он обязательно родится. Мой меч, моё дитя. И когда он будет готов я буду делать то, что умею делать лучше всего.

Было темно. Прохладно. Собаки лаяли в подворотнях. Первые весенние комары злые и голодные кусали меня с остервенением, пробивая насквозь рубашку. Сюртук свернутый пополам я нес, перекинув через руку. Я не отмахивался от комаров. Пусть пьют. Выпьют они только старую кровь. А новая, с новой силой побежит по жилам.

Был уже виден фонарь, висящий у трактира. Слышались голоса. Редкие прохожие оглядывались на меня, словно ходить без сюртука было запрещено законом, как в каком-нибудь Дамаске женщине без паранджи. Но разгоряченное тело требовало прохлады.

Я совершенно расслабился и прозевал появление мальчишки. Он вынырнул откуда-то справа и уцепился в мою руку.

– Барин! Барин! – зашептал он громким шепотом, – Не ходи в трактир! Там тебя урядники поджидают!

– А ты откуда знаешь, что меня?

– Видел. Они днем ещё пришли всё про тебя пытали, и до сих пор сидят.

– Ну спасибо коли так. А ты кто такой? как звать? – вглядывался я в темноту в серое пятно лица.

– Леха меня зовут. Ты мне сегодня помог и я тебе помог, – шмыгнул носом пострел.

– Вот ты какой Леха, – улыбнулся я, – Леха Востриков.

– Откуда знаешь? – удивился малец, – А тебя как звать барин?

– А меня Леха зовут Ронин, но пусть это будет нашей маленькой тайной.

Я приложил палец к губам. Но как не старался быть серьезным, улыбка растянула губы.

Глава 14. Кузнец

Тщательное проковывание молотом делает сунобэ одинаковой по толщине и по всей плоскости. И хотя она все еще остается только стальной заготовкой длиной 26–27 дюймов, но уже имеет грубую форму меча.

Ночевать в полицейском участке мне не хотелось а время было позднее. Поэтому пришлось проникнуть в своё жилище через окно. Не знаю как остальные особи человеческого рода, но мой предок положительно с приматом согрешил. Лазить вторую ночь подряд по стенам дома ещё не традиция, но уже закономерность. Спрятав на чердаке весь свой арсенал, я сполоснулся под рукомойником и относительно чистый улегся спать.

Мой сон стерегли два полицая, скучающие в харчевне на первом этаже здания.

Лишь голова коснулась подушки как я провалился в небытиё. Но не надолго. Приснился сон. Мне дали на хранение ларец, довольно объемистый, узкий но высокий, что в нём не моё дело, моё дело отнести и отдать хозяину. Но путь мой преградил самурай, такой же наёмник как и я. Что ж, подумал я, у меня нет к нему ненависти, и смерть его будет скорой. Мы начали. Нет мыслей, нет страха, нет ненависти, а значит там где он ударит меня уже нет. Я и здесь и там. Вот он отступил и развёл руки в стороны, теперь у него два меча. Значит, ему сказано выполнить работу во что бы то ни стало. Что ж, два меча не надолго продлят его жизнь. Вот и кровь выступила на твоей груди! Где же были твои два меча? Вот ты стал припадать на одну ногу, не мало ли взял ты мечей?

Я был не прав, пустил усмешку в сердце. И в этом была ошибка.

Но что стало с моими глазами? Противников стало трое и шесть мечей прибили меня к столбу. Я не мотылек, не надо так со мной. И вот уже не я стою приколотый к столбу а тело моё. Я вынул один из мечей из тела своего и снёс безоружным олухам их головы. Не расставайся с мечом своим ни на минуту, потому как он такой же орган твой как сердце и разум. А что ты без разума и без сердца?

Проснулся я лишь начало светать и постояльцы захлопали, заскрипели дверями. Заговорили где-то внизу. Снизу же донеслись запахи кухни, что-то там уже шкворчало и дымилось. Я почувствовал в себе силы съесть слона или мамонта среднего размера.

Всё тело ныло и жаловалось на непривычную физическую нагрузку а желудок сжался в кулак и пытался переварить сам себя. Нет, уж! Решил я. Позавтракать мне не помешают даже полисмены!

Спустившись я только и успел заказать завтрак хозяину, как двое котелков подошли ко мне. Они конечно слегка удивились, что я появился сверху а не вошел с улицы через двери.

– Гражданин Векшин Василий Макарович? – констатировал, тот что повыше. – Ваши документы!

Сухость тона и манеры были под стать немецкому патрульному. «Аусвайс!» – гаркнул патрульный и тут же упал согнувшись пополам. Такое меня посетило видение.

– Вот, – протянул я, – А в чем дело?

Изучив документы полицейский сунул их в свой карман.

– Пройдемте с нами для выяснения некоторых вопросов.

– А что вас интересует?

– Ваша личность. Вы должны ответить на вопросы интересующие следствие.

– Я арестован? Нет. Тогда давайте господа позавтракаем. На голодный желудок у меня голова не работает. Не составите мне компанию?

Видимо насчет моей личности точных указаний не было, поэтому «котелки» переглянулись.

– Ну что вы господа? Решайте. 15минут роли не играют. Что бы вы хотели на завтрак?

– Не положено, – сказал тот, что пониже. – Завтракайте. Только быстро.

Наскоро перекусив, я отправился в полицейское управление. День был солнечный, а к обеду обещал быть жарким.

* * *

Господин полицмейстер снизошел до того, что лично проявил участие в следствии и допросе моей персоны. Темный стол мореного дуба очень с ним контрастировал, с его превосходительством. Не серьезно он смотрелся. Сухой и нескладный как сушеный кузнечик за столом, на котором свободно разместилась бы туша целиком жареного на вертеле быка, а вокруг стола непринужденно расселся бы взвод в полном обмундировании с шинелями скатками через плечо и саперными лопатками в руках. Почему лопатками, спросите вы. А чем ещё быка разделывать? Впрочем, я отвлекся. А все потому, что наскоро перекусил. Пока дошли до управления желудок успел забыть, что в него что-то кидали.

– И с какой целью господин Векшин вы устроили этот балаган? – брезгливо спросил полицмейстер. – Представились дворянином? Дуэль? карты крапленые? Вы что это себе позволяете?

– Виноват ваше превосходительство, – понурив взор, на вытяжку стоял я, – Пьян был.

– Ах вот как! Тогда может, объясните, зачем вы приезжали в двенадцатом часу ночи в дому поручика Лапина?

Н-да, худшие мои опасения оправдались, заложил-таки извозчик. Оно хорошо, что запомнил он меня дюже пьяным и не способным на решительные действия, в виде убийства поручика. Однако, порядок у них налажен, подумал я. Это только в кино бардак царил в царской России. На самом деле полицейские и жандармские управления не дремали. Существовала широкая и разветвленная сеть осведомителей. Уж не помню кто в неё вовлекался, но то что дворники и извозчики чуть ли не поголовно это точно. И мелкие дела распутывались на раз. В каждом деле обязательно отыскивался свидетель.

– Исключительно с целью извиниться за своё поведение, – я мял руками фуражку, изображая глубоко раскаяние и волнение.

– Извинились? – полюбопытствовал полицмейстер откинувшись спиной на спинку кресла. Спинка была высокая с резным двуглавым орлом. Императором он себя мнит что ли?

– Господин Лапин не захотел меня слушать и вошел в дом.

– Потом что?

– Потом я пошел в трактир.

– А почему князь Воронцов поручился, что вы были в гостях у него?

Подставлять Воронцова мне не хотелось, придется изворачиваться. Хозяин трактира наверняка доложил, в котором часу постоялец прибыл.

– Заходил ненадолго. Не помню точно сколько пробыл.

– Я напомню, – полицмейстер позвонил в колокольчик. На звон открылась дверь и вошел дежурный унтер, – Пригласите графа Воронцова.

Вот стыд то какой! Я готов был сквозь землю провалиться. Устроили очную ставку!

Граф вошел как ходил всегда, быстро, словно куда-то торопился или опаздывал.

– Добрый день господин Битер! – с порога начал Георгий, – Надеюсь вы объясните с какой это стати меня будят поутру ваши люди! И. добрый день господин Лазарев, – споткнулся Георгий увидев меня.

– Позвольте представить вам граф этого человека, – злорадно сказал полицмейстер.

– Мы знакомы. Это мичман Лазарев Игорь Николаевич, – перебил его Г еоргий.

– Никакой это мичман, и не Лазарев… – его превосходительство брезгливо отодвинул от себя мой паспорт. Всё-таки хорошую ксиву Востриков сделал, хоть в этой бумажке липу не распознали, – Вот, извольте познакомиться – мещанин Векшин Василий Макарович.

– Что такое? – не понял Воронцов косясь на паспорт.

– Он был у вас в доме ваше сиятельство?

– Да, – сглотнул Георгий изучив паспортные данные к документу не прикасаясь.

– Вы пожалуйста проверьте как дома будите, не пропало ли чего, – сказал полицмейстер,-

И впредь будьте разборчивее в знакомых. Мало ли что может случиться, а нам лишние хлопоты.

– Весьма благодарен вам ваше превосходительство. Учту.

Граф Воронцов побледнел. На меня он даже искоса избегал смотреть.

– Вот за этим я и пригласил вас господин Воронцов, – усмехаясь сказал полицмейстер, разводя руками. Его превосходительство разительно изменилось. «Сушеный кузнечик» расцвел как майская роза. Чужие отрицательные эмоции доставляли ему радость и оказывали животворное воздействие.

– Вы, уверены, что ничего не пропало? – ещё раз участливо осведомился он.

– Да уверен. Господин…,– Георгий поморщился, – Векшин пробыл в доме не долго.

– Тогда вопросов к вам больше не имею и не смею вас больше задерживать.

– Всего доброго.

Граф коротко кивнул и вышел.

Меня ещё немного промурыжили, я ещё немного повалял дурака и распустил нюни моля о снисходительности и пощаде за пьяную выходку. В общем, сам себе стал противен, а их превосходительству господину Битеру и подавно. Он брезгливо морщился, хотел меня посадить для острастки в «обезьянник» до выяснения неких обстоятельств, неоднократно намекая не спер ли я чего у графа. Но передумал и отпустил. Выйдя из управления я вздохнул свободно, но был уверен, что без «хвоста» теперь ходить не буду. Но сбегать из этого времени я не стану пока не сделаю всё, что запланировал.

* * *

Так оно и случилось. Невзрачный серый господин проводил меня до трактира. Мне было грустно. В глазах Воронцова я был мелким жуликом наподобие Гоголевского Хлестакова. Хоть граф мне не друг, и не брат, но неприятно. Чувство что тебя измазали грязью от которой не отмыться, въелось в душу. Что ж, неприятность эту мы переживем. Вспомнилось другое изречение кого-то из классиков. «Когда мне грустно – я работаю, когда мне плохо – я работаю. Работа единственное лекарство, которое отвлекает от бессмысленного самобичевания и придает смысл жизни». За точность не ручаюсь, но смысл верен.

Поэтому я заперся у себя и продолжил перевод рукописи. На втором листе стояла одинокая цифра 568. Предложение напротив, которого она стояла, гласило следующее: «.нашли Того, о котором писали Моисей в законе и пророки, Иисуса сына Иосифа» – 568. Если моё предположение верно значит выходили слова: «писали – Моисей– закон».

В связи с предыдущим выходило следующее: «человек посланный находит Симона писал Моисей закон». Остается понять причем тут Симон и писал ли он закон Моисеев?

Не очень складно получается. И считать ли предлоги за слова? Тогда это скромная черточка на полях на самом деле единица и отмечает она предлог «на». А если учесть что Симон он же Петр, он же Кифа – камень. Выходит более складно. Что посланный человек находит камень и напишет на нем Моисеев закон. Конечно, всё это притянуто за уши. И дальнейший перевод покажет мою правоту или не правоту. Но дальнейшего не было.

На другой странице ничего не было. Текст конечно был. Цифр не было. Скучно. Тщательно переписав текст на заготовленный лист я собрался к Борису Абрамовичу. Испорченные кляксами листы я тщательно и с ожесточением изорвал и бросил в угол.

Не все мне трудится. Пусть полицейские ищейки пособирают эти пазлы. Интересно посмотреть на их лица, когда они соберут библейский текст.

В номере в моё отсутствие рылись и даже не попытались это скрыть. И действительно, чего с мещанином церемонится?

* * *

Приставленный ко мне «топтун» проводил меня и до Абрамовича. Ему было скучно и он считал ворон и пробегающих мимо собак. Мой визит к ювелиру его оживил. Я видел через витрину как он пометался перед дверями потом набрался смелости и зашел. Что делал Абрамович он не видел. Из-за высокой стойки было не видно, что тот читает лист принесенный мной и положенный рядом с оригиналом. Изучая скромную витрину с тоненькими колечками и перстнями с рубинами «серый» делал вид, что интересуется некими украшениями. Нечем там было интересоваться. На состоятельного господина он не походил, а для замужества был староват. Борис Абрамович поднял глаза на вошедшего. По его глазам я увидел, что он понял что из себя представляет данный клиент. Но тем не менее он сказал из профессиональной обязанности:

– Что вас интересует милейший? Кольца, перстеньки? Есть цепочки для часов золотые, серебряные? Браслеты? Прекрасный подарок супруге? Серьги с сапфирами просто чудо как хороши. Не желаете взглянуть?

Филер не ожидавший такого напора промычал нечто нечленораздельное и отмахиваясь от Бориса Абрамовича сбежал из лавки, даже не придержав хлопнувшую дверь. Плохого они обо мне мнения, шпика какого-то недоделанного приставили. Пошутить с ним что ли? Усмехнулся я. Но впрочем, хватит мне сегодня лицедействовать. У Прокопа работы непочатый край.

* * *

– Вот этот кусок Прокоп мы будем складывать один раз вдоль, другой раз поперек. Если все сделаем правильно, получится сложная структура, на стали появится узор похожий на текстуру дерева – итамэ.

– Эх, барин! Дались тебе эти заморочки? Сковал бы я тебе саблю не хуже, – ворчал кузнец,

– Ему видишь ли надо чтобы сходу дерево срубить. Топор бы справил и руби деревья в два обхвата сколько душа пожелает.

Прокоп ворчал, ему самому было интересно чего это такое диковинное получиться.

– При соединении стали должна будет образоваться линия хамон. Это граница где мартенсит переходит в перлит. Высокоуглеродистая сталь перейдет и свяжется с низкоуглеродистой.

– Вот слушаю я тебя барин и не понимаю. Ты кажись инженер. Больно грамотно говоришь. Почему вот ко мне пришел не понимаю? На завод бы пошел, там тебе и мартенписа и перлата сварили?

– На заводе Прокоп условия не те и глаз нужен опытный, кузнечный, чтоб и раскалить правильно и закалить верно, не перегреть и не ослабить. Мягкий сердечник ослабит высокое напряжение острия и предостережет от того чтоб клинок не сломался и поглотил удар. Такой способ соединения разнородной стали называется в Японии кобусэ-гитаэ.

– Вот я и смотрю, что оно выходит., – бухтел Прокоп, – Говене!

Мы грели каваганэ и складывали уже седьмой раз. Взятый большой кусок металла таял на глазах. Часть железа отходило при ковке железными чешуйками, словно огненный змей сбрасывал отмирающую кожу и рождался вновь. Глина, которой я поливал кусок перед последующим нагревом и проковкой должна была предохранить железо от избыточного содержания углерода. Я всё делал так, как помнил сенсей. Но всё же некоторые моменты в изготовлении меня смущали. Во-первых, само железо было добыто не из японских рудников, а выплавлено на нашем Демидовском заводе.

А во-вторых, процесс нагрева происходил не на древесном угле, а опять-таки на родном местном антраците. каменный уголь давал температуру больше и нагрев происходил быстрее. Но отличить на глаз температуру нагрева в 1100 градусов от температуры в 1300 градусов я не мог и в этом вопросе целиком полагался на опыт кузнеца Прокопа. Создать идеальный меч, какой мне однажды пригрезился, с совершенной кристаллической решеткой и острием в пару атомов, я не рассчитывал, но то, что мой катана будет не хуже многих не сомневался. По большому счету это не мне надо было платить Прокопу, а он мне должен был доплачивать за науку. Ведь период Эдо ещё не закончился и ни один европеец не знал техники изготовления самурайского меча. Конечно, в Европе были свои оружейные школы. Такие старые марки как «Толедо» и «Золинген» соперничали между собой. Но Златоуст уверенно заявил о себе. А булат и дамаск считались непревзойденными. Самурайский меч не вступал с ними в состязание по причине крайней удаленности Японии и закрытости её от остального мира. Когда же Западу случилось схлестнуться с Востоком, мечи уже роли не играли. Играли роль пушки.

Позже, в 45 году двухмиллионная Квантунская армия была вооружена заводской штамповкой. Мечами нового армейского образца Син-гунто, на которых старые стандарты изготовления не распространялись. Ну и цена им была соответствующая, как редиске, пучок – рубль.

* * *

«Между фарисеями был некто, именем Никодим, один из начальников Иудейских.

Он пришел к Иисусу ночью и сказал Ему: Равви! Мы знаем, что Ты учитель, пришедший от Бога; ибо таких чудес какие Ты творишь, никто не может творить, если не будет с ним Бог. Иисус сказал ему в ответ: истинно, истинно говорю тебе, если кто не родится свыше, Не может увидеть Царствия Божия. Никодим говорит Ему: как может человек родиться, будучи стар? Неужели может он в другой раз войти в утробу матери своей и родиться?»

Далее, Иисус поясняет, что тело рождается от тела, а дух от духа. Довольно не корректный ответ на предыдущий вопрос. Вопросы с ответами, честно говоря, вообще не стыкуются. Поскольку, судя по предыдущим вопросам, обсуждался другой аспект.

То, что Иисус посланец Божий Никодим не оспаривал. А вот «рожденный свыше» и то, что человек не может «родиться, будучи стар» совсем не сходилось. Листая греческий словарь, я обнаружил, что слово, переведенное как «свыше» используется в таких смыслах как, сверху, вверх против течения. Ничего мне это не дало. И причем здесь «родиться, будучи стар»?

Я заворочался на пузе, скрипя кроватью. За стеной кто-то громко и с наслаждением храпел. Везет же человеку, позавидовал я соседу. Спит себе с чистой совестью, после сытного ужина. Мне же, поскольку пришел опять поздно, только холодная картошка с гуляшом и досталась. Зарядившись крепким чаем, я занялся переводом. какие-то мысли, вернее призраки мыслей – догадки бродили в голове и никак не могли оформиться в нечто понятное.

Начнем сначала. Я перевернул листок, исписанный своим корявым мало разборчивым почерком. Кто не был выше, не мог увидеть царствия Божия. Царствие Божие грядет. Грядущее. Будущее. Царствие Божие ожидали в будущем, оно и есть будущее. Кто не был в будущем, не может о нем знать. Все правильно!

От нетерпения я подскочил на кровати. Всё тело зачесалось, словно клопы по мне забегали. Тот, кто не родился в будущем, не мог его увидеть! Именно рожденный в будущем, видевший его воочию и может его предсказать. Тогда «свыше» это сверху по течению времени. И вопрос Никодима тогда вполне правомочен, он спрашивает у Иисуса: как ты можешь быть стар, если ещё не родился? Он не понимает данного парадокса.

Далее Иисус поясняет: «мы говорим о том, что знаем, и свидетельствуем о том, что видели, а вы свидетельства Нашего не принимаете. Если я сказал вам о земном, и вы не верите,

– как поверите, если буду говорить вам о небесном?» «Нашего»? Местоимение, используемое при множественном числе. Мы – говорят о себе цари. Но в предложении дальше он говорит о себе – Я, и множественное число не использует. Значит он не один из будущего, кто свидетельствует о грядущих переменах: «Мы говорим о том, что знаем!»

Если вы не верите тому, что происходит на ваших глазах, как поверите тому, что произойдет в будущем. Опять местоимение – МЫ. Слава тебе Господи!

Я не на шутку перепугался. Да минует меня чаша сия. Не один я такой путешественник. Изучая предыдущие события, заметил, что чудеса, явленные Иисусом, были совершены на свадьбе, где он воду превратил в вино. А что если он просто знал, что подвезли новое вино и никому из гостей об этом ещё не известно? Впрочем, я богохульствую.

Отложив исписанный листок с переводом в сторону, я постарался забыться. Но две цифры никак не шли у меня из головы. Сверху 3, а внизу 4. Из них складывались два слова. «Думай» и «писание». Было уже два часа ночи когда я наконец уснул. Кукушка висевшая на первом этаже трактира громко констатировала: Ква-ква!

* * *

Столбцы чисел, бесконечные полотна цифр бегут друг за другом, матрицы – вспомнил я, всплывшее в памяти название этих полотен в курсе высшей математики, которую проходил в институте. Да же на миг перед глазами мелькнул листок в клеточку с корявыми письменами. И я всё считаю эти матрицы и считаю, тут признаюсь, немного оторопел, как считать матрицы я давно забыл, сразу после сдачи сессии, а тут ночь, сплю и считаю безостановочно. Причем понимание того, что я вроде как не умею этого делать, меня не останавливает, какая-то часть меня устало и осуждающе вздохнув продолжает вычисления. Мама дорогая! Да что ж это за простыни? И когда они кончаться? И ответил сам себе, когда будет закончен расчет.

Что я считаю? И пришёл ответ и понимание происходящего – расчёт планетарной системы. Надо много учесть и ничего не пропустить, здесь мелочей нет.

Тяжелый мой сон прервал стук в дверь. Стук был серьезный. Пудовым кулаком. Либо пудовым сапогом. Спросонья не разобрал. Подскочил с кровати и рывком открыл дверь сходу влепив пальцами по открытому горлу сминая кадык. Неопознанная личность рухнула на колени.

Ёрш твою медь! Ей оказался хозяин трактира. Произошло то, чего я безотчетно боялся. Ну нельзя меня резко будить, инстинкты срабатывают быстрее разума. За ним судя по топоту ног по лестнице кто-то гнался. Этот кто-то с ножом вылетел на меня через мгновение. Лицо свирепое и решительное с отпечатком уголовного прошлого. Он не задумываясь размахнулся рукой. Нет. Ну кто так бьёт? Кто так размахивается?

как будто у него в руке не нож а как минимум двуручный рыцарский меч. Я немножко продолжил его движение до логического конца, и гопник уперся лбом в стенку норовя пробить в ней дыру. Попытка не удалась. Стена была из хороших сосновых бревен и «дятел» сполз по стенке с признаками сотрясения мозга.

– Там.,– прошипел приходящий в себя хозяин, указывая рукой вниз. По выражению лица и жеста, я догадался что «дятел» не один. Кто-то ещё внизу хозяйничает. Пошлепав босиком по лестнице я столкнулся со следующим действующим лицом. Лицо озабочено смотрело наверх и судя по выражению ждало совсем не меня.

– Вася! – негромко позвал он с надеждой.

– Я за него.

У меня сложилось впечатление, что я ему не понравился. Он почему-то уставился на мои семейные трусы в полоску. Ну не модные они, уж извини. Мои извинения субъект не принял. Я его немного приласкал до потери сознания. Кто-то взвизгнул. К стенке жалась простоволосая хозяйская жена (она же повариха) в длинной льняной рубахе прижимая к животу голову дочки лет десяти.