Текст книги "Факши и шкаф (СИ)"

Автор книги: Игорь Федоровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

   -Не напоминай мне о рефератах! – умоляюще проговорила Настя. Кирсанова прогуливала она частенько, а делать рефераты ей было просто лень, – Я побежала, некогда мне с тобой!

   Выслушав деловой тон девушки и проводив её взглядом, я поднял с печальных ступенек универа промокшие до пробелов газеты, улыбнулся, дабы немного прогнать мокрую уличную серь и уверенно поднялся по ступенькам.

   Подорожник появился как обычно внезапно, будто бы вышел из-под промокшего асфальта. Дождь уже давно не делал мальчугана чище, его вряд ли спасла бы и хорошая ванна, которую всё равно было негде взять, и Подорожник гордился своим чумазым лицом, как Божьим даром и нисколько не смущался, когда прохожие морщили носы и ускоряли шаг, проходя мимо маленького бродяжки.

   -Привет, Факши! – обрадовался мальчик, увидев меня, – Почему ты здесь одна мокнешь? Пойдём вниз!

   -Смотрю, как рождается новый мир, Подорожник! – радостно ответила я, пытаясь перекричать гул машин.

   Мальчуган для верности огляделся по сторонам, но ничего нового не увидел, разве что в урнах прибавилось мусора, да киоск с мороженым был закрыт, видно продавец убежал домой, испугавшись осадков. Дождь слабел, оставаясь робкими тёплыми каплями в холодных лужах. Земля начала остывать, но мне думать об этом не хотелось: как-никак летом мороз не выгонит из любимого перехода.

   Подорожник же сегодня, похоже, вообще не думал о плохом.

   -Я вспомнил! – сообщил он мне радостную новость, – Проснулся вдруг и вспомнил, что мне сегодня девять лет исполнилось. А это значит, у меня день рождения, Факши! Готовь мои подарки!

   -Но что же я тебе подарю, Подорожник? – смутилась я, – Я же не знала, что у тебя сегодня такое событие...

   -Обещай мне одну вещь, – бойко произнёс мальчуган, будто уже знал, что бы я могла ему подарить.

   -И какую же? – удивилась я.

   -Ответить «да» на один вопрос, – Подорожник вдруг смутился и покраснел, словно перегрелся на солнце, которое так и не проснулось сегодня.

   -И какой же? – мне уже и самой стало интересно, о чём это Подорожник может меня спросить, – Говори смелее.

   -Ты выйдешь за меня замуж, когда я вырасту?

   -Что? – не поняла я, ещё надеясь, что Подорожник хотел спросить что-то другое, но почему-то сбился, – Ты именно это хотел спросить?

   -Да, – потупясь, проговорил мальчуган, – только не начинай мне твердить, что я маленький. Мне уже девять, а скоро я ещё подрасту, ты веришь?

   -Конечно, верю, – успокоила его я, – но зачем же замуж? Мы вроде бы и так с тобой прекрасно ладим друг с другом.

   -А я тебе буду самые лучшие картофельные очистки находить! – обрадованно прокричал Подорожник, пытаясь уговорить меня, – Ты же знаешь, что я умею.

   -Мне скоро семнадцать, Подорожник, – безнадёжно сказала я. Безнадёжно для Подорожника. Честно говоря, я не знала точную дату своего рождения, но в том, что мне будет семнадцать, была уверена.

   -Ну и что? – не желал сдаваться мальчуган, – Ну и что?...

   -Ничего особенного, – ответил я на немой вопрос Стендаля, – редакция цела, не сгорела, не обвалилась, не взорвалась. Всё в порядке.

   Кроме того, что мир скоро сдохнет.

   -Ты уже подумал, о чём будешь писать? – безразличным тоном проговорил шеф. В понедельник статья должна лежать на моём столе.

   И погрузился в свои бумаги, показывая всем своим видом, что больше со мной дел иметь не желает. Я подхватил свою сумку, кивнул Вечеру и поспешил на пару.

   Нужно было опередить запаздывающий звонок.

   Полка вторая. Когда кончился дождь,

   наступила тишина. Цвета старых обоев с незабудками по краям. Тишина длиной в сорок секунд. Сорок секунд до звонка, обжигающе громкого, всегда дающего надежду. Долгий – означает, что кончилась пара, короткий, что лишь половинка.

   Когда кончился дождь, я полез в сумку за ручкой, чтобы написать её имя на подоконнике, пока никто не видит. Но никакой ручки я не нашёл, а лишь понял, что мне придётся снова тащиться в редакцию. Всё-таки память не губка: что-то впитала, а что-то и утекло.

   Редакционный фотоаппарат, который наделал мне утром проблем, по-прежнему лежал в моей сумке.

   Полка третья. Девушка, которую я люблю.

   На сей раз меня вообще никто не заметил в редакции, словно я был не я, а лишь лёгкий ветерок, на который можно и не обращать внимания. Стендаля не было, наверное, отправился в столовую, а Вечер по-прежнему находился в Ираке, надеясь спасти неизвестную девушку, которая так боится американцев. Поняв, что делать мне в редакции нечего, я положил фотоаппарат на стол и молча вышел. Не нужно шуметь,

   завтра они снова введут войска в Ирак. Я не могу избавиться от этой мысли, она слилась со мной, и стала частью меня. Я боюсь взрывов, но я должен её спасти, пусть даже ценой собственной жизни. Пусть меня расстреляют холодным октябрьским утром, впрочем, в Ираке наверняка будет теплее, чем здесь. Да, мой друг, тебя расстреляют...

   и тебе воздастся за это.

   В коридоре я наткнулся на Расчешиську. Это было чудо номер один нашей группы. Казалось, он никогда не брал в руки расчёску, а если и брал так только затем, чтобы чесать ею под мышками. Длинные светло-русые волосы Расчешиськи не знали никакого порядка, словно вздорные сорняки на опытном огороде. Парень стоял у стены и упорно ковырял её пальцами, словно хотел дыру в безвоздушное пространство провертеть.

   -Привет, – кивнул я ему, – Лена Луговая пришла в универ?

   -Да, брат, – отозвался Расчешиська, – вот только ты ушёл, и она пришла.

   -Правда? – разозлился я, как будто Расчешиська был тут в чём-то виноват, – Какая жалость! Но почему ты так быстро её заметил? Смотри, парень, это моя девушка, я за неё и в стену вогнать могу.

   -И не жалко? – продолжая колупать стену, проговорил Расчешиська.

   -Жалко? – расхохотался я, – Кого? Тебя? Не смеши.

   -Стену, – ответил Расчешиська, продолжая заниматься своим делом. Завтра они снова введут войска в Ирак, а мы так и будем заниматься своими делами, будто это нас не касается.

   -А зачем ты казённые стены портишь? – не отставал я, – Смотри, а то здание рухнет, и все мы сдохнем, понятно тебе?

   -Не все, я сейчас ухожу, – как-то, между прочим, бросил парень, – Кирсанов надоел до чёртиков. Сдохнут только те, кто останется в универе.

   Тут меня мороз пробрал по коже. В прошлую сессию Расчешиська также ни с того ни с сего подошёл ко мне и сказал, что латинский язык мне ни за какие коврижки не сдать. Я, конечно, посмеялся над парнем и послал его куда подальше, но это не помогло, и латынь я сдал только с третьего раза, когда дверь универа готова была уже громко захлопнуться за моей спиной.

   А ещё Расчешиська угадывал наши оценки на экзаменах, словно это кайф ему доставляло. В группе нашим девочкам это не очень-то нравилось, потому Расчешиську и не любили. Сам себе парень почему-то больше тройки никогда не мог угадать и учился еле-еле, может быть просто потому, что конспектов ему никто списывать не давал, а делать их самому было просто лень, стену-то колупать куда проще!

   Не желая больше тратить время на пустую болтовню, я бодрым шагом направился в аудиторию. Расчешиська не соврал: Лена была там. Болтала с Авдеевой и Огоньковой о сегодняшней проверочной работе у Кирсанова, про которую я со своими газетами и пустыми разговорами совсем забыл.

   -Привет, Лена, – улыбнулся я, оглядев чьи-то вещи на парте девушки – кто с тобой сидит?

   -Петренко, – ответила Лена, – она к проверочной не готова, вот и хочет, чтобы я ей подсказывала.

   -Перебьётся, – поморщившись, ответил я, отбросив сумку Лизы на заднюю парту, – дома надо готовиться, а не на подсказках подружек выезжать. Я – к тебе.

   -Боюсь, что Лиза не будет в восторге, – улыбнулась Лена. Похоже, ей понравился мой отчаянный поступок, а мне только это и было нужно.

   -Лен, я тебя сегодня провожу домой, сказал я, выдирая из Лизиной тетради двойной лист, – Представляешь, сегодня никакой работы нет!

   О злосчастной статье про счастливые дни студентов я предпочёл не говорить: до понедельника времени ещё вагон.

   -Ты зачем чужую тетрадку портишь? – вздохнула Лена, укоризненно глядя на меня, – Мог бы попросить, у меня всегда запасная чистая с собой.

   -Да ну, Лизка даже не заметит, – махнул рукой я, – нашла о чём вздыхать! Ты лучше подумай, куда мы пойдём после пары. Погода, смотри, превосходная!

   Словно подтверждая мои слова, на сером капризном небе появилось робкое ослепшее солнце. Его невидящие лучи лениво скользнули по университетским окнам. Кончившийся две жизни назад дождь больше не напоминал о себе, а промокшего асфальта в окно видно не было.

   -Правда? – равнодушный взгляд на улицу за запылённость оконных стёкол. Солнце, убеждённое в том, что в этом мире оно никому не нужно, поспешно скрылось за темноокими тучами, чтобы без проблем укатить на запад. Небо потемнело и задумалось. Дождь мог пройти, прошелестеть, пролететь, но это, по сути, всё было одно. А мне никакой дождь сейчас, конечно, нужен не был.

   -Правда, – поспешил заверить я Лену, – просто сейчас день ото дня темнеет раньше, вот потому и небо серое. Пара закончится, так совсем посветлеет, я обещаю!

   В моих словах сейчас напрочь отсутствовала логика, но мне на это было наплевать. Только что-то говорить, не останавливаясь, не умолкая. Иначе – проиграю. Как можно было заставить небо посветлеть, я не знал. Просто мне очень хотелось пойти с Леной по засыпанному осенними мгновениями Городу.

   -Дима... – попыталась, было, что-то сказать Лена, но я воодушевлённый предстоящей прогулкой, продолжил.

   -Хочешь, мы пойдём в наш парк культуры? Ты всегда мечтала побывать в парке, а отправиться туда вдвоём, я думаю, ещё более чудесно!

   -Дима... – тут Лене не дал говорить звонок на пару. Длинный безжалостный. Девочки с неохотой отправились на свои места: проверочная работа никого не веселила. Лизка, заметив, что её сместили, хотела, было, устроить скандал да поняла, что сейчас вся группа всё равно занята подготовкой и успокоилась, тоже уткнувшись в свою тетрадь.

   -Да? – рассеянно проговорил я, пытаясь между тем найти ещё тысячу и одну причину пойти сегодня в парк, – У тебя, Лен, случайно ручки запасной не будет?

   Девушка молча открыла сумку, нашарила там запасную ручку и протянула её мне.

   -Спасибо.

   -Дима, мы сегодня не пойдём с тобой в парк... – будто бы в чём-то оправдываясь, проговорила Лена, – и вообще... никуда. За мной сегодня заедет Вадим. Он обещал.

   Лучше бы чемпион мира по боксу в тяжёлом весе меня под дых двинул. Так плохо мне не было никогда. Я хватал жадно распахнутым ртом безвоздушное пространство аудитории, а сердце моё словно упало в желудок, меня затошнило, и мой рот наполнился противной густой слюной, которую пришлось обречённо проглотить, пачкать пол при людях не хотелось.

   -Что с тобой, Дима? – испугалась Лена, заметив, что в аудиторию вошёл преподаватель. Может, сказать Кирсанову?

   -А это поможет? – упавшим голосом произнёс я, глядя на Лену, – Совсем забыл, у тебя есть запасной карандаш? А то на моём листке поля не расчерчены: Кирсанов будет сердиться.

   -Какая хорошая собака! – женщина лет пятидесяти долго стояла в переходе и слушала моё пение, словно вся быстрая жизнь Города подчинялась ей, – И не скажешь, что дворняжка. Как её зовут?

   -Это мальчик, – нисколько не смутилась я, – и вообще дворняжки частенько умнее породистых собак бывают. Потому что жизнь их многому учит.

   -Извините, – растерялась женщина, не зная, куда деваться от стыда, – я не знала.

   -Его зовут Человек, – ответила я, – всё в порядке, он не обиделся. Не обиделся ведь, Человек?

   Пёс дружелюбно помахал хвостом. Женщина успокоилась и лишь улыбнулась виновато. Потом оглядела мою старую, потерявшую цвет курточку, мне уже коротковатую. – Ты когда... со скольки лет стоишь здесь?

   Я немного подумала, даже попробовала посчитать по пальцам и не смогла ответить. Сколько я себя помнила, переход был моим родным домом, конечно, до наступления первых холодов. Тогда я уходила на теплотрассу или искала брошенный дачный домик, на моё счастье таковых сейчас стало много. Переживая очередную зиму, я снова возвращалась в свой любимый переход. Сначала менты гнали меня, грозились арестовать и даже отправить в тюрьму, но я знала, что предъявить мне они всё равно ничего не могут, и скоро перестала бояться их, как маленькие дети, подрастая, перестают бояться грозы или пьяницы-отца, поздно возвращающегося домой.

   Но мой дом был здесь, в уставшем от жизни подземном переходе, в котором день ото дня становилось всё холоднее.

   -А они... говорят, что у нас детям живётся как в раю, – вздохнула женщина, сунула мне в ладошку десятку и побрела прочь, пытаясь наверстать упущенное время.

   Я представляла себе, кто такие «они». Это те, кто придумывает законы. Я не имела понятия, как можно вообще их придумать, но меня постоянно мучил вопрос о том, почему они не придумают закон против бедности. Ведь это не выход выдумать его только для себя!

   Но у каждого мира свои короли. Я приготовилась, было, начать новую песню, как вдруг похолодела и попыталась раствориться в сумерках перехода. Со своими дружками по подземному уверенной походкой хозяина шагал Иерихон, зная, что пришло его время. Потому что

   Наверху

   Солнце катилось на запад,

   редакция быстро тонула в осенних сумерках. Сгинул в небытие, выполнив на сегодня все свои дела Вечер, экран монитора погас, как в небе под утро гаснут звёзды, надеясь вернуться вечером, когда придёт очередное сумеречное счастье. Стендаль не спешил зажигать свет, он, удобно устроившись в кресле, думал о статье, которая в понедельник удобно устроится на столе, улыбаясь только что напечатанными буквами. Потом посмотрел на часы, убедился, что стрелки можно рассмотреть с большим трудом и понял,

   что в редакции делать больше нечего. Даст ли мне ещё отсрочку этот мир или ничего уже не успеть? Завтра они уничтожат Ирак...

   Они не придумают законов против самих себя, а уж до других им совсем нет никакого дела,...

   ...если нет никакого дела, пора домой, и Стендаль нащупал в шкафу единственную уцелевшую куртку, по привычке бегло оглядев себя в зеркале. Мало что в темноте он увидел, но видно, тем, что не укрылось от его внимательного редакторского глаза, Стендаль остался доволен. Осталось лишь улыбнуться самому себе в зеркало, закрыть поплотнее дверцу шкафа и поспешить домой.

   Но тут в дверь постучали. Сначала Стендаль подумал, что ослышался, зная, что в такое время редакция нужна лишь уборщицам, а они обычно входят без стука.

   -Войдите, – сказал Стендаль и на всякий случай включил свет.

   Настя Безуглова смело распахнула дверь и остановилась на пороге, словно вся её храбрость в один момент куда-то улетела.

   -Добрый вечер, – поздоровалась девушка, – извините, что так поздно. – У меня есть весьма интересные материалы в газету, и я подумала, что вам будет интересно ознакомиться с ними.

   -Очень интересно, – сказал Стендаль и зевнул, – только, вот незадача, редакция закрыта. Приходите завтра.

   -Как же закрыта, когда вы тут? – улыбнулась Настя, – И неужели вам, как редактору неинтересен материал?

   -Я уже ухожу, не видишь? – отрезал Стендаль, – И вообще, воспитанные девушки не так навязчивы.

   -Значит, я не совсем воспитанная в вашем понимании, – пожала плечами Настя, – и вообще, возьму и не приду завтра. Будто у меня есть время по редакциям бегать!

   -Ну, хорошо, – пожал плечами Стендаль, – показывай, что у тебя там.

   -А вас в детстве не учили, что пожимать плечами неприлично? – продолжала наступление Настя, – В субботу проходил конкурс на звание «Мисс филфак», и я заняла там второе место!

   -А почему не первое? – усмехнулся Стендаль, невольно оглядев девушку. Ничего особенного, сиди он в жюри, никакого второго места она бы не получила. Фигура – не очень, а волосы выкрасить в рыжий цвет любая дурочка сможет.

   -Потому что членам жюри по бутылке не поставила, – словно из пушки выпалила девушка, – а так я была лучшая, я не вру!

   -Все женщины созданы, чтобы врать, – улыбнулся Стендаль, – так ты говоришь, судейство было нечестным?

   -Конечно, разве ещё непонятно? – уставилась на Стендаля Настя, – Злобин и его дружки организаторы всё подстроили! Чтобы их Кривошапкова с четвёртого курса стала победительницей. А вы на неё бы без косметики посмотрели!

   -Что я идиот? – отмахнулся Стендаль. В последнее время Злобин стал что-то уж очень много думать о себе. Всего лишь зачуханный преподаватель филфака, а мнит себя чуть ли не богом. Надо его прижать. Девчонка появилась как раз кстати. Если у неё на самом деле есть материал, то в следующий номер его обязательно надо вогнать. Следом за статьёй Долгова на третью страницу...

   -Так вам интересно или нет? – донёсся до Стендаля, словно откуда-то издалека, голос девушки, – А то я пойду, посмотрите, на улице уже темнеет.

   Такая девушка и боится темноты? С трудом верится.

   -Хорошо, показывай свои шедевры, – равнодушно бросил Стендаль, всем своим видом показывая, что ему всё равно. Пусть не думает, что на крыльях своих принесла сенсацию, а то ещё нос задерёт выше Эйфелевой башни.

   -Возьмите, – Настя протянула Стендалю два листа бумаги, на которых была напечатана статья, – здесь всё, что вас интересует.

   -Правда? – пробормотал шеф, быстро сложил статью вчетверо и засунул в боковой карманчик своего портфеля, – Дома почитаю. Всё у тебя?

   Тут Настя смутилась и ничего не ответила, пытаясь найти мало-мальский повод для того, чтобы остаться. На её счастье в редакцию заглянула уборщица.

   -Вчера опять свет был оставлен включённым, – была недовольна она, – этот ваш Тимофей в который уже раз свет не гасит. Скажите ему, что ли! Вас-то он, наверное, послушает.

   Но если не будет светить огонёк, заблудившиеся пастухи не найдут дороги в свою деревню, и не узнают о рождении нового Спасителя...

   ...или инопланетяне пролетят мимо Земли, и всё потому, что свет не будет гореть, – махнул рукой Стендаль, – нет уж, и не просите. Если Вечер что-нибудь и слышит, то это голоса, которые живут в его башке, как в большом общежитии... Пойдём отсюда!

   -Последние слова были обращены к Насте, но она не сразу поняла, что шеф зовёт её с собой вместе. Но потом до неё дошло, и робко улыбнувшись не то уборщице, не то Стендалю, девушка поспешила прочь из редакции. Пусть уборщица делает своё дело одна.

   Стендаль, нутром чувствующий очередную сенсацию, заторопился следом.

   Плитка шоколада. Безжалостно твёрдая, мне казалось, ей спокойно можно было забивать гвозди. Наверняка в нашем университетском буфете она несколько месяцев пылилась в холодильнике, прежде чем оказаться в кармане моей куртки. Осторожно отломил одну дольку и положил её в рот. Вкусно. Хотелось остановить время, чтобы продлить удовольствие до бесконечности, но любая шоколадная плитка в конечном итоге превращается лишь в сладкую слюну, оставляя после себя серебристую упаковку, из которой я в детстве любил делать оловянных солдатиков. Время не останавливалось, оно скатывалось в темноту осени, не задерживаясь в обломках отчаявшегося света.

   Навзничь опрокинутое время.

   А поставить его снова на ноги мне было не под силу. С Вадимом я столкнулся в дверях универа, и мы, как и прежде, сделали вид, что друг друга не знаем. Но сегодня все козыри были на руках у Вадима, ему было куда проще делать вид. Лена уезжала с ним, а мне оставалось тащиться домой одному, заплетаясь в путающемся под ногами времени. Махнул девушке рукой на прощанье и побрёл прочь, неважно куда, лишь бы идти, лишь бы не падать в затягивающий водоворот времени.

   -У них с Вадимом всё схвачено, – осторожно проговорила догнавшая меня Женя, хотя Лена сейчас вряд ли могла её услышать, – мы на переменках секретничаем, и знаешь...

   -Да, – устало проговорил я, – знаю. А теперь, пожалуйста, оставь меня одного. Мне нужно о многом подумать.

   На самом деле мне и думать не хотелось. Да и не о чем было. Сухо шуршали под ногами листья, а мне казалось, то бегут минуты, обгоняя друг друга, спасаясь от холодного ветра.

   Дождь совсем не намочил листья. Дождь совсем не намочил листья. Дождь...

   А был ли он, вообще? Мне сейчас казалось, что был, но давно и понарошку. На детской площадке ребята играли в войну.

   Завтра они уничтожат...

   -Мы победили, ура! – радовался кто-то, стянув с себя куртку и размахивая ей, как флагом.

   Но кто-то проигрывает...

   -Простынешь, пацан, горло будет болеть, – неизвестно почему выкрикнул я. Женя исчезла куда-то, я уже забыл, что сам попросил её оставить меня в покое...

   А была ли она вообще? Возможно, только мне это не было важно. Не знаю, почему я вспомнил сейчас

   ...о плитке шоколада, безжалостно твёрдой, мне показалось, что ей спокойно можно забивать гвозди. Наверняка в буфете она несколько месяцев провалялась в холодильнике, прежде чем оказаться в кармане моей куртки. Осторожно...

   Лена открыла коробочку, прекрасно зная, что там. Да, о таком она мечтала всю жизнь. Золото? Да золото. И драгоценные камни, которые наверняка сами по себе стоят целое состояние. Вот, значит, как это называется «обручены». Почему-то в этот момент девушке закралась в голову мысль о Диме, но третий здесь явно был лишним, и Лена поспешила отбросить эту мысль куда подальше.

   -Ты знаешь, Вадик, – прошептала девушка, – оно такое красивое...

   ...Мы говорим избитыми фразами. Каждый день, каждый избитый день мы произносим их тысячи, утопая в них к вечеру. Мир доживал последние дни, и скоро уже будет неважно, кто какие слова говорил и о чём думал, когда свет уходил на запад, не зная, вернётся ли с завтрашним ветром.

   Она не отвечала. Возможно, помогала родителям прятать вещи в подвал, впрочем, я не был в этом уверен, но понимал, что её время мчится теперь со скоростью света.

   И мне за ним никогда не угнаться.

   -Часть выручки наша, – процедил сквозь зубы высоченный парень, угрожающе надвигаясь на девочку, которая, похоже, пением в подземном переходе зарабатывала себе на жизнь, – гони бабло, Факши!

   -Точно! – поддержал его второй, маленький и щуплый, – Пора раскошелиться, Факши!

   -Что, опять на пиво не хватает? – улыбнулась та, которую называли Факши, – Вот тебе совет, Иерихон, пей воду из колонки. Бесплатно и надёжно. Человек, успокойся. Они просто маленькие глупые мальчики, что с них взять?

   -Ну, ты, не умничай, – ответил Иерихон, – а то надолго заткнёшься, и не то, что петь, вякать не сможешь.

   Пёс, которого девочка назвала Человеком, зарычал. Я напрягся, в любой момент готовый вступиться за девчонку со странным именем Факши. Я забыл, куда иду и вообще, как оказался в этом подземном переходе,

   Забыл... А помнил ли?

   ...помнил, что нужно её спасти, но...

   ...они не придумают законов против самих себя...

   ...и завтра уничтожат Ирак. А потом и весь мир.

   -Я вас не боюсь, – смело и весело заявила Факши, – неужели вы думаете, что все в этом мире будут вам подчиняться? Никаких денег вы не получите.

   -Она издевается над нами! – рявкнул Иерихон и оттолкнул Факши в сторону. Девочка не удержалась на ногах и упала на грязный оплёванный пол перехода. Человек, позабыв все запреты хозяйки, кинулся на Иерихона

   В один миг я оказался рядом. И, похоже, только я. Остальным прохожим не было никакого дела до девочки, они проходили мимо, ненароком бросая равнодушные взгляды на Иерихона и его дружков. Сколько их, этих дружков, я не знал, но понимал одно: хулиганы не должны причинить Факши боль.

   -Разве тебя не учили, – лениво пробасил я, обращаясь к Иерихону, – что девочек обижать нехорошо? Или тебе напомнить, чтобы убрался отсюда поскорее?

   -Иерихон смерил меня оценивающим взглядом, посмотрел на своих дружков, которые, как по команде, отступили назад, не мешая своему боссу самому выяснять отношения с неожиданным защитником. Время, в который уже раз остановилось, думая, стоит ли двигаться дальше, не находя приюта, потом перевело дух и ...

   -Пошли, ребята, – наконец, приказал Иерихон своим дружкам, – потом мы с ним разберёмся. Сегодня у меня куртка новая, пачкаться неохота.

   -Только попробуй приблизиться к Факши! – предупредил я, – Тебя же не спрашивают, откуда ты берёшь деньги! И не требуют с тебя честно заработанных!

   Сказав это, я усмехнулся. Навряд ли Иерихон умел добывать деньги честным путём, да так ли мне это было важно сейчас?

   -Мы с тобой ещё свидимся, – предупредил меня любитель чистых курток и сплюнул сквозь зубы. – Лучше впредь тебе в этом переходе не появляться. Целее будешь.

   И кивнув ребятам, зашагал в сторону торгового центра. Кто-то из компании последовал за ним, кто-то двинул в сторону Драматического, теряясь в бессветье раздумавших гореть лампочек. Я помог девочке подняться, последил, чтобы никто из прохожих «случайно» не подобрал оставшиеся без присмотра деньги.

   -Теперь будь осторожен, – предупредила меня Факши, – Иерихон свои слова на ветер не бросает. В нашем районе он вроде короля, что ли. И если с тобой что-нибудь случится, я буду думать, что из-за меня.

   -Всё будет отлично, – криво улыбнулся я, – знаем мы таких королей. Придёт время, и...

   ...рухнут стены Иерихона и погибнут все его жители, но ты спустишь красную верёвку из окна и спасёшься. Ты связала эту верёвку из своей неприлично яркой одежды или из отцовского красного флага, которым он размахивал в далёком прошлом.

   «Я хочу спать, – написал ей я, заворожённый безразличием монитора, – мир обречён, а я хочу спать, хочу спать, хочу спать»...

   Сколько там осталось мгновений до конца? Я сбился со счёта, надвигающийся однофамилец за окном накинул на Город ослепительно тёмное покрывало, от солнца осталась заплатка чего-то красного на чернеющей безысходности неба.

   Красный закат... Не к добру. Я никогда не верил в приметы, но сейчас, похоже, приметы поверили в меня.

   Надеясь...

   Всё исчезнет, если ты перестанешь верить в это всё...

   Мы исчезнем, если перестанут верить в нас...

   И голос, будто из преисподней.

   -Газета должна быть готова во вторник, Вечер. Пусть рушатся дома, взрываются планеты, по десять раз на дню происходит конец света, но газета должна быть готова во вторник.

   Боже, как хочется спать. Может, за пять минут до начала войны. Газета будет готова, Стендаль. Вопрос только в том, будет ли она к тому времени кому-нибудь нужна.

   На седьмой день обойти город семь раз и протяжно затрубить в трубы. Но ты спустишь красную верёвку из окна...

   И газета будет готова во вторник. Потом Дима Долгов отнесёт её в типографию. Там почему-то всегда пахнет опилками, прокисшим обедом, табаком – всем, чем угодно, но только не печатной продукцией.

   Я хочу спать...

   Но она прислала ответ. Распахнув закрывшиеся уже глаза, я прочёл, притягивающую меня фразу:

   «А я хочу проснуться»....

   -Неужели ты спишь на этих коробках? – поморщился я, – Здесь же наверняка крысиное царство.

   -Ну и что, крысы? – пожала плечами Факши, – Они тёплые. Да и холодно сейчас здесь крысам-то. Около мусоропроводов, на складах, в подвалах – вот где их рай. Можешь проверить, если тебе интересно.

   -Может, хочешь апельсин? – быстро переключился на другую тему я. Разговаривать о крысах мне совсем не хотелось.

   -Только если пополам, – хитро посмотрела на меня Факши, – а ещё у тебя шоколадка есть. Угадала?

   -Да, – удивлённо посмотрел на девчонку я, – только, как ты узнала?

   -У тебя на губах – остатки сладки, – рассмеялась Факши, – между прочим, как тебя зовут? А то ты моё имя знаешь...

   -А это у меня на лице не написано? – в свою очередь рассмеялся я, – Называй меня Димой. А если не нравится имя, придумай другое.

   -Почему же? Очень хорошее имя, – сказала Факши, – хочешь, пройдёмся? А то надоедает всё время в переходе стоять.

   -Пойдём, – охотно согласился я, и мы направились в сторону остановки. Человек вильнул хвостом, словно принимая меня в свою компанию, и потрусил за нами, успевая проверять урны – вдруг там окажутся колбасные очистки?

   -Странно, мне кажется, что мы знакомы вечность, – сказала Факши, когда мы выбрались из холодного переходного полумрака в вечерние объятия Города. Фонарей, разрывающих мрак, здесь было много, но они не грели, а лишь привлекали к себе внимание. «Сотовые телефоны», «Салон обуви», «Кафетерий» – кричащие вывески, вежливым безразличием приветствовавшие нас.

   -У меня в детстве была игрушка, которую звали Факши, – улыбнулся я, – слонёнок с зашитым глазом. Так вот, мы были неразлучны. Дня друг без друга прожить не могли. Да что дня! Секунды!

   -Молекулы, – подсказала девочка, – я люблю измерять время в молекулах... Не знаю почему. Может, отказываясь от секунд, я побеждаю дни?

   -Их не победить, – понимающе махнул рукой я, – даже не пытайся. Кажется, ещё вчера играл со слонёнком...

   -И в оловянных солдатиков тоже? – спросила Факши, – Как здорово, что ты ещё помнишь!

   -Он теперь живёт в шкафу, – ничего не замечая вокруг, продолжал я, – и ему всё равно, что происходит в мире.

   -Не всё равно, – уверенно произнесла Факши, – у каждого из нас – свой мир. А мир... он похож на шкаф и я порой задыхаюсь в нём. Надеюсь, твоей игрушке легче.

   -Выходит, у каждого из нас свой шкаф? – рассмеялся я, – У меня есть знакомый, Вечер, так он говорит, что скоро случится конец света.

   -Всё равно что-то будет потом, – немного подумав, сказала Факши, – невозможно, чтобы ничего не было. Даже если мы говорим, что есть ничего, нам приходится признавать, что оно есть.

   -Так ты что, ему веришь? – удивился я, – У него же с головой не всё в порядке!

   -Пока мы верим, мы существуем, – уверенно заявила Факши, – а с головой не в порядке у нас всех, если приглядеться как следует.

   Я попытался что-то возразить и не смог. Вышел повод для тишины, и мы молча шагали по тротуару, думая о чём-то своём. Город грустил, замерзая в негреющем свете витрин, а люди спешили куда-то, не замечая никого вокруг: не хотели замёрзнуть в городской печали. Скорее! Скорее! Куда? Отопление в домах ещё не дали, потому там было не согреться, и я знал это. Идти с кем-то по дрожащей от холода улице было теплее.

   -Знаешь, какая у меня мечта? – почти прошептала Факши, чтобы не испугать поселившихся в переулках моего сознания тишину и спокойствие. – Я сейчас только ей и живу.

   -И что за мечта? – в тон ей произнёс я, а по дорогам, наверное, в лучшее будущее спешили троллейбусы. Один за одним – Городу не хватало транспорта и люди, столпившиеся на остановке, пытались хоть куда-то залезть, чтобы поскорей уехать домой...