Текст книги "Факши и шкаф (СИ)"

Автор книги: Игорь Федоровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

   Забыл... А помнил ли?

   ...помнил, что нужно её спасти, но...

   ...они не придумают законов против самих себя...

   ...и завтра уничтожат Ирак. А потом и весь мир.

   -Я вас не боюсь, – смело и весело заявила Факши, – неужели вы думаете, что все в этом мире будут вам подчиняться? Никаких денег вы не получите.

   -Она издевается над нами! – рявкнул Иерихон и оттолкнул Факши в сторону. Девочка не удержалась на ногах и упала на грязный оплёванный пол перехода. Человек, позабыв все запреты хозяйки, кинулся на Иерихона

   В один миг я оказался рядом. И, похоже, только я. Остальным прохожим не было никакого дела до девочки, они проходили мимо, ненароком бросая равнодушные взгляды на Иерихона и его дружков. Сколько их, этих дружков, я не знал, но понимал одно: хулиганы не должны причинить Факши боль.

   -Разве тебя не учили, – лениво пробасил я, обращаясь к Иерихону, – что девочек обижать нехорошо? Или тебе напомнить, чтобы убрался отсюда поскорее?

   -Иерихон смерил меня оценивающим взглядом, посмотрел на своих дружков, которые, как по команде, отступили назад, не мешая своему боссу самому выяснять отношения с неожиданным защитником. Время, в который уже раз остановилось, думая, стоит ли двигаться дальше, не находя приюта, потом перевело дух и ...

   -Пошли, ребята, – наконец, приказал Иерихон своим дружкам, – потом мы с ним разберёмся. Сегодня у меня куртка новая, пачкаться неохота.

   -Только попробуй приблизиться к Факши! – предупредил я, – Тебя же не спрашивают, откуда ты берёшь деньги! И не требуют с тебя честно заработанных!

   Сказав это, я усмехнулся. Навряд ли Иерихон умел добывать деньги честным путём, да так ли мне это было важно сейчас?

   -Мы с тобой ещё свидимся, – предупредил меня любитель чистых курток и сплюнул сквозь зубы. – Лучше впредь тебе в этом переходе не появляться. Целее будешь.

   И кивнув ребятам, зашагал в сторону торгового центра. Кто-то из компании последовал за ним, кто-то двинул в сторону Драматического, теряясь в бессветье раздумавших гореть лампочек. Я помог девочке подняться, последил, чтобы никто из прохожих «случайно» не подобрал оставшиеся без присмотра деньги.

   -Теперь будь осторожен, – предупредила меня Факши, – Иерихон свои слова на ветер не бросает. В нашем районе он вроде короля, что ли. И если с тобой что-нибудь случится, я буду думать, что из-за меня.

   -Всё будет отлично, – криво улыбнулся я, – знаем мы таких королей. Придёт время, и...

   ...рухнут стены Иерихона и погибнут все его жители, но ты спустишь красную верёвку из окна и спасёшься. Ты связала эту верёвку из своей неприлично яркой одежды или из отцовского красного флага, которым он размахивал в далёком прошлом.

   «Я хочу спать, – написал ей я, заворожённый безразличием монитора, – мир обречён, а я хочу спать, хочу спать, хочу спать»...

   Сколько там осталось мгновений до конца? Я сбился со счёта, надвигающийся однофамилец за окном накинул на Город ослепительно тёмное покрывало, от солнца осталась заплатка чего-то красного на чернеющей безысходности неба.

   Красный закат... Не к добру. Я никогда не верил в приметы, но сейчас, похоже, приметы поверили в меня.

   Надеясь...

   Всё исчезнет, если ты перестанешь верить в это всё...

   Мы исчезнем, если перестанут верить в нас...

   И голос, будто из преисподней.

   -Газета должна быть готова во вторник, Вечер. Пусть рушатся дома, взрываются планеты, по десять раз на дню происходит конец света, но газета должна быть готова во вторник.

   Боже, как хочется спать. Может, за пять минут до начала войны. Газета будет готова, Стендаль. Вопрос только в том, будет ли она к тому времени кому-нибудь нужна.

   На седьмой день обойти город семь раз и протяжно затрубить в трубы. Но ты спустишь красную верёвку из окна...

   И газета будет готова во вторник. Потом Дима Долгов отнесёт её в типографию. Там почему-то всегда пахнет опилками, прокисшим обедом, табаком – всем, чем угодно, но только не печатной продукцией.

   Я хочу спать...

   Но она прислала ответ. Распахнув закрывшиеся уже глаза, я прочёл, притягивающую меня фразу:

   «А я хочу проснуться»....

   -Неужели ты спишь на этих коробках? – поморщился я, – Здесь же наверняка крысиное царство.

   -Ну и что, крысы? – пожала плечами Факши, – Они тёплые. Да и холодно сейчас здесь крысам-то. Около мусоропроводов, на складах, в подвалах – вот где их рай. Можешь проверить, если тебе интересно.

   -Может, хочешь апельсин? – быстро переключился на другую тему я. Разговаривать о крысах мне совсем не хотелось.

   -Только если пополам, – хитро посмотрела на меня Факши, – а ещё у тебя шоколадка есть. Угадала?

   -Да, – удивлённо посмотрел на девчонку я, – только, как ты узнала?

   -У тебя на губах – остатки сладки, – рассмеялась Факши, – между прочим, как тебя зовут? А то ты моё имя знаешь...

   -А это у меня на лице не написано? – в свою очередь рассмеялся я, – Называй меня Димой. А если не нравится имя, придумай другое.

   -Почему же? Очень хорошее имя, – сказала Факши, – хочешь, пройдёмся? А то надоедает всё время в переходе стоять.

   -Пойдём, – охотно согласился я, и мы направились в сторону остановки. Человек вильнул хвостом, словно принимая меня в свою компанию, и потрусил за нами, успевая проверять урны – вдруг там окажутся колбасные очистки?

   -Странно, мне кажется, что мы знакомы вечность, – сказала Факши, когда мы выбрались из холодного переходного полумрака в вечерние объятия Города. Фонарей, разрывающих мрак, здесь было много, но они не грели, а лишь привлекали к себе внимание. «Сотовые телефоны», «Салон обуви», «Кафетерий» – кричащие вывески, вежливым безразличием приветствовавшие нас.

   -У меня в детстве была игрушка, которую звали Факши, – улыбнулся я, – слонёнок с зашитым глазом. Так вот, мы были неразлучны. Дня друг без друга прожить не могли. Да что дня! Секунды!

   -Молекулы, – подсказала девочка, – я люблю измерять время в молекулах... Не знаю почему. Может, отказываясь от секунд, я побеждаю дни?

   -Их не победить, – понимающе махнул рукой я, – даже не пытайся. Кажется, ещё вчера играл со слонёнком...

   -И в оловянных солдатиков тоже? – спросила Факши, – Как здорово, что ты ещё помнишь!

   -Он теперь живёт в шкафу, – ничего не замечая вокруг, продолжал я, – и ему всё равно, что происходит в мире.

   -Не всё равно, – уверенно произнесла Факши, – у каждого из нас – свой мир. А мир... он похож на шкаф и я порой задыхаюсь в нём. Надеюсь, твоей игрушке легче.

   -Выходит, у каждого из нас свой шкаф? – рассмеялся я, – У меня есть знакомый, Вечер, так он говорит, что скоро случится конец света.

   -Всё равно что-то будет потом, – немного подумав, сказала Факши, – невозможно, чтобы ничего не было. Даже если мы говорим, что есть ничего, нам приходится признавать, что оно есть.

   -Так ты что, ему веришь? – удивился я, – У него же с головой не всё в порядке!

   -Пока мы верим, мы существуем, – уверенно заявила Факши, – а с головой не в порядке у нас всех, если приглядеться как следует.

   Я попытался что-то возразить и не смог. Вышел повод для тишины, и мы молча шагали по тротуару, думая о чём-то своём. Город грустил, замерзая в негреющем свете витрин, а люди спешили куда-то, не замечая никого вокруг: не хотели замёрзнуть в городской печали. Скорее! Скорее! Куда? Отопление в домах ещё не дали, потому там было не согреться, и я знал это. Идти с кем-то по дрожащей от холода улице было теплее.

   -Знаешь, какая у меня мечта? – почти прошептала Факши, чтобы не испугать поселившихся в переулках моего сознания тишину и спокойствие. – Я сейчас только ей и живу.

   -И что за мечта? – в тон ей произнёс я, а по дорогам, наверное, в лучшее будущее спешили троллейбусы. Один за одним – Городу не хватало транспорта и люди, столпившиеся на остановке, пытались хоть куда-то залезть, чтобы поскорей уехать домой...

   Кто знает, может, в тепло,...

   ...но, похоже, троллейбусы ехали в депо и никого с собой не брали.

   -Знаешь, где находится Евпатория? – спросила меня Факши, печально провожая взглядом уставшие троллейбусы.

   Я вспомнил вчерашнюю программу новостей, в которой рассказывалось про то, как парочка крымских татар близ Евпатории избила украинца, и утвердительно кивнул.

   -Я хочу туда, – проговорила девочка, – у меня там тётка живёт... вроде бы. Там тепло, таких суровых зим, как здесь, не бывает. Там море, Дима!

   -Море – это что-то, – согласился я, – всю жизнь вот собираю открытки, и почему-то больше всех меня привлекают морские пейзажи.

   -Подаришь одну? – посмотрела мне в глаза Факши, – У меня просто нет, а хочется... хотя бы какую-то память о тебе.

   -Конечно, – согласился я, – ты не исчезнешь... до завтра?

   -Куда я денусь? – покачала головой девочка, – На кого я Человека оставлю? Его в поезде не провезёшь... да и не поедет он. Привык к своему городу и к своему миру.

   -Гав, – тут же откликнулась дворняжка, словно соглашаясь с хозяйкой. Отсюда никуда.

   Но и Человеку придётся уйти, когда погибнет мир, обрушившись в огненную бездну взорвавшейся Вселенной.

   -Мне пора, – подходя к остановке, сказал я, – должен написать какую-то ужасную статью, что нам всем хорошо живётся.

   -Мы так и не съели апельсин, – вздохнула Факши, – и шоколадку тоже. Живётся действительно плохо.

   -Возьми, – сунул в ладонь девочки я жёлтое солнце, – тебе оно нужнее там, в переходе.

   -Да я не о том, – глядя мне в глаза, произнесла девочка, и я вдруг понял, что действительно не о том. И вспомнил Лену Луговую, девушку, без которой я не мог дышать. Дома она сейчас или всё ещё с этим Вадимом? При мысли о последнем у меня руки непроизвольно сжимались в кулаки.

   -Мне действительно пора, – вздохнул я, – вон идёт автобус. Пока. Завтра я тебя обязательно найду.

   Я улыбнулся девочке и готовый уже влезть в уютный салон, расстегнул куртку, чтобы сразу показать кондуктору проездной.

   -Не поворачивайся к автобусу спиной, он исчезнет, – сказала Факши, – смотри в глаза тем, кто спешит к тебе навстречу.

   -Что за чушь, – махнул рукой я, уверенный в том, что автобус сейчас подойдёт. Мне казалось, что я успел разглядеть даже его номер. Но что-то уж долго ничего не было, и люди на остановке даже и не думали шевелиться. Ничего не понимая, повернулся к Факши: автобуса не было. Ни возле Торгового, ни дальше. Лишь в сторону Драмтеатра недовольно пыхтя, тащилась перегруженная маршрутка, уставшая за день, да вечные странники звёзды показались на небосклоне.

   Мне же сейчас было не до звёзд.

   -Я же видел его! – почти выкрикнул я, – Он просто не мог исчезнуть!

   -Мы замечаем многое, чего на самом деле нет, – сказала девочка, – и пытаемся раздуть из этого невесть что. Автобуса не было, Дима, поверь. Тебе просто очень хотелось, чтобы он был.

   -Это как? – не понял я, – Объясни.

   -Ты любишь её? – неожиданно спросила у меня Факши.

   Полка четвёртая. Горизонтам – гореть!

   Tout est pour le mieux dans meilleur des mondes possibles.(фр., всё к лучшему в этом лучшем из миров.)

   Вольтер.

   Да, я любил её. На горизонте появилась робкая красная полоска, готовая разразиться очередным днём, обещающим письменный зачёт по английскому на третьей паре. В комнате хозяйничал вчерашний холод, перегоревшая лампочка на кухне виновато глядела на меня потухшим глазом, часы на холодильнике по-прежнему показывали половину девятого, секундная стрелка билась на месте, дёргалась, пытаясь пойти, как песенка, адресованная другу. Но силы были уже не те: песенка сильно отдавала попсой и дальше коридора соседей ковылять не хотела. «Надо будет поменять батарейку», – подумал я, прекрасно зная, что это не спасёт, и я опять опоздаю, даже явившись в универ раньше на пятнадцать минут.

   Так оно и случилось. Я совсем не учил английский: прочитал вчера для приличия несколько страниц и только. Надеясь на случай, милость преподавателя, Лену и всех святых, я порой даже удивлялся, как это меня ещё не отчислили и не забыли о моём существовании, оставив за бортом уплывающего всё дальше и дальше универа.

   «Тогда Расчешиську будут точно на руках носить», – улыбнулся я, прогоняя прочь не слишком-то приятные мысли об отчислении. Возле клумб бабушка выгуливала собаку, одетую в полосатый костюмчик, и я сразу вспомнил Человека, верного друга Факши, подумал, что надо будет навестить их после занятий, а потом...

   ...Расчешиська (лёгок на помине!) догнал меня на переходе и как дурак стал кричать моё имя, словно парня обещали расстрелять, если я не откликнусь. Поняв, что зовут именно меня, я обернулся, чтобы помахать одногруппнику, и чуть было не попал под машину. «Газелька» истерично взвизгнула, будто её собирались резать, а водитель высунулся из окна, покрывая меня матом. Отборным – в столько этажей в мире пока не строят. Краем глаза я заметил, что милиционер, находящийся неподалёку, направляется в мою сторону, и ускорил шаг, не желая сегодня уже с утра ввязаться в историю. Потерявшись в серых пятиэтажках, я успокоился. Вряд ли милиционер будет меня преследовать – невелика птица, много не сдерёшь.

   -Что ты пошёл какой-то окольной дорогой? – вдруг спросил меня неизвестно откуда взявшийся Расчешиська, – Решил местность проверить?

   -Вроде того, – отозвался я и огляделся по сторонам. Странно, всегда думал, что знаю Нефтяники как свои пять пальцев, а тут какие-то незнакомые дворы, сроду таких рядом с университетом не видел.

   А может быть, просто не замечал, обижая бесконечностью собственного безразличия? Так постоянно не замечают меня, особенно по утрам, когда все куда-то спешат, постоянно опаздывая. Но Дима не прошёл мимо, а значит, не опоздал. Я хочу его увидеть сегодня... я не знаю, что вообще со мной происходит, как это понятно описать. Да, мне скоро семнадцать, но я никогда раньше не чувствовала такого... Когда было семь, мне нравился мороженщик, продавец зимы, торговавший пломбирами и эскимо на перекрёстке, я думала, что будет очень здорово, если он на мне женится, в детстве я очень любила мороженое. Потом моя первая любовь куда-то исчезла, и я поняла, что пришла зима, и торговать на улице стало холодно. Но летом он снова появился, чтобы исчезнуть в августе уже навсегда. Следующего лета я ждала с нетерпением, но никто не пришёл в этот год торговать мороженым. Ни в этот, ни в следующий... а потом я потеряла счёт времени, и продавец зимы канул в марианские глубины моего мозга, иногда всплывая на поверхность, когда очень уж хотелось мороженого... ...

   ...или осознания того, что ты в этом мире кому-то нужен. Когда просыпаешься ранним утром от предчувствия света.

   -А так хотелось проспать сегодняшний день! – вздохнул Расчешиська, – Подумаешь, зачёт! Спал бы себе да спал...

   ...но когда я проснулся, меня удивило, что мир ещё стоит на месте. Горизонт разгорался наступившим утром, компьютер глядел на меня потухшим экраном, и я удивился, потому что не помнил, когда вчера оторвался от этого экрана и лёг спать, надеясь проснуться от взрывов. Но за окном лишь вызывающе сигналила машина, пытаясь дождаться кого-то из просыпающегося дома. Вышел на балкон, оглядел новёхонькие девятиэтажки, школу, в которую ещё спешила детвора, старенький магазинчик, где можно было купить болванку рубля на полтора дешевле, чем в центре. Утихомирившаяся машина была забрызгана грязью, верно хозяину просто было лень её помыть. А дальше, за огородами, начиналась Страна. Я был уверен, что именно за огородами и нигде больше. Дорога жила бесконечностью автомобилей, спешащих на запад, запад кончался Америкой, американцы наверняка уже ввели войска в Ирак. Но думать об этом сейчас не хотелось. Пусть будет всё прекрасно в нашем самом лучшем из миров, жаль только, что красота не вечна и миры лопаются, как воздушные шарики...

   -Тебе-то ничего, – махнул рукой я, всё ещё не понимая, где мы находимся. – Ты наверняка уже знаешь, кто сдаст зачёт, а кто нет.

   -Допустим, – согласился Расчешиська, – только сейчас это уже неважно. Всё равно всё кончится огнём. И только двое... только двое сумеют спастись.

   -И одним из той счастливой парочки будешь, конечно, ты, – съязвил я, понимая теперь, что ни черта не знаю собственный город, – угадал?

   Расчешиська лишь покачал головой.

   -Кто-то любит стронций, а кто-то железо, – проговорил неожиданно он, – считая себя бесполезными, мы всё же остаёмся, но кто-то на трон сел, а кто-то не успел...

   -Ты что, совсем спятил? – уставился я на парня, – Смотри, а то так и в психушку загреметь недолго!

   -Огонькова, «Пройденный свет», – улыбнувшись, ответил мой спутник, – читал журнал «Акварель»? Суперская повесть!

   -Она же ни о чём, – успокоился я, – читал, читал весь вчерашний вечер да так и не врубился. Что же здесь суперского?

   -Самое сложное – писать книги ни о чём, – ответил Расчешиська, – потому что порой не знаешь, о чём там писать. И мысли есть, да русло пересохло. Кстати, ты не знаешь, где мы находимся?

   И успею ли я... до первых холодов... спасти её... поняв, что люблю?...

   Потом мне долго будет сниться кошмар: я бегу по незнакомому району, зная, что в двух шагах находится универ, но в универ так и не попадаю. Однообразие домов давит своей серостью, наваливается тяжёлое мрачное небо, полное листопада, и под моими ногами листья, сухие, мёртвые, облетевшие. В каждом дворе дворники жгут листья, и печальное пламя словно бежит за мной, постоянно повторяя: «Никуда ты не убежишь! И не пытайся!» Да, я слышу этот шёпот листьев и с ним вперемешку голос бабушки, зовущей домой собаку в полосатом костюмчике. Мне некуда деваться: один двор сменяется другим, другой – третьим...

   Всё равно всё решится огнём...

   Не желая сгорать, я просыпаюсь, осознавая, что нахожусь в кровати, и никаких незнакомых дворов нет и в помине.

   Но они были. Огромная собака, на все сто процентов бродячая, неожиданно появилась впереди, возникнув неизвестно откуда, словно забыв, что сейчас утро и пора бы на боковую.

   -Не двигайся, – прошептал Расчешиська, хватая меня за руку, – она не тронет, если мы не будем двигаться.

   -Может, нам ещё притвориться мёртвыми? – снова съязвил я, хотя у самого поджилки тряслись, – Мы так в универ опоздаем, если будем обращать внимание на подобные мелочи.

   Вот отхватит тебе такая мелочь ногу по колено, сразу по-другому запоёшь.

   -Мы все когда-нибудь что-то теряем, – пожал плечами Стендаль, – ты написал статью?

   -Сегодня же не понедельник, – откликнулся Вечер, и я удивился, потому что тот редко вступал в разговоры, выбираясь из своего виртуального мира. Сегодня, видно, решил сделать вылазку.

   -Не понедельник? Прискорбно, – улыбнулся Стендаль, – Расскажи, что там случилось с твоей девчонкой? Слухи по всему универу гуляют...

   -Не называйте её девчонкой, – проговорил сквозь зубы я, – или убью вас.

   Этой собаке точно полосатый костюмчик не подошёл бы. Правда, никаких враждебных намерений она проявлять не собиралась, лишь загородила дорожку и уставилась на нас своими коричневыми иллюминаторами.

   -Бобби! Бобби! – раздался вдруг голос у нас за спиной. Мы обернулись: мужчина в сером плаще приблизился к нам.

   -Не бойтесь его, – на сто процентов бродячая подбежала к хозяину, норовя положить передние лапы к нему на плечи, – Бобби – смирный пёс. Его все хором с бродячими путают и стараются держаться подальше, а так он смирнее смирного. И хочет подружиться с людьми, а они его боятся...

   -Неудивительно, – отозвался я, поняв, что бояться нечего, – что, Расчешиська, небось, в штаны наложил от страха?

   -Ничуть, – улыбнулся парень, – подумаешь, какая-то собака... Вон, между прочим, и универ, а ты уже караул вздумал кричать, не правда ли?

   Я хотел напомнить Расчешиське, кто именно первым сказал, что не знает этих мест, но сдержался. Не хотелось сегодня спорить, по идее мне нужен был отдых, а не пресловутый письменный зачёт по английскому. Хорошо хоть Лена есть, можно у неё скатать работу.

   -Вряд ли сегодня это получится, – сказал Расчешиська, и я удивился, потому что был уверен, что не произносил свои мысли вслух, – Лену, брат, тебе сегодня лучше не трогать.

   -Почему? – ещё больше удивился я, – Сам, что ли, захотел к ней подсесть? Ну, знаешь...

   Повернулся и вышел из редакции, чуть дверью Настю Безуглову не сбив. В другое время я наверно удивился бы тому, что Насте могло понадобиться в «Ступоре» в этой жизни, но сейчас мне было не до неё. Она мне не скажет, где живёт Вадим, хотя прекрасно знает об этом.

   Женю я отыскал в столовой. Вооружившись пластмассовой вилкой, девушка уплетала что-то непонятное, похожее на макароны с сыром, только ещё политое сверху кетчупом. Наверное, вкусно, но мне сейчас было не до еды.

   -Мне нужен адрес Вадима, – без предисловий начал я, – очень нужно с ним поговорить. Как мужчине с мужчиной.

   -Но... Дима, я не знаю его адрес, – испуганно посмотрела на меня Женя. Наверное, по моему внешнему виду можно было определить, что сейчас я способен убить кого угодно. Поняв это, я попытался успокоиться и осторожно сел на краешек стула, ожидая подвоха сейчас даже от него.

   -Вы же с Леной лучшие подруги, – не поверил я. Стул подо мной заскрипел, но выдержал, – и ты хочешь сказать, что вы с друзьями-подружками никогда не собирались у него?

   -Никогда, – покачала головой девушка, – да если честно, он не очень-то и приглашал. Ему Лена нужна, а мы-то зачем?

   -Чтобы мне потом адрес сообщить, – ответил я, поморщившись, – не знаешь, может кто из девчонок знает?

   Женя задумалась. Стул успокоился, не желая больше скрипеть и возмущаться. Студенты, выждав многоклеточную очередь, получали свои долгожданные макароны. За окном хозяйничала необузданная мгновечность, радуясь, может быть, последнему тёплому деньку уходящей осени.

   -Сима должна знать, – наконец, отозвалась девушка, – она как-то вместе с Леной заезжала к нему. Диск что ли нужно было ей забрать, а может...

   -Спасибо, – поднялся со своего места я. Стул на прощание пару раз скрипнул и затих, наслаждаясь свободой. Мне же теперь некогда было прощаться.

   -Жалко её, – проговорил Расчешиська, поднимаясь на крыльцо универа, – кто знал, что Вадим окажется такой сволочью?

   Всем им нужно только это. Однажды Иерихон сказал, что я могу зарабатывать куда больше, чем сейчас. Он будто бы знает человека, который интересуется молоденькими девушками. И если я захочу, он, Иерихон, замолвит за меня словечко. Меня просто передёрнуло от такого предложения, а парень расхохотался и заявил, что рано или поздно это всё равно произойдёт, так что не следует откладывать удовольствие на потом, лучше воспользоваться моментом, пока есть возможность. На это я заявила, что Иерихон, если ему так нравится эта работа, может сам обратиться к своему мужичку. Парень ничего не ответил на это, но с того дня мы стали врагами, постоянно сталкивающимися в тесноте перехода. Молекулы молекулами, но мир состоит из людей. И кому-то нужно только это. А я виновата, если мне нравится петь?...

   -И никто не виноват, – сплюнул я, никого не замечая вокруг, – так всегда бывает. Этот ублюдок... у него деньги, откупится. А мне никто даже не позвонил, будто я ей никто. Даже тебе сообщили. А я могу и подождать, может, конец света случайно наступит, и вообще не придётся ничего рассказывать?

   -Тебе не сообщили, потому что боялись, что ты можешь натворить дел, – предположил Расчешиська, направляясь в цокольный, где у нас располагалась раздевалка. Я же махнул рукой и поднялся в редакцию. Они называют это «натворить дел», они надеются на конец света... Ерунда! Всё равно им меня не остановить.

   Сима была в библиотеке. Строчила конспект то ли по русскому, то ли по грамматике, впрочем, было всё равно.

   -Нужно поговорить, – сказал я, подсаживаясь рядом, – отложи в сторону конспект, пожалуйста.

   Иначе мне придётся просто отнять его у тебя. Отшвырнуть в сторону, как это порой бывает просто!

   -Разве у нас остались темы для разговоров? – посмотрела на меня Сима, оторвавшись от конспекта, – Можешь идти и написать в «Ступоре» о счастливой студенческой жизни. Глядишь, народным героем скоро станешь.

   -Где Лена? – напустился я на девушку, пытаясь забыть на время о злополучной статье, – Вы что, оставили её одну?

   На нас стали коситься и попросили разговаривать потише. Я только сейчас понял, где нахожусь, и затих, ожидая ответа.

   -Не одну, – зашептала Сима, пряча недописанный конспект в сумку, – с ней Лиза и Наташа. Они её обещали домой проводить... Слушай, пойдём в коридор, а то людям здесь работать надо...

   В коридоре было прохладно и темно. Единственное окошко, выходящее на запад, наполовину оклеено чёрным. Слышно, как в корпусе кто-то стучит молотком, наверняка ремонтируют аудиторию. А может, это просто бьётся моё остывшее сердце, пытаясь согреться?

   Жаль, что тёплый день только один.

   Лена пришла на зачёт, и я в который раз убедился, какой это сильный человек. Ей можно было пропустить, сегодня можно, но она пришла. И сдала зачёт первой, уверенно ответив на дополнительные вопросы. Правда, списать сегодня мне было не у кого, от Лены я старался держаться подальше, думая, что ей сейчас и видеть-то мужчин противно. Не найдя ничего умнее, чем сесть вместе с Расчешиськой, я понаписал всякой ерунды в лист ответа и ушёл раньше остальных, заявив преподавателю, что приду попозже, когда выветрившийся из моей головы английский вновь вернётся домой.

   Понимая, что нужно действовать, я поднялся в редакцию, надеясь хотя бы на молекулу одиночества в мире, сегодня, похоже, потерявшем надежду на спасение. Стендаль и Вечер были уже в редакции, не то что молекула, а последний атом одиночества был расщеплён.

   -Не разнеси здесь всё, – Стендаль сразу заметил, что со мной что-то не так, – с девчонкой поссорился? Да с кем не бывает в ваши годы!

   -Вы ничего не знаете, – проговорил я и отвернулся. Почему твои американцы, Вечер, не уничтожили мир вчера? Было бы проще.

   -Мы все когда-нибудь что-то теряем, – пожал плечами Стендаль...

   Я не мог промолчать, потому что парню действительно было плохо. Конечно, он любит её, и больше никаких объяснений не нужно. Да я и не пытался их искать, вглядываясь в бесконечность горизонта. Но показалось солнце, и я не мог уже с такой уверенностью смотреть на обманчивое единство земли и неба, зная, что скоро ничего не будет...

   Даже если мы говорим, что есть ничего, всё равно приходится признавать, что оно есть...

   -Он убьёт тебя, – сказала Сима, выслушав мою канитель про вадиковский адрес, – я не скажу, где он живёт, потому что не желаю тебе зла.

   -Да как ты можешь! – вспыхнул я, не на шутку разозлившись, – Если не скажешь мне его адрес, я, я...

   -А что, что ты сделаешь? – спросила меня девушка, – Ты не супермен, Дима, не нужно на себя взваливать роль, которую не сыграешь.

   -Мне нужно знать, где его дом, – упёрся я, уставясь в почерневшее окно, – вы... даже Расчешиське сообщили. А меня будто и нет на свете.

   -Расчешиське никто не говорил, – удивилась Сима, – с чего вдруг? Он узнал о случившемся в одно время с тобой.

   «Очень уж в одно время, – подумал я, и тут меня как будто током ударило. Ну конечно, он знал! Всё время знал!»

   -Лучше скажи, где живёт Вадим, – на всякий случай проговорил я, не надеясь на успех, – а то всё равно ведь я это выясню. Не сегодня, так завтра.

   -Оставь эту идею, – попыталась отговорить меня девушка, наверняка понимая, что это бесполезно. – Не думай только о себе, иначе пропадёшь!

   -Ты что, мне предлагаешь ещё и интересы Вадима учитывать? – рассмеялся я, – Тогда среди зимы зяблики расцветут!

   -Не Вадима, – ответила Сима, – Лены. Ты же любишь её, правда?

   Правда колется, а мою душу никто не снабдил при рождении бронежилетом. Слушать Симу больше не было времени, я кивнул ей, пожелав хороших конспектов, и побежал искать Расчешиську, надеясь, что тому ещё не надоело учиться.

   Возвращаясь из библиотеки, я встретил Лену. Удивился, так как был полностью уверен в том, что Луговая уже с подружками дома. А тут тебе ни подружек, ни дома, и вести-то себя как – не знаешь. Попытался пройти мимо, никого вокруг не замечая, но Лена остановила меня.

   -Дима! – удивилась она, – Что это с тобой? Ты не хочешь меня видеть?

   -Нет, что ты! – попытался улыбнуться я, но не вышло, – Я... просто...

   -Не надо, Дима, – уверенно проговорила Лена, – никогда не ищи лёгких путей. Не знаешь, Сима в библиотеке?

   -Да, – утвердительно кивнул головой, – только... я думал, ты уже дома.

   -Я скоро уйду, – как-то странно проговорила Луговая, – недолго осталось.

   Только потом, когда ничего уже нельзя было поправить, я понял, что именно она хотела сказать.

   -Всё будет хорошо, Лена, – всё же улыбнулся я и отправился на поиски Расчешиськи. И вовсе не за тем, чтобы спросить, как он сдал зачёт.

   Мне повезло: парень ещё не ушёл. Взобравшись на подоконник в конце коридора, Расчешиська терпеливо ждал следующей пары.

   -Говори адрес, подонок, – без предисловий напустился я на парня, – или я тебя в подоконник вколочу.

   -Ты о чём? – непонимающими глазами уставился на меня Расчешиська, – Я тут думал, понимаешь ли, о высоком, а ты...

   -Он тебе звонил, да? – я едва сдерживался, чтобы не надавать Расчешиське по первое число, – Звонил и хвастался?

   -Он собирается на ней жениться, – пришёл в себя парень, – я знаю Вадима, если он что-то говорит, то это серьёзно.

   -И... ты думаешь, что сейчас это возможно? – рассмеялся я, – Говори адрес, и я покажу этому..., что тоже никогда не бросаюсь словами.

   -Подождите, я сейчас, – крикнула Лена оставшимся у раздевалки Лизе и Наташе. Похоже, они ничего не заподозрили, иначе отправились бы вместе с ней в уборную. Из сумочки Лена достала припасённое ещё утром бритвенное лезвие. Мелькнула мысль: «Стоит ли?» но Луговая быстро прогнала эту мысль куда подальше.

   Отступать было некуда.

   Всё будет хорошо, Лена.

   -Да, Дима, ты прав, – печально улыбнулась Луговая, – всё действительно будет хорошо.

   Вытащила вчерашний подарок Вадима, кольцо из золота с драгоценными камнями, посмотрела ещё раз на нетускнеющую красоту, вздохнула и, не жалея, отправила кольцо в унитаз.

   -Вот и всё, – обречённый взгляд в потолок, а так хочется – выше! Но окно в уборной слепо глядело безнадёжной чернотой, и не было неба в самом лучшем из миров.

   Зажмурив глаза, девушка полоснула себе лезвием по венам.

   Спровадив Вечер в столовую, Стендаль улыбнулся Насте как старой знакомой.

   -Ну, как? – вопросительно посмотрел он на Безуглову, – Статья готова?