Текст книги "Все В Твоих Руках (СИ)"

Автор книги: Игорь, Горностаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

Сева опять:

– Я где-то читал, что алхимики использовали в своих опытах именно киноварь.

= Верно, – согласился геолог. – И даже, вроде бы, не без успеха. Только не любая киноварь подойдет... Понимаете, в чем дело: как и среди живых существ, в мире минералов встречаются мутанты. Назовем их так. Распознать мутантов непросто, обычные методы здесь не годятся. Нужен особый подход...

– Вы тоже занимаетесь поисками философского камня?

Севе не терпелось услышать главное.

Лабазнюк снова нахмурился. Покачал головой.

– Сейчас мне не до этого. Надо думать, как выжить при нынешнем бардаке.

Геолог продолжил рассказ о местных событиях, но Сева слушал в пол-уха. Его больше занимала проблема, как привести в порядок одежду, да и сполоснуться не мешало бы.

– Вам умыться с дороги, наверное, нужно? – догадался спросить хозяин. – Бани у нас нет, увы. Но теплая вода – пожалуйста.

Он показал на ряд ведер, выставленных на солнце. Гости обрадовались, что не придется купаться в здешнем ручье: не были они большими любителями ледяных ванн. Михаил и его помощник, подхватив по ведру, отошли в сторонку. Сева, хоть и с трудом, но привел себя в божеский вид. Не без помощи, конечно. Это будущий шеф внял его мольбам – использовал свои необыкновенные способности. Со стороны, если кто наблюдал, все выглядело просто: Михаил несколько раз встряхнул джинсы и рубашку помощника – вещи опять, если не новенькие, то уж из 'секонд хенда', точно.

– Всеволод...

– Что?

– Да, так... Мысль пришла: в чем прав геолог, так в том, что киноварь суть философский камень.

Сева глянул на будущего шефа с недоверием: не разыграть ли решил его друг Мишель.

– С какой это стати?

Солнцев выглядел абсолютно серьезным.

– Вот видишь, знания о современной науке у нас с тобой одинаковы... Почти. Я ведь их из твоей памяти почерпнул, в основном. Ну, знания кой-какие имеются, только с логикой у тебя напряг... Черт! Привязался жаргон этот. Что я сказать-то хотел... Философский камень нужен для получения золота, так? А как на самом деле его из горных пород извлекают, помнишь? Ладно, не напрягайся. При посредстве ртути! Амальгамированием. Вот и выходит, что содержащая ртуть киноварь и есть камень философский.

– Ну, это не интересно, – отмахнулся Сева.

– Конечно, тебе подавай кабалистику. Пещеру какую-нибудь, обитель чернокнижника... Пошли уж, алхимик-самоучка.

К ужину собрались все обитатели палаточного лагеря. Пара геологов и канавщики спустились по очень крутой и извилистой тропе, откуда-то сверху, со скального гребня. Рабочие,– похоже, местные жители,– гнали перед собой двух ослов, навьюченных тяжеленными мешками. Ишачки бодро семенили тонкими ножками-прутиками, хотя поклажа каждого составляла, по заверению Лабазнюка, больше ста килограммов. И как только спины у них не переломились!?

'Столовая' геологов представляла собой составленные в линию складные столы под брезентовым навесом. Стулья тоже были походные. На ужин повар приготовил похлебку из обжаренной на хлопковом масле баранины, томатной пасты, лука, картошки и риса. Непростое испытание для европейского желудка. Блюдо называлось, почему-то, 'суп рататуй'.

Проголодавшиеся гости поначалу активно заработали ложками, но доедали супчик уже с трудом, чтобы только не обидеть хозяев. Зато налегли на салат из помидоров. Не обошлось без выпивки. Шофер Хайруло принес из кабины своего 'вездехода' рюкзак Лабазнюка, откуда тот извлекал, по мере опорожнения, пластиковые бутылки с 'русской водкой', изготовленной, если верить этикетке, в г. Урумчи Синьцзян-Уйгурского автономного района Китая.

– Такую вот отраву пьем, – разливая жидкость по кружкам, посетовал геолог. – А лучшей здесь не найдете. Дожили, в душу-мать! Из Китая водку возим!!

Подозрительное пойло имело вкус ацетона, разбавленного серной кислотой. Так показалось непривычному к 'паленой' водке Юрину. Но в голову ударило моментально. Впрочем, хмель так же быстро выветрился по окончании застолья. Осталась лишь тяжесть в мозгах и мерзкий привкус во рту.

Геологи сначала всё расспрашивали гостей о жизни в России: 'как', 'кто', 'где', 'почем' и 'сколько'. Постепенно перешли на политику. Досталось и Горбачеву с Ельциным и Гайдару с Черномырдиным. Потом начались разговоры 'обо всем на свете'.

Михаил с Лабазнюком затеяли околонаучный спор относительно происхождения нефти. Оба оказались сторонниками 'органической теории' (как известно, существуют также гипотезы неорганического генезиса 'жидкого золота'), но понимали данный процесс каждый по-своему.

– Ну, это же очевидно! – доказывал Михаил. – Заражение, размножение бактерий, превращение одного вещества в другое, избыточное давление...

– Нет никаких бактерий в нефти! – возражал геолог. – Мы бы давно так её и получали: запускали в цистерны с каменным углем бактерии, и открывали крантик. Однако, увы...

– Почему 'увы'? – спорил волшебник. – У меня дома есть выписка из манускрипта одного алхимика, что именно так он и получил 'масло земли' – нефть!

– Ох уж мне эти алхимики. Вас послушать, так в земных недрах и каверны с этиловым спиртом прячутся. Дрожжевые грибки, нагрев от магмы, перегонка... Только нет в земле ни водки, ни спирта.

– Как это 'нет'? В Земле-матушке всё есть. Вы просто искать не умеете. Геологи... Вот, Александр Македонский – умел.

Лабазнюк оторвал взгляд от кружки с остатками продукции земных недр (согласно воззрениям Солнцева) и посмотрел, внимательно, в глаза собеседника.

– Македонский? Нашел в Земле спирт? Ха-ха-ха!

Михаил тоже засмеялся: шутка, мол. Геолог задумался о чем-то.

– У меня предложение. Давайте смотаемся втроем на Искандер-куль. Сейчас полнолуние. В такие ночи, рассказывают, из озера выходит призрачный конь.

– Буцефал? – оживился Сева. Он давно уже скучал, слушая речи подвыпивших мыслителей. – А конь на нас не кинется?

– Как знать, ха-ха,– хохотнул Лабазнюк.– На всякий случай, для страховки, надо бы ослицу с собой прихватить. Ну, что, идем?

Странным показалось Всеволоду предложение геолога. Но как откажешься? Сами же говорили, что пришли сюда на озеро поглядеть. Михаил не возражал, наоборот, обрадовался возможности в полной мере насладиться вечерней прохладой, совершить, так сказать, моцион.

Сказано – сделано. Лабазнюк с Михаилом и, чуть отстав, Сева направились к легендарному водоему, носящему имя величайшего из героев Древнего мира, и унаследовавшего частичку его славы.

– Вы не представляете даже, на сколько популярен среди местного населения Македонский, – гулко звучал, отражаясь от скал голос Лабазнюка. – Казалось бы, захватчик, поработитель, а для них он,.. что для русских Илья Муромец... Или нет, скорее, Иван Грозный – великий и ужасный!

– Ничего удивительного, – отвечал Солнцев. – Сознание, что твоих предков победил герой, более лестно, нежели, если бы это был какой-то ничтожный царек. Вот и у нас преувеличивают мощь воинств Чингисхана и Батыя...

Беседа продолжалась еще некоторое время, но скоро прервалась – очень не просто вести разговоры, пробираясь в темноте среди валунов и колючек. В лунном свете эти чертоломные места выглядели совсем уж неприветливо, даже жутковато.

К озеру вышли чуть в стороне от ущелья, по которому Михаил и Сева спускались днем. Желтое пятно луны отражалось в серебристо-черном зеркале. Тени от скал чуть подрагивали на водной поверхности. Сейчас – не то, что днем – тихо и таинственно вокруг, словно в усыпальнице фараона. Казалось – ничего тут не изменилось за двадцать три столетия: в те же воды смотрел Александр, мечтая дойти до пределов Мира, луна так же серебрила зеркальную гладь, эти же скалы отражались в ней...

Берег в том месте представлял собой скальный обрыв, отвесно уходящий в озеро на значительную, должно быть, глубину. Всеволод осторожно подошел к краю и глянул вниз: до воды метра два. Темно, ничего толком не видно. Зачем они сюда пришли?

– Не туда смотрите, – послышалось сзади. Сева обернулся к Лабазнюку и не поверил глазам своим: от радушного хозяина, принимавшего их как дорогих гостей, – еще и часа не прошло,– не осталось следа. Теперь это был мрачный, озлобленный и, может статься, замысливший недоброе, мужик. Но прежде чем Сева успел что-либо сообразить, на лицо геолога вернулось приветливое выражение.

– Идите сюда, – позвал Лабазнюк Михаила. Тот подошел, встал, как и его младший товарищ у кромки обрыва. – Вон там, видите, скала торчит из воды. На лошадиную голову похожа...

Всеволод посмотрел в указанном направлении и... Резким толчком его сбросили с обрыва. Успел заметить, что вместе с ним падает и Михаил.

3

Сказать: вода была холодной – не сказать ничего. Скорее можно поверить, что это антифриз, остуженный до минус двадцати градусов. У Севы перехватило дыхание, сдавило грудь, казалось – остановилось сердце. Вынырнув на поверхность, он судорожно разевал рот, пытаясь наполнить легкие воздухом.

Удивительно, но при всем при этом, Сева отчетливо видел стоящего над обрывом Лабазнюка. Тот походил, теперь, на языческого жреца: волосы растрепались, холеная бородка распушилась, глаза налились огнем, поднятые к небу руки казались длиннее, чем были на самом деле, а ковбойка смотрелась рубахой волхва. Он что-то выкрикивал, должно быть, заклинания, и тряс растопыренными пальцами.

– Сева ныряй!! – раздался рядом крик Михаила.

В руке геолога-колдуна появился наган. Не только на языческую волшбу он надеялся.

Сева погрузился с головой, чувствуя, как начинают коченеть руки и ноги, и как затягивает озерная пучина.

'У-ум!',– донеслось сверху, рядом с лицом проурлыкала пуля, толкнув в щеку гидравлическим возмущением.

'Бум! Бум!', ухали приглушенные толщей воды выстрелы, а Сева опускался все глубже, пока не достиг каменистого дна.

Может ли сознание пребывать отдельно от тела? Не одну тысячу лет об этом спорят и мудрецы, и невежды. Недавний студент не относился к сторонникам идеализма. Как, впрочем, и к последовательным материалистам. Сева был типичным агностиком – допускал, в принципе, наличие в природе некоторых метафизических явлений. Таких, например, как раздельное существование духовной и телесной сущностей человека. Но мог ли он вообразить, еще пару дней назад, что придется проверить это на себе?

Как в последнем временном прыжке, когда отделенное от тела сознание Севы пребывало в Космосе, сейчас его 'астральная сущность' наблюдала со стороны за разворачивающейся в водах Искандер-куля и на берегу драмой.

Егорыч, вытянув вперед руки, плыл неглубоко под водой, извиваясь угрем. Лабазнюк продолжал палить из нагана, но пули не достигали цели. Сухо щелкнул боек – в барабане не осталось заряженных патронов. Геолог швырнул ставшее пока бесполезным оружие на видное место, и вновь принялся за ворожбу. Раскачиваясь всем телом, он замахал руками, заухал филином. Зеленоватое свечение разлилось вокруг колдуна мелкими крапинами, словно воздух заполнили мириады светлячков.

Голова Михаила показалась над водой.

– Ах ты, ведьмак поганый! – прокричал Солнцев.

Он вдруг свечой взмыл в воздух, точно дельфин на представлении в аквапарке. Тоже метра так на два вылетел. Но в отличие от дельфина не рухнул с шумом вниз, на спину, обдавая брызгами первые ряды, а воспарил над водой.

Лабазнюк вытянул длань в направлении противника. Раздался сухой треск. Разряд, подобный вольтовой дуге, полыхнул меж двух чародеев, но поразил не Егорыча, а того, кто покушался на его жизнь. Лабазнюк рухнул, как подкошенный.

Сева подумал, что шеф полетит к берегу по воздуху. Но нет. На водной глади озера появилась ледяная дорожка, на которую Михаил, не спеша, опустился, и отправился пешком, внимательно смотря под ноги, ступая осторожно, всей стопой.

Оказывается, он искал тело Севы. Глубина там была не более двух с половиной метров. Это от страха показалось Севе, когда тонул, что разверзлась бездна. К тому же, вода просвечивала (колдовской трюк?), как в солнечный день. Михаил остановился, поманил пальцем, и второй Сева, тот, который лежал под водой, начал всплывать. А тот, который наблюдал за происходившим, помимо своего желания ринулся к всплывшему телу.

Очнулся Сева оттого, что тело мяли и терли сильные руки. Он повернулся на бок, – ему помогли, – вырвал водой, перевернулся на живот и только теперь почувствовал: растирали двое. Кто же второй? Сева скосил глаз – увидел знакомую бородку.

Ну, нормально! Сначала чуть не утопил, да еще и пристрелить хотел, а теперь спасает?! Вместе с Егорычем!

– Ожил? Ну, значит, сто лет еще проживешь! – не скрывая радости, воскликнул Михаил.

– И меня век помнить будешь, – пообещал Лабазнюк. Встал и отошел в сторонку.

– Мишель, я ничего не понимаю, – жалобно прошептал Сева.

Солнцев махнул, досадливо, рукой.

– Накладочка вышла. Наш он. Белый Маг. Дурак только, – он повернулся к Лабазнюку.– Ты уж извини, Вадим, что ругаю тебя. Это я со зла, сам понимаешь. – Тот отмахнулся, ничего, мол, переживу. – Так вот. Был, оказывается, знак, что придут чужие, черные колдуны, то есть. И принесут большую беду. Он нас за них и принял... Хотел в озере заморозить. Воду переохладил. Не окажись я сильней, мы бы с тобой застыли во льду, как мухи в янтаре. Н-да... А стрелок из тебя, брат, никакой!

Лабазнюк только вздыхал, сокрушенно. То ли расстроился, что ошибся, то ли так вот радовался, что стреляет не метко. Попросил Солнцева:

– Михаил, давай, уже, пойдем в лагерь. Что-то на сердце у меня неспокойно... Хайруло там один.

– Как один? – подал голос Сева. – А куда остальные делись?

– Нет. Один, в смысле, из наших, Посвященных. Он совсем зеленый еще, новичок в магии. Случись чего – боюсь, не справится. А черные в любой момент нагрянуть могут. Верю я знаку.

– Да, нужно поторапливаться, – согласился Михаил. – Ты как Сева, идти-то сможешь?

– Конечно.

Сева бодро поднялся. В ушах шум, все тело горит, ноги ватные, но – терпимо.

Тронулись в обратный путь. По дороге Михаил кратко поведал молодому товарищу, как ему удалось перебороть чуть было не угробившего их Лабазнюка. Он объяснил, что сознательно уменьшил мощность разряда, которым 'вырубил' колдуна, так как понял, что тот напал на них по ошибке.

– А не то, изжарился бы ты, Вадик, аки грешник в аду, – закончил рассказ Солнцев.

– Тише! – неожиданно воскликнул Лабазнюк. – Кто-то навстречу идет. Хайруло, ты?

– Я, Вадим Сергеевич, – послышалось в ответ.

– Ты, почему лагерь оставил!?

– Беда, начальник! Беда! В лагере чужой!

– Кто? Что с ребятами!? – сорвался на крик Лабазнюк.

– Он убил всех. – Голос Хайруло дрожал.

– А, ты!? Ты что не защитил?!

– Я ничего не смог сделать, Вадим Сергеевич... Он – не человек. Мертвец... оживший.

Лабазнюк, как стоял, тут и опустился на землю. Закрыл лицо руками, вцепился в волосы бороды.

– Он видел тебя? – спросил шофера Михаил.

– Нет, не видел. Я маскировку задействовать успел, Вадим Сергеевич ...

– Все равно, плохо дело, – пробормотал Михаил. – Уходить нужно. Срочно...

4

Всеволода бил сильный озноб: не прошло даром недавнее купание, а главное, сказывалось нервное напряжение. И страх. Липкий животный страх. Ужас перед грозной, неведомой силой, беспощадной, но отнюдь не слепой, действующей целенаправленно, и от того еще более жуткой. Известие о гибели людей в лагере потрясло не только Лабазнюка, у Севы оно вызвало настоящий шок.

Солнцеву пришлось сконцентрировать волю, чтобы не поддаться эмоциям. Наверное, ему далось проще, чем остальным: Егорыч, сын сурового времени, бывший сам, некогда, воином, привык воспринимать смерть товарищей как грустную сторону жизни, не более того. Эти люди, геологи, остались в его памяти случайными знакомыми: как встретились, нечаянно, так и разошлись. То, что они погибли, – Егорыч прекрасно осознавал, – из-за них с Севой, дела не меняло. Так уж получилось, и не он тому виной. Сейчас не время стенать. Нужно принимать решение, действовать.

– Вадим, давай скорее убираться отсюда.

– Да, да... Там, на озере турбаза... Можно у сторожа переночевать.

Геолог был явно не в себе. Михаил цепко взял Лабазнюка за плечи, да встряхнул так, что голова у того дернулась взад-вперед.

– Ты с ума сошел? Очнись! Случившегося уже не исправить. Надо о себе заботиться... Мы тут как в медвежьем капкане. Ты все тропки знаешь. Думай, как выбраться.

Лабазнюк молчал с минуту. Потом заговорил вполне осмысленно:

– Дорога здесь одна – вниз к основной трассе. Можно, конечно, по тропам, через перевалы, но... даже у опытных маршрутчиков ушел бы не один день. Да и смысла нет – все равно выйдем на ту же трассу. Лучше машиной.

Шофер Хайруло сразу же оживился:

– Вадим Сергеевич, я ее подгоню! Вы на дорогу выходите, к повороту.

– Машина в лагере...

– Нет, я поставил ее за пригорок. Забыли? Вы сами приказали, Вадим Сергеевич.

Вариант с автомобилем посчитали оптимальным.

Когда Лабазнюк вывел Севу и Михаила к грунтовке, Хайруло ждал их в знакомом 'Газ-66'. Без лишних церемоний все трое влезли в кузов. Ящиков уже не было, зато на сидении лежал спальный мешок и пара телогреек. Все это подстелили, чтобы не сидеть на голом железе.

– Хайруло! – крикнул Лабазнюк. – На основной дороге налево свернешь, на Айни.

Машина рванула с места, понеслась вдоль озера. Грунтовка скоро закончилась, и хоть асфальтовое покрытие оставляло желать лучшего, уже не так трясло, да и пыли заметно поубавилось. Можно было говорить, не опасаясь прикусить язык.

– Доедем до райцентра Айни, дальше либо прямо, в Пенджикент, потом в Самарканд, либо направо, через Шахристанский перевал в Ленинабад, и на Ташкент, – объяснял Лабазнюк. – Кстати, документы у вас есть? Через границы придется ехать...

– У меня нет с собой,– ответил Всеволод осторожно.

– А у меня, откуда, – хмыкнул Солнцев совершенно спокойно. – Я и в глаза не видел, какие они, документы эти.

– Ну, хотя бы, охранная грамота, какая... Что там, в твоем веке, было в ходу? 'От князя Володимира, прозванного Красно Солнышко, сия грамота дадена схимнику Солнцеву М.Е. в лето девятьсот ... дремучего года, дабы посадские людишки не чинили сему достойному мужу препон...', – ерничал Лабазнюк. – Вот бы на таможне обалдели, увидев такую ксиву!

Ко всем возвращалось, понемногу, душевное равновесие. Геолог, все еще мрачный лицом, говорил спокойнее, шутил. Сева с Михаилом в ответ переглядывались и улыбались. Егорыча, похоже, не смущали такие пустяки, как отсутствие каких-то, непонятно для чего нужных, бумажонок. Его младший товарищ, напротив, понимал, что 'без бумажки ты – какашка', и опасался столкновения с представителями власти, но отчего-то уверился – вопрос разрешиться сам собой. Он спросил, небрежно так:

– И что теперь делать?

– Ничего. Хайруло у нас мастак переходить границы. Не впервой ему. Придумает чего-нибудь. Кстати, как ты думаешь, Сева, на чем мы едем? На какой машине?

– На обыкновенной. Газ-66.

– Э, нет! Это для нас, а тем, кто со стороны смотрит, видится совсем другое: лимузин или шведский двухъярусный автобус с тонированными стеклами.

– Как так?

– А вот так. Сам увидишь потом...

– Лучше бы наоборот: мы в лимузине, а со стороны пусть видят ваш драндулет, – огрызнулся Всеволод.

– Обижаешь, – усовестил привереду Лабазнюк. – Наш вездеход, хоть и не новый, а фору любому 'лендроверу' даст! Вот подвески жестковаты – это да.

Слова Лабазнюка о том, что Хайруло придумает, как перейти границу, а главное тон, каким это было сказано, сдули с парня веселость. Сева, вдруг, ясно осознал: он еще не дома. Тут, хоть и ближнее, но зарубежье, чужая страна со своими законами, писаными и неписаными, и здесь убивают!

За бортом машины была сплошная темень, лишь вода поблескивала в шумной реке. Промелькнули тусклые огни в одноэтажных строениях небольшого поселка; автомобиль выкатился на основную трассу, бесконечно длинной змеей петляющую по узкому Фандарьинскому ущелью.

Совершенно фантастическим смотрелся, наверное, сверкающий лаком и никелем автобус, – европейское чудо с мягкими рессорами скандинавской стали, – на древней азиатской дороге, которая, как уверял Лабазнюк, не ремонтировалась со времен Чингисханова нашествия. Справедливости ради нужно отметить, что ехали по местами битому, но асфальту; кое-где по бокам стояли полосатые столбики и бетонные ограждения, вспыхивали люминесцентными красками указатели.

Зажатая между скальной стеной и обрывом трасса была пуста в этот ночной час. Слева, на слиянии Фан-Дарьи с крупным притоком, вынырнул из темноты странный населенный пункт: городского типа микрорайон из стандартных панельных пятиэтажек, совершенно неуместных среди диких скал. Торец ближайшего к дороге дома представлял собой панно, подсвеченное фонарями, на нем Ленин в полный рост. Обычный плакатно-безликий Ильич с бородкой, в кепке, с приклеенной улыбкой, но шагающий по... человеческим черепам. Автор, должно быть, собирался изобразить брусчатку Красной площади, или просто булыжную мостовую, а получилось нечто напоминающее фрагмент 'Апофеоза войны' Верещагина. 'Чур, меня, чур!', – пробормотал Всеволод, увидев жуткое творение неизвестного художника.

– Сарвада, – огласил название странного поселка Лабазнюк. – Там есть достопримечательность: крепостные развалины начала девятнадцатого, кажется, века. Однако, любой местный житель станет уверять вас, что это крепость Македонского, ха-ха... Без Александра Филипповича, ну никак! А что самое интересное – доля правды здесь все-таки есть. Археологи утверждают, дескать, сия цитадель разрушалась и вновь отстраивалась неоднократно, а самые древние части кладки в основании стен относятся к эпохе Александра.

– А Ленин по черепам идет. Символично, – обронил, задумчиво, Сева.

– Угу. Попирает ногами древние цивилизации. Только, шабашники, расписывавшие дом, вряд ли намеривались вкладывать в свою мазню столь глубокий смысл. Ха! Единственно, что заботило их при создании 'шедевра': как бы не объегорил заказчик при расчете. Получали они, наверняка, с квадратного метра росписи... Помню был у нас на курсе студент, Вася Захаров. Неплохо, кстати, рисовал. Однажды ему повезло: на каникулах устроился в бригаду 'художников-оформителей', разрисовывать остановки на загородной трассе. Ну, там, цветочками всякими, ракетами, Чебурашками и котами Леопольдами... Отличная, хвалился Вася, шабашка, плюс левак: крыши и заборы частникам красить. Недолго, впрочем, длилось его счастье: раз похмелился с утра, чрезмерно, и свалился с крыши. Ногу сломал... Ничего даром не дается, так-то!

– До, ут дес, – прибавил молчавший до сих пор Михаил. – Это по-латыни: даю, чтобы и ты дал.

– Больно грамотные все стали, – сказал Лабазнюк, и хихикнул ехидно. – Да, кстати, мужики! Я же о вас ничего, по сути, не знаю. Ну, кроме того, что вы не Черные, и что ты, Егорыч, из прошлого, а Сева – из Института. Просветили бы...– Он, снова, помрачнел.– Я должен знать что происходит! Мои люди погибли. За что!?

Солнцев печально вздохнул.

– Соболезную, Вадим. На их месте мог оказаться кто угодно. Мы с Севой ни в чем перед тобой не виноваты. Нас преследуют...

– Кто?!

– Эх, кабы знать... Думаю, вот чего. Дорога, как понимаю, не близкая, уснуть, мы все равно не уснем. Пусть Сева расскажет все подробно...

Всеволод не возражал. Спать совершенно не хотелось. Уютно урчал мотор, машина шла плавно, рытвин и бугров под колесами не ощущалось, будто и впрямь ехали в комфортабельном автобусе.

– Значит, так, – начал рассказ Сева. – Бандюганы назначили мне встречу, 'забили стрелку', как они выражаются, а я...

– Погоди! Ты, отчего с конца приступаешь? Давай по порядку.

Сева задумался, стал вспоминать...

Часть вторая

РЕТРОСПЕКТИВА

За пять месяцев перед описываемыми событиями

V. Выпускник факультета гидросистем

1

Все дело в том, что Сева не хотел служить в родных вооруженных силах.

Отроческие годы пришлись на афганскую войну и перестройку, когда со страниц черно-белых газет и из динамиков цветных телевизоров неудержимым потоком неслись страсти-мордасти о дедовщине и генеральском беспределе.

В результате поступил Юрьев Всеволод Кириллович в ленинградский институт, но не в исторический (на археолога) или театральный, как мечталось в детстве, а другой, технический, зато с надежной 'бронью'. Позже выяснилось: перевестись никуда не удастся, а девять из десяти ребят-выпускников попадают опять-таки в армию, пусть и в звании лейтенантов. Ждет их два конкретных места: весь в соснах Плисецк и весь в песках Байконур.

К моменту окончания института, ставшего 'техническим университетом', Байконур превратился в заграницу с соответствующим размером командировочных, а потому места там не хватало даже кадровым военным. А стране не хватало младших офицеров, так как выпускники пехотных училищ делали всё, чтобы попасть под увольнение из рядов вооруженных сил: пили и дебоширили. И ожидала Всеволода участь командира взвода в любой точке великой восточной или северной части России.

Однако Сева не хотел в армию.

Альтернатива существовала: три года у черта на куличках, в одной из организаций, которые именуются 'ящиками'. Так что выпал молодому специалисту не только казенный дом, но и дальняя дорога в город с поэтичным именем Соловейск, на фирму с прозаичным названием ФГУП 'ВНИИиК'.

Автобус прибыл в Соловейск исключительно удачно. Ровно в девять Всеволод вытирал ноги о коврик, что скромно раскинулся у двери кабинета заместителя директора по кадрам. 'Кадрам и безопасности', как гласила табличка, извещающая, что хозяина кабинета зовут Семисинев Поликарп Исаевич. Сам Семисинев оказался уже на месте, так что принял Юрина без промедлений, но отчего-то слишком долго рассматривал документы. Потом выписал направление в общежитие и попросил зайти к нему завтра в это же время.

Расспросив у вахтерши, как пройти к общежитию, Сева вышел из проходной под по-апрельски холодное северное небо, внимательней взглянул на полученную бумажку-направление с бледненьким зеленым треугольным штампиком, и буквально остолбенел. На бланке, когда-то давно напечатанное название организации было зачеркнуто и шариковой ручкой написано: ФГУП ВНИИиК. Но не это вызвало изумление, а то, что именно зачеркнула синяя шариковая ручка – НИИМагии.

МАГИИ!

В детстве Сева был мечтателем и фантазером. Как и всякий нормальный ребенок. Любил читать носовского 'Незнайку в Солнечном городе', 'Шел по городу волшебник' Томина, и вообще, истории, где герой получает в дар волшебные спички, или палочку, или еще что-то исполняющее любые желания. В мечтах Сева, разумеется, воображал себя владельцем такого магического предмета.

Ух, как замечательно, когда исполняются желания! И при этом делать ничего не надо: не слезая с печи, 'по щучьему велению, по своему хотению', имеешь все, что душе угодно.

Сева уже тогда понимал: само собою никогда ничего не получается, и бесплатного сыра не бывает. Даже в мышеловке. Но продолжал мечтать, пока не вырос из детских штанишек.

В старших классах времени для пустопорожнего фантазирования оставалось все меньше и меньше, а потом институт... Взрослая жизнь – какие уж тут фантазии. Да и нет нынче никакого волшебства. Двадцатый век его окончательно упразднил.

В этом был убежден молодой специалист Юрин В.К.

И вдруг – Институт Магии.

2

Утром следующего дня Сева, как было велено, явился в кабинет Семисинева. Замдиректора на месте не оказалось.

– Поликарп Исаевич на совещании, – проинформировала сноровисто работающая вязальными спицами секретарша.

– А когда будет?

В ответ та равнодушно пожала плечами.

Прерогатива начальства – заседать и совещаться; удел подчиненных – ждать.

Молодой специалист вышел в вестибюль. Хотел, было, вернуться, чтобы спросить, куда же ему теперь, но постеснялся. Окинул взглядом просторное помещение. Пилястры, лепные карнизы и розетки, массивные двустворчатые двери – 'сталинский стиль', теперь так не строят. Но ничего необычного, магического Сева не углядел. Никаких кабалистических знаков на стенах, пентаграмм, зодиакальных символов. Зато в глаза лезли: красный ящик с пожарным рукавом и огнетушителем в одном углу и пестрящая приказами-указами доска объявлений в другом. Молодой специалист был разочарован.

Тут Сева заметил, что на него строго поглядывает вахтер, седоусый мужчина в годах, но с прямой спиной – сидел, как говорится, аршин проглотивши. 'Отставной военный', – решил про себя Всеволод. Вахтер находился в плексигласовом кубе, напротив вертушки проходной. Сева подошел.

– Извините, не подскажите... Заместитель директора уехал, а мы вчера договорились о встрече. С кем мне теперь говорить?

– Ну, со мной теперь поговори, – милостиво разрешил мужчина.

'Шутка, что ли... Армейский, наверное, юмор'

Хохма не показалась Всеволоду ни умной, ни смешной. Впрочем, обижаться на незадачливого шутника – занятие и вовсе глупое. Всеволод смиренно попросил:

– Подскажите, кто сейчас вместо Семисинева.

Вахтер, видимо, собрался вновь схохмить, но раздался начальственный голос:

– В чем дело, Кордонов?

Поскольку рядом больше никого не было, Сева решил, что такова фамилия седоусого. Тот не смутился:

– Вот, гражданин интересуется, куда ему. Я как раз хотел его к вам направить, – и, уже Севе. – К начальнику отдела кадров, вам, юноша.

Из глубины коридора вышел мужчина в темно-синем в мелкую полоску костюме-тройке.

– Злоупотребляете, Павел Леонидович. А вы, Всеволод Кириллович, пожалуйста, идите за мной. Поликарп Исаевич мне про вас говорил.

До Севы, когда он отошел от вертушки, донеслось бормотание Кордонова:

– От горшка два вершка, а уже встреча с Семисиневым у него, гляди-ка... Видать, столичная штучка. А я зло не употребляю. Я добро употребляю...

Табличка на двери, оставшейся приоткрытой, была много скромнее чем у зам. директора и выдавала кроме должности только фамилию и инициалы: 'Начальник отдела кадров Мишин П.П.'

– Можно? Здравствуйте. Я был вчера утром у...

– Проходите, проходите. Садитесь. Документы у меня.

В отличие от замдиректора, человека солидного, начальник отдела был невысок, толст и шустр. Он тут же начал куда-то звонить по местному телефону (набрал только три цифры) и пригласил кого-то к себе. В кабинет тем временем ввалились двое. Как видно – муж с женой. Хотя, правильнее – жена с мужем. Пыталась устроить его на работу.

Мужик с безразличием продаваемой коровы на сам процесс трудоустройства никак не реагировал. Оказалось, приведен он был всего лишь с целью демонстрации возможности пребывания в трезвом виде. Мишин выражал сомнение в реальности нахождения в таком состоянии данного индивида сколько-нибудь долго. Несмотря на эмоциональный нажим женщины, сопровождаемый криком и размахиванием рук, мужа пристроить на вакантную должность крановщика не удалось. Как Сева понял из дебатов, мужика уже дважды брали на работу сюда и после выгоняли по статье.