Текст книги "Лоскутная философия (СИ)"

Автор книги: Игорь Олен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Ум – начальствен. Умные жаждут, чтоб им служили. Некогда род людской обращал в рабство пленных, а ещё раньше – тех, кто был рядом, самых смиренных. "Умные" делались чтó теперь звать мужчина, "глупые" – женщиной. Всё тяжёлое, – значит, ergo, и важное, – возлагали на "глупых", то есть на женщин. Так что феминные формы суть проявления неразумной, стало быть, сущности, а вот формы мужчин – кров мощного доминантного разума. Да, вот так. Если разум творит всё сам, почему это женщину, сущность более ценную, чем, к примеру, утюг, сотворил некий Бог, в Какового не верят? Всё творит человек, и женщину. Отрицать сие – отрицать и себя, коль верим, что Бога не было и что всё вокруг строит разум. Жуть неразумно, коль мы допустим, что, дескать, нечто, создав нас, испепелилось. Это не может быть, ибо ставит вопрос: до того как "разумные", кто мужчины, создали "глупых" в качестве женщин, им предстояло себя создать. Как спроворились?

73

Президент: "Надо чувствовать, как живёт простой человек".

Образцовый пример чутья! Сходно мы сострадаем кошкам с помойки. Но! президенту лучше бы чувствовать, как живут кунаки Кремля, как пахуче живут, шанельно... Нет, он не чувствует. У него на них нет чутья. На нас – есть. Почему? Видно, мы дурно пахнем, – ну, непривычно. А у богатых запах привычный для президента.

74

Женщины поминутно откидывают с лиц волосы. Раз за разом, упорно – а волос вновь в лицо... Странно. Факт в пику разуму. В смысле, женщины по каким-то причинам лучше потратятся на волынку с причёской, чем будут мыслить лишнее время. В женщинах нечто борется с мозгом. Что получается: что эстетика неразумных волос – над разумом? Значит, разум наш лживый? Утилитарный? А может, хуже? Ибо разумней, чтоб волос не было, как иных вещей, что мешают мышлению. Уймы вздора, чуши и малостей, на взгляд разума, он сумел уничтожить в битвах с эдемом. Он просто стёр их с лица земли, дабы всё стало лысым, но зато мыслящим.

Получается, что эстетика разума созидает "красóты", что в первозданном значит уродство. То есть до разума был мир Божьих красот – а после мир стал разумен. То есть уродлив.

75

Мамардашвили отнесли фразу, что де, изрёк он, Христос до сих пор на кресте в мученьях... Мысль не нова отнюдь: мысль Шестова и, верно, старше. Больно, что фразу, важную и трагическую, не помнят и ей дивятся, точно находке.

76

"Хватит вам думать. Толку не будет". Н. Кэмпбелл в пр. "Глянец". Дух глубин в диве подиума? Сравните:

"И заповедал Бог: ты от всякого древа ешь, но от древа познания ты не ешь; как съешь с него, ты умрёшь" (Быт. 2, 16-18).

"Я погублю мудрь мудрых, разум разумных свергну" (1 Кор. 1, 18).

"Остановкой ума" открывается истина (И. Сирин).

"Сознавать есть болезнь" (Достоевский).

Ницше свидетельствовал, что цена абсолютного знания есть безумие.

Вот, писатель, философ, Бог на одном краю. На другом – девка склочная, нетерпимая, эгоистка, вешалка моды и идол масс, живущая лишь инстинктами, каковые, напомним, дал нам Господь и к которым звал Ницше. То есть столкнулись сверхразумение да сверхглупость – и соплелись в одно как ни странно... Впрочем, не странно. В истине целость, синтез, единство, всё совпадает, в том числе антиномии. Что из этого? А вот то, что мы молимся. Как бы мы христиане и чаем к Богу. Мы ходим в храмы, лбы разбиваем, – только б заметил нас! – под иконами. Но попасть к Богу просто: выполни, что велят Бог и Ницше вместе с Наоми.

77

Жадная лицемерная власть, хозяйствовать не умея, раскинула сеть чиновников и утроила силовые структуры, чтоб защищаться.

78

Грех первородный значит мораль. Вот нравственность – достославный, почётнейший институт человека, фундаментальный, краеугольный, конститутивный. Как родилась мораль? Зиждима на неправом и правом, то есть на том, что одно есть "добро", чтоб искать его, а второе есть "зло", чтоб давить его, она детище первородной вины, познания "зла" с "добром".

Человек, совершив первородный грех и утратив связь с Богом, не ужаснулся, но начал взращивать грехопадный акт, так что "древо познания" расцвело цветом норм, табý, принципов. Род людской взял за честь познавать, в чём "добро" и в чём "зло", тщеславиться "нравственными устоями". Индуизм горд своими, а православие, синтоизм и ислам – своими. Плюс есть мормоны, панки, фашизм, адвентисты седьмого дня, хасидизм и т. д. и т. п. Они тоже горды собой. И у всех мораль лучшая. Что при этом случается с миром, созданным, чтоб его не кроили "злом" с "добром", – налицо. Мир чахнет.

Как всё наносное не от Бога, этика сгинет. Не унесёт ли она также нас с собой? То, что Бог не давал, мы ж взяли, нас обездолило. Человек человека по поводу грёз о "нравственном" жёг в кострах инквизиции, бил, расстреливал и сёк розгами, жарил заживо, отравлял, сажал нá кол, – точно ускорить ход первородной вины есть долг. Слышим: "нравственные святыни", "заповедь как сакральность", "наши священные благородные цели"... "Святость" вдруг стала брендом морали? Род людской освятил свой грех? Получается, что не Бог священ, а мораль, результат преступления? Бога сдали в утиль? Но зачем тогда храмы этому Богу? Есть ли толк в клире, любящем поучать мир денно и нощно, но, видим, лживо, ибо священство учит морали? Истина рядом. Если наставники (равви, патеры, муфтии) вдруг откажутся от познания "зла" с "добром" и основанных на "добре" и "зле" дискурсах – род людской мигом вырвется из-под гнёта.

Кто первородный грех мнит "сакральным" – тот против Бога. Этика – это то, где возможно быть, лишь предав сущность Жизни, коя в свободе и прихотливости. Удушив Жизнь с помощью внешних норм и внедрённых (сóвестных), мораль вводит в нас правила, а они подменяют Жизнь смертью. Что мораль требует? Вознестись над своей самобытностью ради общего, растоптать своё, чтоб всё было безликим. Мы замещаем рай первородным грехом, заверившим, что давным-давно человек пленён разумом, знающим, где "добро" и "зло", и владеющим миром.

Кто совершенней, Бог или разум? Вряд ли последний. Он ограничен. Он, чтоб закрыть путь к Богу, взнёс мораль как барьер, за который нельзя шагнуть. Оттого-то мораль – путь падших.

79

Русская философия суффикса.

Русь не терпит фамилий на "-ов" и "-ев" за их мягкость. Правил Романов – и его свергли от недовольства. Но взялись люди с ФИО на "-ин", Русь смяли и обротали: Ленин и Сталин. Приободрилась Русь под стальными руками!

Сталин скончался. Сунулся Маленков, сорвался. Вышли Хрущёв да Брежнев. Вновь поразмякла Русь, позабыла порядки, скурвилась, предъявлять как бы стала. Тут бы ей "-ина" – ан вылез снова "-ов", кагэбистый Андропов, но бесполезно...

"-ко" встрял случайно, то есть Черненко. Выскочил "-ов", Горбач; только зря он крутился: Русь, на "-ов" хáркая, предпочла ему "-ина", лёгши под Ельцина, от кого пошла голой, вздрюченной пó свету, но зато и счастливая, что сыскала пахана, кой, крепко зная Русь, дал в наследство ей "-ина". Снова Русь крепнет, строится взводно, ротно, как прежде, вновь кричит здравицы с одобрямсами.

Вывод тот, что беда не в политике с экономикой, что, мол, лопнули и страна впала в кризис. Нет, дело проще: Русь жаждет "-ина". Славься, Русь, и цвети! Возьмётся "-ов" – ты гони его в шею вплоть до Засранска!!!

80

Языкоблудие – признак плоскости мысли и мелкоты её. Ведь глубины туманны; их язык сумрачен; о них ясно не скажешь. Все краснобаи, стало быть, лгут, пардон, разъясняя нам, чтó не может быть ясным, и ведут к бедам как провоканты.

81

Встречь мне шли люди, разные венгры. Ярость напала, я зашагал на них. Дурно выгляжу? Но я здесь на своей земле! – потекли бурно мысли. Я здесь, в России, странной, блаженной, нам воспретившей культы маммоны! Вспомнилось, что есть русские, кто, кляня иноверие, безоглядно заимствуют чуждый быт, словно тот – не последствие чуждых принципов, словно внешне быть кем-то не означает, что ты внутри как он. Но что я из себя являю, пусть неудачливый, надмевался я, – за тем русскость и право гордо здесь сейчас шествовать. Чудилось, когда шёл на них, респектабельных и ухоженных, будто русского выше нет и я сам непорочно, непревзойдённо прав! Пусть пентхаус, "бентли", гламуры не про таких, как я, но под ними – моя земля! пращур мой здесь владел! – исступлённо я мыслил в жажде явить им смутное и неясное самому себе, но громадное и несметное, вдохновенное до восторга, это ужо вам!!

82

В книгах Арсеньева так подмечен любой, даже жалкий, клочок земли Уссурийского края: речка, утёс, ключ, сопка, старица, ручеёк, склон, бухта, тропка, угодье, лес и долина, – что я влюбился в мелкие частности и в моменты природы больше, чем в подвиги и колоссы культуры, видя в последних лишь обобщение, усреднение и подгон под один ранжир неиссчётных приватностей и подробностей мира.

83

Грёзы угарного человека. Брызнул вдруг импульс к женщинам, интерес к ним. И я подглядывал в стёкла бани. Но не отличное там влекло меня, как покажется, что смотрел я на бёдра и груди. Я их боялся. Женскость пугала. Старшие прогоняли нас и во тьме, глядя в стёкла, зло рукоблудили. Перепачканный снег ел пёс... Цинично? Если права мораль – сперма мерзостна и мы жутки. Но это ложь. Ведь наша цель: превзойдя "сей мир", впасть в инакий, где Суламифи, Грайи, Венеры дивны не этикой и ей верной эстетикой, а планом Бога.

Помните: чтó считают прекрасным, в истине страшно, чтó мнят нормальным – в истине грешно. Вы некрасивы? Люди не правы, мысля вас фоном при Нефертити. Лишь потесни мораль – и ты станешь богиней. Ибо зачем мы? Глянь на младенцев: девочка кроха – вульва огромна. Девочка в Боге только вагина. То же и мальчик – разве что фаллос. Прочее – мóрок, как бы надстройка. Это признавши, станем как боги. В древности секта жриц-проституток в храмах Кибелы яро шептала: "О, фаллос, подь в меня! Я разверстая!" – и мужчины сбегались.

84

Мы сверх суждений, к нам относимых.

85

Люди мнят правдой только чтó пережили. Что не пережили – им ложь. Оттого для них нет эдема, и первородного преступления, и Христа с Его истиной. Что же есть для них? Церковь, власть, здравомыслие, тупость, лень, гарри-поттерство, демагогия, мишура и в конце концов смерть. Смерть вечная. Ведь не то что Христа с "вечной жизнью", но даже Ницше мнят чокнутым, звавшим в "вечное возвращение".

86

Реализм, увлекающий мир к коллапсу, в крик кричит, что история, мол, не ведает сослагательной яви. Это неправильно. Надо чувствовать, мыслить, жить в сослагательном наклонении. Сослагательность – райский сад, искорёженный разумом. Сослагательность есть реальней истории потому хотя б, что в ней всё нам желанное. В ней – то царство Христа, где несчастные счастливы и где волк и ягнёнок будут жить вместе (Ис. 11, 6). Или – или... Ну, а отсюда тест христианам, и тест коварный: либо Христос обман – либо "мир сей", взросший разумно, без сослагательств.

87

Мир грехопадный – это мир ценностей как мир домыслов о добре и о зле, где властвуют разум с дочерью этикой. Данный мир создал М (мужчина). И вся культура рубенс-ван даммов в целом мужская. Ж – дочерь рая, женскому нравился прежний Бог. Но мужчина сменил богов; вместо Гей стали Зевсы, а вместо Евы – Пигмалионы, сведшие камень, мёртвую-де бездушность, в женщину.

Фрейд считал, Ж завидует пенису и ему подражает "недо-мужчиной", хочет того же, что и мужчина. Вздор. Она хочет вернуть эдем. Ей бы вбить этот фрейдовский "пенис" в кал, и поглубже, чтоб, в свою очередь, претворять не умышленность, но любовь и рожать не мужской грехопадный тип, но тип райский. Пол не под поясом, он в мозгах. "Эрогенная зона женщины – её мозг", Минелли.

Сгинул лик Евы – сделался образ, созданной мужским мнением о прекрасном, названный "woman"...

Не об Адаме речь, тыщу лет вырубавшем рай; не о внуках его, столь древних, что стали мифом. Их грехопадный пыл свёлся в скепсис, в мудрый цинизм о женщинах: что, де, могут? рожать? сношаться? делать что велено? По исламу Ж вроде "тени мужчины". Ницше изрёк в сердцах, что Ж "кошки" и что у них, мол, "женский маразм". Шопенгауэр вторил, что Ж – "гусыни". Ж – смерть разумному, полагали философы, гроб мышлению, тормоз мысли. Ж манят в дикость, будучи свалкою всех страстей. М благий – Ж нечестива. Место ей в гинекее либо в гареме, за занавеской. Пусть бы являлась, чтоб принять семя и разогнать мрак страсти, – и исчезала. Некогда на соборе (585 г. Р. Х.) спорили, "человек" ли Ж. Наивысшая ложь мужского – принципы и религии – учат:

Ж есть ближайшее для М "злое".

М зиждит "космос" ("строй" и "порядок") – Ж ладит "хаос", или "расстройство".

М положителен, добр, культурен – Ж негативна, зла и дика.

М светел, супер-активен – Ж неактивна и несветла (темна).

М прогрессивен – Ж регрессивна.

Женское, М считает, празднует разрушительных, злых аморфных богинь, вредных "доброму" "прогрессивному" "светлому". Порождает чудовищ Гея. Фракийская Ма пьёт кровь. Кибела тимпанит в оргиях. Кали требует человеческих жертв. Ангрбода – мать всяких монстров. Перунова дочь Девана бьётся с отцом, став львицей.

Ж угрожает – М с ним воюет, так, что он Еву, что означает "Жизнь", – безграничную, неохватную Жизнь, – свёл в трубку, чтоб её пользовать. Вульвы с чётким параметром в стиле Барби – вот идеальный пенисный мир. Жизнь-трубка для познавательных фрикций – вот весь М-"космос", "строй" и "порядок". "Добрый" М, скобля рай бритвой домыслов, возомнил стружку "хаосом" и винит в этом женщин. А обстоятельней, он единственно смог вместо рая дать дом, где пьёт, одуревши от дел своих.

В женском М видит хаос. Это мужскими "светлыми" мыслями Ж изолганы. М-идеями исказился мир, ибо Ж, став рабыней М, порождает плоть в лад идеям. М очень долго, тысячелетия, браковал гены рая ради подобного его смыслам, сделав Венер – Милосских, а равно Книдских. Рай назван хаосом, зло – добром, негатив – позитивом, истина – ложью, прелесть – уродством. М есть враг райского. В мире М всё есть ложь. Что зло М – то для Ж явно доброе. Где для М аморальность – там для Ж истина. М для Ж значит смерть.

Достаточно. М разводит Милосских, Ж в ответ – Виллендорфских дев, нужных Богу и раю, а не мужским мозгам.

88

Так как мораль – свод правил, то принуждает нас видеть, лишь чтó позволит. Значит, моральный мир – клок вселенского. Много, значит, в моральный мир не вошло: в нём даже любовь моральна, – стало быть не полна. И вправду, разве полна любовь с нравственным и этически-статусным добронравным партнёром? Ведь в этом случае отсекалось запретное, что считалось безнравственным. А его что, нельзя любить? Можно. Да и полезно в первую очередь.

Здесь второй вопрос, кардинальный: может неполная, ограниченная любовь сеять полную безграничную жизнь? Не может.

Вот потому-то мы живём мало. Эрос, поэтому, ключ не только к улучшенной – но и к Жизни вообще. Фильтр в эросе, вроде этики, возбраняет бессмертие. Имморальность же увлекает нас в круг безмерности качеств, мер и возможностей.

89

В книге – нудные, скрупулёзные, в русле странных задач наррации с препирательствами с самим собой, с миром, с обществом, с Богом, с Кем я, наверное, разбираюсь с рождения и теперь достиг вех критичных. Массам я чуждый. Кой прок в словах, твердят, в самоедстве? что спорить с Богом? надо быть цельным, надо в реальность-де; человек ведь творец, ура! нужно действовать! скажем, в блоге пиарить кошко-корм "Вискас", тени от "Avon" либо идеи Рассела, церкви, справед-едросов.

Проще, конечно, взяв свечку в храме, яро креститься, веруя не в Христа, а в себя. Проще, роясь в политике и возясь в экономике, прилагая к ней тайный свой интерес, мнить, что служишь "народу", кой всегда дальний фон, удобрение в твой розарий. Проще, вопя: "Умру, но Россия навечно!", – знать, что умрёшь-таки в неком частном удобствии (а не в общей мгле), заработанном ловким промыслом.

Я иной, зритель сгинувших пéрмей , мемфисских пирамид, гомеров. Вот что я знаю: Богу на всё плевать. Он не видит нас, громоздящих культуру. Он всё разрушит. Он ждёт в пустыне всех нас заблудших.

Боже, помилуй!

90

Понял, как истина возникает. Промельком. Без того чтоб корпеть над ней в философских трудах и в диспутах. Включишь радио, там фрагмент из романа, – не Достоевского и Толстого с их геморроями, а клубничка про Рэмси, главного в лавке, кто девушек-продавщиц "не щиплет, в отличие от поганца Джека"... Вот ведь задача! В чём её цели? Отповедь щупать девушек? Или девушкам нужно, чтобы их щупали? Здесь, скорей, идеал homo sapiens – грёзы чистой моральной "любви", решившей, будто мужчина, чтоб щупать девушку, должен взять её в жёны.

91

Мы живём так, как мыслим. Если воюем и убиваем, лжём, подличаем – значит мыслим войну, смерть, подлости больше, чем остальное. Рознь – в сущности человека, в мыслях его, в воззрениях, в утверждении зла с добром. Человек есть лицо войны, её форма и претворенье.

92

Что меня манит странное? Взять "добро" или "зло". Что "зло" и "добро"? Я видел их? Нет, не видел. А меж тем видели их почти все. На шоу, несть им числа, и в буднях с пеной у рта доказывают своё "добро" и готовы внушать его оппонентам (ясно что "злым") насилием (см. "добро с кулаками"). Ишь ты, запал какой! Для чего битвы с призраком? Ведь сказала патристика, что "зла" нет. Христиане, верим патристике? "Зло" не есть самосуще – вот лейтмотив её. Это как бы нехватка меры "добра".

"Добра", кстати, тоже нет, а есть чёс про "добро" и выдумки. Бог, источник патристики, чтó сказал: что на свете всё "хорошо" (Быт. 1, 31), к тому ж запретил знать "зло" и "добро" вообще (Быт. 2, 16-17).

То есть их нет. Совсем. Ни "добра" и ни "зла". Есть данность. И поразительно, что, забыв её, люди бьются за домыслы относительно "зла-добра" и деянья ради сих домыслов.

93

Мир гниёт и в нём нет надежд. Мир пора отрицать. Ницшеанства тут мало. Нам коренной, титанический слом бы! Гуннов каких-нибудь и вандалов! Нам коренную Россию бы! Недоделали. В результате – вещное счастье, будь оно проклято... Может, чушь всё: Русь, мессианство? Может быть, главное – сикль библейский? Рубль, йена, доллар?

94

Мы вовне всех. Мы так живём, точно видели истину и ничто вокруг нам уже не в пример. Мы истину видели? Где? в Евангельи? Много там о любви, прощении и незлобии. Но ведь мир-то иной. Иное всё. Как нам жить, чтоб и Богу, и миру, если Бог "не от мира" есмь? Мы загадочно сердцем нашим в раю и судить должны как попавшие в хлев судили б от чистого... Но нельзя судить: Бог изгнал прародителей за суд истины "злом" с "добром". И Христос велел не судить. Велеть-то велел – да сгинул.

95

Всяк ценен в мере, в коей заслуживает знак вечности. Парафраз из Ф. Ницше.

96

Не сплю с Рождества, – с него не живу по-прежнему... Что испытывал Бог, бывший вечно (стало быть, и до Собственного Рождества, как я до болезни) и изменивший вдруг Сам Себя входом в мир, как и я изменён болезнью? Он появлялся в мир, когда я уходил. Рождался судить мир – я ж судил его вырождением. Мы поэтому родились день в день: Бог в зло – а я вон из зла (значит, в истину?). И вот в этом миру, из какого исчезну, где прожил много, я, как младенец, не разумею вдруг ничего почти, ни к чему не могу приложить свой опыт. И до-рождественского меня не избыть пока новому, неизвестному, кем я стал.

97

Не посылается лишь тебе. Жизнь, шанс проявить себя, синекура изрядная – сразу всем. Но из них кто-то всех упреждает. Раз, третий, пятый взял кто-то первым – и олигархом стал. Прочие? Их беда: ведь давалось на равных, подсуетились бы... Подыми я сикль – и моя жизнь не так пошла б, по-иному, а, как я бедствовал, то от худшего к лучшему; взбогател бы вдруг, преисполнился целями.

Я не поднял сикль. Вот каков я. Все мы такие: род мой, дед, прадеды. В нас – заскок слыть духовными, бескорыстными, с принципами, мол, этики, хоть нам жуть нужны доллары, и поболее. Масса их нам нужна! и собственность: мы хотим быть чиновными и имущими. Но мы страшно больны, чада догм о "добре" и о "зле" и "нравственном". В результате мы нищи.

98

Если я жив на вид, то затем что я думаю, мысль творю. Я вне мысли отсутствую, мертвен. И не болезнь казнит, но я мёртв, ибо сил и желаний жить нет. Нет – чувств... Умел ли я жить вообще? Я в стадии перетянутых струн, лишь лопнуть. Так, во фрустрации стережа смерть тела, мыслями я игрался в жизнь, делал вид, что живой-де. Ёрничал. Я вник в тайну, что и не жить уж можно, быть неживым почти – а и будто бы жить притом, стоит лишь сознавать. Вот так. Чужесть жизни сознанию вскрыл я, выяснив: в жизни мёртв почти, я, загадочно, в мысли жив ещё, почему и не труп. Мысли даже мощней в больном. Оттого мне пришло: а не мысли тот вирус, кой, паразитствуя на живом, жизнь губит? Вспомнится детство в роскоши чувств – и видится, что сейчас ты без чувств не вполне живой, а лишь есмь умом; что враждебна мысль жизни, паразитична, ибо является, лишь пожрав жизнь. Попросту, мысль мертвит; и хвалёный "разумный" наш выбор – страшен. Да и Сам Бог, клянясь: "Я есмь Жизнь", – Бог, в Кого только верить, ибо абсурден Бог, Сам кладёт рамки разуму, постижимый лишь тайной. Стало быть, мысль – безжизненна? Полумертвие, значит, звать homo sapiens?

99

Мысль. Христос был гносеологией с онтологией. Христианство – психическая терапия.

100

Плебс, добродетельный, благонравный, твёрдо держащийся догм и норм, то есть спёртый моральным грузом, думает о бессмертии? Вот те на! Законфузится он в бессмертии, покраснеет, как мак, со стыда сгорит, ведь за гробом жуть аморально. Все там раздетые, обнажённые до своих тайных мест. Там высшие моют пол низшим, пигалиц чтят как старцев; там убийц ценят; шлюхи там лучше девственных девственниц, а Иуда там в славе. Там нравы Бога, а не людские.

101

О, ни один народ не отзывчив на вышнее, не охотлив до грёзы внедрить миф в жизнь, не распахнут для бездн, как русские. В нас неразвитость в преимущество неких тайн (взять лейбницев, чистопробный их интеллект, вещающий о сверхумной абстракции, то итог – в буржуазном уюте), – если точнее, для постижения неких тайн и сквозь них испытания всеглобальных идей провождением странной жизни на грани, как бы не тут уже, чтоб энергия направлялась не к скучному дважды два будет столько-то или к штудиям Гегеля (сим "духовностям"), но к немыслимым сфинксовым откровениям, отчего племя русских как бы юродиво, изумляя себя и свет.

Мы враг западной деловитости и восточной недвижности. Мы являем им, что не это суть, что оно мало пользует, что не техникой и традицией делать жизнь, не Эйнштейном и Буддой, что это – к гибели и что жить без машин и карм лучше. Мы всё изведали: Вавилон громоздили, вырвались в космос, вызнали, из чего мы, атомы пользуем...

Но БОЛЬНЫ И УМРЁМ.

Нам, русским, ваше не нужно.

Нам нужна жизнь. Жизнь Вечная.

Скуден разум наш, но велик дар инакости, вплоть до чужести миру. Мы в ожидании и, юродствуя, указуем путь. Мы в делах апатичны, ведь для нас истинно, лишь к чему мы назначены. И мы ждём, не издаст ли клич, чтó нас наняло в изначальные давности, чьи мы духом и плотью. Да, мы бездельны, а если дельны, то лишь во вред себе, ибо ведаем ложь деяния и что мелко и пагубно жить в делах.

Пусть работают, чтоб нажить капитал и чваниться; в этом Смысл Мировой... И хоть все юдо-англо-саксонского племени, наставляющие, для чего и как жить, холят Смысл Мировой – мы урок даём, чтó их принципы, воплощая их до конца, где видно, что – ничего в них нет. Нет даже жизни; есть лишь мираж её. И от тяготы жить на грани, то есть нигде, от пошлости Мирового их Смысла мы часто пьём, пьём дико, только б избыть тоску.

102

Отчего я зациклен на первородном грехе?.. Не модно? Вот понаучнее: отчего я зациклен на сломе разума, быть имевшем в райском континууме, когда Ева с Адамом, съев плод добра и зла, изменили тренд знаний (гносеологию с онтологией)?

Оттого что хочу жить лучше.

Я решил, что для этого надо двинутся вспять, в рай, к древу познания, дабы, бросив там первородный грех, повернуть к древу Жизни. Я хочу жить. Я верю: мы, съев плод знания зла с добром, умерли, как сказал Бог и повторил ап. Павел, что, мол, вошла в мир смерть и мы все согрешили в предке Адаме.

103

Что я? Зачем я? Чтоб, по Хайдеггеру, в наши дни профанации всеглобальных масштабов мыслить возвышенно – значит действовать самым подлинным, самым истинным образом, хотя с виду бесплодным.

104

"Умная", "креативная". Здраво мыслит, пишет про "нравственность", про "духовность", про "идеалы" и про "культуру", мол, в "половых отношениях"...

Слышу: "умная", "креативная", а тем паче "моральная", – рвёт меня! жду степного нашествия и стенания вульв под членом, брызжущим спермой и обдирающим с них "культурность"! Мне бы неумных и незашоренных, что живут собой и берут, что в их силах, не ожидая сниманий шляп, комплиментов, роз, уверений и романтической фальши, вовсе не нужной М, так и Ж в потаённой их сущности.

О, была одна! Я мог запросто подозвать её и молчать без турусов, рекомендуемых всеми своднями. Я мог просто сказать ей: ты не ахти, есть лучшие, – и она принимала всё без обид. Мог пить с ней, пить и ласкаться. С ней было вольно, и я общался без уверений, что, мол, люблю её. "Мы имели друг друга не останавливаясь, зверьём в норе..." Это женщина. А других, креативных, – я их всех раком. Я так – культурных, благопристойных. Раком их – лучше. Здесь одна тайна. Знайте, религии, что нам дали мораль, – мужские. Иудаизм от женского очищает декретами о "нечистом" и сегрегацией в синагогах. Сходно ислам с половой сегрегацией, как в Иране. Плюс христианство с сим: "муж глава жены" (Еф. 5, 23). Ибо женщины, что прельщают сознательно, понаслушавшись сводней, вроде Сягузи, суть псевдо-женщины, ведь мораль, как и разум, дело мужское. Клитор их больше, вульва сдвигается на второй план, к анусу, отчего их ловчей брать сзади. Думаю, перво-женщина простиралась от вульвы, что и была лицом. Перво-женщина была вульвой. Эти же – клиторы, что мутируют в фаллосы. Для чего видеть нечто, что, изощрившись в умственных ковах, сделалось фаллос? Их только раком.

105

Вот ведь как вдруг бывает и выясняется, почему мир таков.

В нём А-вы.

Взял бы и бросил всё в этой дерьмо-вселенной. Ан, пройдёт блонда да соловей споёт – и жить хочется. То бишь есть ещё формы, думаешь. Мир тоска, но раз формы в нём – значит быть должно светлое.

Сходно тексты от А-ва. Маешься в сводах глупых советов прытких актрисок, в зауми блогерш, лезущих в рейтинги, в адвертайзингах лифчиков... Вдруг мелькание: Достоевский, Спиноза... Может, серьёзное, – мыслит ум, – в мировом словоблуде? И будто веет блондовой девой, что украшает мир. И читаешь текст. Грамматично и гладко, стильно, занятно. Острые шутки: "духless" cо "срачем", "фейсбук-вконтакте для звездо-пёздных", "офис-планктоны"... Вдруг отчего-то "пень Достоевский с быдлоратурой". Точно клин в темя. И понимаешь: ларчик-то пуст совсем, лишь мемичность и гладкость, стильность и модность, а блондовитость в нём – тень от сгинувшей Сущности, апокалипсный "конь блед". И постигаешь: подлинно, мир – тоска беспредельная и гордиться в нём нечем, коль Достоевский, мнением А-вa, – "быдлоратура". Тот Достоевский, кто, как и Ницше, духотворил мир.

Равное ищет равное. А-в нашёл в Достоевском, сложном и трудном, равное А-ву. "Пёзды", "планктоны", – что клеймит автор, но главным образом занят сим, – нам свидетельство, что у быдла в кумирах тот же "планктон" и "пёзды"... может, и "Духless", главная книга "умного" быдла, духless которой – вождь верхоглядов уровня А-вa. "Пёзды", "планктоны", в том числе "духless", – это суть то, с чем А-в вправе вести борение. Достоевского – ни к чему сюда. Он чужой духless-пёздо-планктонной мысли. Сколько та в океан ни нагадит – ей не засрать его.

106

Мой стиль – вопли забытых ценностей.

107

Страны, где мы живём. Есть страны, где неприлично быть почитаемым, значимым. Потому-то Исайя бегал обросший, голый по городу. Потому-то Христос и пропал в своих. Потому-то Антоний скрылся в пустыню, а Симеон, что Столпник, тридцать семь лет вис в небе... В общем, есть страны, где неприлично быть вообще.

108

С ума сошла моралистская сволочь вслед за хозяйкой – ханжеской властью. Вышли запреты на обнажённость. Пятна цензуры – на аморальной-де части мира. Свинским туманом "дум об устоях" крыты Скотт, Фидий и Достоевский плюс М. Булгаков как аморальные. Это принято взлётом "духа", "нравственных принципов" и "традиций высокого", вдруг достигнутых при великом вожде России.

Падшей ментальности врождено скрывать свои мерзости: властолюбие, страсть к наживе, чёрную зависть, злобу к свободному, безответственность, алчность, наглость, развратность, лживость с холуйством и ограниченность. Они строят мир, где фальшивое свято, Божие гадко. Властные нравственны, Достоевский и Фидий – жуть аморальны. А вместо Бога – Дума Святая с Роснравнадзором... Гон на гигантов пошлых пигмеев.

109

Тёсаный разумом. Человек не имеет свойств быстроты, хватки, ловкости, как у зверя. Значит, он не имел их? Вряд ли. Универсальному существу – человеку – впору все свойства, что и доказывают спортсмены. Мы растеряли их, сходно многое: прозорливое зрение, остроту обоняния, сверхчувствительную тактильность и силу мускулов. У зверей между ними и миром нет медиатора, и их связи устойчивей, непосредственней. А у нас между нами и миром вклинился разум. Прежде чем внешнее впустят внутрь наших "я", он фильтрует ток восприятий; мы же бездействуем, дожидаясь решений. Так суждено нам: после сжирания плода знания зла с добром фактам делать оценки, прежде чем действовать. Пока разум судил-рядил, свойства прочие гибли. В конце концов человек и в себе, и в мире стёр очень многое как ненужное. Род людской есть дитя лимитаций, ограничений, норм, рамок, вето, и он лавирует между Сциллой "добра" и Харибдою "зла". Зачем? Чтоб творить механизмы, что покорят его и добьют в щелях, в кои он загнал сам себя?

110

Человек разложился, как и постиг буддизм. Нет его. Что есть? Женщины и мужчины, лётчики, музыканты, няни, банкиры. Есть только функции, человека же нет. Плюс хамы есть и пророки, хваты и трусы... Трусы особенно... Этих много, – тех, кто, страшась свобод, холит разум, кой озабочен только себя хранить.

111

Аллегория Мчи, мой котик, беги

в воле четырёхлапой!

Дни твои недолги:

солнце спешит на запад.

Мчи по вешней траве

вперегонки с судьбою!

"Ё" идёт после "е" -

рок идёт за тобою.

Светел радужный луг,

солнце сияет лихо!

Но, замыкая круг,

радость уходит тихо...

А пока хвост – трубой!

Цапки-царапки востры!

Котик занят игрой,

мир его – райский остров.

112

Будь уникален, неповторим в сём мире, чтобы дать новое. А "возвысишься", как лжёт этика, над своей единичностью ради общего – станешь "некаким". Пробытуешь "моральную", "образцовую" жизнь, приметную, может, и с госнаградами, но останешься жившим некогда "человеком вообще", ничтожеством, лишним Богу и дьяволу. В общем, тем, о каких мораль учит: незаменимых, мол, нет у нас. Порождённый с отдельным, личностным голосом, ты впихнул его в хор, воспевающий плоских массовых идолов.