Текст книги "Лед тронулся, тренер! Но что делать со стояком? (СИ)"
Автор книги: Игорь Некрасов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)
Мои пальцы впились в шелк, чувствуя под ним пылающую плоть. Каждая клетка моего тела кричала, но теперь это был не крик о необходимости проникновения, а жажда дать ей наслаждение другими, не менее острыми способами.
Воздух стал густым, как сироп, и каждый её вздох приносил её запах – смесь пота, духов и чего-то дикого, первобытного женского сводила меня с ума.
– Давай, – ее голос был хриплым, уже лишенным всякой игривости. – Ну же…
Вместо того чтобы пытаться снять, я дрожащей рукой лишь отодвинул тонкую шелковую полоску в сторону, обнажая влажную, трепещущую плоть её киски.
Этого оказалось достаточно. Более чем достаточно.
– Видишь, какая я мокрая? – она прошептала, и ее рука снова легла на мою, ведя мои пальцы к тому самому сокровенному месту. – Из-за… тебя.
Мои пальцы коснулись ее половых губ, и она резко выгнулась, издав сдавленный стон. Ее киска была обжигающе горячей, приятной и невероятно влажной. Я замер, чувствуя, как под моим прикосновением ее тело содрогается в предвкушении.
– Не останавливайся, – ее ноги раздвинулись шире, приглашая, умоляя и требуя. – Сделай это… хочу… твои пальцы… внутри.
Ее слова, откровенные и влажные, ударили в голову сильнее любого алкоголя. И я послушно, почти благоговейно, скользнул рукой между ее раздвинутых ног. Кончик моего указательного пальца прошёлся по её влажным, вздувшимся губам, нащупав маленький, твердый, невероятно чувствительный бугорок. Она тут же вздрогнула всем телом, и ее низкий стон прозвучал как мольба.
– Да… вот… – прошипела она, и ее бедра приподнялись навстречу моей руке.
И тогда я проник внутрь. Мой палец медленно, преодолевая упругое, но податливое сопротивление, вошел в ее пылающую глубину. Ощущение было сногсшибательным. Она была невероятно тугой и обжигающе горячей. Ее внутренние мышцы влагалища тут же сжали мой палец с такой силой, словно пытались вобрать его в себя, не отпустить.
– О, боже… – ее голос сорвался на высокую ноту. Ее глаза были закрыты, лицо искажено гримасой наслаждения. – Да… так… ах…
Я начал двигать пальцем – сначала медленно, почти робко, затем увереннее, находя свой ритм. Каждое движение встречалось с её судорожными толчками бедер и прерывистыми, хриплыми стонами. Я чувствовал каждую бархатистую складку внутри неё, каждую пульсацию её дырочки. Это была самая интимная близость из всех возможных.
– Глубже… – она была вся во власти ощущений, ее слова были обрывистыми. – Больше… еще один… пожалуйста… еще… – выдохнула она, и в этом слове была не просьба, а жажда, и я, повинуясь, ввел второй палец внутрь.
Она застонала глубже, её голос сорвался на низкую, горловую ноту. Ее бедра активно заходили в такт движениям моей руки, она двигалась навстречу моим пальцам, ища ещё более глубокого проникновения.
И тут её собственная рука, дрожащая и нетерпеливая, потянулась ко мне. Ее пальцы нащупали болезненно напряженный выступ на моих брюках. Она обхватила его через ткань – неумело, но с такой жадной решимостью, что по моему позвоночнику пробежала судорога.
И ее рука на моем члене через ткань брюк начала свое неумелое, но невероятно возбуждающее действо. Она сжимала член то сильно, то слабо, водила вверх-вниз, сбиваясь с ритма, когда волны удовольствия от моих пальцев внутри нее накатывали с новой силой.
В тоже время я чувствовал каждую складку, каждую пульсацию внутри неё. То, что происходило, казалось мне интимнее любого секса. А её судорожные, беспомощные попытки «помассировать» меня через штаны сводили с ума, добавляя в эту гремучую смесь похоти щемящую нотку неловкости и искренности.
Мои губы снова нашли её грудь. Сначала я просто дунул на мокрый от масла и пота сосок, и она вздрогнула, ее пальцы на моем члене судорожно сжались. Затем я провел кончиком языка вокруг ареола, медленно рисуя круги, наслаждаясь тем, как она извивается подо мной.
– Ах… да… – ее стоны стали громче, отчаяннее.
Ее рука на моем члене двигалась все быстрее, но еще более беспорядочно, будто она сама не знала, чего хочет сильнее – кончить или заставить кончить меня.
Я взял её сосочек в рот, нежно засасывая, и одновременно пальцы внутри нее ускорили свой ритм, находя ту самую точку. Я давил на неё, грубо и настойчиво.
Ее свободная рука вцепилась в мои волосы, она потеряла всякий контроль. Ее дыхание превратилось в сплошной прерывистый стон.
– Да… да… вот там… да… ах… там! – ее крик был оглушительным. – Я сейчас… я…
Я чувствовал, как ее внутренние мышцы начали судорожно сжиматься вокруг моих пальцев. Ее тело напряглось, как тетива. Ее рука на моем члене замерла, вцепившись в него в наступающей судороге наслаждения.
И я прижался губами к ее груди, засасывая ее сосок еще сильнее, и в этот момент ее тело взорвалось. Мощный, сокрушительный оргазм буквально приподнял её над столом.
Из её горла вырвался низкий, почти звериный крик из-за волн удовольствия, что накатывались одна за другой. Она вся трепетала, а мои пальцы и губы, повинуясь инстинкту, продолжали ласкать ее, продлевая блаженство, пока она не разлеглась на столе, разбитая, тяжело и прерывисто дыша.
Ее рука безвольно соскользнула с моего члена, а на красивом лице застыла блаженная, умиротворенная улыбка.
Я смотрел на нее, на эту расслабившуюся, поверженную бестию, и чувствовал странную смесь торжества и щемящей нежности. Я не вошел в нее, и она не закончила начатое своей рукой, но было ощущение, что я обладал ею полностью. А ее неумелые, искренние попытки доставить удовольствие мне через ткань брюк оставили в душе странный, теплый и горький след.
Она продолжала лежать неподвижно с закрытыми глазами, словно выброшенная на берег морская нимфа. Ее грудь мерно вздымалась, а на коже проступали капельки пота. Тишину в кабинете нарушало лишь ее тяжелое, восстанавливающееся дыхание и бешеный стук моего собственного сердца.
Подождав немного, любуясь её блаженством, я медленно, стараясь не нарушить ее покой, вынул пальцы из её киски, они блестели, напоминая о только что случившемся безумии.
В тот миг, когда они покинули её влажную, трепещущую дырочку, она снова застонала – тихо, протяжно, словно сожалея об окончании этого порочного таинства. Ее тело еще несколько секунд мелко вздрагивало после столь мощного оргазма, а ее пальцы начали медленно, почти лениво, водить по собственному телу.
Легкие, едва ощутимые прикосновения скользили по влажному от пота животу, поднимались к груди, лаская ее, затем опускались вниз, к внутренней стороне бедер, останавливаясь в сантиметре от той самой чувствительной, разгоряченной зоны, будто дразня саму себя воспоминаниями.
Каждое такое прикосновение заставляло ее вновь слегка вздрагивать, и на ее лице проступало блаженное, сонное выражение.
Так прошла целая минута. Минута тяжелого, сладкого покоя. И только тогда она медленно открыла глаза. Взгляд ее был влажным, затуманенным, но в нем не было прежней хищной насмешки. Была лишь глубокая, почти что нежная усталость.
Она медленно приподнялась и села на край массажного стола, ее ноги свесились вниз. Несколько секунд она просто сидела, словно приходила в себя, затем наклонилась и подняла с пола свой бюстгальтер.
Она надела его, ловко продев руки в бретели, но застегнуть застежку сзади у нее, казалось, не было сил или желания, и тогда она повернулась ко мне спиной.
– Поможешь? – ее голос был тихим, без привычной дерзости.
Я молча подошел ближе. Мои пальцы, еще помнившие каждую складку ее горячей кожи, нашли маленький крючок. Я застегнул его, и этот простой бытовой жест почему-то показался мне невероятно интимным – куда более интимным, чем все, что было до этого.
Она обернулась, и прежде чем я успел что-то понять, ее губы нашли мои. Поцелуй был – быстрым, легким, почти дружеским, но в нем была капля той самой нежности, что размягчила ее взгляд.
– Спасибо, – прошептала она, едва оторвавшись, ее дыхание было теплым на моих губах. – Это было… невероятно.
Она молча принялась одеваться. Движения ее были плавными, умиротворенными. Натягивая штаны, она посмотрела на меня через плечо, и в ее глазах снова вспыхнул тот самый знакомый озорной огонек, но на сей раз без угрозы, а с обещанием.
– Знаешь, – сказала она, уже поправляя топ. – Мне кажется, у нас неплохо получается. Это… разнообразие… так что… готовься, завтра будет еще интереснее… в этот раз для тебя.
Она подмигнула легко, как ни в чем не бывало, и выпорхнула из кабинета, оставив дверь приоткрытой.
Я же стоял, все еще чувствуя на губах прикосновение её губ и запах ее кожи, смешанный с маслом. Слова «Завтра будет еще интереснее» висели в воздухе, словно не разорвавшаяся бомба.
Что она имела в виду? Больше пальцев? Нормальную дрочку? Минет? Или… что-то еще?
Мой мозг отказывался работать.
Я оперся ладонью о массажный стол и вдруг машинально поднес к лицу пальцы, все еще липкие от ее соков. Сначала просто вдохнул ее терпкий, мускусный аромат, от которого вновь закружилась голова. А потом, словно завороженный, коснулся подушечек пальцев кончиком языка. Сложный, солоновато-сладкий вкус ударил в нёбо, окончательно добивая меня.
Это её вкус… вкус её похоти и моего нового полного поражения.
Собрав волю в кулак, я прибрался в кабинете, смывая с рук следы греха. Затем вышел в коридор и направился в холл, но через несколько шагов замер и посмотрел в сторону двери в кабинет Татьяны Викторовны.
Стоит ли заходить? Прощаться? – мысли о том, чтобы просто уйти, не сказав ей, вызывали странное неприятное чувство. – Да, нужно. – решил я и направился к ней.
Постучал, и её властное «Войдите» прозвучало мгновенно, будто она ждала.
Я открыл дверь и, не заходя дальше порога, сказал:
– Я… ухожу, Татьяна Викторовна. До завтра.
Она сидела за своим столом, все так же безупречная и собранная. Ее взгляд скользнул по мне, оценивающий, холодный. Уголки ее губ дрогнули в легкой, почти невидимой улыбке.
– До завтра, Алексей, – произнесла она ровным тоном, в котором не было ни капли сомнения, что это «завтра» обязательно наступит.
Это было не прощание. Это была констатация факта. Я кивнул и ретировался.
На выходе я столкнулся со Светой, которая что-то разбирала на своем столе.
– Всего хорошего, Лёш! – улыбнулась она мне своей обычной, солнечной улыбкой.
– До завтра, Свет, – буркнул я и вышел на улицу, в прохладный вечерний воздух.
Добравшись до автобусной остановки, я прислонился к стене и закрыл глаза. В голове билась одна-единственная фраза: «Завтра будет еще интереснее». Она была одновременно и угрозой, и обещанием.
Я был пуст, как выпотрошенная рыба, а она уже строила планы на завтра.
Я усмехнулся и, открыв глаза, заметил, как вдалеке показались огни автобуса. И уже через минуту, подчиняясь законам физики и расписанию, с шипением тормозов он остановился прямо передо мной. Двери открылись с привычным пневматическим вздохом.
Ну вот и всё, – мелькнула в голове мысль, пока я заносил ногу на подножку. – Обычный парень садится в обычный автобус после обычного рабочего дня. Никто даже и не догадывается, что у меня в штанах ноет напряжение, а на языке и пальцах – вкус женских сокровенных секретов.
Интересно, – подумал я, уже заняв место и глядя на свое отражение в темном стекле, – а есть ли в «Ледовой Короне» бонусная программа для массажистов? Типа, десять доведенных до оргазма клиенток – один бесплатный сеанс психотерапии? Или… хотя бы проездной на автобус?
Я фыркнул в пустоту. Ответ, увы, был очевиден. Никаких бонусов. Только растущий долг. Долг по воле. Долг по сперме. Долг по душе. И, видимо, расплачиваться по долгам мне предстоит очень и очень долго.
Глава 16
Новый день, старые демоны
Проснулся я не от света и не от птичек за окном, а от назойливой, булькающей вибрации своей допотопной моторолы. Голова гудела, будто в ней всю ночь шахтеры ебались, с трудом добывая уголь отбойными молотками. Это была густая, липкая усталость, застывшая между извилинами.
«Не выспался» – это слишком мягко сказано. Я чувствовал себя так, будто меня ночью вывернули наизнанку, прополоскали в ледяной воде, а потом кое-как, без чертежей и инструкции, запихнули обратно. И забыли несколько деталей или, наоборот, запихнули лишнее.
Но черт с ним. Сегодня – новый день. Не в том смысле, что всё волшебным образом изменится, и я проснусь уверенным в себе супермассажистом с железной волей и всегда каменным членом, а в том, что он просто есть. Как факт, как восход солнца, необходимость дышать и обязательная утренняя эрекция, которая сегодня, кстати, отсутствовала. Тело, похоже, сдало пустые тары и вывесило табличку «На восстановлении».
Я глянул на залитый утренним серым светом экран телефона и сказал:
– Пора.
Подъем дался тяжело, тело отзывалось мышечной памятью на вчерашние нагрузки – ныли плечи от постоянного напряжения, предплечья гудели, как после десятичасовой смены грузчика.
Вчера по приходу в общагу первым делом я отправился в общий душ, где стоял вечный, въевшийся в плитку запах сырости, дешевого мыла и чьей-то безысходности. Струи воды смыли с кожи пот, остатки вчерашнего масла и смутное ощущение греха. Поужинал тем, что было – вчерашней гречкой-размазней, разогретой на общей кухне, где вечно пахло пригоревшим молоком. Без энтузиазма, но методично. Топливо. Телу нужны калории, чтобы производить… ну, в моем случае в основном сперму, пот и глупые мысли.
Потом, вместо того чтобы валяться и вспоминать случившееся, засел за конспекты. Мозг поначалу скрипел и стонал, как неподмазанная дверь, отказываясь воспринимать латинские термины и замысловатые схемы кровообращения.
Circulus arteriosus cerebri…
Да уж, дружок, тебе не до артериального круга большого мозга, у тебя там свой, малый кругооборот, между ног, и то в состоянии стагнации! – издевался внутренний голос.
Но я заставил его. Не через силу, а через упрямое, механическое повторение. Слово за словом, схема за схемой. Я вбивал в себя знания, как гвозди в доску. К полуночи глаза слипались, буквы расплывались, но в голове наконец-то воцарилась благословенная, чистая пустота, заполненная не образами женских тел, а строением печени, селезенки и чертового артериального круга.
Еще час зубрежки, и я закончил, выключил свет и уснул, как будто кто-то щелкнул рубильник. Без снов. Без Татьян, Ирин и прочих бестий. И это было прекрасно.
И вот наступило новое утро, я встал по будильнику. Ровно. Не от кошмара, где за мной гналась разгневанная Татьяна на коньках, и не от тревоги – просто встал. Мышцы все еще гудели, но в голове было тихо и относительно ясно. Пусто, но чисто. Как после генеральной уборки в квартире психопата.
Сходил в душ, затем, высохнув, направился к шкафу, как сапёр к минному полю. Выбор пал на темные, немаркие штаны из плотного хлопка, чтобы не было видно стояка, если вдруг… Хотя что значит «вдруг»? Скорее «когда»…
Следом натянул серую однотонную футболку и простые черные кроссовки для быстрого отступления. Ничего лишнего. Ничего, что могло бы привлекать внимание, провоцировать или намекать. Костюм готовящегося к битве, на которую он не записывался, но от которой теперь было не отвертеться. Нейтральная униформа выживальщика.
Потом пришла пора решать финансовый вопрос.
Я вздохнул, ощущая себя персонажем социальной драмы, и пошел к соседу по комнате, Вадику, который уже натягивал кроссовки, куда-то собираясь.
– Вадь, – начал я с умоляющей интонацией, которую тут же попытался исправить на деловую. – Одолжи косарь. На следующей неделе верну. Точно.
Он поморщился, будто взвешивая мою кредитоспособность, и ответил:
– Сам в долгах, брат, – вздохнул он с таким видом, будто его собственный финансовый кризис был делом государственной важности.
– Ну… ясно, – буркнул я, разворачиваясь к выходу. – Еще кого-нибудь спрошу.
Не то чтобы я сильно расстроился. Скорее, подтвердил свою теорию: вселенная последовательно отбирает у меня последние опоры. «Сначала воля, потом деньги. Что дальше? Почки?» Вернувшись в свою комнату, я плюхнулся на кровать, достал телефон и решил, что проще будет позвонить дяде Вите.
И только я набрал номер, как уже начал представлять его ехидную ухмылку на том конце провода.
– Дядя Витя, привет. Ты как, восстанавливаешься? Спина не беспокоит?
– Привет, оболтус, да потихоньку, – буркнул он в трубку, и я услышал какой-то хруст на том конце провода. – Тянет, знаешь, но вроде на поправку иду. А чего спрашиваешь, неужели навестить хотел?
– Хотел, как время выкрою, – ответил я, чувствуя легкий укол совести. – … но пока вот на работу собираюсь. И тут у меня проблемка возникла… не мог бы ты подкинуть мне пару тысяч до конца недели? А то совсем концы с концами не сходятся…
На том конце провода хмыкнули, и я снова представил его ухмылку.
– Ладно, чёрт с тобой, – сказал он. – Вижу, совсем прижало, раз уж в такую рань звонишь.
– Спасибо! – выдохнул я с облегчением.
– Да не за что, щас скину. – буркнул он. – Давай, беги на работу. Смотри только не потрать всё в один день!
Связь прервалась, и через минуту на телефон пришло сообщение о зачислении. Деловой аванс. Инвестиция в моё выживание.
Он отправил три тысячи на карту, и я спокойно их снял в банкомате по дороге. Бумажки в кошельке, пусть и чужие, придавали какой-то смутный, призрачный контроль над ситуацией.
И я поехал на работу. Просто поехал. В голове не было никакого гениального плана по выживанию. Никакого «что-то новое придумать». Сегодняшний план был прост, как пять пальцев: делать свою работу. Не больше, но и не меньше. Не поддаваться на провокации или… поддаваться. Не загоняться в угол собственными фантазиями или… загоняться. В общем, просто дышать, массировать мышцы и думать о печени и артериальных кругах, а в остальном как получится.
Вот мантра для моего нового дня.
Автобус, фыркая, подъезжал к остановке у «Ледовой Короны». Я глянул на знакомое здание из стекла и бетона, где творилось мое личное мелкое безумие. Раньше оно казалось логовом дракона, сегодня – просто место работы. Сложное, адское, с извращенным коллективом и начальницей-садисткой, но – место работы. С зарплатой. И с четким, пусть и неписаным, уставом, главный пункт которого гласил: «Не обкончайся на рабочем месте или… хотя бы постарайся не обкончаться».
Я вышел на остановке, направился ко входу и, войдя в «Ледовую Корону», первым предсказуемо увидел Свету.
Она сидела за своим столом, что-то увлеченно печатая, и ее пышные, прямо-таки эпические формы, как всегда, были мастерски подчеркнуты облегающей блузкой.
Вырез был таким глубоким и стратегически важным, что туда, казалось, можно было безнаказанно спрятать не только мою зарплату, но и все мои грехи, надежды и студенческий билет – и они бы затерялись там без следа, утонув в этом великолепии.
– Привет, Лёш! – она одарила меня своей стоваттной солнечной улыбкой, от которой в глазах рябило. – Как самочувствие после вчерашнего?
– Привет, Свет. Нормально, почти выспался даже, – ответил я, стараясь, чтобы голос звучал ровно и не хрипел от проснувшегося где-то глубоко демонюги-на-сиськи-смотрюги. – У тебя как дела?
– Ой, знаешь, просто отлично! Мне вчера так хорошо было, спала как убитая, честное слово! – её улыбка засветилась еще ярче. – Слушай, а ты… – она понизила голос, хотя вокруг никого не было, – на дом не выезжаешь? Ну, массаж делать? Я хотела бы еще пару сеансов взять как минимум, и, конечно, заплачу, ради здоровья же!
Вопрос повис в воздухе, густой и сладкий, как сироп. Ещё день назад я бы начал заикаться, краснеть, как помидор, и видеть в этом прямой и безоговорочный сексуальный намёк. Сейчас я просто ощутил лёгкий, знакомый укол в виске. «Дополнительные сеансы». Фраза прямиком из её бордовой тетради.
В голове моментально всплыла картинка из недавно прочитанного, и я сглотнул, прежде чем ответить.
– Не знаю, Свет, – сказал я, пожимая плечами с такой неопределённостью, которая, как мне казалось, должна была выглядеть как взвешенное решение. – Учёба, времени в обрез, конспекты горят. Но… подумаю.
– Подумай, обязательно подумай! – она тут же оживилась ещё сильнее, словно я пообещал ей не массаж, а поездку на Мальдивы. – А, и кстати, Татьяна Викторовна просила тебя к ней зайти. У неё к тебе какой-то вопрос.
Я слегка удивился, но про себя отметил: я и так, конечно, собирался зайти поздороваться, но теперь стало даже как-то неловко. Что же за вопрос у неё там такой? Или это просто предлог для неминуемого утреннего куни?
– Понял, спасибо, – кивнул я, стараясь придать лицу выражение серьёзного профессионала. – Сейчас зайду.
– А потом возвращайся, кофе попьём, – бросила она мне вслед уже веселее, и я почувствовал на себе её взгляд, скользящий по моей спине.
– Ок, – бросил я через плечо, не оборачиваясь, и направился в сторону кабинета Татьяны.
Что ж, у нас со Светой более-менее получился нормальный диалог. Никакого явного подтекста, кроме её обычного фонового флирта. И я даже не особо-то и смотрел на её грудь. Не заёрзал. Не вспотел. Прогресс, чёрт возьми! Может, я адаптируюсь к общению с девушками? Или просто эмоционально выгорел?
Подходя к кабинету Татьяны Викторовны, я настроился на деловой лад. Сердце билось чаще, но это уже был не прежний животный страх или похотливый азарт, а скорее нервное ожидание перед сложной задачей. Как перед экзаменом у строгого, но уважаемого преподавателя.
Я постучал. В ответ – тишина.
Подождал пару секунд, постучал снова, чуть увереннее.
Опять ничего.
Неужели её ещё нет? Или намеренно не открывает? – мелькнула тревожная мысль.
Я уже собрался было уходить, решив заглянуть позже, как услышал:
– Алексей? – голос прозвучал прямо у меня за спиной – тихий, ровный, но настолько чёткий в утренней тишине коридора, что я вздрогнул, будто меня хлестнули по голой коже.
И я резко обернулся.
Передо мной стояла Татьяна Викторовна. Её волосы, обычно свободно лежащие на плечах, сегодня были собраны в тугую, безупречно аккуратную косу, лежащую на спине. Эта причёска обнажала шею и делала черты её лица ещё более чёткими, почти скульптурными.
Её сегодняшний облик в целом сбил меня с толку. Вместо привычного властного тёмного костюма на ней был светлый, почти песочный комплект: облегающая рубашка, мягко ниспадающая по фигуре, и прямая юбка до колена, подчёркивающая бёдра. Этот бежевый наряд делал её визуально мягче, теплее, но от этого она казалась только опаснее – как лезвие в бархатных ножнах.
– Ой, здравствуйте, – выдавил я, почувствовав, как голос на миг сорвался. – Я… Я думал, вы в кабинете.
Уголки ее губ дрогнули в легкой, почти невидимой улыбке.
– Ходила в уборную. Ручки помыть, – произнесла она с такой же обыденной интонацией, с какой могла бы сказать «проверила почту». – Проходи, не заперто.
Я кивнул, надавил на ручку и открыл дверь. Затем на мгновение замер, и сделал шаг в сторону, и жестом пропустил ее вперед, как джентльмен. Выглядело глупо со стороны, как мне показалось, но инстинкт сработал сам по себе.
Легкая, довольная ухмылка тронула ее губы – она оценила этот жест, как оценивают хорошо исполненный формальный поклон. Она плавно прошла мимо меня в кабинет, и я, входя следом и закрывая дверь, не мог не заметить, как бежевая юбка облегает ее соблазнительные, упругие ягодицы с каждым шагом.
Мля, какая задница… – пронеслось в голове мгновенным, похабным рефлексом.
В кабинете свежестью и теперь уже явственным, свежим шлейфом её духов – с цитрусом и чем-то холодным, как горный воздух.
Она не пошла к своему креслу, а, легко ступая на каблуках, подошла к столу и непринужденно опустилась попкой на его край, положив ладони по бокам от себя. Ее поза была одновременно расслабленной и невероятно уверенной.
– Ну что, Алексей? – ее голос прозвучал тихо, но заполнил собой все пространство кабинета. – У меня через десять минут запланирована встреча, так что говори, что хотел. – она сделала паузу, ее глаза игриво сузились, и она спросила: – Ты ведь еще не успел возбудиться, только придя на работу? Или, пока ехал, фантазия разыгралась… вспоминал о вчерашнем и…
Твою мать, – мгновенно прошипело у меня в голове. – Ну нет… нифига я не привык к общению с женщинами! И особенно к таким вот утренним разговорам!
И, как назло, где-то в глубине штанов дрогнуло, и я тут же сглотнул, стараясь не измениться в лице.
– Нет-нет, – поспешил я ответить. – Я просто хотел поздороваться и доложить о вчерашних сеансах, а то вчера что-то даже не подумал… И Света… она сказала, что вы просили зайти.
– Ах да, просила, – она кивнула, прикусила губу, и ее взгляд стал томным, изучающим, затем она продолжила. – Но из-за скорой встречи мы уже не успеем. Так что… докладывай. Только, пожалуйста, покороче, хорошо? – она сказала это с такой сладкой язвительностью, что по спине побежали мурашки.
Не успеем? Что не успеем? – стремительно пронеслось в голове. – Неужели она действительно хотела, чтобы я… ей отлизал? – в паху предательски зашевелилось, и член, будто получив прямой мысленный приказ, начал упрямо наполняться кровью, упираясь в ткань брюк. – Да, млять, ну нет… это невозможно. Я весь в её власти! Как можно отказаться от такого? Кем нужно быть? Если она прямо сейчас скажет мне опуститься на колени и отлизать ей – единственное, что я смогу вымолвить, это «да, с удовольствием!»
Я собрался, выпрямил спину, пытаясь хоть как-то отвлечь мозг от похабных картинок, и начал, стараясь говорить максимально сухо и по делу:
– В общем… вчерашние сеансы прошли в рабочем порядке. Софья. Жалобы на спазм в трапециевидных мышцах и тяжесть в пояснице. Работал над снятием гипертонуса, применял растяжку. Ирина. Отмечала сильное напряжение в приводящих мышцах правого бедра, работал на расслабление, но зажимы глубокие – потребуется еще пара сеансов. Алиса. Жаловалась на тянущую боль в левой икроножной мышце, возможно, микронадрыв. Работал… на улучшение кровотока. А еще… – я сделал паузу, – вечерние сеансы у Софьи и Алисы, они не пришли…
– Знаю, знаю, – она махнула рукой, будто отмахиваясь от надоедливой мухи. – Семейные обстоятельства. Очень удобное словосочетание, не находишь? – она слегка покачала головой, и ее коса мягко коснулась спины. – Ладно, спасибо за информацию. Ты сегодня, кстати, такой… собранный. Мне нравится. – её голос стал чуть ниже, интимнее. – Поэтому… я хочу, чтобы ты зашел ко мне чуть позже. После утренних сеансов.
И, словно невзначай, она провела ладонью по своему бедру, мягким, скользящим движением, которое закончилось едва заметным, аккуратным прикосновением к внутренней стороне бедра, почти у промежности. Жест был мгновенным, но невероятно откровенным.
– У нас будет минут пятнадцать, – продолжила она, и в ее глазах вспыхнули знакомые искорки азарта. – Чтобы обсудить… твои дальнейшие профессиональные обязанности. И, возможно, отметить твой прогресс.
Она улыбнулась, и в этой улыбке было обещание и вызов одновременно.
– Я… я понял, – сумел я выдавить из себя, чувствуя, как жар разливается по всему телу. – После сеансов… сюда.
– Прекрасно. А теперь беги, – она сделала легкий, отстраняющий жест. – … готовься, скоро они завершат тренировку и пойдут к тебе. – она подмигнула и добавила. – Не заставляй своих юных клиенток ждать, и не только их.
Я кивнул, развернулся и вышел, чувствуя ее взгляд на своей спине. Диалог длился считанные минуты, но он снова перевернул все с ног на голову. Она не просто играла. Она дирижировала. А я, похоже, снова был всего лишь инструментом в её оркестре, пусть сегодня и старался играть по нотам.
Выходя из кабинета, я почувствовал не облегчение, а новое, щемящее напряжение.
Капец… как же она меня… мля… возбуждает! Понравилась моя собранность? Ха-ха! Ага, и теперь она вызывает меня после сеансов на отлиз или еще бог знает что, чтобы всю мою собранность к чертям разрушить!
Фух, ладно… – я попытался откинуть мысли и, топая по коридору, неожиданно вспомнил про полотенца, которые оставил сушиться в прачечной вчера.
Я проследовал в прачечную, в царство гула машин и запаха порошка. Забрал стопку сухих, еще теплых от сушилки полотенец, пахнущих навязчивой химической свежестью, и отнес их к себе в кабинет, аккуратно сложив на полку. И тут мой взгляд упал на одинокий ключ, лежащий рядом, на той же полке. Обычный, металлический, с биркой от кладовой.
Млять, – мысленно выругался я. – Я же вчера совсем забыл его вернуть. Совершенно из головы вылетело после всего… Надо вернуть. Быть ответственным. Или хотя бы создавать видимость.
Подойдя к столу Светы, я обнаружил, что ее нет на месте. Стул был отодвинут, на мониторе горела заставка.
Наверное, кофе пьет… и ждет меня, – предположил я.
Верхний ящик стола, тот самый, был приоткрыт на сантиметр, будто манил. Я потянул его, чтобы просто бросить ключ внутрь, и мой взгляд, предательский и ведомый всё тем же проклятым любопытством, снова упал на ту самую темно-бордовую тетрадь. Она лежала поверх скучных папок с надписями «Накладные» и «Графики», как алый цветок на поле брюквы.
Любопытство – мой старый, верный и самый вредный грех – снова зашевелилось, затмевая на миг даже голос здравого смысла, который слабо пищал: «Не надо, Орлов, не лезь, оно тебя сожрет». Я огляделся по сторонам. В просторном, вымершем холле царила утренняя тишина. Ни души. Словно сама судьба подталкивала меня.
Я приоткрыл тетрадь. Она сама раскрылась на знакомой шелковой закладке. За последней недописанной сценой, которую я видел, следовали новые, исписанные ровным почерком страницы. Я не удержался и пробежал глазами.
Первые две страницы описывали, как героиня возвращалась домой после того самого сеанса, вся в приятной истоме, вспоминая каждое прикосновение. Как она принимала душ, и вода, стекая по коже, будто оживляла следы его пальцев. Как она легла в кровать и… не смогла заснуть, её тело требовало продолжения, а мысли упорно возвращались к тёмным глазам массажиста и его знающим рукам. Было много внутренних монологов и томных описаний её тоски.
А потом, на третьей странице, начинался новый сеанс. Её сердце бешено колотилось, а между ног уже было влажно от одного лишь ожидания. Героиня лежала расслабленная, а массажист, увлеченный совершенством ее форм и собственным внезапно проснувшимся голодом, начинал новый этап. Описывалось, как его сильные, натруженные руки, скользя по ее пояснице, непроизвольно, будто против его воли, сползали к подолу ее трусиков.
Как он крючком уверенного пальца зацепил тонкую шелковую полоску и медленно, с непереносимой нежностью, стянул их вниз, обнажая соблазнительную, скрытую до сей поры ложбинку. Дальше шел подробный, сладострастный абзац о том, как он раздвинул упругие половинки ее ягодиц и… приник губами и языком туда, куда не ступала нога мужчины, и начал вылизывать анус, доводя ее до неистовства, а она впивалась пальцами в простыню и глухо кричала, теряя рассудок.
