Текст книги "Приказано - спасти... (СИ)"

Автор книги: Игорь Мохов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Когда глаза заболели от зверского напряжения, а мушка стала размазываться и терять свои очертания, Андрей медленно отнял винтовку от плеча. Сердце бухало в груди, каучуковым мячиком ударяясь в ребра. Руки затряслись, и красноармеец убрал сведенный судорогой палец от спускового крючка. Только теперь он почувствовал, что стоит коленом на остром сучке, торчащем из настила гати, а в сапоги давно затекла торфяная жижа.

Когда Андрей вылез из под прицепа и распрямился, жизнь показалась ему необыкновенно приятной штукой. Даже торфяная жижа на шароварах и гимнастерке не могла испортить настроения. Что грязь? Высохнет и отвалится.

А ведь он все же продержался и не побежал. И не струсил совсем. Ну, почти… Даже когда самолет шел прямо на него. Интересно, а как себя чувствовал Семка?

Шилин посмотрел в сторону тягача: из рубки уже вылезал Семен. Отвернувшись, Андрей вдохнул воздух, отдающий болотной гнилью: "Хорошо то как!" Удар в плечо придал его мыслям другое направление. Красноармеец удивленно вытаращился на чем-то разъяренного Семена:

– Ты что, сдурел что ли? Чего дерешься?

Чекунов пихнул его к тягачу:

– Быстрее, садись! Сейчас поедем!

Сам же метнулся к прицепу и о чем-то заговорил с высунувшимся Сиваковым. Андрей пожал плечами и направился к своему месту на "Комсомольце". Мимо снова пробежал Чекунов:

– Быстрее, твою мать! Чего еле шевелишься?

Этого Андрей уже стерпеть не смог:

– Семка, ты чего бесишься? Улетел уже фашист, не бойся. Или испугался?

Чекунов, уже опустивший ноги в проем люка, остановился и нехорошо оскалился:

– Улетел, говоришь? А ты думаешь, летчик на "костыле" слепой и нас не заметил? Он стрелять то не стал, чтобы не спугнуть. Но по радио кому надо уже сообщил, можешь не сомневаться! Ты предлагаешь остаться и посмотреть – кто прилетит по нашу душу?

Сплюнув, Чекунов исчез в люке. Тягач взревел мотором и дернулся вперед. На скамейку Андрей прыгал уже на ходу.

До самой опушки Шилин крутил головой по сторонам так, что даже шея заболела. Но небо осталось чистым. От самолетов, во всяком случае. Облака же потихоньку скучивались и наливались неприятной синевой, обещая скорый дождь.

И все же, Андрей облегченно вздохнул, когда тягач нырнул под кроны деревьев образующих лесную опушку. "Фухх. Не прилетели, сволочи! Или, ошибся Семка? Может, зря панику нагнал?" Этот "костыль", как его назвал Семен, похоже, был разведчиком. Меткое прозвище, кстати, – "костыль" он, костыль и есть. Вон как колеса несуразно торчали…

Тягач тем временем продолжал ползти по колеям заброшенной дороги. Когда-то она видимо была хорошо наезжена, но после того как гать оказалась притоплена, дорогу забросили. Так что "Комсомолец" двигался легко, волоча за собой прицеп. Разве что Андрею приходилось пригибаться за рубкой машины, когда тягач расталкивал ветви кустов, в отдельных местах полностью перекрывающих дорогу. При этом красноармейца щедро осыпало капелью дождя с потревоженной листвы. Конечно же, промокшая шинель не добавляла комфорта, но пока это было терпимо.

Андрей поднял воротник шинели и поерзав, поудобнее пристроился на узком диванчике. Мысли его снова обратились к Чекунову: "Вот Семену там не холодно. Он же рычаги ворочает, наверно согрелся". Вот подумал так и сам понял, что глупость сморозил. Нахрен, такой сугрев. Это же сдохнуть можно – с утра без перерыва рычаги дергать. А ведь Семка тоже не двужильный. И наверняка устал. Может, предложить подменить его? Только ведь не согласится…

Будто отвечая на его мысли тягач, взревел мотором и начал заваливаться в правый кювет, опасно накреняясь. Андрей судорожно схватился за поручень сиденья, но тут мотор "Комсомольца" неожиданно заглох, звякнув напоследок поршневыми пальцами.

Бросив винтовку на сиденье, Андрей попытался заглянуть внутрь рубки. Однако откинутая назад крышка люка не дала ему это сделать. Выматерившись, Шилин спрыгнул с машины и обежав тягач залез на рубку сбоку. В темноте броневой коробки было видно, что водитель уткнулся шлемом в лобовой лист. Андрей попытался растормошить его:

– Семен, ты чего это? Семка! Семка! Ты меня слышишь?

От прицепа подбежала обеспокоенная остановкой Фира, подошла Анастасия Ивановна. В три пары рук они достали через узкий проем тяжелое тело с мотающейся как у неживого головой. Уложили у гусеницы. Фира убежала к прицепу за какими-то медицинскими принадлежностями. Анастасия Ивановна, осмотрев Семена, облегченно вздохнула:

– Спит он просто. Укатало его это управление. У нас в дивизии, тоже бывало, механики-водители сознание на маршах теряли. Нагрузка то большая, а обзорность через люки – плохая. Так их бедных и укачивало…

Андрей недоверчиво перевел взгляд с санитарки на друга. Семен лежал вытянувшись. Шлем съехал назад, открыв потные волосы. Поперек лба пролегла подсыхающая царапина. Вот тебе и двужильный Семка. Значит, и его силы имеют предел.

От прицепа вернулась Фира с каким-то бутыльком. Подошел и Сиваков.

Дольская раскупорила флакон. Разнесся резкий запах, заставивший Андрея поморщиться:

– Это что за гадость?

– Нашатырь. Маленько осталось. Сейчас дам понюхать и очнется.

Озаренный новой мыслью Андрей перехватил ее руку:

– Не надо! Анастасия Ивановна говорит, что он просто спит.

Услышав свое имя, санитарка распрямилась, отводя рукой волосы с лица:

– Да спит, спит он! Умотался парень! И кончайте вы меня по имени-отчеству крестить. Называйте Настасьей, так проще будет.

– Хорошо Ана…, ээ Настасья – поторопился согласиться Андрей. – Давайте Семку в фургон отнесем, ему нужно отдохнуть.

– А кто же нас повезет? – Фира недоуменно переводила взгляд с лежащего Чекунова на Андрея.

– Я сам машину поведу. – для большей убедительности Андрей даже сделал шаг к стоящему Сивакову. Тот испытующе посмотрел на красноармейца:

– А справишься?

– Справлюсь. – Андрей не отвел взгляда. – Должен…

– Хорошо. – Сиваков озабоченно посмотрел вдоль дороги. – Семен говорил, что через три километра на карте обозначено какое-то строение. Возможно, дом лесника. Он хотел доехать туда засветло.

– Я понял. Товарищ военфельдшер, разрешите, Фира со мной на тягаче поедет, чтобы за ходовкой последить?

Сиваков повернулся к Дольской:

– Ты как, сможешь? А то, давай я послежу.

– Не надо. – мотнула головой девушка. – Вы, Борис Алексеевич, с одной рукой стрелять не сможете. Я уже знаю что делать. Только дайте вместо автомата карабин Семена. Мне с ним проще. И еще, пусть Андрей поможет Семена до прицепа донести. Мы сами его на борт не поднимем.

– Дожили. – хмыкнул Сиваков. – Теперь девушки меня защищать будут. Совсем плохой, я стал, видать. Ладно, Андрей, давайте Семена в фургон затащим. Я тоже помогу…

Через несколько минут, когда Чекунова устроили на полу прицепа, Андрей и Фира вернулись к тягачу. Нагнувшись, Шилин поднял с земли танкошлем. Провел пальцами по мокрой от пота подкладке. Поморщившись, натянул его на голову вместо своей пилотки. Обернулся к девушке и с залихватской бравадой, призванной замаскировать некоторую неуверенность в голосе, произнес:

– Ну что, поехали?!

Семена разбудило лязганье металла и резкие рывки, бросавшие его тело из стороны в сторону. Открыв глаза, он какое-то время непонимающе рассматривал колышущийся над головой брезентовый тент. Повернув голову, Чекунов, наконец, сообразил, что лежит в фургоне, в проходе между нарами. Слева и справа, на своих лежаках располагались раненые. Голова же Семена лежала на чем-то мягком. Двигаться совершенно не хотелось. Все тело было налито какой-то свинцовой тяжестью.

Так, похоже, с ним что-то случилось. Смутно вспомнилось, как картинка в смотровом люке стала расплываться и исчезать… И сфокусировать глаза уже никак не удавалось…

Новый рывок и лязг сцепки заставил красноармейца насторожиться. Тягач с прицепом продолжают движение? А кто на рычагах? Неужели Андрюха ведет? У него же опыта нет. Загубит машину, ирод. Семен сделал попытку принять сидячее положение. Неудачную, надо сказать, попытку. Рука скользнула по занозистой стойке нар, зато в голове как будто перекатился железный шар. Поморщившись от мгновенного приступа головной боли, Чекунов, тем не менее, рванулся вперед снова. На этот раз ему удалось принять необходимую позу. Однако тело пробило мгновенной испариной и по лицу потек липкий пот.

Прислонившись головой к стойке нар, красноармеец переждал приступ слабости. Дождавшись пока перед глазами перестанут мельтешить черные точки, попытался осмотреться вокруг. Все также хлопал плохо закрепленный брезент. В полутьме можно было рассмотреть лежавших людей. Большинство то ли дремали, то ли просто лежали закрыв глаза. В торце фургона, возле прорезанного отверстия, Сиваков напряженно вглядывался вперед. На действия Семена он не обратил никакого внимания. Возможно, он просто не слышал как поднялся красноармеец. Или может, он просто спал с открытыми глазами? С другой стороны, действительно, что можно было расслышать в непрекращающемся скрипе и лязге?

Раненый, чья голова оказалась рядом с лицом Чекунова, скосил на него глаза и что-то произнес. Семен, не разобравший ни слова, наклонился ближе:

– Что?

– …проснулся, говорю? А уж мы думали до утра проспишь. Докторша все тебя потревожить боялась.

– Докторша? – Чекунов обернулся. Оказывается все это время, его голова лежала на коленях Анастасии Ивановны. Сама же санитарка, видимо даже и не почувствовала, что с ног исчезла тяжесть. Прислонившись головой к поперечине лежака и уперевшись плечом в каркас лежака, она продолжала дремать. Из-за низко съехавшей на лоб косынки, лица почти не было видно. Только ввалившиеся щеки, да по детски открывшийся во сне рот. Правая рука ладонью доставала до грязных досок пола.

Семен потихоньку, чтобы не разбудить, переложил ее руку с замызганного настила на колени хозяйки, обтянутые грязноватой черной юбкой.

Сделал попытку встать, но не совладал со ставшим таким неуклюжим телом и завалился назад, больно стукнувшись об ребро стойки.

– Погодь, не рвись. – придержал его раненый, ухватив короткопалой ладонью за гимнастерку. – Все то вы молодые куда-то бежите, торопитесь.

– Да мне в тягач надо. Андрей то за рычагами не сидел. Как бы фрикционы не пожег!

– Ничего, не пожжет. Уже третий час едем. Значит научился. И ты ему зря не доверяешь. Оно же ясно, что сам все сделать пытаешься. А только нельзя так, не потянешь – надорвешься. Тяжела такая ноша для одного. Молодой ты еще, старше станешь – поймешь.

Семен внимательно посмотрел на лежавшего возле него раненого. Он помнил этого бойца. Там в бараке, он говорил, что был плотником, был ранен в руку и грудь. Сиваков звал его Иваном.

Серое лицо, заросшее такой же серой щетиной. Глубокие складки, избороздившие лицо и делавшие его гораздо старше. Забинтованная правая рука. Но тем не менее было видно, что человек не так уж и стар, просто перенесенные страдания наложили отпечаток на его тело и душу.

Чекунов ухмыльнулся:

– Сколько лет-то тебе, отец?

– А ты не скалься! – возмутился раненый. – Я тебе дело говорю. Сколько бы лет мне ни было – а все мои. И повидал я, поболе твоего.

– Извини. – успокаивающе положил руку ему на плечо Семен. – Не хотел я тебя обидеть. Правду ты говоришь. Но и меня пойми. Если что случится – моя вина будет. Я взялся везти, мне и отвечать. На других кивать не приучен.

– Не приучен, не приучен… Руки то у тебя одни. Да и голова – тоже. И в двух местах ты одновременно быть не можешь. Если ты свалишься, легче тут никому не будет. Товарищ военфельдшер так всем и сказал.

Семен обернулся в сторону Сивакова. И теперь уже совершенно ясно разглядел, что Борис Алексеевич дремлет, уткнувшись головой в брезент, и не выпуская из рук автомат. Все же было странно называть этим словом АВС-36. Обычно под этим названием представлялся ППШ. Или автомат Калашникова, хоть Семен и не застал их в армии. Желая увести разговор от неудобной темы, Чекунов спросил:

– А где Фира?

Раненый посмотрел на него с недоумением:

– Где же ей быть? На тягаче, известно. Когда тебя принесли, она отдала товарищу военфельдшеру автомат, сказала, что слишком длинный и неудобный. Взяла твой карабин и ушла на машину.

– Ладно. – Семен рывком поднялся на ноги. – Я все же пойду.

И почувствовал, как на плечо неуверенно ложится чья-то рука. Обернулся и посмотрел в глаза человеку с верхнего яруса. В такие незрячие глаза… Рука крепко сжала плечо красноармейца, причинив боль даже через толстую шинельную ткань. Хриплым голосом Маслеников произнес:

– Семен, все правильно тебе Иван сказал. Не вытянешь ты один. Как старший по званию, приказываю – отдыхать!

Семен поморщился от боли в плече, но все же возразил, хоть и протестовали против этого все его армейские привычки:

– Товарищ капитан, если фрикцион на тягаче сгорит – отдыхать будем все вместе.

– А если сгоришь ты, то фрикцион нам будет без надобности. Не бойся, я слышу, как машина идет. Сначала Андрей дергал тягач, но сейчас уже освоился. Так что – все нормально.

Будто бы опровергая его слова, фургон остановился. Слышно было, как двигатель тягача продолжает работать на холостых оборотах. Семен насторожился. Сделав шаг назад, выдернул из рук спящего Сивакова винтовку. Разбуженный военфельдшер заворочался, спросонья пытаясь понять, что происходит? Но Чекунову было уже не до того. Может, конечно, тягач остановился по какой-то безобидной причине. Но успокоиться можно будет только после того, как ситуация полностью прояснится…

Брезентовый полог отлетел в сторону, как сдутый порывом ветра. В проеме показалось раскрасневшееся лицо Фиры:

– Товарищи, здесь наши!!!

Красноармеец Андрей Шилин

Чертов смотровой лючок… Даже при открытой бронекрышке не видно ни черта! Колеи и кусты лесной просеки пляшут в узком прямоугольнике отверстия, вызывая тошноту. А всякая попытка прижаться к лючку поближе, чтобы увеличить поле зрения, заканчиваются ударом. Лбом. В броню. Не спасает даже толстый танкошлем. Да еще и выхлопные газы, прорывающиеся от двигателя, не добавляют удобства. Вон, над головой открытые люки, а не вытягивает ни хрена. Сидишь тут, скорченный как личинка майского жука, желудок к горлу поджимает.

Когда смотрел как Семен рулит, все казалось легко и просто. Тягач сам шел, сам поворачивал… А сел за рычаги красноармеец Шилин – все через пень колоду пошло. Одна мысль, фрикцион не сжечь, да перед Фирой не опозориться. А то в рубку машины запрыгивал орлом, как бы мокрой курицей не вылезти.

Конечно, на скамейке тягача ехать гораздо удобнее. Там можно было бурчать по поводу сырости и холода, а сейчас, казалось бы, все отдал за глоток свежего воздуха. Наверное теперь Фира мне завидует, думает в тепле сижу. Какое, к черту, тепло – от пота вся гимнастерка сырая. Хорошо хоть догадался шинель сбросить. Проклятые запахи раскаленного железа, опять тошнота к горлу подкатывает… Не думай об этом, не думай. Ворочай лучше рычаги. Вон, Семен часами машину вел. И я смогу. Скорее бы только доехать до этого дома лесника. Был бы на своем ЗиСе – мигом бы долетел. Там хорошо, лобовое стекло открыл и дыши. А здесь… Тьфу, проклятая коробка. Да еще и прицеп тягач постоянно назад дергает, аж все кишки взбалтываются. Держись Андрюха, держись… Теперь то понятно, почему Семка свалился. Непонятно другое – как он столько продержался? Да, чтоб меня, не могу больше… Щаз стошнит… Вон, до той полянки дотяну и все…

"Комсомолец" остановился на краю маленькой поляны. На глазах изумленной Фиры, Шилин выскочил из рубки и зажимая ладонью рот опрометью бросился в кусты.

С треском вломился в подлесок, скорчился в спазмах. Рвало одной водой, ведь ел только утром. Зато пил много. Спасаясь от духоты в бронерубке, выпил всю флягу. Может и зря…

Ощущая только судорожные позывы в желудке, Андрей и не услышал, как сзади треснула ветка…

Санитарка Эсфирь Дольская

Когда Шилин, ничего не объясняя, выскочил из рубки тягача, Фира осталась сидеть в полном недоумении. Чего это он? Тихо рокотал мотор на холостых оборотах. Девушка неловко слезла с узкой скамейки, осторожно ступая затекшими от долгого сидения ногами. Посмотрела вправо, влево. Лес плотным строем окружал маленькую поляну. Пожав плечами, Фира двинулась в обход заляпанной грязью машины. С фарами, забрызганными потеками торфяной жижи, тягач производил впечатление загнанной лошади. Девушка жалостливо провела ладонью по шершавой поверхности брони. Все же, эта маленькая лошадка, что пахнет горячим железом и маслом, смогла вытащить их из кольца окружения. И без всякого отдыха, ей придется тащить свою ношу дальше. Оглянувшись по сторонам, не вернулся ли Андрей, Фира сорвала на обочине какой-то полузасохший цветок и пристроила его в кронштейне звукового сигнала. Отступила на шаг и полюбовалась делом рук своих. Улыбнулась.

Но где же все-таки Шилин? Фира совсем уже было собралась подойти к фургону, чтобы предупредить Сивакова, но шум в кустах не дал ей это сделать. Какой-то нечленораздельный вопль, в котором Дольская расслышала только призыв о помощи, швырнул ее вперед. Выставив перед собой карабин, девушка, не раздумывая, вломилась в кусты.

На прогалине между деревьями катались сплетенные тела двух человек. Мелькали руки, ноги, спины. С хрипом, то один то другой оказывался сверху своего противника, но силы были равны, и преимущества ни один получить не мог. Фира на мгновение притормозила, не зная, что делать дальше и как разъединить этот брызжущий яростью клубок. Решившись, ткнула в спину обтянутую шинелью ствол карабина и произнесла, почему-то шепотом:

– Хенде хох!

Человек замер, но его противник, не задумываясь о причине остановки боя, продолжал активно возиться, пытаясь скинуть с себя соперника. Оказавший сверху, наверное, и рад бы был остановиться, но чужие руки на горле не способствовали здравому мышлению. Однако, Фире это уже надоело и она просто сильнее уперлась стволом в спину, так что намушник оставил на шинели глубокую вмятину:

– Я сказала, хенде хох!!! Или стрелять буду!

Теперь замерли оба противника. А снизу послышался неуверенный голос:

– Фира?

Не отвечая, девушка пнула верхнего носком ботинка:

– А ну, встал, быстро! Штенд ап! Или глухой?!

Тот заворочался и неловко поднялся на ноги. Осторожно распрямился и оказался невысоким черноволосым парнем. Его немецкая шинель была перепоясана ремнем с надетыми патронными подсумками.

– Кто такой? – Дольская напрягла память, вспоминая уроки немецкого языка: – Дойч? Вас ист ире наме?

Парень повел головой и неожиданно басовитым голосом произнес:

– Русский я. Красноармеец Филиппов.

Фира немного опешила, но подозрительности не оставила ее:

– А чем докажешь?

Парень покосился на наведенный в свою грудь карабин, однако осторожно нагнулся и поднял с земли втоптанную в палую листву пилотку. Разгладил головной убор и показал прикрепленную красноармейскую звездочку. Ствол карабина неуверенно закачался в воздухе. Сомнения девушки неожиданно развеял Андрей. Он только что с кряхтением прислонился к стволу сосны, случившейся неподалеку, и теперь осторожно растирал руками горло. Поперек лица его багровела длинная царапина. Хриплым голосом, похожим на карканье, Шилин уточнил:

– Да русский он, русский… Немцы так материться не умеют!

Все же Фира решила уточнить:

– А почему на Андрея напал?

– Меня командир отделения в дозор к дороге отправил. Сижу, вдруг слышу, танк едет. Стал отходить, а тут этот чокнутый, прямо на меня вылетает… Ну и сцепились…

Андрей покрутил головой, но никак не откомментировал это заявление.

– А ты сам, из какой части?

Теперь уже парень повертел головой, но, видимо решив, что своим сказать можно, доложил:

– Красноармеец Филиппов, стрелок четвертой роты. Наш командир там, в сторожке, квартирует. Я вас к нему проведу, без его разрешения дальше ехать нельзя…

С ехидцей подал голос Шилин:

– "разрешения", "разрешения", какие тебе в армии разрешения? Тут приказы. Сколько служишь?

Парень опустил голову:

– Пять месяцев.

Но Фира уже его не слушала. Опустив ствол карабина вниз, она чмокнула опешившего парня в щеку. Вся покраснев, развернулась на каблуках и убежала к дороге, где все еще рокотал мотор тягача. Шилин и бурый от смущения Филиппов, остались стоять на месте.

Когда Семен вылез из фургона, туда уже подошли Шилин с незнакомым красноармейцем. Следом по борту спустился хмурый Сиваков. Увидев его фуражку, боец вытянулся и четко представился:

– Красноармеец Филиппов! По приказу командира веду наблюдение за дорогой.

Сиваков откозырял в ответ:

– Военфельдшер Сиваков. Следую с ранеными.

– Как с ранеными? – забыв об уставе, Филиппов с удивлением уставился на фургон. – Я думал, вы танкисты.

– Где ты тут видишь танки? – проворчал Сиваков. – Тягач, вон, бронированный. Так у него вооружения – один пулемет. Зато прицеп тащит.

Филиппов разочарованно шмыгнул носом:

– Вот значит как… Давайте все же до товарища командира доедем. Он решит, что дальше делать.

Возражений особых это предложение ни у кого не вызвало и погрузившись, двинулись дальше. Отдохнувший Семен снова сел за рычаги машины, а Андрей, разместившись на скамейке вместе красноармейцем Филипповым, пытался по дороге вызнать, сколько народу еще в лесу и кто ими командует.

Боец же, видимо и так опасающийся что на радостях сболтнул лишнего, в основном отмалчивался и на все вопросы отвечал только, "без приказа не имею права рассказывать".

Лесная дорожка сделала поворот и уперлась в большую поляну. На краю которой, огороженный покосившимся частоколом, стоял небольшой домишко с пристроенным сараем. Возле дома и под кронами близлежащих деревьев располагались группки людей в серых шинелях и гимнастерках.

Выезд из леса забрызганного дорожной грязью тягача с прицепом оказался неожиданным для отдыхавших красноармейцев. Народ забегал, кто-то схватился за винтовку, кто-то, запаниковав, метнулся в кусты. Один боец застыл возле колодца с ведром в руках, не замечая, как вода через дырку в стенке льется на ноги. Другой же, бросился к машине с гранатой в руке.

Даже странно было – неужели они не слышали рокота и лязга сопровождающего движение тягача с прицепом?

Филиппов спрыгнул со скамейки, побежал к людям, размахивая руками и о чем-то крича. Очевидно, его слова возымели положительный эффект, так как суматоха прекратилась, и красноармейцы стали стягиваться к дороге, с любопытством рассматривая новоприбывших.

Семен с неодобрением покачал головой. Что это за бардак? Куда все поперлись? А если бы это были немцы?

Однако над поляной пронесся начальственный голос, и бойцы тут же вспомнили, что у каждого есть дела, которые необходимо выполнить.

Командир, перетянутый ремнями портупеи, приближался к тягачу, отсверкивая капитанскими "шпалами" и артиллерийскими эмблемами на петлицах. Пусть его сапоги порыжели от дорожной пыли, гимнастерка явно носила следы штопки, но лицо было выбрито, и звездочка на фуражке располагалась точно по центру лба. Чекунов рефлекторно вытянулся по стойке "смирно", но капитан, не глядя на него, прошел мимо и остановился перед Сиваковым:

– Докладывайте, товарищ военфельдшер!

Борис Алексеевич сначала было стушевался, но потом взял себя в руки и довольно связно стал рассказывать об их эпопее. Семен же продолжал шарить глазами по поляне. Всего он увидел человек тридцать. Также опытным глазом, отметил, что бойцы имеют при себе винтовки, на многих надеты подсумки, малые пехотные лопатки в чехлах и другое снаряжение, положенное по уставу. Возле забора стоял пулемет "Максим" и если Чекунову не показалось, то в кустах была замаскирована пушка. Все это говорило о том, что, несмотря на всю тяжесть положения, люди оставались единой воинской частью, а не просто сборищем окруженцев. А значит, был и командир, чья воля удерживала и направляла эту группу в пути по немецким тылам. И это было хорошо. Потому что сил самого Семена, пусть вместе с Шилиным, Сиваковым и женщинами, явно не хватало, чтобы справиться со всеми проблемами.

Теперь Чекунову было ясно, что хотя первый этап его авантюрного плана по вывозу раненых из окружения и закончился благополучно, но это везение не могло продолжаться вечно. И без того, обстоятельства складывались слишком удачно для их маленького отряда. Рано или поздно должна была начаться и черная полоса. Опыт, прошедшего войну старшины Чекунова говорил об этом весьма настойчиво. Возможно, пролет над ними немецкого разведчика и был тем самым предупредительным звоночком. Это Андрей Шилин мог думать, дескать, пролетел "фриц" и хрен с ним, чего его бояться.

Семен же понимал, что разгуливающая в немецком тылу техника без внимания оставлена не будет. Не для того немцы перекрывали шоссе, чтобы всякий русский двигался куда хотел и на чем хотел. Конечно, можно было успокоить себя тем, что экипаж "костыля" посчитал тягач с прицепом давно брошенными…

И все же, несмотря на нехорошие предчувствия, Семена обуревала радость. Свои! Есть, кого попросить о помощи, есть на кого положиться. Только стоявший в строю поймет, какое это чувство, когда плечом к плечу с тобой замерли твои товарищи. Гимнастерочная ткань уравнивает всех… И делает единым целым… Теперь ты уже не маленькая частичка хрупкой плоти, а элемент могучего организма. Который требует от тебя полного подчинения себе… Однако и дает взамен силу других…

Переговорив с военфельдшером, капитан обратил свое внимание на Семена:

– Здравствуйте, товарищ Чекунов. Ну, рассказывайте, как вы додумались переоборудовать тягач?

Мысли Семена заметались. Как-то он не подготовился к подобному разговору. Поэтому прибег к уже отработанному варианту ответа:

– В книжке прочитал, товарищ капитан.

– В книжке, говоришь. Это хорошо. А образование, у тебя какое?

– Школа, товарищ капитан. И шоферские курсы.

Ну не рассказывать же про оконченный после войны техникум…

– Да, понятно.

Отвечая на вопросы капитана, Чекунов исподволь рассматривал стоящего рядом с ним человека. Серое от усталости лицо под козырьком фуражки, ввалившиеся глаза. Командование отрядом во вражеском тылу не прошло для него даром. Но видно было, что отступать, этот человек не приучен. Как то поступит он с группой Сивакова, столь неожиданно вышедшей в расположение его части? Ведь, как ни крути, это большая обуза. Задумавшись, Семен даже пропустил следующий вопрос командира отряда. Так что тому пришлось переспрашивать еще раз:

– В каком состоянии находится тягач, и сколько имеется топлива?

– Машина исправна, только фрикционы греются. Топлива в запасе около ста литров.

– Тогда так. Времени на долгие разговоры у нас нет. Что не бросили раненых – молодцы. Дальше пойдете вместе с моим отрядом. Ваш военфельдшер пусть занимается ранеными. А вам я приказываю подготовить машину к маршу. Дополнительно прицепим к тягачу еще нашу пушку. Она полковая, легкая, так что должен утащить. Когда закончите подготовку, можете отдыхать. Начало движения – завтра, в девять вечера. Нам необходимо пересечь шоссе. Днем это слишком опасно. Поэтому будем ждать темноты. Вам все ясно, товарищ боец?

"Завтра, в девять вечера. В девять… К шоссе выйдем около десяти. Уже стемнеет. Темнота… Лучи света мечущиеся между стволов деревьев… И мертвые глаза падающего человека…"

Как со стороны, Семен услышал свой, ставший таким хриплым, голос:

– Товарищ капитан, а зачем ждать завтра? Давайте пересечем шоссе сегодня. Машина исправна, дозаправиться мне не долго. Чего тянуть, то?

– Торопишься? – капитан внимательно взглянул Семену в глаза. – Или боишься?

– Боюсь. – не стал скрывать Чекунов. – Не за себя боюсь, за других. Нас сегодня немецкий самолет облетел. А стрелять не стал. К чему бы?

– Не журысь, хлопче. – успокаивающе положил руку ему на плечо капитан. – Не заметил он вас, скорее всего.

– Не верю. – мотнул головой Семен. – Слишком низко он шел.

Рука, лежащая на плече красноармейца, ощутимо потяжелела:

– Не бойся, Чекунов. Все просто. Не нужны вы ему были. Одним больше, одним меньше… Они думают, что деваться нам некуда…

– И все же, товарищ капитан, нужно уходить прямо сейчас. Немцы не дураки, могут завтра перекрыть подходы к дороге. – Семен понимал, что сейчас он крепко рискует. Своей настойчивостью он нарушал все писаные и неписаные нормы устава: как же, младший по званию пытается указывать старшему, что ему делать. Но вместо гремучего начальственного гнева, услышал только:

– Отдыхай боец. Не забудь, выход в девять. Это приказ…

Ночью, возле костра, Семен пытался разобраться со своими ощущениями. Потрескивали ветки в огне. Искры взмывали к черному небу. Порывы ночного ветра бросали в лицо клочья сизого дыма. А ему хотелось выть, подняв лицо к звездам. Ощущение собственного бессилия жгло душу. Неужели, завтра все повторится? И снова упадет Андрей… Или не Андрей, а кто-то другой… Почему? Неужели ничего не удастся изменить? Ведь уже удалось переправить раненых через реку… И не своими ногами шлепает Чекунов по лесу. Черной тенью застыл возле кустов надежный друг – «Комсомолец».

Из темноты вынырнул Шилин. Брякнул котелком:

– Глянь, Семен, что я раздобыл.

В руки красноармейца ткнулась запекшаяся до черной корки крупная картофелина. И еще одна.

– Товарищ майор приказал, чтобы и раненых накормили и нам дали. Там в подвале сторожки нашли запас. А Борис Алексеевич часть сухарей им отдал. Живем, Семка!

Андрей разломил исходящую паром картошину. Обжигаясь, захрустел запеченной коркой. Чекунов продолжал молча сидеть, сжимая в руках неожиданный дар.

– Ну чего сидишь? Ешь, пока горячая. Так оно вкуснее, – Шилин внимательно глянул на друга. – Чего грустный такой? Устал что ли? Ну, чего молчишь то?

Семен поднял голову, но снова ничего не сказал.

– А знаешь, Семка, мне тоже что-то нехорошо, – неожиданно признался Андрей.

– Вот не то чтобы я боюсь. – поторопился он оправдаться перед другом. – А вот как будто давит что-то…

Снова затрещали сухие ветки под ногами. Кто-то еще шел от фургона к костру. Бойцы разом обернулись, вглядываясь в ночь. Но темнота, после отблесков пламени казалась совершенно непроглядной. Наконец показались три темные фигуры:

– Фира? – привстал Андрей.

– И не только, – пробурчала одна из фигур.

К огню, как и прошлой ночью, подошли капитан Маслеников и поддерживающая его за локоть Дольская. Однако, теперь рядом с ними шел и их новый знакомый – красноармеец Иван Филиппов.

Подошли, уселись на бревно. Только теперь, в отсветах огня, Семен заметил, что на глазах капитана нет повязки. Удивленно посмотрел на Фиру, но спросить не успел – как всегда первым влез Шилин:

– Товарищ капитан, а вам, почему повязку сняли?

– Потому что, по другому уже никак, – съязвила Фира. – Вот ведь, взрослый человек…

– Ой, Фирочка, ну хоть вы меня не пилите. Вы ведь медик, должны беречь нервы пациента. А мне Борис Алексеевич уже все сказал. Но ведь, разрешил же?