Текст книги "Шестнадцать зажженных свечей"
Автор книги: Игорь Минутко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)
Глава третья
Явление Дон Кихота
Родители Кости, Лариса Петровна и Виталий Захарович, сидели перед телевизором и оба делали вид, что смотрят документальный фильм о событиях в Африке. Было пять минут девятого. Костя задерживался на четверть часа. Любовь к Лене, все, что с ним происходит, Костя хранил в тайне от отца и матери. Лишь своим друзьям, Эдику и Кириллу, поведал он о Лене и теперь раскаивался в этом: его не поняли. Ирония, шуточки. «Вы, сэр, из девятнадцатого века,– сказал Кирилл.– В наше бурное время отношения полов просты, как мычание».
Но родители догадывались. Они с тревогой наблюдали заметную перемену в сыне за последние месяцы: Костя стал нервным, легко ранимым, вспыльчивым и неожиданно, непривычно чутким; на Восьмое марта принес матери большой букет мимозы, сказав: «Мамочка, ты у нас с папой самая замечательная женщина»,– и Лариса Петровна расплакалась; стол его был завален томиками стихов, родители слышали, как он ночами ходит по своей комнате.
– В его жизни,– сказал как-то Виталий Захарович,– произошло нечто огромное.
– Что именно? – спросила Лариса Петровна.
– Я думаю, он полюбил.
– Боже мой! Какая любовь? В пятнадцать лет!
– В шестнадцать,– поправил Виталий Захарович.
Между Ларисой Петровной и Виталием Захаровичем сразу возникло нечто вроде конфликта, они по-разному оценивали перемену в сыне. Лариса Петровна склонна была видеть в ней катастрофу, несчастье, внезапно свалившееся на ее Костика. Виталий Захарович считал, что все закономерно.
Как-то само собой получилось: они избегали обсуждать перемену в сыне. И одно определенно: оба и мысли не допускали, что эта любовь может быть связана с мухинской компанией.
– ...Все-таки,– сказала Лариса Петровна, незаметно взглянув на стенные часы,– мы его перегружаем. Может быть, отказаться от музыки? Три раза в неделю! Школа, английский, скрипка.
– Дело не в перегрузке,– ответил Виталий Захарович.– Дело, как ты знаешь, совсем в другом.
– Я не хочу в это верить! – раздраженно начала Лариса Петровна.– Если так, он мог бы...
В передней заскрежетал ключ в замочной скважине, хлопнула дверь.
– Костик! – Мать уже шла навстречу сыну.– Где ты застрял? Я дважды подогревала ужин.
Виталий Захарович смотрел на экран телевизора. Оказывается, началась спортивная программа: по наклонной дуге стремительно мчались гоночные машины.
– Боже мой! – закричала в передней Лариса Петровна.– Виталий! Виталий!..
Виталий Захарович мгновенно оказался в передней.
Перед родителями стоял избитый Костя. Кровь размазана по лицу, заплывал левый глаз, одежда порвана.
– Сынок,..– Лариса Петровна заплакала.
– Подожди, Лара,– остановил ее Виталий Захарович.– Идем в ванную.– Он взял Костю за плечо, повел по коридору.– Снимай рубашку, мойся. Сейчас принесу мазь.
...Костя, преодолевая боль во всем теле, голый по пояс, мылся в ванной и сквозь плеск воды услышал голос матери:
– Вот!.. Я говорила... Я чувствовала! Дождались... Виталий, что же ты стоишь?
– А что ты предлагаешь делать? – спросил отец.– По-твоему, они меня жаждут видеть для объяснений?
– Меня поражает твое спокойствие! – сквозь слезы сказала Лариса Петровна.– Все! Хватит! Немедленно звоню в милицию!
– Мама! – Костя выскочил из ванной.– Никуда не надо звонить!
Но Лариса Петровна уже решительно шла с телефоном в комнату, за ней тянулся черный шнур. Костя побежал за матерью.
– Мама, я прошу!..
Перед Костей захлопнулась дверь, щелкнул замок.
– На этот раз все! – сказала Лариса Петровна.– Ждать, когда они тебя убьют? – За дверью послышался звук вращающегося телефонного диска.
– Мама! Мама!..– забарабанил Костя кулаками в дверь.
Подошел отец, сказал спокойно:
– Лара! Ты порешь горячку. Подожди. Телефонный диск за дверью продолжал вращаться.
– Это мои, мои дела! – выкрикнул Костя.– Зачем вмешивать милицию? Что обо мне подумают?
...Через полчаса все трое отчужденно сидели в комнате перед телевизором, и это выглядело довольно нелепо: экран ярко полыхал, солидные мужчины за круглым столом темпераментно обсуждали какие-то проблемы, но звук отсутствовал, и очень странно воспринимался человек, энергично жестикулирующий, вроде бы угрожающий кому-то.
В молчание трех людей – таких близких, так любящих друг друга, а сейчас враждебно молчавших,– резко ворвался телефонный звонок.
«Это меня!» – почему-то подумал Костя и схватил трубку.
– Да? Слушаю.
В трубке посопели, и хрипловатый мальчишеский голос сказал:
– К вам идет Дон Кихот!
Потом, показалось Косте, возле телефонной трубки произошла какая-то борьба, возня, прозвучало несколько фраз; и явно Муха сказал:
– Ты и стукач к тому же.
Костя молчал.
– Ну, сука, еще поговорим.– В трубке запульсировали короткие гудки.
– Костик, кто? – осторожно спросила мать.
Он не успел ответить (да он и не стал бы отвечать): во входную дверь звонили.
Лариса Петровна быстро вышла из комнаты и вернулась с пожилым полным милиционером, казавшимся медлительным и очень штатским, несмотря на форму. Он был белобрыс, с белыми кустистыми бровями, веснушки покрывали щеки; нос и губы были крупные; из-под фуражки торчали большие, добродушные какие-то уши. Положительно все в нем было мирным, домашним, и только голубые, как бы выцветшие глаза в жестком прищуре смотрели пристально, напряженно.
– Вот сюда, пожалуйста.– Лариса Петровна показала на кресло возле журнального столика.
– Благодарю,– сказал милиционер, снимая фуражку и неуклюже устраиваясь в кресле.– Разрешите представиться: ваш участковый, старший лейтенант Воробьев. Николай Павлович Воробьев.– Он быстро и внимательно осмотрел всех. Взгляд его остановился на Косте.– Что произошло, граждане?
– Вот, полюбуйтесь.– Лариса Петровна кивнула на Костю.
Участковый Воробьев, казалось, бесстрастно рассматривал Пчелкина-младшего, вид которого красноречиво говорил о недавнем происшествии,
– Понятно,– вздохнул милиционер.– Что же, молодой человек, рассказывайте.
– Ничего я не буду рассказывать! – Костя резко отвернулся.– Я вас не звал.
– Константин!– Лариса Петровна стукнула рукой по подлокотнику кресла.
– Извините,– сказал Костя.– Только ничего я рассказывать не буду! – Он замешкался и добавил:– У меня претензий нет.
– Раз нет претензий...– Воробьев сделал движение, вроде бы собираясь встать.
– Понимаете, Павел Николаевич,– заспешила Лариса Петровна.
– Николай Павлович,– поправил участковый Воробьев, деликатно кашлянув в кулак.
– Понимаете, Николай Павлович, это все компания Мухина. Она давно преследует моего сына.
– За что преследует? – спросил Воробьев.
– А ни за что! – Голос Ларисы Петровны задрожал от гнева.– Во всяком случае, Константин никогда этим хулиганам ничего плохого не делал.
– Моя жена убеждена,– заговорил молчавший до сих пор Виталий Захарович,– компания Мухина не терпит нашего сына за сам факт, что он есть.
– Мальчик из интеллигентной семьи. Мой муж химик, ученый. Я по профессии художник-модельер...
– Между прочим,– перебил участковый Воробьев.– Дмитрий Мухин – сын доцента. Лекции этот доцент студентам читает.
– Весьма странно,– удивилась Лариса Петровна.– Но факт остается фактом: вокруг Мухина собираются отбросы нашего двора!
– Отбросы...– горько усмехнулся участковый Воробьев.
– Да, да, отбросы! – упрямо повторила Лариса Петровна.– И они ненавидят нашего сына! Для них, очевидно, это дико: английский язык, музыка, книги. Им бы только бренчать на гитаре, сквернословить. И... не знаю, чем они там еще занимаются...
– Видите ли,– сказал Виталий Захарович,– мы– это я понял, к сожалению, слишком поздно – совершили одну непоправимую ошибку, и теперь наш сын за нее расплачивается. Впрочем, моя жена и сейчас считает, что мы поступили правильно. На протяжении всей жизни Константина...
– Виталий! Может быть, при Костике...– заспешила Лариса Петровна, щеки ее покрылись розовыми пятнами.
– Ничего, ничего, пусть слушает. Так вот. На протяжении всей жизни сына мы старались отгородить его от жизни двора, от влияния таких, как Мухин...
– А зачем отгораживать? – перебил милиционер. Очевидно, такова была его манера разговора – перебивать, когда ему нужно. Но получалось это без нажима, как бы невзначай.
– То есть как? – ахнула Лариса Петровна.
– Так,– буднично, даже, показалось, скучно сказал участковый Воробьев.– Жизнь нашего двора – это вообще жизнь. От нее отгородиться невозможно.
– И я так считаю,– сказал Виталий Захарович.
– Правильно считаете.– Милиционер вдруг повернулся к угрюмо молчащему Косте, улыбнулся ему.– А ты слушай, слушай и на ус мотай.– Он опять остро взглянул на Ларису Петровну.– Жить вашему сыну в дальнейшем предстоит если не в нашем дворе... все равно среди людей, как говорится.
– Мухин и его компания – люди? – всплеснула руками Лариса Петровна.
– Да, люди,– твердо произнес участковый Воробьев.– Для вас они отбросы, а для меня – люди. Вы только о своем сыне думаете, а у меня за всю мухинскую компанию голова болит.
– Странные речи, Николай Павлович, вы произносите,– сказала Лариса Петровна.– Что же получается? Пусть наших детей избивают?..
– Не пусть.– В голосе Воробьева прозвучала жесткость.– Ваше право... Прежде всего вот его право,– он кивнул на Костю,– дать делу ход, довести до суда. А для начала необходимо составить протокол.– Николай Павлович собрался достать из планшетки бланк протокола.
– Нет! – вскочил Костя и теперь стоял перед милиционером.– Я против! И вообще... Вы тут говорите, будто меня и не существует. Неодушевленный предмет. Я – сам!
– Что сам? – спросила Лариса Петровна.
– Сам разберусь! – Костя опять сел в кресло.
– Правильно, сынок,– сказал участковый Воробьев,– Разберись. И одно я обещаю: Мухин тебя больше пальцем не тронет. Я с ним побеседую. И вам я обещаю...– Милиционер посмотрел на родителей Кости, усмехнулся.– Оградим вашего сына от компании Мухина.– Николай Павлович тяжело поднялся из кресла.– Извините. Надо мне еще к гражданке Савохиной.– Он невесело улыбнулся.– К Эфирному Созданию. Такие наши дела.– Милиционер снова посмотрел на Костю, теперь изучающе, долго.– Вот если бы Лена Макарова с тобой в клуб «Красный пролетарий» на танцы ходила, а не с Мухиным... Был бы я совсем спокоен.
– Она с ним ходит на танцы? – быстро спросил Костя.
Участковый Воробьев не успел ответить.
– Наш сын не посещает всякие там танцплощадки! – гневно сказала Лариса Петровна.
– Еще будет...– Николай Павлович запнулся.– Еще будет посещать. Может быть, к сожалению. Но – будет. Так я пошел, всего доброго.
Виталий Захарович проводил милиционера до двери, вернулся в комнату.
Телевизор во время визита участкового Воробьева оставался включенным, только по-прежнему отсутствовал звук. Сейчас передавали футбольный матч,
– С таким участковым...– начала возмущенно Лариса Петровна.
Но ее остановил Костя:
– А мне Николай Павлович понравился,– сказал он с напором.
– Мне определенно понравился,– поддержал его Виталий Захарович. Помолчал и добавил как можно мягче: – И он прав.
– Ну, конечно! – Лариса Петровна даже задохнулась от возмущения.– Все правы, одна я дура...– В ее голосе послышались слезы.– И меня, Виталий, удивляет твое безразличие. Мальчика чуть...– Лариса Петровна резко отвернулась.
– Лара! – Виталий Захарович осторожно погладил жену по плечу.– Пойми! Есть тут причина вражды, я бы это назвал соперничеством...
Виталий Захарович не договорил – Костя быстро вскочил с кресла и на полную мощность включил звук телевизора. Ворвался рев болельщиков, захлебывался словами комментатор, слышались свистки судьи.
Тут же поднялась Лариса Петровна и совсем выключила телевизор.
Костя вышел на балкон. Внизу жил своей жизнью огромный вечерний двор. Он был призрачно освещен фонарями и разноцветным светом из окон.
На душе у Кости были хаос и смятение: Лена ходит на танцы с Мухой!..
На балконе появился Виталий Захарович. Теперь они стояли рядом, отец и сын. Молчали.
– Значит,– тихо спросил Виталий Захарович,– эту девочку зовут Леной Макаровой?
– Какую девочку? – прошептал Костя, и жаркая кровь бросилась ему в лицо.
– Которая тебе нравится...
Костя не ответил.
Виталий Захарович обнял сына за плечи и ощутил дрожь, которая била тело сына. Любовь к нему, желание немедленно помочь, своей силой и тяжким жизненным опытом оградить от ошибок и ударов судьбы – все это комом подкатило к горлу.
Они еще долго стояли молча, и двор неразгаданной страной простирался под ними.
Глава четвертая
«И ожидание любви сильнее, чем любовь волнует...»
Странно: Костя в этот вечер, как только его голова коснулась подушки, мгновенно провалился в сон.
Костю с трудом поднял звонок будильника. Несколько мгновений мальчик лежал без всяких мыслей, и вдруг все, что произошло вчера, разом навалилось черной сокрушительной громадой. И не захотелось жить. Умереть, вот сейчас же, немедленно умереть.
Но все продолжалось по заведенному порядку: завтрак (родители старались отвлечь его пустячными, веселыми разговорами), сборы в школу. Синяк под левым глазом мама замазала каким-то кремом и припудрила, но все равно было заметно, и багровая ссадина красовалась на лбу.
Костя вышел из своего подъезда все в том же угнетенном состоянии духа: жить не хотелось. Но он увидел старую липу, и она как бы сказала ему: в этой жизни, которую ты собираешься покинуть, есть Лена.
«Что делать? – мучительно думал Костя.– Что?»
Старая липа уже шумела над ним своей могучей кроной, и шелест листьев смешивался с радостным утренним щебетом воробьиной стаи, которая, очевидно, липу считала своим клубом для встреч.
– Англичанин! – послышался сзади голос.
Костя вздрогнул, мгновенно все напряглось в нем, вспотели ладони. Он шел дальше, к воротам, не оглядываясь.
– Скрипач! Да постой ты! Дело есть. Костя остановился.
К нему спешил Дуля. Костя впервые при дневном свете рассмотрел его: толстый увалень с довольно добродушным лицом, которому широкий нос в веснушках придавал лукавое выражение. Глаза у Дули были карие, хитрые и, пожалуй, злые. Он со свистом сплевывал сквозь желтые редкие зубы.
– Привет! – Дуля подбежал к Косте, тяжело дыша.
Костя промолчал.
– Здорово мы тебя вчера отделали,– с удовольствием сказал Дуля, оглядев Костю.
Костя не ответил.
– А ты сразу к Дон Кихоту,– пренебрежительно сказал Дуля.
– К кому? – удивился Костя.
– Ну, к участковому нашему, к Воробьеву, Это его так Муха зовет: Дон Кихот какой-то.
– Его мать вызвала,– сказал Костя.– Не я.
– Хватит заливать-то,– сказал Дуля.– Мать... Ладно. Я все твои дела – в гробу и в белых тапочках. Понял? Вот. Тебе велено передать.– И Дуля протянул Косте записку.
– Мне? – с недоумением спросил Костя.
– Тебе. И делаю это тайно от своих корешей. Исключительно из уважения... сам знаешь, к кому.– Дуля зашагал прочь независимой, слегка расхлябанной походкой.
Костя развернул записку. В ней было написано крупными детскими буквами: «Милый мальчик Костя! Приходи сегодня в одиннадцать вечера под старую липу. Буду тебя страстно ждать. Лена М.»,
Она – сама!– назначает ему свидание! И если вечером его опять изобьют, он все равно пойдет к ней.
...Без десяти одиннадцать вечера Костя вошел на кухню, где родители занимались какими-то хозяйственными делами. Он был в отглаженных брюках, в свежей рубашке, аккуратно причесанный.
– Я пойду прогуляюсь перед сном,– сказал он.
– Так поздно? – подняла брови Лариса Петровна.– Ни в коем...
– Иди, иди,– перебил жену Виталий Захарович.– Погода хорошая.
– Но ведь компания Мухина! – начала было Лариса Петровна.
– Все будет в норме.– Костя направился в переднюю.– Дон Кихоту надо верить.
– Какому еще Дон Кихоту? – раздраженно спросила Лариса Петровна.
Ответа не последовало – хлопнула входная дверь.
...Костя подошел к старой липе. Здесь никого не было. Однако возле ствола стояли два пустых ящика из-под фруктов. Костя напряженно осмотрелся по сторонам. Никого. Сел на один из ящиков. Сердце глухо, часто стучало. Непонятный, внезапно пришедший стыд смешался с жутким предчувствием; «Обманула... Не придет. Написала записку, чтобы надо мной посмеяться».
И в этот момент из темноты возникла Лена Макарова. Она была в джинсах и вельветовой куртке.
– А вот и я! – сказала Лена и села рядом с Костей на второй ящик.
– Добрый вечер,– еле проговорил Костя, чувствуя, что неудержимо краснеет.
– Ты всегда такой точный? – сказала Лена.
– Всегда,– ответил Костя. И оба неловко замолчали.
– Я не хотела...– Лена вдруг нагнулась к уху Кости и прошептала: – Я не думала, что из-за меня может так получиться...
– Я жалею только об одном,– сказал Костя.
– О чем? – спросила Лена, оглянувшись в темноту двора.
– О том, что не умею драться! – сказал мальчик.
– А ты научись! – развеселилась Лена.
– И научусь,– сказал Костя. Снова они замолчали.
– Ты где учишься? – опять заговорила Лена.
– В английской спецшколе. А ты?
– В ПТУ тридцать два… За углом, через два квартала. Знаешь?
Костя кивнул,
– У вас в школе все на английском языке? – спросила Лена.
– Нет. Но английский со второго класса.
– И ты можешь свободно говорить по-английски?
Костя усмехнулся.
– Конечно, могу.
– Скажи мне что-нибудь по-английски,– попросила девочка.
– You are the best girl in the world,– сказал Костя по-английски очень тихо.
– Переведи!
– Переводить не обязательно,– ответил Костя.– Лена, а кем ты будешь?
– Я? Поваром-кондитером. Мне полгода осталось. Что, плохая профессия?
– Нормальная профессия.
– Перспективная в смысле мани.– Лена потерла пальцами, как бы считая деньги.
И опять наступило молчание.
– А скрипка? – спросила Лена.– Ты что, на ней играешь?
– Да,– сказал Костя.– Но это так, для своего удовольствия.
– А я для своего удовольствия больше всего люблю танцевать. Весь бы день танцевала! Я в клуб «Красного пролетария» хожу. Знаешь, какая там дискотека! Все классные ансамбли. И «Абба», и «Бони М», и «Калифорния», и «Чингиз-хан», и «Смоуки».
– Ты в дискотеку с Мухой ходишь?
Лена засмеялась.
– Хожу! Хочешь, и с тобой пойду.
– Хочу... – прошептал Костя.
– Может, ты в меня влюбился? – Она опять засмеялась.
Костя не ответил – смотрел на Лену.
И она вдруг смутилась под этим взглядом.
– Ну... – несколько растерянно сказала Лена,– Тогда почитай мне стихи. Про любовь.
– Ты любишь стихи?
– Обожаю! – с вызовом ответила Лена.– Если стихи в порядке – такой балдеж.
– Тогда...– Костя помедлил немного.– Слушай.
Хорошо здесь: и шелест и хруст;
С каждым утром сильнее мороз,
В белом пламени клонится куст
Ледяных ослепительных роз.
И на пышных парадных снегах
Лыжный след, словно память о том,
Что в каких-то далеких веках
Здесь с тобою прошли мы вдвоем…
Лена с изумлением смотрела на Костю.
– Это – про любовь?
– Конечно!
– Как... чудно.– Лена легко тронула плечо Кости.– Еще... Пожалуйста!
– Еще? – Костя с некоторым недоверием посмотрел на Лену.
Промчался ветер по садам
И дождь устроил лепестковый,
И сердце.
Ровное всегда,
Заполнено вдруг чувством новым.
Еще мелодии простой
Душа бесхитростно желает.
Но, словно майский травостой.
Живую влагу набирает.
И руки нежные твои
Еще томятся и тоскуют,
И ожидание любви
Сильнее, чем любовь,
Волнует...
И в этот момент в темноте послышались выкрики, улюлюканье, смех – перед Костей и Леной появились Муха, Дуля, вся мухинская компания. Они в нелепом хороводе закружились вокруг ствола липы, вокруг Кости и Лены.
– Ша! – вдруг гаркнул Муха.
Все остановились и замолчали. Муха подошел к Косте.
– Не дрожи,– насмешливо сказал он.– Бить не буду.
Лена вдруг рванулась вперед, встала между Костей и Мухой, сказала отчаянно:
– Лучше меня...
– Ладно, Ленка,– усмехнулся Муха, отстраняя ее.– Уже переигрываешь. Ты свое сделала.
Костя резко вскинул голову, смотрел на Лену. У Лены задрожали губы, она начала говорить быстро, прерывисто:
– Костя, я не хотела... Понимаешь, я...
– Хватит, сказал! – грубо оборвал ее Муха, оттолкнул в сторону и вплотную подошел к Косте.– Так вот: бить не буду. Еще из-за такого слизняка в колонию загудеть. Но предупреждаю: к Ленке не подходи. Подойдешь – найду способ отучить. А сейчас– канай отсюда! Стихочтец...– И, паясничая, Муха продекламировал:– «Шепот, робкое дыханье, трели соловья...»
Но Костя не слушал Муху, он смотрел на Лену.
– Как ты могла? Как ты только могла?..– И бросился в темноту.
Лена смотрела ему вслед... Напряженно-тихо было под старой липой. В руках Мухи появилась гитара.
– «Что смолкнул веселия глас?» – Муха ударил по струнам. Он запел первым, остальные подхватили:
Где твои семнадцать лет?
На Большом Каретном!
Где твои семнадцать бед?
На Большом Каретном!
А где твой черный пистолет?
На Большом Каретном!
