Текст книги "Пояс жизни"

Автор книги: Игорь Забелин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

6

Остались позади выжженные солнцем скалы Гибралтара, и «Коралл» плавно закачался на пологих длинных волнах, шедших с просторов Атлантики… Но вскоре судно попало в полосу жестоких штормов. Волнами сорвало укрепленный на палубе груз. Капитан «Коралла» Вершинин объявил аврал. Виктор и Денни Уилкинс выскочили на палубу вместе со всеми. Они находились на баке и успели схватиться за натянутые леера, когда на палубу обрушился огромный вал, но удар был так силен, что никто из них не смог удержаться. В последний момент Виктор за что-то зацепился, и волна схлынула, пронеслась мимо, а Денни Уилкинс исчез за бортом. В одно мгновение Виктор очутился около небольшого надувного плота, обрубил пожарным топором удерживающие его канаты и столкнул плот за борт. Потом он швырнул в воду спасательный круг и бросился в океан.

Виктору показалось, что он пробыл под водой бесконечно долго, прежде чем его вытолкнуло на поверхность. Он открыл рот, чтобы набрать воздуха, и едва не захлебнулся: плотный ветер нес над водой тучи брызг, а мелкие волночки, вспененные на склонах океанских валов, беспорядочно шлепали в лицо. Повернувшись так, чтобы волны били в затылок, Виктор подплыл к спасательному кругу, ухватился за него и огляделся. Надувной плот, как гигантский поплавок, взлетал на гребни валов, а за ним виднелась голова Крестовина – она то исчезала между волнами, то вновь показывалась над гребнем.

Виктор первым достиг плота, забрался на него и втащил спасательный круг. Денни Уилкинс плыл, с трудом выгребая против волн, но плот несло ему навстречу, и минут через десять он тоже влез на плот.

– Где «Коралл»? – спросил Денни Уилкинс.

Но, сколько они ни вглядывались, рассмотреть экспедиционное судно не смогли – «Коралл» исчез из виду. Напуганные, растерявшиеся, они легли на дно плота и прижались друг к другу.

Шторм продолжался всю ночь. К утру ветер стих, волны вновь стали пологими; с голубого неба полились жаркие лучи тропического солнца. Вода сверкала так ярко, что вдаль нельзя было смотреть.

Согревшись и высушив одежду, Виктор и Денни Уилкинс немного ожили. Они сидели у борта, смотрели, как темными тенями проносятся глубоко под ними стаи макрели, следили за маленькими летучими рыбками; когда рыбки выскакивали из воды, чешуя их вспыхивала на солнце. Изредка вдалеке показывался похожий на перископ черный акулий плавник, и тогда темные тени макрелей стремительно бросались в противоположную сторону.

Но все это недолго развлекало Виктора и Денни Уилкинса. Страшный вопрос – что делать дальше? – неумолимо вставал перед ними. Оба понимали, что нужно бороться, нужно что-то предпринять. Но как бороться?..

«И зачем бороться?» – вдруг подумалось Денни Уилкинсу. Сначала он чуть-чуть удивился этому, но потом удивление прошло и возникло чувство грустной растерянности, подавленности. Он все время боролся, все время шел сложными тайными путями к целям, которые ставили перед ним другие. Он привык к этой борьбе, изучил ее хитрые приемы и знал, как выкарабкаться из, казалось бы, безвыходного положения. Знал, потому что его окружал знакомый мир, в котором немногие умели ориентироваться с такой легкостью, как он. И вдруг этот знакомый мир исчез, и вместе с ним исчезло все, с чем он боролся, и все, за что он боролся. Правда, этот мир исчез не совсем. Денни Уилкинсу чудилось, что он еще видит его – далеко-далеко, сквозь серую дымку. Он, пожалуй, даже смог бы добраться туда, но ему почти не хотелось этого. Зачем?.. Зачем ему возвращаться? Чтобы встретить смерть там? Но разве не безразлично ему, где умирать? И все, что делал в жизни Денни Уилкинс, все, из-за чего рисковал жизнью, – все вдруг показалось таким мелким и неинтересным, что он даже удивился: как он раньше не замечал этого, как он мог раньше относиться к этому серьезно?.. Нет, уж погибать так погибать. Сразу.

– Все равно погибнем, – сказал Денни Уилкинс. – Что ни делай – все равно погибнем.

Виктор упрямо мотнул головой.

– Черта с два! Раз в шторм не погибли, теперь и подавно продержимся. Нас обязательно найдут. А пока я знаю, что нам делать.

– Ничего тут не сделаешь! – Денни Уилкинс зачерпнул за бортом воды, взял ее в рот, сморщился и выплюнул. – Под таким солнцем мы без пресной воды и двух суток не продержимся. И никто нас искать не будет. Кому-то нужны мы!

Виктор снова упрямо мотнул головой.

– Нужны! Нас обязательно найдут.

– Я-то смерти не боюсь, но не думал, что так умирать придется. Думал иначе… Но ты… как ты надумал прыгнуть за мной?

– А я не думал. Прыгнул и все.

– И не страшно было?

– Когда с головой в воду ушел – перетрусил, думал – каюк, – Виктор застенчиво улыбнулся.

– Дурак ты, – Денни Уилкинс произнес это с неподдельным восхищением. – Я бы ни за что не прыгнул, – чистосердечно признался он.

– Прыгнул бы, – не согласился Виктор. – Это тебе сейчас кажется, что не прыгнул бы.

– Я-то себя знаю, – возразил Денни Уилкинс. – Можешь быть уверен. Хорошее сердце у тебя. С такими, как ты, мне раньше не приходилось встречаться, а теперь уж больше и не встречусь…

– Опять ты…

– А знаешь, это ведь тоже мужество – честно признать свое поражение и спокойно встретить смерть.

– Замолчи.

– Когда будем умирать, я открою тебе великую тайну, и у тебя волосы дыбом встанут!

– Открой сейчас.

– Нет, сейчас не открою. Когда будем умирать. Не хочется мне уносить ее под воду, не разделив ни с кем из людей. А вы – славные ребята. Все вы, с кем я работал в экспедиции. Очень славные.

– Что ты разговорился сегодня?

Но Денни Уилкинс не унимался.

– Если бы мне еще раз довелось родиться, я пошел бы с вами на все. Но по два раза не рождаются. Вот в чем беда!

– Чудак ты! – Виктор спустил ноги за борт и шевелил пальцами в прохладной воде. – Вот и несет, и несет чепуху. Давай-ка займемся чем-нибудь полезным.

– Ничего я не буду делать.

– Будешь.

– Нет, не буду. Умирать нужно спокойно. Мы достаточно суетимся, пока живем.

«Надо его переломить – любой ценою переломить, – подумал Виктор. – Иначе нам плохо придется».

– Размазня, – сухо сказал Виктор. – Берись за дело, а то хуже будет! – он стиснул кулаки так, что суставы побелели.

Денни Уилкинс засмеялся.

– Что может быть хуже, чем отправиться на дно?.. Ах да! Издохнуть от солнца, раздуться и плавать на этом корыте! Выбор чудес…

Сильный удар в челюсть опрокинул его навзничь. Денни Уилкинс удержался на плоту и, приподнявшись, увидел прямо перед собой бледное лицо Виктора.

Рука Денни Уилкинса привычно потянулась к карману, но оружия не было. Он успел заметить кулак Виктора и слегка отклонился. Удар пришелся в скулу. Денни Уилкинс, не вставая, ногами обхватил ноги Виктора и рывком повернулся со спины на живот. Виктор плашмя рухнул на плот. Они вскочили одновременно, бросились друг на друга и, потеряв равновесие, упали в воду.

Виктор первым забрался на плот и помог влезть Денни Уилкинсу.

– Ну, пришел в себя? – спросил Виктор. – Остался б ты без зубов – как бы тогда к Наде вернулся?

Денни Уилкинс вздрогнул, и в тусклых глазах его вспыхнули на секунду живые искорки.

– К Наде?.. Ни к кому мы уже не вернемся.

Виктор, не отвечая, встал, и в этот момент что-то сильно и больно ударило его в затылок. Он ткнулся носом вперед, неловко подскочил, и в воздухе повернулся так, чтобы очутиться лицом к новому неожиданному врагу… На дне плота прыгала небольшая летучая рыбка.

– Рыба! – заорал Виктор. – Рыба! – ликуя повторил он. – Рыба!

От волнения он все никак не мог схватить ее, и рыба прыгала перед ним, а он то накрывал ее ладонью, то выпускал снова, но наконец схватил и зажал в кулаке, с невыразимой любовью глядя на круглый рыбий глаз, на топорщившиеся жабры. Он поднес рыбу к самому лицу Денни Уилкинса.

– Видал?

– Вот и мы как эта рыба, – Денни Уилкинс слабо улыбнулся. – От одного врага спаслись, другому попались, а он еще безжалостнее.

Но Виктор уже не слушал его. Внимательно осмотрев спасательный круг, он обнаружил на продетой в петле веревке кусочек проволоки.

– У тебя нет ножа?

Денни Уилкинс пошарил в карманах и протянул ему маленький перочинный нож. Виктор перерезал веревку, распустил ее и сплел лесу. Согнуть крючок было совсем не сложно.

Насадив уснувшую рыбку на крючок, Виктор бросил удочку. Он ничуть не сомневался, что все макрели Атлантического океана немедленно кинутся на приманку, но ему пришлось жестоко разочароваться: макрели, как видно, предпочитали охотиться за живыми рыбками.

– Ничего ты не поймаешь! – почти торжествуя, сказал Денни Уилкинс.

Виктор не отвечал. Солнце пекло нещадно; намокшая во время невольного купания одежда давно высохла, и казалось, что на плечи насыпана горячая зола. Хотелось пить и, должно быть от этого, слегка мутило. Виктор вытащил на плот приманку, зачерпнул воды и взял ее в рот. Она была противна, но все-таки он заставил себя сделать глоток. А потом снова забросил удочку.

Почти тотчас удочку сильно дернуло вниз, а Виктор, вздрогнув от неожиданности, в свою очередь дернул удочку вверх.

– Есть! – заорал он не своим голосом. – Есть!

Денни Уилкинс приподнялся и перегнулся через борт; длинная плоская рыбина с плавником во всю спину яростно металась из стороны в сторону; она была необычайно красива – нежно-золотая, с синеватыми разводами.

– Золотая макрель, – со знанием дела сказал Денни Уилкинс; он припомнил небольшой коралловый островок, затерянный в Тихом океане.

Виктор так волновался, что едва не упустил макрель, но все-таки ему удалось втащить ее на плот.

– Вот, – сказал он. – Обед на столе.

Солнце стояло очень высоко, почти в зените, и лучи его, не отражаясь от поверхности, уходили глубоко в воду и там расплывались в радужные пятна.

– Будем есть, – решил Виктор.

Он раскрыл нож и вырезал из спины макрели две полоски розоватого мяса. Одну полоску он отдал Денни Уилкинсу, а вторую взял себе. Сладковатое мясо макрели оказалось сносным на вкус – Виктор думал, что сырая рыба противнее.

– Совсем неплохо, – сказал он и заставил себя проглотить.

– Дрянь! – Денни Уилкинс сморщился и выплюнул за борт разжеванный кусок.

– Ты! – Виктор чуть не задохнулся от бешенства при виде такого кощунства. – Да я тебя!..

Он держал в руке раскрытый перочинный нож, на лезвии которого сверкал крохотный солнечный лучик.

– Противно, – пожаловался Денни Уилкинс.

– Ешь! – Голос Виктора прозвучал так повелительно, что Денни Уилкинс не осмелился ослушаться. Он положил в рот другой кусочек рыбы, разжевал и, давясь, проглотил.

– Ешь еще, – приказал Виктор, и Денни Уилкинс съел еще; Виктор тоже съел. – Это не бифштекс, конечно, – согласился он. – Но есть можно.

Подкрепившись таким образом, они мирно легли рядом, прикрывшись одеждою от солнца, которое уже клонилось к закату.

Под вечер Виктор решил наловить планктона.

Он встал и с хозяйским видом оглядел океан. Пологие волны равномерно вздымались вокруг плота; их было очень много, бесчисленное количество, и они заполняли все видимое пространство; Виктор знал, что и там, за чертой горизонта, точно такие же волны медленно катятся к Америке… Близился вечер, и красные мазки лежали на гребнях… На секунду Виктору сделалось жутко, и он едва не поддался отчаянию, но совладал с собой.

Денни Уилкинс тоже встал.

– Словно кровь пролита на океан, – глухо сказал он. – Кровь всех убитых… Посмотри – солнце садится. И с каждой минутой все больше и больше крови становится в океане, словно она стекает с неба. Если собрать кровь всех убитых за тысячелетия – наполнился бы океан?..

– Тебя противно слушать.

– Может, и не наполнился бы, но она разлилась бы по всей поверхности; океан тогда и днем и ночью казался бы красным…

– Прекрати, пока просят по-хорошему!

Денни Уилкинс молча лег на дно плота.

Тропические сумерки коротки, и через полчаса багрянец сменился позолотой; потом море сразу погасло, став черным, а на небе вспыхнули звезды.

Виктор тоже лег. Они лежали рядом и смотрели вверх. Высокие борта скрывали от них воду, и порою Виктору казалось, что все это, – и «Коралл», исчезнувший в штормовом океане, и сам океан, и плот, – все это сон, а на самом деле они просто лежат в гамаке и смотрят в черное звездное небо…

– Когда мы вернемся и расскажем о нашем приключении, нам не поверят, – сказал Виктор.

– Почему тебе так хочется вернуться?

– Хотя бы потому, что я еще не был на Марсе, – Виктор произнес это тихо, в задумчивости глядя на крупные махровые звезды.

– Ерунда какая! – в голосе Денни Уилкинса слышалось неподдельное презрение. – Вздор все это. Нелепость. Он вдруг приподнялся и заговорил сбивчиво, горячо: – Как будто это так уж нужно – лететь туда, как будто нельзя обойтись без этих космических полетов! Мы оба с тобой были глупы. Слышишь?.. Оба! Мы беспомощны у себя на Земле, среди океана, а что будет там, на Марсе?.. Представить страшно!

– Что с тобою? – перебил Виктор. – Я никак не пойму, что с тобою происходит.

Теперь они сидели рядом, касаясь друг друга плечами. Волны тихонько раскачивали плот.

– Ты выглядел таким сильным, уверенным, – продолжал Виктор, – и вдруг… Да, умирать нужно спокойно, но сначала надо все сделать для спасения. А ты словно смирился с судьбою, и весь мир перестал существовать для тебя. Не понимаю я этого. Ведь ты любишь, и тебя, наверное, тоже любят…

Денни Уилкинс не вздрогнул, но Виктор почувствовал, что плечо его стало горячее, а грудь вздымается чаще и сильнее.

– Меня не любят, мне хуже, – грустно сказал Виктор. – И все-таки я не сдаюсь и не сдамся. Рыба, вынутая из воды, и то бьется до последнего!

– Зря бьется, – машинально ответил Денни Уилкинс; он думал о другом.

– Не всегда зря; случается, что с пользой. Но люди и подавно не должны сдаваться. Это самое оскорбительное – сдаться!

Денни Уилкинс молчал. Они снова легли и снова стали смотреть на звезды, влажно блестевшие в черной глубине неба.

– Она меня любит, – неожиданно сказал Денни Уилкинс. – Любит.

– Конечно, – охотно подтвердил Виктор.

– Любит, – тихо повторил Денни Уилкинс и умолк. – Мы должны спастись! – это он почти крикнул. – Должны, понимаешь? – Он нашел руку Виктора и крепко стиснул ее. – Если бы не Надя – тогда ладно! Но теперь мы должны спастись! Надина любовь – это единственное, что принадлежит только мне. На нее больше никто не имеет права! Я никому не отдам Надину любовь! Никому!

– Кто же отнимает у тебя любовь?..

– Никому, – сказал Денни Уилкинс. – Она – единственное, что есть у меня…

– Странный ты, Крестовин.

– Может быть. Но того, что ты сделал, я никогда не забуду.

– Ерунда все это. Какую ты хотел открыть тайну?

– Да нет, никакую. Так болтал…

Советский геликоптер обнаружил их на третий день – голодных, обожженных солнцем.

– Нашли! – несколько раз с удивлением повторял Денни Уилкинс, пока они летели к ближайшему американскому порту. – Вот чудеса!

– Какие там чудеса, – устало отвечал Виктор. – Все как полагается! – Он смотрел на океан, который сверху казался неподвижным.

«Полагается! – мысленно усмехнулся Денни Уилкинс. – Черта с два – полагается!.. Или прав Виктор? Или Герберштейн заслал меня в мир, живущий по другим законам?.. Если так, у этого мира до странности хорошие законы…»

В чужом городе, среди множества незнакомых людей, Денни Уилкинс и Виктор поменялись ролями: Виктор держался настороженно, даже робко, а Денни Уилкинс обрел прежнюю самоуверенность, энергию.

Но в глубине его души навсегда затаился страх, и если бы он мог отказаться от всяких космических полетов, он отказался бы от них и вообще от борьбы – борьбы с теми странными людьми, которые спасли его в океане…

Денни Уилкинс догадывался, что предстоит встреча с шефом, и, когда она состоялась, попытался пуститься на хитрость.

– По-моему, все это выеденного яйца не стоит. Не знаю даже, нужно ли мне лететь на Марс… – начал он.

– Ты куда клонишь? – резко прервал Герберштейн; он не добавил больше ни слова, но Денни Уилкинс сник, почувствовав угрозу.

– Экспедиция послана за самоопыляющимися растениями…

– Что за чертовщина?

– Ну… за теми, которые опыляются без помощи насекомых…

Денни Уилкинс впервые видел своего шефа растерявшимся.

– При чем тут насекомые?

– Сам ничего не понимаю…

– А должен понимать! – вспылил Герберштейн, но тотчас успокоился. – Любопытно. И с каждым днем становится все любопытнее…

… Через несколько дней Денни Уилкинс и Виктор вылетели вдогонку экспедиции. Ночь они провели в отеле аэропорта на берегу Амазонки, а потом сели в геликоптер… Широкая Амазонка медленно текла к океану меж зеленых, заросших непроходимым тропическим лесом берегов. Изредка внизу проплывали лодки и небольшие пароходы. И наконец Виктор и Денни Уилкинс увидели «Коралл» – он шел вверх по течению, оставляя за собою пенный след…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ПОКИНУВШИЕ ЗЕМЛЮ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1

Конгресс астрогеографов, посвященный началу Международного космического года, состоялся весною 198… года в Рио-де-Жанейро и привлек к себе внимание всей мировой общественности. Газеты на все лады склоняли имена Батыгина и Джефферса.

А «соперники» отдыхали на веранде отеля, с которой открывался прекрасный вид на Атлантический океан, и мирно беседовали. Рядом с Джефферсом сидела его жена – пожилая женщина в темных очках, почти совсем седая, с моложавым приветливым лицом. Большие темные очки прикрывали ее невидящие глаза – более двадцати лет назад она ослепла после тяжелой болезни. Джефферс всегда был неразлучен с женою, и вне Института астрогеографии они всюду появлялись вместе. И после болезни она продолжала ездить с ним в экспедиции, переплывала океаны, и Джефферс рассказывал ей обо всем, что видел, а она уверяла, что живо представляет себе и горы, и леса, и звезды, отраженные в тихих северных озерах, и волны, идущие с океана. Она была другом Джефферса, он делился с ней всеми замыслами, и за последние годы они расставались всего один раз, когда Джефферс повел астроплан на Луну.

Батыгин был давно знаком с Элеонорой Джефферс и знал, какое большое место занимает она в жизни своего прославленного мужа. Когда Джефферс улетел на Луну, Батыгин переписывался с Элеонорой Джефферс, подбадривая ее, и и даже лукавил, уверяя, что полет совершенно безопасен.

И сейчас ученые разговаривали не стесняясь ее, потому что от Элеоноры Джефферс у них не было и не могло быть секретов.

– Все это писалось уже не один раз, – говорил Джефферс, указывая на жирные газетные заголовки. – Они не очень изобретательны, эти репортеры. Они уже не раз стыдили меня и натравливали на вас. Я привык не обращать внимания на газеты.

– Меня они тем более не могут тронуть – пусть себе пишут. – Батыгин отпил из фужера лимонад со льдом и прямо посмотрел на Джефферса. – Но, может быть, вы все-таки подсознательно уступаете им, этим репортерам, или тем, кто стоит за ними – заправилам вашей пресловутой Компании?

Джефферс вопросительно взглянул на Батыгина.

– Видите ли, – Батыгин тщательно подбирал слова. – У меня сложилось впечатление, что вы не успеете подготовить астроплан ко времени великого противостояния, точнее, к тому дню, когда нужно вылететь, чтобы наверняка встретиться с Марсом в космосе…

– Успеем, – возразил Джефферс. – Работы спланированы так, что мы должны успеть. Правда, в обрез, лишнего времени у нас не будет. Но все-таки мы сможем вылететь…

– Я не имею права учить вас, но вы мне очень дороги, и мне не хотелось бы потерять вас…

– Вы думаете, это так опасно? – спросила Элеонора Джефферс.

– Да, это очень рискованно. Все нужно рассчитать с предельной точностью и вылететь обязательно в срок.

– В таком случае, – сказала Элеонора Джефферс, – мы, непременно полетим вместе. – Она подчеркнула слово «непременно», и Батыгин понял, что они не в первый раз говорят на эту тему.

– Но можно вообще не лететь, можно ограничиться засылкой астролабораторий с передающей аппаратурой – «звездоходов», как их у нас окрестили. Риск при космических полетах огромен.

– Вы говорите хорошие и верные слова, дорогой коллега, – возразил Джефферс, – но я – сын своей страны. Я знаю ее недостатки. Но в отличие от вас я нахожу немало положительных, симпатичных мне сторон в нашем общественном строе. И я не могу совсем игнорировать газетные статьи, пожелания руководителей Компании по эксплуатации планет, да и нашего правительства. А общее мнение таково, что на Марс нужно лететь, даже если риск будет больше, чем обычно, – все равно лететь. Как ученому, мне безразлично, кто первым прилетит на Марс, но от меня требуют, чтобы я это сделал первым. И я должен попытаться сделать это первым, хотя бы для того, чтобы оправдать деньги, пожертвованные моему институту.

Джефферс задумался, машинально переставил свой бокал, а потом сказал:

– Есть еще одна причина, обязывающая меня лететь: я не дождусь следующего великого противостояния Марса. Годы, мой дорогой коллега, уже не те. А я поработал достаточно много в астрогеографии, чтобы в конце жизни доставить себе и своей жене маленькое удовольствие – побывать на Марсе и нарвать большущий букет цветов; они, наверное, там есть, а Элеонора так любит цветы!

– Вы твердо решили лететь вместе?

– Слишком много шансов никогда больше не увидеться, если один из нас останется на Земле…

Батыгин смотрел на Элеонору Джефферс. С океана дул бриз, и седые волосы ее слегка шевелились на ветру, иногда падая на щеку, и тогда она убирала их… Лицо ее было ясно и спокойно, словно к концу своей нелегкой, полной страхов и затаенных страданий жизни, жизни жены и друга ученого-астрогеографа, Элеонора Джефферс обрела полное душевное равновесие, простое и светлое понимание вещей. Батыгин догадывался, что спокойствие и ясность, хоть это и казалось парадоксальным, пришли к ней, когда было окончательно решено, что она отправится вместе с мужем в сопряженное с огромным риском космическое путешествие и разделит с ним его судьбу, как бы эта судьба ни сложилась – трагично или счастливо.

И Батыгин вспоминал свою жену, ее застывшее, словно окаменевшее лицо и напряженный, – все силы собраны, чтобы не расплакаться, – взгляд, когда он прощался с ней на астродроме перед отлетом на Луну. Да, нелегка участь жен. Раньше они волновались, когда их мужья учились водить самолеты или увлекались парашютизмом, когда уходили на войну, а теперь – космические полеты… Что ж, его, Батыгина, никто не будет провожать, когда он пойдет по широкому полю астродрома к звездолету, – единственный человек, который имел бы право дойти с ним до звездолета, – жена уже не сможет проводить его…

Батыгин провел ладонью по груди, словно растирая ее, – что-то пошаливало сердце, раньше никогда с ним этого не случалось, а вот теперь стало пошаливать, – и глубоко вздохнул.

– Что так грустно? – спросил Джефферс.

– У нас, стариков, много поводов для невеселых воспоминаний. Я завидую вам, завидую потому, что моя жена не сможет полететь со мной…

Он взял руку Элеоноры Джефферс и поднес к губам, а Элеонора Джефферс притронулась пальцами к его щеке, подбородку, словно хотела навсегда запомнить и унести с собою это ощущение: твердый подбородок с чуть покалывающей нежные чувствительные пальцы щетиной, полная щека, едва приметно вздрогнувшая при легком прикосновении. Элеонора Джефферс улыбнулась, а в глазах Батыгина стояли слезы.

– Надеюсь, вы не откажетесь выпить шампанского? – спросил Батыгин. – Ведь следующий раз мы сможем вот так провести вечер лишь после возвращения на Землю…

Официант разлил шампанское, и они подняли бокалы, желая успеха друг другу.

– Боюсь быть нескромным, но неужели вы действительно не отправите экспедицию в космос? – спросил Джефферс.

– От вас у меня нет секретов – я уверен, что наш разговор останется между нами, – отозвался Батыгин. – Отправим, но, так сказать, сверх программы Космического года. Наш звездолет полетит на Венеру…

Джефферс удивился.

– Почему вы избрали Венеру? – недоумевал он. – Хотя почему Марс, а не Венера?

– Объяснить можно просто, например, тем, что Венера ближе. Ведь при нижнем соединении, когда Земля и Венера предельно сближаются в мировом пространстве, расстояние между ними сокращается до тридцати девяти миллионов километров, а Марс во время великого противостояния отделен от Земли пятьюдесятью шестью миллионами километров. Разница не маленькая. По крайней мере после Луны на Венеру лететь разумней, чем на Марс, это закономерный следующий этап в освоении космоса человеком… И в самом деле, почему все устремляются на Марс? Почему все говорят и пишут только о Марсе?.. Видимо потому, что слава его непомерно раздута. Конечно, это очень любопытная планета с ее загадочными «каналами», «материками» и «морями». А теперь ваши газеты настойчиво раздувают версию о несметных сокровищах на ней…

– «Золотая лихорадка» мне на руку, – усмехнулся Джефферс. – Жажда обогащения издавна движет людьми, и, кто знает, получил бы я средства на постройку астроплана, если бы руководство Компании, да и многочисленные держатели акций не верили в обогащение… Только вам, коммунистам, удалось найти более благородные стимулы прогресса. А мы пока действуем по старинке и утешаем себя тем, что и старые методы не всегда плохи: погоня за наживой привела к немалому числу открытий, у нее есть свои заслуги перед культурой и наукой… Венера, Венера, – словно прислушиваясь к звучанию слова, несколько раз повторил Джефферс. – Планета будущего, на которой, быть может, сейчас возникает жизнь! Вы станете свидетелями событий, которые происходили на Земле несколько миллиардов лет назад!.. Это настолько увлекательно, что я начинаю завидовать вам. Но почему вы держите свой замысел в тайне?..

– А вы еще не знаете моего замысла. Пока я только сказал, куда полечу.

– Не понимаю.

– Сейчас поймете. Замысел мой предельно прост: я хочу ускорить развитие жизни на Венере, ускорить развитие ее биогеносферы. Если условия там таковы, что жизнь вот-вот может возникнуть или уже возникла, но еще очень слаба, то вполне можно вмешаться в этот процесс и заставить биогеносферу Венеры развиваться в нужном нам направлении… Вы спросите, как это сделать?.. С помощью более совершенной, более сильной жизни. Если предоставить Венеру самой себе, то пройдет еще несколько миллионов лет, прежде чем жизнь станет там хоть отдаленно похожей на земную, прежде чем на Венере сложатся условия, пригодные для существования людей… Но я сам занесу на Венеру земную жизнь – растения. Предки земных растений – хотя бы вон тех пальм, что растут на берегу океана, – уже прошли весь тот долгий и трудный путь, который предстоит пройти растительности на Венере. Современная земная растительность наделена приобретенной в прошлые эпохи способностью приспосабливаться к самым разнообразным природным условиям. И это вполне закономерно, потому что современные растения – это потомки наиболее живучих, наиболее гибких и стойких видов, все остальные – менее живучие, менее активные – бесследно вымерли.

Венера сегодня, так же как Земля несколько миллиардов лет назад, кажется мне похожей на оранжерею, в которой есть все – грунт, влага, тепло, но нет жизни. И мы своими руками бросим семена жизни на Венеру, и тогда безжизненная оранжерея превратится в цветущий сад. Земная растительность, унаследовавшая закалку своих далеких предков, наверняка приживется там и преобразует планету, точнее – ее биогеносферу. Она сделает там то же, что сделала на Земле в прошлом: создаст плодородные почвы, обогатит атмосферу кислородом, уменьшит в ней содержание углекислоты. По моим расчетам, уже через несколько десятилетий люди смогут жить на Венере так же, как сейчас они живут на Земле. И тогда начнется заселение Венеры. Раньше, когда людям на Земле становилось тесно, они переселялись в новые места. Но недалеко то время, когда вся Земля окажется заселенной одинаково плотно, и тогда наступит время космических переселений: люди начнут расселяться по «поясу жизни».

Ближайшая задача человечества, по-моему, и заключается в освоении других планет, в освоении космоса.

Я очень высокого мнения о людях, я верю в конечное торжество разума над всеми темными стихийными силами, над всеми, дорогой мой Джефферс, – и природными, и человеческими. Я верю, что люди изживут, как здоровый организм изживает кратковременные недуги, страсть к властолюбию, к деспотии, к стяжательству, чем так славны были прошлые века, что не останется среди людей честолюбцев, завистников, клеветников, карьеристов. Я верю, что двигать человеческими стремлениями и желаниями будет прежде всего забота об общем благе, забота человека о человечестве!..

Я не оговорился, дорогой Джефферс, сказав о кратковременных недугах – ведь человечество еще в юном возрасте; ему предстоит жить гораздо дольше, чем оно прожило, и сделать неизмеримо больше, чем оно сделало. И чем скорее мы избавимся от болезней роста, тем будет лучше…

Но все это еще не объясняет вам, почему я держу свой замысел в тайне. Я хочу, Джефферс, чтобы история Венеры была лучше, человечней, чем история Земли. Я хочу, чтобы она началась с коммунизма и чтобы никогда не ступила на Венеру нога человека, которому чужды коммунистические идеалы, коммунистическая мораль.

… К тому времени, когда Батыгин кончил свой рассказ, совсем стемнело. С океана веяло прохладой. Где-то далеко, у самого горизонта, шел атомоход, и созвездие желтых огней медленно перемещалось по черной кромке воды. А выше него, среди мелких металлических звезд, плыл необычно крупный раскаленный докрасна Марс – тускло-красная дорожка шла от него по черной глади через весь океан и упиралась в берег…

И Джефферс и Элеонора сидели молча, пораженные дерзостью замысла Батыгина.

– Это фантастично, это почти невероятно, – сказал, наконец, Джефферс. – Ничего подобного мне никогда не пришло бы в голову. – Он задумался, и никто не мешал ему. – Что ж, в этом есть даже нечто закономерное: я, раб старого, доживающего свой век общества, лечу на планету, где жизнь, должно быть, тоже угасает, а вы, представитель нового общества, летите на Утреннюю звезду, утреннюю в буквальном смысле слова: над ней только-только занимается заря ее истории! – Джефферс говорил это с легкой усмешкой, но в словах его чувствовалась затаенная грусть. – Да, у Венеры должна быть лучшая история, чем у Земли. Вы глубоко правы. Сейчас я даже не завидую вам. Я слишком потрясен. Но я верю в ваш успех, всей душою верю!

– Я тоже верю, – тихо сказала Элеонора Джефферс.

– Обидно лишь одно: ни вы, ни я не увидим расцвета Утренней звезды.

– Да, не увидим, – согласился Батыгин. – Но внуки наши увидят. И они научатся жить лучше нас.

– Будем верить в это, – сказал Джефферс. – Будем верить!

– Теперь вы согласны, что замысел этот нужно хранить в тайне?

– Конечно! Но сейчас тайну сохранить несложно, а вот после того, как вы вернетесь на Землю… Много людей полетит с вами?