Текст книги "Пояс жизни"

Автор книги: Игорь Забелин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

ГЛАВА ВТОРАЯ
1

На следующий день все газеты вышли в траурных рамках. С газетных витрин, с прилавков киосков на прохожих смотрело суровое лицо Джефферса…

Никогда еще Денни Уилкинс не чувствовал себя в Москве так плохо. «Черт возьми, Джефферс отдал жизнь за идею, за великое дело, он боролся за торжество человеческого разума, и его имя потомки с любовью пронесут через века!.. А чего ради поставил на карту свою жизнь он, Денни Уилкинс?.. Только потому, что Герберштейн когда-то подобрал и накормил его?..»

Почти два года провел Денни Уилкинс в социалистической стране; никто не помыкал им, он получал деньги наравне со всеми и жил так же, как жили другие, и подчинялся только тем, кто своим трудом заслужил право руководить. Впервые в жизни Денни Уилкинсу показалось, что у него нет хозяина. Если бы он захотел уйти от Батыгина, – он ушел бы, и ему сразу дали бы другую работу. Денни Уилкинс понимал, что если он начнет делать свое дело лучше, чем другие, то этим – и только этим, а не предками, знакомствами, ловкостью, лестью – он завоюет уважение и право на более крупный пост, на более ответственную должность. И Денни Уилкинсу казалось, что он сумел бы выдвинуться, заслужить общественное признание, потому что он не такой уж дурак и работать умеет…

Денни Уилкинс спрашивал себя, как бы он жил, если бы навсегда остался в Советском Союзе – не в качестве агента, нет, а как полноправный гражданин этой страны. И ему казалось, что жил бы он гораздо лучше, чем жил до сих пор. По крайней мере он не испытывал бы страха, как испытывает его сейчас, не боролся бы с каждым проявлением чувства, как борется сейчас. И тогда они с Надей смогли бы построить настоящую семью. А он, Денни Уилкинс, хочет ребенка, хочет иметь свою семью. И все это он мог бы осуществить, если бы… Если бы не существовало на свете Герберштейна, невидимого, но грозного хозяина, купившего его жизнь целиком…

Но сейчас – разве имеет он право навсегда связать свою жизнь с жизнью Нади?.. Разве может он ставить под угрозу будущее Нади и ребенка?..

Под вечер в институте Денни Уилкинс увидел высокого сухопарого человека в дымчатых очках, и тут ему впервые изменила выдержка – он вздрогнул. Они шли друг другу навстречу, и мысли Денни Уилкинса испуганно метались: он старался сообразить, чем вызван приезд этого человека, доверенного лица Герберштейна, исполнявшего его особо секретные поручения…

– Корреспондент, – сказал Денни Уилкинсу сотрудник института, сопровождавший сухопарого человека. – Знакомлю его с институтом…

… На следующий день они встретились на явочной квартире резидента. Агент Герберштейна держал в руках советскую газету с большим портретом Джефферса.

– Погиб старик, – сказал он Денни Уилкинсу. – Вот она – жизнь! Даже жаль его, ей-богу жаль. Было в нем нечто от первых переселенцев, тех, что в фургонах пересекли континент от Атлантического до Тихого океана, разгоняя индейские племена. Этакое, понимаешь ли, могучее, дерзкое! – Денни Уилкинс смотрел на худое, словно высохшее лицо агента, а видел другое – круглое, розовое, доброе, – лицо самого Герберштейна и улавливал его высокомерно покровительственные нотки в голосе агента – тот явно подражал шефу. Впрочем, он сам имел право на покровительственный тон, потому что действовал от имени Герберштейна и привык к беспрекословному повиновению; а сейчас он приглядывался к нему, Денни Уилкинсу, и не спешил переходить к делам. – Да, Джефферс, Джефферс, – нараспев повторил агент. – Газетные писаки нападали на него, оскорбляли… А он сто очков вперед мог дать любому, поэтому они и не могли раскусить его… Ну-с, так мы и будем – я говорить, а ты молчать? Думаешь, меня прислали поболтать с тобой о старике?.. Рассказывай.

– Пока все идет хорошо. Составляются окончательные списки участников экспедиции, и в них числится некто Крестовин.

– Так… Еще?

Совсем недавно Денни Уилкинс подметил странный факт: он увидел, что для экспедиции упаковывают какие-то приборы, очень похожие на навигационные. Потом он случайно узнал, что в звездолет погружено небольшое судно. «Забавно, – подумал тогда Денни Уилкинс. – Ведь на Марсе нет морей – мы своими глазами убедились в этом. Зачем же тогда нужен катер?.. Одно из двух – либо на Марсе все-таки есть моря, либо мы летим не на Марс…»

Денни Уилкинс хотел рассказать об этом, но в последний момент что-то удержало его. «Не стоит говорить загадками, – успокоил он самого себя. – Это произведет плохое впечатление, а зачем мне казаться плохим?»

– Вылетаем через неделю, – ответил он на вопрос агента.

– Шефа удивляет, что коммунисты мало пишут об экспедиции… Может быть, ты еще что-нибудь знаешь?

– Нет. Я не могу рисковать. Через неделю я все равно открою тайну Батыгина. Это не поздно.

– Ты уверен?.. А вдруг поздно?

Денни Уилкинс не понял.

– Почему поздно?

– Между прочим, я видел, как ты ворковал со златокудрой красавицей… Новый вариант Ромео и Джульетты! Ты знаешь, кто такие Ромео и Джульетта?

– Знаю.

Вот сейчас Денни Уилкинс почувствовал впервые в жизни нечто очень похожее на ненависть и к этому не в меру болтливому человеку и к тому, кто дал ему право вмешиваться в его, Денни Уилкинса, личную жизнь, касаться самого дорогого.

– Кто она?

– Эта девушка?.. Мало ли у меня было девчонок…

– Просто очередная?

– Просто очередная.

А теперь он их ненавидел – по-настоящему ненавидел обоих, и ему едва удалось скрыть свои чувства.

– Смотри, Денни. Ты хороший агент. Но хороший агент может стать плохим, если женщина разбудит в нем сердце. А что делают с плохими агентами, которым много известно, – ты сам знаешь…

– Да, знаю, – подтвердил Денни Уилкинс.

– Но хватит болтать. Компания надеялась, что на Марс наши прилетят первыми. Но Джефферс подвел. Теперь нам мало узнать, что задумал Батыгин. Нужно сорвать его экспедицию.

«Вот что! Ради этого он и приехал сюда», – подумал Денни Уилкинс.

– Что я должен сделать?

– Сущий пустяк. Компании по эксплуатации планет будет гораздо полезнее, если на Марс или куда-то там еще прилетит не астроплан, а обломки астроплана. Понятно?

– Почти.

– Для этого тебе нужно оставить в астроплане небольшую черную коробочку. Она плоская и очень удобная. Коробочка сработает примерно через месяц после вылета. Сам же ты под каким-нибудь предлогом откажешься от участия в экспедиции и вернешься на родину.

– Астроплан уже готов к вылету, и посторонних к нему не подпускают. Вероятно, я войду в него всего один раз, перед взлетом, и уже не смогу выйти…

– Мне очень жаль, но Герберштейн едва ли отменит задание…

– Да, не отменит. Но если мне не удастся пронести коробку, – а это может случиться, потому что перед посадкой все личные вещи будут подвергнуты особой дезинфекции, – останется ли его прежнее задание в силе?

– По-моему, тебе известно, что Герберштейну не очень нравится, когда агенты рассуждают… Раз ты нарушил правило, я отвечу: да, останется. Но если ты уклонишься от выполнения задания… Я тебе не советую этого делать…

– Все ясно. Батыгин не долетит до Марса. Раз уж Герберштейн разрешает мне остаться на Земле – постараюсь остаться. А если придется лететь… Что ж, каждый разведчик давно приучил себя к мысли о близкой смерти.

– Вот это – другой разговор. Шеф будет доволен. Бери коробку и помни: мину надо включить, чтобы она сработала.

– Прощайте.

– Но, но! – высокий сухопарый человек встал и положил руку на плечо Денни Уилкинсу. – У русских есть более подходящее слово: до свидания! Мы же оптимисты!

– Да, мы оптимисты, – подтвердил Денни Уилкинс.

Денни Уилкинс достаточно хорошо знал нравы разведки. Дома он тщательно исследовал взрывной аппарат и убедился, что тот заряжен, что включать его нет надобности. Открытие это ничуть не взволновало Денни Уилкинса. Иного он и не ожидал. Даже мысль о смерти не пугала: он давно почувствовал, что начинает запутываться и никогда не сможет решить возникших перед ним проблем; порой ему казалось, что смерть – лучший выход из создавшегося положения.

Но впервые в жизни Денни Уилкинс задумался о тех, кого он должен уничтожить… И вспомнился ему штормовой океан, роковая волна, унесшая его за борт, и Виктор, этот безумный мальчишка, бросившийся на помощь… Нет, дело не в сентиментальности и даже не в чувстве благодарности. Но было в людях, с которыми два года жил и работал Денни Уилкинс, что-то очень здоровое, чистое и смелое – словно как-то иначе жили они и как-то иначе понимали жизнь. И вот он должен уничтожить их – молодых, отважных…

Денни Уилкинсу удалось выключить аппарат – недаром он прошел великолепную выучку в разведшколе!

«Так лучше, – подумал Денни Уилкинс. – Включить его я всегда сумею, если захочу. А может быть, еще и не захочу. Там видно будет. В чем-то Герберштейн ошибся. Кажется, он недооценил силу этих самых коммунистических идей. Впрочем, я болтаю лишнее. Идеи, идеи! Плевать мне на идеи! Но Надя… Надю я никому не позволю задевать!»

2

Список участников экспедиции был давно составлен и утвержден. Батыгин не вносил в него никаких изменений. Женщин среди участников экспедиции не было. Но Светлана продолжала надеяться, что какая-нибудь счастливая случайность поможет ей попасть в экспедицию. Когда же Батыгин в последний раз категорически отказал Светлане, – она расплакалась и убежала из его кабинета. Виктор, присутствовавший при разговоре, догнал ее на улице. Пытаясь успокоить Светлану, он в конце концов проболтался.

– Я возьму тебя в следующую экспедицию, – пообещал он.

– В какую это – следующую?

Светлана перестала плакать и удивленно посмотрела на него. Виктор, сообразив, что сказал лишнее, молчал.

– Не последняя же это космическая экспедиция, – нашелся он наконец.

– Нет, ты что-то знаешь! – Светлана насухо вытерла глаза и спрятала носовой платок в сумочку.

– Ничего я не знаю. Ты же сама понимаешь, что будут еще экспедиции…

– Виктор, мы поссоримся. Совсем поссоримся!

Виктор стоял, не решаясь произнести ни одного слова. Светлана ждала, требовательно глядя на него, но вдруг с ней что-то произошло. Виктор скорее почувствовал это, чем увидел. Неуловимо изменилось выражение Светланиных глаз, и уголки губ горестно опустились.

– Какие же мы дураки, – сказала она. – Ведь через неделю мы расстаемся и как расстаемся! Подумать страшно! А я так люблю тебя, так люблю!

Они стояли посреди многолюдной улицы, но Светлана, не обращая внимания на прохожих, наклонила к себе голову Виктора и поцеловала в губы.

– Так люблю! – повторила она.

Вот теперь Виктору тоже захотелось плакать – от счастья. Светлана взяла его под руку, и он покорно пошел рядом с ней.

Он не спрашивал, куда они идут, ему было все равно. Лишь увидев знакомый двор, в котором бывал уже не раз, Виктор понял, что они пришли к Светлане. Она никогда раньше не приглашала Виктора к себе, а теперь они шли вдвоем под руку, шли, словно всегда ходили так вместе.

В комнате Светланы, на небольшом туалетном столике, Виктор увидел фотопортрет Юрия Дерюгина. Почти два года прошло с тех пор, как он погиб. Тогда им было по восемнадцати лет. Сейчас Виктору двадцать, но ему казалось, что больше, гораздо больше, и он был прав, потому что возраст измеряется не только годами, но и пережитым…

– Вот… теперь ты мой муж!

Очень трудно сказать слово «муж» в первый раз, но Светлана все-таки сказала…

– Ведь все может случиться, – говорила потом Светлана. – Все, даже как с Джефферсом… Но я верю, что с тобой ничего не случится. Ты вернешься ко мне. Теперь тебе нельзя не вернуться!

3

Батыгин прошел перед полетом специальный профилактический курс лечения в геронтологическом институте. Препараты-интенсификаторы дали ему немалый запас бодрости и энергии, но все-таки в последние предотлетные дни он не испытывал душевного подъема, взволнованности, как это было десять с лишним лет назад, перед вылетом на Луну. Он и тогда прощался с Землей, прощался со знакомыми и родными, но прощался иначе – как перед долгой разлукой. А сейчас ему казалось, что он расстается с Землей навсегда. Он верил в успех экспедиции. И все-таки чувствовал, что едва ли вернется на Землю… Ему хотелось еще раз побывать в любимых местах, повидаться со старыми товарищами…

К заместителю председателя Совета Министров Леонову Батыгин зашел среди дня. Они сели в машину и поехали на дачу.

Под колеса автомобиля с огромной скоростью мчалось бетонное шоссе; отяжелевшие от плодов ветви фруктовых деревьев, росших вдоль дороги, склонялись к самой земле.

– По-моему, теперь нет ни одного человека, который не чувствовал бы себя хоть немножко астрономом или астрогеографом, – говорил Леонов. – Уж на что, кажется, я втянулся в социальные и философские проблемы, а тоже не устоял. – Леонов улыбнулся, как бы прося снисхождения к слабости.

Батыгин задумался, помолчал, а потом сказал:

– Вы, остающиеся, размышляете об иных планетах, а мы, улетающие, мысленно никак не можем расстаться с Землей… Полтора года нам предстоит провести в полете и на Венере. Срок немалый.

– Да, немалый. За это время и на Земле кое-какие изменения могут произойти. Вернетесь – увидите.

– Если вообще вернусь.

Леонов не стал произносить пустые слова утешения.

– Плохо чувствуете себя?

– Временами неважно. Устал я. И это такая усталость, что от нее не избавишься.

– Может быть… вам лучше не лететь?

– Экспедиция для меня сейчас – все в жизни…

– Не имею права задерживать вас. Наверное, стоило бы, но не могу. Летите. А мы на Земле продолжим наше общее дело… Понимаете, зрим коммунизм у нас, почти ощутим. Но чуть ли не каждый день возникают все новые и новые проблемы. И очень своеобразные проблемы. Знаете, что характеризует наше время?.. Настала пора воплощать в жизнь многие теоретические положения научного коммунизма, относящиеся к высшей фазе развития общества. Так, абстрактно, все мы их давно усвоили. Но когда дело до практики доходит… Что, например, делать с элементами социализма, которые корнями своими уходят в буржуазный строй?

– Смотря что вы имеете в виду.

– Государственный аппарат, хотя бы. Еще Ленин писал, что при социализме сохраняется «буржуазное государство без буржуазии». Но все мы знаем, что полный коммунизм несовместим с государством, ведь государство – это все-таки форма принуждения. Сейчас мы приближаемся к высшей фазе коммунизма. Но ликвидировать государство нельзя, раз существует капитализм. Он оказался живуч, этот строй, более живуч, чем думалось первым коммунистам… Вот и приходится ломать голову в поисках правильных решений назревших проблем построения коммунизма.

– И каковы результаты этих поисков?

– В общих чертах они были предугаданы довольно давно. Мы осуществим коммунистический принцип – «от каждого по способности, каждому по потребности», но государственный аппарат не ликвидируем, хотя он и подвергнется изменению. А внутренние функции государства до конца рассредоточим по местным органам самоуправления, создав при центральном правительстве нечто вроде Комитета координации. Что касается внешних функций, то они останутся централизованными, иначе нельзя!

– Да, иначе нельзя, согласился Батыгин. – Ленин неоднократно подчеркивал, что отмирание государства будет очень медленным и постепенным процессом.

– Вот вам второй пример, – продолжал Леонов. – Из теории давно известно, что в коммунистическом обществе не будет никаких политических партий. Действительно, в самом факте деления на партийных и беспартийных есть элемент социального неравенства; пока партия стоит у власти, она выдвигает на командные посты в первую очередь своих членов – исторически это оправдано и необходимо. При коммунизме же абсолютно все члены общества должны быть во всем равны. Значит, наступит такой момент, когда необходимость в существовании партии исчезнет…

– Да, все это бесспорно, – кивнул Батыгин.

– Но наступил этот момент или не наступил? – быстро спросил Леонов. – Вот что вызвало дискуссию. Горячо она проходила, я бы сказал – темпераментно. Одни утверждали, что пора резко увеличить прием новых членов в ряды партии. Мотивировалось это тем, что партия уже сыграла свою роль исторического вожака, подняла народ до своего уровня и, следовательно, лет через десять можно вообще ликвидировать деление общества на партийных и беспартийных… Однако против этой точки зрения выступила небольшая группа – и выступила неправильно. Как бы это выразиться поточнее?.. Ее представители усмотрели опасность для себя в уравнении с другими, потому что в своих личных планах рассчитывали не на способности и трудолюбие… Так вот, эти деятели и заявили, что партия была и останется на веки веков ведущей силой, и потребовали применить суровые меры к инакомыслящим… Не сразу, но все-таки выявилась в ходе дискуссии точка зрения большинства. И тогда первым пришлось признать, что они не учли конкретной исторической обстановки, а вторым мы доказали, что они вообще антиисторичны. Нет, до тех пор пока существуют капиталистические страны, пока продолжается идеологическая борьба, – до тех пор мы не откажемся от партии. В переходный период без нее не обойтись…

– Лет пятьдесят назад, – задумчиво сказал Батыгин, – когда я был молод, коммунизм казался мне чем-то очень туманным и в то же время розовым, благополучно гладким, а он вот – весь в борьбе, исканиях, спорах. И конца не видно исканиям, конца не видно борьбе…

Приехав в дачный поселок, Батыгин и Леонов оставили машину и не спеша пошли к видневшемуся вдалеке березовому леску. Стоял август, но погода была холодная, осенняя, с мелким моросящим дождем; зелень поблекла раньше времени, и первые желтые листья уже упали на землю.

Батыгин поплотнее запахнул теплую куртку, поправил шарф, обернутый вокруг шеи.

Впереди, по направлению к березовой роще, шли, взявшись за руки, девушка и юноша.

Батыгин тотчас узнал их.

– Тоже прощаются, – сказал он. – Им тяжелее. Они только-только поняли, что любят…

– Кто это?

– Виктор Строганов и его жена, Светлана.

– Совсем молодые…

– Да, совсем молодые. Им и предстоит решить, каков будет коммунизм в двадцать первом столетии…

Батыгин окликнул их.

– Прощаетесь? – спросил он и широко показал рукой на лес, на поле, на дома…

– Прощаемся, – сказал Виктор.

– А помнишь, когда мы вдвоем летели в Саяны, тебе казалось, что ты без всякого сожаления расстанешься с Землей?..

Виктор усмехнулся.

– Помню. Все помню. Мне кажется, что память моя сейчас обострилась до предела, что я вижу каждый день, прожитый на Земле, как видят сквозь прозрачную мелкую воду каждый голыш на дне реки. Помню и хорошее, и плохое, и глупое, и разумное, и мелкое, и большое. Все-все. И о нашем полете помню. И помню, какой была Венера – холодной, зеленой, выплывающей из черной пучины. И глупые мысли свои помню. Знаете, с ними легче жилось. Гораздо легче. Пока ничего не любишь, ничто и не волнует тебя. А вместе с любовью приходит большое беспокойство, – с ней уже ничто не чуждо тебе, все дорого, все волнует.

– Да, с любовью в сердце тревожней живется, – согласился Леонов. – Но разве не любовь во все века вела людей на подвиги?

– Хочется что-нибудь сделать сегодня, – продолжал Виктор, – сделать такое, чтобы день этот запомнился навсегда, чтобы там, куда мы полетим, он воскресал в памяти всякий раз, когда станет уж очень тоскливо.

– Я придумал, – сказал Батыгин. – Придумал, что мы будем делать. Мы пойдем искать грибы!

Это прозвучало так неожиданно, что все засмеялись, и день словно посветлел – последний день на Земле, который они проводили все вместе.

– Нет, в самом деле, – развивал свою мысль Батыгин, и черные, глубоко спрятанные под густыми седыми бровями глаза его задорно заблестели. – Уж сколько лет я собираюсь пойти в лес за грибами, да разве выкроишь время! Вы согласны? – спросил он у Леонова.

– Да-а, – не очень уверенно ответил тот. – Согласен. А мы найдем?

– Должны найти!

С листьев берез тихо стекали капли дождя, падали на сырую землю. Легкий непрерывный шорох стоял в лесу. Батыгин, Леонов, Виктор, Светлана добросовестно шарили под березами, раздвигали высокую посветлевшую траву… От земли пахло грибами, но грибов не было. Батыгин, обнаружив, что они – не единственные грибники в лесу, хитро подмигнул своим спутникам.

– Сейчас мы всех обманем!

– Каким же образом? – спросил Леонов, у которого с непривычки уже начинала болеть спина.

– Очень просто. Есть два способа искать грибы, – Батыгин назидательно поднял указательный палец. – Первый применяется, когда, кроме вас, в лесу никого нет. Вы ищете и находите (заметьте – находите) грибы под деревьями и кустами. Второй способ применяется, когда до вас по лесу прошла сотня грибников. Для Подмосковья, как вы сами понимаете, типичен второй случай. Будьте уверены: все, кто прошел до нас, искали грибы под деревьями и кустами. Значит, нам нужно искать грибы на открытых местах. Логично?

– Я нашел, – сказал Виктор. Он держал в руке маленький, с коричневой шляпкой и серой заштрихованной ножкой грибок; с клейкой шляпки гриба свисала длинная желтая травинка, а к самому основанию ножки прилипла зеленая веточка моха…

Все смотрели на этот грибок, и у всех вдруг пропало желание продолжать поиски, словно Виктор за всех нашел именно то, что они хотели.

– Видите, способ сразу же оправдал себя, – пошутил Батыгин, но в голосе его не слышалось прежней веселости. – Жаль, что грибок нельзя взять с собой. Экий крепыш!..

Все молчали, и Батыгин торопливо попрощался.

– Вы гуляйте, а я пойду…

Леонов, Виктор и Светлана смотрели ему вслед, пока он не скрылся из виду. Они знали, что в той стороне находится кладбище, на котором похоронена жена Батыгина…

– Берегите его, – сказал Леонов Виктору. – Берегите. Нелегко ему…

– Будем беречь, – сказал Виктор. – Обязательно будем беречь…

– А теперь идите. Вам – в другую сторону…

Виктор и Светлана медленно пошли обратно к поселку, а Леонов еще долго стоял один, смотрел им вслед. Ему было грустно и радостно. Грустно – потому что всегда нелегко расставаться с хорошими людьми; радостно – потому что он верил в них, верил, что они примут эстафету из рук состарившегося Батыгина и доведут начатое им дело до конца…