Текст книги "Пояс жизни"
Автор книги: Игорь Забелин
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)
А Безликов, в это время дотошно копавшийся среди обломков горных пород, вдруг обнаруживал на зыбком изломе известняка овальный отпечаток археоциаты и начинал рассказывать о кембрийских морях, миллиардолетия назад заливавших эти места. Таинственная жизнь уже тогда била ключом в морях, и волны рвались в пустое девственное небо, не тронутое крыльями птиц. Со дна морей медленно поднимались никому не опасные археоциатовые рифы – рифы, созданные этими небольшими давно исчезнувшими животными, смутный след одного из которых запечатлелся на известняке.
Как всегда, по долине тянул ветерок, и Виктору казалось, что волосы его колышет бриз, пролетевший над гладью кембрийских морей…
Виктору думалось, что из всех людей, путешествующих вместе с ним, только одна Светлана испытывает те же чувства, что и он: Виктор догадывался об этом, видя, с каким напряженным вниманием слушает она, как румянятся ее щеки. Однажды Виктор перехватил взгляд Светланы, и она, забывшись, улыбнулась ему короткой понимающей улыбкой…
Как бы подробно ни рассказывал Травин о геологическом прошлом Саян, Безликов неизменно говорил потом:
– Могу дать дополнительную справку.
И действительно: двумя-тремя штрихами удачно дорисовывал набросанную Травиным картину. Вскоре к этому все привыкли, и Травин, закончив рассказ, сам спрашивал, нет ли у Безликова дополнений. Он спросил его об этом и после долгого рассказа об истории гор Южной Сибири.
– Дополнения? – переспросил Безликов. – Нет у меня дополнений. Я сейчас о другом думаю. Конечно, мы уже неплохо знаем историю Алтая, Саян, Забайкалья… Но какие силы вызывают движение земных пластов – вздымают горные системы, образуют впадины?..
– Тектонические силы, – не поняв, куда клонит Безликов, подсказал Виктор.
– Да, но в чем их причина?.. До сих пор у нас нет общепринятой теории горообразования. Сколько теоретиков – столько гипотез. Хоть караул кричи, – Безликов выразительно вздохнул.
– Почему же так? – спросил Виктор.
– Могу дать справку. Вся беда в том, что тектонисты имеют дело с планетой в одном экземпляре. Но космические соседи Земли тоже испытывают тектонические движения, а мы о них почти ничего не знаем. Проблему горообразования разрешит не тектоника, а астрогеотектоника. Улавливаете мою мысль? Нужно сравнить между собою планеты солнечной системы, их геологическую историю, и только тогда мы до конца поймем, почему возникают массивы материков и океанические впадины, горы и котловины, познаем силы, изменяющие лик планет и, в частности, нашей Земли… Увлекательнейшая задача. Поэтому я и решил стать астрогеологом.
Отряд географов с каждым днем уходил все дальше и дальше. Случалось, что они разбивали лагерь у развилка ущелий и разъезжались в разные стороны. Денни Уилкинс всегда уезжал вместе с Надей, а Светлана ездила то с Травиным, то со Свирилиным. Иной раз Виктор в душе немножко обижался на нее. Но теперь он был начальником и не мог сказать Светлане, чтобы она ехала вместе с ним – это прозвучало бы как приказ.
Лишь однажды они пошли в маршрут вместе: все разбились на пары, и они остались вдвоем.
– Вот, – сказал Виктор и развел руками. – Так уж получилось…
– Ну и пусть, – равнодушно ответила Светлана. – Мне все равно с кем идти.
Это прозвучало очень обидно, но Виктор весело кивнул:
– Значит, все в порядке!
Они отдыхали среди курумов. Светлана осторожно опустила руку на приникший к теплому камню огромный красновато-зеленый лист ревеня.
– Рэум, – напевно произнесла она, и звуки чужого мертвого языка прозвучали скорбно и торжественно, поразительно гармонируя с суровой немногословной природой.
Виктор следил за Светланой. Она что-то искала среди камней.
– Смотри! – на секунду забылась Светлана. – Виола!
Виктор наклонился. В углублении среди камней, защищенные от ветра, еще цвели миниатюрные анютины глазки – фиалки.
– Виола алтайка, – любовно повторила Светлана, и в мертвом языке обнаружились нежные мелодичные звуки, так неожиданно гармонирующие с неприметной, невидимой с первого взгляда, тихой красотой тайги, с глубоко скрытыми светлыми чувствами юноши и девушки…
Прядь Светланиных волос выбилась из-под косынки и щекотала ее лицо, но Светлана не убирала ее, бережно разглаживая листики фиалок. И тогда Виктор, чувствуя, как пересыхают от волнения губы, поправил ей волосы.
– Ты что? – отпрянув, спросила Светлана.
Виктор молчал. Он уловил в глазах Светланы тот лихорадочный блеск, который, как он понимал, не сулил ему ничего хорошего. Но Светлана вдруг успокоилась.
– Будет когда-нибудь так, что люди совсем-совсем перестанут страдать? – спросила она.
Виктор вспомнил, что точно такой же вопрос он задал Батыгину, когда они впервые услышали голос Светланы. На лбу его собрались морщинки – первые, должно быть, в жизни.
– Нет, – сказал он убежденно, строго. – Не будет. Только если люди перестанут быть людьми.
Вечером Виктор достал из сумки два последних письма отца. Андрей Тимофеевич, не доверяя радиотелефону, предпочел послать их старым способом, в конвертах. Странные это были письма – о какой-то спокойной эпохе, наступившей в истории человечества, о праве нового поколения на отдых… Какая там спокойная эпоха, если внезапно умер Юра Дерюгин, если страдает Светлана и если Батыгин и Джефферс готовят экспедиции на другие планеты. Чудно!.. Но даже если забыть обо всем этом, то как можно отдыхать, когда столько еще не открыто? Да, Виктор не понимал отца, и это раздражало. Впрочем, может быть раньше он просто не задумывался над его словами?.. Виктор чувствовал себя устремленным в будущее, в неизвестное, полное великих тайн и непредвидимых опасностей, а тут – призыв к отдыху, к покою…
Словно уловив главное в раздумьях Виктора, Светлана тихо сказала:
– Счастливые звезды! Все-то они видели, все-то им ведомо!
Безликов с шумом захлопнул объемистый учебник по физиологии – в знаниях он готов был поспорить со звездами.
– Что же они видели? – спросил он с некоторой запальчивостью.
Светлана лежала на спине, глядела в черное, усыпанное звездными снежинками небо и едва приметно улыбалась. Она не услышала вопроса.
– Сколько уж столетий мы идем к знанию – ошибаемся, падаем, снова встаем. И сколько еще идти!
– Нет, что же они видели? – настаивал Безликов.
– А все. Например, как возникла Земля. И что произошло прежде, чем стало вот так, как сейчас, – Светлана сделала кругообразное движение рукой, будто предлагая оглядеться. – Все они знают!
– Ха! – торжествующе воскликнул Безликов. – Могу дать справку: это и мы, ученые, тоже знаем!
– Конечно, – поддержал его Виктор. – Эволюция биогеносферы Земли в общих чертах ясна. Я читал об этом.
– Биогеносферы? А что это такое? – спросил Костик.
– Сфера возникновения жизни, – пояснил Виктор и покосился на Светлану, но она не смотрела на него.
– Правильно, – кивнул Безликов. – Еще в тысячу шестисотом году английский физик и врач Уильям Гильберт, – тот самый, что ввел термин «электричество» и первым сказал, что у Земли есть два магнитных полюса, – выделил поверхностный слой земного шара…
– Так вы запутаете Костика, – улыбнулся Травин. – Помните, Батыгин рассказывал, что уже около ста лет физическая география изучает окружающие нас явления природы как нечто целое, взаимосвязанное, единое?.. Вот этот комплекс природных явлений и называют биогеносферой. Он находится у поверхности Земли и облекает ее тонкой, но непрерывной оболочкой… Понятно?
– Не очень, – признался Костик. Виктор сделал нетерпеливое движение, но Травин взглядом остановил его. Костик, однако заметил это. – Я же радиотехник, – жалобно сказал он.
– Радиотехник! – Виктор усмехнулся. – А что такое атмосфера – ты знаешь?
– Конечно.
– А литосфера, гидросфера, биосфера?
– Знаю.
– А где эти сферы существуют вместе, проникая друг в друга?
– Здесь, – Костик показал большим пальцем себе за спину.
– У поверхности Земли. Они и образуют биогеносферу, ту самую, в которой мы живем.
– Можно это объяснить и несколько иначе, – сказал Травин. – Подумай сам, Костик, где в пределах земного шара существуют вместе горные породы, вода, воздух, почва, растительность, бактерии, животные, где усваивается поступающая из мирового пространства солнечная радиация, где происходит непосредственное взаимодействие Земли с космосом?.. И ответ ты сможешь дать только один: там, где мы с тобой живем, в пределах биогеносферы. Нигде больше на земном шаре нет подобного сочетания природных явлений, и поэтому биогеносферу изучает особая наука – физическая география.
– Но причем же здесь возникновение жизни? – спросил Костик.
– Могу дать справку! – Безликов ревниво слушавший объяснения Травина, простер над костром руку, чтобы привлечь к себе внимание. – Согласно современной космогонической теории наша Земля возникла из холодной космической пыли и газа и сначала была совсем небольшим небесным телом, не имевшим даже атмосферы. Лишь камни да солнечное тепло взаимодействовали тогда у поверхности планеты – ни воды, ни жизни, ни воздуха, ничего не было! А сейчас все это есть, и, значит, земная поверхность проделала сложнейшую эволюцию, в результате которой и возникла жизнь!
– Верно, – подтвердил Травин. – Очевидно, сперва появилась атмосфера, потом образовалась земная кора, а какие-то до конца еще не выясненные процессы обусловили появление воды и небольшого количества кислорода. В ту пору биогеносфера Земли, по крайней мере в приэкваториальной части планеты, была похожа на гигантскую оранжерею: разрыхленный грунт, влага, тепло, свет, воздух, – все имелось в ней, и, казалось, сама природа ждала появления жизни… И жизнь появилась, а потом и бурно развилась, возникли животные, растения и наконец человек…
– Понятно, – заключил Костик и задумчиво повторил: – Биогеносфера, сфера возникновения жизни…
Еще полмесяца шел отряд по тайге. Менялись пейзажи, менялась погода. Временами горы затягивало серой пасмурью, а когда ветер рассеивал ее, горы оказывались побеленными снегом; временами безоблачно сияло солнце, и тогда далекие вершины приближались и думалось, что до них рукой подать. В голубичниках все синело от небывалого урожая ягод.
С каждым днем Виктор чувствовал себя в новой роли все увереннее. Теперь он не сомневался, что вполне может справиться с порученным ему делом; убеждение это пришло к нему главным образом потому, что он отлично ладил с людьми – и с Травиным, и с Костиком, и со Свирилиным, и с Крестовиным, и со всеми остальными.
Поход этот всем пошел на пользу, и прежде всего Костику.
Костику было шестнадцать лет, но его способности к радиотехнике проявились уже настолько определенно и ярко, что и сам Костик и учителя в школе единодушно считали, что он будет учиться дальше в техническом потоке, а специализироваться по радиотелевизионной аппаратуре. Костика уже знали в Институте астрогеографии, и один из ближайших помощников Батыгина – Лютовников – прочил его в свои заместители. Но Костик, как и многие другие, никогда раньше не покидал родного города и, попав в тайгу, почувствовал себя совершенно беспомощным.
За время похода он окреп, возмужал, и темная голова его с задорно торчащим хохолком все чаще и чаще маячила далеко впереди всех.
Костик переоценил свои силы и однажды поплатился за это. При переправе через бурную, разлившуюся после дождя реку Костик первым с лошадьми въехал в нее, и одна из верховых лошадей едва не утонула – ее занесло на маленькую галечниковую отмель, прижатую к трехметровым отвесным скалам бурлящей на шиверах рекой.
– Что ты наделал? – вспылил Денни Уилкинс. – Шляпа!
И тогда Костик, не раздумывая, бросился в реку. Это было глупо. Его избило о камни и полуоглушенного, задыхающегося выкинуло на ту же отмель. Пока Виктор, Травин и все остальные бежали по берегу к скалам, он успел прийти в себя и поднялся, настороженно глядя на подбегающих. Мокрый хохолок по-прежнему задорно торчал на макушке, но вид у Костика был далеко не бодрый.
– Ну, что же вы? – прерывающимся голосом сказал Травин. – Берите лошадь и вылезайте! – Несмотря на быстрый бег, Травин был бледен.
Виктор отстранил его и кинул вниз аркомчу. Костика вытащили наверх.
– Я спасу лошадь! – сказал Костик. – Сейчас спущусь к ней, и мы переплывем на тот берег.
Он стаскивал с себя мокрую, липнущую к телу одежду, освобождал карманы.
– Лучше обойтись без заплывов, – возразил Травин. – Здесь не переплыть – видите, что творится!
– Не переплыть, – подтвердил Виктор. – Придется действовать иначе. Я слыхал про один способ…
Виктор обвязал себя аркомчой и велел страховать. Он спустился на отмель по скалам, по пути очищая их от обломков и мелких кустиков. Одной аркомчой он обвязал лошадь у задних ног, вторую удавкой накинул ей на шею и полез обратно.
– Не поднимем, – махнул рукой Травин.
– Сама влезет, – возразил Виктор, хотя в глубине души не был в этом уверен.
Он взял конец аркомчи, накинутой удавкой на шею лошади, перебросил его через толстый сук лиственницы, росшей у обрыва, и распорядился:
– Крестовин, Свирилин, я и Костик будем затягивать петлю, а вы, когда лошадь от удушья начнет метаться, все тяните вторую веревку вверх. И лошадь влезет.
– Что-то рискованное вы задумали, – Травину явно не нравилась эта затея. – Конечно, это ваше дело – вы начальник, но я бы не стал губить животное. Виселица еще никого не спасала.
– Ты же только читал об этом! – поддержала Травина Светлана. Но она следила за Виктором с интересом.
Виктор нахмурился и отвернулся, чтобы скрыть неуверенность.
– Беремся! – распорядился он.
Все произошло, как по-писаному. Виктор и его помощники, прочно упершись в землю, потянули аркомчу. Лошадь невольно задрала голову, и удавка захлестнулась у самого основания шеи. Задыхающаяся, испуганная лошадь дернулась в сторону, но обе аркомчи тащили ее вверх.
– Сильнее! – крикнул Виктор, у которого от страха похолодела кровь. – Сильнее! – и он повис на аркомче.
Все последовали его примеру, и шея лошади вдруг начала растягиваться, как резиновая, а глаза вылезли из орбит. Обезумевшее от страха животное метнулось туда, куда тянули аркомчи, – вверх, и в предсмертном ужасе обретя неожиданную, почти непостижимую ловкость, в несколько мгновений вскарабкалось по отвесному склону.
– Ну, знаете ли, – не скрывая удивления, сказал Травин. – Вот уж не ожидал…
А Виктор, у которого колени подгибались от пережитого страха, ничего не отвечая, нежно поглаживал лошадь, мотавшую головой от боли.
… Маршрут близился к концу, когда над лагерем отряда рано поутру появился вертолет Батыгина. Он неподвижно повис в воздухе, а потом медленно опустился в самом центре лагеря, между палатками. Батыгин прилетел один. Он рассказал, что был в Кызыле, в обсерватории, а теперь летит обратно в Москву. Он знал, что начальником отряда назначен Виктор, но все-таки уединился для разговора с Травиным.
Лишь после этого Батыгин спросил у Виктора, что тот собирается делать дальше.
– Выходить к Енисею, – ответил Виктор. – Продуктов у нас хватит всего дней на семь-восемь.
– А по-моему, можно не выходить к Енисею и с хода начать следующий запланированный маршрут. Пусть один из вас отправится к завхозу (он, кстати, ждет в Баинголе) и скажет ему, куда забросить продукты. Это сэкономит вам дней шесть, а время нужно беречь: в Москве тоже много дел.
– Что ж, можно, – согласился Виктор. – Только кого послать?
– За трудное дело всегда лучше браться самому. А Свирилина оставь своим заместителем.
«Свирилина? Почему именно Свирилина?» – подумал Виктор и покосился на стоявшего рядом геоморфолога. Перед началом похода Свирилин сбрил бородку и сейчас вдруг показался Виктору, несмотря на высокий рост и широкие плечи, очень юным, хотя Виктор знал, что Свирилин старше его на три года. Виктор не смотрел Свирилину в глаза, он смотрел на его еще по-мальчишески пухлые губы, на круглый мягкий подбородок и думал, что случившееся с ним, Виктором, очень уж напоминает смещение. Но разыграться самолюбию он не дал. «Ничем Свирилин не хуже других, – сказал он себе, – и прекрасно справится с поручением». А Батыгину Виктор ответил:
– Хорошо, я поеду в Баингол.
– Вот и молодец, – одобрил Батыгин.
Не теряя ни минуты Виктор занялся сборами в путь. Он сам оседлал лошадь, уложил в переметные сумы провизию, приторочил к седлу одеяло, плащ, котелок. Он отдал Свирилину карту и еще раз напомнил, где они должны встретиться. Затем Виктор легко вскочил в седло и сразу всем помахал рукой.
…Потом, уже в Баинголе, Виктору казалось, что не было трех дней и двух ночей, а был один непрерывный переход. Ущелье сменялось ущельем, храпел и пятился конь на трудных переправах, боясь идти в глубокую воду, лиственницы тихо роняли на тропу пожелтевшую хвою. На вечерней зорьке, в вязких сумерках, глохли и блекли звуки и тишина медленно стекала с вершин. Крики маралов, вызывавших друг друга на поединок, не казались воинственными и злыми. Одиноко пылал костер, но Виктор не испытывал чувства одиночества, не испытывал страха, даже когда конь начинал боязливо жаться к огню и тревожно поводить ушами. Виктор думал. Экспедиционные работы кончались, Батыгин сам сказал это, и Виктор думал о доме, об отце, о Москве… Что он будет делать, когда вернется в Москву? Разрешит ли ему Батыгин бывать в астрогеографическом институте, или все останется по-прежнему?.. Ведь он уже все равно не сможет заниматься ничем другим, он все равно будет астрогеографом!.. Он много, очень много пережил в экспедиции и верил, что жизнь его теперь и в Москве пойдет как-то иначе. Новые привычки так противоречили всему старому, домашнему, что он не видел способа совместить их. И еще его беспокоил отец. Иной раз ему казалось, что отец отдалился, и Виктор даже ощущал легкий холодок, когда думал о нем. Впрочем, все это не представлялось ему страшным. Просто они теперь немного по-разному смотрят на мир. Или он не так понял письма.
А утром солнечный луч с разлета звонко ударял по тайге, по влажным от росы камням, по притихшей и потемневшей реке, и все оживало, все приходило в движение, и мир откликался на удар солнечного луча чистыми блестящими звуками…
В душе не оставалось сомнений, и смутные мысли прятались до вечера, до той поры, когда вновь запылает костер.
На вторую ночь выпад снег. Шел он тихо, и только его холодное прикосновение разбудило Виктора. Виктор сел и долго вглядывался в посветлевшую ночь. Это было похоже на сказку: горы, тайга, ночь, снег и он совершенно один… И это было хорошо, как в сказке… К утру снег перестал идти, облака растаяли, но солнце так слабо просвечивало сквозь серо-голубое стекло неба, что Виктор смотрел на него незащищенными глазами…
Потом промелькнули Баингол, поход с караваном, новый маршрут, пронеслись под самолетом белые холмы облаков, и Виктор увидел далеко впереди Москву…
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1
Первую половину дня, нарушив свой многолетний режим, Батыгин провел вне стен Института астрогеографии: близились сроки начала космических исследований, и все больше времени отнимали организационные дела. Прямо из дома Батыгин поехал в Институт физики Земли, астрогеофизический отдел которого разрабатывал для экспедиции специальную аппаратуру, а оттуда – на один из подмосковных заводов, где эта аппаратура изготовлялась… Во время первого полета на Луну, в котором участвовало всего несколько человек, Батыгину пришлось совмещать обязанности астрогеографа, геолога, астрогеофизика. В составе будущей экспедиции предполагался небольшой астрогеофизический отряд, но и теперь Батыгин считал необходимым усвоить все тонкости сложнейшей аппаратуры…
В конце рабочего дня Батыгин позвонил в Совет Министров Леонову. Секретарь сказал, что Леонов сегодня работает в Президиуме Академии наук, и сразу же соединил с ним Батыгина, – они условились о встрече через час.
Леонов все время следил за подготовкой экспедиции, и поэтому Батыгин лишь коротко информировал его о состоянии дел: один из звездолетов готов, второй, предназначенный для семян растений, микроскопических водорослей и колоний бактерий, будет закончен в ближайшие недели.
– Через год, в намеченные сроки, сможем вылететь, – закончил Батыгин.
– Т-а-а-к! – Леонов, довольно улыбнулся. – Слушаю вас, а у самого вот тут, под сердцем, щемит: и страшно за вас и с вами полететь хочется!
– Ну-ну, завидуйте, – Батыгин усмехнулся.
Леонов подошел к распахнутому окну и долго молча смотрел на улицу.
– Я много думал о вас последнее время, – сказал он наконец. – Помните нашу беседу и опасения насчет состава второй экспедиции?
Батыгин кивнул.
– Вольно или невольно, но я много раз мысленно возвращался к этому разговору. Ваша экспедиция в моем представлении неразрывно связана с нашим будущим, с близким коммунизмом, и она заставляет особенно остро, нетерпимо относиться к нашим внутренним неполадкам, бороться с ними. Как ни грустно, но у порога коммунизма нам еще приходится бороться с рецидивами мещанства. Оно стремится найти себе место даже в коммунизме, хотя нет ничего более враждебного мещанству, чем идея коммунизма!..
– Да, мещане оказались живучи.
– К сожалению. Они играют на низменных чувствах недостаточно сознательных людей и находят сторонников…
– В какой-то степени это тоже проявление принципа неравномерности, – сказал Батыгин. – Нельзя же было ожидать, что все люди одновременно проникнутся основными идеями коммунизма, что для всех одновременно труд станет первой жизненной потребностью.
– Согласен. Однако я что-то не припомню ни одного человека, который не понимал бы права брать по потребности, а вот насчет давать по способности… Ведь от каждого по способности – это значит дай все, что можешь!.. Так нет! Кое-кто на это заранее не соглашается. Но ведь подлинные коммунисты никогда не отождествляли коммунизм с сытым существованием. Они боролись за имущественное равенство людей для того, чтобы человек мог стать подлинным властелином планеты!.. И в то время, когда осталось сделать последнее усилие, чтобы достроить коммунизм, шептуны говорят: «Не торопитесь! Давайте поживем спокойно. Это раньше пролетариям нечего было терять, а теперь можно потерять многое. Не все ли равно, построим мы коммунизм на десять лет раньше или на десять лет позже?.. Нужно и о себе подумать». – Леонов говорил желчно, зло, и на узком костистом лице его проступил сухой румянец.
– Все это мне хорошо знакомо, – сказал Батыгин. Он думал об отце Виктора, но на этот раз без прежней злобы.
– Но эти хоть понимают, что работать нужно, потому что без работы и сыт не будешь, они за медленный прогресс, – продолжал Леонов. – А есть и более откровенные приспособленцы. Они рассуждают примерно так: если у нас в стране министр и уборщица обеспечиваются практически почти одинаково, а в недалеком будущем станут обеспечиваться совершенно одинаково, то зачем нам заниматься тяжелой работой?.. Зачем, например, идти в горнодобывающую промышленность, если можно устроиться делопроизводителем в Совете Министров?.. Или, зачем мне стремиться на общественный пост, связанный с большой ответственностью, если можно просуществовать в той же должности делопроизводителя?.. Ведь социалистический принцип материальной заинтересованности постепенно сходит на нет, и недалеко то время, когда он вообще отойдет в область истории!
Леонов закурил, что случалось с ним очень редко, только когда он нервничал, и прошелся по кабинету.
– А вас, кажется, не очень взволновала моя речь? – спросил он Батыгина.
– Во всяком случае меньше, чем взволновала бы год назад, – ответил Батыгин. – Проблема состава второй экспедиции меня уже не пугает. Жаль, что вы не видели, как ребята прекрасно работали в Туве! Молодцы они. Почти все молодцы. Мне думается, что в наши дни важнейшая общественная задача состоит в том, чтобы помочь каждому человеку найти свое призвание. На своем месте все будут работать по способности, с полной отдачей, потому что это интересно, а труд для большинства все-таки стал первой жизненной потребностью. Было время, когда школа выпускала из своих стен учеников почти без всяких производственных навыков, не помогала им найти самих себя, – с некоторым запасом знаний они отпускались на все четыре стороны, вот и все. И начинались поиски, сомнения, ошибки, возникало чувство разочарования, неудовлетворенности. Иное дело теперь. Реформы образования и решают эту важнейшую задачу – они помогают молодым людям найти свое общественно полезное место в жизни…
Леонов потушил едва раскуренную папиросу.
– Значит – славная молодежь, говорите? – он улыбнулся. – А как Виктор Строганов?
– Я не ошибся в нем. Держится отлично. Думаю вскоре послать его в новую экспедицию.
– Какую?
– Она предусмотрена в планах Академии. Помните?.. Мы наметили ботаническую экспедицию в тропики, на Амазонку, для сбора семян наземных и водных растений. Климатические условия там, вероятно, более всего соответствуют амазонским. По крайней мере на большей части планеты…
– Поручим ее Ботаническому институту, – сказал Леонов.
– И еще одно дело. Я ознакомился с опытами Института стимуляторов роста. Растения с повышенной жизнедеятельностью, ускоренным темпом развития – это прямо-таки находка для нас… И заметьте, что сотрудникам института удалось закрепить новые свойства, они передаются по наследству…
– Понимаю. Ваша экспедиция получит стимулированные семена злаков.