Текст книги "Гарнизон (СИ)"

Автор книги: Игорь Николаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)

Надо заново перечитать все, что я успел написать и тщательно исправить все ошибки.

Не страшно, совсем – совсем не страшно. Скорее – ясно и очевидно. Если я не обладаю чем‑либо, значит не могу беспокоиться об этом, ведь так? Если у меня нет одежды, она не истреплется. Если нет денег – их не украдут. Если нет веры – ее не осквернят.

Если нет тела… Почему мы так страшимся болезней. Хворь не враг хворь совсемневраг почтидруг

Перерезал себе вены. Кровь не идет. Совсем. О, господи… боги, демоны, ну хоть кто‑то…

Я тону. Тону в ясности и больном экстазе. Пробуждение от него ужасно, потому, что оно возврвщает меня к ужасному существованию. И потому, что я понимаю природу этого экстаза. Понимаю, но все равно жажду его, чтобы забыть нынешность.

Настоящесть.

бытийность

существовавность

Сегодня включили свет, по – настоящему, буквально на минуту, может еще меньше. Вряд ли это сделал человек, скорее сработал автомат. И я увидел себя. Впервые за… даже не знаю, за сколько. Мне кажется, что прошли месяцы. Увидел себя в полировке шкафа. А потом и в зеркале. Недолго, буквально одним взглядом. Хватило в общем то…

Просветление все реже. Или наоборот, возвращение в ад настоящего.

Я хотел бы плакать, но слез больше нет. У меня что‑то не только с руками, но и с глазами. Даже говорить не могу, получается только какое‑то рычание, и ему отвечают те, что ждут снаружи… Кажется, они уже принимают меня как своего, и боюсь представить, кем я стал.

И кем еще только стану.

Если бы я мог как‑то закончить со всем этим, то сделал бы не колеблясь. Но я бессилен. Надо было сделать это раньше. Пока еще можно было связать петлю из тряпок. Теперь уже не смогу. Сил нет.

Наверное, это все. Уже все.

Простите.

Простите.

Простите…'

Глава 22

День сорок второй

Радиорубка уже стала традиционным местом совещаний командного состава Волта. Вообще гарнизон Базы номер тринадцать организовался весьма… странно. Насколько понял далекий от армейских реалий Холанн – разжалованный комиссар Тамас установил маленькую личную диктатуру, пустив побоку всю официальную структуру. В гарнизоне имелись какие‑то офицеры, они даже за что‑то отвечали, но оставались совершенно безликими фигурами. Как, собственно, и комендант Уве Холанн.

Фактически Волт управлялся тем, что несколькими тысячелетиями назад назвали бы "хунтой", то есть комиссаром, гарнизонным медиком, механессой и священником. Ну и комендантом, который после памятной беседы с Тамасом и катастрофы в Танбранде счел за лучшее не противиться судьбе, играя уготованную роль Очень Официального Лица. Которое никто толком не видит, но все знают, что он бдит и направляет.

Самое интересное заключалось в том, что установившийся порядок вещей в целом всех устраивал. Рядовой состав воспринимал происходящее в целом позитивно, чувствуя твердую руку и уверенность командования. А пресловутый "офицерский состав", который превратился, фактически, в сержантов, удовлетворился снижением ответственности.

– Понимаете, Уве, – объяснил комиссар в ответ на осторожный вопрос коменданта. – Всегда и везде худший офицерский состав обитает в дальних гарнизонах, забытых в дикой глуши. Конечно случается, что там оказывается самородок, прирожденный командир и воин. Но это случается слишком редко. Иногда бывает и так, что в ту самую глушь ссылают и годных командиров…

Тут Тамас шевельнул челюстью и скорчил на мгновение кислую физиономию, будто откусил просроченную плитку витаминизированного пайка. Видимо разжалованный комиссар понял, что сказанное прекрасно подходит и к нему. Однако быстро вернулся в прежнее состояние, закончив мысль:

– Но это случается не менее редко, таких обычно отправляют в обратном направлении, то есть на передовую. Поэтому офицерский материал на базе негодный, а годного взять негде. Ни одного Махариуса Солнцеликого у меня, предсказуемо, нет. Так что…

Тамас пожал худыми плечами, похожий в этот момент на щуплого подростка с не по годам мудрым и взрослым взглядом. Видимо додумать остальное коменданту Холанну предлагалось самому.

День, когда на Черный Город обрушилось несчастье, перевернул всю жизнь Холанна, в том числе и его мировоззрение. Отчасти, конечно, но все же изменил. Комендант довольно трезво оценил новые обстоятельства и свою роль в них. Обида на суровую оценку, данную комиссаром достоинствам и качествам Холанна, конечно, никуда не делась. Однако счетоводу хватило внутреннего мужества и ума, чтобы признать – отчасти комиссар был прав. А если и не прав, то сейчас правила игры устанавливал Хаукон Тамас, и у мелкого бухгалтера не имелось ни единой возможности что‑либо изменить.

Поэтому Холанн исполнительно играл уготованную ему роль, а попутно вникал в повседневную жизнь Волта, оказавшегося в карантине и на военном положении. Проводил дальнейшую инвентаризацию имущества Базы, составлял списки личного состава, наладил для Александрова учет больных и график сдачи крови – медик был прекрасным специалистом в своем деле, но оказался органически не способен заниматься скучным учетом. Сам хирург объяснял это годами практической военно – медицинской жизни, на полковых медпунктах и в ближних госпиталях, где все делалось максимально просто, а учетом занимались те, кого боялись подпустить к раненым.

Достаточно скоро Тамас оценил "готовность к диалогу" и снова стал приглашать коменданта на ежедневные вечерние совещания "хунты". Посоветовать что‑либо дельное Холанн не мог, но внимательно слушал.

Впрочем, честно говоря, Уве не смог бы ответить даже самому себе со всей откровенностью, чем он руководствовался больше – стремлением поучаствовать в командовании или желанием лишний раз посидеть в обществе Туэрки Льявэ. Механесса, прозванная "Гайкой", день деньской пропадала на разных сложных работах, сущности которых Уве не понимал, а отвлекать – не решался. Так что посидеть бок – о-бок со светловолосой девушкой – механиком комендант мог разве что на совещаниях. А заходить в гости откровенно не решался. Робость, крепко выкованная десятилетиями убогой однообразной жизни мелкого чиновника, властно ломала душевные порывы.

– Итак, прения, а равно все остальное, предлагаю считать открытыми, – за неимением молоточка Фаций Лино стукнул по столу ладонью. – С чего начнем?

Порядок ежедневных совещаний уже более – менее определился. Сначала Александров сообщал о санитарно – эпидемиологическом состоянии в гарнизоне. Затем Гайка, которая помимо остального отвечала за радиовышку, рассказывала, что удалось выловить из эфира. Задача эта при кажущейся простоте оказалась нетривиальной – все вокс – вещание в Танбранде было завязано на центральную ретрансляционную антенну. Это обеспечивало прекрасное качество связи, но после того, как титанический пожар полностью выжег центр Города, антенна исчезла физически, а вместе с ней и сколь‑нибудь организованный эфир.

Последние два дня приглашался Иркумов, который кратко отчитывался о состоянии гарнизонных коммуникаций. Бывший танкист выступал в той же ипостаси, что и прежде, то есть занимался ремонтом всего на свете, гаечным ключом и рабочей молитвой.

И завершал толковище Фаций Лино, окормлявший относительно немногочисленную паству. Его слова напоминали не столько речи духовника, сколько отчет полицейского осведомителя относительно настроений на подведомственном объекте. Но Уве опять же не считал нужным вмешиваться в установленный ход вещей.

Пока медик следовал заведенному обычаю, описывая привычный забор крови и результаты, Уве смотрел в окно, изображая на лице видимость строго внимания. Вечер выдался необычно тихим и ясным. Утих даже ветер, традиционно сильный и постоянный для этой широты и времени года. Бронированные жалюзи на окнах были опущены, стекла сияли чистотой – снаружи их год за годом очищали и полировали мириады снежинок, действующие как природный абразив. Так что с высоты радиорубки открывался очень впечатляющий и красивый вид на вечернюю тундру.

– Таким образом, – занудно вещал Александров, постоянно сверяясь с отчетом, оформленным Холанном в достаточно удобоваримом виде. – Случаев острой респираторной инфекции традиционного характера имеет место три, все постраданцы… пострадавшие госпитализированы и помещены в карантин, на всякий случай… Обморожений в ходе ликвидации последствий минувшего бурана имеет место…

За границами Волта просматривалась бескрайняя снежная пустыня, похожая на море со всеми его волнами и бурунами, мгновенно замороженными неведомой силой. Совсем далеко, на грани видимости, белизну нанесенного снежного покрова нарушали серые пятна низкорослого кустарника. Заходящее солнце еще выглядывало из‑за горизонта непривычно желтой четвертинкой. Обычно оно казалось мутно – красным, но, как предположил Иркумов, сейчас Танбранд почти прекратил выброс дыма и отходов, что незамедлительно сказалось на качестве атмосферы на многие десятки километров вокруг. Впрочем, Холанн не слишком поверил – часть индустрии Танбранда остановилась, зато центр Черного Города продолжал выгорать, источая в небо угольно – черные дымы. Их и сейчас можно было увидеть – только гоолову поверни. Но Уве предпочитал смотреть на хорошее и красивое.

Небо в свете угасающего солнца казалось акварелью, в которой размывались, переходя друг в друга, полосы бледно – синего, алого и фиолетового цветов.

– В общем все как обычно, – закончил Александров и со вздохом нескрываемого облегчения сложил пластиковые листы. – Нормальный средневзвешенный уровень хворостей. Народ травится суррогатами, которые гонит из пайковых продуктов, мерзнет из‑за несоблюдения техники безопасности и ушибается, потому что криворук и кривоног, не говоря уж о форме и содержимом надплечно – подкасочного выступа. Но все в пределах допустимого.

– То есть мы по – прежнему в стороне от городской пакости? – уточнил комиссар.

– Да. Надо сказать, нам сказочно повезло – изначально инфицированных удалось отловить в самом начале. А теперь беженцы из Танбранда до нас просто не доходят. Или не знают, или предпочитают оседать в населенных объектах. Так что общая обстановка крайне благоприятная, – медик снова вздохнул. – Насколько это возможно в сложившихся циркумстанциях.

– Чего?

– Обстоятельствах, – пробасил Фаций Лино, переведя неожиданно проявившееся у медика знание высокого готика. Священник кутался в объемную мантию из искусственной, но весьма качественной шерсти, и выглядел уставшим.

– Понятно, – Тамас сложил ладони лодочкой и потер пальцы друг о друга с выражением умеренной удовлетворенности ходом событий. – По Чуме никаких новостей?

– Я кое‑как расшифровал сообщение городского мортуса недельной давности, но там текст изначально "побитый", это шифровка, закодированная полицейским ключом, впопыхах и через жо… задницу. И в том, что я смог разобрать, сплошные знаки вопроса. Я бы еще поработал.

– Поработай, – разрешил Тамас. – Но сначала все‑таки расскажи, что разобрал. И вообще, с этого надо было начинать!

– Ну, в общем… – медик подергал себя за бороду, словно это могло как‑то разогнать ход мыслей. – Примерно так получается…

Он помолчал, еще раз обдумывая шифровку, пока комиссар не многозначительно кашлянул, а священник не буркнул, подтягивая ворот своей накидки едва ли не до крючковатого носа:

– Да не тяни уже сквига за яй… хвост.

– Сквиги относятся к оркоидам, у них нет половых органов и внешних тестикул, кои ты хотел упомянуть, – желчно отозвался Александров. – Ну так вот…

Хирург излагал суть сообщения мортуса как мог, простым и относительно понятным языком, так что его понимал даже Холанн. И рисовалась примерно следующая картина…

Чума, в хаотическом происхождении которой уже никто не сомневался, передавалась, похоже, всеми мыслимыми путями, от прикосновения до воздушно – капельного. Насколько удалось выяснить из опросов личного состава, "нулевой" пациент на Базе номер тринадцать заразился, убив крысу в грузовике с продовольствием из Танбранда. Убил, подивился, что грызун представлял собой, фактически, мешок с костями и кровью, но значения тому не придал – на свое несчастье.

Инкубационный период составлял пять – шесть суток. На первом этапе пораженный чувствовал себя вполне неплохо. В крови содержание вируса было минимально, он укрывался в почках и печени.

Далее, на втором этапе, вирус начинал действовать, стремительно захватывая весь организм, ломая гематоэнцефалический барьер и прокрадываясь в мозг. Быстро выходили из строя органы выделительной системы, кровь заполнялась токсинами. Мортус отмечал что‑то насчет "перерождения органов" и "заместительных функций", но невнятно и скупо. Так могло продолжаться еще около недели, без выраженных симптомов, но с очень характерной картиной при анализе крови и мочи. Вскрытие же показывало то, что Александров охарактеризовал для несведущей в медицине аудитории "так ни хрена не бывает и вообще кромешный ужас".

Трагедия заключалась в том, что, будучи фактически живым отстойником токсинов и бурно размножающегося вируса пациент практически никак это не проявлял внешне и как правило даже не чувствовал. Наоборот, у пораженных наблюдался некоторый прилив сил, сопровождаемый эйфорией – зараза буквально истребляла всех "конкурентов", намереваясь править в теле носителя безраздельно. Поэтому, с учетом легкости распространения, надо думать, что к началу эпидемии счет скрытых инфицированных в Танбранде шел уже на тысячи.

А дальше начиналось самое страшное – фаза, названная Александровым "ходячая падаль травит всех вокруг". Звучало, конечно, эмоционально и, пожалуй, несправедливо относительно несчастных больных, которые наверняка не желали себе такого удела. Но в целом достаточно точно.

На этой стадии вирус поражал определенные участки мозга и поднимал температуру тела до сорока градусов и выше. Больного влекло в людные места, тянуло к общению, в том числе и сексуальному. Инфицированный обильно потел и вообще стремился всячески разоблачиться, тем самым увеличивая площадь телесного контакта. Через полтора – два часа после перехода в третью фазу включался еще один механизм распространения инфекции – срабатывал протеолитический токсин, раздражающий кашлевый центр. Инфицированный не только хватал всех, до кого мог добраться потными влажными руками, но и обкашливал их.

Затем болезнь вступала в заключительную стадию, на которой все развивалось стремительно. Начиналось разложение тканей, в течение нескольких минут пациент выкашливал в мелкодисперсном виде собственные легкие с кровью. Мышцы и внутренние органы распадались в кашицеобразную массу, кровь и распавшиеся органы кишели вирусами. Докашливал, собственно, уже труп.

После прорыва кожи, оставался, фактически, один скелет. Кишащая вирусами масса легко поднималась в воздух, неся смерть при любом контакте. Кожа незараженного человека до некоторой степени обладала сопротивляемостью вирусу, но уже 2–3 миллилитра массы давали достаточную концентрацию токсинов для преодоления кожного барьера. На месте попадания капли оставалась небольшая язвочка, а иногда всего лишь красноватое пятнышко.

И цикл начинался заново…

– Хотя, надо сказать, вирус, как и положено вирусу, малостоек во внешней среде, – говорил хирург. – Ультрафиолет, нагрев, кислоты, щелочи легко его разрушают. Но если уж зацепило, то зацепило.

– Так что там насчет покойников? – нетерпеливо спросил Иркумов, доселе сидевший тихо и молча.

– С покойниками сложно, – в очередной раз вздохнул медик и перешел к пересказу наиболее обрывочной и туманной части сообщения.

Зараза была страшна и смертельно опасна. Но до этого момента все‑таки понятна. В гигантском Империуме, на мириадах планет люди сталкивались с подобными хворями бессчетное число раз. Болезнь угрожала Танбранду всерьез, но с ней можно было бороться традиционными, проверенными тысячелетиями методами.

Если бы после смерти носителя хворь не становилась настоящей Чумой.

То ли вирус был неустойчив и мутировал, то ли он был создан или модифицирован злобным разумом, но случилось действительно страшное. Инкубационный период остался прежним, но вирус начал еще активнее передаваться воздушно – капельным путем. Клинические симптомы оказались сходны с первым этапом, но место эйфории занимало желание спрятаться. Через 6–12 часов наступала потеря сознания, а затем остановка сердца и формальная биологическая смерть. Однако, труп не остывал, более того, температура тела оставалась стабильно выше чем окружающая среда на 1–2 градуса. Перерождение, точнее, учитывая, что речь идет о мертвеце – трансформация органов занимало еще несколько часов.

А затем мертвое тело поднималось, ведомое лишь инстинктом убийства.

– На выходе получаем злобную и очень устойчивую к повреждениям тварь, – резюмировал Александров. – Двигается обычно медленнее чем живой человек, но при этом способна на стремительные броски – совсем как рептилия. Предположительно могут сохраняться обрывки знаний из предыдущей жизни – пароль от кодового замка, расположение камер наблюдения, расписание часовых и так далее. Предположительно, видят в темноте. Предположительно, настолько сильны, что проламывают стены и вышибают стальные двери. В отчетах, видимо, собрали все слухи…

– Это нормально, – ответил комиссар, – У штабных аналитиков фантазия всегда такая, что мекбои обзавидуются. Но, в общем, скверно.

– Ну, хоть какая‑то определенность, – проворчал священник, выпростав руку из‑под накидки и осеняя себя аквилой. – А Ересь то здесь точно есть?

Медик, в который уже раз, тяжело вздохнул и ответил с видом занудного лектора:

– Нет и не может быть биологического механизма, который воскрешает покойников. Любое движение есть процессы обмена веществ. А их, то есть обменных процессов, в мертвечине не может быть по определению. Поэтому, собственно, мертвое есть мертвое, а не живое. Существуют определенные грибки и плесневые структуры, которые развиваются на жарких, джунглевых планетах. Они могут какое‑то время использовать разлагающийся объект, как внешний каркас и источник питания, но там совсем другой механизм, и это определяется простейшим анализом. А у нас совсем иная картина. Это – Ересь, без всяких иных вариантов. Нас атаковал культ, скорее всего Владыки Распада.

– Особо злобные микробы? – осведомился комиссар.

– Скорее благословленные кем‑нибудь из Нечистых.

– Страх ничтожен, потому как вера моя сильна, – пробормотал священник, вновь сотворив аквилу, и на сей раз все повторили его жест.

Солнце закатилось за горизонт, Туэрка включила освещение и, словно вторя ее действию, начали зажигаться мощные прожекторы по периметру Базы.

– Что со смертностью? – деловито спросил комиссар. – Есть хоть какая‑то определенность?

– Почти все пораженные заболевают, летальный исход в ста процентах. Но тут есть один нюанс…

– Какой? – живо полюбопытствовал комиссар.

– Поскольку хворь носит отчетливо еретический и хаотический отпечаток, вера может помочь. Истинная, идущая от сердца Вера в нашего возлюбленного Бога – Императора, который защищает и направляет.

– Кто бы сомневался, – жестко произнес Фаций.

– Никто не сомневается, – умиротворяюще поднял руку Александров. – Я только пересказываю сообщение мортуса, который подытожил доступные ему данные. По рассказам очевидцев есть люди, которых Чума не берет, несмотря на полноценный контакт. Например, рассказывали, что арбитр Владимир Сименсен дрался в гуще толпы, без скафандра и шлема, был с ног до головы забрызган кровью и прочими выделениями, но до сих пор жив. И он не один такой.

– А если человек все‑таки подхватил заразу? – негромко спросила Туэрка.

– Если Чума поразила пациента, то его уже ничто не спасет, – покачал головой хирург. И повторил:

– Ничто.

– Это нехорошо… – протянул комиссар. – Нас пока обходит, но значит надо еще больше ужесточить карантинные меры. Рано или поздно кто‑то до нас доберется… Виктор, что‑нибудь еще?

– Дальше узкомедицинское, – отозвался медик. – Ну и совсем уж непроверенные и дикие слухи.

– А ты расскажи, – очень веско посоветовал Тамас.

– Ну в общем… – медик откровенно замялся. – Вроде как несколько групп пробились к арбитрам Сименсена с юго – восточной стороны Танбранда, из подземных комплексов, где перегоняли прометий на всякие высокоуровневые фракции. В тех дистриктах больше всего очагов инфекции. Эти беженцы… рассказывали диковатые вещи…

– Давай, жги на полную, – посоветовал Иркумов. – Тут уже поздно чему‑то удивляться.

– Они говорили, что среди поднявшихся в свою очередь начались процессы разделения… можно сказать, специализации.

– Что? – не понял комиссар. – Специализации?

– Так говорили, – отозвался медик. – В основном мертвецы просто нападают и стремятся укусить, в крайнем случае обрызгать слюной и прочей телесной пакостью. Частично обожрать тело, пока то не поднимется в свою очередь. Но некоторые накапливают в себе то ли кислоту, то ли фермент под давлением, и… э – э-э… блюют ею.

– Кислотный распылитель, что ли? – уточнил Иркумов со знанием дела.

– Наподобие. Эта отрава не содержит вирусов, поэтому, наверное, все же основа у нее кислотная, а не ферментная. Но зато она растворяет практически все, включая сталь и пластик. Еще сообщали о неких "прыгунах", которые способны перемещаться по стенам и двигаться еще быстрее обычного. И об "офицерах", которые как‑то координируют действия больших толп поднявшихся. Но тут совсем темно и непонятно.

– Специализация… – задумчиво протянул Лино. – Совсем плохо, как я погляжу.

– Мортус предположил, что э – э-э… как бы это объяснить… в общем если принять всех поднявшихся за некую биомассу, то эта масса могла поглотить какой‑то реагент, элемент, который она переварила, усвоила и включила в собственные процессы… некрожизни, наверное, не знаю, как это можно назвать.

– То есть эти твари сожрали что‑то такое, что изменило их? – уточнил Тамас, ухвативший суть идеи. – Наделило новыми свойствами? Начало превращать в этих… как их… блевунов и прочих?

– Где‑то так. Но это только гипотеза одного человека. Вряд ли ее можно проверить и доказать. Или опровергнуть.

В рубке воцарилось молчание. Лишь тихо похрипывала таблетка вокс – приемника в ухе комиссара – наверное пришло время вечерней смены караулов с обязательными отчетами. Судя по спокойствию Хаукона, все шло по заведенному порядку и должным образом.

– Если все это хоть на четверть правда, – наконец выговорил Тамас, негромко и тяжело. – То у нас будут большие проблемы. Рано или поздно, но будут.

– Даже если брешут, – цыкнул зубом Иркумов. – Про орков не забудем.

– Не забудем, – повторил комиссар. – Гайка, с эфиром все то же самое?

– Все по – прежнему, – сказала Туэрка. – Обрывки фраз и слов, обычно бессвязные. Передатчики слабые, не добивают даже в границах нескольких дистриктов. Только гвардия губернатора и арбитр кое‑как вещают. Но там все по – прежнему – инструкции, как баррикадироваться, где точки сбора и фильтрации беженцев, как сделать оружие из подручных средств и все такое.

– Адальнорд? У них же полный комплекс мощной аппаратуры…

– Молчит наглухо.

– Оранжерея?

– Никаких вестей. И от дальних станций на побережье тоже, – быстро добавила Гайка. предвосхищая новый вопрос. – Хаук, если будет что‑то достойное внимания, ты узнаешь сразу.

– Ладно, распечатку всего как обычно, кинешь мне на стол. Просмотрю после.

– Да, конечно.

Уве сглотнул, подавляя вспышку раздражения, вызванного этим дружеским, очень личным "Хаук". И подумал, что, наверное, хорошо было бы что‑нибудь подарить Туэрке. Но что? Цветов он тут, на Базе, точно не найдет, а что еще дарят женщинам Холанн представлял довольно плохо. Прежний опыт также не давал однозначного ответа, сколько Уве помнил себя, он хронически ошибался с выбором скудных даров, доступных его тощему кошельку. Разве что наличные… но это не подарок, это оплата услуги. Брр, даже думать о Гайке так противно.

Может быть стоит спросить Иркумова?..

– Надо готовится к полноценной обороне, – подытожил меж тем комиссар Тамас. – Я реорганизую всю нашу… – он хмыкнул. – Армию. Четыре роты – на каждую сторону света. Плюс резерв. Надо пересмотреть расписание караулов и еще раз пересчитать запасы прометия. Михаил, нужно быстрее ввести в действие резервную станцию. И аккумуляторы. Свет не должен погаснуть ни на мгновение, что бы ни случилось.

– Сделаю, – отозвался Иркумов.

– Оружие, нам нужно оружие, – вставил священник.

– И это верно, – согласился комиссар. – Легкой стрелковки хватает, но если мортус не ошибается хотя бы в части… боюсь, все самое… интересное… только впереди. И не забудем сделать поправку на личный состав. Это не кадианцы какие‑нибудь. Если противник прорвется через ограждение, будь то… мертвецы или орки… в ближнем бою полягут все. И делать из наших бравых солдат штурмовиков уже поздно, для этого нужны месяцы работы…

Комиссар потер виски, скривился и вопросил:

– У кого есть идеи, где нам взять тяжелое вооружение?

– Ну, положим кое‑что можно сделать малыми силами, – без долгих размышлений сказал Иркумов. – Взрывчатки у нас хватает, а можно нагнать еще больше. Прометий есть, перегонная установка есть, химикаты для загущения и пластификации на складах тоже имеются, смотрел по ведомостям.

Механик склонил голову в сторону Холана и комендант благодарно кивнул.

– Сделаем ледяные мортиры, накидаем туда еще гравия и прочей дряни, – закончил Иркумов.

Холанн не понял, что такое "ледяная мортира", но комиссару это. похоже. что‑то говорило. Тамас кивнул с видом, чуть более удовлетворенным, чем минуту назад

– А вот по стрелковке даже не знаю, – танкист глянул на Туэрку, словно ища подсказки но девушка только развела руками. – Лазканоны нам никак не сделать. А как я понимаю, нужно что‑то наподобие?

– Да, – отозвался комиссар. – Что‑то, чем можно бить по площадям, без точной снайперской стрельбы. Хммм…

Тамас задумался.

– Михаил, а ты смог бы сделать пулемет? – неожиданно спросил он.

Теперь задумался Иркумов.

– Ну как бы здесь сказать… – осторожно начал он наконец. – В общем то, если подумать, то скорее да, чем наоборот… Механизм то несложный… Огнестрельное оружие – это очень просто. Если мы не собираемся выпускать десятки пуль в секунду – и вовсе примитивно. Почти все можно сделать на коленке, без малого – из навоза с опилками. Ну, для ударника потребуется гвоздь, сойдет и ржавый. Фрезы у нас есть, болванки из более – менее годной стали есть… Потери металла в отходах будут девять десятых, но как‑нибудь переживем, нам за него не платить. Пружины сниму… знаю, откуда сниму, с десяток точно найдется, сниму и заменю пластинчатыми. Патронов тоже наштамповать не проблема. Целый ангар шариков для подшипников лежит, там сотни тысяч штук.

– Пули проще будет отливать, – неожиданно вставил Фаций. – Шарики не пойдут, сэкономим на пулелейках, зато намучаемся потом со стрельбой.

– Тоже верно, – не стал настаивать танкист. – Так, о чем я… Сделать то можно… но вот ствол – с ним проблема. Опять же – болванку найти можно, в количестве. И высверлить. А вот нарезать – тут нечем. Просто нечем. Если почтенный комендант не пропустил какой‑нибудь особо хитрый станок в описях.

– Нет, весь станочный парк описан точно и полно, – быстро вставил означенный комендант.

– Тогда дело труба, – опечалился Иркумов. – Конечно гладкоствол тоже будет стрелять, но точности вообще никакой, только в упор.

– В упор нам не надо, – нахмурился Тамас. – Нужно как раз дальнобойное скорострельное оружие, которым можно держать противника на дистанции.

– А если не сверлить ствол, а отковать его на шаблоне? – спросила Туэрка посреди воцарившегося мрачного и безнадежного молчания.

– Дорнирование, – пожевал губами Иркумов. – Взять болванку – штамп, сунуть в трубку заготовки и обковать со всех сторон… Живучесть ствола конечно никакая, но зато можно делать по – быстрому, сколько надо, так что не беда… Хотя нет. Не пойдет. Шаблон все равно надо как‑то сделать.

– Фрезеровать?

– У нас таких твердых зубцов нет. Шаблон должен быть сверхтвердым, это, считай, ствол наоборот.

– А орки? – морща лоб спросил теперь уже комиссар.

Оба механика, и Михаил, и Туэрка, уставились на комиссара с виом всеобъемлющего непонимания и недоумения.

– Орки? – осторожно переспросил танкист.

– Вот смотрите, – живо сообщил Тамас. – Можно сделать все, кроме шаблона для ковки ствола, правильно?

– Ну да, – также осторожно согласился Михаил, гадая, к чему клонит командир Волта.

– Вот именно! – сказал Хаукон. – Тонкую обработку высоколегированной стали нельзя заменить напильником, наметанным глазом и тремя слоями жести. Нельзя ведь?

– Нельзя, – еще более неуверенно и осторожно повторил механик – танкист.

– А мы знаем, кто может сделать на коленке что угодно, главное, чтобы бренчало, стукало и бахало? – почти весело спросил Хаукон. – У нас же есть знакомый орк, причем настоящий мехбосс?

Вместо ответа Иркумов витиевато и с крайне выразительностью выругался, впрочем, беззлобно, скорее два выход эмоциям.

– А ведь и верно, – согласился он наконец, хотя все еще без особой веры в голосе. – Можно попробовать…

– Только надо сначала связаться с Готалом, – поправила Туэрка, которая определено не разделила энтузиазм командира. – И еще надо как‑то объяснить ему, что нужно сделать. Ведь наша техническая терминология для него – пустой звук. И еще чтобы он не решил в процессе, что такая хорошая штука пригодится в качестве рубила. И как‑то расплачиваться придется…

– Гайка, – мягко вымолвил Хаукон. – Я все это понимаю. Но что делать? Оружие нам скоро понадобится, чую всей… чую, одним словом. И где же его взять?

Механесса сникла и чуть приподняла узкие белые ладони, словно показывая, что снимает возражения.

– Пару танков бы еще, – мечтательно протянул Иркумов. – Тогда бы совсем зажили…

– Да, техника понадобится, – согласился Тамас. Как резерв, чтобы гонять к опасным участкам.

– Повесим пластины на грузовики, я поставлю станки для пулеметов, – строил планы Иркумов. – "Гантрак" называется. Конечно не танки и даже не "Химеры", но по первости сойдет.

– Но ведь на базе есть бронетехника?..

Взоры всех собравшихся в рубке скрестились на сказавшем это. А Холанн, чувствуя. как его бросает в дрожь и жар, совсем тихо повторил, стараясь не сорваться на совсем жалкое блеяние:

– У нас же есть тяжелая техника?.. Я ее сам видел… В восемнадцатом ангаре? Может быть ее можно как‑то использовать?..

Туэрка шмыгнула носом, моргая разноцветными глазами, словно в них попала соринка. Иркумов зашевелил бровями, кривя губы в странной гримасе. Фаций Лино сноровисто встал со стула, опустился на колени прямо здесь же и, обратив лицо к потолку с большим круглым иллюминатором, неистово зашептал: